Депутатские сто грамм, или студенческие посиделки

1.
 
 Мои институтские приятели: Шурка, Бобёр, Молодой, Анискин и Старый жили в большой угловой комнате на третьем этаже старого студенческого общежития Свердловского юридического института на ул. Комсомольской, 21.
 Кроме пяти кроватей с тумбочками, в комнате стоял большой платяной шкаф и письменно – обеденный стол, используемый в той или иной ипостаси - в зависимости от возникающих потребностей её жильцов.
 Кстати, о жильцах.
 Шурка Заднепровский – жилистый и сухой как куст саксаула из Исилькульской степи, что раскинулась на границе Омской области с Казахстаном, и откуда он был родом, желчный и язвительный, был ленинским стипендиатом, полиглотом и вундеркиндом.
 Бобёр – Славка Грицацуев, смуглый, черноволосый увалень из Кокчетава, бабник и лодырь, прозванный Бобром за свою редкостную шерстистость и сонливую неповоротливость.
 Молодой – Вовка Шарабанов, приехавший из Оренбурга, самый младший из нас по возрасту, не служивший в армии, белобрысый стиляга и спортсмен, восходящая звезда лёгкой атлетики и опора институтской сборной, редко появляющийся на занятиях из-за участия в различных соревнованиях.
 Славка Аничкин – коренастый и по-цыгански чернявый, флегматичный и спокойный до невозможности, бывший участковый сотрудник милиции из Нижнего Тагила, прозванный нами за эту его страницу в биографии Анискиным.
 Ну и, наконец, главная фигура описываемых событий и мой закадычный друг Вовка Антохин, он же - Старый, он же – Потомок Колчака, прозванный так прежде всего за свой возраст ещё на рабфаке: в 28 лет он был одним из самых старших среди студентов подготовительного отделения. Вовка имел довольно солидную автобиографию: в период службы в армии на советско- китайской границе он оказался участником вооружённого конфликта на полуострове Даманский, поработал токарем на Омском танковом заводе и имел пару медалей и депутатский значок – память о его избрании народным депутатом Омского городского совета… Потомком Колчака мы его называли за любимую им присказку, вспоминаемую всегда в состоянии подпития: - «Да, я потомок Колчака! У меня конь в тайге стоит, и шашка закопана! Что не так - порубаю всех к едрене фене!» При всём при том Вовка был ещё и парторгом нашей академической группы.
 
 2.
 
 Началась зимняя экзаменационная сессия. Назавтра группе предстоял зачет по финансовому праву – предмету сколь мудрёному, как китайская грамота, столь студентами и не любимому.
 Поэтому все, за исключением Старого, зубрили свои конспекты. Он же, благоразумно заметив, что от чтения конспекта совсем все перепутается в голове, улёгся спать.
 Моё появление было встречено обитателями комнаты молчаливо настороженно: время было довольно позднее – около 22 часов; жил я на съёмной квартире на другом конце Свердловска, в районе Верх – Исетского металлургического завода; был к тому же старостой группы и если появлялся в общежитии в столь неурочное время, то грядущему вечеру предстоял один закономерный конец...
 Дело в том, что любимым вечерним занятием нашей дружной компании была игра в покер. А «расписать партейку» - значило засесть за стол с картами минимум часа на три – четыре.
 На стук входной двери, никогда не запиравшейся, головы повернули все, кроме безмятежно спящего Старого…
 - Привет, мужики! Хорош грызть гранит науки! Зубы сломаете!, – возопил с порога я, водружая на стол прихваченную с собой «на всякий случай» бутылку «Столичной» за четыре двенадцать, взятую по причине позднего времени в долг у моей квартирной хозяйки - глухой, как токующий тетерев, бабки Лизы.
 Винные отделы продовольственных магазинов в застойные семидесятые работали до 19 часов. Покупать спиртное у таксистов было опасно, а в ресторане дорого…
 Зато у бабки Лизы всегда в запасе была бутылочка – две, с условием обязательного восполнения её заёмного банка не позднее следующего дня, иначе кредит прекращался. А непредвиденные и экстренные случаи, такие, как сегодняшний, бывали, чего греха таить.
 Сегодня я рассорился с Маринкой, моей девушкой. Сидеть в квартире с глухой бабкой мне было тошно. Зубрить конспекты было не в моих правилах: учеба давалась мне достаточно легко. Выпивать ни пристрастия, ни особой охоты тоже не было, но не ехать же в общагу с пустыми руками?
 На мой откровенный и провокационный демарш первая реакция была практически одинаковая у всех жильцов комнаты:
 - Ну не хрена себе! - вымолвил сожалеюще восхищённо Анискин.
 - Да, уж…! - поддержал его саркастически Шурка.
 - Я пас! - открестился Бобёр, схватил пачку сигарет с тумбочки и с конспектом подмышкой демонстративно пошаркал разбитыми домашними тапочками в сторону общей кухни - от греха подальше.
 Молодой оставил моё действо без комментариев, отвернувшись с конспектом к стене.
 Шурка, верный себе, ехидно ухмыляясь в предвкушении продолжения, расставил акценты в ситуации:
 - Эй, Старый, просыпайся, к тебе пришли!-
 Старый не заставил себя повторять дважды и, открыв глаза, сразу же правильно оценил обстановку. Резво поднявшись с кровати, он одобрительно крякнул и, потирая руки, направился к столу:
- О, а вот и Серёжка пришёл! Щас будем ужинать!-
 - Выпивать вы будете, а не ужинать, - критично резюмировал Шурка, - а есть у нас нечего!
 - Как это нечего?! - вскинулся Старый, - а курочка, что Молодому на прошлой неделе прислали?!
 - «Подгуляла» давно курочка, уже позеленела, - не сдавался Шурка.
 - А эт – то дело поправимое, - поставил точку в споре Старый, подходя к окну и доставая из форточного проёма хозяйственную авоську с каким-то свёртком. Надо понимать, это и была та самая «подгулявшая» курочка. Отварная курица «задохнулась» ещё в пути, в посылке, переданной из дома с оказией Вовке Шарабанову, поэтому к ней никто не рискнул притронуться, хотя и выбросить сразу посчитали кощунством, засунув свёрток в импровизированный холодильник – в хозяйственную сетку за окно, где температура уже давно была минусовая. Там же на подоконнике нашлась и огромная «семейная» сковорода, с которой Старый возвратился с общей кухни минут через двадцать, распространяя на всё общежитие вполне аппетитные запахи. К решению проблемы он подошёл практично, хорошо промыв курицу проточной водой, а затем обжарив небольшими кусками до румяной хрустящей корочки.
 - А под водочку ва–а-ще хорошо пойдёт!- констатировал свою кулинарную победу Старый, водружая шкворчащую сковороду на стол и доставая из тумбочки стаканы.
 - Ну, кто с нами?
 Желающих всё же больше не оказалось.
 Ужин на двоих получился по высшему разряду.
 Мы со Старым умиротворённо отвалились на стульях, догрызая косточки.
 Чего-то не хватало…
 Ситуацию опять первым прочувствовал Шурка.
 - А не слабо кому-то съездить в Кольцово? – срежиссировал он, хитро поглядывая в нашу сторону и ожидая ответной реакции.
 (К сведению, Кольцово – это аэропорт, в двадцати километрах от Свердловска, где ресторан работал всю ночь, в отличие от городских питейных заведений, закрывающихся в полночь).
 А время уже было около двенадцати ночи.
 А душа требовала продолжения праздника.
 - А червончик до стипендии займёшь? – тут же отреагировал на Шуркину провокацию Старый.
 - А займу! - не сдался Шурка, всегда имевший наличность в запасе, доставая из тумбочки кошелёк.
 Вопрос разрешился сам собой: едем в Кольцово!
 Такси обойдется где-то в два пятьдесят – три рубля по счетчику. Это уже было проверено.
 К моим джинсам у Старого нашлись рубашка с галстуком и пиджак. Свой знаменитый депутатский значок он перецепил на другой пиджак, и мы практически через пятнадцать минут были готовы, а ещё через пять минут, провожаемые подбадривающими репликами и шутками друзей, вышли на улицу ловить такси.
 
 3
 
 С такси в Свердловске даже ночью проблем не было. Уже минут через сорок мы чинно входили в депутатский зал аэропортовского одноимённого ресторана. Пропуск в рай в виде депутатского значка победно багровел на лацкане Вовкиного пиджака. Вся интрига заключалась в том, что в общем зале ресторана после 24 часов из спиртного подавались только коктейли, а вот в депутатском зале обладателю заветного значка в зависимости от его вкусов или содержимого кошелька полагались водочка либо коньяк в количестве символических ста граммов на человека…
 В отличие от прокуренного и шумного общего зала, в депутатском зале было безлюдно. За дальним угловым столиком скучали две упитанные, раскрашенные в боевой раскрас не первой молодости официантки. При нашем появлении одна из них величаво и томно прошествовала навстречу и, удостоверившись в нашем неоспоримом праве присутствовать в этом зале, отошла, ожидая заказ. Полистав для солидности тощую папочку меню, мы заказали по дежурному салату «Оливье» и, само - собой, по сто граммов водочки на душу.
 За разговором время пролетело незаметно, но, где–то к четырём часам утра, после трехкратного повтора депутатской нормы, официантка демонстративно отказалась нас обслуживать, убедившись, что мы никуда не летим. К тому же, из имевшейся у нас обоих наличности осталась сущая мелочь.
 Прочувствовав ситуацию, мы со Старым валкой походкой поднявшихся из забоя и смертельно уставших шахтёров направились к выходу.
 На такси денег уже не было. Билет до Свердловска в рейсовом «Икарусе» стоил сорок копеек. У нас набиралось только на один билет…
 Решение пришло сразу, как только пожилая грузная женщина - кондуктор в синем кителе с блестящими металлическими пуговицами и алюминиевыми крылышками на лацканах, и с билетной сумкой через плечо пошла по салону. Мы с другом безуспешно стали шарить по своим карманам, надеясь обнаружить завалявшийся рубль, и тут Вовкина рука наткнулась в кармане на нежданный подарок!...
 Где-то с неделю назад гостили в общежитии Вовкины земляки из Омска, работавшие оперуполномоченными уголовного розыска и приехавшие в командировку по своим оперативным делам. Опера на прощальной вечеринке в общежитии так крепко нагрузились, что нам пришлось буквально запихивать их в такси. Из-за этого перебора кто-то из них забыл в комнате общежития штатное спецсредство - арестантские наручники, которые накануне демонстрировал любопытным студеозусам.
 Имущество было номерное и казённое, поэтому Старый наручники прибрал в карман своего парадно-выходного костюма, надетого им сегодня по случаю.
 При поиске денег наручники он и обнаружил…
 Пристегнуть меня за левую руку к своей правой заняло у него ровно полминуты, и когда кондукторша потянулась к нам за деньгами на билеты, Старый гордо высыпал ей в ладонь сорок копеек, одновременно демонстративно вскинув сцепленные наручниками наши братские руки.
 - Этот со мной! – твёрдо и безапелляционно заявил он.
 Тётка от неожиданности шарахнулась было назад, ойкнула, а потом, бочком протиснувшись мимо, замахала испуганно руками:
 - Конечно, конечно! Бог с вами! Дело такое!…
 Я, стоически сдерживая смех, корчил жалостливую и одновременно зверскую рожу, изображая якобы рецидивиста.
 Народ благоразумно и дружно перекочевал с ближайших сидений в сторону выхода из автобуса.
 Так в комфорте и в наручниках мы и доехали до города.
 Но дальше было уже не до смеха: ключи от браслетов остались у омского опера…
 Так и шли мы по улице от ближайшего перекрёстка, где вышли из автобуса, до самого общежития, рука об руку, примкнутые проклятыми наручниками, весело вспоминая прошедшую ночь и довольные жизнью и собой.
 Зачёт по финансовому праву мы оба успешно сдали с первого раза…
 А историю с депутатскими ста граммами и наручниками вспоминаем вот уж более тридцати лет при каждой нашей встрече…