Бойцы невидимого фронта или Знай, сверчок...

Роман Эйвадис

Бойцы невидимого фронта
или
Знай, сверчок, свой шесток

Несерьезный взгляд на серьезные проблемы перевода


Казалось бы, что привлекательного в профессии литературного переводчика  — кроме разве что сладостных мук «чистого творчества»? Ибо недвижимость на Лазурном Берегу Франции — и даже в сельских районах нашей необъятной родины — на гонорары за это творчество приобрести, прямо скажем, весьма затруднительно. И вообще, с материальными стимулами в нашем деле пока еще непросто. А с моральными — и того сложней: каким бы гениальным переводчиком вы ни были, — вы, как сотрудник внешней разведки, навсегда останетесь бойцом невидимого фронта. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Никто не попросит у вас на улице автографа, никто не будет изо дня в день с утра до вечера обсуждать с вами по телевидению особенности вашего ремесла и, тем более, смаковать детали вашей личной жизни (это удел представителей двух самых важных профессий в России — эстрадных певцов и актеров); и президент не пришлет вам поздравительной телеграммы к юбилею, а литературный критик, расхваливая переведенный вами роман, не удостоит вас даже упоминанием… И даже Тимур Кизяков не нагрянет к вам спозаранку со съемочной группой — пока все дома! — и не вытрясет душу из всех ваших домочадцев на предмет их любимых занятий и увлечений… И звания «заслуженного переводчика», не говоря уже о «народном», не видать вам, как своих ушей. Перечень этих «плюсов» при желании можно продолжить.
Да и кто мы такие? Подумаешь — «почтовые лошади просвещения»!
Однако я, например, с каким-то маниакальным упорством шел в эту профессию много лет — сам того не сознавая. И не подозревая даже на последнем этапе этой гонки с бессмертием:)), что стану переводчиком. Ибо как объяснить то странное обстоятельство, что вступил я на этот тернистый путь с бас-гитарой в руках, а потом еще долго менял, как перчатки, разные поприща — матрос рыбопромыслового флота, солдат, фрезеровщик, репортер районной многотиражной газеты, дворник, сторож, гид-переводчик, школьный учитель, редактор издательства? (Максим Горький зарыдал бы от зависти при виде такого послужного списка! А если бы он еще узнал, что я и поступал-то сначала на философский факультет, потом на исторический, потом на журналистику, он бы просто не пережил такого позора.)
Наконец, один человек — дай ему Бог здоровья! сказал мне: не будь идиотом, иди в Иняз! И только года через три до меня, наконец, дошло, что мой скромный шесток — это кайло переводчика. Это случилось, когда другой человек, замечательный преподаватель кафедры немецкой филологии ГПУ им. А. Герцена, подсунул мне, двадцатипяти- (или уже двадцатишести-?) летнему студенту, слегка повернутому на немецком языке, «Сиддхартху» Германа Гессе.
С тех пор я не устаю благодарить судьбу за тот намек и за эту профессию, которой я обязан если не всем, то, во всяком случае, очень многим. Каждый должен заниматься своим делом, т.е. тем, что ему больше всего нравится и в чем он преуспевает и может максимально реализовать свои способности и таланты.
Когда после долгих мытарств и приключений был опубликован мой перевод «Сиддхартхи» (никем не заказанный, а выполненный «в свободное от работы время), я сказал себе: даже если завтра тебе на голову свалится кирпич, или если ты просто больше ничего не переведешь — это уже не страшно: ты уже оправдал свое пребывание на этом свете. Но судьба проявила ко мне поистине царскую щедрость: я перевел еще две повести Гессе: «Нарцисс и Гольдмунд» и «Петер Каменцинд» (уже по заказу издательств «Азбука» и «Амфора»). Могу смело утверждать, что такой радости «чистого творчества», такого праздника души ни одной поп-звезде — и, боюсь, даже ни одному артисту (не в обиду будь сказано) — и не снилось. Хотя профессия литературного переводчика как раз ближе всего к актерской, поскольку в ней тоже все основано на способности к глубокому перевоплощению. И никакая техника (в смысле — совокупность приемов) переводчику, как и актеру, не поможет, хотя без нее тоже не обойтись. Нужен всего-навсего талант. Помноженный на труд и лошадиное терпение.
Литературным (как, впрочем, и любым другим) переводчиком, нужно сначала родиться, а потом еще и стать. И тогда эти три золотые рыбки, вернее этот золотой тритон (итал. tritono — состоящий из трёх тонов:)) — талант, труд и терпение — вдруг начинают исполнять ваши желания. Правда, их благотворительность проявляется опять-таки главным образом в сфере морального стимулирования — увлекательная работа, интересные проекты, заслуженные похвалы коллег, а то и широкая известность в узких кругах:)).

«Что нужды до былых иль будущих племен?
Я не для них бренчу незвонкими струнами.
Я, невнимаемый, довольно награжден
За звуки — звуками, а за мечты — мечтами...»

(Е. Баратынский)

Более подходящего девиза для переводчиков-литераторов, пожалуй, не найти. Однако, к счастью, нашему брату перепадают и «пряники». Ничто человеческое нам не чуждо, ибо мы человецы суть:)) Одно из самых ярких впечатлений моей жизни — работа в Балтийском центре переводчиков и писателей в шведском городе Висбю на острове Готланд, где я в течение месяца переводил новеллу Гертруд фон Лефорт «Башня Постоянства». Море, средневековый город, грозные бастионы «золотой ганзейской старины», предрождественское волшебство игрушечных, узеньких улочек, тишина, комфорт и плодотворный труд над ароматнейшей, изысканнейшей прозой. Плюс общение и обмен опытом с коллегами из разных стран — по вечерам, за бокалом вина… Чего и другим желаю от всей души. Причем, никаких особых усилий и маневров не потребовалось — я просто по совету более предприимчивых немецких коллег написал в этот зимний переводческий рай (летом туда не достучишься) и спросил, могу ли я поработать в Висби над переводом такой-то книги такого-то автора, и меня любезно пригласили.
Висби — настолько колоритное место (сейчас модно говорить — с особой «энергетикой»), что со мной там приключился неожиданный поэтический «выброс» (это там происходит почти с каждым): вдруг, откуда ни возьмись, хлынула целая поэма. На особую художественность она, конечно, претендовать не может, а как «законсервированные» впечатления для друзей и близких, по-моему, вполне сгодится. Поэтому рискну процитировать ее (приведу маленький фрагмент):

…Чуть стемнеет — город надевает
Свой старинный готландский убор,
И руин средневековых стая
Молча свой ночной несет дозор.

Синий вечер. Тихо месяц светит.
Пахнет снегом и печным дымком.
Семисвечники и многоцветье
Праздничное перед Рождеством...

И собора окна золотые
Так тепло, приветливо горят.
Над порталом, словно часовые,
Каменные статуи стоят.

Дверь не заперта. Вхожу. Навстречу —
Сладостно-торжественный хорал...
Смолкло пение. Помигивают свечи
В светлый крестокупольный провал.

Тонко пахнет воском и мастикой.
Меркнет витражей калейдоскоп.
Скорбны древние резные лики,
Словно зрят пустой Господень гроб.

И душа тихонько мироточит.
И от ясности кружится голова.
Не страшит нисколько близость Ночи,
И приходят нужные слова.

Гертруд фон Лефорт я обязан еще одним «праздником труда» — двухмесячным пребыванием в Европейской коллегии переводчиков в г. Штрален (Германия), где я в идеальных условиях с неописуемым наслаждением, сочетая полезное с приятным, работал над переводом романа «Плат святой Вероники» (избави вас Бог подумать, что я перевел его за те два месяца: на него ушло в общей сложности пять лет!), а в перерывах садился на велосипед, ехал мимо цветущих полей и через двадцать минут уже бродил по Голландии (Штрален расположен на границе с Нидерландами). Для этого мне тоже не понадобилось ничьей протекции — все было в точности, как с Висби.
Кстати, есть еще одна чрезвычайно приятная особенность нашего ремесла. Если ты переводишь, скажем, роман, действие которого происходит в Риме, то соответственно проводишь немало времени среди Колизеев, Форумов и прочих античных прелестей. Пусть хотя бы и виртуально. Я таким образом — «на халяву» — провел в Риме в общей сложности пять лет (хотя на самом деле ни разу в жизни там не был)!.. Причем, ты не просто глазеешь на всё это, как ошалевший турист, а успеваешь проникнуться духом Вечного города.
Еще один благословенный год в качестве виртуального туриста я провел в Гейдельберге, за переводом романа «Венок ангелов» все той же Г. фон Лефорт, просто млея от восторга при виде этой немецкой сказки (хотя все равно не променяю «русскую степь» ни на какие «райские кущи, взращенные по западной мерке»).
Правда, точно таким же образом я «отсидел» года полтора и… в Бухенвальде, переводя «Искру жизни» Э.М. Ремарка. Но это тоже очень полезный опыт. (Не всё же коту масленица.) А Оснабрюк, родной город Ремарка, который он и описал в романе, я даже не виртуально, а реально исходил вдоль и поперек и знаю там каждую улицу, церковь и пивную. Я мог бы еще долго рассказывать о том, чем обязан авторам, которых переводил, причем ничуть не преувеличивая.
Я уж не говорю о таких «бесплатных приложениях» к нашей профессии, как уникальная возможность наблюдать жизнь той же Германии не из окна туристского автобуса, а изнутри, через общение с представителями всех социальных слоев — от бездомных бродяг и работяг до кинорежиссеров и священников — и длительное наблюдение за разнообразными сторонами жизни немцев.
А много ли вы можете назвать профессий, которые позволяют, так сказать, ковать железо, не отходя от кассы? То есть работать дома. Быть «вне системы» — не нестись каждый день на службу в час пик, рискуя быть раздавленным толпой сограждан в метрополитене или схватить какой-нибудь очередной смертоносный вирус, или просто подвергая свою нервную систему серьезной перегрузке в виде «Русского шансона», неизбежного атрибута маршрутного такси, — а вместо этого мирно сидеть за компьютером (пусть даже и проклиная автора за неумеренное пристрастие к игре слов, окказионализмам и цитатам!), попивать чай или кофе и в перерывах покоиться в кресле-качалке под умиротворяюще-гармонизирующие звуки Баха или Гленна Миллера (что кому нравится:)).
Да только за то, что наше общение с работодателями сведено до абсолютного минимума, что мы давно забыли, что такое начальство (чего, кстати, не скажешь о «звездах», которых, несмотря на их несметные материальные богатства, душат контракты и импресарио), можно смело отказаться от пресловутой недвижимости на Лазурном и любом другом берегу!
А кто может позволить себе неслыханную роскошь сидеть три или даже четыре месяца в настоящей русской деревне, не прерывая трудового процесса? (Если он, конечно, не писатель, не школьный учитель и не пенсионер!) Не на пошлой даче в окружении тысяч садоводов-маньяков, в шашлычном чаду, и не в сорока, а в 400 километрах от дома? Работа получается и отправляется по электронной почте, гонорар — банковским переводом. Помещичий образ жизни, старый сад, речка, луговые ароматы, воздух, пьянящий, как старое вино, плодотворнейший труд, запотевший графинчик после бани… Прошу прощения за этот невольный садизм, но иначе убедить оппонентов в том, что у нас одна из самых выгодных профессий, мне не удастся.
Однако все это, так сказать, парадный фасад моей профессиональной жизни. Пора вспомнить и про издержки ремесла.
Зарабатывать, чего греха таить, приходится переводом отнюдь не художественной прозы, а разного рода интуристовских альбомов НА немецкий язык. От «Русской кухни» до «Эрмитажа». Да, да, вы совершенно правы, уважаемые коллеги, этим должны заниматься носители немецкого языка. Но, во-первых, где взять столько «носителей» («несушек», как выражается один мой коллега)? Тем более что «носитель» и «переводчик» — совсем не одно и то же. Один умудряется пять раз (!) употребить глагол «находиться» в одном маленьком абзаце. Другой настолько глубоко проник в русский язык, что переводит название картины «Грудь в крестах, голова в кустах» как «Человек заслуженный, но немного лохматый». Третий превращает «юного послушника» — героя лермонтовского «Мцыри» — в «маленького послушного мальчика» и т.п. Во-вторых, из каждого правила есть исключения (которые, разумеется, только подтверждают правило). Я стал исключением (слава Богу, далеко не единственным!), благодаря счастливому случаю.
Редакторы «Внешторгиздата», для которого я еще «на заре своей туманной юности» вознамерился переводить технические тексты на немецкий язык, сурово требовали, чтобы я сдавал тексты «готовыми к публикации». Не допускались даже опечатки и исправления, не говоря уже о «русизмах». Чтобы, не дай Бог, какой-нибудь гэдээровский пенсионер не прислал жалобу. Поэтому приходилось идти в Публичную библиотеку, заказывать аналогичную литературу на немецком и жадно выискивать соответствующие формулировки и сочетания слов про «резьбу», «шестерни», «форсунки» и т.п. Таким образом, пять советских рублей (при средней заработной плате простого смертного советского гражданина 120 рублей) иногда приходилось зарабатывать целую неделю. Но ученье — свет, а за свет, как известно, надо платить. Зато я довольно быстро усвоил эту суровую науку: перевод на язык.
Этому переводческому извращенчеству впоследствии благоприятствовал целый ряд обстоятельств.
Во-первых, работая в экспортном издательстве «Аврора» контрольным редактором текстов на немецком языке, я сидел в одной комнате с тремя немками («учеба без отрыва от производства» плюс сама специфика работы, повышавшая квалификацию не по дням, а по часам).
Во-вторых, когда жалование редактора стало резко отставать от заработков уборщицы в соседнем цветочном магазине (в начале 90-х), я временно записался в гастарбайтеры и три летних сезона провел на «знойных плантациях» германского капитализма — вкалывал на стройке, гладил пиджаки в одной эксплуататорской фирме, шефа которой, кстати, потом посадили, и т.п. Правда, мне посчастливилось поработать и «белым человеком», когда в одной полубандитской русско-немецкой фирме (шефа которой потом, кстати, «заказали») я целый месяц переводил договоры с русского на немецкий. (В строительной фирме мне даже посчастливилось в течение целой недели играть роль Штирлица, т.е. исполнять обязанности подсобного рабочего, под видом «носителя». В Германии ответственность работодателя за использование нелегального труда гораздо ощутимей, чем в России. И поскольку я боялся подвести хозяина, не сказавшего мне, должен ли я скрывать свое «неарийское происхождение» или нет, а с фонетикой у меня (пардон за нескромность!) всё в порядке (так уж получилось:((, мне эта роль удалась. Хотя стоила немалых усилий!  Воспоминание о шоке моих немецких коллег-строителей, узнавших, наконец, что я русский и живу в Петербурге, до сих пор приятно греет мне душу.)
Зато после каждого такого сезона (вознеся свои языковые навыки и умения на недосягаемые для многих коллег высоты), я мог позволить себе до следующего лета спокойно, не заботясь о хлебе насущном, переводить «нетленку».
В-третьих, взяв на вооружение девиз иезуитов «ты можешь, ибо ты должен», я — все-таки желая укрепиться в этой нише (перевод на язык), — стал целенаправленно учиться этому выгодному ремеслу. Есть много способов (позже в одном языковом ВУЗе я даже вел практический курс «Перевод научно-публицистических текстов на немецкий язык»), самый простой и доступный из них — постоянное чтение разнообразной немецкой литературы с карандашом в руке, т.е. любовное коллекционирование разных способов «элегантного» перевода тех или иных труднопереводимых вещей. И вообще — постоянное наблюдение над языком во всех его проявлениях.

Спешу окончательно умиротворить ярых противников перевода на язык: конечно же, несмотря на опыт, т.е. изощренную хитрость и изворотливость в преодолении препятствий, я каждый раз для очистки совести показываю свои опусы одному немецкому другу и коллеге (хотя, как вы понимаете, никто никого «переписывать» не будет, такая благотворительность возможна лишь при условии, что правки очень мало).
Тут мне, кстати, вспомнился еще один огромный «плюс» нашей профессии: ни с кем не поделишься радостью победы над той или иной головоломной переводческой задачей. Ведь для того, чтобы оценить степень вашей гениальности:)) или хотя бы вашего героизма, ваш коллега должен не просто сравнить соответствующее место в оригинале с переводом — он сначала должен сам попытаться перевести его и помучиться над ним; только тогда он поймет, чего стоила вам эта победа. Зато, я надеюсь, мы с вами лучше других понимаем этот крик души: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!»
Еще могу сообщить скептически настроенным коллегам, что лично знаю, по крайней мере, с полдюжины русских переводчиков, которые не хуже «носителей» справляются с переводом на язык (критерием, на мой взгляд, вполне может служить тот факт, что им доводилось выполнять переводы и для западных издательств). Один мой знакомый даже умудрился написать огромную стихотворную поэму на немецком и вполне успешно переводил Ахматову, Цветаеву, Пушкина (!) на язык.
Поэтому, господа, если вам предложат переводить, скажем, текст альбома «Флот Российской империи» на немецкий язык, подавите в себе желание плюнуть заказчику в физиономию (за издевательство), не спешите отказываться, а возьмите, например, «Цусиму» Франка Тисса в оригинале, прочтите ее внимательно с карандашом и блокнотом в руке, чтобы у вас навязла на зубах вся эта «романтика морских просторов» и чтобы, по крайней мере, знать, где что искать. И «Западноевропейское серебро в Эрмитаже» — тоже берите! Не боги горшки обжигают. Прочитав один оригинальный, немецкий альбом на эту тему, вы блестяще справитесь с поставленной задачей.
Перевод на язык — это, конечно же «цирк», и тем не менее: «носителем» можешь ты не быть, но переводить на язык уметь обязан. Ибо в той или иной мере, рано или поздно это приходится делать каждому переводчику.

А вот с устным переводом я, дорогие коллеги, опять же памятуя о народной мудрости про сверчка, давно «завязал» и до сих пор не нарадуюсь этому (хотя на свой устный немецкий — да и на русский — не жалуюсь). Просто я физически не выношу «халтуры» — либо ты переводишь хорошо, либо занимаешься чем-нибудь другим. А устный перевод — это отдельная профессия, подразумевающая не только виртуозное практическое владение языком (и родным тоже!), но, к сожалению, требующая еще и других качеств. Например, хорошей памяти, крепких нервов, толстой кожи и др. Один мой старший коллега и учитель, «практическому владению немецким языком» которого позавидовали бы многие немцы, признался мне, что однажды просто удрал с какой-то конференции, на которой должен был переводить. Это признание было для меня бальзамом на душу, потому что со мной приключилась точно такая же история.
Хотя, видя, вернее слыша, как иногда переводят некоторые коллеги, в том числе и на правительственном уровне (!), я чувствую себя Моцартом устного перевода. Мне искренне жаль этих бедолаг. Как они выносят такое унижение?.. В конце концов, не хлебом же единым… Впрочем, кое-кто из них, возможно, даже не подозревает о масштабах своей профессиональной несостоятельности. Я, например, давно уже ломаю себе голову над тем, как можно переводить устно, не зная ни единой идиомы (седьмая вода на киселе, ни в какие ворота не лезет и т.п.), ни единого глагольного сочетания (вынести приговор, подать ходатайство, назначить вознаграждение и т.д.) и ни единой пословицы. А ведь переводят. И не «парятся».
Как тут не вспомнить печальный, но весьма поучительный жребий переводчика из кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию»! («Был у нас толмач-немчин. Ему переводить, а он лыка не вяжет! Ну, мы его в кипятке и сварили…») Может, сегодняшним обитателям Кремля следует перенять у своих древних предшественников этот простой метод контроля за качеством работы переводчиков, чтобы нам всем не было «мучительно больно и стыдно»?
Первая мысль, которую я, как гипнотизер, внушал своим студентам, прежде чем начать учить их переводу, это то, что в условиях лютой конкуренции нельзя быть посредственным переводчиком, иначе помрешь с голоду и даже не заметишь этого. Нужно непременно быть переводчиком хорошим. Хотя и это еще не гарантия успеха, а лишь необходимое условие.
Вторая мысль, которую я вдалбливал юным переводчикам, которых родители палкой загнали в Иняз, потому что языки — это «прикольно», заключается в том, что большинство наших сограждан идут на работу, как на каторгу. И поэтому с вожделением ждут пресловутых «новогодних» или «майских» каникул и даже просто выходных. А ведь работа составляет б;льшую часть жизни! Так не разумно ли все-таки убедиться в том, что ты верно выбрал свой путь, и, в противном случае, продолжить поиски? И найти такую работу, на которую ты будешь ходить, как на праздник. А если перевод — это именно то, чего ты хотел, то надо засучить рукава и запастись терпением. И тогда даже далеко не самые захватывающие сочинения вроде «Архитектурных памятников Новгорода», «Художественных сокровищ Москвы», «Палехской лаковой миниатюры» или, скажем, биографии какого-нибудь взматеревшего российского политика, — не говоря уже об «Эрмитажах» и «Русских музеях», — станут дополнительным источником не только доходов, но и удовольствия. Ведь даже перевод зануднейшего или откровенно глупого, к тому же, коряво написанного текста — это тоже довольно азартная интеллектуальная игра. Перевод есть перевод.
А еще это — источник знаний. Для меня перевод нехудожественной литературы (хоть на язык, хоть с языка) был одним сплошным «постдипломным образованием». Если бы (очень мудро устроенный) мозг после окончания работы над тем или иным переводом тут же не стирал в памяти или не вытеснял в недра подсознания все эти архитектурно-художественные, военно-морские, кулинарно-гастрономические, общественно-политические,  научно-технические, музыкальные, медицинские и прочие излишества (щадя душевное здоровье переводчика), то я бы, например, уже, наверное, мог бы работать универсальной энциклопедией. Правда, кое-что все-таки остается на поверхности, и эти более чем скромные остатки очень помогают в работе. (Опять же — где вы еще найдете такую работу, чтобы вы сидели себе в теплом, светлом помещении, получали за чашкой кофе или чая информацию, а вам за это еще и деньги платили?.. Это притом, что сегодня никто тебе бесплатно даже в физиономию не плюнет!)
Тут самое время «пожаловаться на спам». Пардон! — на авторов (вот что делает ассоциативность памяти!). И затронуть еще одну общую для всех проблему: косноязычие и «недоделанность» многих современных сочинителей . Они могут быть трижды гениями в своей области, ведущими специалистами и т.д., но писать-то их никто не учил! А попробуйте вы в «особо тяжелых случаях» передать всё «своеобразие» авторской речи и мысли — будет скандал! Никто не поверит, что это автор такой косноязычный. Держу пари, я знаю, на кого падет подозрение в «профнепригодности»…
Я, разумеется, имею в виду вовсе не опечатки и не орфографию, а, прежде всего, стилистическое убожество или даже варварство. А часто мы имеем дело еще и с фактическими ошибками — автор «путается в показаниях», т.е. перевирает цитаты, указывает неверные даты, названия и т.д. и т.п., которые переводчику приходится по ходу дела исправлять, тратя на это уйму дополнительного времени, сил и нервных клеток. Как-то совестно, не хочется «мелочиться» — видишь ошибку, почему бы не исправить ее? Человек же не со зла… Не хочется уподобляться одному немецкому коллеге, адекватность перевода которого мне в упомянутом издательстве «Аврора» довелось однажды проверять — он принципиально не закрывал скобку или кавычки, если они отсутствовали в оригинале по явному недоразумению, по невнимательности машинистки. Это казалось тем более странным, что перевод был выполнен с блестящим мастерством. До сих пор теряюсь в догадках, что же это было — пресловутая немецкая точность, граничащая с маразмом, юмор, занудство или зловредность.
С другой стороны — с какой стати мы должны поощрять шарлатанство или невежество? И улучшать оригинал? (Про теорию, про главную заповедь переводчика — не лучше и не хуже, а адекватно — тут лучше не вспоминать.) Так что и в нашем деле есть свой неразрешимый вопрос (так и подмывает сказать «неизлечимый геморрой — чтобы шагать в ногу со временем) «быть или не быть?» Не знаю, как вы, а я все-таки пытаюсь балансировать на пресловутой «золотой середине». Но, признаюсь, иногда не выдерживаю и с остервенением начинаю передавать «всё своеобразие» оригинала. В конце концов, наше дело солдатское — «идтить, так идтить».
Одним словом, замечательная у нас с вами профессия, господа! Да здравствует вавилонское смешение языков! (Хорошо бы установить его точную дату и именно этот день объявить нашим профессиональным праздником.)