Филосемиты в истории западной цивилизации. Часть 3

 Ариэль Кацев   














           Филосемиты
в истории западной  цивилизации
Часть 3. От Шиндлера до Поля Джонсона
      










                Йокнеам.       2015



                Содержание

1.Народы Европы против Холокоста………………………………276 -  289
2.Писатель, бросивший вызов Гитлеру…………………………… 290 - 293
3.Шиндлер и его еврейский ковчег…………………………………294 - 307
4.Валленберг и его благородная миссия……………………………308 - 326
5.Спасители евреев на советских территориях…………………….327 - 334
6.Филосемитские мотивы в русской советской
литературе. Часть 1………………………………………………..    335 - 340
7.Горький и его панегирик евреям………………………………….341 - 348
8.Маяковский -  заступник евреев…………………………………..349 - 354
9.Филосемитские мотивы в русской советской
 литературе. Часть 2………………………………………………..  355 - 365
10.Чуковский и его единомышленники……………………………366 - 374
11.Еврейская душа Шостаковича…………………………………..375  - 383
12. Трумэн и его преемники………………………………………...384 - 402
13.Канцлер Германии искупает вину нации.                403  - 415
14. Белая ворона в черной номенклатурной стае…………………416  -  425
15. Симпатичный посол малосимпатичной державы…………… 426 -   431
16. Вместо послесловия…………………………………………….432
















     Народы  Европы против Холокоста

   
    Вторая мировая война стала пробным камнем отношения  европейцев к еврейскому геноциду, совершаемому  германским фашизмом. Это отношение варьировалось от страны к стране от полной поддержки и сотрудничества с гитлеровцами в истреблении евреев до полного неприятия и сопротивления ему. Казалось бы,  что все страны   -  союзники Германии в этой войне  должны были разделять  позицию немцев в этом вопросе,  в то время как оккупированные страны противостоять им. Однако водораздел между  группами стран проходил здесь вовсе не по этому признаку, а скорее по признаку географическому. Восточно-европейские страны в большинстве своем были против евреев, а Запад и  Север в основном за.  Известно,  что многие прибалтийцы, украинцы, поляки, чехи, венгры, румыны, болгары, австрийцы учиняли зверства над евреями, не уступая немцам, а такие, как  австрийцы, венгры,   румыны и прибалтийцы даже превосходили их по жестокости. В то же время датчане, бельгийцы, голландцы, финны, итальянцы, французы сочувствовали евреям и во многих случаях активно противодействовали немцам в их кровавых злодеяниях.
   
    Все дело, конечно, в том, что сотрудничество с немцами в их сатанинском окончательном решении еврейского вопроса происходило в странах, где антисемитизм пустил глубокие корни.

    В очерке о Польше подробно писалось о том, как складывалась антисемитская ситуация в этой стране на протяжении веков.

     В Чехословакии в 1899 году прошел позорный процесс над евреем Леопольдом Хилснером, несправедливо обвиненным в ритуальном убийстве. И хотя в конечном счете он был оправдан благодаря вмешательству самого президента   Масарика,   процесс   посеял   семена  вражды  к евреям, давшие всходы в последующих десятилетиях.

    В прибалтийских странах ненависть к советам распространялась и на евреев,  которые  отождествлялись с российскими захватчиками  -  большевиками. Эта латентная ненависть выплеснулась наружу, когда создались благоприятные условия, то есть, когда эти страны оказались во власти германских фашистов. Жители встречали немцев как освободителей от  того,  что им представлялось советско-еврейским игом, и сотрудничали с немцами в истреблении евреев. Правда, не все.

    В Венгрии после Первой мировой войны было сформировано правительство, в котором  большую роль играли  евреи  -  коммунисты во главе с Бела Куном. Вскоре, однако, начался откат в сторону антисемитизма и преследования евреев. К власти пришло новое правительство. В 1938 году были приняты законы, ограничивавшие евреев в правах. Неудивительно, что Венгрия, принявшая  участие в войне на стороне Германии, активно помогала немцам уничтожать евреев. Свыше полумиллиона евреев погибло, большая часть в концлагерях. Лишь когда исход войны стал ясен, правитель Венгрии Хорти попытался отмежеваться от немцев, но эсесовцы во главе  с Эйхманом и венгерские погромщики из "Скрещенных стрел" продолжили свое черное дело.

    Аналогичная ситуация была и в Румынии, тоже союзнице Германии. В 30-е годы там тоже отмечался рост антисемитизма. В 1941 году «железная стража» (аналог российской «черной сотни») захватила власть в стране, и в Бухаресте произошел большой еврейский погром, жертвами которого стали 120 убитых и множество раненых. За годы войны было депортировано и уничтожено в концлагерях около половины из 750 тысяч евреев. Остальным удалось спастись, перебравшись в Америку и Палестину.

    Иначе   выглядела    картина    взаимоотношений   народов Запада и Севера Европы и евреев.  В большинстве стран этой части Европы евреи были  равноправными гражданами и к середине 20-го века пользовались всеми политическими правами. Оснований для вражды к ним в массовом масштабе не было.

    Во Франции,  правда,   еще  давали  себя знать отголоски позорного    дела    Дрейфуса,    и    время     от     времени идеологические наследники антидрейфусаров позволяли себе антисемитские выходки. С оккупацией страны фашистами и созданием коллаборационистского правительства во главе с маршалом Петеном находились  французы, поддерживавшие преследования евреев и даже участвовавшие в них. Но большая часть французского народа, та ее лучшая часть, что  приняла участие в мощном движении Сопротивления, солидаризировалась с евреями. Совместно с евреями эти французы совершали диверсии против  немцев. Эти французы спасали евреев, укрывая их в своих домах. Подобным же образом вели себя представители и других народов, проживавших на территории Западной  Европы.

    С начала депортации евреев в 1941 году в Голландии произошла всеобщая забастовка в Амстердаме. Голландцы прятали евреев от немцев. В стране действовала организация «Свободная Голландия», предпринимавшая усилия по спасению евреев и оказывавшая им большую продовольственную и денежную помощь. Благодаря своим защитникам около 40 тысяч из 140  тысяч евреев Голландии, где эсесовцы особенно свирепствовали, уцелели в пекле войны.

    Несмотря на то что правительство Квислинга в Норвегии сотрудничало с немцами в преследовании евреев, находились и там мужественные люди, укрывавшие евреев в своих домах. К счастью, из сравнительно незначительного  еврейского   населения    в  этой   стране    (от 1700   до  1800 человек) большинство смогло бежать в нейтральную Швецию.

   В Греции местное население спасало евреев, и зафиксирован случай, когда даже шеф полиции одного из городов участвовал в спасательной акции. Евреям пытались помочь некоторые высокопоставленные лица, включая самого архиепископа Афин. Некоторые местные жители прятали евреев, а затем помогали им перебраться в горы в труднодоступные места.
    Особая ситуация сложилась в Болгарии. Эта страна была союзницей Германии, хотя и не участвовала в военных действиях против СССР из славянской солидарности. В этой стране, как и в других восточно-европейских странах, были распространены антисемитские настроения. Еще до заключения  пакта с Германией был принят в 1940 году анти-еврейский  «Закон о защите нации». Летом 1942 года болгарские власти согласились на депортацию евреев из территорий, находившихся под их юрисдикцией, в частности, из Македонии и Фракии. Однако, когда речь зашла о собственно болгарских евреях,  в правительстве возникла оппозиция во главе с вице-президентом  Димитром Пешевым. Этой оппозиции удалось отстоять евреев. Евреи не были депортированы в концлагеря, но направлены в трудовые  лагеря, где подвергались достаточно жестокому обращению со стороны болгар. По крайней мере, это спасло им жизнь. В 1943 году после побед Красной армии в Болгарии сменилось правительство, которое было более благосклонно к евреям. Новое правительство Ивана Багрианова взяло курс на выход из войны и начало переговоры с западными союзниками. Все  анти-еврейские  законы  были  аннулированы  в  августе 1944 года.  В октябре 1944 года СССР объявил войну Болгарии.    Красная   армия   вышла  на   ее  территорию,   и болгарские коммунисты сформировали правительство. Так, почти всем болгарским евреям удалось избежать депортаций в концлагеря и уничтожения. 

    Особо   нужно   отметить    четыре   европейские   страны, внесших наибольший вклад в дело защиты и спасения евреев в страшную пору Катастрофы. Это были две страны из числа оккупированных немцами  - Дания и Бельгия  и две страны  -  союзницы Германии  -  Финляндия и  Италия. О них следует рассказать подробнее.

    До августа 1943 года еврейская община Дании находилась в относительной безопасности. Хотя датчане и сотрудничали с оккупантами, но одновременно они оказывали  защиту евреям и их собственности.  Еще в апреле 1940 года  было заключено  датско- германское соглашение. Немцы старались избегать  конфликта с датчанами, тем более что еврейское население Дании было незначительным (чуть более 7000). Примерно с лета 1943 года ситуация изменилась. Немцы стали настаивать  на депортации евреев в концлагеря. Это вызвало сопротивление датчан, и это       сопротивление все более нарастало. Оно охватило   практически все население сверху донизу. Сам король Дании Христиан в   знак    солидарности   с   евреями    носил желтый знак. К тому времени всем евреям было предписано немецкой администрацией появляться на улицах не иначе как с желтыми знаками. 

    Профессор Хал Кох, лидер Объединенного Датского Молодежного движения, выступил со смелым заявлением о том,  что всякие поползновения лишить евреев гражданских прав представляют собой посягательства на датскую свободу и независимость.

    Немцы между тем были  решительно настроены привести  свой план депортации в действие. О грозящей датским евреям   опасности   стало  известно   организации  «Датские социал-демократы» через одного из высокопоставленных  немецких чиновников. Предупреждение о депортации было распространено среди евреев страны. В считанные часы была инициирована кампания по спасению 7200 евреев и  около 700  их родственников  - неевреев. Было решено переправить  их  морским путем  на лодках и мелких судах в нейтральную Швецию. Существует миф о том, что эта операция  была проведена за одну ночь. На самом деле, понадобилось около трех недель. Общая стоимость  операции составила около 12 миллионов  датских крон;  большую часть этой суммы внесла еврейская община,  а остальные деньги поступили  от частных лиц и организаций. В операции были задействованы датские рыбаки и моряки. Швеция гостеприимно распахнула двери для жертв нацизма. Это была беспрецедентная в истории операция по спасению целой общины. Удалось спасти подавляющее большинство, хотя  и  не всех.   В ночь  с 1-го по 2-е октября 1943 года  и позднее   около   500  евреев  было  схвачено  немцами.  Их интернировали в Терезенштадте в Германии, где они оставались до весны 1945 года, после чего благодаря помощи шведского Красного Креста вернулись в Данию. Вернувшись на родину, они  нашли свою собственность  в целости и сохранности. В отличие от немногих уцелевших  в аду Холокоста польских евреев, вернувшихся к домашнему очагу и заставших его занятым польскими соседями. Лишь 2%  всей еврейской общины Дании погибли от рук немецких палачей. Можно представить, каковы были чувства всех спасенных по отношению к своим спасителям  -  датчанам.    

    В оккупированной Бельгии в 1942 году власти отказались опубликовать приказ немцев об обязательном ношении евреями желтых знаков. Немцы вынуждены были делать это сами. В том же году немцы издали приказ о депортации евреев. Подпольные  еврейские и нееврейские группы обратились  к евреям с призывом бойкотировать этот приказ и  скрываться. Немцы собственными силами депортировали к июлю 1944 года свыше 25000 евреев. Местное население спасло многих от угона на Восток. Бельгийские лидеры, включая королеву мать Елизавет и  кардинала Ван Роя, всячески пытались отстрочить депортацию.

    Тем временем многие еврейские группы сопротивления в тесном     контакте    с    нееврейскими      создали      хорошо организованную разветвленную сеть  тайников для детей и взрослых, в результате чего было спасено около 30000  детей и около 10000  взрослых. В Бельгии  процент спасенных  евреев был  одним из самых высоких из всех оккупированных немцами стран. Спасенных снабжали фальшивыми паспортами, деньгами и продовольственными карточками. Некоторых удалось переправить в нейтральные Швейцарию и Испанию по организованным заранее тайным маршрутам. Для поддержки тех,  кто прятался от немцев, требовались деньги. Миллионы франков поступали не только через еврейские источники, но и от  нееврейских организаций. На поздних стадиях немецкой оккупации значительные суммы стали поступать через Швейцарию и что-то от бельгийского правительства в изгнании.Параллельно нарастало в стране сопротивление.     Бельгийские партизаны совершали нападения на вражеские эшелоны с депортированными евреями, благодаря чему удалось спасти некоторых из них. Эти группы совершали  также диверсии на военных предприятиях, пытаясь таким образом нанести урон военной мощи гитлеровского режима.

    В Югославии ширилось партизанское движение во главе с маршалом Иосипом Броз Тито против оккупации. Нацистам оказались недоступны 45000 евреев, принимавших в нем участие. Из них 10 человек удостоились звания Народного героя Югославии. Тито выполнил  по просьбе Черчилля благородную миссию спасения 112 венгерских евреев, переправив их в Италию в конце войны. (см. стр. 269) Среди сотен югославов, спасавших евреев в Югославии, насчитывается 255 праведников мира: 131 сербов, 107 хорватов, 10 македонцев, 6 словаков и 1черногорец.    

    Финляндия принимала участие во Второй мировой войне на стороне Германии. Однако из всех союзников  нацистской Германии она оказалась единственной страной, категорически отказавшейся участвовать в окончательном решении   еврейского  вопроса.  Это   было  закономерно. К началу войны в Финляндии сложилась атмосфера терпимости и дружелюбия  по отношению к евреям при отсутствии   каких-либо   явно    выраженных      проявлений антисемитизма.  Еврейское население Финляндии  -  а оно было незначительным; между двумя  мировыми войнами  евреев насчитывалось  около 2000  -  не испытывало каких-либо ограничений  в правах. Евреи были равноправными  гражданами страны, и в отличие от немцев финны не испытывали чувств зависти и соперничества по отношению к своим еврейским согражданам. И антисемитские  настроения не подогревались сверху, со стороны властей.

    В Финляндии  эта филосемитская  традиция сложилась не сразу,  а  в   результате   борьбы  за гражданские права  для евреев на протяжении десятилетий в течение 19-го  и начала 20-го веков.

    В 1909 году либеральные элементы в сейме  преодолевают сопротивление консерваторов, и  большинством голосов  в  112 против 48  принимается закон  об устранении ограничений евреев в правах. Поскольку тогда Финляндия была частью Российской империи, требовалась ратификация этого закона российскими властями. Русское правительство  отложило ратификацию  этого закона.

    В 1917 году Финляндия становится независимой республикой. Финские евреи, наконец, могут вздохнуть свободно. Закон о предоставлении  полного  гражданства вступает в силу.

    Благодаря эмиграции из России численность еврейского населения в Финляндии почти удваивается. Евреи живут в ней полнокровной  жизнью.  Молодежь учится в университетах. Родители работают врачами, юристами, инженерами, рабочими текстильных и иных предприятий. Немногие принимают участие в политике. При этом евреи сохраняют свою национальную идентификацию и исповедуют   беспрепятственно   свою  религию

   В Финско-Российской войне  1939 – 1940  годов  финские евреи сражались бок о бок со своими финскими согражданами. Когда Выборг был отторгнут от Финляндии в результате победы СССР в войне, евреи не пожелали остаться в нем и вместе с финнами эвакуировались в Финляндию.

    Во время Второй мировой войны финские евреи оказались в двусмысленном положении. Они оставались  гражданами, верными своей стране. С другой стороны, Финляндия была союзницей Германии, со стороны которой  евреям угрожала опасность  и  которую они ненавидели.

   Однако финские  власти  не дали евреев в обиду. Финское правительство, возглавлявшееся фельдмаршалом Маннергеймом, решительно отказалось ввести анти-еврейское законодательство. 160     евреев,     не    имевших    финского гражданства,  были направлены в нейтральную Швецию по распоряжению Маннергейма. Вначале финны все же поддались давлению со стороны немцев и позволили гестапо  депортировать из страны 50 евреев  -  беженцев  из Австрии и балтийских республик, прибывших в Финляндию еще до нацистского вторжения в эти страны. Вскоре стало известно об уничтожении  немцами первой группы из 11 евреев, прибывших в Европу по месту назначения. Маннергейм пришел в негодование и отдал распоряжение прекратить дальнейшую депортацию. Таким образом, подавляющее большинство евреев Финляндии было спасено от уничтожения.

    В союзной Италии немцам было нелегко найти единомышленников по еврейскому вопросу. Сам Муссолини не был зоологическим антисемитом. В тридцатые годы, когда в Германии начались гонения на евреев, он даже выступал в их защиту. Он сделал крен в сторону антисемитизма  под  давлением немцев.

    Гиммлеру не удалось заставить итальянцев принять участие в депортациях. Даже в самом итальянском правительстве нашлись противники  еврейского геноцида,  в отличие от правительства Виши во Франции.

    В целом итальянский народ в силу исторически сложившихся добрососедских отношений с евреями не принял политику германского фашизма. Католическая церковь во главе с папой также в целом, хотя и недостаточно активно, противодействовала  немцам. (подробнее об этом ниже)

    Когда немцы приняли решение о депортации итальянских евреев  в концлагеря  в Восточной Европе, и начались облавы на евреев, население встало на их  защиту. В самом Риме облава провалилась. Большая толпа народа встала стеной между полицией и евреями. Провалились облавы и в других городах. Даже местные полицейские в ряде мест предупреждали евреев об опасности, и они прятались в домах своих итальянских соседей. Коллаборационистов практически не было.

     Даже  в  самой  Германии в условиях жесточайшей фашистской диктатуры и при том, что лучшая часть немецкой интеллигенции успела эмигрировать за рубеж,  находились благородные и мужественные люди, спасавшие евреев. Так, из 434000 на начало войны несколько тысяч спаслось в домах немцев. Этих спасшихся евреев называли подлодками.

    Особого внимания заслуживает  отношение христианской церкви к преследованию евреев. Ее служители вели себя по- разному. Одни оказывали прямую поддержку фашистскому режиму, многие были пассивны,  а некоторые, от высших чиновников  до простых священников, выражали  протест и даже помогали спасать  евреев.

    Хуже всего дело обстояло в самой Германии. Подавляющее большинство служителей  как католической, так и протестантской церквей оказалось конформистами. Никаких официальных протестов против анти-еврейского законодательства со стороны церкви  не последовало.  Более того,  христиане еврейского происхождения в соответствии с нацистскими законами были отлучены от  церкви.

    Но даже в Германии находились отдельные самоотверженные, смелые клерикалы, защищавшие евреев. Среди них был берлинский прелат Бернхарт Лихтенберг. В 1943 году протестантский епископ Вурм  из  Вюртемберга открыто выступил против преследования евреев. Несколько священников было отправлено в концлагеря за противодействие нацистским порядкам. Очень немногие, буквально единицы, укрывали евреев; в результате горстка евреев была спасена

    А как же сам глава католической церкви  -  папа римский    Пий  12-ый?  Можно лишь предполагать, что в глубине души  он сочувствовал евреям.  До того как осенью  1943 года нацисты произвели  облаву на евреев в Риме, в результате которой 8000 евреев были арестованы, нацисты потребовали  от еврейской общины выкуп в 150 кг. золота. Когда стало известно, что  евреи могут собрать лишь часть  требуемых денег, Ватикан  по распоряжению папы был готов возместить недостающую сумму. Однако нацисты отменили свое решение, и выкуп не понадобился. В Ватикане, по одним источникам, с согласия папы, по другим, по его распоряжению, было укрыто несколько  сотен евреев, и еще более 4000 тысяч нашли приют в монастырях и домах различных религиозных орденов. Других свидетельств  о  готовности папы помочь евреям  не сохранилось. Папа Пий 12-ый в отличие от своего предшественника Пия 10-го, публично осудившего в сентябре 1938 года участие католиков в антисемитских акциях и назвавшего христиан  духовными наследниками патриарха Авраама,  с самого  начала своего  избрания весной 1939 года начал проводить политику невмешательства и нейтралитета. Папа вопреки опасениям немцев хранил молчание. За все последующие месяцы и годы    войны     он   не   издал    ни   одного  меморандума,  касающегося преследования евреев немцами, хотя наверняка знал о зверствах фашистов. Его публичное осуждение массовых убийств  могло бы открыть глаза на происходящее его многочисленной пастве в Германии и других европейских странах и предупредить евреев о грозящей им опасности, чтобы ускорить их отъезд из Германии. Его выступление могло бы подвигнуть многих христиан на оказание помощи евреям. Но, увы, этого не произошло.

    Но тем не менее в самой же Италии духовенство, несмотря на нейтралитет папы, внесло  значительный вклад в спасение евреев. Совместно  со светским населением римские священники помогли спастись семи тысячам евреев из восьмитысячного еврейского населения Рима.

   В странах Западной Европы, особенно в Голландии, церковь имела широкую поддержку среди антифашистски  настроенного населения. Здесь публичные декларации солидарности с евреями воспринимались как выражение патриотизма и сопротивления немцам. Ряд высокопоставленных церковных авторитетов на Западе, как католиков,   так  -   и еще активнее - протестантов,  открыто осуждал преследование евреев.

    Епископы Норвегии послали совместное письмо Квислингу с выражением протеста против  анти-еврейской  политики. В письме, в частности,  они писали: «Бог  не делает различия между людьми… Поскольку лютеранская религия это государственная религия, государство не может принимать закон или декрет, вступающий в конфликт с христианской верой.» Письмо было зачитано в конце 1942 года с кафедр и процитировано в новогоднем обращении  к прихожанам.
 
   В Греции архиепископ Афин Дамаскинос возглавил группу видных горожан, пославших премьеру марионеточного правительства и германским представителям в Афине решительный протест против депортации    евреев.     Дамаскинос    лично    участвовал   в спасении отдельных евреев.

    В странах Восточной Европы антисемитские  настроения среди населения были сильнее, и многие священники в какой-то мере опасались  оттолкнуть свою паству прямыми осуждениями нацизма. Тем не  менее отдельные священники и монахи протестовали против депортации евреев из их стран в концлагеря. Лютеранская церковь Словакии выступила с протестом против нацистских бесчинств в ноябре 1939 и в мае 1942 годов. Хотя многие  церковные деятели Румынии были замешаны в антисемитских  выступлениях, митрополит Буковинского района Тот Симедриа и патриарх Никодемус  лично  и небезуспешно обращались к румынскому правительству с просьбами о приостановлении  депортаций. В Болгарии с аналогичными требованиями обращались  к королю Борису митрополит Софии Стефан и  митрополит Пловдива Кирилл. Святой синод болгарской ортодоксальной церкви неоднократно выражал протест правительству по еврейскому вопросу.
     В нейтральных и союзнических  странах  ширилось движение   клерикалов    против    антисемитской   политики 
германских властей.  В июле 1942  года Гарольд Х.Титман, личный представитель Рузвельта на святейшем престоле, дал   понять   Ватикану,   что   молчание   папы   по  поводу геноцида евреев подрывает его моральный престиж. В январе 1943 года  из  Лондона  поступило обращение к папе с просьбой недвусмысленно осудить бесчинства нацистов. Обращение  к папе было направлено  премьером польского правительства в изгнании Владиславом Рацкевичем. Шведская протестантская церковь заявила решительный протест против депортации норвежских евреев. В Швейцарии протестантские деятели способствовали ослаблению и в конечном счете аннулированию правительственных мер по ограничению въезда  еврейских беженцев в страну. В Великобритании архиепископ Кентерберийский  и другие лидеры церкви высказались  в защиту евреев.

   С учетом того, что нет точных данных о численности евреев до войны в отдельных европейских странах, эмигрировавших, спасшихся и спасенных неевреями, приводить цифры по отдельным странам нет смысла.

   Общая же картина, по данным энциклопедий о числе проживавших до войны и оставшихся в живых, в близком приближении выглядит следующим образом:

  Число евреев, проживавших в странах, оккупированных Германией, кроме советских территорий, и в союзнических странах составляло около 5924800 человек.

   Число выживших после войны равно около 1426220.

    Из них, со всей вероятностью, сотни тысяч были спасены благодаря индивидуальной, а также коллективной массовой помощи, особенно, в таких странах как Финляндия, Дания, Италия, Франция, Бельгия, Нидерланды. Согласно энциклопедиям, спасителей было не менее 200000. Отсюда можно говорить о сотнях тысяч спасенных. Среди них было 20475 европейских праведников мира, по данным музея Яд Ва-Шем на 1.01.2013. Вот как они распределены по странам:
   
   Австрия                92                Норвегия        50
   Албания                69                Польша          6394
   Бельгия                1635                Португалия    2
   Болгария                20                Румыния        60
   Босния                40                Сербия          131   
   Великобритания   19                Словакия       534 
   Венгрия                806                Словения       7
   Германия               525                Франция        3654
   Греция                315                Хорватия       107
   Дания                22                Черногория    1
   Испания                6                Чехия             109
   Италия                563                Швейцария    45
   Македония            10                Швеция          10   
   Нидерланды         5204               
   Итого                24811

























               












   Писатель, бросивший вызов Гитлеру

               
   Рихард Вагнер и Эрмин Вагнер. Два человека с одинаковой фамилией. Оба немцы. Один жил в 19-ом веке, второй в 20-ом. Первый был композитором с мировой известностью, второй был достаточно известным, но не знаменитым немецким писателем.  Первый был антисемитом, второй филосемитом. 
 
   Первый был любимым композитором Гитлера, и под его музыку евреи шли на смерть в концентрационных лагерях. Его музыка до сих пор запрещена в публичном исполнении в Израиле, и это справедливо, ибо нужно щадить чувства людей, переживших Катастрофу и ненавидящих Вагнера за злобные антисемитские высказывания. Но эти же люди с благоговением относятся к памяти второго Вагнера  -  Эрмина Тайфеля, провозглашенного в Израиле праведником мира.
 
   Эрмин Тайфель Вагнер не был добропорядочным немецким бюргером, образцовым семьянином, ведшим размеренный образ жизни. Он увлекался женщинами и был трижды женат. Был непоседой. Любил путешествовать. Посетив Эрец Израиль, он написал книгу «Путешествие в двухтысячелетнюю страну».
 
   Этот человек богемы и искатель приключений имел доброе, отзывчивое сердце, живо откликавшееся на любую несправедливость. Он выступил в печати против геноцида армянского народа  со стороны Оттоманской Турции в 1915 году. 

    С приходом нацистов к власти он начал бескомпромиссную борьбу с фашизмом вообще и его антисемитской составляющей  в частности.  Подвергая свою карьеру и даже жизнь опасности, Вагнер решился написать  письмо Гитлеру. Оно целиком посвящено еврейскому вопросу.    Вагнер    был    одним    из  немногих   немецких интеллигентов того времени, кто понимал, к какой трагедии  может привести набирающая обороты антисемитская кампания, развязанная на его родине. Он предвидел ее роковые последствия не только для евреев, но и для самих немцев. В письме Вагнер называл евреев братьями, отмечал их огромный вклад во все сферы жизни, упоминал 12000 солдат  -  евреев,  погибших в Первой мировой войне на стороне Германии. Он  писал: «Не только судьба наших братьев  -  евреев поставлена на карту, но судьба всей Германии. От имени народа на мне лежит  обязанность напомнить об этом. Я не могу оставаться в стороне. Как немец я имею на это право  -  и не буду молчать, чтобы не чувствовать себя виноватым, чтобы не кричать от бессильной злости на самого себя, и я обращаюсь к вам:  прекратите эти издевательства! Евреев травили в вавилонском галуте, они были рабами в Египте, их уничтожали инквизиторы в Испании, их убивали крестоносцы, они пережили 1600 погромов в России. Та сила, которая позволила им пережить все это в  древние времена и выжить,  даст им возможность преодолеть эту новую беду. Но позор и опасность, которые обрушатся на немецкий народ,  не будут забыты очень, очень долго…»


    С педантичной аккуратностью канцелярия Гитлера уведомила Вагнера о получении  письма. Оно было  прочитано, но ответа не последовало. Вагнер почувствовал, что тучи сгущаются над его головой и решил временно скрыться. Он поселился в палатке на берегу реки Эфель под Берлином. Однако уйти от гестапо ему не удалось. В августе 1933 года он был арестован, допрошен и подвергнут пыткам. В течение года он сменил несколько концлагерей: Ораниенбург, Бергмур, Лихтенберг. Сначала его использовали  на тяжелых работах  и лишь  в конце с учетом                пошатнувшегося  здоровья перевели в лагерную библиотеку. Тем временем о судьбе Вагнера стало известно за рубежом. Его заточение вызвало особенный резонанс среди интеллигентной элиты Англии. Немецкие власти, которые в начале 30-х годов все еще в какой-то мере считались с общественным    мнением    заграницей,     по    требованию
влиятельных лиц Англии вынуждены были освободить  Вагнера  в начале 1934 года.

     Кошмар концлагерей остался позади, и Вагнер эмигрировал в Англию, где присоединился к уехавшим ранее  жене Лоле, дочери  Сибилле и сыну Марку. Через два года в 1936 году они все оказались в Эрец Израэль. Какое-то время Вагнер  с семьей проживал в Иерусалиме. Затем Марк отправился в кибуц Гиват-ха-Шлоша, а Эрмин с женой уехал в Солерно  на  юг  Италии. С тех пор  он не расставался с Италией до конца дней своих. В Италии, где к власти пришел Муссолини, заключивший союз с Германией, Вагнеру угрожала опасность нового ареста, но германский консул, почитатель таланта Вагнера, помог ему укрыться от нацистов. Конец войны застал его в Риме. В последний период своей жизни  Вагнер не опубликовал ничего  -  пытки и лишения в концлагерях  сказались на его творческих способностях.

    Но его замечательное прошлое не было забыто. Правительство Германии назначило ему пенсию, благодаря чему он смог приобрести маленький дом на острове Стромболли.

     Благодарную память сохранил о нем Израиль. Его дважды приглашали в гости израильские власти. В 1950 году он приехал на празднование двадцатипятилетия Еврейского университета в Иерусалиме. В 1967 году ему было присвоено звание праведника мира. По этому поводу он снова посетил Израиль и посадил дерево  на аллее  праведников. Он умер в Риме 17 мая 1978  года.

     Члены     семьи      Эрмина    Вагнера       разделяли      его филосемитские взгляды. Первая его жена Лола, тоже писательница,  после распада семьи решила навсегда связать свою судьбу с Израилем,  вышла замуж за еврея Песеха Хеврони и умерла в Иерусалиме в 1990 году. Марк  принял израильское гражданство и, как уже упоминалось выше, поселился в кибуце. Он стал  не только  филосемитом, но и сионистом еще во времена Третьего рейха. В 90-х годах Марк  рассказывал: «Нам, свидетелям того, что происходило в Германии в те годы, моей маме и мне не оставалось ничего , как стать сионистами.
























        Шиндлер и его еврейский ковчег
   
    Он не был ни писателем, ни ученым, ни богословом, ни политическим деятелем. Он был всего лишь бизнесменом, причем не ахти каким успешным. В нем вообще было мало что от бизнесмена, ибо накопление, обогащение, без чего невозможно представить настоящего бизнесмена, было чуждо его натуре. Деньги сами по себе его не прельщали. Он был наделен природой другим даром  -  редкостным даром творить добро.
    В рамках этой книги, к сожалению, можно лишь пунктирно обозначить основные вехи яркого и насыщенного событиями жизненного пути этого замечательного человека.

    Оскар Шиндлер  (1908  -  1974)  - австриец, выросший в семье мелкого предпринимателя, владельца завода сельскохозяйственного оборудования. Его  отец  -  Ганс Шиндлер не был образцом высоконравственного семьянина и часто изменял своей жене. Вскоре семья распалась, и Оскар, оставшись с матерью, отдалился от отца. Их примирение произошло спустя много лет уже во время войны. Хотя бизнес отца рухнул, и он обанкротился, Оскар, как того и хотел его отец, пошел по его стопам и занялся коммерцией, хотя особого влечения к коммерции не испытывал. В юности он увлекся мотоспортом и много времени проводил в компании своих  сверстников,  таких же любителей мотогонок. Как могли зародиться гуманистические идеалы в сознании этого обыкновенного  австрийского парня,  кажется удивительным.

    Оскар родился и вырос в городке Цвитау в Моравии, чехословацкой провинции, бывшей в то время, как и  вся Чехословакия, частью Австрии. В 1938 году произошел аншлюс Австрии, и немецкие войска вошли и в Моравию. Поначалу Оскар относился к немцам с интересом и аншлюс одобрял.  Одно время  он даже  носил  нацистскую свастику.

    Однако    вскоре     наступило     разочарование.    Он   видел  жестокость захватчиков по отношению к местному населению и постепенно стал испытывать антипатию к германским пришельцам. Благодаря протекции немецкого офицера Эберхарда Гебауэра, с которым он случайно познакомился на вечеринке в санатории в окрестностях Остравы, Шиндлер поступил на службу в Абвер  -  германскую внешнюю разведку, возглавлявшуюся адмиралом Канарисом. В ведении  Абвера находилась и военная промышленность. У Шиндлера сложилась репутация способного бизнесмена, и его приняли в Абвер. Это его устраивало, ибо таким образом он избегал ненавистной военной службы. Промышленники имели освобождение от армии.

    Осенью 1939 года Шиндлер прибывает в Краков -  город оккупированной немцами  Польши, чтобы организовать там производство эмалированной посуды для фронта. Ему рекомендуют в качестве опытного и эрудированного в вопросах организации производства бухгалтера Ицхака Стерна. С первой же встречи между ними возникает доверие, которое со временем перерастает в настоящую дружбу. Католик Шиндлер и верующий еврей Стерн, искушенный в Талмуде,  беседуют не только о будущем завода, но и на религиозные темы. Другим  помощником Оскара становится еврей Банкиер, который отбирает квалифицированных рабочих для нового предприятия, поляков и евреев. Завод, расположенный в предместьи Кракова Заблочье, снабжается оборудованием и рабочей силой и приступает к выпуску продукции. Со временем под давлением властей Шиндлер вынужден к эмалированной посуде добавить снаряды для фронта; его завод дополняется еще одним цехом. Производство функционирует под эгидой  военного ведомства под названием "Инспекторат Вооружений",  находившегося в пригороде Берлина.

    Шиндлер энергично взялся за дело. Он понимал, что успех     предприятия      зависел      не      только      от      его
организационных  способностей  промышленника, но и от расположения   к  нему  властей,    как   берлинских,  так   и местных. Он всеми силами пытался создать в среде чиновников и эсесовцев имидж свойского парня. В силу своего темперамента и привычек это было ему не трудно. На своей  краковской квартире он устраивал пышные приемы, на которые приглашал местных бонз; приемы, сопровождавшиеся дружескими беседами и обильным возлиянием. Делал дорогие подарки нужным людям, приобретая влиятельных покровителей. Он был человеком обаятельным, и ему не трудно было расположить к себе  самых разных людей. Даже испытывая ко многим из них отвращение, он ничем не выдавал свое неприятие системы, которое со временем переросло в глубокую ненависть и решимость бороться с ней. Если еще в 1939 году он,  как и некоторые его  знакомые  из немцев  -  либералы, верил в то, что эксцессы нацизма носят временный характер и все в конце концов утрясется, то  его последние иллюзии  в сороковых годах рассеялись. Он был свидетелем того, как фашизм в Кракове все более свирепеет.

     В декабре 1939 года группы налетчиков из СД  (Sicherheitsdienst)), выполняя приказ свыше о конфискации  драгоценностей у евреев,  врывались в их дома в поисках бриллиантов и меховых шуб. Одна из этих банд вошла в синагогу Стара Бозника, известную еще с 14-го века. Они выхватили из ковчега завета свитки Торы и заставили евреев   -  прихожан, оказавшихся в это время в синагоге, плевать на страницы Священной книги. Одного из них, Макса Редлихта, отказавшегося совершить такое святотатство, они расстреляли, а затем расстреляли и остальных, а в заключение подожгли синагогу. Это  было лишь начало.

    В марте 1941 года на улицах Кракова был вывешен приказ гаулейтера Польши Франка о выселении евреев города в специально созданное в пригороде Кракова Подгоржье гетто.     С   1867    года    указом   Франца   Иосифа     евреям      разрешалось жить где угодно. Возвращались былые времена, но в еще гораздо  худшем виде. Евреи еще не знали, что это была промежуточная стадия перед отправкой в концлагеря с последующим физическим уничтожением. Эсесовцы    лицемерно    утверждали,    что    эта    мера    -  сосредоточение евреев в замкнутом районе была вызвана враждебным к ним отношением польских соседей и необходимостью обезопасить евреев от поляков. На самом деле, это была обычная для фашистов схема: гетто, затем трудовой лагерь, затем концлагерь и, наконец,  газовая камера. Гетто занимало ограниченную территорию. Люди ютились в невероятной тесноте, подчас по две семьи в однокомнатной квартире. Владельцами их бывших жилищ  становились, естественно, поляки. Покидать пределы  гетто запрещалось под страхом смерти. Исключение делалось  только для тех, кто работал на предприятиях. Рабочим шиндлеровского завода приходилось пешком  через город из гетто добираться до места работы. Шиндлер побывал в гетто и испытал острое чувство жалости при виде ужасных условий тесноты и антисанитарии, в которых оказались его обитатели.

    Но настоящий шок он испытал во время эсесовской облавы на евреев, пытавшихся укрыться в своих домах и избежать гетто. Он своими глазами видел, как озверевшие нацисты вылавливали женщин, стариков, инвалидов, детей и тут же на месте расстреливали их. И тогда он принял окончательное решение  -  всеми силами способствовать падению режима и спасению преследуемых.

    В 1942 году он узнает впервые о газовых камерах от одного из очевидцев фашистских зверств, молодого фармацевта Бахнера, чудом спасшегося из концлагеря Бельзек.

    В это время мир еще не знал всей правды о нацистских злодеяниях. Осенью 1942 года сионисты Палестины предпринимали  шаги по сбору сведений о происходившем в оккупированных немцами европейских странах. В Палестине имя Шиндлера уже было известно из писем Ицхака Стерна и других краковчан. Сионисты решили ему довериться, и с этой целью в Краков был направлен связной  -  австрийский  дантист Седласек. При встрече с ним Оскар рассказал о том, что творилось в Кракове. Седласек предложил ему встретиться с активистами движения сопротивления    в    Венгрии   (бывшей    тогда    союзницей Германии) -  С.Спрингманом и Р.Кастнером. Шиндлер выполнил просьбу Седласека и приехал в Будапешт, чтобы передать этим двоим ценные сведения о бесчинствах фашистского режима в отношении евреев. Через Седласека  Шиндлеру поступили деньги, собранные еврейскими организациями. Шиндлеру доверяли. Он использовал все полученные деньги на благо своим подопечным.

    Тем временем эсесовцы продолжали охотиться за евреями. Они хватали прямо на улицах тех,  у кого не было особых голубых карточек (Blauschein), выдававшихся рабочим заводов и служившим им некоей охранной грамотой. Жертвами такой облавы  однажды оказались Банкиер  и еще несколько рабочих, у которых не было при себе этих карточек. Их немедленно препроводили  на вокзал и посадили в вагон товарняка, отправлявшегося в трудовой лагерь под Люблиным. Разгневанный Шиндлер примчался  на вокзал и, угрожая всяческими карами охранникам со стороны его высоких покровителей, добился их освобождения. Во всех тех случаях, когда нужно было выручать своих евреев, он всегда доказывал их незаменимость как специалистов, хотя это далеко не всегда соответствовало действительности. «Они работают в промышленности, снабжающей фронт оружием.»  -  этот аргумент  действовал  безотказно.

    Несмотря на весь его практицизм, изворотливость, покровительство высоких чинов, которых он умел умасливать,   Шиндлер   все-таки  ходил  по  лезвию  ножа  и оказывался под колпаком у гестапо. Его трижды арестовывали  -  два раза в 1942 году и еще один раз в 1944. Первый раз он отделался легким испугом. Его подозревали в связях с черным рынком. Проверка доказала его невиновность, и вскоре его отпустили. Второй раз дело было серьезнее. Он обвинялся в нарушении  имперского законодательства о чистоте расы, так  как в день своего рождения поцеловал в благодарность за поздравление  еврейскую девушку  -  свою работницу. Шиндлер провел неделю в тюрьме. Только вмешательство  высоких покровителей  спасло его от плачевной участи. В третий раз                его задержало гестапо по подозрению в связях с бывшим комендантом трудового лагеря под Краковом Амоном Гетом, сидевшем в тюрьме за разные махинации и взятки. И на этот раз Шиндлеру удалось выпутаться.

    С этим Гетом  была связана черная полоса в жизни обитателей Краковского гетто. Весной 1943 года было принято решение о ликвидации Краковского гетто и создании трудового лагеря для евреев в Плашуве под Краковом. Ликвидация гетто сопровождалась невероятными по жестокости эксцессами. Так,  в еврейских больницах нетранспортабельных тяжелых больных немцы просто расстреливали; при этом в инфекционной больнице они убили заодно женщину–врача, пытавшуюся этому воспрепятствовать. В одной из больниц двое врачей из милосердия дали своим пациентам цианистый калий, чтобы предотвратить жуткую сцену расстрела их нацистами.

    Комендантом Плашувского лагеря  был назначен Амон Гет. Этот человек был не просто жесток, он был садистом. Он забавлялся тем, что из снайперской винтовки, сидя у окна в своей квартире, хладнокровно расстреливал любого из обитателей лагеря, на которого падал его выбор. Он мог прямо на месте без суда и следствия расстрелять нерасторопного, на его взгляд,  рабочего или служанку на кухне за недостаточно горячий суп. Гет являл собой полный контраст благородному Шиндлеру. Подавляя в себе отвращение к этому человеку, Оскар вынужден был водить с ним компанию, участвовать с ним в попойках и задабривать его подарками, ибо от этого садиста во многом зависела судьба его  евреев. С трудом удалось Шиндлеру добиться переселения своих рабочих на территорию,  примыкавшею к его заводу в Заблочье, чтобы вывести их  из под «опеки» этого садиста. Другие предприятия,  включая текстильную фабрику коммерсанта Мадрича,  поставлявшую на фронт шинели, оставались на территории Плашува.

    Условия работы на заводе Шиндлера разительно отличались от тех, что были в Плашуве. Пища была калорийной, до 2000 калорий, хотя в других местах число калорий   едва   достигало   1000.  На  заводе  во  избежание
эпидемии тифа были устроены душевые и прачечная. Все это делалось, как подчеркивал Шиндлер,  в интересах производства. Он всячески пытался приютить, именно приютить, у себя на заводе тех несчастных, которым угрожала опасность отправки в концлагерь или просто уничтожения на месте в Плошуве. Так ему удалось вызволить из неволи Лену Хирш, еврейскую служанку Гета, которую тот подвергал постоянным избиениям и над которой висел Домоклов меч расстрела в конечном итоге. Шиндлер просто выиграл ее у мерзавца в карты и трудоустроил  у себя на заводе.

    Нацистский палач не ушел от возмездия. После войны на Нюрнбергском процессе его злодеяния были изобличены. Он был передан польским властям и повешен.

     В ходе войны положение краковских евреев становилось все хуже и хуже. В январе 1944 года из Берлина поступил  приказ о превращении трудового лагеря в Плашуве в концлагерь. Шиндлеру было ясно, что для евреев это означало прелюдию к отправке в газовую камеру. И он решил предпринять все,  что было  в его силах, чтобы спасти краковских евреев. У него возник план перевода  «Эмалии» в Моравию. Осуществить этот план стоило неимоверных усилий. Как всегда, он воспользовался привычной тактикой  -  связями и подкупом. Ему помогли два влиятельных чиновника из Берлина, с которыми  у Шиндлера сложились почти дружеские отношения. Один из них, полковник Ланге, служил начальником штаба Инспектората Вооружений в Берлине. Второй, Сусмут, был влиятельным чиновником Ведомства Вооружений. Оба имели репутацию либералов, насколько вообще было возможно оставаться либералами при фашистском режиме. Через них Оскару удалось добиться перевода своего завода в Моравию. При этом пришлось столкнуться с сопротивлением гаулейтера Моравии, который в принципе был против размещения еврейских трудовых лагерей в подвластной ему провинции. Но и это препятствие было преодолено с помощью влиятельных покровителей.
     За разрешение о переводе Шиндлеру пришлось заплатить огромную мзду различным ведомствам,  центральным и местным. Поскольку на этой стадии войны наличные были не в моде, он платил натурой:  коврами, кожаной обувью, килограммами чая и кофе, рыбными консервами и т. д. Идеология в Третьем рейхе хорошо уживалась с коррупцией. Можно лишь изумляться тому, откуда у Шиндлера на все находились деньги.

    Он попытался уговорить Мадрича, владельца текстильной фабрики, примкнуть к нему.  Мадрич, как и Шиндлер, втайне ненавидел фашизм и относился к своим рабочим по-человечески. Идея переезда в Моравию его заинтересовала вначале. Однако у него был расчетливый, трезвый ум, и в конечном итоге он пришел к выводу, что в любом случае евреи обречены и отказался сотрудничать с Шиндлером. Что же касается Оскара, то он никогда не терял веру в возможность спасения евреев и, очертя голову, бросался в самые   трудные   и   рискованные   затеи,    чтобы   добиться своей цели.

   Когда разрешение на переезд было наконец получено, он поехал в Моравию, чтобы выбрать место для своей «Эмалии». Ему была выделена по распоряжению Берлинского Ведомства Вооружений пристройка к прядильной фабрике Хофмана в городке Бринлиц недалеко от его родного города Цвитау. Здесь решено было разместить трудовой лагерь, обслуживавший завод Шиндлера. 

    Удовлетворенный, Шиндлер вернулся в Краков и приступил к подготовке передислокации завода. Начался отбор рабочих, и стал составляться список, который в дальнейшем получит название «список Шиндлера». Составление списка было поручено его секретарю  Гольдбергу, но Оскар, разумеется, его контролировал. Список в его первоначальном виде включал 1100 фамилий, 800 мужчин и 300 женщин. Мужчины подлежали отправке первыми. 15-го октября 1944 года первая партия рабочих, мужчин, в товарных вагонах отбыла в Бринлиц.
    Колонна рабочих  прошествовала по пути в лагерь через Цвитау, где местное население приветствовало их более чем холодно, развесив повсюду плакаты со словами «Евреям нет места в Бринлице.»  Впрочем, и среди местного населения находились сочувствующие. Так, Дубек, владелец мельницы в окрестностях Цвитау, поставлявший муку для рабочих завода, закрывал глаза на то, что посланцы Шиндлера тайком запихивали в карманы пригоршни зерна.

    Транспорт с женщинами прибыл значительно позднее. Их путь в Бринлиц пролегал  через концлагерь Биркенау -Освенцим. Комендант лагеря Гесс намеревался провести селекцию среди 300 женщин, чтобы старых и больных, а также  детей отправить в крематорий. Не дождавшись женщин, Шиндлер направил  в концлагерь свою представительницу  -  немецкую девушку, которая своим обаянием   и   дарами:    крепкими   напитками,   ветчиной   и бриллиантами  должна была побудить функционеров лагеря ускорить отправку работниц завода. Не дождавшись результатов ее миссии, он сам отправился в Освенцим. Там он боролся за каждую женщину и каждую девочку из своего списка. Порой дело доходило до смешного. Когда его спрашивали, какую ценность для завода представляли  две девочки девяти и одиннадцати лет, он, ничуть не смущаясь,  доказывал, что своими искусными тонкими пальцами они могут проникать внутрь снарядов лучше, чем любые взрослые. Это был явный блеф, но столь убедительный, что  чиновники уступили. Так, все женщины были спасены из ада концлагеря. Одна из них, пережившая Катастрофу, позднее скажет, выступая по германскому телевидению:  «Он был нашим отцом, нашей матерью, нашей верой. Он всегда был верен нам.» Когда колонна женщин после всех мытарств прибыла в Бринлиц, Шиндлер вышел им навстречу со словами: «Вам не о чем больше беспокоиться. Отныне вы со мной.»

    Его рабочим действительно не о чем было беспокоиться, пока они находились под покровительством Шиндлера. Целыми днями он разъезжал по  окрестностям в поисках дешевых продуктов для своих подопечных. Производство снарядов его мало интересовало. Более того, он сделал все, чтобы    свести    выпускаемую    заводом    продукцию    до
минимума. Если в Кракове его завод выпускал эмалированных изделий за несколько месяцев на 16 миллионов немецких марок, то за то же время в Бринлице выпуск снизился до полмиллиона. Что касается снарядов, то здесь дело обстояло еще поразительнее. Снаряды намеренно изготавливались плохого качества, и стали поступать рекламации на них, ибо  даже в том состоянии неразберихи, которая царила в месяцы судорожной  агонии гитлеровской машины накануне окончательного краха, чиновники по инерции продолжали осуществлять контроль над военным производством.

     Шиндлер, казалось,  потерял всякую бдительность. Он открыто демонстрировал свою радость по поводу успехов союзников. В день своего рождения 28-го апреля 1945 года, когда ему исполнилось 37 лет,  он был в восторге, получив с завода под Брно, где производилась сборка военной продукции,  телеграмму с плохой оценкой  качества его снарядов. Он торжествующе показал  телеграмму своим помощникам Стерну и Пемперу со словами: «Это лучший подарок к моему дню рождения.» Это был совершенно  беспрецедентный случай, когда промышленник радуется плохому качеству своей продукции.

    С приближением разгрома фашистов Шиндлер действовал все более рискованно и самоотверженно. Он утаил от коменданта лагеря телеграмму из Инспектората Вооружений о закрытии завода и расформировании лагеря с последующей отправкой его обитателей в концлагерь Дахау. Более того, он  добился от непосредственного начальства отстранения коменданта от его обязанностей и отправки его  на фронт.

   Последние месяцы перед концом войны Шиндлер  пытался  не только сохранить  своих подопечных, но и увеличить их состав. За это время контингент рабочих возрос еще на 100 человек за счет отдельных групп и одиночек  -  беглецов из концлагерей. Теперь список Шиндлера состоял из 1200 человек.

   Он забыл о всякой предосторожности и в свой день рождения     выступил     перед    коллективом   рабочих    и эсесовскими охранниками с речью, в которой недвусмысленно выразил  свое удовлетворение падением режима.

    Шиндлер оставался со своими евреями до самого  конца  -  до своего бегства на запад. Перед ним стояла альтернатива  -  или отдаться в руки красноармейцев, или бежать к американцам. Он выбрал последнее и поступил мудро. Кто знает,    не  постигла  бы  его  печальная  участь  Валенберга, если бы он предпочел советский плен. Ведь формально он сотрудничал  с нацистами. Перед своим отъездом он позаботился о безопасности своих евреев. Последние недели он закупал оружие под предлогом защиты завода от возможного нападения чешских партизан. На самом деле, оружие, складированное в особом помещении, предназначалось  для  защиты евреев от отступающих  немецких частей на тот случай,  если им вздумается атаковать лагерь.

    И вот наступает торжественный день прощания Шиндлера с рабочими  -  день 8-го мая 1945 года, когда фашистские главари подписывают акт о капитуляции Германии. В большом  зале завода собираются рабочий коллектив и эсесовские охранники.  Оскар  выступает с речью и произносит знаменательные слова: «Только что поступило сообщение о безоговорочной  капитуляции Германии. После шести лет жесточайших убийств Европа оплакивает жертвы войны и  возвращается к миру и мировому порядку. Я жду от вас безусловной организованности и дисциплины  -  и всем вам, кто вместе со мной прошел через тяжелые испытания этих долгих лет, я желаю спокойно пережить эти дни и вернуться к своим разрушенным и разграбленным домам в поисках своих выживших в войне родственников… Спасибо вам, что помогли мне выстоять против системы.» Благодарные евреи дарят на прощание Шиндлеру отлитое на заводе  дорогое кольцо с выгравированными на нем золотыми буквами словами из Талмуда: «Кто  спасает хотя бы одну жизнь, спасает весь мир.»  На вопрос растроганного хозяина, откуда они взяли золото, они признаются, что один из них  пожертвовал для этого  свои золотые зубы.

  Незадолго до прихода в Бринлиц частей Красной Армии Шиндлер в сопровождении жены Эмилии покинул лагерь и направился в своей машине на запад к американцам. Восемь узников лагеря в грузовике присоединились к нему. Оставшиеся   сорганизовались,  вооружились  винтовками  и пистолетами из арсенала Шиндлера,  разоружили и прогнали коменданта. Эсесовские охранники разбежались. Через несколько дней в лагерь прибыл советский офицер, которого евреи встретили ликованием. Офицер сообщил им, что они свободны.

    А что же Шиндлер?
    Он и его  спутники были встречены американцами дружелюбно. Шиндлер, переодетый в форму узника, показал им письмо от рабочих лагеря в Бринлице, написанное на иврите и служившее ему охранной грамотой. Среди встречавших оказался полковой раввин, который, прочитав письмо, прослезился и обнял всех, включая Оскара и Эмилию. Беглецы даже получили в подарок автобус, на котором направились на юг Франции. Здесь французские власти после тщательной проверки, убедившись, что они не переодетые эсесовцы, предоставили им свободу. Оскар  и Эмилия поехали в Мюнхен, где остановились у Рознеров, бывших узников лагеря. К этому времени Шиндлер оказался почти буквально без гроша в кармане, ибо все его имущество было конфисковано советскими оккупационными  властями.

    Но шиндлеровские евреи  не оставили его в беде. Они обратились  в еврейскую международную организацию Джойнт, которая выделила ему 15000  долларов и снабдила рекомендательным письмом (ко всем, к кому он решит обратиться). В нем, в частности, указывалось, что  Шиндлеровский лагерь в Бринлице «был единственным лагерем на оккупированной нацистами территории,  где ни один еврей не был убит или даже избит и где к евреям относились по-человечески.»

    На средства от Джойнта Шиндлер приобрел ферму по разведению нутрий в Аргентине. Однако фермером он оказался   неважным  и  в  1957 году  разорился.   Столь  же неудачно сложился начатый им бизнес в Германии. Его фабрика    по   производству    цемента,    приобретенная   на средства от Джойнта и пожертвования от бывших узников Бринлица, вскоре потерпела крах. В 1961 году он снова оказался в плачевном положении безденежья.
 
    И снова евреи пришли ему на помощь. Бывший узник Полдек Пфеферберг обратился ко всем шиндлеровским евреям с просьбой пожертвовать часть их зарплаты Оскару, находившемуся в стесненных обстоятельствах. Одновременно из Тель-Авива бывшие  узники Ицхак Стерн, Яков Стернберг и Моше Бейский обратились к правительству Западной Германии с петицией о предоставлении ему пенсии. По истечении нескольких лет министерство финансов ФРГ, наконец, сообщило о выделении ему пожизненной ежемесячной пенсии в две сотни немецких марок.
 
     В 1961 году по инициативе шиндлеровских евреев он получил официальное приглашение от израильского правительства посетить Израиль. Одновременно здесь происходил суд над Эйхманом. Два человека являли собой разительный контраст. Одного проклинали, второго встречали ликованием. Шиндлеру устроили торжественный прием. В музее Яд Вашем произошла церемония признания его праведником мира. По решению муниципального совета Тель-Авива в Парке Героев была установлена в честь его мемориальная доска, и Шиндлер  присутствовал  на торжественной  церемонии снятия покрывала. Оскар был приглашен в Иерусалим, чтобы посадить рожковое дерево в аллее праведников мира, ведущей в Яд Вашем. Рядом с деревом установлена мемориальная доска в его честь.
   
    В Германии стало известно из газет о чествовании Шиндлера в Израиле. Реакция была неоднозначной. Наряду с хвалебными  газетными статьями о нем находились люди, которые оскорбляли его на улицах Франкфурта, где он поселился, выкрикивая в его адрес:  «Еврейский холуй!». Лишь в 1966 году правительство ФРГ признало  заслуги Шиндлера   перед  страной,   наградив  его  Крестом  Почета. 
На церемонии  награждения  председательствовал  бывший канцлер ФРГ Конрад Аденауэр.

    Последние годы жизни  Шиндлер  сотрудничал с федеральным департаментом юстиции в преследовании и разоблачении нацистских преступников. Вращаясь в свое время в их кругу, он располагал ценными сведениями, которые помогли  задержать ряд видных  нацистов.

    В семидесятых  годах Шиндлер тяжело  болел и в октябре 1974 года скончался от сердечного приступа в небольшой квартире во Франкфурте. Тело его, согласно  его желанию, выраженному неоднократно бывшими узниками Бринлица, было доставлено в Израиль и похоронено в Иерусалиме. Толпы людей на иерусалимских улицах провожали его в последний путь. О нем скорбели тысячи евреев и неевреев во всем мире.

    В 1982 году австралийский писатель Томас Кеннели опубликовал замечательную книгу об Оскаре Шиндлере, удостоенную Букерской премии. В настоящем очерке отражены факты и события, описанные Кеннели со слов свидетелей  -  шинлеровских евреев,  спасенных этим удивительным человеком. В 1993 году талантливым американским  режиссером Стивеном Спилбергом по книге Кеннели был снят фильм «Список Шиндлера», получивший международное признание как один из лучших  фильмов о Второй мировой войне и удостоившийся  международных призов. Так увековечена память о великом  филосемите.













    
















     Валленберг и его благородная миссия

   Если в годы Второй мировой войны австриец Шиндлер спасал  евреев в Польше,  то в Венгрии эту благородную миссию взял на себя швед Валленберг (1912  -  1947?)

   Между этими двумя людьми было много общего. Когда разразилась война, они едва перешли тридцатилетний рубеж. Оба отличались внушительной внешностью. Оба были энергичными, самостоятельными в суждениях, инициативными и располагали к себе окружающих. Самое главное  -  их объединяли сострадание к преследуемым и милосердие. И оба были идеалистами, веря в конечное торжество справедливости. Вместе с тем, в чем-то они различались. Происхождение Шиндлера было более чем скромное, в то время как Валленберг принадлежал к роду шведских аристократов и интеллектуалов. В то время как Шиндлер увлекался мотогонками в родном городке Цвитау  в Моравии, Валленберг в роскошном отеческом доме в Стокгольме запоем читал книги. И судьбы их после войны сложились по-разному. Шиндлер дожил до старости, узнав еще при жизни, что он праведник мира, и удостоился всяческих почестей в послевоенной Европе и в Израиле. Валленберг прожил всего лишь несколько лет по окончании войны, трагически сгинув в советском ГУЛАГЕ, так и не дожив до признания своих заслуг перед еврейством.

   Что предшествовало миссии Валленберга в Будапеште?
   В 1944 году союзникам, в частности, американцам стало ясно, что поражение Германии в войне неминуемо. Стало также известно, что намерение нацистов довести свою чудовищную программу окончательного решения еврейского вопроса не только не поколебалось, но и усилилось, напоминая агонию раненого зверя. В связи с этим  в начале лета 1944  года  по  указанию Рузвельта  была дана специальная комиссия по делам военных беженцев  -  W.R.B. (the War Refuge Board), целью которой было «спасение, транспортировка и поддержка жертв вражеского преследования и организация убежищ для этих жертв». Ясно, что прежде всего под этими жертвами подразумевались евреи.

   Особенно тревожила комиссию ситуация в Венгрии. В этой стране численность еврейского населения  была очень высокой по сравнению с большинством европейских стран, и более полумиллиона евреев к лету 1944 года уже было депортировано в Освенцим. Однако около 230000 евреев все еще находились в стране. В свете следовавших одно за другим поражений немецких армий повсюду венгерское правительство склонялось к установлению контактов с союзниками и выходу из войны. Вот почему регент адмирал Миклош Хорти, фактический правитель Венгрии,  запретил дальнейшую депортацию евреев. Сделал он отнюдь не из гуманных побуждений,  а опасаясь возмездия за участие  венгров в нацистских преступлениях, которое грядет после войны. Сам он отнюдь не относил себя к защитникам евреев. Однако он был в принципе против их физического истребления с прагматических позиций. Хорти отдавал себе отчет в том, что венгерское еврейство  внесло значительный вклад в развитие экономики страны и считал, что должно пройти какое-то количество лет, чтобы подготовить смену еврейским специалистам из числа коренных жителей  -  венгров, а потом уже думать об их изгнании. Тем не менее решение Хорти дало будапештским евреям  -  а приказ его распространялся только на них  -  временное успокоение.

    В это время главной нацистской фигурой в Будапеште был Эйхман, один из самых ярых исполнителей геноцида евреев. Решение Хорти привело его в ярость. Поскольку Венгрия все еще считалась союзницей Германии, он не мог своей властью отменить приказ Хорти. Эйхман информировал    тут  же   о   демарше     венгерских   властей
Берлин, но получил оттуда указание повременить с депортацией будапештских евреев. Однако в обход  приказу Хорти  депортации  продолжались.  Это  и вызвало  тревогу W.R.B. В результате было принято решение об организации спасения венгерских евреев. В эту страну  нужно было послать инициативного и энергичного представителя комиссии. Американец на эту роль не подходил, учитывая участие США в войне. Таким посланником мог быть некто из нейтральной страны. Представитель комиссии Илвер Олсен начал поиски и с этой целью встретился с Кальманом Лауэром - управляющим Центрально-Европейской Торговой Корпорации. Лауэр, не задумываясь, порекомендовал для этой миссии своего знакомого Рауля Валленберга.

   Валленберг, как уже упоминалось выше, родился в семье обеспеченных и известных в Стокгольме людей. Отец его, морской офицер, умер в возрасте 23 лет от рака. Рауль появился на свет уже после его смерти. Но отец оказался белой вороной в потомственной династии Валленбергов  -  банкиров и дипломатов. Дед Рауля, видный дипломат, имел большое влияние на внука, поощряя его поездки заграницу  -  в США и Ближний Восток в целях обогащения своего кругозора. Дед приобщил Рауля к чтению. Испытывая жажду знаний, Рауль с увлечением от корки до корки проштудировал энциклопедию на шведском «Nordisk Familjebok» (35 томов). С другой стороны, и рассказы матери  об отце  -  моряке не оставили его равнодушным. Он  мечтал стать, как отец, морским офицером. Однако у него обнаружился дальтонизм, закрывший ему дорогу в морской флот.

   Возвращаясь к его генетическому древу, любопытно заметить, что прапрадед Валленберга был евреем, перешедшим в лютеранство. Так что тоненькая ниточка связывала Рауля генетически с еврейством.
    В  1931  году   юный  Рауль   по  настоянию  деда  Густава отправляется  в США для получения высшего образования. Он изучает архитектуру, и по окончании Мичиганского университета ему вручают диплом с отличием. Исполненный  надежд на получение работы по избранной специальности, Рауль возвращается в Швецию. Однако на родине он терпит фиаско   -  ему нигде не устроиться. Благодаря  протекции  деда  без  особого  энтузиазма Рауль  начинает работать в филиале Голландского банка в Хайфе.
   Так, в 1936 году судьба предоставила ему шанс впервые близко соприкоснуться с евреями. Здесь он встретился с евреями  -  беженцами из Германии. Их истории о зверствах нацистов потрясли его.

   Банковское дело не слишком привлекает молодого Валленберга. Вернувшись в Швецию, он пишет деду:  « Я не рожден быть банкиром. В этой профессии есть нечто бездушное, циничное и бесстрастное для меня.» Тем не менее он устраивается на работу в Центрально-европейской Торговой Корпорации, возглавлявшейся Кальманом Лауэром. Тот проникается симпатией к шведскому парню. Будучи евреем, Лауэр как «персона нон грата»  не может ехать в Венгрию  -  союзницу Германии, несмотря на огромное желание встретиться со своими  родителями, проживавшими в Будапеште.  От  Валленберга он позднее узнает об их гибели от рук нацистов. Вместо себя Лауэр посылает в Будапешт Валленберга, и тот прекрасно справляется  со своей миссией. Рауль посещает Венгрию дважды  -  в 1942 и 1943 годах. Знакомство с ситуацией в этой стране сыграет  в дальнейшем важную для него роль.

    Для предстоящей  своей миссии в Будапеште Валленберг был хорошо подготовлен. И не только в смысле знания тамошних реалий. Он был подготовлен идеологически. Еще в 1942 году он у себя на родине видел фильм о венгерском еврее Горацио Смите, спасавшем евреев от наци. Фильм был снят американцами. Просмотрев этот фильм, Рауль сказал матери: « Это то, что я  хотел бы совершить.»

    В его натуре, роднившей его с Шиндлером, было романтическое стремление совершить нечто  героическое во имя человечности. Его кумирами  были два человека. Один из них - Фритьеф Нансен, отважный полярный исследователь и общественный деятель, произвел на Рауля неизгладимое впечатление своим мужеством. Нансен не щадил усилий для того, чтобы вернуть полмиллиона беженцев из Германии и Австро-Венгрии на родину после Первой мировой войны. Вторым кумиром была Эльза Брандсторм, медсестра, спасшая тысячи жизней в Сибири в 1915 году.

    В начале июля 1944 года состоялась встреча Олсена, Лауэра и Валленберга в отеле на морском курорте Сальтшебаден в Швеции. Здесь обговорены были детали предстоящей миссии Валленберга в Будапеште. Олсену его кандидатура показалась идеальной  -  молод, энергичен, инициативен, владеет прекрасно немецким и русским языками. Что же касается Валленберга, то эта миссия оказалась для него совершенно заманчивой, и он, не колеблясь ни минуты, дал свое согласие. Решено было направить его в Венгрию на два  -  три месяца.

   Перед отъездом Валленберг нанес два визита. Он встретился с американским послом в Стокгольме и произвел на него благоприятное впечатление. Посол увидел в нем человека, искренне желающего спасать жизни людей, а не просто  отправлять чиновничьи реляции в госдерпатамент. Посол с удовлетворением сообщил об этом WRB, и организация выделила на нужды миссии Валленберга более 200000 долларов.

   Перед самым отъездом Рауль также встретился с ведущими членами еврейской общины Стокгольма и получил их полную поддержку. Раввин Маркус Эренпрайс растроганно сказал Валленбергу:  «Те, кто отправляются в путь с гуманистической миссией, могут быть уверены в особой   защите    Всевышнего.»    С   этим   напутствием    и  обещанием выполнить достойно свою миссию Валленберг расстался со своими доброжелателями.

    Валленберг опасался, и не без оснований, что министерство иностранных дел Швеции с его пунктуальной приверженностью дипломатическому протоколу и осторожностью в отношениях с Германией будет сковывать его инициативу и препятствовать его решительным и подчас авантюрным действиям  -  он не исключал необходимость  взяток в отдельных случаях. Поэтому он потребовал предоставить ему carte blanche, ибо в противном случае он откажется от предложенной ему миссии. Министерство уступило.

    7-го июля 1944 года  Валленберг   покидает  Стокгольм и направляется в Венгрию, официально в ранге атташе шведского посольства. В посольстве он знал лишь одного  дипломата  - Пера Ангера, исполнявшего  функцию консула. С ним он быстро нашел общий язык. Они стали единомышленниками и начали сотрудничать. Рауль импонировал Ангеру  После войны Ангер  напишет:  «Он умело вел переговоры, был хорошим организатором, чуждым шаблонов, исключительно изобретательным и хладнокровным. Кроме того,  был  очень способным к языкам  (говорил бегло по-русски) и хорошо подкован в венгерских делах. В глубине души он был идеалистом и тепло относился к людям.»

    На первой встрече с Валленбергом  Ангер сообщил, что их посол Даниэльсон  уже  выдал 600 временных паспортов евреям, которые могли доказать, что у них есть коммерческие или какие-либо иные связи со Швецией. Следует действовать и дальше в этом направлении. Валленберг уже обдумал, как должен выглядеть так называемый  Shutzpass (охранный  паспорт) для евреев, чтобы производить впечатление на бюрократических немецких чиновников. Он предложил изобразить шведскую эмблему  на голубовато-желтом  фоне.  Такое удостоверение должно было означать, что предъявитель его находится под защитой шведского посольства и не может быть депортированным.

    Было решено отпечатать первые 1500 таких удостоверений.  Позднее, убедившись в их эффективности, Валленберг стал заказывать их тысячами. Для их распределения были привлечены активисты еврейской будапештской общины.

    Не откладывая воплощения своих планов в долгий ящик, Валленберг энергично  взялся за дело. Средства для этого у него были  -  деньги от W.R.B. поступали регулярно. Первая сумма в 110000 шведских крон,   т. е.  100000  американских долларов, была перечислена на имя Валленберга в Энскильда Банк в Стокгольме уже в середине июля.

    Получив деньги, он приобретал здания в Пеште. Они были   расположены    вблизи   жилищного   квартала,    уже закупленного швейцарским посольством при активном участии вице-консула швейцарского посольства Карла Лутца. Лутц стал еще одним другом и единомышленником Валленберга, настроенным на спасение евреев. Он, как и Валленберг, до войны побывал в Палестине и проникся там добрыми чувствами к еврейским поселенцам. Валленбергу нужно было получить разрешение на покупку зданий от главы венгерской жандармерии подполковника Лазло  Ферензи.  Он пустил в ход все свое обаяние при личной встрече, и разрешение было получено, когда Валленберг  предъявил Ферензи список имен  630 богатых будапештских  евреев со шведскими паспортами.

    Параллельно Валленберг устанавливал контакты с влиятельными эсесовцами и венгерскими антифашистами, которые располагали какими-либо сведениями относительно планов депортации  евреев.

    17-го июля у него состоялась встреча с А.Эйхманом, самым страшным исполнителем программы окончательного решения    еврейского    вопроса.  Эйхман    принял   его   с нарочитой надменностью, подвергнув унизительному долгому ожиданию в приемной и отчитав его при встрече за якобы фальшивые охранные паспорта. Валленберг  рассказал Ангеру, что Эйхман буквально орал на него:  «Я все знаю о вас. Вы  -  обожатель евреев, получивший грязные доллары от Рузвельта… Мы знаем о ваших  так называемых паспортах. Они все фальшивка.». Валленберг держался невозмутимо и спокойно предложил Эйхману пачку сигарет и бутылку виски, после чего эсесовец смягчился. Валленберг ушел со встречи несколько успокоенный, поняв, что Эйхман не будет чинить  ему серьезных препятствий.

    Эйхман же затаил злобу против шведского дипломата. Он ее и не скрывал. В разговоре с представителем Красного Креста он нагло  заявил: «Я бы убил этого еврейского пса Валленберга.» и угрожал, что Валленберг и Лутц еще поплатятся за свои паспорта. Вскоре на лимузин  Валленберга совершил наезд полицейский автомобиль и, видимо,  не  случайно.   Едва  ли   Эйхман   мог   пойти    на убийство шведского дипломата, но  не устоял от соблазна попугать его.

    Вслед за этим произошла еще одна провокация. Компания пьяных венгерских молодчиков из про-фашистской организации «Скрещенные стрелы» напала на  шведское  посольство и зверски расправилась с еврейскими детьми, находившимися там под защитой Валленберга.

   Но ничто не могло остановить мужественного дипломата. В течение лета и осени  Валленберг развернул широкую деятельность  по спасению и организации  помощи будапештским евреям. 550 евреев обслуживали дома, где жили вызволенные из лап немцев и венгерских фашистов женщины, старики и дети.  Были  основаны детский дом, больница, обслуживавшаяся 40 врачами, и многочисленные кухни. Все это оплачивалось из  фонда Валленберга. Возник настоящий   еврейский   городок    в  черте   Будапешта    под защитой шведского посольства.

   Прослышав о молодом шведе, предоставлявшем паспорта евреям, люди сами стали разыскивать его. В числе их был молодой парень по имени Эрвин, работавший в трудовом батальоне, который рыл бункер поблизости от штаба Эйхмана. Он пробрался в здание шведского посольства и разыскал Валленберга. Хотя Эрвин не имел никакого отношения к Швеции, Валленберг незамедлительно предоставил ему паспорт. Более того, по просьбе Эрвина Валленберг  разыскал его жену Эллис в трудовом лагере под Будапештом и ее тоже снабдил паспортом.

  Тем временем события развертывались благоприятно для евреев. В августе 1944 года было уже ясно, что немцы проигрывают войну. Красная армия пересекла венгерскую границу. 23 августа соседняя Румыния подписала договор с СССР. Хорти намеревался последовать примеру румын. Одним из его первых шагов было требование к германским властям об отзыве из Будапешта Эйхмана с его штурмовиками.

   Ферензи, глава  венгерской жандармерии, дал понять Эйхману, что за Хорти стоят 19 тысяч его сторонников, которые   окажут    сопротивление     попыткам    немцев депортировать евреев. Эйхман вне себя от ярости телеграфировал в Берлин о сложившейся ситуации. Гиммлер приказал ему приостановить депортацию до прояснения политической ситуации.

   Между тем, ситуация менялась стремительно.
   В конце сентября Валленберг направляет очередное послание Лауэру в Стокгольм. В нем он  перечисляет суммы денег, переданные Еврейскому Совету, включая сумму, предназначенную детям, пострадавшим при бомбежке во время налета английской авиации еврейского детского дома. Он обращается также с просьбой о выделении благотворительными организациями дополнительных денежных средств.  Далее  он  пишет:  « Я  делаю все  в моих силах, чтобы как можно скорее вернуться домой, но вы понимаете, что это  так быстро не делается… До тех пор пока вторжение (имеется в виду оккупация Будапешта войсками Красной Армии – А.К.) не произошло, наша деятельность желаема и необходима. Осуществить ее чрезвычайно сложно. Я постараюсь прибыть на родину за несколько дней до русского вторжения.» (цит. по книге шведского автора  J. Levai. “Raoul Wallenburg.” 1948.)               
   Не таится ли  в  этих  заключительных строках письма  предчувствие своей трагической судьбы после победы?

   Красная армия  была всего лишь в 80 км. от венгерской столицы, когда Валленберг послал дипломатической почтой в Стокгольм очередное сообщение:  «Продвижение русских усилило надежду евреев на то, что их плачевному состоянию скоро придет конец.» Это было написано 15-го октября. А всего лишь через три дня произошло нечто  непредвиденное и страшное, получившее у немцев  кодовое название Operation Panzerfaust  (операция «Бронированный кулак»).

   В начале октября Гитлер провел важное совещание с высшими армейскими и эсесовскими чинами относительно положения в Венгрии. Упустить Венгрию вслед за Румынией означало бы для гитлеровцев катастрофу. На совещание был приглашен Отто Скорцени, имевший репутацию одного из самых страшных налетчиков Третьего Рейха. Ему поручали наиболее авантюрные и отчаянные операции фашистов. Так, в сентябре 1943 года его коммандос освободили из заключения в горной итальянской тюрьме Муссолини. На этот раз ему поручалось во главе батальона налетчиков взять в заложники сына Хорти и принудить  самого адмирала снять с себя полномочия. 15-го октября сын Хорти Миклас должен был встретиться с югославскими посредниками в переговорах с СССР в большом здании на  берегу Дуная.  Встреча была намечена на  утро  15-го  октября.    Скорцени  со   своими   коммандос прибыл на место встречи спустя несколько минут. После короткой перестрелки охрана здания была  обезврежена, и люди Скорцени, завернув Микласа и его трех помощников в ковры (для конспирации), доставили их в машине в аэропорт и затем на борт самолета.

   Тем временем ничего не подозревавший Хорти выступал с речью по радио, и речь его слушали на улицах Будапешта венгры и евреи. Он, в частности, сказал: «Сегодня уже ясно каждому здравомыслящему человеку, что Германский Рейх проиграл войну… Я проинформировал представителя Германского Рейха, что мы намерены заключить перемирие с нашими  бывшими врагами и прекратить против них какие-либо враждебные действия.» Слышавшие это евреи ликовали.
 
   Но в тот же полдень адмирал Хорти был взят под стражу гестаповцами и доставлен в штаб СС. Был также арестован верный ему полковник Тост,  который потом застрелился в застенках СС. Немцы предложили Хорти отречься от регентства и передать полномочия новому премьеру Ференцу Салаши  -  главе венгерской про-нацистской партии «Скрещенные стрелы» и ярому пособнику немцев. Хорти поначалу с презрением отказался, видя в Салаши предателя венгерских интересов. Тогда ему сообщили, что его сын взят в заложники и судьба сына в его руках. Хорти оказался в безвыходном положении и вынужден был уступить. Так произошла передача власти, имевшая роковые последствия для оставшегося венгерского еврейства.
    В  тот  же  вечер   начался  погром.   Озверевшие   толпы врывались в дома евреев, вытаскивали их на улицу, убивали и трупы выбрасывали в Дунай. Бесчинства погромщиков поощрялись установившимся режимом «Скрещенных стрел». Так рухнули надежды будапештского еврейства на скорое избавление от коричневой чумы.
 
   Эйхман с триумфом вернулся в Будапешт. Зеленый свет депортациям евреев был открыт.   Эйхман  предвкушал день, когда он сможет прибыть в Берлин и доложить фюреру об окончательной ликвидации будапештского еврейства. Он принимает решение о поголовной депортации евреев из Будапешта. Пешком. Ввиду, якобы, отсутствия транспорта.

    Произошедшее повергло Валленберга в шок. Однако он усилием воли преодолел его и приступил к энергичным действиям.  Он не был в состоянии переломить ситуацию, но решил  сделать все, что было в его силах. Спасать, спасать как можно больше евреев  -  к этому были устремлены все его помыслы.

    Он отправился к Карлу Лутцу и вместе с ним поехал в одну из городских синагог, где были собраны евреи перед отправкой из Будапешта. Валленберг действовал решительно и уверенно.  «Кто имеет шведские паспорта?»  -  обратился он к толпе евреев. Поднялись сотни рук. «Это шведские граждане. Вы не имеете права держать их здесь. Я требую их немедленного освобождения,»  - заявил он охранникам. Его безапелляционный тон произвел впечатление. Задержанных евреев со шведскими паспортами отпустили. В тот же день  они были размещены в домах под протекцией Швеции и Швейцарии.

    Однако десятки тысяч евреев, взятых под защиту Валленбергом и дипломатами других нейтральных государств, снова оказались в опасности.  Их пропуска были  объявлены министерством внутренних дел недействительными. Валленберг упорно продолжал бороться за них. В частности, он действовал через баронессу Элизавет Кемени - жену венгерского министра иностранных дел Габора Кемени.  Он сказал  ей:  «Вы должны убедить мужа чтить охранные паспорта и смягчить политику правительства по отношению к евреям.»  В конечном счете Кемени  под давлением жены и дипломатов нейтральных стран и из страха перед неизбежным судом над фашистскими преступниками уступил. Он объявил официально по радио, что паспорта действительны.

    Решением Эйхмана Марш смерти (так его называли в Венгрии – А.К.) начался в ноябре 1944 года. В первый день две тысячи  евреев  пешком  проследовали из Будапешта к границе с Австрией.  Предполагалось каждый последующий день  проводить  депортацию в том же числе. В легкой одежде в ноябрьские холода без пищи, питья и лекарств измученные, подавленные, голодные старики, женщины, дети, больные являли собой жуткое зрелище. Даже некоторые эсесовцы из охраны были потрясены. Полковник СС Курт Бехер вспоминал после войны: «Организованный Эйхманом пеший марш был настоящим убийством.» Людей,  выбивавшихся из сил, расстреливали на ходу. Сопровождавшие колонну венгерские полицейские и молодежь из «Скрещенных стрел» не уступали немецким конвоирам в жестокости.

   Валленберг решил следовать за несчастными в своем автомобиле и спасти  столько, сколько удастся, а остальным оказывать помощь питанием и медикаментами.

   Одна из спасенных им девушек Мириам Герцог, которой в те дни было 17 лет, скажет в 1980 году в интервью в телевизионной программе  на B.B.C.: «Нам предстояло еще много суровых испытаний, но мы были живы благодаря исключительно Валленбергу.»

   Он отправился вслед за депортированными в своем Студебекере вместе с Пером Ангером и еврейской девушкой Джонни Мосер  двадцати одного  года, блондинки. С этой  не типичной для еврейки внешностью она не привлекала внимания немцев. Их машину сопровождали три фургона, нагруженные едой и лекарствами. В еще одном автомобиле находились  врачи и медсестры.

    Когда колонна останавливалась, Валленберг  выходил из Студебекера  навстречу несчастным. Он говорил с болью в сердце: «Простите,  я не могу помочь всем вам. Я могу снабдить   паспортами   только   некоторых   из   вас.»  Тем временем его помощники раздавали евреям пищу и лекарства.
 
   После войны очевидцы свидетельствовали, как Валленберг осторожно брал младенцев из рук изможденных и обреченных на смерть матерей и бережно укладывал их на пол своей машины. И так продолжалось, пока машина не заполнялась до отказа.   

   За три недели по приказу Эйхмана было отправлено в Австрию, якобы для участия в разного рода работах,  около 50000 человек. Многие погибли еще в пути, многие в Австрии, и лишь незначительному числу из них удалось выжить и дождаться победы над фашизмом.

   Эйхман надеялся завершить свою дьявольскую программу истребления будапештского еврейства к декабрю. По истечении трех недель с начала  марша смерти  в Будапеште оставалось все еще 175 тысяч евреев.
    Но внезапно депортации прекратились. Правительство Салаши под давлением Валленберга и других дипломатов нейтральных государств и по причине приближающегося разгрома  Германии  распорядилось о  прекращении депортаций.  Другая причина  -  эсесовцы в Австрии уже не могли справляться с таким количеством евреев, прибывавших ежедневно.

    В Будапеште ожидали прихода частей Красной Армии со дня на день. В жизни города уже витало ощущение приближающейся победы союзников. Партизаны  и подпольщики из групп сопротивления свободно расхаживали по Будапешту. На устах у многих было имя Валленберга. Его благородные деяния стали широко известны.

    В начале декабря, когда части Красной Армии вплотную подошли к Будапешту, в последнем письме матери Валленберг писал, что всем сердцем стремится на родину, но долг заставляет его задержаться до полного освобождения города. Он не мог  оставить своих евреев в беде. А беда  угрожала евреям  уже не со стороны немцев, а  со стороны венгерских фашистов.

   С  бегством   из  Будапешта   Эйхмана  с   его   эсесовцами фактическими хозяевами в городе стали головорезы из «Скрещенных стрел». Начались бесчинства никем не контролируемых банд. Сотни евреев были убиты, тела их были брошены в Дунай. Среди погромщиков выделялся монах Андреас Кун, хваставший, что он лично убил  более 500  евреев. В главной конторе Валленберга  на  Улои  страт около 200 размещенных там евреев оказались беззащитными. Аналогичная ситуация сложилась и в других зданиях, где евреи находились под формальной защитой шведского и других посольств нейтральных стран. Им оставалось только молиться богу о спасении.

    Но спасение приходило во многих случаях не от бога, а от Валленберга. Он был одержим стремлением спасать, хотя сам подвергался смертельной опасности от активистов «Скрещенных стрел», замысливших, как некогда Эйхман, его убить. Он и сам вынужден был скрываться. Тем не менее Валленберг действовал. Он решил прибегнуть к помощи высокопоставленных чинов немецкой администрации, еще остававшихся в городе, а также деятелей «Скрещенных стрел», еще не утративших благоразумия и страха перед грядущим возмездием. Таким был  начальник городской полиции Г.Седеи. Таким был и один из руководителей «Скрещенных стрел» Пал Салаи.


   Безоружный, без сопровождающих его соратников, Валленберг направился в штаб «Скрещенных стрел» для переговоров с руководством. Уже в приемной он слышал отчаянные крики несчастных жертв, доносившиеся из подвалов, где их пытали. Охранники не допустили его к начальству.

    Салаи  передал Валленбергу, что он должен  исчезнуть из города немедленно. Салаи не был антисемитом и разочаровался в деятельности своей организации. Он  оказался единственным из руководителей «Скрещенных стрел»,  который был помилован в 1946 году за его заслуги в предотвращении  ликвидации гетто в Будапеште. Заслуги состояли в том, что Салаи  передал  генералу СС Шмильдхуберу предупреждение  Валленберга  о том,  что он понесет  наказание  после  войны,  если  не  воспрепятствует поголовному истреблению еврейского населения Будапешта. Немецкое командование все еще считалось с нейтралитетом Швеции. Поскольку все евреи имели выданные Валленбергом паспорта, генерал  счел себя обязанным защитить их от озверевшей толпы погромщиков. У входа в гетто были выставлены пулеметы, готовые стрелять в толпу. Погромщики вынуждены были разойтись.

    Однако бесчинства венгерских антисемитов продолжались. Они жаждали крови. В городе  воцарились анархия и хаос. Противиться им было равносильно тому, чтобы совать голову в петлю. Ангер умолял Валленберга покинуть город немедленно. Валленберг решительно отказался: «Я никогда не смогу вернуться в Стокгольм без внутренней убежденности, что я сделал все в человеческих силах, чтобы спасти как можно больше евреев.»

    И он продолжал спасать. Эрвин и Алиса Кораньи, выжившие в этом аду,  вспоминали об одном из многих случаев, когда Валленберг буквально вырывал евреев из  лап венгерских людоедов. Вместе с десятками других мужчин и женщин они были схвачены в одном из зданий гетто и согнаны на берег Дуная на расстрел. Они уже прощались с жизнью, как вдруг появился автомобиль, из которого вышел Валленберг, словно ангел, спустившийся с небес, с мегафоном в руках. Его сопровождали полицейские и Салаи. Валленберг прокричал в мегафон: «Это шведские  граждане. Немедленно освободите их.» Бандиты подчинились, и евреи вернулись в свои жилища.

   19-го января всего лишь сотни метров отделяли центр гетто от частей Красной Армии,  вступившей в Будапешт. Сопротивление немецких и венгерских фашистов близилось к концу.

    В эти дни Валленберг думал не столько о своем будущем, сколько о будущем спасенных им евреев. Он строил планы о том, чтобы найти им работу, помочь воссоединиться с семьями, разместить их в новых жилищах. Деньги на это он рассчитывал получить от американского фонда в том случае, если русские откажутся участвовать в финансировании. С этой   целью    он   намеревался    встретиться   с маршалом Малиновским  -  командующим фронтом. Ближайшие дни показали, как глубоко он заблуждался в своих наивных надеждах.
 
  17-го января, несмотря на отговоры его еврейских друзей и  шведских дипломатов, Валленберг вместе с Лангфелдером  -  шофером в сопровождении советского офицера отправился на восток в штаб Малиновского. На чекпосту в окрестностях Будапешта он был арестован офицерами НКВД и препровожден в советский автомобиль, в котором был доставлен на поезд, проследовавший в Москву. Далее следы шведского дипломата были утрачены на долгие годы.

   Скорее всего он сгинул в застенках НКВД. Случился какой-то дикий абсурд. Человека, заслужившего всяческие почести за его подвиги, тупые советские особисты, не затруднившись даже проверить,   -  а ведь о его деяниях было широко известно в Будапеште  -  заподозрили в шпионаже в пользу Германии и лишь потому, что он прекрасно говорил по-немецки.

    В то время как американцы оказали Шиндлеру сердечный прием, а раввин  его поцеловал, Валленберга советские власти отправили за решетку.

   Все попытки шведов узнать о судьбе  своего великого соотечественника разбивались первоначально о стену молчания. Родителя Рауля Мэй и Фредрик (отчим) обратились с письмом к Сталину с просьбой сообщить о судьбе сына. Письмо до него не дошло. Ответил Вышинский, заместитель министра иностранных дел, который имел наглость  написать:  « Валленберг не находится  в Советском Союзе, и о нем нам ничего не известно.»

   В 1956 году премьер-министр Швеции Эрландер, отправившись с официальным визитом в СССР, захватил с собой письмо родителей Валленберга для передачи его Раулю. В письме они желали ему бодрости и выражали надежду на скорую встречу.  У Эрландера  состоялась встреча с руководителями СССР. Булганин, тогдашний глава советского правительства, поначалу в резкой форме даже отказался говорить на тему о Валленберге. Лишь после того как Эрландер самым решительным образом пригрозил прервать свой визит и тотчас вернуться на родину, дело было принято к рассмотрению. Понадобился целый год, чтобы получить, наконец, ответ от Громыко, министра иностранных дел. Ответ был краток: «В 1947 году Валленберг скончался в заточении от сердечного приступа.» Громыко выразил соболезнование родителям.
   Но Мей и Фредрик решили, что в послании Громыко нет ни слова правды и продолжали верить, что их сын жив. Они делали все в их силах, чтобы узнать о его судьбе. Они встретились   с  немецкими  военнопленными, освобожденными в 1952 году из советского заключения. От них они узнали, что Рауль содержался в одном из советских концлагерей уже после 1947 года. Родители пытались повлиять на шведское министерство иностранных дел, взывая к его помощи, но шведские дипломаты не проявляли особого рвения. Когда у родителей исчезли последние проблески надежды, в 1979 году они покончили с собой и ушли из жизни почти одновременно.

   Тайна исчезновения Валленберга до сих пор остается нераскрытой. Одну из версий таинственной смерти Валленберга, томившегося в одиночной камере на Лубянке,выдвинул бывший аппаратчик НКГБ Павел Судоплатов в  книге "Разведка и Кремль, 1911."   
 
    Оказывается, как он утверждает, советское руководство прекрасно знало, что Валленберг спасал евреев. Но это было глубоко безразлично Сталину и его присным. Их интересовало другое –  предполагаемые связи  Валленберга с американской и британской разведками и его осведомленность, тоже предполагаемая, о тайных переговорах между англо-американской стороной и немцами о заключении сепаратного мира. Когда на Лубянке Валленберга пытались завербовать в советскую разведку, он решительно отказался. Тогда его просто ликвидировали как опасного свидетеля, отравив его и выдав его смерть за результат сердечного приступа.

   В.Голяховский в книге "Еврейская сага. Чаша страдания"
(1909) пишет: "17 июля 1947 года главный врач Лубянской тюрьмы подполковник А.Л.Смольцев в написанном от руки рапорте на имя министра госбезопасности Абакумова сообщал: 'Довожу до вашего сведения, что известный вам заключенный В. неожиданно умер в камере прошлой ночью. Прошу вашего разрешения на вскрытие.' Далее было прибавлено: ' Я лично осведомил министра и получил приказ кремировать без вскрытия.' "

     В   январе   2001   года    совместная   шведско-российская комиссия,    изучавшая    дело   Валленберга,   опубликовала коммюнике. Из него вытекало, что безусловных документированных доказательств смерти Валленберга от сердечного приступа в 1947 году нет, и решение об обнародовании всех документов, проливающих свет на смерть Валленберга, зависит от российского правительства. Зависит до сих пор.

    Но что бы  не скрывалось  за этой тайной  исчезновения Валленберга, непреложен следующий факт. Этот человек спас десятки  тысяч еврейских жизней. Его друг и соратник  Пер Ангер утверждал, что их  было 100 тысяч. Другие дают  более скромные цифры. Конечно, были и другие спасители в Будапеште. Кроме К.Лутца, активно действовали Фридрих Борн  из швейцарского Красного Креста, Гиоргио Перласка  -  поверенный в делах испанской дипломатической миссии,  Анжело Рота, папский нунций в Будапеште, Петер Зигхер из швейцарского посольства и другие. Но заслуги Валленберга неизмеримо больше.

   Весь западный мир, не говоря уже об Израиле, чтит память об этом человеке. О его самоотверженной деятельности в Будапеште с июля по декабрь 1944 года написаны книги. Они основаны на документальных данных и воспоминаниях его соратников  -  дипломатов и бывших узников будапештского гетто. Некоторые из них прожили долгую и счастливую жизнь,  получив образование после войны и благополучно  обосновавшись в Стокгольме, США, Канаде. Фотографии Эллис Бруэр, Эрвина Кораньи, Веры Херман, Маргит Херман, Марианны Леви, сделанные в начале этого века, помещены в недавно вышедшей книге американского писателя  Алекса Кершоу  «Посланник»  (The Envoy,2010)

               
    Крупными буквами в летопись борьбы с фашизмом вписано имя праведника мира  -  шведа Рауля Валленберга.
 
   Оглядываясь на события более чем полувековой давности, с  содроганием   мысленно   опускаешься  в бездну человеческих страданий, причиненных человекоподобными чудовищами, и с изумлением видишь ту нравственную высоту, на которую поднимались лишь  самые благородные и самоотверженные представители рода человеческого, такие, как Рауль Валленберг.










Спасители евреев на советских территориях

     В 1944  -  1946 годах была составлена «Черная книга»  -  потрясающая летопись злодеяний, совершенных нацистами над евреями на оккупированных советских территориях в годы Второй мировой войны. Ее материалами стали многочисленные свидетельства участников войны и спасшихся узников фашистов. Главными редакторами  были два писателя еврейского происхождения Илья Эренбург и Василий Гроссман. Среди членов редколлегии были  и  люди  русской национальности, в частности, Всеволод Иванов и Василий Ильенков. В 1946 году книга была готова к печати, но так и не увидела свет в Советском Союзе. Ее набор в Москве был рассыпан и уничтожен в 1948 году. Однако эта злобная бессмыслица не помешала книге быть изданной в 1946 году сначала в Румынии (частично) и  в США (полностью) на английском языке, а затем в Израиле в 1980 году.

     В предисловии к книге пишется: «Значительная часть жителей, особенно в республиках Прибалтики, в Западной Украине и Молдавии сотрудничала с гитлеровцами и даже активно участвовала в уничтожении евреев… Но были люди, хотя их было немного, которые, рискуя своей жизнью и жизнью своих семей, спасали своих евреев.»

   Обратим внимание на слово «немного» в этом абзаце. Учтем, что противопоставленная этому «немного» «значительная часть» упоминается только в предисловии. В самой книге тщательно избегается какое-либо упоминание о фашистских коллаборационистах в советских республиках. Несомненно, это сделано из цензурных соображений, чтобы не «дразнить гусей», то есть не раздражать власти акцентированием  массового предательства и антисемитских бесчинств    со   стороны    украинцев,   эстонцев,   литовцев, латышей и, наверное, в несколько меньшей степени русских и белорусов. Была, видимо, надежда, что с такой уступкой книга  все-таки увидит свет в Советском Союзе, но надежда не оправдалась - антисемитскую стену, воздвигнутую властями, разрушить не удалось.

    Но если потенциальная антисемитская составляющая книги в том, что касается местного коллаборационизма, масштабы которой могли бы быть огромны, если бы вся правда вышла наружу, если эта составляющая не нашла своего отражения в книге, то другое  -  деяния защитников евреев, умещенные не более, чем на двадцати страницах этой обширной в несколько сот страниц книге, полностью вошли в нее. Это, разумеется, не исключает случаев, не зафиксированных, о которых ничего не стало известно редакции, но можно предполагать, что их было не так уж много. Зато какие это были люди! На странице 15 «Черной  книги» читаем: «Сотни еврейских детей были спасены русскими, белорусами,  украинцами, объявлявшими  этих детей своими, укрывавшими их в течение долгих месяцев, а иногда и нескольких лет. Среди черных туч расового безумия, среди ядовитого тумана человеконенавистничества сверкали вечные, неугасимые звезды разума, добра, гуманизма.»
    Как всегда, на протяжении всей истории человечества появлялись горстки благородных людей среди тысяч и тысяч злобствующих или равнодушных. Как всегда, как во все времена, они шли против течения, сохраняя свое человеческое достоинство.
   
 Вот некоторые наиболее яркие примеры.      Священник из Киева  -  Алексей Александрович Глаголев был сыном профессора-гебраиста из Киевской Духовной академии А.А.Глаголева. Глаголев старший снискал себе добрую славу своим выступлением  на процессе Бейлиса, где он выступил в его защиту и с отповедью абсурдным обвинениям евреев  в ритуальных  убийствах.  Сын оказался достойным своего отца. Вместе со своей  женой Татьяной Павловной, столь же благородной, отзывчивой к чужому несчастью и самоотверженной, он спасал евреев от нацистских изуверов.

   Татьяна Павловна отдала свои документы еврейке Изабелле Наумовне Егорычевой - Липкиной. Оставшись сама без документов, жена священника подвергала себя смертельной опасности. Изабеллу Наумовну Глаголевы отправили  в деревню под Киевом, где она некоторое время  скрывалась у крестьян, надежных друзей священника. Когда оставаться там стало небезопасно, Глаголевы  забрали ее обратно в Киев на свою квартиру, а затем  поселили в церковной колокольне. Кроме нее,  Глаголев попытался спасти Полину Даниловну Шевелеву, сделав запись о ее крещении на пустом церковном бланке и тем самым выдав ее за русскую. Он прекрасно осознавал,  чем грозила ему подделка документа, однако пошел на это во имя спасения человека. И хотя в конечном счете Шевелева была схвачена и расстреляна в гестапо, Глаголевы сделали все, что было в человеческих силах,  чтобы спасти эту женщину. Глаголевы укрыли от немцев еще много других евреев. Перед взятием Киева Красной Армией немцы отдали приказ об эвакуации местных жителей. Священник Глаголев отказался выполнить этот приказ. Он был схвачен и жестоко избит. Получив сотрясение мозга, он много месяцев после освобождения провел в больнице. 

    Немало аналогичных историй содержится в «Черной книге».
    Красова Вера Иосифовна, простая русская крестьянка из деревни Лопавши Ровенской области, благодарная пациентка врача Абрама Эммануиловича Гринцвейга, решила спасти его у себя на хуторе. Вместе с ним еще нескольких евреев она спрятала в подземелье, предварительно собственноручно вырыв его. Об этом знала только ее собственная дочь.   Впоследствии  она вырыла еще
одно подземелье, где скрывались еще четверо. В общей сложности десять евреев были спасены и дождались своего освобождения лишь в марте 1944 года. Все годы немецкой оккупации Вера Иосифовна жила под дамокловым мечом гестапо, готовым  обрушиться на нее в любую минуту. 
   
    Другая русская крестьянка, жительница села Домбровицы Ровенской области  Зинаида Баштинина  приютила  у себя в доме четырнадцатилетнюю еврейскую девочку Фейгу Фишман, родители которой были расстреляны немцами. Ее  не остановила мысль  об опасности, угрожавшей не только ей, но и собственным пятерым  детям.

    Колхозница Лия Кухта из деревни Кривье Витебской области, работавшая няней в семье минского врача Сары Борисовны Трускиной, спасла ее детей, выдав за своих. Во время бомбежки при эвакуации Сара Борисовна потеряла своих мальчиков, и они оставались с няней. Лишь после освобождения Минска ей сообщили, что дети живы благодаря героическому поступку няни. Лия сказала после встречи с Трускиной: « … я твердо решила, что лучше погибнуть вместе с детьми, но никуда их не отдавать.»

    Случалось, хотя и исключительно редко, что даже старосты принимали участие в укрывательстве евреев. Так, в колхозе "Политбюро" в Симферопольской области староста Казис поочередно с колхозниками Павлищенко и Ильченко и медсестрой Рудченко прятал у себя сапожника из Евпатории Биренбаума. Впоследствии Казис был расстрелян немцами.

   Русские учительницы Е.АТольнева, А.Е.Терехова и А.С.Тимофеева спасли Анну Ефимовну Ходос в селе Кассиле Смоленской области. Когда в селе стало опасно, Анну Ефимовну переправили в соседнюю деревню к тетке Тимофеевой, тоже учительнице, которая уже приютила еще одну еврейку - С.В.Винц.  Под школой был прорыт подземный ход, где и скрывались Ходос и Винц. В мае 1942 года они ушли к партизанам.

     Бухгалтер С.Зинченко из деревни Благодатное Днепропетровской области спас от немцев семь еврейских семей из  города Орджоникидзе Сталинской области. Они не успели эвакуироваться и благодаря этому человеку нашли приют в этой деревне.

    Украинец Леонид Суворовский до войны работал инженером на одесском заводе. У него было много знакомых среди евреев.  Вскоре после того  как Одесса  была оккупирована, румынские власти объявили регистрацию    евреев.     Понимая    таящуюся   для   евреев опасность, он уговорил своих знакомых евреев не идти на регистрацию и занялся изготовлением фальшивых паспортов для десятков еврейских семей. Днем он продавал папиросы и собственную одежду, чтобы снабдить  евреев, прятавшихся у него и его русских и украинских друзей. 22 еврейские семьи скрывались в тайниках. В конце концов Суворовский был арестован и приговорен военно-полевым судом к семи годам каторги.

    Одесситы пожилого возраста А.И. и В.А Лапины спрятали в своей квартире еврейских детей, а затем переправили их в надежное место в деревне. Будучи арестованной, Лапина  так и не выдала местонахождение детей и была расстреляна.

    Я.И.Полищук и несколько его украинских друзей вырыли в самом центре Одессы в пустующем недостроенном доме подвал. В нем в течение двух лет скрывалось 16 !  еврейских семей. По ночам он приносил им еду. Все эти люди спаслись.

    Константин Спаденко с другом  помогли  нескольким евреям выбраться из Одесской тюрьмы.

    В «Черной книге» описан чуть ли не единственный  случай, когда солдат оккупационных войск помог спастись еврейской девушке. Это была Полина Аускер, студентка второго курса медицинского института из Борисова. Она не успела эвакуироваться и во время облавы на евреев скрылась   на  чердаке   своего   дома   вместе   с маленькими братьями,  в то время как родителей увели на расстрел. Через три дня украинские полицаи их нашли, и им грозила такая же участь. Когда Полина стояла в шеренге евреев перед ямой, вырытой ими самими же, она случайно бросила взгляд на австрийского солдата, присутствовавшего при расстреле. Он узнал ее. Несколькими месяцами ранее она работала в его части поломойкой.  Австриец сделал ей знак рукой. Она подошла к нему, и тут неожиданно австриец сказал начальнику полиции, что знает ее как русскую, что произошла ошибка. Он отвел ее в сторону и повез в Минск. Правда, на этом ее мытарства не закончились. Ей пришлось пешком пробираться на восток до Смоленска. Ее приютила в деревне  Серебрянке   в  двух километрах  от  города  семья Лукинских. Эти отважные люди  достали для нее паспорт на  русскую фамилию и с указанием национальности «русская». Ей удалось под новой фамилией устроиться на работу. Незадолго до прихода Красной Армии она вместе со знакомыми девушками ушла в лес к партизанам. Что же касается Лукинских, то они спасли еще несколько еврейских детей, переправив  их в безопасное место.
 
   При всем том, что в Прибалтике особенно было распространено сотрудничество местного населения с немцами, находились все же отдельные жители,  испытывавшие сострадание к евреям и готовые помочь им. 
    Латыш Илья Абель,  студент, использовал свою квартиру как тайник для своих друзей  -  евреев.
    Ксендз Антоний скрывал несколько десятков евреев в костеле.

    Известен такой факт. Когда колонна евреев под конвоем гестаповцев проходила мимо русской  старообрядческой церкви в Риге, несколько  десятков старообрядцев во главе со священником вышли навстречу с иконами. Упав на колени у дороги, они начали песнопения. Гестаповцы пытались их разогнать, но священник сказал: «Не мешайте нам принести Богу молитвы.  Вы не простых людей ведете, а святых мучеников. Они скоро предстанут перед Всевышним и  расскажут о  том, что творится на  нашей грешной земле. Пусть и наши молитвы дойдут с ними к Богу.»

   В городе Ковно жил ксендз Бронкос Паукштис. Когда Ковно было оккупировано немцами,  он предпринял поистине героические усилия для спасения евреев. Он сам выписывал метрики для вызволения из гетто еврейских детей. В общей сложности им выдано было 120 метрических свидетельств. Он помогал не только детям. В его костеле скрывалось до 25 взрослых евреев. Ксендз не жалел собственных денег для поддержки скрывавшихся  от немцев.

    Анна Полис, проживавшая на Плавучей улице в Риге, прятала евреев у себя на квартире. Гестаповцы ворвались в квартиру, обнаружили евреев, схватили вместе с ними Анну и расстреляли ее. Эта мужественная женщина поплатилась жизнью  за свое добродушие.
   
   Учительница Эльвира Ронис вместе с матерью в течение полугода, вплоть до прихода в Ригу Красной Армии прятала у себя группу евреев, а Янис Липке  с женой Иоганной скрывал  на хуторе  несколько месяцев 56 евреев, из которых  многих провел через линию фронта.
 
  Рабочие  рижского резинового завода «Квадрат» в знак протеста против массовых убийств евреев объявили забастовку. Произошла стычка с полицией, в результате которой многие из рабочих погибли.

    По данным «Черной книги», из почти 3 миллионов евреев, оказавшихся во власти немцев на оккупированных территориях СССР, осталось в живых мене 1%. Среди выживших были и те, кто своим спасением были обязаны благородным,    самоотверженным     соотечественникам    -  неевреям. Таких спасителей было ничтожно мало из общей массы злобных пособников, либо трусливых и малодушных людей. Но все же они были, и благодарную память о них  должны сохранить не только  уцелевшие в фашистском аду и их родственники, но и все, кто причисляет себя к евреям.

   В отличие от Западной Европы тема Холокоста в годы войны и после нее в СССР и позже в России затушевывалась и даже замалчивалась. Замалчивается до сих пор. Более того, делаются попытки даже отрицать сам Холокост. В школьных учебниках истории информация о Холокосте отсутствует. Вследствие такого отношения к этой теме официальных статистических данных о масштабах этого страшного национального бедствия по отдельным регионам нет. Предполагается, что из примерно 3 миллионов евреев, живших до войны на оккупированных позднее территориях, около 60% погибло. Остальные либо эвакуировались, либо спаслись. Если говорить о спасителях, то они, в отличие от Западной Европы, исчисляются не сотнями тысяч, а тысячами, т.е. на два порядка меньше. Правда, нужно учесть, что, во-первых, им приходилось спасать евреев в атмосфере безразличия или даже ненависти к евреям со стороны своих соотечественников, во-вторых, в целом с большим риском для собственной жизни, нежели на Западе, особенно в странах – союзниках Германии. Тем ценнее была их самоотверженность. Массового протестного движения против Холокоста, как в Дании, Бельгии, Италии,  на Востоке практически не было.

    В списках Яд Ва-Шем  значится на 1.01.2014 года 25000 праведников мира, хотя спасителей, очевидно, было  много больше. Но не все они выявлены. По республикам число праведников распределяется следующим образом:

   Армения         21                Молдавия     79 
   Белоруссия    587                Россия           186
   Латвия            135                Украина        2441   
   Литва              844                Эстония        3
    Итого            4296


















Филосемитские мотивы в русской советской литературе. Часть первая
 
    После Октябрьской революции 1917 года в советскую литературу вошло много талантливых прозаиков и поэтов еврейского происхождения. Среди них были и такие как Давид Бергельсон, Перец Маркиш, Лев Квитко, которые писали на идиш и, естественно, на еврейские темы. Комментировать их творчество не входит в задачи этой книги. Что же касается русской советской литературы в целом, то она, как и раньше, уделяла мало внимания еврейской теме, хотя и по несколько иным, чем ранее, причинам.
 
   Литература все более оказывалась под колпаком компартии, а у партии были жесткие установки относительно художественного творчества. Если в первые годы советской власти еще допускались различные литературные направления (футуризм, имажинизм, символизм и т.д.) и литераторы пользовались относительной независимостью,  то со временем сложился единообразный монолит под названием социалистический реализм, и отступление от него грозило писателям остракизмом. 

    В литературе, как и в жизни, все было подчинено двум главным принципам: интернационализму и нормированию. Литература должна была быть социалистической по содержанию и национальной по форме. Содержание ставилось во главу угла, а что касается формы,  -  то это уж как получится. Национальная форма к евреям, по существу, не имела отношения, в отличие от русских, украинцев, белорусов и т. д. Евреи должны были ассимилироваться и слиться с теми национальностями, среди которых жили в Советском Союзе. Само слово «евреи» становилось чуть ли не табу. Предпочтительно было сочетание «советские люди», под которым подразумевались и евреи. И еврейский          
вопрос как бы не существовал. В действительности же, от национальных различий при всех попытках вытравить еврейскую  культуру  деться  было  некуда.   Антисемитизм продолжал существовать  -  открыто на бытовом уровне и скрыто, замаскированно во властных структурах, набирая силу в годы войны, сороковые, послевоенные годы. Если Ленина трудно было заподозрить в юдофобии, то Сталин был настоящим юдофобом, и его приход  к власти в середине  двадцатых годов ничего хорошего евреям не сулил.

    Что касается второго принципа  -  нормирования, то в еврейском вопросе отражалась общая социальная тенденция.

    В советской действительности все было нормировано и регламентировано. Так, в Верховном Совете существовала негласная разнарядка:  столько-то  депутатов  -  мужчин и столько-то  депутатов  -  женщин, столько-то колхозников, рабочих, служащих и интеллигенции. Заранее планировались результаты  выборов в органы власти  -  не менее 99% выдвигаемых  кандидатов блока  коммунистов и беспартийных должны быть избраны, можно и более. А что касается евреев, то существовал лимит, негласный, конечно, на их участие во властных структурах, причем при Сталине, да и позднее в некоторые из них (НКВД, КГБ, прокуратуру) евреи практически не допускались. Существовали квоты на прием евреев в  высшие учебные заведения. Аналогичным образом применялась и процентная  норма на еврейские персонажи в литературных произведениях, превышать которую не рекомендовалось. Планировался  и перечень допустимых  еврейских тем,  как то: «евреи  -  коммунисты»,  «еврейские местечки до революции»,  «еврейские погромы в дореволюционной России». Кстати, о последней. Она, пожалуй, была центральной в еврейской тематике 20-х годов. О еврейских  погромах писать  разрешалось  -  ведь речь шла о преступлениях царского режима.
   
   В первые годы советской власти было немыслимо позволить себе делать антисемитские выпады в печати. Тем не менее известно было о враждебном отношении к еврейству некоторых из популярных литераторов, особенно поэтов А. Блока и С.Есенина. Незадолго до революции в июле 1917 года Блок писал в своем дневнике: "Господи, когда, наконец, я отвыкну от жидовского языка…" За семь лет   до   этого   в   поэме   "Возмездие"   (1911)   в   полном соответствии с бредовым опусом "Сионские протоколы" Блок писал о готовящемся разрушении мирового порядка еврейской буржуазной кликой. Видимо, и после революции он не изменил свои антисемитские взгляды. И.Бунин в своих "Воспоминаниях" свидетельствует о разговоре Блока с Гиппиус, в котором он сказал: " Всех жидов надо повесить." 
 
   Есенин был не менее явным антисемитом, создавшим в драме "Страна негодяев" (1919) отвратительный образ еврея –чекиста с красноречивой фамилией Чекистов, преисполненного ненавистью к русскому народу и христианству, которое он как атеист намеревается изничтожить.

   Менее очевиден антисемитский подтекст некоторых сатирических произведений М.Булгакова в бесстрастном описании с жуткими подробностями зверских расправ петлюровских молодчиков с покорными евреями и в карикатурном представлении еврея Швандера в образе невежественного бюрократа -  управдома, олицетворяющего большевистскую власть.

    Но большинство советских писателей этого времени и прежде всего Горький и Маяковский решительно отвергали антисемитизм.

   Так, Александр Серафимович написал несколько рассказов на еврейскую тему, в числе которых «В бараке» (1928) и «В семье» (1930), ставшие позднее раритетом и практически  недоступными читателям. Любимый поэт Ленина Демьян Бедный писал сочувственно о евреях в своих фельетонах:  «Каиново наследство» (1919) и «Паки и паки про поповские враки, про монастырские хоромы и еврейские погромы» (1923).

     Сохранилось свидетельство Корнея Чуковского о попытках остановить  еврейский погром в Симферополе писателем С.Сергеевым-Ценским. Последний в это время служил в армии и при встрече с Чуковским  об этом рассказал. «Очень  живописно, с большим изобилием подробностей,  - пишет Чуковский,  -  он изобразил  погром в Симферополе  -  как 67 офицеров отвернулись от него, Ценского,   он  один  стоял  против 67.»  Возможно, Сергеев-Ценский кое-что приукрасил, но факт, очевидно, имел место.

    О зверствах разъяренной толпы, устраивавшей кровавые погромы над евреями, писали:  К.Федин в романе «Братья» (1927 – 1928), Н.Москвин в рассказе «Бульдоги» (1929), Б.Житков в романе «Виктор Вавич» (1929), К. Паустовский в «Повести о жизни» (1945, Н.Островский в романе «Как закалялась сталь» (1932 - 1934). У Островского дается страшный сюжет: Кузнец Наум убивает жену Сару, чтобы не оставлять ее на поругание петлюровцам, а сам, оказывая сопротивление бандитам, погибает в неравной борьбе.               

   Константин Паустовский, всегда относившийся к евреям с большим сочувствием, в «Повести  о жизни", опубликованной уже в послевоенный период (1945), пишет с болью и ужасом о готовившемся в Киеве погроме в годы его юности после революции:
    «Я слушал. Кричал Подол, новые строения, Бессарабка, кричал  весь  огромный  город…  Я слышал,   как  кричат  от
ужаса отдельные люди и толпы людей, но я никогда не слышал, чтобы кричали целые города. Это было невыносимо, страшно, потому что из сознания вдруг исчезало привычное и, должно быть, наивное представление о какой-то обязательной для всех человечности. Это был вопль, обращенный к остаткам человеческой совести.»

    В этой повести немало еврейских персонажей, и все они привлекательны. Это ставшие впоследствии знаменитыми писателями одесситы И.Бабель, Э.Багрицкий, И.Ильф, Р.Фрайерман,   учитель истории Авель Иосифович Стаковер, журналист Яков Лившиц  -  коллега  Паустовского по одесской газете и тихий, незаметный солдат Иосиф Моргенштерн. Последний совершает самосуд над бандитом и антисемитом, ставшим неведомо как комиссаром Антощенко, обещавшим "расщелкать" всех евреев в полку. Паустовский сочувственно пишет об этом еврее.
 
   У Н.Погодина в пьесе "Кремлевские куранты"(1941) выведен  очень симпатичный еврей  -  часовщик,  которому
доверили отремонтировать кремлевские часы так, чтобы они отбивали мелодию интернационала.

   А.Платонов в рассказе "Алтерке" пишет о несчастном еврейском мальчике, жестоко избиваемом антисемитами.
 
  В лирике 20-годов высветилась другая тема, не имевшая прямой связи с современностью и относившаяся к далеким временам. Так, Анна Ахматова создала прекрасный цикл «Библейские стихи» ( «Рахиль», «Лотова жена», «Мелхола»)
Кто женщину эту оплакивать будет?
                Не меньшей  ли мнится она из утрат?
                Лишь сердце  мое никогда не забудет
                Отдавшую жизнь за единственный взгляд.
     Это чарующие строки из стихотворения «Лотова жена».
 
    Еще одной более или менее заметной темой в литературе 20-х годов была тема участия евреев в революции. Евреи, как известно, очень активно участвовали в революции; среди них было несметное количество пламенных революционеров  -  большевиков.  Однако  диспропорция между тем, сколько их было в действительности, и их репрезентацией в литературе огромна. Здесь опять-таки действовала  пресловутая процентная  норма. В сущности, выделяются лишь два еврейских образа в двух значительных произведениях того времени: у Александра Фадеева в «Разгроме» коммунист Левинсон и у Михаила Шолохова в «Тихом Доне» коммунист Штокман. Они, как и полагается быть революционерам, положительные герои, наделенные высоконравственными качествами.

    В стране Советов лучшим писателем  -  прозаиком был провозглашен Горький, а лучшим поэтом -  Маяковский. Разумеется, по указанию Сталину. Сталин, как  известно, евреев ненавидел, а Горький и Маяковский были самыми большими юдофилами среди литераторов того времени. Поэтому сам факт возведения их на высший пьедестал в литературе выглядит занятно и нелогично. Но трудно искать логику   в  поступках  диктатора,  который по собственному капризу, играя судьбами людей, одних казнил, а других миловал. Горькому и Маяковскому посвящены в этой книге
следующие очерки.



 Горький и его панегирик евреям
               
    Максим Горький (Алексей Максимович Горький)   (1866  -1936)
   Жизнь и литературная судьба этого человека удивительны. Выходец из мещан (по одним источникам, сын столяра, по другим, сын управляющего пароходной компанией) он являет собой пример невесть откуда явившегося таланта, интеллигентности,  эрудиции и  широты кругозора. Откуда взялся генетический потенциал, позволивший ему без академического образования подняться  до уровня писателя и мыслителя мирового значения? Его друг Ромен Роллан, совесть Франции, сравнивал его с "высокой аркой, переброшенной между двумя мирами  -  прошлым и будущим, а также между Россией и Западом."

    Его жизнь   -    невероятный  калейдоскоп  событий: тяжелое детство сироты > успешный старт в литературе в 1892 году с первым рассказом "Макар Чудра" > оглушительный успех и стремительный взлет на литературный олимп > вхождение в  литературную элиту и знакомство с Чеховым, Короленко и Львом Толстым с параллельным приобщением к марксистской и социал-демократической деятельности в конце века > избрание в почетные члены Императорской академии наук в 1902 году и поспешное лишение его этого звания по политическим причинам > арест в 1905 году и заточение его в Петропавловскую крепость с последующим освобождением через несколько месяцев > пребывание за рубежом  на Капри в связи с обострением туберкулеза с 1906 по 1913 год > участие в 5-ом съезде РСДРП в 1907 году и редактирование большевистских газет "Звезда" и "Правда" в 1913 году > возвращение в Петербург в декабре 1913 года > кипучая общественная и литературно-организационная деятельность одновременно с сочинительством > поездка заграницу в Хельсинки, Берлин, Прагу, Италию (Сорренто) в 1921 году > поездка в СССР в 1928 году с посещением разных городов  > возвращение  в СССР в 1932 году > жизнь в Москве и на дачах в Горках и Крыму > огромная творческая и литературно-организационная работа и подготовка и проведение 1-го всесоюзного съезда советских писателей в 1934 году  > кончина 28 июня 1936 года. Все это вместилось в 70 лет его яркой жизни.

   Многое, связанное с Горьким, и поныне остается загадкой, начиная от его происхождения и кончая более существенным  -  его смертью (естественной или насильственной) и его чувствами и мыслями последние годы жизни, когда этот страстный гуманист находился под колпаком идеологической цензуры, сковывавшей его духовную и творческую свободу.

    Но одно не вызывает сомнений  -  этот одаренный писатель - прозаик,  драматург, поэт, публицист и общественный деятель был, безусловно, защитником евреев и восторженным почитателем еврейства, с которым едва ли может сравниться в этом отношении любой другой русский писатель. Его высказывания в адрес евреев, преимущественно в статьях и речах, настолько лестны для нас, евреев, что испытываешь неловкость, читая их и чувствуя их несоразмерность с действительностью.

   Первое  знакомство Горького с евреями состоялось  очень рано. Об этом он писал в 1906 году: "Что касается меня лично, то я уже с самого детства питаю глубокую симпатию к евреям. Самые светлые воспоминания моей жизни содержат в себе одновременно воспоминания о евреях… Евреи и христиане земледельцы жили между собой  очень дружно."

    Вспоминает он и другое в очерке "Погром", помещенном в сборнике "Помощь евреям, пострадавшим от неурожая". Петербург, 1901.  В нем речь идет не о дружбе, а злобе, вражде и кровавой расправе христиан с евреями, происходившей в одном приволжском городе, скорее всего в его родном Нижнем Новгороде за 15 лет до написания очерка.   В   то   время   Горькому   было   25   лет,    и   все последующие годы он носил в себе эти щемящие сердце воспоминания. Ужасная картина озверевшей толпы встает перед читателем:

   "Лица людей, мелькавшие предо мною, все были возбуждены стремительной и тупой злобой, все глаза сверкали жадно, вся толпа сплошной, тяжелой массой двигалась вперед, готовая опрокинуть стены и заборы. Как бесноватые, они орали что-то, подняв голову кверху, лица их были красны, в открытых ртах сверкали зубы… 
    А на дворе орали:
    -  Сюда! В кадке жиденят нашел!
    -  Бей их.
    -  Башками к стенке!
    Тут вновь раздался крик ребенка,  -  тонкий и острый, он резал  сердце и оглушал более всех звуков."
    Горький обнаруживал в своих  речах и статьях хорошее знание Библии, упоминая ее легендарных героев. Он не  был чужд и современной еврейской культуре. Успевал следить за переводной (с идиша) еврейской литературой. Высоко ценил Х.Н.Бялика и восхищался его стихами. Его эпистолярное знакомство с Шолом-Алейхемом переросло в истинную дружбу. В шеститомном собрании  сочинений Шолом-Алейхема насчитывается шесть писем к Горькому с 1901 по 1912 год.(Москва, 1961) Любопытно, как меняется их тон от официального с почтительным обращением "Многоуважаемый Максим Горький!" до дружеского с непременным "Дорогой Алексей Максимович!" Горький был одним из первых русских писателей, откликнувшихся на просьбу Шолом-Алейхема принять участие в сборнике, сборы от продажи которого должны были пойти семьям жертв Кишиневского погрома 1903 года. В сборнике воспоминаний о Шолом Алейхеме, изданном в 1984 году, есть обращение к нему Горького, которое стоит дать целиком:
    Искренне уважаемый собрат!
    Книгу Вашу  (речь идет о "Мальчике Мотле" – А.К.) получил, прочитал, смеялся и плакал. Чудесная книга! Перевод,  мне кажется, сделан умело и с любовью к автору. Хотя местами чувствуется, что в русском языке трудно передать печальный и сердечный юмор оригинала. Я говорю -  чувствуется. 
    Книга мне сильно нравится. Еще раз скажу  -  превосходная книга! Вся она искрится такой славной и мудрой любовью к народу, а это чувство редко в наши дни.
    Искренне желаю Вашей книге успеха, не сомневаюсь в нем.
                Крепко жму руку.
   Капри,22.4.1910                М.Горький               
   
   На первом съезде писателей в 1934 году, где Горький председательствовал, он выступил с докладом, в котором уделил внимание и еврейской литературе вразрез с установкой партии на замалчивание этой темы. Бялика он определил как гения.  Он же высоко отозвался о постановках еврейского театра "Габима", одну из которых он посетил.

    Горький с большой теплотой относился к талантливым писателям  -  евреям, писавшим на русском. В нем не было и тени брезгливости к еврейским пришельцам в литературу, свойственной некоторым русским писателям. Он ценил таланты вне зависимости от национальной принадлежности. Таланты он искал, находил и пестовал. Э.Багрицкий, И.Бабель, Б.Пастернак -  вот лишь некоторые из евреев, обязанных своим успехом во многом благословению и поддержке Горького. Этот неутомимый труженик создавал различные литературные объединения, редактировал  разные издания, писал вступительные статьи по многим книгам.

    В романах, повестях, пьесах и рассказах Горького не часто встречаются евреи. Несколько евреев появилось в его последнем романе "Жизнь Клима Самгина". В пьесе "Васса Железнова" (1910) еврейка  -  революционерка Рашель  -  невестка героини пьесы Вассы приезжает к ней, чтобы забрать своего сына, в то время как ее муж умирает заграницей, а сама она скрывается от русской полиции. Решительная и властная Васса угрожает Рашель выдачей ее полиции, если она не перестанет добиваться сына.



   Наиболее полно раскрывается еврейская тема в раннем рассказе Горького "Каин и Артем" (1898), где "маленький юркий, с острой головой, с желтым лицом" еврей по прозвищу Каин является одним из двух главных героев. В портовом городке избит до полусмерти и брошен умирать под рыбачьей лодкой местный красавец и силач Артем. Каин проникается к нему жалостью, ухаживает за ним и спасает его от гибели. В Артеме пробуждается чувство благодарности к Каину,  которого он до этого презирал и шпынял. Они сближаются, хотя и ненадолго. Каин напоминает чеховский персонаж из "Скрипки Ротшильда". Он такой же тихий и забитый, но не озлобленный, а способный к милосердию. Более всего впечатляет в рассказе противостояние дикой, жестокой и завистливой толпы завсегдатаев кабака двум этим людям, в которых сохранилось что-то человеческое.    

    То, что Горький не смог или не захотел сказать о евреях в беллетристике, он с лихвой возместил в своих многочисленных статьях и выступлениях и организационной работе.

    В 1896 году появился его первый очерк о евреях в "Одесских новостях". В этом очерке Горький пишет о большом вкладе евреев в развитие европейской культуры, науки, торговли, о выдающихся еврейских ученых и деятелях культуры на протяжении всей истории европейской цивилизации, отдает должное их трудолюбию и энергии.

    В 1900 году вышел литературный сборник "Погром", инициированный Горьким. В нем приняли участие, кроме него самого, такие известные русские писатели как Гарин-Михайловский и Вересаев и такие ученые как Сеченов и Тимирязев.

    О сборнике "Помощь евреям, пострадавшим от неурожая"  (1901)  с очерком Горького "Погром" упоминалось выше.

   В статье "По поводу Кишиневского погрома" (1903) он назвал истинных, по его убеждению, виновников происшедшего злодеяния  - подстрекателей из антисемитской прессы А.С.Суворина и ему подобных.   

    Посетив весной 1906 года Америку, Горький выступил в Гранд Сентрал Пелес в Нью-Йорке с лекцией перед аудиторией, состоявшей преимущественно из евреев. Народ еврейский он назвал олицетворением борьбы и творчества  на протяжении веков. Он  эмоционально говорил о пророке Исайе, "чьи пламенные слова еще и доныне разжигают и вдохновляют огнем человеческую душу", о Макковеях, Бар-Кохбе, мудреце Гилеле. В этой лекции он обличал русский антисемитизм с его рабской  психологией и указал на подлинных виновников погромов  -  царское правительство и "командующие классы" Он подчеркнул, что Россия всегда была евреям не матерью, а мачехой, хотя евреи верно служили ей и в мирное время и на поле брани. Слова Горького : "Еврей – это один из самых замечательных героев, который когда-либо производил свет" вызвали в зале бурю аплодисментов.
   
   Выступления Горького в США получили большой резонанс в Европе и России, но по- разному. Среди русских националистов и  черносотенцев он приобрел репутацию человека, больше любящего евреев, чем русских соотечественников.

   Незадолго до Октябрьской революции в 1915 году Горький вместе с Л.
Андреевым и Сологубом основал литературный сборник очерков, рассказов и стихов нееврейских российских писателей, защищавших Россию от антисемитизма, под названием "Щит". В статье этого сборника "Россия и евреи" он писал, что ненависть русских к евреям приводит к деградации тех, кто их  ненавидит; чувство собственного достоинства русских, как и их разум, справедливость и благодарность, требуют, чтобы российские евреи получили равные с другими гражданские права.

    В 1916 году вышло 3-е, дополненное издание "Щита", в котором приняло участие 44 автора, литераторов и ученых со своими стихами, рассказами и  статьями о евреях. Среди наиболее известных имен можно назвать редакторов сборника Горького, Андреева, Сологуба, ученых И.Бодуэна –де-Куртане,    В. Бехтерева,    М. Вернадского,   поэтов   и
прозаиков К.Бальмонта, В.Брюсова, З.Гиппиус, прозаиков Д.Мережковского, А.Н.Толстого, В.Короленко. Включены были посмертно письма Льва Толстого Ф.Г.Гецу.

     После революции и в первые годы советской власти, особенно при жизни Ленина, не выносившего антисемитизм, Горький продолжал активно защищать евреев. В период Гражданской войны и разрухи антисемитизм в России усилился. В среде деревенской и городской бедноты, экономическое положение которой все более ухудшалось, росло недовольство большевистской властью, а большевиков отождествляли с евреями, активно участвовавшими в революции. Отсюда ненависть к евреям. Это был антисемитизм снизу, который сам Горький назвал "грязными подвигами христолюбивого русского народа". В 1919 году он написал три статьи, включенные в брошюру вместе с работами других авторов. В них он призывал дать решительный бой антисемитизму.

   Не изменяя своим убеждениям, чем далее, тем реже Горький высказывался о евреях и еврействе публично. Наступила пора жесточайшей цензуры и замалчивания еврейской темы. Тем не менее время от времени, пренебрегая негласными ограничениями сверху, он мог позволить себе выражать свои взгляды. Выше упоминались его добрые слова в адрес еврейской культуры, вызвавшие, очевидно, кислую улыбку сталинских приспешников.

   В 1931 году была напечатана его статья "Об антисемитизме".  Ранее он критически отозвался о рассказе "Ледоход" Б.Пильняка, где допущены были фразы, оскорблявшие достоинство евреев типа "евреи, собираясь сотнями, начинали выть страшнее собак." (речь шла о страхе перед погромом  - АК.)

   Горький видел единственный путь борьбы с антисемитизмом в приобщении широких масс к культуре.

    В 30-годы Горький наблюдал с тревогой за нарастающей угрозой фашизма и с интересом к развитию событий в Палестине, в частности, к еврейскому поселенческому движению. Сионисты занимали его и раньше. Он сочувственно    относился    к   Бунду  - еврейской   социал-
демократической партии, возникшей в самом конце 19-го века, и помогал  ему деньгами.

    Встретившись с Н.Кацнельсоном -  известным сионистским деятелем, он посетовал на то, что, по соображениям цензуры, не может рассказать об успехах еврейских поселенцев в Палестине.

   Чем объясняется такая симпатия к евреям этого русского писателя? Некоторые исследователи из антисемитского лагеря подозревали, а есть и такие, что до сих пор подозревают, что Горький и сам происходил из евреев, а другие считали, что он продался евреям. Вот как он сам объяснил эту свою любовь к еврейству: "Да, я подкуплен, но не деньгами, ибо еще не напечатано таких денег, которыми можно подкупить меня, но давно уже меня подкупил маленький древний народ, подкупил своей стойкостью в борьбе за жизнь, своей неугасимой верой в торжество правды, -  верой, без которой нет человека, а только двуногое животное. Да, евреи подкупили меня своей умной любовью к детям, к работе, и я сердечно люблю этот крепкий народ, его все гнали и гоняли, все били и бьют, а он живет и живет, украшая прекрасной кровью своей тот мир, враждебный ему." (Статья "О евреях".1919)












            Маяковский  -  заступник евреев

    В.В.Маяковский (1899  - 1930) так же,               
 как и Горький,  осиротев  после смерти    
 отца  (лесничего  в Грузии)   и  испытав
лишения  в детстве,  с  ранних  лет   при-
общился  к революционному движению,
за что трижды подвергался аресту, но в отличие от Горького не менял своих  убеждений пылкого и преданного революции поэта вплоть до последних лет жизни. Дружбы между ними не было. Маяковский не простил своему литературному собрату эмиграции, а Горький не одобрял его  любовных похождений. Однако что касается загадочного самоубийства Маяковского, возможной причиной его, как и смерти  Горького, было разочарование в режиме, которому он служил верой и правдой. А это значит, что в конце жизни и тот, и другой с их обостренным чувством справедливости не смогли более терпеть бесчеловечной сталинской власти и крушения своих идеалов. Как результат одного свела в могилу болезнь или политическое убийство, а другого самоубийство.

   Вполне естественно, что чувство справедливости у них сочеталось с доброжелательным отношением к евреям в полной гармонии с истинным интернационализмом большевиков периода революции и тридцатых годов. Оба искренне уважали Ленина, посвятив ему хвалебные воспоминания. Сверху по инициативе Ленина были предприняты шаги по обузданию антисемитизма. Сам Ленин в нескольких выступлениях решительно осудил антисемитизм  -  вещь, неслыханная для Сталина, который со второй половины тридцатых годов еврейскую тему замалчивал, а евреев судил, расстреливал и намеревался перед своей смертью загнать в сибирские лагеря или на Новую землю. Еще 27 июля 1918 года по инициативе Ленина  был  принят  закон  об  антисемитизме,  гласивший:
   "Совет Народных Комисаров объявляет антисемитское движение опасностью для дела рабочей и крестьянской революции. Совнарком предписывает всем советам принять решительные меры к пресечению в корне антисемитского  движения. Погромщиков и ведущих погромную агитацию предписывается ставить вне закона.  Владимир Ульянов (Ленин)."
   
   Позиция Маяковского по еврейскому вопросу хорошо вписывалась в сложившуюся политическую ситуацию. Его интернационализм, нужно думать, искренний, ненаигранный, неконъюнктурный, был в духе времени. Никакого национального чванства и пренебрежения к людям других национальностей. У него были друзья среди евреев. В числе их поэт Борис Пастернак и юрисконсульт ЧК Осип Брик. Жену Осипа Лилю Брик Маяковский глубоко и сильно любил и пронес свою любовь до конца дней. В предсмертной записке  -  обращении к правительству с просьбой позаботиться о своих близких первой среди них  он назвал Лилю, а затем уже своих мать и сестер и Веронику Полонскую  -  свое последнее  увлечение.

    Свое отношение к евреям Маяковский выразил в нескольких стихотворениях двадцатых годов, позднее изъятых из собраний его сочинений, в том числе и "Кемп Нит Гедайге", 1925, в котором нет ничего еврейского, за исключением самого названия, призывающего на идиш забыть о своих заботах и расслабиться. В этом стихотворении речь идет о кемпинге, в котором поэт остановился во время пребывания в США, и, отдыхая в нем, он размышляет об американском образе жизни и подвергает его язвительной сатире. Сам факт запрета стихов из-за названия говорит, до какого абсурда доходила советская цензура.

    Маяковскому предписывалось авторство стихотворения, опубликованного в еврейской газете "Восход" в 1913 году, т.е. когда поэту было 20 лет. В этом стихотворении есть знаменательные строки:
   Евреи! Достаточно
   для человечества
   вы отдали сил в суматохе дней.
   Страна Палестина  -
   твое отечество,
   туда езжай.
   если ты еврей
 
 Нет уверенности, что это стихотворение мог написать Маяковский. Для него не характерна подгонка рифмы ("в суматохе дней") в ущерб смыслу. Однако нужно учесть, что опубликование его относится к ранней молодости поэта, когда его дарование еще не созрело. Если же действительно написал его Маяковский, то, нужно полагать, что совет евреям ехать в Палестину продиктован отнюдь не желанием  от них избавиться, а искренним сочувствием к их незавидной  судьбе в России.

   Что же касается стихотворений двадцатых годов, то  подлинность их авторства никогда не подвергалась сомнению.

    Стихотворение "Жид" появилось в 1925 году. Уже  тогда обнаружились первые признаки нарастающего антисемитизма,  который всегда существовал в России. Чуткий на все происходящее поэт уловил эту тенденцию и заклеймил слово "жид", как до этого не делал в русской литературе никто. Маяковский не стесняется в выражениях. Вот начало стихотворения:
    Черт вас возьми,
    черносотенная слизь…
    Сегодня
    шкафом
    на  сердце лежит
    тяжелое слово  -
    "жид".
    "Жид" как некий "знак качества" антисемита, по убеждению Маяковского,  звучит из уст как неграмотного крестьянина, так и бездарного писаки, обиженного критическими замечаниями литературоведа, чья фамилия оканчивается на "зон",  и коммуниста  -  аппаратчика, рассказывающего похабный еврейский анекдот. 
    Стихотворение заканчивается призывом:
   
    Мы   обращаемся
    снова и снова
    к беспартийным,
    комсомольцам,
    Россиям,
    Америкам,
    Ко всему человеческому собранию:
    Выплюньте
    это
    омерзительное слово,
    выкиньте
    с  матерщиной и бранью.

    В двадцатых годах Маяковский с большим интересом отнесся к заселению Крыма евреями и с энтузиазмом принялся за освещение этой темы в печати и кино.
    Заселение Крыма евреями началось после Гражданской войны, куда вследствие прокатившихся в Украине и Белоруссии погромов, хлынули еврейские беженцы. Еврейская колонизация Крыма проходила вначале стихийно, а с 1925 года в плановом порядке. Еще в начале 20-х годов к идее  еврейской  автономии в Крыму благосклонно отнесся Ленин и его сподвижники Л.Каменев, Н.Бухарин, А.Цюрюпа. Советское правительство пошло на массовое и планомерное заселение свободных крымских земель евреями, после того как "Джойнт" и другие зарубежные американо-еврейские организации согласились финансировать этот проект. Деньги были даны взаймы. Был создан КомЗЕТ (Комитет по земельному устройству еврейских трудящихся), а вслед за ним ОЗЕТ (Общество землеустройства еврейских трудящихся)  -  общественная организация. Работа закипела. К концу 20-годов было создано 22 сельсовета на более, чем 1000 десятин земель.

    Идея создания фильма по заказу ОЗЕТ увлекла Маяковского, и в 1925 году вместе с Абрамом Роомом и Виктором Шкловским он совершает поездку в Крым для  работы над фильмом, получившем название "Евреи на земле". Сценарий фильма и титры были разработаны Маяковским и Шкловским, режиссура была осуществлена Роомом, к работе была также привлечена Лиля Брик. Судьба фильма оказалась непростой. Он не поступил во всесоюзный прокат, и был показан за рубежом. Но в России кинопленка не исчезла бесследно, и сейчас фильм можно посмотреть в интернете.   
   
    В фильме, немом, но идущим под еврейскую музыку, показано, как евреи группами прибывают в Крымские степи на севере полуострова, ставят палатки, копают  землю, пашут, строят деревянные домики, обживаются на новом месте, обзаводятся скотом, приобретают технику и год за годом совершенствуются в земледелии и преуспевают в образовании и культуре. В фильме появляются титры:  "Самое дорогое  -  вода", "Первая трактористка Розенблюм", "Первый ребенок, рожденный в колонии" и т.д. В Крыму создаются еврейские школы, библиотеки, клубы, возникает передвижной народный театр.
 
    Фильм был нацелен на то, чтобы разрушить традиционные стереотипы еврея-интеллигента, в очках, чуждого физической работе, еврея  -  богомольца в талесе и кипе, еврея  -  мелкого торговца и ремесленника, но прежде всего еврея  -  богача.  Если бы Маяковский побывал в Палестине, он увидел бы картину того, как трудятся евреи на своей земле, не уступая ни в чем, а то и превосходя русских крестьян и превращая болота и пустыню в цветущие сады. Аналогичную картину собственными глазами увидел он в Крыму. Этим фильмом и последовавшим за ним стихотворением "Еврей" разрушался миф о том, что евреи приехали в некий "ган эдэн" (рай), чтобы нежиться на пляжах Черноморского побережья и отдыхать в  роскошных крымских дворцах. На самом деле, они приехали трудиться на земле в поте лица, изнывая от жары и страдая от полчищ комаров, но упорно достигая отличных результатов и пожиная  плоды своего энтузиазма. Маяковский называет этот район Крыма "худшим из худших мест на Руси". Следовательно, зависть антисемитов беспочвенна. Когда начинаешь читать стихотворение "Еврей (Товарищам из ОЗЕТа)", написанное под впечатлением от посещения еврейских крымских колхозов, то думаешь, что автор его закоренелый антисемит:
   Еврей  - караты,
   еврей  -  валюта…
   Люто богаты
   и жадны люто.

               

На самом деле, "так врут рабочим врагов голоса", и поэт призывает рабочих "честно взглянуть в глаза еврейской бедноте."
 
   Далее поэт описывает тяжелые условия, в которых эта беднота тяжким трудом добывает себе кусок хлеба и очевидцем которых он был сам:
   Кто смерит
          каторгу их труда?!      
   Геройство  -  каждый дым,
   и каждый кирпич
           и любая труба,   
   и всякая капля воды.
 
    Финал стихотворения это страстный призыв к межнациональному братству:
     Не нам
           со зверьими сплетнями знаться.
           И сердце
                и тощий бумажник свой
     откроем
            во имя жизни без наций -
     грядущей жизни
            без нищих и войн!    
 
    Однако поселенцы не долго пожинали плоды своего труда. Большая часть из них по распоряжению Сталина была переселена в Биробиджан, начиная с 1935 года. Долг "Джойнту" не был возвращен. Началась война. Из оставшихся 50 тысяч крымских евреев те, кто смогли, эвакуировались в начале войны, остальные почти поголовно были уничтожены немецкими захватчиками руками крымских татар  - пособников нацистов. Еврейская община в Крыму практически перестала существовать. На место евреев в Крым вернулись татары, приехали русские и украинцы.
   В условиях не только бытового, но и государственного российского антисемитизма  борьба   Маяковского   и   его  единомышленников за права евреев в России была подобна попыткам Сизифа вкатить на вершину горы камень, который  снова и снова скатывался вниз. 

 












Филосемитские мотивы в русской советской литературе. Часть вторая

   В тридцатые годы на еврейскую тематику был наложен негласный  запрет,  но на время войны он был снят, ибо Сталину из тактических соображений было невыгодно разыгрывать антисемитскую карту; межнациональное братство в борьбе против общего врага было предпочтительно.   Поэтому  открылся  канал  для  выхода  в свет произведений, в основном поэтических, бичующих фашизм за геноцид еврейства. Их авторами были не только евреи. Так, популярный русский поэт Алексей Сурков откликнулся стихотворением «Не плачь, Рахиль». Солидарность с еврейским народом  выразили украинские  поэты П.Тычина и М.Рыльский в стихотворениях с почти одинаковым названием: «Народу еврейскому» (Тычина) и «Еврейскому народу» (Рыльский)  и узбекский поэт Г. Гулям в своей поэме «Я еврей. Ответ Гитлеру». Все они  были переведены на русский. Валентин Катаев опубликовал повесть «Отче наш», в которой тоже отразил страдания евреев в период Великой Отечественной войны.

    С окончанием войны запрет вернулся. Наступило последнее жуткое десятилетие сталинского режима с его мрачными событиями: возобновлением политических репрессий, закрытием в конце 1948 года Еврейского антифашистского комитета с последующим арестом и расстрелом еврейских писателей, убийством С.Михоэлса, кампанией против «группы антипатриотических критиков» (преимущественно евреев), запретом на опубликование «Черной книги» (подробнее выше), наконец, «делом врачей» и подготовкой к депортации евреев на восток.
    Здесь перечислены далеко не все мерзости, инициированные Сталиным. Можно ли было в такой обстановке даже думать  об издании повести Анатолия Кузнецова «Бабий яр» или романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» с его обличением советского антисемитизма. Это было бы не меньшей крамолой, нежели опубликование повести «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицина.

    Зато пышным цветом расцвела антисемитская, антисионистская, а позднее и  антиизраильская литература. Она не зачахла и после смерти Сталина в период «Оттепели» Хрущева во второй половине пятидесятых, в шестидесятые и позднее.  Характерно то, что знаменосцами антисемитизма были далеко не самые талантливые русские писатели, а такие как В.Кочетов, В.Кожевников и уже совсем посредственные и мало кому известные типа И.Шевцова, Ю.Тарасова, А.Крыма.

    В брежневские времена  свою лепту в юдофобию, к сожалению, внесли не лишенные литературного дара националист В.Пикуль, писавший об отрицательной роли евреев в русской истории, и тройка северных писателей из крестьян  - В. Распутин, А.Белов и В.Астафьев. Позднее при Перестройке выделился в качестве ведущего антисемитского писаки  -  А. Проханов, один из создателей черносотенной «Памяти», снискавшей недобрую славу в конце 80-х на заре Перестройки и, увы, злобствующий и поныне.

    К сожалению, и в среде литераторов  -  евреев находились немногие, лившие воду на мельницу антисемитизма. Солодарь  и    Вергилис ,  редактор пресловутого официоза на идиш под названием  «Советише Хаймланд», своими про- кремлевскими публикациями внушали евреям не меньше отвращения, чем передовицы центрального партийного органа  «Правда».   Мало кто из евреев читал этот журнал, а если и читал, то в основном  из-за языка.

    Сквозь эту стену недоброжелательства и даже ненависти к евреям и Израилю, воздвигаемую антисемитами разных мастей при попустительстве, а то и негласной поддержке властей, трудно было пробиться произведениям с филосемитской направленностью. Но они пробивались, хотя их было немного, ибо авторам их требовалось  немалое мужество, чтобы их опубликовать. Эти благородные люди рисковали своей литературной карьерой и здоровьем. Таким мужеством обладал честный русский писатель Юрий Герман.
 
     Еще в начале 30-х годов он опубликовал рассказ «Рафаэль в парикмахерской», в котором с теплотой обрисовал парикмахера,  фотографа и художника Евделя Гирша. А в 1949 году в журнале «Звезда» начала печататься  его повесть «Подполковник медицинской службы», центральным образом которой стал благородный  еврейский военврач Александр Маркович Левин.  Левин  -  не хрестоматийный советский герой с несгибаемой волей и беззаветной преданностью делу партии и т.д. и т.п. Это просто хороший, добрый человек, не лишенный  недостатков и слабостей. Он неказист, в очках, с громким голосом, худой и сутуловатый. Он покрикивает на нерадивых подчиненных при всей своей интеллигентности. Он испытывает страх, узнав о своем смертельном диагнозе  -  запущенном раке желудка. У него дрожат руки. Но он преодолевает страх, целиком отдаваясь любимому делу  -  лечению раненых. Для Левина жизнь это работа, а работа это жизнь. Он одинок, ибо лишив себя семейного счастья, всю жизнь посвятил одной цели - служению людям. Он обладает удивительной  притягательной силой и пользуется всеобщим уважением и любовью. «Просто был сам Левин со своей сконфуженно-доброй улыбкой и таким  душевным, таким открытым и робко-настойчивым гостеприимством, что  к нему нельзя было не заехать…»  -  так характеризует  автор этого человека. Финал повести трагичен  -  пронзенный внезапной болью, Левин падает замертво на пути к предстоящей операции очередного раненого. Достойная смерть достойного человека.  Повесть  «Подполковник медицинской службы»  -  большая творческая удача талантливого писателя.   

    Ю.Герман был гуманистом и всю жизнь придерживался гуманистических идеалов. Он,  как и другие честные литераторы, подвергся травле, инициированной недремлющим  ЦК.

   Виктор Платонович Некрасов  -  талантливый русский писатель был  человеком  яркой  и необычной судьбы.  Вот основные вехи его жизненного пути. Родился в Киеве в семье врача.  В детстве несколько лет жил  в Париже, затем семья вернулась в Россию. Получил образование в Киевском строительном институте на архитектурном факультете и несколько лет работал архитектором. Увлекся театром. Поступил в театральную студию. Будучи артистом Киевского драматического театра, участвовал в гастролях по всей Украине. С самого начала Великой Отечественной войны был в армии,  сражался на Сталинградском фронте, получил ранение.  После войны стал писателем. Его книга «В окопах Сталинграда» была отмечена сталинской премией. Взлет его писательской карьеры продолжался до опубликования путевых заметок после поездки за рубеж. Подвергся острой критике за то, что не представил Запад в образе врага. Критика перешла в травлю. Его перестали печатать, и в конечном счете он вынужден был покинуть СССР в 1974 году. Последние годы прожил  за рубежом. 

   Это был настоящий интеллигент и демократ,  ненавидевший Сталина и сталинизм. И он был филосемитом, что не удивительно, ибо эти  понятия сопрягаются.

   Одним из близких друзей Некрасова стал писатель Василий Гроссман. Некрасов высоко ценил его ум и талант и его «невероятно серьезное отношение к труду, литературе». Роман Гроссмана «Жизнь и судьба» Некрасов называл великой книгой: «Гроссман написал великую книгу. Живя в Советском Союзе, рискуя всем. Это подвиг. И он его совершил.»  Некрасов не побоялся в брежневские времена вступиться за писателя, когда партийные органы подвергли  этот лучший роман о войне остракизму. В своей повести "По обе стороны океана"(1962) Некрасов так описывает свой разговор с партийным бонзой:
     «Вызвали в Москву по «делу Гроссмана»
     -  Гроссман написал антисоветский роман,  -  решительно заявил мне ведавший литературой в ЦК товарищ Поликарпов.
 
   -  Нет. Гроссман не мог написать антисоветский роман,  -  сказал я.   -  Это исключено.
    -  Вы не читали его, а я читал. Это антисоветский роман.         
    -  Вы неправильно его поняли.
    Разгневанный Поликарпов возвысил  голос. Я тоже. Он стукнул кулаком по столу. И я стукнул, добавив что-то насчет того, что  немцев в Сталинграде не испугался, так уж штатского за письменным столом подавно.»

    После войны решено было разбить на месте Бабьего Яра, где было захоронено, по разным источникам, от 100 тысяч до 200 тысяч советских людей, большинство из которых были евреи, большой парк. Эта затея вызвала гневный  протест Виктора Платоновича, выступившего в «Литературной газете». Его поддержал  украинский писатель Иван Дзюба. В 1976  году на территории  Бабьего Яра все же был открыт монумент в память о погибших. Некрасов возмущался тем, что в Бабьем Яру не увековечена память о десятках тысяч расстрелянных евреев. В той же повести он вспоминает о своем посещении в восьмидесятых годах этих мест, где создан был победный мемориал и установлены скульптуры «разных героев очень мускулистых и решительных»,  и с гневом пишет: «Там расстреливали евреев в первые дни оккупации. Несколько  десятков тысяч. Но об этом ни слова, ни в надписях, ни в облике полуголых гладиаторов, которым  впору было передушить весь конвой, в лучшем случае обратить их в бегство.»

    В романе «В окопах Сталинграда», самом известном произведении Некрасова, один из героев  -  еврей Фарбер, образ которого едва ли не самый привлекательный во всей советской литературе о войне, созданный русским писателем. Внешне этот человек выглядит непрезентабельно. Это типичный интеллигент в очках, немного сутулый, имеющий несколько карикатурный вид в военной форме. Но, пишет Некрасов в рассказе «Случай на Мамаевом кургане», «эти глаза  - умные и грустные, этот взгляд  -  иногда растерянный, иногда уходящий куда-то внутрь, в себя». И несколько далее следуют проникновенные слова  об этом человеке:  «Не знаю, как для других,  но для меня человек,  который относится к себе критически и даже в том хорошем, что у него есть, видит скорее плохое,  -  для меня этот человек всегда притягателен. Нет хуже  людей самоуверенных, пусть даже это называется  более мягко  -  уверенных в себе. Война, где многое становится особенно очевидным, еще раз убедила меня, что я прав. Первые воевали лучше вторых, потому что требовательны  были в первую очередь к себе, а потом уж к подчиненным. Фарбер был именно таким.»

   Спустя столетие после написания стихотворного реквиема по американским евреям  -  иммигрантам, а в лице их по всему еврейству с его многовековой многострадальной историей появился новый реквием, созданный уже знаменитым русским поэтом Евгением Евтушенко и посвященный  гибели многих десятков тысяч евреев  от рук гитлеровских палачей. Оба эти реквиема возникли под наплывом чувств и размышлений на кладбищах умерших  -  одних естественной смертью,  других   -  невинно убитых.  Только у Лонгфелло это настоящее кладбище с могильными плитами, на которых выгравированы имена конкретных людей, а у Евтушенко  -  это кладбище с безымянными могилами  -  засыпанный землей ров с трупами расстрелянных. Стихотворение так и начинается: «Над  Бабьим яром памятников нет.»

    Евтушенко стал одним из знаменосцев либеральной русской интеллигенции в годы после смерти Сталина. Его  филосемитские взгляды органически вписывались в общую гуманистическую концепцию.

    Стихотворение «Бабий яр»  было напечатано  19-го сентября 1961 года в «Литературной газете». Это волнующее краткое описание места расправы нацистов с беззащитными людьми и высказанные  по этому поводу мысли вызвали  в литературной среде яростную полемику. Нео-сталинисты  обвинили  Евтушенко в необоснованном,  с их точки зрения, убеждении в том, что антисемитизм до сих пор существует  в Советском Союзе, и в утверждении, что  евреи были уничтожены гитлеровцами не просто потому, что они были советскими гражданами, а именно потому, что они были евреями.  Этот  очевидный факт всячески умалчивался в советской печати. Акцентирование страданий еврейского народа рассматривалось советской историографией как настоящая антисоветчина. Махровые антисемиты, поощряемые указаниями сверху, от партийных органов, встретили стихотворение в штыки. Это вызвало ответную бурную реакцию со стороны либеральных кругов. Быть за или против Евтушенко стало равносильно  защите антисемитизма или  презрения к нему. Великий композитор Дмитрий Шостакович  написал  потрясающую  музыку к потрясающему тексту. На встрече с писателями в 1963 году Хрущев  в присущей ему грубой манере обрушился на авторов. Аргументация была простой  -  нечего выделять евреев особо как  жертв фашизма; пострадали все советские люди, а акцентирование Холокоста дает пищу ненавистному сионизму. Третирование Евтушенко официальной литературной критикой с подачи высшего партийного руководства продолжалось и после Хрущева.  В 1970 году из его сборника стихов цензурой были изъяты «Бабий яр» и наиболее  острые анти-сталинские  стихотворения, и лишь при Перестройке «Бабий яр» был включен в новые сборники.

    Читая и перечитывая этот поэтический шедевр, не перестаешь удивляться мужеству поэта,  осмелившегося в атмосфере юдофобства или, в лучшем случае, равнодушия выйти к людям со следующими строками:
     Я  - каждый здесь расстрелянный ребенок.
     Ничто во мне об этом не забудет!
     «Интернационал» пусть  прогремит,
     Когда навеки  похоронен будет
     Последний на земле антисемит.
     Еврейской крови нет в  крови моей,
     Но ненавистен злобой заскорузлой
     Я всем антисемитам, как еврей,
     И потому я настоящий русский.
               




    В этих строках выражены две важные мысли. Первая: поэт поднимается до обобщения и обличает не только фашистский антисемитизм, но и антисемитизм вообще и  в первую очередь русский антисемитизм, современный ему. Вторая парадоксальная, но верная мысль:  человек лишь тогда может с честью относить себя к своему народу, если в нем нет ненависти к другим народам.

    В 1967 году Евтушенко вернулся к еврейской теме и затронул ее в поэме «Братская ГЭС». В этой поэме один из героев  -  Изя Крамер, бывший узник нацистского лагеря смерти, ставший инженером в Сибири, не может забыть о  своем трагическом прошлом, оставившем глубокую рану в душе.
 
   В 1963 году Евтушенко опубликовал свою «Преждевременную автобиографию», где рассказывает, как он писал «Бабий яр», и передает общую антисемитскую атмосферу, царившую в то время в среде молодых сталинистов.

   В 1967 году, спустя 6 лет после появления стихотворного «Бабьего яра», в издательстве «Молодая гвардия» вышло прозаическое произведение под тем же названием. Автором его был Анатолий Кузнецов, чья мать была украинкой, а отец русским. Он родился в Киеве, и, когда в сентябре 1941 года город оккупировали немцы, ему было 12 лет. Кузнецов назвал свой роман  романом - документом. В предисловии к нему он пишет:  «Все в этой книге  -  правда.» «Бабий яр»  Кузнецова  -  единственная художественная летопись жизни в оккупированном Киеве. С фотографической точностью автор  глазами подростка  воспроизводит события и факты, дополняя их документами, обнаруженными уже после войны.  Книга  была  подвергнута  цензуре и  в значительной мере сокращена. Из нее были выброшены упоминания о том, что основными жертвами нацистов оказались евреи  -  из многих тысяч, расстрелянных в Бабьем яру, евреи составляли  большинство.   Были  также   изъяты  описания сотрудничества с гитлеровцами украинцев  -  антисемитов.  Но даже в таком урезанном виде роман производит потрясающее впечатление. Погружаясь в него, думаешь, что так должен выглядеть ад, если он есть. На первых  страницах романа автор с ужасом повествует о  судьбе киевского еврейства. Отводя глаза от книги, мысленно видишь толпы людей и слышишь скорбную поступь идущих в последний путь на смерть в Бабьем яру:  « По Глубочице поднималась  на Лукьяновку сплошная толпа, море голов, шел еврейский Подол. О, этот Подол!.. Сплошь разговоры: куда повезут, как повезут? В одной кучке только и слышалось: «Гетто, гетто!» Подошла взволнованная немолодая женщина, вмешалась:  «Люди добрые, это смерть!» Старухи заплакали, как запели…»

    В 1969 году А.Кузнецов, жаждая творческой свободы, покинул Советский Союз и попросил политического убежища в Англии. Здесь в 1970 году была издана его полная версия «Бабьего яра». Он скончался вдали от родины на пятидесятом году жизни.

    В одном из самых замечательных романов  пост-сталинского периода «Белые одежды» Владимир Дудинцев  с большим художественным мастерством отразил отвратительную кампанию расправы  с советскими  учеными  -  генетиками, инициированную  академиком  -  шарлатаном  Лысенко при поддержке партийных органов.  В романе  этот псевдо-ученый фигурирует как  академик Рядно.  В эпизоде романа на общем собрании одного научно-исследовательского института поливают грязью  заслуженного профессора Натана Михайловича Хейфеца, еврея. Хейфец ведет себя спокойно и с достоинством. Несправедливые   обвинения    в   свой   адрес   он   отметает хладнокровно  и   с убийственной   иронией.   Он  не  желает  приспосабливаться к новым веяниям, ничего общего не имеющих с истинной наукой, и остается верен своим научным принципам.
 
               
   В годы Перестройки Юрий Нагибин написал свою остро полемичную повесть «Тьма в конце туннеля», в которой большое место уделяется еврейской теме. Он сам в детстве считал себя евреем и считался евреем среди своих сверстников, оскорблявших его, а потом выяснилось,  что его еврейский отец вовсе не отец ему, а отчим, а оба его биологические родители чистокровные русские. Это открытие не только не отдалило его от евреев, а  скорее приблизило его к ним. Заключительные страницы повести содержат страстный обвинительный приговор сталинскому антисемитизму. Он называет Сталина зоологическим антисемитом, не уступавшим Гитлеру, но более хитрым и демагогичным, маскировавшим свою юдофобию лицемерными речами об интернационализме. Победа в войне развязала Сталину руки, и он начал вести целенаправленную кампанию  против советских евреев. Нагибин пишет о преступлениях Сталина против советских евреев, кончая делом врачей незадолго до его смерти. Писатель с отвращением отзывается о юдофобском романе В.Пикуля «Распутин». Посетив Израиль,  он с теплотой вспоминает российских репатриантов в Израиле.   

    Повесть «Тьма в конце  туннеля» была написана в последние годы уходившего 20-го столетия. Говоря о Перестройке, Нагибин с горечью констатирует, что вместе с ней на поверхность  политической жизни всплыла омерзительная накипь  национализма и антисемитизма. Он пишет: «Все первые яйца, снесенные российским обновлением, которое само не ведало своей разрушительной силы, были сплошь тухлые, из них вылупились антисемитизм и национализм, общество «Память» и ярая сталинистка Нина Андреева.»

   Не только писатели, но и другие  деятели культуры  -  истинные гуманисты русского происхождения противостояли антисемитам. Евреи, жившие в ту пору в СССР, должны быть  особенно  признательны  двум великим актерам послевоенной поры.               
               
     Гениальный Иннокентий Смоктуновский, женатый на еврейке, блестяще сыграл двух еврейских персонажей в двух фильмах.  Первый из них под названием «Солдат» вышел сразу после войны. Смоктуновский  - сам бывший фронтовик,  чудом спасшийся из германского плена, необыкновенно  трогательно сыграл Фарбера, интеллигента в очках, обретающего твердость  духа в ходе  кровавой войны. Фильм был поставлен по роману В.Некрасова «В окопах Сталинграда». Смоктуновский был дружен с Некрасовым. Во втором фильме «Дамский портной» Смоктуновский сыграл роль портного Исаака с таким же глубоким проникновением в образ старого еврея.

    Михаил Ульянов снялся в  фильме «Тевье-молочник» по известному роману Шолом-Алейхема в роли главного героя. Он сыграл так убедительно, с таким удивительным перевоплощением в этот шолом-алейхемовский персонаж, с такой любовью к нему, что трудно было  представить, что роль эта исполнена артистом до корней волос русского склада, выходцем из глубинки, каким он предстает в других своих ролях.










    Чуковский  и его единомышленники

   Помню,  весенним днем 1965 года я вышел из Ленинской библиотеки в Москве и случайно бросил взгляд на афишу, в которой сообщалось о встрече с К.И.Чуковским в актовом зале Московского университета на Моховой. До встречи оставалось полчаса. У меня перехватило дух. Встретиться с самим Чуковским! Я поспешил к Московскому университету  -  благо до него рукой подать. И вот я в актовом зале, заполненном до отказа. Входит на сцену Корней Иванович в мантии Оксфордского университета  -  незадолго до этого он побывал в Англии, где ему в торжественной обстановке присвоили  почетное звание доктора. Зал взрывается овацией. Сопровождающий Чуковского литератор З.Паперный, он же и ведущий встречи,  с претензией на юмор говорит: « Я заметил, один  человек в зале не аплодировал.»  Не обращая внимания на шутку,  Корней Иванович  своим волшебным голосом, таким мягким и добрым, столь знакомым по его детским передачам по радио, начинает  свой рассказ о Чукокколе. Чуковскому восемьдесят три, но он живо и энергично ведет встречу, потом отвечает на вопросы. Встреча продолжается более двух часов, пока Паперный не обращается к аудитории с просьбой пожалеть любимого писателя, ведь он устал.

   К.И.Чуковский (1880  - 1969) был не только талантливым  детским поэтом, литературоведом и переводчиком;  он был настоящим русским интеллигентом двадцатого века. Как всякий  настоящий интеллигент  он доброжелательно относился к евреям. Он сам был наполовину евреем (мать русская, отец – еврей). Будучи демократом и интеллигентом, К.И.Чуковский всегда стоял на стороне преследуемых властью и прежде всего на стороне собратьев по перу, имевших несчастье,  а может быть,  скорее счастье принадлежать к еврейскому племени. Он оказывал  поддержку  гонимым,   боролся   за их права,   независимо   к какой национальности они относились.

    Еще до Великой Отечественной войны Чуковский  познакомился и близко сошелся со Львом Квитко, детским поэтом, писавшем на русском и идиш.  Квитко жил в Киеве, и Чуковский приехал к нему в гости. С большой теплотой он отзывается в своем «Дневнике» о Льве Квитко и трогательных, почти идиллических отношениях в его семье. «Квитко»,  -  пишет он,  -  седовласый, широкогрудый, ясный душою,  нежный,  спокойный  и абсолютно  здоровый человек.»  О любви к этому человеку жены и дочери: « Дочь сажает грузного отца себе на колени, мать зовет его Лейбеле.» Можно представить, какой болью отозвалось в Корнее Ивановиче известие об аресте с последующей казнью его друга Льва Квитко и других еврейских писателей в зловещие сталинские времена.

    Осенью 1941 года Чуковский вынужден был уехать из Москвы в Ташкент. Во время эвакуации в Ташкенте с ним произошел  любопытный эпизод,  растрогавший его. Один из поклонников его творчества, пациент  местной поликлиники Иосиф Афанасьевич Коган, еврей, случайно узнал, что Чуковский живет в гостинице без керосина. И вот что  пишет Чуковский в своем дневнике: « … И  -  сегодня рано утром является худощавый человек с перевязанным глазом и приносит мне в подарок  -  жестянку керосина!  Эта доброта так  взволновала меня  -  после той злобы, которую я видел в пути, что я посвятил ему следующий экспромт:
     Я мнил, что в мире не осталось
     Ни состраданья, ни любви,
     Что человеческая жалость
     Давно затоплена в крови.
     И боже, как я был растроган,
     Когда, как гений доброты,
     Мой светлый друг, мой милый Коган,
     Передо мной явился ты. "

     В   50-х   и   60-х   годах     Корней  Иванович    постоянно хлопотал  за  оказавшихся   в  немилости  у  властей  своих друзей, среди которых были евреи. Он подписывал многие заступнические письма 60-х годов, разные петиции в защиту  гонимых, отбивая, как он говорил, «контратаку сталинистов», 
 
   14-го августа 1946 года вышло пресловутое постановление ЦК  «О журналах «Звезда» и «Ленинград»» после доклада на пленуме ЦК высокопоставленного надсмотрщика над  писателями А.А.Жданова. Фигурантами возбужденного  ЦК дела стали Анна Ахматова и Михаил Зощенко.С этого момента началась травля этих выдающихся литераторов. В сентябре 1946 года Ахматова и Зощенко  были исключены из Союза писателей. Состоялось заседание президиума правления с участием Тихонова, Симонова, Фадеева, Вишневского, Леонова, Корнейчука. Все они выступили с осуждением Ахматовой и Зощенко. Чуковский в расправе над ними не участвовал. Максимум, что  он мог сделать в тех жутких условиях сталинщины, это хранить молчание. Впоследствии он в своем  дневнике неоднократно возвращается мыслями к Зощенко, вспоминает о нем как о талантливом писателе, затравленном властями.

    В 50-е годы пришла очередь Б.Л. Пастернака, и он оказался под огнем партийной критики. В «Литературной газете» от 5–го января 1957 года появилась статья некоего К.Зелинского «Поэзия и чувство современности». В ней тенденциозно истолковывалось стихотворение Пастернака «Рассвет», и Пастернаку приписывалась политическая  слепота. С этого момента началась травля Пастернака. За его стихотворение «Нобелевская премия», начинавшегося со строк «Я пропал, как зверь в загоне.» он был вызван в  Генеральную прокуратуру к Р.А.Руденко, который пригрозил начать против  него дело по статье  64  -  « измена родине». Чуковский проявил большую  заботу о Пастернаке, когда тот заболел вследствие обрушившихся на него бед, и  сочувствовал ему, когда его преследовали  за опубликование «Доктора Живаго» за рубежом. История с Пастернаком  вызвала расслоение в писательской среде. Были такие, что сочувствовали ему, но, скрепя сердце, участвовали в травле.  К.Федин,    например,     признавал,      что   роман   Пастернака
гениальный,  но  тем не менее голосовал за исключение его из «Союза писателей» на заседании правления союза в 1967 году. Лишь немногие проявили мужество и остались незапятнанными. Лидия Чуковская, талантливая дочь Корнея Ивановича, тоже писательница,  пишет о поступке Вячеслава Всеволодовича Иванова, который  публично отказался подать руку Зелинскому после опубликования его мерзкой статьи. После этого на собрании, где исключали Пастернака, тот же Зелинский призвал «провести очистительную работу». В результате В.В.Иванов был изгнан из МГУ и уволен с поста главного редактора журнала «Вопросы языкознания». Сам  Чуковский с возмущением пишет о том, что власти своим  преследованием довели Пастернака до  резкого ухудшения здоровья.: «Ужасно, что  какой-нибудь Еголин, презренный холуй, может в любую минуту обеспечить себе высший комфорт, а Пастернак лежит без элементарной помощи.»

    Очень тепло и сочувственно относился Чуковский к литературоведу Илье Зильберштейну, подвергшемуся гонениям за книгу «Новое о Маяковском», где Маяковский показан не на пьедестале.

    Чуковский полностью солидаризовался с А.Твардовским, у которого речь Шолохова на Втором Всесоюзном съезде  советских писателей в 1954 году, когда тот поливал грязью И.Эренбурга, вызвала отвращение: «Жаль Шолохова. Он выступил постыдно. Каким отголоском проработок космополитов звучали его напоминания И.Эренбургу о том, что тот писал  и издавал в Риге в 1921 году, что тот принижает русских  людей и, наоборот,  возвеличивает евреев.» Под проработками космополитов А.Твардовский подразумевал   кампанию   против  «гурвичей и юзовских»  -  «безродных космополитов», скрывавшихся за псевдонимами,  развязанную  в официозе в январе 1949 года.
   
    В 1962 году Чуковский снова возвращается в мыслях к Эренбургу: «Вчера у меня был Паустовский. Уже поднимаясь по лестнице с одышкой, он сказал: «Читали «Известия» - насчет Ермишки?»  (имеется в виду  литературный   критик   Ермилов.   - А.К)   Оказывается,   в  "Известиях» целая полоса  занята  подборкой писем, где Ермилова приветствует темная масса читателей, ненавидящих Эренбурга за то, что он еврей, интеллигент, западник.» Паустовский и Чуковский полностью на  стороне Эренбурга.

   И еще раз имя Эренбурга упоминается Чуковским в связи с презрительным высказыванием Хрущева о нем на встрече правительства с интеллигенцией в марте 1963 года. А. Солженицин писал  о том, что встреча эта была «одной из самых позорных страниц всего хрущевского периода.» В.Каверин уже конкретно пишет об Эренбурге: «На  этой встрече Эренбург оказался главным объектом нападения. Книгу «Люди, годы, жизнь» Хрущев  оценил как «взгляд из парижского чердака на историю советского государства.» Эренбург пытался возражать… но был оборван и замолчал. Оскорбления сыпались  одно за другим… Вокруг него мгновенно образовалась пустота.» (В Каверин. Эпилог).  Нет нужды пояснять, на чьей стороне здесь симпатии Чуковского.

     Корней Иванович очень ценил Э.Казакевича: «Из него так и брызжет талант.»

    Особенно близкие  отношения сложились у  него с С.Я. Маршаком. На протяжении их долгой жизни и сотрудничества в сфере детской литературы Маршак не всегда импонировал Чуковскому, но перед  уходом Маршака из жизни последний стал ему очень дорог. Вот что пишет Чуковский в 1968 году:  «Вообще к сороковым  - пятидесятым   годам    мое   отношение   к  Маршаку   круто изменилось. Все мелкое и пошлое отпало, и он встал передо мною в ореоле  своего таланта и труженичества. Теперь,  когда он  приблизился к смерти, он как-то смягчился душой, и его трагическая  болезнь вызвала во мне острую жалость… я готов был плакать от горького восхищения силой его могучего духа.»

    В 1964 году, когда состоялся суд над Иосифом Бродским, вслед за чем он  был изгнан за пределы Советского Союза, Чуковский и Маршак отправили  в Ленинград в народный суд Дзержинского района телеграмму: « Иосиф Бродский  -  талантливейший поэт, умелый и трудолюбивый переводчик... Мы просим суд учесть  наше мнение о несомненной  литературной одаренности этого молодого человека.» Телеграмма была оставлена судьями без внимания.

    О Ю.Н.Тынянове в 1966 году: « В книге (автобиографии Тынянова ) нигде не говорится, что он был еврей. Между тем, та тончайшая интеллигентность,  которая царит в его «Визир Мухтаре», чаще всего свойственна еврейскому уму.»

    О своих секретарях  В.О.Глоцере и Кларе: «Очень помогает Владимир Осипович  -  идеальный секретарь   -   поразительный человек, всегда служащий чужим интересам и притом вполне бескорыстно. Вообще два самых бескорыстных  человека в моем  нынешнем быту  -  Клара и Глоцер. Но Клара немножко себе на уме  -  в хорошем смысле этого слова  -  а он бескорыстен самоотверженно и простодушно. И оба они  -  евреи, т.е. люди наиболее предрасположенные к бескорыстию (см. у Чехова: Соломон в «Степи»)». Интересно, что именно так воспринимает Чуковский этого чеховского героя. Примечательно,  что последняя фамилия, упоминаемая в «Дневнике», это Глоцер.

    Корней Иванович был необыкновенно  добрым и даже нежным по отношению к тем, кого  любил и ценил  -  к своим    коллегам   -   писателям,         простым       людям, встречавшимся в его жизни, к детям, которыми воспринимался как мудрый и любящий их дедушка  -  рассказчик. Сколько раз звучал по радио его завораживающий  голос, когда он читал свои чудесные стихи и сказки. Но из «Дневника» видно, каким  жестким и непримиримым становился Чуковский к тем, кто возмущал его: к бездарным прохвостам и черносотенцам Сахнину, Ермилову, Кочетову, Софронову, Маркову и т. п., или  двурушникам, трусливо прятавшим, как страус, голову в песок, типа Катаева, Суркова, Тихонова, Федина. В том числе и к антисемитам. С презрением пишет  он о Вадиме Кожевникове, который снес в ЦК  роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», вследствие чего роман арестовали. Это великое произведение   так  и  не  вышло  в  свет  при жизни писателя.  М.Суслов  -   член ЦК,  «серый  кардинал» при Хрущеве наложил вето на издание романа и пророчил, что он не будет издан еще десятки лет. Однако он просчитался. Роман был опубликован при Перестройке в 1988 году и стал эпохальным событием в литературе.

    1-го апреля 1966 года Чуковский пишет: «Подлая речь Шолохова   -  в ответ на наше  ходатайство взять на поруки Синявского так взволновала меня, что я, приняв удвоенную порцию снотворного, не мог заснуть… Черная сотня сплотилась  и выработала программу  избиения и  удушения интеллигенции. Я представил себе, что после этой речи жизнь Синявского станет на каторге еще тяжелее.» В этой речи на 23-ем съезде КПСС, напечатанной в газетах, Шолохов называет Синявского и Даниэля отщепенцами.

     С чувством глубокого отвращения Чуковский отзывается о некоем С.С. Цитовиче, пришедшем к нему на квартиру в 1964 году: «У меня такое впечатление, будто какая-то пьяная личность рыгнула мне прямо в лицо. Нет, это слишком мягко. Явился  из Минска некий Сергей Сергеевич Цитович и заявил,  подмигивая,  что у Первухина и Ворошилова  жены  -  еврейки,  что  у  Маршака  (как еврея)  нет чувства родины, что Энгельс оставил завещание, в котором  будто писал, что социализм погибнет,  если к нему примкнут евреи,  что настоящая фамилия Аверченко  -  Лифшиц, что Маршак в юности был сионистом, что Кони (Анатолий Федорович) был на самом деле Кон и т. д. Я сидел оцепененный от ужаса. Чувствовалось, что у него  за спиной большая поддержка, что он опирается на какие-то реальные силы.»
 
   В 1962 году Корнею Ивановичу  была присуждена Ленинская премия. Он пользовался  всенародной любовью, и власти, до этого третировавшие его за приписываемую ему  политическую крамолу, запрещавшие некоторые его произведения, все таки вынуждены были отдать ему должное. По этому поводу Чуковский, далекий от самолюбования,  писал: «… моя победа знаменательна, т. к. эта победа интеллигенции над Кочетовыми, Архиповыми, Юговыми и другими  сплоченными черносотенцами.»

    Он был чрезвычайно чуток и доброжелателен к своим друзьям и единомышленникам, в частности, к тем, кто не переносил антисемитов  -  черносотенцев. Такими людьми были Паустовский, Всеволод и Вячеслав Ивановы, А.Твардовский, его собственная дочь Лидия, талантливая писательница. О них упоминалось выше. К таким людям                можно еще отнести Сергея Владимировича Образцова, замечательного артиста, сказавшего главе Союза писателей РСФСР Леониду Соболеву, пригласившего его войти в новую редакцию «Литературной России» (1962):  «Я готов войти в новую редакцию, если там не останется ни одного маркова, а если  там появится антисемитский душок, я буду бить по морде всякого, кто причастен к этому.» Чуковский был полностью согласен с Образцовым и симпатизировал ему.

   Чуковский прекрасно понимал, что антисемиты в писательской среде вдохновляются  сверху и что сама политика    партии    имеет    антисемитский    душок.  Ему ненавистны были указания ЦК, политическая цензура. В связи с подготовкой к печати написанной им «Библии» в декабре 1967 года в «Дневнике» появляется  ироническая запись:  «… Была сегодня Ясиновская с радостной вестью: «Библия, составленная нами, в ближайшие дни выйдет в печать!!!  но  -  строгий приказ: нигде не упоминать  слова Иерусалим. Когда я принимался  за работу в 1967 году, мне было предложено не упоминать слова «еврей» и слова «бог». Я нарушил оба запрета, но мне в голову не приходило, что Иерусалим станет  для цензуры табу.»

     В 1968 году Чуковский встретился в Москве с израильским бизнесменом Шаровером, у которого хранился его портрет работы Репина. Чуковский отзывается о нем как об «учтивом и приятном человеке». Тот рассказал писателю, что Насер получил от своих русских друзей известие, что  Израиль готовил нападение на арабов. Израильский премьер предложил русскому послу убедиться, что это не так. Посол  передал предложение в Москву. Москва отказалась проверить. Напрашивался вывод о лицемерной политике Кремля, провоцировавшего нападение Египта на Израиль с целью его разгрома. Узнав об этом, Чуковский был потрясен. Дело обстояло как раз наоборот. Насер сам готовился напасть на Израиль незадолго до Шестидневной войны 1967 года.   

    С брезгливостью  вспоминает Чуковский о состряпанном Сталиным и его приспешниками  деле врачей (начало  1954 года) и с уважением о старейшем из академиков Г.Н.Сперанском. Чуковскому рассказала жена академика, что «когда арестовали профессоров  - « отравителей», в Медицинской Академии  выступил какой-то прохвост и стал клеймить «преступников». Потом сказал: «Попросим высказаться об этих преступлениях старейшего  из академиков Г.Н.Сперанского.»  Сперанский встал и сказал: «Я работал с  этими людьми и считаю,  что они чудесные  врачи,  благородные люди…»   В романе  Василия  Аксенова «Московская сага», позднее экранизированном,  потрясающе описывается подобная же сцена, героем которой  является врач с вымышленной фамилией  -  профессор Градов. Возможно, Сперанский был его прототипом.   

   Знаменательны слова Корнея Ивановича Чуковского,  записанные 4-го августа 1961 года: «Сейчас, когда  я сижу в комнате и пишу эти строки, его, Германа Степановича Титова мотает  в безвоздушном пространстве вокруг этой трагически  нелепой планетки  -  с ее Шекспирами, Львами Толстыми, Чеховыми, Блоками, Шиллерами  -   и  Эйхманами. » (подчеркнуто мной  -  А.К.)
    5 имен, символизирующих гуманизм, и  лишь одно,  символизирующее человеконенавистничество. Но таково  ли соотношение  сил добра и зла в действительности в те и нынешние времена?










    







        Еврейская душа Шостаковича

   Великий композитор 20-го века Дмитрий Дмитриевич Шостакович (1906  -   1975) не был евреем, и в жилах его предков не текла еврейская кровь. Но в нем было нечто, сближавшее его с евреями. Он был баловнем фортуны. Жизнь его складывалась отнюдь не гладко. В ней были взлеты и падения, подчас драматические, вследствие чего в его характере и его музыке были переливы света и сумрака, радости и печали, доходившей до скорби. Его судьба напоминала судьбу еврейского народа в России, и он сам, как никто из его соотечественников, отчетливо осознавал это сходство. В нем была  та еврейская ранимость и та вековая  еврейская скорбь, которую мы видим в рембрандтовских  еврейских портретах и в еврейских народных песнях на идиш, сочетающих  в себе и радость жизни, и трагизм от сознания горькой участи своего народа. Словом, в Шостаковиче жила еврейская душа.

      В этом не было ничего случайного. Он унаследовал прекрасные гены своих предков. Его праотцы по материнской линии были благородными людьми, стоявшими в оппозиции властям придержавшим. Прадед, из крестьян, ставший ветеринаром, участвовал в польском восстании 1830 – 1831 годов, за что был сослан в Сибирь. Дед примкнул к демократическому  движению "Земля и воля" в 60-х годах и тоже был репрессирован. Отец, получивший высшее образование в Петербургском университете, участвовал в шествии к Зимнему дворцу 9-го января 1905 года, хранил у себя нелегальную литературу и был арестован и сидел в царских застенках. Дед Шостаковича по материнской линии был управляющим приисковой конторой в Сибири и очень гуманно обращался со своими рабочими.

    Мать, Софья Васильевна получила прекрасное музыкальное образование и передала сыну любовь к музыке. Мальчик родился и воспитывался в Москве в благородной и интеллигентной семье. С детства ему прививали симпатии к обездоленным, в частности, терпимость и доброжелательность    к  евреям.   В  книге  воспоминаний  Шостаковича,
записанных с его слов его другом музыковедом Соломоном Волковым,
есть красноречивое  высказывание на еврейскую тему: "В нашей семье антисемитизм считали пережитком варварства. У нас антисемитов презирали, им не подавали руки." На всю жизнь Дмитрий Дмитриевич сохранил это теплое чувство к еврейству. К антисемитам он относился брезгливо и, узнавая о том или ином знакомом, что тот позволяет себе антисемитские высказывания, прерывал с ними всякие отношения.

   Судьба российского еврейства вызывала в нем трепетное чувство жалости. В той же книге Шостакович пишет:" Для меня евреи стали символами. В них сконцентрировалась вся человеческая беспомощность."

    Одним из критериев порядочности и интеллигентности человека служит его отношение к еврейству. К большому сожалению. случается, что талант или даже гений у некоторых людей еще не служит гарантией такой порядочности и интеллигентности (в литературе Достоевский, Гоголь, Кнут Гамсун, а в музыке Вагнер, Брамс, Свиридов). Шостакович такой раздвоенностью, к счастью, не страдал. В нем все  -  его личностные качества, его убеждения и его музыка были гармонично слиты в единое целое высокой человеческой пробы. Еврейство обязано Шостаковичу как его мужественной гражданской позицией в защиту еврейства, так и его  замечательными музыкальными произведениями, несущими на себе влияние еврейской народной музыки (четвертый квартет, первый скрипичный квартет, второй скрипичный квартет для виолончели с "Бубликами" в финале и проникнутые еврейскими мотивами музыкальный цикл "Из еврейской народной  поэзии" и первая часть Тринадцатой  симфонии с темой "Бабьего яра". 

   Так случилось, что жизнь его совпала с мрачной страницей российской истории, но и в самые трудные годы сталинщины он не сломался ни как гражданин, ни как композитор.

   В отличие от своих достойных упомянутых выше предков Шостакович не участвовал в политической борьбе, хотя юность его пришлась на период Октябрьской революции и первых лет советской власти. О политических его взглядах в этот период ничего неизвестно. Он целиком окунулся  в музыкальную стихию, и,  похоже,  кроме музыки его  ничего не интересовало. Его старт на музыкальном поприще был бурным.

               


    Шостаковичу не было еще и двадцати, когда он написал свою первую симфонию. В 1923 году она была исполнена как дипломная работа студента Петроградской  консерватории. Ее слушал знаменитый немецкий  дирижер  Бруно Вальтер, находившийся в это время с гастролями в СССР. Восхитившись творением юного композитора и познакомившись  с автором, он уговорил  Шостаковича переслать ему партитуру в Берлин. Симфония  с большим успехом прошла по концертным залам Европы и Америки. В Германии ею дирижировали Бруно Вальтер и Отто Клемперер, в Италии Артуро Тосканини, в США -  Леопольд Стаковский. К юному композитору пришла всемирная известность. Но дальнейший творческий путь его  не был увенчан розами, хотя, казалось бы,  своей первой симфонией он возвестил о себе и утвердил себя как талантливый композитор.      
   
   Дело в том, что его гений был  многогранным. Если бы он писал исключительно в манере традиционализма, он мог бы, наверное, жить спокойно в условиях  советского строя. Для карьерного роста у него были все возможности. Но он был человеком, презиравшем карьеру в мещанском смысле (почести, деньги, житейское благополучие). Для него смысл жизни  состоял в бескорыстном служении музыке, а через нее людям. Видимо, ему было близко понятие карьеры в том смысле, который вкладывал в это понятие Евтушенко в стихотворении "Карьера", ставшем частью вокального цикла в начале 13-ой симфонии Шостаковича. Не случайно оно включено в этот цикл:
     Все те, кто рвались в стратосферы,
     Врачи, что гибли от холер,  -
     Вот эти делали карьеру!
     Я с их карьер беру пример. (строфа из стихотворения)

    Но он пробовал силы в разных направлениях: традиционализме, модернизме, экспрессионизме и в каждом из них был велик. Такое разностороннее творчество не укладывалось в прокрустово ложе, предписанное   советской  культуре,   в частности,  музыке,  партийными
лидерами. В 30-е годы партийный контроль над культурой достиг такого чудовищно уродливого уровня, что писатели, художники,  композиторы 
не могли ни на  йоту отклониться от линии социалистического реализма без того, чтобы не оказаться в опале. Естественно, что стремление Шостаковича  выйти за рамки традиционализма не могло вызвать у чиновников, курирующих культуру  - словно культура нуждается в курировании   -   одобрения. Невежественные аппаратчики решали сами, что  хорошо и что плохо для народа. Первый удар был нанесен Шостаковичу в 1934 году за оперу "Екатерина Измайлова" по повести Н.Лескова "Леди Макбет Мценского уезда". Тогда в  "Правде" появилась критическая статья, а, в действительности,, ничто иное как testimonium paupertatis  (лат.: свидетельство невежества) ее автора. 

   Второй удар,  еще более сокрушительный, пришелся на январь 1948 года. И, наконец, в третий раз композитор испытал немилость властей в 1963 году, уже при Хрущеве. В первых двух случаях он подвергся травле за некий сумбур, скрежет, визг, которые усмотрели в музыке Шостаковича партийные держиморды от искусства. В третьем случае Шостаковичу вменялся в вину идеологический просчет. Реакция композитора каждый раз соответствовала  пушкинскому принципу "Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,  но ты останься тверд, спокоен и угрюм." В страшные сталинские времена он формально покаялся в, якобы, совершенных проступках,  но это покаяние было в духе Галилея. Вскоре после январского 1948 года разноса он написал остросатирический "Антиформалистический раек", где высмеивал невежд в музыке, в которых угадывались  Сталин и Жданов и им подобные.  Произведение это  пролежало в столе  более сорока лет и было впервые исполнено лишь в январе 1989 года в Вашингтоне.

     В 1948  году зловещая  туча нависла над российским еврейством. Одновременно наступила черная полоса в жизни  Шостаковича.
   В самом начале января, прослушав в Большом театре  с большим неудовольствием оперу В.Мурадели "Великая дружба", Сталин дает указание своим сатрапам в области культуры и искусства разобраться в том, что происходит  в современной советской музыке и дать ее деятелям соответствующую оценку, т.е., проще говоря, устроить разнос композиторам, ибо,  как решил вождь, дело ни в одном лишь Мурадели. Маховик настоящей травли композитора тут же приводится в действие. Уже через 4 дня экстренно  созывается совещание деятелей советской музыки совместно с высшими партийными руководителями. А.Жданов  -  главный рупор Сталина по вопросам культуры  обрушивается на Мурадели,  Хачатуряна,  Мясковского, Прокофьева, Шабалина и, разумеется, Шостаковича за формализм и анти-народность их музыки. При этом используется очень резкая лексика: "какофония",  "грубо",  "примитивно" и  даже "вульгарно". Шостаковичу припоминают старые грехи, описанные  в газете "Правда" еще в 1934 году в статье с красноречивым  заголовком "Сумбур вместо музыки" (см. выше).

   Совещание проходит с перерывами и заканчивается 18 января. И в тот же день из Минска   поступает  скорбное сообщение    о гибели Соломона
Михоэлса.  Шостакович испытывает двойное потрясение  -  от травли его как композитора и  от трагической вести  о своем друге  -  Михоэлсе. В тот же вечер  совершенно потрясенный и раздавленный он посещает квартиру дочери Михоэлса  -  Натальи и ее мужа композитора Михаила Вайнберга. Он не в силах говорить. Молча обняв обоих, Шостакович произносит: "Я завидую ему". И Шостаковичу, и Вайнбергам  ясно, что это не автомобильная катастрофа, а заранее спланированное убийство.

   Вскоре арестовали по обвинению в шпионаже Михаила Вайнберга. Не думая о  том, что в его положении небезопасно заступничество, Шостакович позвонил Берия, уверяя того, что Вайнберг ни в чем не виновен. Вайнберга выпустили на свободу, ибо дело его было шито белыми нитками.    

    Сам же опальный  композитор переживает тяжелейшие месяцы своей жизни.    Омерзительный фарс, инсценированный самим Сталиным, заканчивается опубликованием в газетах Постановления Политбюро "Об опере 'Великая дружба" Мурадели с последующими организационными
выводами, касавшимися не только его, но и Шостаковича с его единомышленниками. Против Шостаковича начинаются репрессии. Он лишен  звания профессора и изгоняется  из обеих консерваторий  - Московской     и          Ленинградской.   Его музыкальная исполнительская
деятельность приостанавливается. Единственное, что ему разрешено, чтобы как-то прокормить семью, это  писать музыку к кинофильмам. В эти месяцы  он пишет музыку к фильмам "Молодая гвардия", "Пирогов", "Мичурин", "Встреча на Эльбе". Разумеется, в музыкально  традиционном стиле с прекрасными мелодиями.

    Летом он снимал скромную комнатку в дачном поселке Комарово под Ленинградом. Однажды, прогуливаясь, он зашел в местную книжную лавку (по другим источникам, пристанционный книжный магазин). И здесь внимание его  привлек сборник под названием "Из еврейской поэзии". Этот сборник включал народные песни на идиш в переводе на русский А.Безымянского и других поэтов , подготовленный к изданию еще до войны профессором МГУ И.М.Добрушиным и литературоведом А.Д.Юдкевичем (оба евреи). Шостакович приобрел книжку и погрузился в чтение. Вот что он сам рассказывает в своих воспоминаниях: " Я подумал, что можно было бы рассказать о судьбе еврейского народа, выбрав несколько песен и положив их на музыку. Это  показалось мне важным, потому что я видел, как разрастается вокруг меня антисемитизм."  Работа над циклом захватила его на все лето1948 года, и к осени  цикл был закончен. Он состоял из двух частей. В первую часть входило восемь, а  во вторую  -  три номера. Первая часть соотносилась с дореволюционным временем и была написана в миноре, а вторая часть, относящаяся к советскому периоду, была окрашена жизнеутверждающим настроением, сквозь которое, однако, пробивались и грустные нотки. Это не были песни в прямом значении слова, а скорее  речитативы в стиле Мусоргского, которого Шостакович очень любил, и, по существу, представлявшими музыкальные сценки.

    Первая часть включает бытовые зарисовки: "Плач об умершем младенце" (перекликается с пушкинским "В еврейской хижине",  "Заботливые мама и тетя",  "Колыбельная (монолог матери с трагическим звучанием)", "Мой сынок краше всех в мире", "Ой, Абрам!"  " Брошенный отец" (душераздирающая сцена  между несчастным отцом и дочерью, полюбившей пристава и ради него оставившей  больного отца), " Песня о нужде" (хмельная плясовая), " Зима" (терцет).

    Вторая часть состоит из   трех  номеров: "Хорошая жизнь", "Песня девушки", "Счастье".
   В наиболее скорбной сценке первой части поражает своей убийственной будничностью описание короткой  жизни  и похорон младенца.
    - А в чем качали Мойшеле?
    - В люльке.
    - А чем кормили?
    - Хлебом да луком.
    - А где схоронили?
    - В могиле.
    - Ой, мальчик в могиле.
    - В могиле Мойшеле, в могиле.
    Но даже во второй части, предназначенной, как будто,  быть воспеванием счастливой жизни евреев при советской власти, таится с трудом сдерживаемая ирония. Заключительная миниатюра цикла так и называется "Счастье", но в  тривиальном   будничном походе в кино действительно ли  заключается  еврейское счастье?
   Я мужа смело под руку взяла.
   Пусть я стара и стар мой кавалер,
   Его я в наш театр повела,
   И взяли  два билета мы в портьер.
   ……………………………………….
   Какими благами окружена
   Еврейского сапожника жена.
   И в конце:
   Звезда горит над нашей головой.
 
   Этот эзоповский язык не мог скрыть для людей вдумчивых  протестную сущность цикла. "Цикл был откровенным протестом  Шостаковича против травли евреев в последние годы жизни Сталина",  - писала   в своих воспоминаниях "Мой отец Соломон Михоэлс" дочь Михоэлса  - Н.С. Вовси- Михоэлс.
 
     Только после смерти Сталина цикл "Из еврейской народной поэзии" был впервые исполнен в Малом зале Ленинградской консерватории 15.01.1955 года.  Первыми исполнителями были Зара Долуханова (меццо сопрано) и Алексей Масленников (тенор).

    В последние годы правления Сталина и при Хрущеве Шостакович снова в фаворе у властей. Ему возвращают звание профессора Московской и Ленинградской консерваторий. За кантату "Песня о лесах" на тему о восстановлении страны после военной разрухи, написанную  в патриотическом  духе,  он  удостаивается Сталинской премии. В  1954 году Шостакович получает звание  народного артиста СССР, в 1957 году становится секретарем Союза композиторов СССР. А в начале 60-х годов вступает в КПСС.

   Видимо, хрущевская оттепель пробудила в нем надежды на изменения к лучшему в стране. Но вскоре они рассеялись. В этом контексте Шолохова не переставала волновать еврейская проблема. Именно при Хрущеве беспрепятственно  разрастались антисемитизм и антиизраилизм, вышли в свет клеветнические работы "Израиль без прикрас" Т.Кличко,          Бегуна и Емельянова. К  этому времени, очевидно, относится пророческое высказывание Шостаковича, зафиксированное Соломоном Волковым в воспоминаниях: "Никогда не надо забывать об опасности  антисемитизма. Мы должны постоянно думать о ней, потому что зараза жива, и кто знает, исчезнет ли она  когда-нибудь." Как актуальны эти слова  в начале 21-го века!   

   Шостакович  снова испытывает непреодолимое желание вступиться за евреев против антисемитов, когда выходит в свет стихотворение Е.Евтушенко "Бабий яр", вокруг которого развернулась жаркая дискуссия. Стихотворение потрясло его и он, маститый композитор, звонит молодому поэту с просьбой разрешить ему использовать стихотворение в замышляемой им музыкальной поэме, которая позднее вылилась в 13-ю симфонию. С этого дня началось плодотворное сотрудничество композитора и поэта.

   Шостакович решил включить в симфонию еще несколько стихотворений Евтушенко, отражавших советскую действительность и
непосредственно не связанных с "Бабьим яром": "Юмор", "В магазине", "Страхи", "Карьера".  Строчки из последнего приведены выше. "Страхи" перекликаются со знаменитым стихотворением О.Мандельштама: "Мы живем, под собою  не  чуя страны…", воссоздавая зловещую атмосферу сталинского произвола, когда  люди боялись собственной тени.
    Потихоньку людей приручали
    и на все налагали печать:
    где молчать бы  - 
    кричать приучали,
    и молчать -
    где бы надо кричать.
    Музыкальный цикл  на стихи Евтушенко был целиком включен в первую часть  13-ой симфонии, впервые прозвучавшей в Москве в декабре 1962 года.

  Совместная работа Д.Шостаковича и Е.Евтушенко была заклеймена Хрущевым как антипартийная на том основании, что жертвами нацизма были не одни евреи на встрече с творческой интеллигенцией в  1963 году. Это был третий удар, нанесенный  партийной верхушкой  великому композитору. Не случайно последние музыкальные  произведения Шостаковича (вокальные циклы на слова Цветаевой и Мандельштама, Аполинера,  Рильке и Гарсия Лорки, 14-ая симфония) несут на себе печать уныния, тоски и скорби. Ухудшение здоровья, вызванное раком легких, от которого он страдал последние годы, приблизили его кончину   9 го августа 1975 года.
   Это был композитор, равным которому по степени близости к еврейству, не появлялся ни до, ни после него  в истории никто.






               
             Трумэн и его преемники

      Гарри  С.  Трумэн   (1945   -1953)   -  тридцать   второй   президент    США. Никто иной,     как  он,   человек,   преподносившийся     советской    пропа- гандой     как    посредственность   по контрасту    с  весьма   почитаемым в Советском  Союзе  его   предшественником   Франклином  Д.  Рузвельтом,  сыграл историческую роль в создании Израиля. Именно под  его руководством  Америка  стала  повивальной бабкой при рождении еврейского государства  и в дальнейшем, уже без него, взяла на себя покровительство и защиту Израиля в его  младенчестве,     детстве   и   юности.    Трумэн    задал   тон американской   политике   в   отношении  нашей  страны  на будущие   десятилетия.     Историки   считают,   что  Трумэн  руководствовался  политическими соображениями, посылая своего    представителя   в   ООН    голосовать   за   создание еврейского государства.  И это правда, хотя и не вся правда.
 
  Трумэн получил президентство после  внезапной смерти Рузвельта в апреле 1945 года, будучи вице-президентом. Накануне новых выборов в 1948 году положение правящей в то время Демократической партии оставляло желать лучшего. В ней происходил раскол. От нее отмежевались многие так называемые диксикраты – члены   Демократической партии от южных штатов. Одновременно созданная Генри Уоллесом Прогрессивная партия левого толка оттянула от Демократической партии часть голосов из еврейского электората. В то же время и Республиканская партия  во главе с ее лидером  -  кандидатом в президенты  Томасом Дьюи вела борьбу за еврейские  голоса, открыто поддержав американских сионистов. Над Демократической партией нависла  угроза провала на выборах.
 
   Складывалась парадоксальная ситуация. Американское еврейство, почему-то  всегда  поддерживавшее  Рузвельта, не слишком благоволившего  к евреям  и сделавшим очень мало для спасения жертв гитлеровского режима,  к его преемнику, настроенному гораздо более про-сионистски, относилось намного хуже, что и побудило Трумэна предпринять решительные шаги, чтобы завоевать симпатии евреев.
 
   Из политических соображений действовал тогда и Сталин, поддерживая создание еврейского государства. Однако  между их позициями была огромная разница. Сталину еврейское государство нужно было для противостояния английскому влиянию на Ближнем Востоке. Он рассчитывал  на то, что Израиль станет сателлитом советского блока. Правда,  вскоре его расчеты провалились.
   
Мотивация же Трумэна имела две составляющих. Помимо политического расчета, действовали и соображения  гуманистического характера. Об этом свидетельствует его политика по еврейскому вопросу, предшествовавшая голосованию в ООН.

    Трумэн был по-настоящему озабочен  судьбой еврейских беженцев после поражения Германии в 1945 году. Отправка перемещенных евреев в Палестину  представлялась ему одним из приемлемых решений. Одновременно он обдумывал возможность либерализации жестких ограничительных иммиграционных законов и разрешения многим перемещенным лицам, включая евреев, выехать в США.  С этой целью он дважды обращался в Конгресс с просьбой рассмотреть эту опцию. Примечательно, что вторичная просьба поступила 4-го октября 1946 года в религиозный  праздник евреев  -  День искупления  (йом кипур). В результате  был принят законодательный акт, разрешавший въезд в страну 200000  перемещенных лиц сверх ранее определенной квоты. А желание Трумэна направить в Палестину еврейских беженцев было  поддержано объединенной англо-американской комиссией и специальным  комитетом ООН по Палестине соответственно в 1946 и 1947 годах. 

    В отношении создания еврейского государства Трумэн  был настроен  менее решительно,  не будучи уверенным, что именно ООН является тем органом, который в состоянии решить    в  долгосрочной   перспективе   ближневосточную проблему. Кроме того, в самой администрации США у него  не было единодушной поддержки. В Пентагоне и госдепартаменте многие были настроены анти-сионистски. Убежденным противником создания еврейского государства был министр обороны Джеймс Форрестол. Американские нефтяные компании так же, как и английские, решительно противились этой идее. И все же Трумэн,  несмотря на сопротивление внутри страны,  примкнул  к про-сионистскому лагерю. Хочется думать, что он был совершенно искренен, написав  в своих мемуарах:  «Судьба еврейских жертв гитлеризма была предметом  моей глубокой личной озабоченности.»

    Драматическая история голосования в ООН по вопросу создания двух  государств на территории Палестины широко известна.  Поначалу не все складывалось благоприятно для евреев. Только личный  авторитет Трумэна и благодаря ему  влияние США на государства Запада повернули колесо фортуны в сторону создания еврейского государства. Благодаря энергичной поддержке Трумэна план раздела Палестины на два государства был утвержден 29 ноября 1947 года Генеральной Ассамблеей ООН 33 голосами против 13 при 10 воздержавшихся.

    После провозглашения государства Израиль 14-го мая 1948 года США были  первой страной, признавшей Израиль de facto и уведомившей  об этом израильское правительство. Более того,  в ходе обсуждения в ООН границ нового государства Трумэн воспротивился намерению отсечь от Израиля Негев, что было элементом плана посланника  ООН  на Ближнем Востоке Бернадота.

    В глазах американского еврейства, да и не только американского, Трумэн  сыграл роль христианского лидера, воплотившего в себе гуманистические идеалы. Еврейская община США  оказала  ему  мощную поддержку  на выборах 1948 года, и он с триумфом вернулся в Белый дом на новый срок.

   Вслед за Трумэном в Белый дом вплоть до настоящего времени один за другим вошли одиннадцать его преемников,  и  ни  один  из  них  не  изменил  его  курсу  на поддержание и упрочение дружеских связей и стратегического сотрудничества с Израилем. Независимо от того, какую партию тот или иной президент возглавлял - Демократическую или Республиканскую, ни одного из них нельзя упрекнуть в открытой враждебности к нашей стране по контрасту с кремлевскими властителями.  В СССР, исключая кратковременный период после провозглашения государства Израиль, а также несколько перестроечных  лет при Горбачеве, постоянно и беззастенчиво проводились анти-израильская  пропаганда и политика. Советские лидеры после Сталина, вероятно, не были такими  зоологическими антисемитами, как Сталин,  но и доброжелательностью к евреям не отличались. Враждебность советского руководства к Израилю проявилась в особенности во время Синайской кампании в октябре  1956 года и во время Шестидневной войны в июне 1967 года.  С каким высокомерием и с какими прямыми угрозами обратился в 1956 году тогдашний  председатель совета министров СССР  Булганин к Бен-Гуриону:  «Правительство Израиля играет судьбой мира, судьбой своего собственного народа. Оно сеет в народах Ближнего Востока такую ненависть к Израилю, которая, несомненно, наложит отпечаток на будущее Израиля и поставит под вопрос самое существование Израиля как государства.». Прямая поддержка Насера  советскими лидерами, снабжение Египта советским вооружением и военными советниками,  подстрекательская пропаганда против Израиля, готовность вмешаться в военные действия на стороне Сирии, если израильские войска продолжат наступление на Голанах в ходе Шестидневной войны, не оставляли сомнения в том, что власти СССР желали и предвкушали полный  разгром Израиля как государства.  Победа   Израиля  в  войне  заставила  их  сникнуть,   хотя   в русском народе и в армейской среде мужественный Израиль, успешно противостоявший трем арабским государствам, вызывал восхищение.
 
  Отношения же американских лидеров к Израилю и израильтянам   с   самого   начала   были   если  не  полярно противоположны, то, по меньшей мере, разительно отличны. Они определялись многими факторами.

    Во-первых,  огромную роль  сыграли  становившиеся все более тесными связи между Израилем и США и другими странами Запада в самых разных сферах: в демократическом устройстве,  экономике,  культуре,   науке,  религии,  быту. Английский язык стал ведущим иностранным языком в государстве. Его стали преподавать в обязательном порядке в школах. В сфере образования стали использовать  американскую методику контроля и оценки знаний. Постоянно расширялись деловые  и туристические контакты между США и Израилем. А касательно СССР этому мешал  вплоть до Перестройки «железный занавес». Израиль очень быстро высвободился из объятий  сталинского режима  -  лидеры правящей трудовой партии (Аводы), предположительно,  социалистического толка, обманули чаяния Сталина и пошли самостоятельным путем.

    Вторым значительным фактором оказалась  обширная  и политически влиятельная еврейская община Америки, превышавшая по численности еврейский ишув в Израиле. Голоса еврейского электората были жизненно необходимы любому кандидату на пост президента. Для российских  лидеров  в условиях автократического  строя поддержка их советскими евреями не имела  ровно никакого значения.

    В-третьих,  -  и этот фактор действовал не в пользу Израиля  -  Америка в известной мере экономически зависела от арабских стран,  учитывая их нефтяные богатства и экспорт нефти из мусульманского Ирана и  арабских стран.

    В-четвертых, хотя СССР и США как две великие державы постоянно находились в противостоянии друг с другом, то усиливавшемся, то ослабевавшем, США всегда проявляли  известную сдержанность, пытаясь не задирать «русского медведя», согласно английской поговорке «don’t trouble trouble until trouble troubles you»  (не буди лиха…)

    Наконец, неисправимые идеалисты американцы, проникнутые духом демократизма, никогда не оставляли и не  оставляют  надежды   приобщить  арабские  режимы  к  демократии. Об этом  свидетельствуют такие факты, как поддержка так называемых демократических выборов в Газе в 2005 году и поддержка «Арабской весны» с целью свержения засидевшихся правителей в 2011 году, что привело к  усилению экстремистского ислама. Этот фактор также не лил воду на мельницу израильтян.
 
   Вся эта сложная гамма перечисленных выше факторов, к которым нужно прибавить еще и личные, чисто человеческие  отношения президентов к евреям,  меру их симпатий, мотивировала линию поведения  американских президентов по отношению к Израилю. Одни симпатизировали Израилю в меньшей степени,  другие в большей, но всегда строили свою политику на основе постоянной, а не преходящей дружбы между нашими двумя странами.
 
   Американские президенты не были прямыми антиподами советских лидеров. Если советские лидеры были откровенно,  цинично  враждебны к Израилю,  то американские президенты не были безоговорочно враждебны к арабам и проводили достаточно взвешенную политику на Ближнее Востоке. Были случаи недопонимания, разногласий и даже конфликтов между лидерами США и Израиля, но они никогда не носили фатальный для Израиля характер. Они  напоминали скорее отношения  сына и отца, склонного скорее  пожурить  сына за какой-то проступок, нежели  сурово наказать его, и уж, конечно, не изгнать его из отеческого дома. Они заметно ухудшились в 50-х  годах    при  Эйзенхауэре   во  вторую   половину    его каденции, затем улучшились при Кеннеди и Джонсоне,  были не столь теплыми при Форде и Рейгане и пережили подъем при Клинтоне и  Буше младшем на стыке тысячелетий.
 
  Дуайт Эйзенхауэр (1953-1961) в 1956 году во время Синайской кампании направил письмо Бен Гуриону с категорическим требованием вывести войска из Синая. Впоследствии он сам признал, что этот шаг с его стороны был ошибочным. Когда разразилась Шестидневная война 1967 года, будучи экс-президентом, Эйзенхауэр направил президенту Джонсону послание, в котором писал, что США не должны препятствовать свободе действий Израиля, учитывая проявление Израилем доброй воли и его  уход из Синая в 1956 году и нарушение Египтом статуса кво.  Он называл  "делом чести" для Америки поддержать Израиль.

     В его каденцию из американского бюджета выделялись сотни миллионов долларов в фонд помощи Израилю. По его распоряжению, Израиль был также обеспечен значительным военным оборудованием.

    Не нужно забывать, что во время Второй мировой войны Эйзенхауэр был верховным  главнокомандующим союзных войск и сыграл большую роль в устранении  последствий гитлеровских преступлений в Европе. Под его  давлением французские власти ускорили процесс аннулирования анти-еврейских законов режима Виши. Аналогичным образом он действовал и в Западной Германии после падения нацистского режима. Под командованием Эйзенхауэра американские войска освободили десятки тысяч евреев из концлагерей. По его инициативе было создано несколько лагерей для перемещенных лиц, большинство из которых были евреями  -  бывшими узниками концлагерей,  в целях их  физической и духовной реабилитации.  Он также санкционировал доступ в эти лагеря десятков тысяч еврейских  беженцев из Польши и других стран Восточной Европы.

    Джон Фицжеральд Кеннеди (1961-1963) при всем его доброжелательстве к Израилю был противником израильской ядерной программы и требовал от Леви Эшколя допустить американских инспекторов в Димону, где находился атомный реактор.
    Вместе с тем он резко осуждал дискриминацию евреев в СССР и предпринял усилия по установлению мира на Ближнем Востоке, послав туда своих эмиссаров для разрешения проблемы палестинских беженцев.
    Еще будучи сенатором от штата Массачусетс, он внес на рассмотрение Сената два законопроекта,  предусматривавших иммиграцию в США евреев из Ближнего Востока, включая  10000  беженцев из Объединенной Арабской республики. В своей брошюре «Нация иммигрантов», изданной в 1959 году, он обосновывал  пользу иммиграции и роль ее в истории США.

   В 1960 году около  80%  американских евреев отдали свои голоса Кеннеди. На посту президента он продемонстрировал  дружбу с Израилем тем, что в три раза увеличил финансовую помощь ему и продал израильтянам  ракеты  земля – воздух  «Хок»  (букв.: Ястреб) для защиты страны от нападения с воздуха. Он распорядился о приведении к боевой готовности Шестого американского флота в Средиземном море,  когда провокационные действия Египта угрожали стабильности всего ближневосточного региона. Когда Советский Союз увеличил поставку оружия арабским режимам, Кеннеди предпринял ответные меры, усилив помощь Израилю в виде военного оборудования.

  Сложившееся у евреев, преимущественно американских, мнение о Ричарде Никсоне (1969 – 1974)как антисемите на основании его выпадов против американских евреев в обнаруженных в 2003 году звукозаписях его частных бесед едва ли можно считать справедливым. В них речь шла конкретно о евреях из лагеря его политических противников  - демократов. 

   Никсон оказывал давление на Голду Меир, чтобы Израиль присоединился к странам, подписавшим декларацию о нераспространении ядерного оружия. Однако Голда убедила его в том, что такое присоединение может подорвать безопасность ее страны. Он согласился.

    С другой стороны, он показал себя истинным приверженцем евреев и Израиля. В его ближайшем окружении было немало евреев, в том числе знаменитый Генри Киссинджер.

    В    отношении    Иерусалима    Никсон    согласился   на расширение муниципальных границ столицы за счет бывшей иорданской территории "в рабочем порядке" без афиширования.

    Но особенно велика заслуга Ричарда Никсона в победе Израиля в войне Судного дня 1973 года.
    Когда Никсон узнал ночью 9 октября о начале войны, на совещании в Белом доме он заявил, как свидетельствует его советник Уолтер Бейн, "что ни в коем случае не допустит поражения Израиля". Никсону советовали не слишком раздражать советских лидеров, но ему было на них наплевать.  Он немедленно отдал распоряжение о доставке в Израиль всего, что может понадобиться в ходе военных действий, включая вертолеты. За месяц с 14 октября  по 14 ноября было доставлено 20000 тонн военных грузов и сделано 566 рейсов. Грузы шли не только по воздуху, но и морем. Общая сумма  расходов составила около миллиарда долларов  -  впечатляющая цифра. 19 октября Никсон выступил перед Конгрессом и запросил 2,2 миллиарда долларов на военную помощь Израилю, чтобы сохранить баланс сил и обеспечить стабильность на Ближнем Востоке. Просьба была удовлетворена.

     Бывший президент Израиля Хаим Герцог так охарактеризовал Никсона: "Сказывались ли личные симпатии или антипатии на его отношениях Израилем? Он дал нам оружие и оказал нам нерушимую поддержку в тот момент, когда на карту было поставлено существование нашего государства… Для меня его деяния звучат громче слов."

   Джеральд Форд (1974-1978) позволил своему госсекретарю Г.Киссинджеру настаивать на возвращении Израиля к границам "зеленой черты" и игнорировал протест 76 сенаторов в поддержку Израиля. Чтобы не раздражать арабов. Он не выполнил своего обещания перенести американское посольство из Тель Авива в Иерусалим. В начале каденции  он  прекратил  поставки  оружия Израилю.. Лишь,   заполучив  согласие  Рабина покинуть Синай,  Форд возобновил эти поставки. Парадоксально, что Киссинджер, оказывавший большое влияние на Форда, был большим защитником арабов,  чем сам президент. 

   С другой стороны, именно в каденцию Форда были созданы предпосылки для заключения будущего мирного договора Израиля с Египтом. Американцы вытеснили Советский Союз из Египта в смысле политического влияния, что также устраивало израильтян. По договору между Фордом и египетским президентом Анваром Садатом, а затем Фордом и Рабиным произошло разъединение египетских и израильских войск летом 1975 года. По соглашению от 4.09.1975  Египет получил 5,5 % территории Синайского полуострова. В Синае создавалась буферная зона между двумя государствами, используемая Израилем для слежения за перемещением египетских войск.  Соглашение обеспечило проход через Суэцкий канал судов с невоенными грузами.
   
   В каденцию Форда в июле 1975 года Израиль провел блестящую операцию по спасению своих заложников в аэропорту Энтеббе в Уганде. Только две страны  -  ФРГ и США в Совете Безопасности ООН при обсуждении "агрессии Израиля против Уганды" поддержали Израиль. Посол США в ООН, в частности, сказал: "Правительство Израиля осуществило одну из самых замечательных спасительных миссий в истории."
   
В каденцию Рональда Рейгана (1981-1989) Америка поддержала антиизраильскую резолюцию Совета Безопасности, осуждавшую Израиль за бомбардировку атомного реактора в Ираке в 1981 году – случай беспрецедентный в отношениях между двумя государствами. Правда, американская поддержка резолюции была формальной, а фактически Рейган был доволен уничтожением атомного реактора.
   
   Затем возник конфликт между Рейганом и Бегином по поводу решения израильского правительства распространить   израильскую   юрисдикцию  на  Голанские высоты. В результате этого было приостановлено действие договора о стратегическом партнерстве Израиля и США.
 
   Однако этот конфликт был вскоре улажен, и обе  страны вернулись к стратегическому партнерству. Рейган не был восторженным поклонником Израиля, но зато был большим ненавистником СССР (вплоть до Перестройки) и не питал симпатий к врагам Израиля  -  Ирану, Ираку и Сирии.

    С молчаливого одобрения президента в июне 1982 года Израиль начал военные действия в Ливане, чтобы обезопасить свои северные города от обстрела палестинскими террористическими бандами, гнездившимися в Южном Ливане. У американцев не было причин симпатизировать ливанцам, ибо 18 апреля 1983 года было взорвано американское посольство в Бейруте, а через полгода там же штаб американских пехотинцев, и в конечном итоге им пришлось в 1984 году вывести свои войска из Ливана.   

    Весьма знаменательны слова Рейгана в "Обращении к американскому народу" 1.09.1982: "Я лично всегда внимательно наблюдал и поддерживал героическую борьбу Израиля за свое существование с момента его образования 34 года назад. … Я не собираюсь просить Израиль вернуться к этой ситуации. (к границам до 1967 года  -  А.К.)"

   В годы правления Джорджа Буша старшего (1989 – 1993) никаких заметных трений в отношениях между США и Израилем не наблюдалось. Более того, Буш в интересах безопасности Израиля сам инициировал его нейтралитет во время войны в Персидском заливе 1991 года, когда США применили военные силы против Ирака и добились падения режима Саддама Хусейна.
   
    Подводить итоги деятельности нынешнего президента Барака Обамы было бы преждевременно, ибо его вторая каденция еще не завершена. Однако на данный момент, а я пишу эти строки 25.04.2014, его усилия по устранению главной  опасности  для Израиля  - со стороны Ирана  с его ядерной программой  ощутимых плодов не принесли, так же как и попытки урегулировать израильско-палестинский конфликт.
 
 На этом фоне, в целом доброжелательном по отношению к Израилю президентов, особняком стоит фигура Джимми Картера (1977-1981). В своих предвыборных речах в целях обеспечения поддержки еврейского электората он подчеркивал нерушимость дружеских отношений с Израилем, что, по его мнению, правильно с моральной точки зрения. Однако, оказавшись в Белом доме, он последовательно занимал отчетливо про-арабскую позицию.

    Он настаивал на уходе Израиля к границам "зеленой черты". Считал, что арабы вправе претендовать на Иерусалим как часть будущего Палестинского государства. Он же поддержал псевдодемократический переворот в Иране, в результате которого лояльный по отношению к Израилю и США шах Рези Пехлеви был свергнут, а на смену ему пришел экстремистский исламский режим Хомейни. Тем самым Картер нанес непоправимый вред Израилю, последствия которого ощутимы до сих пор.

    Картер продолжал гнуть свою про-арабскую линию и после ухода из Белого дома. В 2006 году он опубликовал опус "Палестине мир, а не апартеид" с явной антиизраильской направленностью. Книга его посвящена страданиям палестинского народа в "государстве апартеида", каким он видит Израиль, и израильской агрессивной политике, и в ней нет осуждения палестинского террора. В свете всего  этого его деятельность едва ли можно считать соответствующей критериям филосемитизма. Он не был убежденным антисемитом, но видел ситуацию на Ближнем Востоке по-своему, искаженно.

    Однако волею судьбы парадоксальным образом его пребывание на посту президента оказалось благом для Израиля. Именно при нем состоялось событие, принесшее Израилю  несомненную  пользу.  26.03.1979  в  Вашингтоне был подписан мирный договор между Израилем и Египтом. Этим договором удалось расколоть арабский мир на два лагеря: откровенно враждебных Израилю арабских стран, таких как Сирия и Ирак, и умеренных во главе с Египтом. Этот договор действует и поныне, несмотря на драматические события весны 1911 года, связанные со свержением Мубарака. Он обеспечил на тридцать с лишним лет спокойствие на южной границе страны. Итак. малосимпатичный президент все же сыграл на руку Израилю.   
 
    А теперь о наиболее расположенных к Израилю президентах.   
    Президентская каденция Линдона Джонсона (1963-1969), преемника Кеннеди, совпала с Шестидневной войной. Президент избрал оптимально благоприятный для Израиля  -  с учетом политической ситуации  -  тактику поведения. Америка не могла открыто встать на сторону Израиля  -  это привело бы к крайне нежелательной для США конфронтации с СССР вплоть до военного конфликта. Все, что мог сделать Джонсон, это закрыть глаза на превентивную  атаку Израиля против Египта. И он сделал это. Перспектива наказать зарвавшегося Насера за блокирование Тиранского канала и изгнание наблюдателей ООН из Синая казалась Джонсону  заманчивой, и его вполне устраивало, чтобы сделано это было чужими, то есть израильскими руками. Незадолго до начала военных действий Белый дом направил срочное послание в Москву, содержавшее недвусмысленное предупреждение советскому руководству: «Соединенные Штаты будут рассматривать любое нарушение судоходства в Тиранском проливе как акт агрессии, против которой Израиль, по американскому мнению,  имеет право принять соответствующие меры защиты.» 2-го июня, то есть за три дня до войны посланник премьера Израиля Леви Эшколя Эврон, чтобы еще раз убедиться    в согласии    США,     связался   по  телефону  с советником президента Уолтером Ростоу. Из беседы следовало, что президент  дает Израилю зеленый свет. В сущности, это была санкция на атаку.

    Джонсон занял решительную позицию по отношению к СССР с самого начала войны. Он направил главе правительства СССР Косыгину еще одно послание, в котором напомнил об  обязательствах США защищать целостность и независимость Израиля. Одновременно он отдал приказ Шестому американскому флоту направиться в зону конфликта. Российские власти поняли замаскированную угрозу американского президента и не стали идти на рожон в своем рвении поддержать Египет и Сирию.   Им   пришлось   проглотить   горькую  пилюлю.   С молчаливой поддержки США цели войны были Израилем достигнуты.

   В книге американского писателя Германа Воука «Шесть дней» описывается, с каким восторженным энтузиазмом восприняли американцы  победу Израиля.  Доверенное лицо Белого дома  -  в книге это полковник ЦРУ Каннингхем  - говорит израильскому военному атташе: «Знаете, вы, евреи, изумляете мир,  возвращая себе землю, как и предсказывал в своих пророчествах Исайя. Может быть, наступил День Творца… вы причинили российскому коммунизму первый значительный урон в мировой политике со времен Ялты. На это способен только избранный народ.» Джонсон, следуя линии Кеннеди, продолжал оказывать не только политическую, но и экономическую и военную помощь Израилю. Так,  по его инициативе была разработана совместная американо-израильская программа по опреснению  морской воды с учетом огромной потребности Израиля в воде. В 1968 году на встрече в Вашингтоне с израильским премьером  Эшколем он удовлетворил  просьбу последнего о снабжении Израиля  реактивными самолетами – Фантомами.

    Такое расположение Джонсона к еврейству и Израилю, по-видимому, было не случайно. Он сам не был склонен распространяться о своем прошлом, в котором евреи играли не последнюю роль. Однако дотошные историки выявили в его родословной еврейский след. Оказалось, его мать  Ребекка Бейнс была наполовину еврейкой, а ее мать Руфь Хайфман еврейкой чистокровной. Симпатии к евреям были семейной традицией. Дедушка Линдона по отцовской  линии принадлежал к христианам – фундаменталистам, верившим в то, что евреи вернутся в Палестину и создадут собственное государство. Перед вступлением Линдона в должность дедушка, якобы, сказал ему: "Позаботься о евреях… считай их своими друзьями и помоги им, насколько можешь."
   
   Возвращаясь к прошлому Джонсона, связанному со Второй мировой войной, нелишним будет упомянуть, что он фактически спас сотни евреев от Холокоста. Рискуя своей карьерой и даже свободой, Джонсон, будучи сенатором в штате Техас, нелегально организовал пересылку американских виз евреям Варшавы. Более того, он обеспечил также нелегально иммиграцию сотен евреев в США через техасский порт Гольвестон. Его деятельность по спасению евреев подтверждена историками, беседовавшими с его политическими соратниками и членами семьи Джонсона.
 
   На протяжении всей своей политической карьеры Линдон Джонсон доказал, что он истинный друг Израиля.

   Билл (Уильям) Клинтон (1993 -2001) одержал победу на президентских выборах на волне внушительной поддержки еврейской общины Америки и больших ожиданий Израиля.
    В 1996 году А.Л.Шехтер писал в американском еженедельнике "Джуиш Херальд-Войс": "Клинтон -  лучший  президент для американской еврейской общины в нашей истории… Клинтон  -  самый надежный партнер из всех американских президентов в израильской истории." Своей деятельностью на посту президента Билл Клинтон подтвердил справедливость этих слов.
 
  В его каденцию пятеро из семи советников президента были евреями.
    При   нем   еврейские  организации  получали  40%  своих средств из федерального бюджета и бюджета штатов.

    Клинтон не щадил усилий для оживления ближневосточного мирного процесса. Он впервые встретился с Рабиным в марте 1993 года, и с тех пор завязалась настоящая дружба между двумя  лидерами. На встрече с Рабиным Клинтон обещал, что военная и экономическая помощь Израилю будет продолжаться в прежнем объеме.

    В июле 1993 года израильский ЦАХАЛ вследствие террористической  деятельности Хизбаллы на  северной границе вынужден был  войти в Южный Ливан. При посредничестве  США было выработано соглашение о  прекращении огня.

    В 1994 году при посредничестве Америки в октябре был подписан мирный договор между Израилем и  Иорданией, и в качестве жеста доброй воли Израиль  начал перебрасывать воду из реки Ярмук  в Иорданию.

    Спонсируемый США мирный процесс был неожиданно прерван чудовищным преступлением   -  убийством Рабина 5-го ноября 1995 года. В книге воспоминаний "Моя жизнь", 2004 Клинтон, вспоминая о шоке, испытанным им при известии об убийстве Рабина, пишет: "За два года нашей совместной работы у меня с Рабиным сложились необыкновенно близкие отношения, отмеченные искренностью, взаимным доверием и пониманием политических позиций  и образа мыслей друг друга. Мы стали друзьями в том уникальном смысле, когда люди объединены в борьбе за высокие идеи и праведные цели. С каждой новой встречей я  проникался к нему все большим уважением. Ко времени его трагической смерти я полюбил его так, как редко кого любил."

    Клинтон в числе руководителей 80 стран прибыл на похороны. Со слезами  на глазах стоял он у гроба своего друга. Произнес фразу  на иврите  -  «шалом, хавер». Эта фраза была сказана от чистого сердца и была выражением глубокой скорби. Она потом много раз повторялась СМИ как символ искренних симпатий американского народа и его президента к израильскому лидеру и народу Израиля.
   

    Несмотря на уход Рабина, Клинтон с прежним энтузиазмом пытался спасти мирный процесс. В 1996 году при его посредничестве состоялась встреча между новым премьером Нетаньяху и Арафатом в Уай-Плантейшн в Мэриленд. После девяти дней обсуждений в Белом доме было подписано соглашение о сотрудничестве между ООП и  Израилем. Палестинская автономия получала дополнительных 13% территории Западного берега, освобожденных из израильских тюрем террористов без "крови на руках", аэропорт и морской порт в Газе, безопасный коридор между Газой и восточными палестинскими землями и экономическую помощь. Арафат обязался прекратить терроризм против Израиля и немедленно перейти к переговорам об окончательном урегулировании конфликта с Израилем. Было также обещано исключить  из Палестинской хартии пункт об уничтожении Израиля. Арафат с присущим ему коварством фактически  так и не отменил  этот пункт. Клинтону стоило немало усилий с помощью короля Иордании Хусейна уломать строптивого Арафата и убедить его подписать соглашение.

   В декабре 1998 года Клинтон  посетил Израиль и удостоился  теплой встречи.
     В течение более 20 лет с 1992 года Клинтон переписывался с раввином Менахемом Дженеком из Нью-Йорка по религиозным и этическим вопросам. Нередко Дженек сопровождал президента в поездках в Израиль. В интервью нью-йоркской газете "Джуиш вик" 10.2.2013 Дженек  сказал: "Президент Клинтон был очень большим другом Израиля. Я видел его любовь к Израилю, и она была взаимной." 

   Продолжить спонсирование мирного процесса предстояло уже следующему американскому президенту Джорджу Бушу  младшему. (2001-2009)
     Буш искренне ненавидел антисемитов и недругов Израиля.
    В  своем  обращении  к нации в  2003 году он употребил две знаменательные фразы:
    "Я не устану призывать наших друзей повсюду в мире давать отпор любому проявлению антисемитизма."
   "Наши страны  (США и Израиль  -  А.К.) связывают общие ценности и беззаветная приверженность свободе."
 
  Войдя в Белый дом,  Джордж Буш  сын (2001 – 2009)   -  ярый поборник демократии, непоколебимый противник исламского террора и друг Израиля, был исполнен решимости покончить с  ненавистным  США и  Израилю режимом Саддама Хусейна в Ираке. В марте 2003 года разразилась война с Ираком,  а менее, чем полтора месяца спустя она закончилась, и уже 1-го мая из Вашингтона поступили победные  сообщения  о  сокрушительном   разгроме    Саддама  Хусейна.  Израиль,  как и при Буше отце, в войне  опять-таки по просьбе американцев не участвовал. Так, благодаря решимости Буша была устранена угроза безопасности Израиля со стороны  одного из самых враждебных арабских режимов.

    Буш сосредоточил свои усилия на израильско-арабском  направлении. В его каденцию был разработан план урегулирования под названием «Дорожная карта».  В его разработке, помимо самого активного участника  -  США, были задействованы остальные члены так называемого квартета  -  ООН, Россия  и Европейский союз. 28 –го апреля 2003 года представители квартета приняли основополагающие принципы. Предполагалось пройти три фазы до окончательного решения конфликта уже в 2005 году. В конечном итоге предусматривалось покончить с террором, создать независимое Палестинское государство, добиться от палестинцев признания Израиля как государства, определить  границы двух государств, решить судьбу Иерусалима и  палестинских беженцев и проблему водных ресурсов.

    В эти дни Буш  непосредственно обратился  к арабам  с призывом признать право Израиля на существование и безопасность и прекратить террористическую деятельность. Ответом было продолжение террора, и план так и повис в воздухе.

    В 2004 году, когда новый премьер Израиля Ариэль Шарон стал продвигать свой план по уходу из Газы, Буш приветствовал его и сказал, что это «крупный шаг в направлении мира». «Это решение,  - продолжил он,  -  представляет собой уникальную историческую возможность создать палестинское государство; успех этой инициативы заставит палестинцев выполнять свои обязательства, а США, в свою очередь, готовы оказать всю необходимую помощь тем,  кто готов идти  к миру и сражаться с насилием.»

    Увы,   добрые  намерения   и  поддержка  США  в лице  их лидера наткнулись на стену  палестинской враждебности в очередной раз.

   Подводя итог и сопоставляя заслуги американских президентов перед еврейством и Израилем и вину или ошибки некоторых из них, можно сказать, что их заслуги намного превышают вину и ошибки. Каждый из них вместе со своим госсекретарем становился покровителем и посредником в переговорах Израиля с арабскими странами и палестинцами. Не американские президенты и не израильские лидеры повинны в том, что их усилия неизменно разбивались о глухую стену арабского неприятия компромиссов. Вот уже 66 лет Израиль  живет под дамокловым мечом арабской ненависти и угроз. Этот меч не один раз опускался над ним, со скрежетом касался его бронированной защиты и отбрасывался прочь. И всегда залогом победы служили не только сильная воля израильтян и мощная израильская армия, но и моральная поддержка и помощь Америки во главе с ее президентом. Да будет так и впредь!








               


















Канцлер Германии искупает вину нации

    Конрад Аденауэр  (1876  -  1967)  был одним из немногих честных немцев, которые открыто противостояли  нацистскому режиму с самого его возникновения.

   Он  родился в католической семье и был сыном юриста,  служившего в Кельнском суде.  Получил юридическое образование. В возрасте 30 лет был избран членом муниципального совета Кельна от католической партии, а спустя 11 лет стал мэром города. Этот пост Аденауэр занимал с 1917  по  1933 год,  после чего был уволен нацистами. Оказавшись без работы, он испытывал финансовые трудности. Тогда на помощь ему пришли еврейские друзья,  о чем он сохранил добрую память.
   
   Его дважды арестовывало гестапо. В конце войны ему удалось бежать  из нацистской  тюрьмы незадолго до того, как  Рейнская область  была занята союзными войсками.
 
    После войны Аденауэр  становится лидером Христианско-демократического союза и избирается  канцлером Германской Федеративной республики. Избрание его  лидером Западной Германии  оказалось благом как для самих немцев, так и для евреев. Его разумный курс способствовал  возрождению Германии во всех смыслах, как в экономическом и в политическом, так и в моральном. Именно при нем  интенсивно шел процесс разоблачения  и наказания нацистских преступников.
   
   Советское руководство относилось к Аденауэру,  мягко говоря, недоверчиво за то, что он взял курс на  сближение с Западом.
 
  Одновременно шло сближение Западной Германии с Израилем. Здесь  сыграли роль  не только чисто политические соображения, но и личные чувства, испытывавшиеся  Аденауэром  по отношению к еврейству.


    В годы его правления в Израиле дискутировался вопрос о целесообразности требований от Германии компенсаций за причиненный евреям ущерб  в годы  Второй мировой войны. Идея обращения за компенсациями поначалу вызвала сопротивление со стороны различных групп еврейских жертв нацизма  как в самом Израиле, так  и за его пределами.  Многие считали,  что  зло,  причиненное нацистской Германией, по своей природе и своим масштабам было настолько велико, что его нельзя было компенсировать никакими деньгами.  Далее утверждалось, что обмен зла на «кровавые деньги» был морально и исторически отвратителен и мог в конечном итоге привести к политике забвения и прощения. Их оппоненты, напротив, считали, что  материальная компенсация никоим образом не повлияет на морально-исторические претензии евреев к нацистскому прошлому Германии.   
 
  В результате состоялось бурное двухдневное обсуждение проблемы компенсаций в Кнессете в январе 1952 года, и незначительным большинством в 61 против 50 при 5 воздержавшихся Кнессет утвердил обращение к  германским властям. Правительство Западной Германии во главе с Аденауэром откликнулось. Ведь он, подобно другим  благородным немцам, испытывал комплекс  вины  перед евреями за учиненный  гитлеровцами Холокост.

    В сентябре 1952 года в Люксембурге между Западной Германией и Израилем и международными еврейскими  организациями был подписан договор о репарациях.

    В своей собственной партии и за ее пределами в стране Аденауэр встретил оппозицию, но его политическая воля преодолела  препятствия,  и соглашение  вступило в силу и действует по сегодняшний день.

    Основной закон о репарациях, принятый Бундестагом, был дополнен за период  с 1953 по 1964 год  статьями, по которым значительные суммы компенсаций выделялись  не только индивидуальным лицам, но и еврейским общественным организациям на культурные и  образовательные нужды.

   В 1960   году   Аденауэр   встретился   в  Нью-Йорке  с  Бен Гурионом  и обещал продолжать финансовую помощь Израилю и после истечения компенсационного периода. Позднее он заявил  о намерении снабжать Израиль оружием. К сожалению, его симпатии к Израилю  пришли  в противоречие с политическим интересами.  Аденауэр опасался, что эта помощь оружием может привести к признанию арабами Восточной Германии, и его благие намерения не воплотились в жизнь.

    В 1966 году, спустя три года после его ухода с поста канцлера,  Аденауэр посетил  с частным визитом Израиль, где был тепло принят в качестве  гостя израильским правительством.
    В своей трехтомной книге воспоминаний (Erinnerungen),          опубликованной в 1966 году, Аденауэр пишет о своих теплых отношениях с Израилем и мировым еврейством.

    Так, свершилась историческая справедливость  -  на смену  германскому лидеру, уничтожавшему евреев, пришел лидер  -  друг еврейства  и  Израиля.
Белая ворона в черной номенклатурной стае

   Вторая половина восьмидесятых годов прошлого столетия. Веселая перестройка шагает по стране, которой очень скоро предстоит утратить наименование советской.  С трибуны съезда народных депутатов  звучат пламенные речи рыцарей Перестройки А.Собчака, Ю.Афанасьева, Г.Попова. В газетах портрет Собчака, юриста, заведующего кафедрой Ленинградского университета, идущего в Кремль на заседание съезда. Энергичный, решительный трибун с вдохновенным лицом. Бесстрашные следователи Гдлян и Иванов, собравшие компромат на коррумпированную верхушку в Узбекистане, готовые пригвоздить мошенников к позорному столбу. Вот-вот прозвучат подробности этого дела о следе, ведущем в Кремль. Новый лидер страны Михаил Горбачев разъезжает по стране, встречается с народом. Он немного косноязычен, не оратор, но какая звучит уверенность в правильности избранного пути, какая исходит от него энергия, какая целеустремленность! И какой контраст с его предшественниками, "кремлевскими старцами" – Брежневым, бормочущим по бумажке: "Объявляю Олимпиаду открытой.", или с Черненко, ведомого под руки к избирательной урне!
   
    Молодая поросль экономистов во главе с Е.Гайдаром предлагает смелые решения по выводу страны из глубокого кризиса, в который ее загнал брежневский застой. Ф. Бурлацкий выступает с новыми разоблачениями Сталина и его приспешников. Появляются в продаже и библиотеках "Дети Арбата" А.Рыбакова, "Зубр" Д.Гранина, "Белые одежды" П.Дудинцева и, наконец, как венец этой разоблачительной литературы долгожданные "Жизнь и судьба" и  "Все течет" В.Гроссмана     Освобождается     из    ссылки     в    Горьком    благороднейший из людей Андрей Дмитриевич Сахаров  -  совесть нации. Врезается в память его чуть сгорбленная фигура стареющего человека с тихим голосом, разоблачающего преступления советской военщины в Афганистане с трибуны съезда под возмущенные возгласы депутатов  -  националистов. Это последняя его речь перед кончиной. Б.Ельцин, твердым шагом торжественно направляющийся к трибуне съезда, чтобы положить на стол свой членский партийный билет.
 
    Опустошаются полки магазинов, зато умы наполняются новыми, свежими мыслями, а сердца заразительным, пьянящим чувством свободы, гласности и волнующего предвосхищения обновления и перемен к лучшему.

   Можно было бы вспомнить еще многое из того живого, тонизирующего, как  прохладный ветер после душного зноя, что несла с собой Перестройка.
   
     Но вместе с этим наступающие перемены несли с собой и нечто иное. На
волне Перестройки, поначалу чистой и прозрачной, стала подниматься муть. Рухнули плотины, сдерживавшие человеческую скверну, и все грязное, пошлое, подлое, алчное, эгоцентричное стало прорываться наружу. Из бутылки был выпущен националистический джин.
   
  "Союз нерушимый республик свободных" оказался не столь уж нерушимым, а республики не столь уж свободными, и союз стал разваливаться, как карточный домик. Отсутствие культурных традиций нормального демократического общества вылилось в неслыханный разгул ксенофобии. Начались кровавые столкновения в Нагорном Карабахе, претендовавшем на отделение от Азербайджана и присоединение к Армении, в Грузии и прибалтийских республиках.

    В России снова поднял голову антисемитизм. Возникло общество "Память", открыто шельмовавшее евреев. Со снятием цензурных запретов, как грибы, стали возникать на благодатной почве гласности в центре и на местах газетенки с откровенным черносотенным душком. Чем далее, тем все более сгущалась атмосфера национальной нетерпимости, и антисемитизм стал приобретать угрожающую форму.

    Но запущенную машину Перестройки уже никто и ничто не могло остановить. Зов времени вызвал к жизни новых и решительных людей, готовых сломать систему. На виду у всех был новый лидер, о котором давно мечтали сторонники коренных реформ. Но не сразу стало известно о конструкторе машины Перестройки, которого впоследствии назвали архитектором Перестройки и отцом гласности. Им оказался Александр Николаевич Яковлев.
   
   А.Н.Яковлев (1923 - 2005) вышел что называется из глубинки. Его родина  -  ничем не примечательная ярославская деревня Королево, каких тысячи в России. Не удивительно ли, что причудливой судьбой этому человеку с крупными, если не сказать грубыми, чертами лица и окающим говорком выходца из ярославских крестьян была предназначена роль великого реформатора? От студенческой скамьи на историческом факультете Ярославского пединститута путь его шел через партийные инстанции (Высшую партийную школу, Ярославский обком партии, аппарат ЦК КПСС, Институт мировой экономики и международных отношений) наверх в Кремль на позицию второго человека в стране. Достижения и заслуги его были огромны: доктор исторических наук, академик РАМ, блестящий публицист, автор более 25 книг, переведенных на английский, японский, французский, китайский, немецкий, испанский и другие языки, обладатель многочисленных отечественных и зарубежных наград (от Германии, Польши, прибалтийских республик), почетный доктор Эксетерского университета в Англии.
   
    А.Н.Яковлев это редчайший, если не уникальный в своем роде, пример человека, который, будучи представителем власти, более того, взошедшим на самую вершину ее, восстал против нее и стал ее могильщиком. У него рано открылись глаза на правду, задолго до Перестройки. Он понял, что взятый на вооружение его партией  марксизм  -  это  "религия ненависти, мести и атеизма". Так писал он во вступительной статье к "Черной книге коммунизма", 2001. Там же он так  отзывался о коммунистах,  людях "толковых, глупых и просто дураках:  "Но  все  они  были  циники.  Все  до  одного,   и я в том числе. Прилюдно молились лжекумирам, ритуал был святостью, истинные убеждения держали при себе." Не трудно представить, какое омерзение вызывала у него система. Мог ли он порвать с ней?  Возможно, для этого требовалось какое то особое мужество. Но он избрал путь, в конечном  счете, оправдавший себя  -  оставаться внутри системы, но медленно, целенаправленно подтачивать ее основы, маскируясь под преданного ей слугу. Неоднократно в своей книге воспоминаний "Омут памяти", 2001 Яковлев пишет о том, что приходилось лукавить, прикрываться авторитетом Маркса и Ленина, чтобы искусно и методично шаг за шагом разрушать систему. Не столько из чувства самосохранения, сколько потому, что прямая и решительная атака на режим не будет понята народом, а нужна тактика постепенного формирования нового сознания.  И эта тактика себя оправдала.
 
   Переломным моментом в судьбе Яковлева можно считать выход в свет его статьи "Против антиисторизма", напечатанной в  "Литературной Газете" 15 ноября 1972 года. Суть ее сводилась к критике узколобого национализма и "квасного патриотизма". Яковлев понимал, что еще не пришла пора вступать в бой с отечественными националистами и антисемитами с открытым забралом. И все же в этой статье можно было разглядеть, по меткому замечанию Л.Радзиховского в статье "Еврейский заступник". Еврейское слово, 2005, "под марксистском гримом простое человеческое чувство: омерзение к националистам, ксенофобам." "Марксисткая ветошь", к которой прибегнул Яковлев, чтобы сбить с толку оппонентов, так называемых "почвенников" (славянофилов  20-го века) не спасла его".

    И хотя он не дал в статье развернутой критики антисемитизма, подтекст был очевиден, и на него, как бык на красную тряпку, тут же набросилась свора тогдашних националистов. Тон задал писатель М.Шолохов, пославший возмущенную телеграмму в ЦК. Резонанс был очень сильный.
Одни негодовали, другие, соглашаясь в душе с Яковлевым, молчали, боясь открыто поддержать его. Он в то время занимал пост заведующего отделом ЦК по пропаганде,  пост значительный, но не ключевой. Его отправили послом в Канаду, что было понижением служебного статуса. Удивительна близорукость властей. Они едва ли подозревали, что такая ссылка могла только пойти на благо Яковлеву. Пребывание на должности посла в Канаде стало прекрасной питательной средой для его идеологии подлинного демократа. Л.Радзиховский пишет: " За 12 лет там, глядя на мир открытыми глазами, Яковлев окончательно "дозрел", убедился, какой жалкой мерзостью является вся  советская идеология. Копил силы, чтобы реально изменить систему."
 
   И вот  "дозревший" Яковлев возвращается в Москву. На его возвращении настоял М.Горбачев. Под покровительством Горбачева, ставшего вскоре генеральным секретарем компартии, Яковлев быстро поднимается по оставшимся до самого верха ступенькам иерархической лестницы:  завотделом ЦК > секретарь ЦК  > кандидат в члены Политбюро  >  член Политбюро. К началу Перестройки в 1985 году стратегическое направление реформаторской деятельности стало ясным для Яковлева: во внешней политике это ориентация на Запад с его общечеловеческими ценностями, всемерное укрепление связей как с Западом, так и с Востоком, во внутренней политике -  гласность, многопартийность, рыночная экономика, интернационализм. Став в конце 1988 года во главе Комиссии политбюро по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями 1930  - 40 и начала 50-х годов и ознакомившись с тысячами документов репрессированных, он воочию убедился в кровавых преступлениях сталинского режима. Видимо, именно тогда созрела в нем уверенность в необходимости коренной ломки социалистической системы и радикальных преобразований.  Но уже тогда наметилось расхождение между ним и Горбачевым в концепции реформ. Горбачев все еще надеялся на сохранение неких преимуществ социализма, он еще верил в возможность "социализма с человеческим лицом". У Яковлева не было иллюзий на этот счет. Он настаивал на вынесении смертельного приговора советскому строю. Этой линии на безусловный отказ от прошлого он придерживался до конца дней.      В 1990 году он слагает с себя обязанности      секретаря      ЦК      и       члена       политбюро.

   На  предложение  стать  генеральным секретарем компартии он отвечает самоотводом. В 1991 году, порвав с компартией, создает вместе с Э.Шеварнадзе альтернативу КПСС  -  "Движение  демократических реформ", а затем в 1995 году становится председателем Российской партии социалистической справедливости.

     В предыдущих очерках этой книги неоднократно утверждалось и иллюстрировалось примерами, как демократизм, широта кругозора и признание общечеловеческих ценностей закономерно ведут к филосемитизму, а узость мышления и национализм к антисемитизму. Яковлев – убедительный тому пример. Антисемитизм был противен его природе, и он с ним боролся.
   
   Нашумевшая статья 1972 года  -  это вызов антисемитизму. Вступить в борьбу с антисемитизмом, который  не исчез с разоблачением Сталина с его людоедством, было актом большого мужества. В брежневские времена на государственном уровне антисемитизм принял обличье воинствующего  антисионизма. Еще задолго до Перестройки, в начале семидесятых годов прозвучал одинокий голос Яковлева. И уже тогда он считал необходимым восстановить дипломатические отношения с Израилем. Возвращенный из канадской ссылки в Москву Яковлев настаивал на дипломатическом признании Израиля, хотя антисионисты называли Израиль фашистским государством. Горбачев медлил, как во многих вопросах, и только в октябре 1991 года уже при Ельцине дипломатические отношения России с Израилем были восстановлены.
   
   В девяностых годах, когда первые, по выражению Яковлева, "серебряные годы"  Перестройки с их романтизмом, с надеждами на нравственное очищение общества, остались позади, Яковлев призывал к суду над большевистским режимом и резко выступал против антисемитизма как позора России.  "Яковлев,  -  пишет Радзиховский в упомянутой выше статье,  -  был одним из немногих активных борцов с юдофобией в высшей советской власти. Вернее, "не одним из немногих", а единственным." В 1997 году  он   стал инициатором   и     редактором        сборника       статей "Государственный антисемитизм в СССР. От начала до кульминации, 1938 -  1953."

    В книге "Омут памяти" есть раздел "Война с евреями" (стр. 206 -210), в котором Яковлев останавливается на кровавых преступлениях сталинизма против советских евреев: разгроме еврейского антифашистского комитета, деле врачей, подготовке к массовой депортации всех советских евреев на Восток, оголтелой антисионистской кампании пост-сталинского периода. Он пишет, что и в начале нового столетия антисемитизм не изжит: "Сегодня в стране существуют 150 фашистских и антисемитских газет. Действуют многочисленные организации  подобного же рода, которым открыта дорога  на выборах как в законодательные, так и в исполнительные органы. Многие выходки антисемитов, демонстрирующих обществу свои погромные взгляды, открыто использующих лексику и атрибутику фашизма, остаются безнаказанными." Эти слова актуальны и по сей день.

   Его борьба с антисемитизмом в рамках общей кампании перестроечных реформ, хотя и поддерживалась либеральной интеллигенцией, не прошла для него даром. На него ополчились новоявленные черносотенцы из "Памяти" с А. Прохановым во главе. Некоторые из них стали искать его мифические еврейские корни. Так было с Рембрандтом, так  было с Эйзенхауэром и другими знаменитостями, благоволившими к евреям. Вспоминая о своем разговоре с Яковлевым в эти годы, Радзиховский пишет, что Яковлев сказал ему, что общество "Память" направило в его деревню целую экспедицию,  чтобы  выяснить, "точно ли Яковлев  -  Яковлев. Может быть, Янкелевич".
 
   Нашлись и такие, что объявили его, как некогда Горького, подкупленным евреями и даже американским шпионом. Преследование превратилось в настоящую травлю.

     Еще в июне 1987 года, т.е. в разгар Перестройки, появилась листовка "Остановить Яковлева". Ему припомнили статью 1972 года, в которой он пытался, якобы, "облить грязью славное прошлое России". Писали, что назначение его членом Политбюро  "будет  означать  полную  свободу  действий  для  космополитов и затыкание ртов патриотов". Яковлева открыто поносили как русофоба.
 
   На 28-ом  съезде партии летом 1990 года распространились листовки следующего содержания: "Поставить и решить вопрос об ответственности нынешнего руководства КПСС во главе с М.С.Горбачевым и А.Н.Яковлевым за экономический и социальный кризис в стране, межнациональные конфликты, подрыв ее безопасности, развал Варшавского Договора и всей системы социализма, о соответствии деятельности Горбачева и Яковлева занимаемым постам в партии и пребывании в ней." Почувствовав настроение  большинства участников съезда, Яковлев сам отказался от всех занимаемым им постов, а в 1991 году был исключен из партии.

   Травля достигла высшей точки в начале 90–х На первомайской демонстрации несли плакаты со словами "Яковлев  -  агент мирового сионизма", "Яковлев агент ЦРУ", плакат Яковлева, "в которого стреляет солдат с текстом "На этот раз промаха не будет." (Омут памяти) 

    Глава КГБ В.Крючков, ставший вскоре одним из лидеров ГКЧП, готовившего государственный  переворот, по словам Яковлева, "проныра" и "что-то близкое к негодяю", организует слежку за Яковлевым, всячески пытается очернить его в глазах Горбачева и отдалить его, чтобы покончить с его влиянием на генерального секретаря. Когда это не удается, он навешивает на Яковлева ярлык агента американской разведки. Яковлев требует от прокуратуры расследования. Расследование его оправдало, но Крючков был настолько отвратителен в глазах Яковлева, что тот не настоял на привлечении его к суду  -  не хотелось руки марать.

     К сожалению, в этой борьбе, как пишет Яковлев, Горбачев его не поддержал. Горбачев не ответил ему на письмо, в котором Яковлев просил принять меры против хулиганов. Не откликнулся он и на два открытых письма в защиту Яковлева его сторонников: первое в 1990 (ненапечатанное) и второе в 1991 году, опубликованное в "Известиях". В числе друзей и единомышленников Яковлева  -  подписантов этих писем были лучшие представители либеральной российской интеллигенции :     Б. Окуджава,      О. Ефремов,     Д. Лихачев,   А.Адамович,  В.Раушенбах, В.Дудинцев, Ф.Искандер, Д.Гранин, Б.Васильев. Л.Разгон и другие. Горбачев хранил молчание.

    Националисты не унимались. Яковлева стали обвинять в развале Советского Союза. Это было несправедливо и абсурдно. Он был как раз против Беловежских соглашений, против распада СССР, хотя и поддерживал Ельцина в демократических реформах и был на его стороне во время августовского путча ГКЧП в 1991 году. Яковлев стоял за сохранение союза республик, хотя и на других началах, нежели коммунисты с их диктатом Москвы. Идею федерализации в структуре объединенного государства  он высказывал еще Горбачеву в его бытность лидером страны. Тот отверг ее. В своей речи на 28-ом съезде компартии Яковлев четко сформулировал свою позицию в вопросе об отношении между народами, входящими в союз: "Я категорически против любого национализма, но и за то, чтобы развивалось все подлинно национальное по самому широкому фронту: язык, культура, добрые традиции, все то, что и характеризует народ. И чем он малочисленнее, тем больше такта и внимания требует." Но противники оставались глухи к его словам.

    Яковлев приветствовал приход нового лидера страны  -  молодого и энергичного В.Путина  с  его программой преобразований. Однако уже в первую президентскую каденцию Путина  Яковлева стали настораживать два обстоятельства. Первое состояло в попытках президента реанимировать  кое-что от похороненного, казалось, навсегда большевистского прошлого. Яковлев упоминает с горечью установку перед зданием ФСБ барельефа с фигурой Ю.Андропова, инициатора бессмысленной и жестокой войны СССР в Афганистане и гонителя диссидентов. Конечно, не без ведома и согласия Путина. Второе, что вызвало тревогу Яковлева, это неоднократные высказывания президента о необходимости "сильного государства".  Словно он предчувствовал, что ностальгия по сильной власти и твердой руке приведет к культу нового вождя. Словно он предвидел, что имперские амбиции правительственных кругов приведут к тому, что  Россия начнет отторгать от независимых республик и присоединять к себе территории своих соседей (Южную Осетию от Грузии в 2008 году, Крым от Украины  весной 2014 года).

    С горечью  осознавал он, что "серебряные годы" Перестройки не во всем дали желаемых результатов. Но в Яковлеве уживался реформатор  - прагматик с романтиком и мечтателем. Сквозь грусть, пронизывающую последние страницы "Омута памяти", пробивается надежда, что когда-либо воплотятся в жизнь идеалы, служению которым он отдал столько сил. Он пишет: "На Земле неизбежно, неотвратимо воцарится новый хозяин  -  его Величество Интеллект." и "Человек постепенно будет становиться патриотом планеты. Каждый начнет в той или иной степени воспринимать себя не только русским, японцем, китайцем, американцем, итальянцем, немцем, нигерийцем, но и землянином, ибо биосфера на всех одна." Замечательные слова!

     Тихо и незаметно ушел он из жизни. Человек, осветивший народу свет в конце туннеля, ныне почти забыт в России.

    Известный российский историк Г.Костырченко, назвавший Яковлева "самым ярым обличителем режима" в некрологе, опубликованном в российской еженедельной газете "Еврейское слово" 1.11.2005 писал: "Угас один из светочей российской демократии А.Н.Яковлев."















   











Симпатичный посол малосимпатичной  державы

   В девяностых годах минувшего столетия имя российского посла было у всех на устах в Израиле, и это имя  -  Бовин ассоциировалось со всем тем лучшим, что осталось у репатриантов позади, в России.

 Это был поистине необычный посол, соответствовавший необычной  странице в истории России, открывшейся с наступлением Перестройки и развалом Советского Союза. Как и нас, на эту святую землю  его принесли ветры  Перестройки.

Когда кто-то из  журналистов заметил,  что  «его персона  не укладывается в традиционные рамки»,  Александр Евгеньевич  с присущим  ему юмором отпарировал: «Это естественно. Я вешу 130 кг. Уж какие тут рамки…»

Дело, конечно, было не в его физическом весе. Дело в том, что он мало соответствовал  расхожему представлению  о после как чиновнике, неукоснительно следующем инструкциям министерства иностранных дел.
  Жизнь и карьера его складывались неординарно. Родился он в Ленинграде в 1930 году, получил  юридическое образование в Ростовском университете, работал  судьей, продолжил образование на философском  факультете Московского университета, закончил аспирантуру там же в 1959 году, получил работу в редакции  журнала «Коммунист», главного партийного органа страны, затем оказался в аппарате ЦК  КПСС,  с 1972 года работал политическим  обозревателем популярной газеты «Известия» и, наконец, в 1991 году неожиданно был назначен  послом сначала СССР, а затем Российской Федерации.  Таким образом, он был не только юристом, но и журналистом - аналитиком и еще  ученым -  философом, политическим  деятелем и дипломатом. Диапазон его деятельности соответствовал  широте его кругозора и глубине эрудиции.  Словом, это был человек уникальный.  Он был коммунистом и при Перестройке  не скрывал этого, хотя мода на коммунизм прошла. Ведь он верил в коммунизм с человеческим лицом. Позднее, в конце жизни Бовин  признался, что  ошибался,  не учитывая человеческой природы, которая еще не созрела для справедливого общества. Он  был атеистом и не стыдился этого, хотя с Перестройкой пришла также мода на веру в бога.

 Работая в аппарате ЦК и  в  газете «Известия», Бовин  ни под кого  не  подстраивался, ни перед кем не пресмыкался,  был искренним, насколько это оказывалось возможным в условиях «морально-политического единства» брежневского времени, не боялся высказывать суждения, не совпадающие с официальными. Ярким примером этого  послужила его позиция по Фолклендскому  кризису в 1982 году, когда Аргентина неожиданно  предъявила свои исторические права на Фолклендские острова и сделала попытку  захватить их. Это была военная  авантюра, и Британия  дала отпор аргентинским поползновением. Советский Союз официально встал на сторону Аргентины, и из всех популярных комментаторов один лишь Бовин поддержал Британию откровенно и во всеуслышание.

 Но существовала гораздо более веская причина, нежели инакомыслие по поводу Фолклендского кризиса, по которой израильтяне встретили назначение Бовина послом с таким энтузиазмом. Как он пишет  в своей минибиографии, он «слыл филосемитом». При встрече с Бовиным в начале его пребывания в Израиле одна израильская журналистка справедливо заметила: «Можно сказать, мы Бовина читали «между строк». А евреи, не избалованные объективным отношением к себе со стороны системы, испытывали к вам еще и благодарность. Ведь вы не скрывали или почти не скрывали, что вам  претит  однозначная  про-арабская  направленность советской политики.»

 По понятным причинам, будучи  в Советском Союзе, Бовин не мог в полный голос выражать свое возмущение отечественным  антисемитизмом.    В Израиле  он  смог  более откровенно  и пространно высказываться об антисемитизме, вызывавшем у него отвращение. При всем том, что положение официального лица ставило его в жесткие рамки и нередко в щекотливую ситуацию. Прибытие  в Израиль человека, слывшего филосемитом, и не просто человека, а посла великой державы связывалось в умах людей с надеждой на поворот политики на Ближнем Востоке в пользу Израиля. Увы, надежды эти во многом не оправдались и не по вине Бовина.
   
   В  одном из своих  интервью  журналистам  в первый  го   своей каденции Бовин признался:  «Должен  сказать  честно,   что я действительно люблю страну пребывания. Очень  много занимался Израилем, был против той анти-израильской  позиции, которую мы занимали почти 30 лет  -  это было большой ошибкой. Потом  как-то так вышло, что моя первая жена была еврейкой, и я понимал, какие проблемы стоят перед этим народом.»
   
 В числе  евреев,  с которыми  он   был  дружен  в  России,   Бовин   с  большим  теплом    отзывается   о  своей   подруге   юности  Марте Исааковне Розенберг, с  которой  он  сблизился на первом курсе университета и с которой началась его  «еврейская биография».  В марте 1993 года Марта Исааковна, жизнь которой в России не сложилась, приехала  в Израиль  и поселилась в Бер-Шеве. Чуть  больше года прожила она в Израиле и скончалась от тяжелой болезни.  С грустью пишет Бовин в своих мемуарах:  «Когда мы с Мартой  целовались на ростовских скамейках, кто бы мог подумать, что мы расстанемся, разойдемся по разным мирам  где-то  на краю пустыни Негев…»
   
Бовин   неоднократно  возвращался  к вопросу  об антисемитизме, прямо говоря, что антисемитизм в СССР долгое  время был почти официальной политикой.  Он с горечью вспоминает о преследовании евреев в сталинские времена. По случаю открытия в Иерусалиме 29 июля 1992 года памятника  жертвам  советского  режима  он   опубликовал в одной из русскоязычных газет статью «Я  плачу вместе с вами.» В ней он вспоминает, как за 40 лет до открытия памятника     были    расстреляны     выдающиеся    деятели еврейской культуры, возглавлявшие Еврейский антифашистский комитет. Статья содержит  проникновенные строки: «Я не был палачом и не был жертвой. Но я был частью, неотъемлемой частью того большинства, молчание которого сделало возможным появление палачей и жертв».  И в конце статьи он просит прощения за Россию у людей Израиля.

    Увы, Россия не поддержала своего посла. Более  того,  его обругали  за эту статью в газете  «Правда».    Бовин   пишет: 
«Цветы продолжали прорастать.» Он вспоминает и позорное «дело
врачей», спровоцированное  по указке Сталина. В это время он заканчивал Ростовский университет.  Его  невеста, еврейка, стала адвокатом в Краснодаре. Бовин каждый вечер навещал свою будущую тещу  -  врача, которой угрожал арест. Теща была ветераном  войны  -  «вся огромная еврейская грудь в орденах и медалях.». Прекрасно понимая, что все дело врачей это гнусная провокация, он сочувствовал ей. 

    Бовин сознавал и то, что с Перестройкой в России не было покончено с антисемитизмом.  Существование  пресловутой  «Памяти» вызывало у него тревогу. Конечно, такие  страшные вещи, которые случались при Сталине, повториться не могли. И все же… Правда состояла в том, что при      принципиально      негативном       отношении  российского  правительства к антисемитизму  делалось  далеко  недостаточно  для  пресечения антисемитских  вылазок со стороны «Памяти» и других  политических  сил. Бовин не закрывал глаза и на то, что  даже в Государственной  думе есть  лица типа Мокашева и Кондратенко, откровенно  выражающие  антисемитские взгляды. Есть они и в научной среде (Шафаревич). Он пишет:     « Перестройка     покончила    с    антисемитизмом, который насаждался сверху. И одновременно создала условия (свобода!) для пробуждения, реанимации наглого, шумного антисемитизма, так сказать, «низового», характерного  для  люмпенизированной, маргинальной части  общества, а также  части политиков, чей умственный потолок  не может подняться выше «заговора»  -  не  важно,   заговора ЦРУ, заговора Мосада или того же «жидо-масонского». Слышу возглас: «А Шафаревич?» Отвечаю. Шафаревич  -  постыдное  для русской, советской интеллигенции исключение. Для любого порядочного  человека.» Антисемитские  проявления в России,  вызывавшие тревогу в Израиле,  вызывали тревогу  и у самого Бовина. Будучи послом и испытывая ответственность за нормализацию отношений между двумя странами, он неоднократно обращался в МИД России с призывами к борьбе с антисемитизмом.  Он подчеркивал,  что делал это  не в израильских, а в российских интересах. В декабре 1993 года он писал в МИД: «… здесь очень нервничают по поводу антисемитских выходок наших «фундаменталистов». Точнее, по поводу пассивного отношения властей к этим выходкам. Не следовало бы  более энергично использовать закон? В конце концов это нужно нам  с точки зрения отношений не только с Израилем, но и со всем цивилизованным миром, да и  собственной совестью  тоже.»
   
 Однако  при всей своей озабоченности проблемой  Бовин не сомневался, что с государственным антисемитизмом в России покончено навсегда.  Но так ли  уж обоснован был его оптимизм в этом отношении?  События в его каденцию  на посту посла и в особенности после его отбытия на родину в 1997 году показали, что на этот счет есть большие сомнения. Заигрывание российского руководства с террористической организацией  Хамас,  снабжение исламистского сирийского режима оружием, препятствия решительным действиям со стороны Америки против Ирана  -  все это  отнюдь  не говорит  в пользу   про-израильской,   а следовательно, и в пользу про-еврейской политики. Это  ли не проявление антисемитизма на самом высшем уровне? Сводя заявления о неприятии антисемитизма к чистой  декларавтивности,  Россия, как и ее предшественник Советский Союз, действуя в  тех же самых традициях про-арабской политики,  продолжает  вставлять палки в колеса Израиля. И неожиданное, на первый взгляд, прекращение каденции  неудобного посла в 1997 году было вполне  ожидаемым.       Марионеточному       новому       министру иностранных  дел нужен  был  марионеточный посол.
 
  Все   годы  пребывания   на  посту  посла   Бовин   открыто  демонстрировал свое дружелюбное отношение  к Израилю и израильтянам. Он восхищался Иерусалимом, утверждая, что это один  из двух его любимых городов,  второй  -  Нью-Йорк. Замечательно сказано им: «Между этими полюсами  -  Нью-Йорк и Иерусалим  -  вольтова дуга,  которая (пока) освещает путь прогресса.» Он называл Иерусалим святыней, но не в религиозном смысле, в связи  с понятием Бога, а в связи с его великой  историей, совершенной людьми, и потому что Иерусалим это символ  двух культур  -  иудейской и христианской.
   
 Посетив Иерусалим, он побывал в Яд Вашем и был потрясен. «Там есть зал,  -  писал он,  -  посвященный убиенным детям. Описать это невозможно. Память о каждом ребенке  -  свеча, соединяющая  с Богом. Таков замысел. Но,  по-моему, после  этого зала в Бога  верить невозможно. Нет и не может быть  Бога, который допустил все это…»

    Он   с   большим   интересом   относился   к   израильским традициям,  посещал синагоги,  приобщался  к еврейским религиозным праздникам,  еженедельно  в познавательных целях читал очередную главу из Торы, проявлял живейший  интерес к событиям культурной жизни. Ему довелось посетить  выставку картин Марка Шагала. Он произнес  на открытии выставки речь, содержавшую  в концентрированном   виде  глубокий    анализ    творчества великого художника. Он отметил как национальный,  так  и космополитический  характер творений Марка Шагала.
    Бовин        неоднократно         комментировал        события  полувековой истории Израиля и всякий раз относился к ним с пониманием, приводя объективные факты и оправдывая действия Израиля, хотя и в сдержанной, без эмоций манере. В его кратком изложении Шестидневной войны 1967 года сквозит уважение к израильтянам, одержавшим победу. Он вспоминает, что, будучи в это время в Москве, он, как и многие, симпатизировал Израилю,  понимая,  что  война была спровоцирована арабами, хотя к этому чувству  примешивалась    обида    за    свое    государство,    которое снабжало  арабов оружием, а это оружие себя не оправдало.  («Такое было ощущение, будто тебе закатили оплеуху.»)
 
 Зато уже  без всяких оговорок  он   одобряет  проведенную Израилем   операцию  Энтеббе   в   1976 году.     Его  краткое  изложение  фактов в объективной  манере завершается  двумя предложениями, выражающими полную  поддержку операции: « Многие тогда осудили Израиль.  -  Его оправдала история.»
    Бовин   выражал    полную  поддержку   политике   левого правительства. И в личном плане он был расположен к Рабину, Пересу  и президенту Эзеру Вейцману. С ними он неоднократно встречался и проникся к ним уважением. Одобрительно   отзываясь   о левых,   Бовин,    однако,   не испытывал  антипатии  к их оппонентам  из правого лагеря  -  Ариэлю Шарону и Рафаэлю Эйтану. С последним он особенно сблизился, участвовал с ним в застольях и по-дружески называл его Рафулем. Недоверчиво относился лишь к Нетаньягу, подозревая его в чрезмерном честолюбии.  («Был заметен перебор по части эгоизма.») Он старался понять, если не оправдать позицию правых в таких очень сложных и неоднозначных проблемах как проблема Голанских высот, палестинских беженцев и других.
 
   В мемуарах  Бовина обращает на себя внимание одна  любопытная вещь. Если об израильских лидерах он отзывается уважительно,   либо сдержанно  и дипломатически тактично, то к лидерам своего государства он относится без подобающего послу  пиетета  -  то осуждающе, то раздраженно, а подчас иронически, если не сказать насмешливо. Он ценил Ельцина за его демократичность, за политическую волю, за вклад в Перестройку, но порицал за пьянство. Иронически описывается визит другого российского высокопоставленного лица - мэра Москвы Лужкова.   
   
    С  сожалением  констатирует Бовин,    что  на  многие  его запросы Москва вообще не реагировала. Так, он считал крайне несправедливым, что от  уехавших из России евреев в принудительном порядке  было отобрано гражданство. Гражданство,     по   мнению   Бовина,    должно   быть    им возвращено без каких-либо условий. К этому вопросу он снова возвращается в августе 1993 года, когда был принят закон РФ о гражданстве, вошедший в силу в июле того года. Согласно этому закону, можно восстановить российское гражданство без каких-либо условий. Однако на деле это оказалось не так. Бовин пишет:  «Россия поступила  неблагородно… Мы дважды обманывали своих  граждан. Первый раз, когда брали по 500 рублей за автоматическое  лишение гражданства. Второй раз, когда стали брать деньги  за так называемое восстановление гражданства «в порядке регистрации». В законе  сказано: «Бывшие  граждане РСФСР, лишенные гражданства  или утратившие  его без их свободного волеизъявления, считаются восстановленными в гражданстве Российской Федерации.» Считаются восстановленными  -  и точка. Без всяких, согласно смысла Закона, поборов и бюрократических процедур. Однако чиновники,  в руках которых была реальная власть, реальное право толковать законы, решили по-другому. Они не привыкли извиняться, не привыкли краснеть за Россию. Извиняться и краснеть приходилось нам…»   Прошло  почти двадцать лет с тех пор, когда написаны были эти строки, но элементарная справедливость до сих пор не восстановлена.
 
    Парадоксальная ситуация   -   посол другой страны больше радеет за интересы своих бывших соотечественников,  нежели власти  страны их нынешнего проживания.
 
  В 1995 году Бовин послал запрос в министерство социального обеспечения России относительно возможности выдачи пенсии тем репатриантам, которые выехали в Израиль   до  1-го января  1992  года.   Ответа  не  последовало.

    Еще раз  нужно  подчеркнуть,  что  Бовин  был  человеком искренним, чуждым какого-либо лицемерия. Лишь в щекотливых ситуациях он дипломатично, изящно, с юмором увертывался от прямого ответа, прямой реакции. На встрече с Арафатом, когда тот полез к нему с поцелуями, он вежливо отстранился, сказав при этом, что целуется только с дамами. Подтекст был таков: с террористами не целуюсь.    
   
  Совершенно  искренне  во  всем  поддерживая  внешнюю политику Израиля, Бовин неодобрительно отзывался о некоторых аспектах российской  политики. Так, военные действия в Чечне он, приватно, конечно, и в своих мемуарах называл авантюрой и даже преступлением. Очень скептически относился к роли России в ближневосточных событиях и осуждал ее  одностороннюю,  явно про-арабскую позицию. Оставаясь искренним, он не всегда расхваливал и Израиль, хотя это касалось лишь явлений внутренней жизни. Абсорбцию  репатриантов он называл  историческим подвигом государства. В то же время он не щадил  израильскую бюрократию и неоднократно  гневно жаловался на хамство чиновников в аэропорту по отношению к прилетающим из России. На вопрос газетчиков о том, что ему не нравится в израильтянах, Бовин прямо отметил «дефицит  деликатности, излишние, как мне кажется, развязность, неопрятность, бесцеремонность на улицах и в общественных местах.» И тут же добавил:  «О некоторых проявлениях указанных «качеств» даже говорить неудобно». Израильтяне и не думали на него обижаться за эти   высказывания,    сознавая    их    справедливость.   
 
   Зато обиделись за другое, хотя и не все. Бовин позволил себе неуважительно отозваться о главе из Торы при всем том, что он считал ее великой книгой. Что же сделал Бовин?  В интервью,  которое  он дал   журналу «Алеф»  в ноябре  1996 года, комментируя главу «Таво» из книги  «Дварим», он сослался на всевозможные кары, которые постигнут тех, кто уклонится от заветов Бога, расценив это как оправдание насилия. Так, в сущности, оно и есть. Однако со всех сторон посыпались гневные  отклики на это высказывание. Позднее Бовин сожалел, что не выразился в более смягченной форме.

    Наступили новые времена. На пост министра иностранных дел был назначен Е.Примаков, придерживавшийся антизападной политики. По злой иронии  судьбы Примаков, бывший ранее другом Бовина, оказался именно тем человеком, который его и сместил. Сделано ли это было по инициативе  сверху,  от самого Ельцина, или по собственной инициативе, так и осталось  неясным. Бовину дали  понять,   что  чем  раньше  он  сдаст  дела,  тем  лучше,  несмотря на то, что израильские врачи рекомендовали ему пройти шестимесячный курс реабилитации в Израиле  после операции на коленях. В мае 1997 года он покинул страну, оказавшись, по существу,   persona non  grata  в  Израиле  для российского  руководства.
    Пришли  новые  времена,   которым   не   соответствовала    фигура Бовина.  С грустью  прощался  он  с Израилем,  и  с грустью   прощались  с ним израильтяне  и  репатрианты в особенности.
    
    Размышляя  о будущем  Израиля,  Бовин писал  в декабре  1995   года:   «… у   Израиля    -    неарабского   государства в   арабском  окружении   -   есть   все  шансы   выжить.   Но шансов остановить для себя историческое время, оставаться специфически  еврейским  (в религиозном, а не в этическом  значении этого слова) государством, таких шансов нет.» Сбудется ли это спорное пророчество, покажет время.
 
  Мало  что  известно  о   его  последних годах,   Писал   для    «Известий»,  закончил  работу  над  мемуарами, названными  «Пять  лет  среди  евреев  и  мидовцев».   Постперестроечное время поглотило его, и вскоре, в 2004 году он ушел в небытие. Он много сделал и пытался сделать для улучшения  израильско-российских отношений, и осталась о нем память как о друге евреев, как о человеке, пытавшемся сломать стену  русского антисемитизма и равнодушия.
Все высказывания А.Е.Бовина, приведенные в очерке, взяты из его книги "5 лет среди евреев и мидовцев", 2000.
















   












Английский писатель и историк обличает антисемитизм

   «Ни один народ не стоял так твердо, как евреи, на том, что у истории есть цель, а у человечества судьба. Еще в самом начале своего коллективного бытия они верили, что ими найден заданный свыше путь рода человеческого, поводырем  для  коего должно послужить их общество. Причем роль свою они проработали удивительно подробно и героически держались за нее перед лицом неимоверных страданий. Многие из них до сих пор веруют в нее. У других она трансформировалась в нечто подобное желанию Прометея даровать людям прогресс силами и средствами самих людей. Взгляд евреев стал прообразом многих великих мечтаний человечества, преисполненных надежд и на Провидение и на Человека.»  -  эти возвышенные слова апофеоза евреям содержатся  в прологе к замечательной книге английского историка Пола Джонсона. Они задают тон всему повествованию и убеждают в том, что автор книги  -  истинный друг евреев.
   
   Пол Джонсон (родился в 1928) чрезвычайно яркая и разносторонняя личность. Окончив Оксфордский университет и пройдя службу в армии, он начал свою карьеру с журналистики. В  возрасте 27 лет он становится заместителем  редактора французского журнала «Реалитэ», что свидетельствует о прекрасном владении не только английским, но и французским. В 1949 году Джонсон занимает пост главного редактора. Будучи  журналистом, он  побывал практически во  всех сколько-нибудь значительных странах мира, беря интервью у виднейших политических деятелей  -  президентов и премьер-министров и выступая с лекциями  перед  академическими и общественными кругами. Он становится настолько влиятельной   фигурой,    что   два  английских   премьера    -     Маргарет   Тэтчер    и   Тони   Блер пользуются его услугами как  советника по политическим вопросам.

С 1955 года Джонсон сосредоточивается на исследовании и популяризации  новейшей  истории.  История становится его  страстью. Его наиболее известная фундаментальная работа  -  «Современность  -  мировая история 20-х - 90-х  годов»  переведена на множество языков.



 Книга Джонсона «Популярная история евреев» (A History of the Jews),  изданная в 1987 году,  признана одной из лучших  -  если не лучшей  -  из работ нееврейских авторов об истории еврейского народа.

Она имеет, по меньшей мере,  три  достоинства: 1. обширный фактический материал, основанный на многочисленных источниках,  2. удивительно выразительный язык,  делающий чтение ее  захватывающим, и, наконец, 3. эмоциональную вовлеченность автора, неизменно сочувствующего  и симпатизирующего еврейскому народу.

 Джонсон подробно прослеживает  четырехтысячелетнюю историю евреев и ни на одном из ее этапов не находит повода для  осуждения  евреев  в  чем  бы  то  ни  было. Напротив. Он восхищается «невероятной стойкостью» евреев, называет евреев «самым упорным народом» в истории, пишет о евреях как о «первых великих рационализаторах в мировой истории», неоднократно подчеркивает их миролюбие и терпимость к другим народам и т. д.  Он пишет об огромном вкладе евреев в мировую культуру и культуру народов,  среди которых они жили и живут в галуте, (в богословие, философию, науку, искусство, литературу и экономику). Он пишет о великих мыслителях - евреях   -  Маймониде, Спинозе,  Фрейде, Эйнштейне и многих других, без достижений которых невозможно представить современную науку.

 С презрением и негодованием отзывается Джонсон о евреях  -  отщепенцах типа Карла Маркса, сталинских сатрапах  -  мехлисов и кагановичей и израильских террористах  из «банды Штерна».

 Через всю книгу проходит тезис о возрождении через страдания, сопутствующие всей истории евреев. Парадокс истории, как убедительно  показывает и доказывает Джонсон, состоит в том, что страдания евреев никогда не были  ими заслужены и не имеют никакого оправдания.  Сменялись  эпохи, сменялись правители, и после относительного затишья снова накатывались волны дикой ненависти к евреям, сопровождавшейся  насилием.

 Одним из ярчайших примеров этого служит то, что произошло в Германии в середине 20-го века. Джонсон пишет:  «Способные евреи обожали Германию, поскольку это было лучшее в мире место для работы. Современная еврейская культура была преимущественно немецкой по форме.»  и через несколько страниц: «Евреи играли важную роль в  веймарской культуре, как явление она бы без них не состоялась.» И далее перечисляются наиболее выдающиеся деятели немецкой культуры  -  евреи.  Это Арнольд Цвейг, Леон Фейхтвангер, Альфред Нейман и другие  (писатели), Яков Хейфиц и  Владимир Горовец (музыканты),    Рихард   Штраус (композитор), Карл  Штернгейм и Артур Шнитцлер (драматурги), Эрнст Любич и Билли Вильдер (режиссеры) и многие другие. Германские антисемиты же не нашли ничего умнее,  чем обвинить этих людей в присвоении немецкой культуры.
   
    Джонсон дает глубокий анализ истории антисемитизма, возникшего в Европе с первых же веков расселения евреев в христианских странах. Он акцентирует непропорциональность между небольшой численностью еврейского населения и их  социальной значимостью. Во время Христа в Римской империи насчитывалось около 8 миллионов  евреев. К 10-му веку их численность упала до 1 - 1,5  миллионов в странах рассеяния, что составляло всего лишь 0,2 % населения. Однако, как бы мало  не было евреев в общей человеческой массе,  они  вызывали  бешеную  зависть  и   злобу. Вызывали  прежде всего ростовщичеством.
   
    Будучи историком, Джонсон хорошо понимал, подобно его предшественнику Вальтеру Скотту, причинно-следственые связи в историческом процессе,  ускользавшие от  внимания даже мыслителей - гуманистов разных веков.   Ростовщичество было чуть ли не единственной сферой, оставленной европейским евреям христианами, в которой они могли добывать себе средства  существования. «Неверным», каковыми считались евреи, милостиво  разрешалось заниматься этим презренным, с точки зрения христиан, делом. Если бы евреи не взимали проценты в разумных пределах  -  и это подчеркивает Джонсон,  отдавая должное их честности и порядочности   -  они бы просто не могли существовать. Парадокс состоял в том, что  евреи, оказывая услуги христианам, услуги, облегчавшие жизнь христианам,  оказывались  при этом жертвами преследования.  Он пишет: «… финансовый гнет на евреев был  значителен в тех местах, где неприязнь к ним была особенно сильна; если же евреи пытались противостоять этому, давая займы под проценты неевреям, то их  непопулярность, а в итоге и гнет  усиливались. Так, евреи оказались в порочном кругу.» Этими словами английский историк дает красноречивую и логически неопровержимую отповедь праотцам современного антисемитизма.

 Немало страниц  в этой фундаментальной работе посвящено европейскому антисемитизму новейшей истории, преимущественно  -  и это вполне понятно и оправдано  -  антисемитизму немецкому и  русскому.

 Из всех стран западного мира самую печальную славу в преследовании еврейского народа снискали Германия и Россия. Между этими двумя странами есть существенная разница в характере, масштабе и временной протяженности воинствующего антисемитизма. Если в Германии он охватил сравнительно кратковременный период  -  около двух десятилетий, зато имел чудовищные последствия - шесть миллионов жертв,  то в России, как подчеркивает Джонсон, он никогда не прекращался, хотя и уступал немецкому по интенсивности.

 Джонсон поднимает один из сложнейших вопросов новейшей     истории    -       как      могла     одна     из     самых цивилизованных стран мира за короткий срок опуститься в пучину дикой расовой ненависти и уничтожения целого народа?  Он пишет: «Для Германии истребление евреев было не просто массовым убийством по сути. Это было массовым самоубийством. Как же это могло случиться?»  Отмечая, что исследования    по    этому    вопросу    составляют     целые библиотеки, он считает, что исчерпывающего объяснения этому  феномену  до  сих  пор  не  существует.  Он  и  сам  не претендует    на то, чтобы дать исчерпывающее объяснение, но пытается раскрыть наиболее важные, на его взгляд, причины.
 
Одной  из  таких  причин он считает прямое последствие Первой мировой войны, т. е. уязвленное национальное самолюбие немцев, понесших в ней поражение. Евреи оказались удобным козлом отпущения, на котором можно было облегчить душу.
   
    Во-вторых, Первая мировая война вызвала всплеск насилия в немецком обществе,  которое  было  до этого самым законопослушным и миролюбивым во всей Европе и,  хотя антисемитизм существовал и ранее, но не в агрессивной форме. Джонсон обращает внимание и на такие существенные факторы  как  антисемитская  эмигрантская волна из России, захлестнувшая Германию, и страх перед большевизмом,  ассоциируемым с еврейством, так как среди большевиков, пришедших к власти, было немало евреев. Опять- таки  удобно было именно на евреев  направить гнев толпы.


 В-третьих, разразившийся экономический кризис конца    20-х  -  30-х годов также лил воду на мельницу агрессивного антисемитизма. Здесь опять-таки на роль козла отпущения идеально подходили  евреи.  Ведь именно они,  в глазах черни, владея многочисленным средним и мелким бизнесом, были безжалостными  эксплуататорами  -  кровопийцами.

Эти закономерности в сочетании с некоторыми случайностями представили  грозную опасность поначалу германскому, а затем и всему европейскому еврейству. Главной такой роковой случайностью оказалось появление на политической арене Гитлера. Джонсон пишет: «Ключевым  моментом в войне, которую Германия развязала против евреев, служила его  личная страстная ненависть и, в еще большей степени, колоссальная сила воли. Без него такого  бы не произошло.»

 Джонсон обращает внимание на поддержку нацистов со стороны немецкой интеллигенции (нееврейской, разумеется). Конечно, этих людей трудно назвать интеллигенцией в истинном смысле этого слова. Парадоксально, но факт, что эта  немецкая     интеллигенция,    которая     должна     была    бы распространять гуманистические идеи, во время  третьего рейха      способствовала     распространению    идей    иных   -  человеконенавистнических. Джонсон находит этому следующее объяснение. Наиболее сильные духом и прозорливые  деятели  культуры  и науки,  предвидя, куда скатывается Германия, своевременно покинули ее пределы. Часть  интеллигенции, пытавшаяся сопротивляться, оказалась в лагерях. Остальные приспособились к новому режиму;  одни,  приглушив внутренний голос разума и морали, другие, охотно продав душу дьяволу. Мракобесными идеями Гитлера более  всего оказались заражены  нижние слои интеллигенции       -  школьные учителя и студенты.               

 С гневом и отвращением отзывается Джонсон о псевдо-ученых, развивавших гитлеровские безумные идеи.  Он, в частности, пишет: «Сексуально-медицинский аспект был, пожалуй, наиболее важной чертой антисемитизма Гитлера, особенно в среде  его последователей. Он превращал человека  с предрассудками в фанатика, способного на сколь угодно иррациональные и жестокие поступки. Подобно тому, как средневековый антисемит считал еврея не человеком, а то ли дьяволом, то ли животным,  так и нацистский экстремист, впитав     гитлеровскую    научную    фразеологию,     начинает воспринимать евреев как микробов или особенно опасных паразитов.» Вот почему псевдо-ученые типа Юнга отвергали все, что было  создано в науке и культуре евреями: психоанализ  Фрейда,  теорию относительности Эйнштейна, объявленную «еврейской физикой», еврейскую литературу. Сжигались книги еврейских авторов, напоминая костры средневековой инквизиции. Имя великого Генриха Гейне исчезло из литературных хрестоматий;  немецкие писатели еврейского происхождения подверглись вздорному обвинению в  узурпировании еврейской культуры.      
   
     Страна погружалась в пучину мракобесия, и справедливо замечает Джонсон, что  это было не только массовое убийство  евреев  -  это было самоубийство, ибо с обструкцией огромного вклада евреев в национальную немецкую культуру Германия духовно  обедняла себя.

  На  тридцати с лишним страницах  своей выдающейся книги Джонсон дает описание документально подтвержденных фактов фашистских зверств, перед которыми бледнеют  преступления антисемитов всех предшествующих исторических эпох.   Перечитывая их  вновь и вновь, каждый раз задаешься вопросом, как такое могло стать возможным, как мог  человек  пасть ниже уровня дикого зверя. Описание это завершается словами, пожалуй, самыми красноречивыми во всей филосемитской литературе, осуждающей  геноцид еврейского народа:  «Так погибли 6 миллионов евреев. Два тысячелетия антисемитской ненависти всех разновидностей, языческой, христианской и мирской, основанной на предрассудках, простонародной и академической, были сплавлены Гитлером во всесокрушающий Джаггернаут,  направленный затем его недюжинной энергией и волей на беспомощное тело европейского еврейства.»
 
Российский антисемитизм предстает со страниц книги Джонсона во всей его отвратительной  сущности. Он не жалеет черных красок для его характеристики: «болезненное притеснение»,        «грандиозный       пример       человеческой жестокости, глупости и тщетности», «ненавистные антисемитские  законы», «травля евреев», «кровавые наветы»,  «зловещие процессы» и т. д.

 Он подчеркивает, что антисемитизм в России никогда не прекращался:  «… русские всегда относились к евреям как к неприемлемым чужакам.»  Было лишь два периода за более, чем два столетия притеснений, когда антисемитизм был смягчен и приглушен: небольшой промежуток времени при Александре 2-ом, когда  были сняты ограничения, чтобы вернуться к ним в еще более ожесточенной форме, и при Временном правительстве Керенского с февраля 1917 года, когда евреи, наконец, получили все гражданские права.

 Русский антисемитизм во многом напоминал германский Второй мировой войны. Он шел тем же путем: от разного рода ограничений и лишений  к насилию и прямому физическому истреблению. Только путь этот был более постепенным и долговременным. В 19-ом веке введение пресловутой черты оседлости   -  Джонсон  образно уподобляет русских евреев «строительному материалу вроде грунта или  бетона, который можно перебрасывать по желанию с места на место»  -   , запрет проживать в деревнях, ограничения в образовании, запреты на многие профессии, наконец, завершились погромами, инициированными сверху и сопровождаемые массовым бегством евреев на Запад. Характерной  чертой этого разнузданного антисемитизма было лишение евреев элементарных прав при наложении особых обязанностей. Наиболее жестокой из этих обязанностей была служба в армии согласно упоминаемому Джонсоном и принятому в 1827 году Николаем 1-ым изуверскому  «Указу о кантонистах». По этому указу, евреев призывали на службу с 12 до 25 лет. В армии над ними всячески издевались и подвергали насильственному крещению.  Джонсон пишет: «Фактически в это время Россия  -  единственная страна в Европе, где антисемитизм был официальной политикой  правительства».      

 В 20-ом веке  -  и речь идет преимущественно о сталинских временах - многое повторилось: погромы, запрет на профессии и должности (в высшие партийные органы, на дипломатическую службу, в правоохранительные органы), ограничения в образовании, негласные квоты при поступлении в вузы и т. д.  К ним прибавились политические репрессии, кровавые расправы  с еврейской интеллигенцией, а впереди маячила перспектива массовой депортации на Дальний Восток с почти поголовной гибелью депортируемых. По убеждению Джонсона, это был сталинский вариант «окончательного решения еврейского вопроса». И таким образом, он проводит прямую параллель между  гитлеровским и сталинским режимами.   
   
    Интересный момент. Описывая еврейские погромы в первые годы  советской   власти,   Джонсон  парадоксальным  образом возлагает частичную вину за них на самих евреев. Точнее, на так называемых non-Jews (букв.:  нееврейских евреев). Речь идет о тех  евреях, которые, отрекшись от своего еврейства, активно участвовали в Октябрьской революции. Примечательно, что Джонсон не столько  осуждает их, сколько пытается их понять. Он не называет их ни отщепенцами, ни приспособленцами. Это были люди, считает он, с высокими идеалами и благородными целями, искренне считавшими в то, что революция покончит с национальными предрассудками и проложит путь ко всеобщему братству. Они не сознавали, что мир еще не созрел до их уровня космополитизма, который они называли интернационализмом.  Невзирая на то,  что они  уже не считали себя евреями, они по-прежнему оставались  таковыми в глазах русского народа. Поскольку их процент в рядах большевиков был достаточно велик, они отождествлялись с большевиками.  Это они  в глазах народа проводили репрессии, участвовали в ненавистной продразверстке, вызывали голод и разруху в стране. Между большевиками и евреями ставили знак равенства. Новая волна еврейских   погромов,    прокатившаяся    по   Украине,     была следствием невольно вызванного Троцким и ему подобными антисемитизмом.  Так считает  английский историк.

Трудно спорить с маститым историком. Однако при всем уважении к нему эта схема  кажется несколько упрощенной. Не были ли главной причиной новых вспышек насилия над евреями антисемитские традиции, культивировавшиеся в народе правящими кругами России на протяжении веков? Джонсон считает, что в первые годы советской власти большевики сделали слишком мало,  чтобы  «решительно  и с корнем уничтожать проявления антисемитизма.» Он упрекает Ленина в том, что, публично осуждая антисемитизм, он в то же время нападает на «мешочников», подразумевая при этом евреев. Это утверждение Джонсона представляется не вполне справедливым. Мешочники действительно были и среди  евреев,  но  Ленин  не  распространял  эти   «злобные нападки» на все еврейство. Вообще, Ленина и его ближайшее окружение можно упрекать в чем угодно, но не в антисемитизме. Государственного антисемитизма в первые годы советской власти фактически не было. Он существовал преимущественно на бытовом уровне. Среди ближайших соратников Ленина были как евреи, так и неевреи, чуждые  каких-либо антисемитских настроений. Среди них были высокообразованные, интеллигентные люди, такие, как Луначарский, Бухарин, Бонч-Бруевич, Чичерин. А.В. Луначарский,  писатель  и  нарком просвещения,   разоблачая

контрреволюционеров, посвятил еврейскому вопросу  специальную брошюру под названием «Об антисемитизме».  В первые годы советской власти евреи пользовались всеми  гражданскими правами. Другое дело,  что большевики с их интернациональной политикой взяли курс на ассимиляцию евреев и всячески препятствовали еврейской идентификации и развитию еврейской культуры.
 
Далее Джонсон переходит к сталинским временам. Он пишет: «Когда к власти пришел Сталин, антисемит в душе, давление на евреев усилилось.» Историк дает длинный список преступлений сталинского режима против евреев, начиная  с закрытия  в конце 20-х годов евсекций и изгнания евреев с важных постов и кончая пресловутым «делом врачей» незадолго  до смерти тирана. Джонсон отмечет, что и хрущевская оттепель, на которую советские евреи возлагали  большие надежды, не  привела к существенным изменениям  в антисемитской политике  правительства : «… важно отметить, что антисемитизм Сталина не упоминается Никитой Хрущевым в числе достойных  осуждения аспектов поведения Сталина…» Более того,  Хрущев тоже преследовал евреев, делая упор не на шпионаже, как при Сталине, а на экономических преступлениях, и при нем «большое количество  евреев было приговорено к смертной казни на девяти показательных процессах .» Именно при нем вышел в свет клеветнический  трактат  «Иудаизм  без прикрас» некоего  Трофима  Кичко. В брежневские времена как бытовой, так и государственный антисемитизм никуда не исчез; только принял  более замаскированный характер, и  на первый план выдвинулась  его новая форма  -  антисионизм и анти-израильская политика.

 Моему поколению хорошо известно, как из под нафталина вытаскивались Протоколы сионистских мудрецов в опусах Кичко, Бегуна и Емельянова, как утверждалось,  что сионисты  -  расистские наследники Гитлера, а Холокост  -  результат  еврейско-нацистского заговора, как разоблачались планы «израильских агрессоров» и оказывалась помощь  исламистским арабским режимам, в частности, перед Шестидневной войной  1967 года. Обо всем этом подробно и  с опорой  на многочисленные факты пишет  английский историк.

 События в книге Джонсона доведены до конца 20-го столетия. Нет сомнения, что, если бы она перенесла нас в  первое  десятилетие  21-го века, то к этим фактом прибавились бы многие другие, свидетельствующие о том, что принципиально  мало  что  изменилось  в традиционной  анти-израильской и антисемитской политике нынешнего российского руководства.

 К сожалению, в книге Джонсона не нашлось места для тех благородных и самоотверженных людей, которые  противостояли государственному и бытовому антисемитизму в кругах интеллигенции и среди простого люда. О них даже нет упоминания. Это делает картину взаимоотношений русских и евреев неполной.
   
   В книге Джонсона раскрыта вся история еврейско-арабских отношений. Не  углубляясь в эту тему, лежащую за пределами данной книги, коснусь вкратце мыслей Джонсона по поводу еврейско-арабского конфликта. Употреблять термин «антисемитизм» по отношению к арабской враждебности было бы нелогично, так как оба народа  -  семиты.  Джонсон его и не употребляет. Но  дело не в тонкостях терминологии. Отношение арабов к евреям, подчеркивает он, на всех этапах  истории евреев  всегда  отличалось  враждебностью  при том,   что  оба народа близки по языку, имеют единый источник их религий и во многом совпадающие правила питания и чистоты. Однако арабы были завоевателями, а евреи жертвами завоевателей, и, естественно, что взаимоотношения между ними  не  могли  быть  дружественными, а тем более братскими.
   
    Описывая события полувека после провозглашения Израиля,  историк на убедительных фактах развенчивает миф об агрессивности Израиля. Как раз наоборот, агрессивность  была всегда присуща арабам, в то время как евреи во все времена склонны вести переговоры о мире.  «Евреи,  -  пишет он,  - в течение двух тысячелетий  были угнетенным меньшинством, которое никогда не прибегало к силе… Арабы же, напротив, были расой завоевателей, чьи священные книги вдохновлялись только одним и воспитывали лишь одно максималистское отношение  к другим народам, презренным"димми"»
 
   С   момента     провозглашения     независимости    Израиль постоянно находится в состоянии перманентной войны с арабским окружением, приобретающей  разные формы, включая арабский террор. Все войны  арабов с Израилем были инициированы арабами. Даже Шестидневная война, начатая израильтянами, была спровоцирована арабами, и израильское правительство вынуждено было упредить события в обстановке смертельной опасности для страны.

   Джонсон подчеркивает, что все войны с арабами были для Израиля войнами за выживание, а для арабов лишь войнами за приобретение  территорий

    Далее обращается внимание на следующий момент. В то время как еврейским беженцам были созданы нормальные условия проживания в своей стране,  правящие арабские режимы держали и держат палестинцев в тяжелейших условиях в лагерях, чтобы использовать их как пушечное мясо в предстоящих схватках с Израилем.

   Джонсон красноречиво показывает,  как арабская вражда к евреям  смыкалась с российским антисемитизмом.   Особенно  цинично  это проявилось во время Шестидневной войны.
               
   Разоблачение    антисемитизма    это   одна   из  граней    замечательного  многогранного исследования  Поля Джонсона,  в которой наиболее полно отражена  филосемитская  концепция  автора.    Я     остановился   на этой  грани,    чтобы   воздать    должное     этому      благородному      человеку,  противостоящему хулителям еврейства прошлого и настоящего.


      















  Вместо  послесловия
Слепую ненависть когда-то
Они изведали сполна,
Но и поныне виноваты,
Как и в былые времена.

Во всем евреи виноваты:

Что революции творят,

Что фантастически богаты,

Что миром властвовать хотят,

Что некогда Христа распяли,

Что кровь арабов бедных льют,

Что кровь младенцев выпивали

И, может быть, и ныне пьют.

Во всем евреи  виноваты,

Во всем повсюду и всегда,

Что  в банке денег маловато.

Что в кране кончилась вода.

Так повелось уж век от века,

И есть ли что-либо гнусней,

Чем ненавидеть человека

Только за то, что он еврей?

Куда уйти от этой злобы.

Но, слава богу, знаю я,

Что есть не только юдофобы,

Есть у евреев и друзья.

И вера в разум не убита,

Ее ничто не сокрушит,

Пока на сто антисемитов

Есть хоть один филосемит.








                -439-




                Содержание

Предисловие………………………………………………….3-5               
Кетиа Бар Шалом  -  первый из европейцев,
пострадавший за евреев…………………............................  6-7
Правители – покровители………………………………….8-15
Боккачио и его три перстня………………………………16-18
Доброжелательный папа………………………………… 19-20
Рембрандт Ван Рейн и еврейские сюжеты его
живописи.………………………………………………….21-25
Пуритане во главе с Кромвелем возвращают
евреев в Англию…………………………………………..26-31
Два полюса немецкой философии……………………... 32-34
Джефферсон  - поборник религиозной терпимости……35-38
Гумбольдт – борец за эмансипацию евреев…………   39-40
Норвежский поэт ратует за эмансипацию евреев………41-42
Авраам Линкольн -  защитник евреев…………………...43-45
Филосемитские тенденции в английской литературе….46- 58
Шекспир видел в еврее человека………………………...59-63
Вальтер Скотт и его Ребекка……………………………  64-67
Байрон и его «Еврейские мелодии»……………………...68-77
Реабилитация Диккенса…………………………………..78-82
Писательница – сионистка……………………………….83-87
Голсуорси отстаивает честь и достоинство евреев……. 88-91
Французская революция, Наполеон и  евреи………… .  92-96
Филосемитские тенденции во французской
литературе……………………………………………… .97-107
Эмиль Золя и борьба за Дрейфуса…………………….108-121
Загадочный Ницше как апологет еврейства………….122-123
Филосемитские тенденции в немецкой литературе… 124-133
Лессинг меняет отношение к евреям………………...  134-136
Томас Манн - борец с фашизмом и антисемитизмом .137-145
Филосемитские тенденции в американской
литературе……………………………………………..  146-154
Лонгфелло и его «Еврейское кладбище
в Ньюпорте»…………………………………………….155-160
Американский Шолом-Алейхем………………………161-166
Хеклер  -  друг Герцля………………………………….158-169
Филосемиты против антисемитов в Польше.
Костюшко и Мицкевич………………………………...170-180
Русские ученые  - защитники евреев………………….181-189
Филосемитские мотивы в русской
дореволюционной литературе………………………..  190-205
Лев Толстой об иудаизме и российских
евреях……………………… …………………………...206-214
Евреи в жизни и творчестве Чехова…………………. 215-223
Куприн против Куприна……………………………… 224-230
Защитник Бейлиса………………………………… … 231 -243
Бальфур и его декларация………………………… …. 244-250
Организатор борьбы с арабским террором…………   251-253
Теодор Рузвельт симпатизировал евреям…………….254-257
Великий англичанин  -  сионист………………………258-275
Народы Европы против Холокоста………………… . 276-289
Писатель, бросивший вызов Гитлеру………………....290-293
Шиндлер и его еврейский ковчег……………………...294-307
Валленберг и его благородная миссия………………..308-326
Спасители евреев на советских территориях………...327-334
Филосемитские мотивы в русской советской
литературе Часть 1……………………………………  335-340
Горький и его панегирик евреям……………………..  341-348
Маяковский – заступник евреев……………………..   349-354
Филосемитские мотивы в русской советской
литературе. Часть 2…………………………………     355-365
Чуковский и его единомышленники………………….366-374
Трумэн и его преемники…………………………… …375-393
Канцлер Германии искупает вину нации……………..394-396
Белая ворона в черной номенклатурной стае……….  397-406
Симпатичный посол малосимпатичной державы……407-416
Английский писатель и историк обличает
антисемитизм ………      ………………………………417-428
Вместо послесловия…………………………………    429-430