Как отец мой воспитывал маму!

Галина Храбрая

Начало — Часть Первая:
http://www.proza.ru/2015/06/27/379
«КАК МАМА ВОСПИТЫВАЛА СВЕКРОВЬ!»
               
Часть Вторая

«КАК ОТЕЦ МОЙ ВОСПИТЫВАЛ МАМУ!»

Каждый год 24 июня я поминаю своего отца, Ганина Николая Александровича,
геройски погибшего на спецслужбе при исполнении важного правительственного задания.

Вот, и нынче в этом году, хочется мне с вами поговорить о нём,
но, для этого мне надо вам, что-нибудь интересное рассказать,
естественно, только не грустное!

И поскольку он был юмористом, то и рассказ мой, будет написан с точки зрения
восприятия этого повествования моим папой! Примерно так, как лично бы он сам
его прочитал и одобрил!

Часто мой отец страдал бессонницей, и тогда он за ночь прочитывал книгу
в 500 страниц. Чаще всего это была классическая литература, и особенно,
поэзия, которую он запоминал стремительно наизусть!

Если «примет на грудь» винца, то поспит ещё, а если читает всю ночь до утра,
значит, «как стёклышко», трезвый!

Мама частенько «пилила» моего отца ни за что, будто бы он «шастал», как другие
мужики с собутыльниками и «стаканы сшибал»! Никак нет! Он сидел себе смирненько
дома и потихонечку, культурненько по немногу попивал креплёное или сухое винцо,
какое БОГ пошлёт, беленькое или красненькое, не столь важно, главное, чтобы пару
бутылок 0,7 с запасом стояло в баре серванта:

— Валюнчик, ворчи-не ворчи, но ты меня никак не сможешь расстроить нынче!
— Отчего, такая уверенность в себе?

— У меня ещё «сухарь непочатый» в баре стоит, и этой ещё пол бутылки!
Вот, если мне было бы совсем нечего выпить, и магазин наш «закрыт на переучёт»,
тогда всё, скандал обеспечен, а так, я «добрый», можешь, с меня «верёвки вить»!
Начинай! Прямо сию же минуту! Я всё выдержу и даже не «забубню» в ответ!
— Так мне теперь неинтересно! Лежи, отдыхай, раз такое дело!

— Ну, как знаешь!
— Знаю, потому и говорю!

Пивко мой батя также любил! Уважал сей напиток! Бывало, из детсада меня заберёт,
где я «батрачила» на пятидневке до самой школы, посадит себе на шею, и чешет
со мной через весь «Филёвский парк», а там… ух! его «заветный» пивной ларёчек!

Боже мой, Праведный, какая это была для него благодать! Вы себе только
представьте: парк, тишина, конец рабочей недели, и дочка на шее сидит,
которая жене его – Валентине «не настучит» на него, ибо я была золотой ребёнок.

К пиву тогда подавали солёные баранки, вот, ведь культура, какая была, а?
Так, вот, я их съела не меряно за своё щенячее детство, они все были мои:
сколько кружек пива, столько и баранок! Вкусные, такие, мелкие, хрустящие, 
с крупными кристалликами поваренной соли на зажаристой поверхности.

Ах, этот навязчивый, как дворовый щенок «вкус детства», и как без него
прожить? Кстати, папины друзья «пивуны» мне тоже свои баранки скидывали…

Родители часто вели меня «за обе руки» с электрички домой «спящую на ходу».
Пока нагуляются сами по Москве, я и засну у них прямо пёхом «по дороге».
Оставить меня, практически, им было не с кем: русские мои дедушка с бабушкой
всё время в храме проводили свой старческий досуг.

Идут, бывало, работяги заводские, «бакланят» меж собою, галдят, как галки,
без умолку, размахивая руками, и не видят, что ребёнок у них «спит на ходу»,
а я иду, и сон даже вижу…
 
Молодые! Неопытные! Сами ещё, по сути, дети… многим из них не исполнилось
и по тридцати, а всё никак не наиграются, самих, порой, нянчить!

С пелёнок я была у них «идейная», а они – родители мои – балагуры оба,
вот, и смешил меня отец, щекотал, да разыгрывал передо мной всяческие
театральные сценки. Подойдёт ко мне вплотную, когда я «достану» его своей
«серьёзностью четырёхлетнего мыслителя», схватит и начнёт «приводить в чувство»,
а то, посадит на гардероб, сделанный собственноручно, и скажет маме серьёзно,
даже нарочито со строгостью в голосе, пробирая аж до мурашек:

— Одевайся, Валя, пошли! Ключи бери, закрывай дверь, идём Галину нашу искать!
Куда она пропала? Нет её дома!
— Я тут! Вот, она я! Куда это вы оба «намылились»? Совсем того уже? 
Вы что, ребёнка собственного не видите? Ну, и родители пошли! Современные!

— Кто это там голос подал? Кто, так истошно вопит?
— Да, не голосит и не вопит, а просится, посмотрите, это же я! Ваша дочка!
 
— Наша дочка ушла, а ты, кто такая, девочка? И сколько тебе лет?
— Нет, я вовсе не девочка, я ваша доченька! Меня зовут Галочка!
Мне всего пять лет! Снимите меня отсюда скорее! Я кушать хочу… и спать!

Довольно продолжительное время, я держалась от отца «в стороне», 
и жалась всё большей частью к матери. Отцу это не нравилось, и он
устраивал мне встряску время от времени, то есть, «делёжку матери»:

— Давай, мамку нашу разделим напополам!
— Нет! Моя мамка вся целиком!

— Да, что ты вцепилась в неё, как клещ? Оторвись!
— Уходи! Не дам тебе мою маму делить!

— Это почему же?
— От тебя «перегаром несёт»!

— Куда это я пойду из отчего дома?
— Дуй в магазин, за «четвертинкой»!

— Ах, так? «Юдик»! Сдала меня! Тогда я забираю мамин низ,
а тебе оставлю только верх!

И тянет маму, что есть силы! Я визжу, как резаная, тяну её за шею к себе,
а он не сдаётся, и тянет за талию к себе. Зрелище прямо «душераздирающее»,
надо сказать, «Репка», тянем-потянем, отдыхает!

А когда я закончила первый класс «на одни пятёрки», то родительский комитет
нашего класса подарил мне большую красивую чашку с бантом, полную шоколадных
конфет. Я с гордостью принесла их домой, не съев ни одной, вся радостная, но,
видимо, что-то в моём облике не совсем понравилось отцу, и он сочёл нужным
показать, что никакой заслуги моей в этом нет, и на «пятёрки» учиться,
я просто обязана, он и сам работал всегда «на совесть»:

— Надо проверить, сходить в школу и узнать, действительно ли, ты заслужила
эти «пятёрочки»? Может, они «дутые» у тебя и ты списывала весь год у Солякина?
Далеко не все «знаки отличия» настоящие!

Улыбка в одну минуту слетала с моего лица, как снег с горки весной в оттепель,
оттого, видать, мне совсем не привилась гордыня!

В школе, в средних классах, я стала часто болеть ангиной и бронхитом,
по 5-6 раз за зимний сезон! И, обычно, заболевала я после уроков физкультуры,
как накатаюсь на лыжах с горок «в сосенках», так и слягу на другой же день
с температурой, а там горки крутые, высоченные, длиннющие, едешь и орёшь
от страха до хрипоты, пока не свалишься, кувырком, затем в снегу належишься
немного, и по новой… кататься! Орать и падать!

Бывало, лежу, дома в постели, чахну, дохаю и в школу не хожу по целой неделе.
У нас было заведено, что если отец в «вечернюю смену», то мама в «утреннюю»
выходила. Разницы особо не было никакой, потому что отец умело готовил еду
и кормил меня очень вкусно. Только меню у них было разное, у отца, в основном,
рыба, грибы и гречка, а у мамы украинский борщ, вареники и сырники! 

Раз, как-то печку топит и, посматривая на часы, говорит мне:

— Всё, лежишь? Болеешь? А Зою Космодемьянскую фашисты босиком по снегу гоняли!

Наутро, я летела в школу «стрелой»! Мама потом сильно ругала отца за такой
«зверский метод воспитания», боясь, что у меня будет осложнение.

Но, у отца была своя версия воспитания, ему нужно было закалить во мне силу
воли, укрепив дух «пролетарской» стойкости и свободы, что же, он в этом преуспел,
ему это сделать удалось, по-моему, даже чересчур, что сильно изменило мою судьбу
в дальнейшем!

Это сейчас дети находчивые, а тогда, я даже не смела возразить отцу, или, хотя бы
сказать ему в тон, мол, фашисты гоняли партизанку Таню по снегу босиком, но ты же
мой отец, а не фашист, папа, почто тогда дочку свою гонишь в высокой температурой!

В 11 лет я стала «девушкой». Отец велел маме в строгой форме поговорить со мной
«о моей дальнейшей нравственной платформе», но мама не сочла нужным это сделать,
и всё оттягивала беседу. Тогда отец «завёлся» не на шутку:

— Чего ты медлишь, Валя? Срочно обо всём расскажи ей!
— Не стану я травмировать нашу дочь! И потом, что я расскажу ей?

— Как это, что? Расскажи, что она теперь, может родить!
— Зачем портить ребёнку детство, заранее озадачивая и травмируя психику?

— А если она «в подоле принесёт» этого самого «ребёнка», тогда, по-твоему
детства она себе не испортит, или ей, самой, его кто-нибудь «испортит»?
— Ну, и подумаешь! Что тут такого? Этим «испортить» невозможно! 
Скажем, что это наш ребёнок с тобою! Вот, и все дела! Вырастим!

— Валя, ты в своём уме? Я же серьёзно!
— Раз серьёзно, сам и скажи!

Сказал, но только, когда мне было 13 лет, за год до своей смерти…
Ему бы наставником молодёжи быть, хорошо сказал! Мне стало сразу многое понятно,
и не только это, а вообще, мне кажется, что я, именно, тогда поняла всю сложную
«психологическую позицию мужчины», что, в свою очередь, составило моё дальнейшее
«женское счастье в супружеской жизни».

С самого раннего детства я очень полюбила кино, и всегда с особым вниманием
высматривала, когда вывесят на доске объявлений, новую афишу возле магазина.
Оставалось дело за малым, надо было выпросить у родителей «пятачок» на билет,
и успеть в сельском клубе занять место в первом ряду!

Отец, помню, после «ночной смены» всегда спал на летней дачке, которую он
смастерил собственноручно, ещё до того, как сделать новую пристойку
к старому дому его родителей, дачка эта стояла в конце сада у самого забора.
 
Прямо за этим забором, всего на всего через узенькую тропинку, поднималась
и колосилась спелая рожь или пшеница! Туда мы с девчатами ходили за васильками!
За полем сразу был овраг, образовавшийся в результате взрыва бомбы во время ВОВ.
За оврагом, полным земляники, сплошняком, стоял тот самый наикрасивейший
Сосновый бор… За земляникой я тоже ходила часто со своей мамой или с девчатами!

В последствии наш Сосновый бор стал пристанищем дачного городка МИД. Так вот,
стою, бывало у входной двери, извелась вся, извертелась на пупе, мне срочно нужно
выпросить у отца заветный «пятачок», чтобы сходить в наш клуб и посмотреть
новую смешную кинокомедию, а он всё спит да спит, и в ус не дует, но будить отца
не рискую! Слышу, он водички встал отхлебнуть из ковша, я к нему сразу прыг,
а он снова, взял и бухнулся в кровать, тут я не выдерживаю и жалобно прошу:

— Пап! Дай мне денег на кино? «Пятачок» всего! Скорее, не то я опоздаю!
— Возьми сама в кармане, брюки на стуле… мне нынче в ночь и я ещё посплю…

— Ой, тут целый «полтинник», а «пятачка» у тебя, разве нет?
— Возьми «полтинник»! Беги, а то и впрямь опоздаешь! Свет погасят и не войдёшь,
придётся тогда стоять весь фильм!

— Это же на целых «десять» кино! Спасибо, папочка! — я кинулась его поцеловать!
Но, он резко и назидательно осёк меня:

— Никогда никого не целуй «за деньги»! И впредь сама заруби себе это на носу:
если можешь, дай денег, тому, кто у тебя сильно попросит, но потом забудь,
ничего не требуя взамен! А если тебе очень хочется, просто, поцелуй человека,
но, не «за деньги». Всё. Ступай. Я спать… мне снова «в ночь» заступать…

Такая строгость в голосе с резким перепадом настроения меня буквально сбивала
с ног. Это, если учесть, что отец, в основном, всегда «юморил и прибаутничал»!

Где мне тогда было понять, что его притесняли, чем «сильно расстраивали»
на работе! Мама же моя, напротив, стойко держалась. За это отец называл её
«Железный Феликс»:

— Мне бы, жена, твою стойкость! 
— Свою, надо иметь, муж!

Вот, и поговорили… и так всегда… разные они были, с полярной психологией кошмара.

Отец обожал собирать грибы. Прямо с «ночной смены», не заходя домой, чтобы
не рассупониваться, в конец, и не утратить боевой пыл, он напрямую, через
пшеничное поле, летел в наш берёзовый лес – за «подберёзовиками» и за «белыми»!
Березняк стоял в противоположной стороне от Соснового бора, вот, какой богатый
наш Подмосковный край!
 
Рубашку с себя снимет, бывало, свяжет из неё «мешок», и грибов полнёхонький
домой притащит, нажарит сам, матери не доверяя, и ходит довольный – по животу
себя поглаживает: рад, что душу отвёл!

— Грибы жарить это тебе не вареники лепить, Валюха! Их умеючи собирать нужно!
Золото они наше русское и богатство Рассейское! А ты ходишь вокруг них и нихрена
не видишь! «Убегают» они от тебя, Валюха, «прячутся», а всё оттого, что ты у нас,
кто? Хохол! Это тебе не гопака плясать!
— Ну, тогда я вареники сегодняшние пойду, и соседу нашему Пал Устинычу отнесу…

— Э-э-э! Стой! Ты куда пошла, женщина? Не надо… торопись медленно!
Ты что нервная, такая стала? А, ну-ка, подойди ко мне поближе…
и вилку заодно прихвати…

— Это ещё зачем?
— Как это, зачем? «Пробу снимать будем» с твоих вареников! Может, они у тебя
отравленные и в пищу не годятся? Ха-ха-ха!

— Сам ты отравленный!
— А горилка, где, Валя? Разве можно кушать украинские вареники без «сыворотки
правды»? К ним должно противоядие подаваться: так, неси-ка сюда тёщин графин!

— Какой графин, Коля? Ты его ещё в прошлом месяце с Вовкой-моряком оприходовал,
— Не могёт такого быть! Ты говори, да не заговаривайся! Куды подевала мой графин?

— Вот, как сейчас помню: сели вы вместе с ним графин тот «приговорили»,
то приговор был, по всему видать, окончательный и обжалованию он, как водится,
не подлежит!
— Счёт 1:1, молодец, Валюха, так и быть, сделаю я из тебя человека: орусачу!

С каждой из сторон леса, куда ни подойди, было по озерцу, так вот, отец мой
туда мыться бегал. Прямо с «ночной смены», как едет, с электрички сойдёт
и бегом спешит в воду окунуться поскорее! Затем, мокрый, как гусь лапчатый,
и холодный, как лягушонок, запрыгивает к маме в постель под одеяло согреться,
а та, как завизжит, я просыпаюсь, а у них «игры супружеские начинаются»:

— Ой, ты что это мне, муж, такое мокрое и холодное в ладонь просунул?
— Держи его скорее, Валя! Это, я рыбу тебе поймал! Угря…

— Ой, да она вся, такая скользкая… слюнявая вся… и растёт, у меня прямо в руке!
— Не она, а он! Ты что дёргаешь-то его, сумасшедшая, оторвёшь ведь… на фиг! Ой!

Отец всегда юморил над матерью: зажмёт её к стенке бывало, а той в туалет,
как приспичит, так она и просится у него поначалу жалобно:

— Коль, выпусти меня, я того, это, ну, хочу в Ту-104…
— А ты, «по-большому» хочешь, или «по-маленькому»?

— Не… мне просто «пописять»… я быстро вернусь!
— Если «просто», тогда не пущу…

— Я не могу больше терпеть! Пусти, не то хуже будет!
— Учись терпеть, жена: «тяжело в учении – легко в бою»…

— Ой! Да, я больше не могу терпеть! Всё, «перехожу в контрнаступление»!
— «Бери штурмом»! Так просто тебе не пройти! Или «пароль» говори!

— Всё! Я переползаю через тебя! Не до шуток мне совсем… уй-я!
— Зажимаю! Ты «взята в плен»!

— Какой, зажимаю, какой плен? Письнула прямо на тебя… говорила я тебе, что
не могу терпеть! Пусти… ай-яй-яй-яй! Ну, всё… доигрались… теперь мне спешить,
Коля, больше некуда!

— Что это, Валька, такое горячее потекло, а? Валь, ты совсем сдурела?
Ты же меня «опысала» всего! Я весь мокрый лежу, в этих твоих, как их там? Ой!
— А ты не лежи, Коля! Вставай, снимай мокрые трусы, и начинай по комнате бегать!
Я тебя по-хорошему предупреждала: отпусти меня! Ты не отпустил, а если ещё раз
подобное замастыришь, то я тебя вдобавок ещё и «обкакаю»… прямо залпом из своей
«Авроры»!

— Ты же говорила, что по ночам только «по-маленькому» ходишь, а «по-большому»
только по утрам?
— А ты жми-жми меня больше, преждевременно выдавливай, идиот! Теперь, чую,
я точно уже «по-большому» хочу… пусти, кровопивец, не то обдрыщу!

— Мочепивец, ещё скажи!
— И скажу! Пивосранец!

…А, как-то раз, вышла я из своей комнатёнки, случайно, по детской нужде, смотрю,
отец мой, словно «героем» носится: и не могу я никак в толк взять, что это
гремит у него между ног, прямо под животом, и болтается туда-сюда? Протёрла
свои глаза, вижу, а там у него наш чайник… в паху блестит, весь начищенный!

Он важно ходит по комнате с ним, песни себе поёт, цветы поливает и всё носит его!
И как это он там его привязывал? Я не понимаю! А он его и не привязывал вовсе.
Он его носил на сучке своём! Как в анекдоте, хотя все они взяты из нашей жизни:

— Вот, смотри, жена! До чего ты мужа своего «довела»! — скажет и снова так ходит,
пока «своего» не добьётся. Благо, что я училась «в трёх школах»… и всего этого
театра не видела! Потом мама «раскололась»! Это, когда я стала «большая»
и вышла замуж. Она рассказала мне всё, «как на духу» для того, чтобы я не была,
такая «жестокая и бессердечная», как она:

— Эх! Не «доооценивала» я отца твоего, дочка! Такой мужик мне достался! Супер! 
Чайник «на стволе» своём носил…  вот, недогадлива я была по молодости лет,
прости меня, Господи, дуру неотёсаную! Не распознала я дар мужа своего природный!

А потом сама, как засмеётся, и огни у неё в зрачках, как запрыгают!
Вот, ведь, какой заряд бодрости духа оставил ей мой отец на всю жизнь!

P.S.

Мама моя прожила 80 лет, отец не дожил полгода до сорока. Погиб при исполнении.
ВМЕСТЕ ТЕПЕРЬ ЛЕЖАТ ОНИ В ОДНОЙ МОГИЛЕ НА ПЕРХУШКОВСКОМ КЛАДБИЩЕ НЕДАЛЕКО ОТ
МОЖАЙСКОГО ШОССЕ. ПЛОХО МНЕ БЕЗ РОДИТЕЛЕЙ. ТОСКЛИВО НА ДУШЕ ОТТОГО, ЧТО ЖИЗНЬ
ПОЧТИ ПРОЖИТА И НИЧЕГО УЖЕ НЕ ВЕРНУТЬ НАЗАД, НЕ ИСПРАВИТЬ. ЦАРСТВО ИМ НЕБЕСНОЕ. АМИНЬ.

Продолжение — Часть третья:
http://www.proza.ru/2015/06/30/1264
«КАК ОТЕЦ МОЙ РАБОТАЛ АПОСТОЛОМ!»