Гипноз

Я шла с работы и улыбалась, подставляя лицо невесомым снежинкам, смешно и щекотливо таявшим на лице. Улыбалась еще оттого, что представляла изумленное лицо мужа, вечно иронизировавшего по поводу моей второй работы, после того, как сообщу о своей дневной выручке.

- Погоди, дорогая, помоги, пожалуйста!
Я оглянулась - ко мне обращалась немолодая цыганка. В глаза бросился огромный живот, выпиравший из - явно не по размеру - засаленной куртки. И, конечно же, меня остановил взгляд - цепкий, остро пронзающий насквозь, и, словно, проникающий внутрь.
 
- Погоди, красавица, как до вокзала дойти? Помоги, милая!..
Фальшь во всем этом улавливалась, и уже позже, анализируя происшедшее, я поняла - фальшь была в несоответствии трогательных "дорогая" и "милая" с жестким, без намека на улыбку взглядом, холодом обдающих темных глаз.

А в тот момент, решив, что бедная женщина -  в столь интересном положении - потерялась в городе, я подробно и обстоятельно объяснила маршрут, правда, чуть смущаясь от сурового и пристального взгляда цыганки. Во время монолога этот взгляд периодически бесцеремонно шарил по моей одежде, фиксировал внимание на сережках в моих ушах с милыми сияющими камушками. Взгляд, также, успел заметить сумочку, что я держала, прижав локтем...

Где-то в голове пульсировало: прочь!прочь!.. Однако, я обреченно стояла на месте, подавленная силой, устремленного на меня, неподвижного недоброго взгляда.

- Спасибо, отблагодарю, погадаю - всю правду скажу, ребенком клянусь!

Пальцы цыганки крепко впились в мою руку и бормотание становилось все назойливее. Мучаясь от несуразности происходящего, и, будучи не в силах оттолкнуть от себя беременную женщину, не в силах сделать шаг (путь преграждал этот огромный, всеобъемлющий живот c еще неродившимся ребенком, жизнью которого клялась цыганка), я покорно застыла на месте, вытянув вперед руку с открытой ладонью.

Дальше – туман. Помню, как глядя в черные широкие зрачки, не отводя от них взгляд, я другой рукой доставала из сумочки шелестящие купюры, и, повинуясь откуда-то  доносившемуся твердому голосу, складывала их в свою открытую ладонь вытянутой руки. Потом, повинуясь этому же голосу, и, по-прежнему, глядя в устремленные на меня немигающие глаза, сжимала в ладони деньги под пришептывания гадалки, и, когда я разжимала пальцы, то, потрясенная, молча смотрела на свою ладонь - она была пуста !..

Так,  раз за разом, после всех манипуляций с рукой, сжимавшей крепко купюры, и расправлявшей затем пальцы, открывая моему  растерянному взору только извилистые розовые линии на ладони, из  сумочки исчезла вся дневная выручка, которой я так гордилась. Вслед за деньгами из руки исчезли и сережки с милыми сияющими камушками. Гадалка ни разу не прикоснулась к моей руке!

Домой я пришла совершенно вымотанная и обессиленная от слез, которые, пока я брела до дома, не таяли нежно на лице, как снежинки, а застывали скорбными прозрачными полосками.

Я по-прежнему люблю и с наслаждением слушаю цыганские романсы и народную музыку. Только, думаю, что они принадлежат какому-то другому народу - открытому, искреннему, гордому и доброму, страстно любящему жизнь и людей...