Воспоминания синоптика

Я помню, тогда была зима и только
бездомные кочегары, видать спросонья
или после рюмки, отсвечивали в сумерках,
словно фары и кто-то в сугробе играл в
бирюльки.

Месяц не вспомню, но была стужа.
Такая холодная. Из иголок. Пальто на
ветру продувалось как марля, за окнами:
ситцевый, бледнел полог и вместо трамвая -
все ждали марта.

Над чугуном кипел чайник паром, из
носика, как из трубы броненосца, клубами
выкатывался шар алый и над подоконником
вис как солнце, а яблоки-звезды, конь съедал
чалый.

Небо бледнело, как будто синьку, техничка
небрежно кинула в воду. Мальчик на санках
катил с горы и подражая пароходу - веснушки
чадили как угольки, а с берега мама - домой беги.

Снег молча падал, как конфетти, прям
из под неба к раздетой рампе и где-то люди
покорно шли, к перебирающему четки, ламе, а
где-то из сена чучело жгли, и нёбо лизало алое
пламя.

Белым всё было укрыто снегом, в этих
широтах он сродни свету. Зима тут всегда -
параллельна лету. И мальчик на санках грызёт
сосульку-конфету - перпендикулярными зубами, а
мама - домой, домой, руками.

Ветер свистел в дымоход под утро, туда,
где трескались от жары, семь обезвоженных
поленьев и вместо звенящей, гитарной игры, в
гулком гобое тонула печка, скрипкой ей вторила на
столе, пламенем - восковая свечка.

В этих краях зима - театр драмы. В котором
играют снеговики, читая друг другу эпиграммы,
написанные молоком от руки. Здесь каждодневно
кружат метели: то вальсы, то задушевные вьюги и
дарят им ели аплодисменты, сугробами грея, косматые
руки.

А небо глаза закрывает на это и иней кроет
его ресницы. Белым вольфрамом лампочка где-то
и книга под ней, а рядом спицы. Мальчик зевает над
алфавитом, буквы мелькают словно лица и мама, прервав
шуршание петель - переворачивай страницу.