9. Идилиада

Частое хлопанье крыльев. Затекшее, от недолгого сна, тело на жестком деревянном топчане. Мутный от парящей в воздухе пыли солнечный луч, протянувшийся от заляпанного оконца и замерший на стене точно маленькая радостная картинка на которой не разобрать деталей. Долгий глубокий вдох до боли в груди, и энергичный короткий выдох, сбрасывающий остатки сна. Короткое напряжение мышц и ты уже на ногах. В зимовье прохладно и ощутимо несет по ногам, так что не удивительно, что теплый спальник манит тебя откинутым краем. Стол завален всякой всячиной: тут и пара рюмок с недопитым самогоном, и, обглоданные рыбьи тушки, с бесстыдно торчащими во все стороны голыми ребрами. Дополняет эту картину живописно разбросанные по столу засохшие крошки хлеба и, крупно порезанный лук с уже заветренными, пожелтевшими краями.  Этот невообразимый натюрморт издает настолько специфический аромат, что начинает неприятно посасывать под ложечкой и спазмами сжимать горло. Спешные нетвердые шаги к выходу, скрип открываемой двери и зажмуренное, припухшее лицо овевает яркий свежий ветерок. Глаза медленно распахиваются и постепенно мир вокруг обретает краски и глубину, ощутимую только лишь в первые секунды перехода из тьмы в свет. Глянцевое, будто глазурь, ярко-синее небо над головой. Тихое нежное перешептывание листьев, похожее на деловой шорох муравейника, слышимый, если в тишине поднести к нему ухо. Осенний лес выглядит словно оживший пейзаж, сошедший прямиком с рисунка ребенка, не очень озабоченного точным изображением реальности со всеми ее правилами и условностями. И если чуть прикрыть веки, можно увидеть оранжево-красные кляксы, хаотично разбросанные по зелено-коричневому фону тускнеющих хвойных деревьев. Тропинка, вытоптанная в жесткой пожухлой траве, слегка сероватой от утреннего инея, змейкой убегает вдоль естественной аллеи из поникшего ивняка, и теряется за поворотом. Перед избушкой потухшее костровище покрытое густым слоем пепла, но протянутая рука ощущает слабые волны тепла, излучаемого этими еле живыми Помпеями. Скрип и позвякивание ведра в руке, сопровождает весь путь к реке. Идти не очень далеко- лесные избушки строят рядом с водой, но после нескольких десятков шагов по влажной траве, ноги вымокают насквозь и начинают жирно чавкать при каждом шаге. Небольшая речка звонко журчит по каменистым перекатам пытаясь выскользнуть юркой блестящей лентой из смыкающихся берегов. Берега, неопрятными земляными комьями, тяжело нависают над рекой, словно кулаками грозя ее прозрачной чистоте. Время от времени земляные струпья летят в воду, на несколько мгновений затуманивая ее, но через миг она снова чиста и продолжает беззаботно журчать убегая по своим неотложным делам. Набрав воды и повернувшись спиной к реке в поле зрения попадает огромная горная сопка, тянущаяся вдаль сколько хватает глаз. Она покрыта лесом с редкими светлыми проплешинами небольших полян. В ней есть какая-то добродушная суровость громадного булыжника покрытого мхом. Полное ведро на обратном пути к жилью окончательно вымачивает ноги, переливая через край через каждые несколько шагов. Кусок бересты, несколько мелких сухих веточек, брошенных на разворошенные угли, и огонек занялся. Теперь можно подкинуть хвороста посуше и пару небольших поленьев, наколотых еще вчера. Подвесив наполненный водой котелок над костром, так приятно присесть рядом и вытянуть заледеневшие ноги в сторону согревающего пламени. В ожидании кипятка можно выкурить сигарету другую. Прикурив от уголька и глубоко затянувшись чувствуется бодрящая наполненность легких вызывающая сладкую дрожь в груди. Густой табачный дым вытекая из носа, мягко и неспешно опускается вниз, в утренней прохладе. Уютное потрескивание горящих дров, завораживающий танец пламени и первобытное тепло от огня создают настолько умиротворяющую обстановку, что мысли невольно замедляются и начинают медленно кружить как сытые карпы в пруду. Одиночество. Тяжелое чувство, когда оно возникает в городе, среди людей, или того хуже в семье. Здесь же ощущение одиночества совершенно не мешает, а даже способствует своеобразному единению со всем, что находится вокруг. Будто растворяясь в окружающем, появляется сытое спокойствие крупной собаки, лежащей на коврике возле дверей и абсолютно уверенной в способности защитить свой дом и хозяина. Так единение порождает ответственность. Ответственность за этот тихий осенний лес, за реку, спешащую по своим делам, за возможность разжечь костер и согреть себя, за горячий чай наконец. Так что одиночество воспринимается и принимается здесь, как нельзя более нигде, гармонично. Закипевшая в котелке вод, гневным бурлением требует насыпать заварки. Одной горсти всегда оказывается мало и вслед за ней летит вторая. Котелок поставлен рядом с огнем- томится. И когда последние чаинки обреченно пойдут ко дну, готов лесной костровой чай. Вкуснейший в мире напиток, отлично дополняемый парой листиков черной смородины и несколькими ягодами шиповника. Кружка обжигает руки и хочется побыстрее сделать первый глоток. Это лучше, чем любой из известных и неизвестных алкогольных напитков. Чай бодрит и согревает проникая в тело, словно кусочек расплавленного золота. В голове проясняется, тело дрожит от нетерпения бросится вперед, зрение обостряется и глаза уже ищут какую-нибудь цель, что-либо, за что можно уцепиться. Пора пройтись по лесу. И вот уже на ногах сапоги, по карманам рассованы горсть патронов, перочинный нож, сигареты с зажигалкой и несколько карамелек. Ружье за спину и в путь. Не столько за добычей, а больше для одиночества. Ведь около зимовья уже все знакомы и кажется, что все вокруг выжидающе смотрит тебе в спину, когда отворачиваешься,- «Ну, и чем теперь займешься!?» А обернувшись застаешь немного смущенное своей наглостью ведро или котелок, которые делают вид будто ничего и не случилось.

Пора уходить. Еще раз прохлопав себя по карманам и отдельно проверив источник огня, разворачиваешься к склону и широкими шагами входишь в лес…