Если зарастёт всё травой

Ты коси, коса, пока роса…
 

Кое-как Анна обкосила траву на своём  участке вдоль забора и кустов смородины,  яблонь и малины. Еле живая коса  загнулась, кослище почти сломалось.  Вот-вот вылетит и хлестнёт.

  - А ведь какие сенокосы были!
Сколько сил своих и наших, не жалея ни себя, ни нас, тратил муж на эти сенокосы! – думала она,-
Сколько на жаре, на солнцепёке невыносимых часов трудились мы, сгребая вручную сено в копны, а потом в стога!

В короткие минуты отдыха она спустилась однажды  по откосу к могучей ели, чтобы напиться там из родника и увидела в сухой траве мосты  рыжиков, оплетённые нетронутыми, нехожеными травами.  Сняла с головы белый платок и положила грибы туда, завязала  и вышла к покосу с узелком рыжиков в руках.

Мысли о сенокосах приходили к ней каждый раз, когда поднимались прямо у порога и у изгороди травы:
- И зачем надо было мучить себя? Не голодные мы были.
Муж  сено накладывал на носилки. Это две большие жерди, они ложились  параллельно на землю. А потом на вилах носили  на них сено. А ноши были тяжёлые. Носилки даже прогибались под тяжестью сена.  Анна жалела сына- подростка. Не по его это возрасту так гнуться в позвоночнике. И однажды сын не выдержал. Молча, оставил носилки и ушёл с сенокоса.
Может, поэтому он и отсох от дома, уехав учиться в город, и почти не вспоминал их.  Тогда ещё не было сотовых телефонов. Не было транспорта, чтобы приезжать домой. А были трудные девяностые годы.

 И стояла она над своими косами-калеками и не знала, кого попросить отремонтировать их. А трава всё росла и росла.

Анна вспомнила, как взяв за руку внука,  пошла на поклон к деду Василию. Побаивалась, но идти надо. Однажды она попросила его отремонтировать лопату. Он в шутку сказал:
- А пойдёшь за меня замуж, так отремонтирую.
Она тоже отшутилась, но в глубине души обиделась:
 - Какое замужество?!
Не понимала она тогда, что мужчинам вдовствовать труднее. От того и брякнул дед эти слова.

-Василий, может,  осталась от Евстольи коса? – спросила она.
Дед покряхтел, подумал. Евстолья уж в земле лежит. Потом протянул Анне лёгонькую маленькую косу. Женщина  обрадовалась, отблагодарила деда бутылкой.
  Но прежде чем косить, прошептала:
- Ты прости, Евстолья, что твоей косой буду пользоваться.

Но пришло время, когда и лёгкая, как сама  когда-то Евстолья, коса пришла в негодность. Анна обмотала то место, за которое, надо держать косу белым платком. Коса стала похожа на раненую в боях с травой работницу и ждала своей участи.

Женщина воспрянула, когда приехал к её золовке муж.

Бывают же на Руси такие мужички. И не велик он,  а  за что бы ни  взялся,  всё у него ладно получается.  По профессии  сварщик высоко разрядный. Ему что платформу нефтяную сварить, на которую потом гринписовцы полезут, что косу наточить, скворечник сделать или баню поставить.
На таких трудолюбивых и упёртых мужиках держится ещё Россия. С утра до вечера столько работ переделает! Косу  он отремонтировал, отклепал, наточил…

И она полетела по над кореньем трав высоких за забором, зазвенела радостно, что побывала в надёжных, хозяйских руках. И опять падали травы, никли к земле.
И только лопухи переросшие, жалея косу, Анна не трогала. Пусть топора ждут.


- Ох, коса, коса! Напомнила ты мне  людей, которых уже не вернуть, - думала она, -
А если зарастёт всё травой, травой забвенья, то и вспоминать будет некому…
Значит, и меня уже не будет…