Москва накануне коронации

      С весны 1895 г. Владимир Сергеевич всё меньше внимания мог уделять своим обязанностям начальника управления военных сообщений Московского округа из-за того, что его постоянно отвлекали на что-нибудь другое.

      Всю работу выполнял его заместитель. Будучи сам на той же должности, граф ездил по округу и всё контролировал, а теперь генерал был вынужден доверять подчинённым. Это, с одной стороны, лишало Воронцова уверенности в том, что он в курсе оперативной обстановки, с другой – не давало покоя совести, что он не занимается своими непосредственными делами.

      Но царь Николай Александрович настойчиво приглашал его в столицу для участия в обсуждении некоторых вопросов. С нового года и Воронцов, и Великий Князь Сергий Александрович – его начальник в МВО, – должны были войти в Государственный совет.

      – Даже будучи в Государственном совете, – успокаивал сомнения Владимира Великий Князь, – мы останемся в Москве: у нас и тут масса дел!

      Граф видел, что Москва начала готовиться к коронации, хотя точная дата ещё не была назначена. Мостовые приводились в порядок, красились фасады и проч. Газовые концессионеры выторговали ещё 10 лет своих прав на освещение городских улиц.

      И Софья рассказывала мужу московские новости.
      – Любочка и Вера упросили меня поехать на Красную площадь в Верхние торговые ряды!
      – И ты согласилась? - удивился граф.
      - Мне и самой было любопытно посмотреть! - спокойно ответила она.

      Хорошо, что Владимира Сергеевича женщины не таскали по магазинам. А Софье понравилось это новое, грациозное и изящное здание. Оно поразит воображение любого, не то что девочек-подростков!

      Выгнутая стеклянная кровля по проекту архитектора Шухова пропускала дневной свет. На площади под крышей били струи настоящего фонтана. Лавок в привычном смысле слова не было. Салоны Верхних торговых рядов были обставлены прекрасной мебелью, украшены зеркалами и богатой отделкой.

      Чтобы привлечь больше покупателей, были открыты отделение Международного Московского Банка, гравёрная и ювелирная мастерские, парикмахерская, зубоврачебный кабинет, почта, даже ресторан. Уборная для покупателей и торговцев была похожа на восточный дворец!

      В специально арендованных залах Верхних торговых рядов богатый коллекционер Г. Брокар экспонировал картины, редкие книги и антиквариат. Для посетителей устраивали концерты, на которые приглашали знаменитых артистов. К услугам покупателей были переводчики, носильщики, камера хранения, справочное бюро, гардероб.

      Торговые площади сдавались наиболее известным фирмам. Шёлковыми и парчовыми тканями торговали братья Сапожниковы, качественным товаром славился часовой магазин Торгового дома М. Калашникова.

      Верочке и Любе особенно милы были отделы кондитерской фирмы «А.Абрикосов и Сыновья». Абрикосовские арбузы, сливы, вишни в шоколаде соблазняли девочек – таких лакомств не продавал в Москве больше никто. Коробки мармелада и пастилы «поставщика Двора Е.И.В.» были украшены императорским гербом.

      Софью интересовали текстильные салоны, где она могла купить ткани. Лучшей фирмой она считала Прохоровскую Трёхгорную мануфактуру, где покупала тонкие и суконные ткани, на платья девочкам и себе, на одежду для слуг.

      В Верхних торговых рядах впервые появилась такая невидаль, как ценники. Назначенная и написанная на бумажном квадратике цена товара исключала возможность поторговаться.

      Графиня Воронцова всегда выкладывала деньги сразу, сколько скажут, если товар был необходим для её домочадцев. Её муж тоже не считал нужным торговаться: если цена неприемлемо высока, отходил прочь, если нет – то платил.

      А вот Бутовым такое положение не нравилось. Наденьку хлебом не корми – дай выторговать хоть копейку. Она гордилась своим умением сохранить средства в кошельке. «Да они мошенники! – восклицал Евгений Петрович, имея в виду торговцев. – Назначают цену в два раза выше порядочной! Интерресно!» – прибавлял он свою присказку, а дети, слушая, веселились.

      Мама объясняла детям, что так непочтительно вести себя неприлично. Но Вера и Ваня говорили: «А крёстный разрешает!» и продолжали посмеиваться над Бутовым. Софья потом выговаривала мужу, что он сам подаёт пример детям, смеясь над чудачествами друга, но Воронцов только улыбался в усы и закрывал рот жёнушки поцелуем. Он считал, что никому никакого дела не должно быть до отношений между боевыми друзьями – даже любимой жене и шаловливым деткам!

      * * *
      Однажды, - уже зима началась, - Софья принесла пригласительные билеты в театр, в сад «Эрмитаж».
      – Что это за сад? – спросил Воронцов.
      – Ещё в прошлом году купец Яков Щукин разбил в Каретном ряду сад на бывшем пустыре. Мы с детьми там были летом. Прекрасный сад! Там столько цветов! А ещё Щукин построил там здание театра и приглашает знаменитых гастролёров из Европы.
      – Да, много театров появляется. Жизнь оживает… – задумавшись о своём, протянул Воронцов.

      Граф и графиня отправились в театр в своей карете. «В карете - в Каретный ряд!» - смеялся Ванюшка. Любе было не до смеха: родители её опять не взяли на концерт. Софья надела новую шубу и брильянты, чтобы сделать мужу приятное.

      В Каретном ряду они увидели решётку в характерном стиле модерн, ворота, освещённые электричеством. К зданию, где проходил концерт, между пухлых сугробов шла белая дорожка.

      Редкие снежинки кружились в свете электрических фонариков, садились на ресницы и щёки Софьи, откуда графу до безобразия хотелось их слизнуть. Но он понимал, что в глазах посторонних людей он не юнец, а почтенный генерал. («Боже мой! Скоро полвека!»)

      Концерт ему не понравился. Пел какой-то тенор со слащавым итальянским репертуаром.
      Владимир Сергеевич подумал, что он ничего не может поделать со своим предвзятым отношением ко всему итальянскому. Серёжа в их последнюю встречу что-то говорил об итальянце, который учится вместе с ним в Михайловском училище, велел кланяться начальнику кадетского корпуса Альбедилю, передать, что у выпускников всё в порядке. Это тоже рождало в душе какое-то тянущее чувство. Софья, почувствовав напряжение мужа, незаметно погладила его поверх шинели.
      – Неплохой голос! – сказала она сдержанно.

      Когда Воронцова не вызывали в Петербург, он ездил к Сергею Александровичу на Тверскую. Они обсуждали отнюдь не только военные или хозяйственные дела.

      Однажды генерал-губернатор рассказал коллеге о том, что профессор университета Иван Владимирович Цветаев выступил с инициативой собрать копии мировых художественных шедевров для показа студентам, а он, Великий Князь, заинтересовался идеей.
      – Создание Музея изящных искусств вышло за внутриуниверситетские рамки. Я стал председателем Комитета по его сооружению и буду оказывать всяческое содействие строительству! – похвастался он. – Его Величество даже распорядился приостановить закладку на Колымажном дворе здания Промышленно-технического училища в память 25-летия царствования Александра II, чтобы освободить это место под музей.
      – Надеюсь, Музей изящных искусств займёт достойное место среди других московских музеев! – сказал Воронцов одобрительно.

      Сергей Александрович ответил, что было бы неплохо знакомить молодёжь с тем, что есть уже в Москве.
      – А то стыдно: в Москве живём и её не знаем! – произнёс он, сокрушаясь.
      Воронцов подумал, что надо такую мысль подсказать Софье: пусть организует девочек на экскурсию, например, в Императорский исторический музей, что на Красной площади.

      Внимание Воронцова как крепкого богатого землевладельца привлекла Всероссийская сельскохозяйственная выставка в Москве, на Бутырском хуторе. Граф внимательно изучил все выставленные керосиновые и нефтяные двигатели, сливкоотделители и маслобойки, сеялки, сушилки и сортировки. Он делал зарисовки, копировал чертежи, спрашивал о производителях сельскохозяйственных машин, не стесняясь косых взглядов посетителей на странного генерала.

      Потом он консультировал управляющих воронцовскими имениями: как эффективно использовать всё это богатство для повышения урожайности и сохранности урожая. Его заинтересовала разработка модели локомобиля, хотя он понимал, что в деревне сейчас такую механизацию крестьяне в большинстве почтут бесовским изобретением. И Владимир Сергеевич разочарованно вздыхал.


      * * *

      Дети Зотова однажды пришли в гости к Воронцовым.
      Мите было уже 27 лет, но он пока не женился. Он всё так же работал в хирургии у Склифосовского. Митя неожиданно увидел на выходе из магазина графиню Воронцову с двумя дочерями и подошёл к Софье Ивановне.
      – Митя! Как давно мы не виделись! Здравствуй… те!..
      Софье было неловко обращаться на "ты" ко взрослому мужчине.
      – Софья Ивановна! Как я рад Вас видеть!

      В это время Люба делала замечания Вере, которой хотелось посмотреть всё и пойти во все стороны сразу. Софье стало стыдно за взрослую уже дочь. «Право, как маленькая!»
      – К сожалению, Митя, я должна идти! Приходите к нам в субботу на обед! – пригласила она. – Помните, где мы живём?
      – Конечно, помню, мадам! Против института!..
      – Ну вот и славно! Ждём Вас часам к четырём!
      – Но я не один! – лукаво посмотрел молодой человек.
      «Неужели женился?!» – подумала Софья, но Митя уже говорил о другом:
      – Настя с мужем вернулись из Германии с ребёночком!
      Софья обрадовалась.
      – Приходите все вчетвером!

      Встреча прошла хорошо. Воронцовы познакомились с Настиным мужем Ильёй Фёдоровым. Был он обаятельным интересным человеком, тонким собеседником.

      – Я изучал у Шиммельбуша систему асептического способа оперирования, а у Каспера — методику цистоскопии и катетеризации мочеточников, - обстоятельно отвечал он на вопрос, чем занимался в Германии, – и другие новые эндоскопические методики.

      Митя добавил:
      – Илья защитил докторскую диссертацию на тему о столбняке, и теперь назначен ассистентом при факультетской хирургической клинике!
      – Там же, где и Митя, служу!
      – Но я ещё пока не доктор медицины! – отнекивался Зотов. – А Илья пользуется известностью и большим авторитетом среди коллег.

      Настя выросла скромненькая, но с деловой хваткой. Волосы её потемнели, глаза посерьёзнели.

      Выяснилось, что Фёдоров очень музыкален, поёт, сочиняет романсы. Люба играла с Ильёй Петровичем в четыре руки, а потом пошла с Настей в детскую, где на Динкиной кроватке спал утомившийся Настин сынок.

      Его назвали Коленькой, ему второй годик. Софья посмотрела: чёрненький, тёмненький мальчик, похож на Алевтину. Вот так Алевтинина тень будет витать над семейством Таты! Это судьба, которую подруга взяла на себя! Софья вздохнула тяжело.

      Илья рассказывал, что решил приобрести имение, чтобы отдыхать летом с семьёй.
      – И Дмитрия с собой возьмём! – говорил он.
      - В качестве няньки, - шутил Настин брат.

      Владимир Сергеевич посоветовал молодым посмотреть, что предлагается по западному направлению недалеко от Москвы.
      – Там воздух чище! – сказал он.
      За зиму вполне возможно подобрать себе усадебку, если средства позволяют!