999 LW. Темный уровень. Глава 13

Игры с подсознанием

                Способность справляться с болью — величайший
                дар нашего ума. Классическая мысль говорит
                о четырех дверях разума, которыми всякий может
                воспользоваться в случае необходимости.
                Первая — это дверь сна.
                (Патрик Ротфусс. Имя Ветра)

Выбор – это не вариант, которому мы однажды отдаем предпочтение. Выбор – это то, кем решаем стать в этот момент. И совершенно неважно, касается ли он выбора блюд в меню или оказания помощи человеку. Важно то, что мы в этот короткий миг решаем, кем мы становимся: самодовольным гурманом или торопливым обжорой, милосердным героем или равнодушным зрителем. Решаем, что мы достаточно смелы, чтобы броситься в омут опасных приключений, чтобы спасти миллионы жизней, либо наоборот – трусливо поджимаем хвост, прячась в нору, старательно отгораживаясь от всего, что может нарушить наше спокойствие. Мы всегда решаем не как нам быть, а кем нам быть. И часто этот выбор приходится делать, не имея возможности спрогнозировать влияние нашего нового «я» на окружающий мир. По сути, даже ничего не делая, мы делаем выбор. Выбор, который необратимо повлечет за собой тучу последствий.

Ворох мыслей не мог заглушить даже шум дождя за окном. Тяжелые капли торопливо падали на стекло, стекая быстрыми ручейками, теряющимися где-то на уровне подоконника.
Первый ливень в этом году. Без грозы. Просто шумный, наводнивший город дождь.
В дождливую погоду лучшим вариантом будет остаться дома и, укутавшись в плед, пить кофе и слушать выводимую на оконных стеклах мелодию. Но у меня нормально выходит пока только с кофе, над остальными компонентами нужно работать. Быть может, не зачитайся я допоздна научным докладом, могла бы сегодня позволить себе маленькую слабость в виде ленивой неги, но проблема была именно в докладе, которого в данный момент уже имелось четыре штуки на разных носителях.
Дедушкино наследство, особенно научная его часть, оказалось слишком неподъемным для моей маленькой трусливой личности. Фактически, именно эти знания открыли мне глаза на то, какая я в сущности, жалкая. Так уж сложилось, что получив колоссальный опыт, который сейчас дублирован на карты памяти и диски, я больше всего хочу избавиться именно от него. Только получив желаемое, я поняла, что оно оказалось непосильной для меня ношей. Особенно сейчас.
Но больше чем сама работа меня напугала записка деда. Торопливый почерк, растянувшийся на несколько строчек, сказал больше, чем аргументированный материал: он предупреждал об опасности и советовал побыстрее избавиться от научного «клада».
«Разреши уберечь хотя бы тебя», - слова, за которыми скрывалась вся боль от потери тех, кого знал написавший. Тех, кто неосторожно ступил в запретную зону. Родители, бабушка… Прямо или косвенно их смерти были связаны с работой деда, и, факт остается фактом, именно из-за этой работы они ушли. Осталась только я. И то, вероятно, ровно до момента, когда поймут, что мне что-то известно.
Именно поэтому я все еще не спешу бежать к своему уже бывшему шефу, чтобы дать ему хороший повод подумать над происходящим и заработать на сенсации. Именно поэтому я не тороплюсь всучить материал ни одному новостному каналу. Именно поэтому я до сих пор не ответила ни на один телефонный звонок. Просто я боюсь, что даже собственное дыхание выдаст меня с потрохами. И еще то, что для сенсации электронной версии доклада, двух пакетиков химических препаратов и моей уверенности недостаточно. Даже если опубликовать доклад, в него никто не поверит, пока не увидит реальное подтверждение. Подтверждение, которое может появиться только после поездки в Северный. Район, который уже давно закрыт для посетителей, и о котором все благополучно «забыли». И этой поездки я опасалась ни чуть не меньше, чем раскрытой тайны LInc.
Лучшим из возможных вариантов мог бы стать побег с материка на неприступный и холодный А-2, как и просил дед, предварительно передав документы его «лучшему другу и просто очень хорошему человеку». Но этот план на сегодняшний день оказался неосуществимым, потому как передать документы было просто некому – Панкеев благополучно лежал под толщей земли где-то на окраине города и уже совершенно не волновался о благополучии живых. Конечно, бросить все и просто уехать, как и советовал дед, я все еще могу. Просто окунуться в прелести морозной жизни на никому не нужном острове, суметь как-то там обустроиться и, ежедневно откапывая занесенную снегом дверь, ходить в ближайший лес за дровами, чтобы не замерзнуть окончательно. Инфраструктуры - нет, телевидения – нет, людей, если не считать преступников, – нет. Добровольное заточение в снежной тюрьме, в которую в здравом уме никто не сунется даже за деньги – только по приговору суда. И постоянные угрызения совести за то, что где-то там, за океаном, остался ни в чем неповинный мир, который медленно и методично истребляют. Смогу ли я так жить? Мне бы хотелось ответить «да», но это будет простой обман, и я не знаю, что больше повлияло на мое решение: ответственность за целый мир или простое желание спать и есть в комфорте.
Наступившее облегчение от принятого решения совпало с окончанием дождя. Удивительная синхронность, словно живу на одной волне с окружающим пространством. Или оно – со мной. Но даже если это и так, к сожалению, ничего полезного я в этом не видела.
Тоскливо глянув на пробивающееся из-за туч солнце, возвращаюсь к разложенным на столе уликам. Совершенно необходимо как-то донести миру то, что я знаю, и сделать это как можно скорее и как можно незаметнее. Возможно, лучшим вариантом будет подбросить накопитель с докладом кому-то из газетчиков и посмотреть, что из этого выйдет. Только сделать это нужно действительно незаметно – не уверена, что невозможно будет не проследить цепочку. Компакт-диски пока легли на место дисков с музыкой – пусть полежат там, пока я не решу, что с ними делать, и есть ли среди людей достойные их содержимого. А вот порошки буквально притягивали меня. И не столько мягкой сыпучестью, сколько своими свойствами.
На самом деле меня интересовал белый порошок, пакет с которым в данный момент уже лег в мою руку. Вещество, вызывающее кратковременные изменения в работе систем организма, о существовании которых мне, человеку без медицинского образования, сложно представить без толкового разъяснения. Но интерес вызвало даже не это, а дополнительные эффекты от приема малых доз: слуховые и зрительные галлюцинации, отсутствие самоконтроля и повышение либидо. И еще, по всей вероятности именно его привкус «сладкий, практически незаметный при растворении в жидкостях» в сочетании с шампанским и вызвал ту самую «временную частичную амнезию», которую я испытала пару дней назад. А ведь там четко прописано, что подобный эффект возникает только в сочетании с алкоголем.
Выходит меня сознательно опоили с одной только целью: проверить действие на организм. Непонятно только одно: почему, имея под рукой целый район принудительных «добровольцев» проверять нужно было именно на мне? У меня есть только одна причина произошедшему: в тот вечер просто состоялась демонстрация товара широкому кругу потенциальных потребителей, а меня туда пригласили именно как живой макет.
По лицу расползается горькая усмешка, и я бросаю пакет на стол – чувствовать себя ручной обезьянкой оказывается слишком неприятно. И, признаться, с этого самого момента буквально все, что делал Энор, кажется спланированной местью за один-единственный промах. В самом деле, некоторые ошибки приходится искупать до конца своей жизни.
Интересно, а взяв меня на работу, он тоже рассчитывал получить таким образом, что эта самая обезьянка всегда будет под рукой?
Порыв разорвать злополучный контракт отметается так же внезапно, как и возникшая злость. Просто мне на глаза попалась последняя страница, где между строк было выведено аккуратным почерком «Северный р-н. LINC», заставившее вспомнить, что кроме собственных обид, есть гораздо более важные вещи. Например, Майкл, в данный момент получавший не по заслугам из-за моей подлости. Или десятки людей, находящихся в закрытой зоне без медицинского обслуживания, нормальной системы обеспечения продовольствием и вообще оказавшихся заложниками чужих амбиций. Уж эти-то проблемы намного серьезнее, чем ущемленное самолюбие.
А может этот контракт и есть самый достойный выход из ситуации? Может не стоит разбрасываться такими возможностями: стать поближе к человеку, владеющему городом, и выведать у него все тайны? По крайней мере, теперь, зная, чего мне ожидать, я даже могу, пусть не на шаг опережать противника, но хотя бы идти с ним вровень? А как знать, если я сумею заслужить доверие самого Энора, вдруг он допустит меня в обитель цинизма и безнравственности?
Игра на два фронта? Мог ли кто-то предвидеть, что обернется именно таким образом? И все же, похоже, именно эту партию придется сыграть.
Подпись на трех экземплярах контракта вышла размашистой и излишне уверенной, если так можно говорить о тех закорючках из синих чернил, оставленных мною на бумаге. Мистер Энор будет доволен своей изобретательностью, ведь наверняка даже он хоть немного сомневался в том, что я подпишу документы.
Хотя, признаться, тот факт, что после вручения в департаменте моих вещей под роспись, я сильно удивилась, обнаружив среди них именно документы из приемной Энора – почему-то казалось, что они непременно должны остаться на том столе в ГрандЧоколат. Забытые и никому ненужные. Особенно мне. Даже больше: втайне я надеялась, что именно там они и останутся, что избавит от объяснения причин излишней затянутости моего согласия на работу. Но кто-то оказался аккуратнее и внимательнее меня, прихватив их со стола. И я очень надеюсь, что этот кто-то не удосужился просмотреть бумаги, в недрах которых красивым почерком легко обнаруживался мой тайный замысел.
Все же, во избежание оказаться пойманной на месте преступления, придется на время отказаться от поездки в Северный. Тем более что мой провожатый в данный момент усиленно дает признательные показания. Стефан обещал, что его продержат не больше трех суток – достаточно, чтобы выяснить, кто он и что из себя представляет. Информацию, которой должно хватить для удовлетворения нашего обоюдного любопытства. Сутки уже прошли, осталось еще двое, а дальше можно смело вымаливать прощение у человека, которого я к тому времени буду знать чуточку больше. Плевать на муки совести, в конце концов, я пошла на эту аферу не из простой прихоти. Да, пришлось в некотором смысле пойти против себя, но и результат, мягко говоря, оказался гораздо неожиданней и весомее, чем даже могло представиться. Во всяком случае, та самая «завершающая стадия» исследований, насколько я поняла, уже вступила в активную фазу, и, если для экспериментов потребовался такой размах, значит, впереди всех ждет нечто поистине грандиозное.
Покончив с размышлениями, я все-таки решаю вчитаться в текст моего первого задания на посту помощника Мистера Вселенское Зло. Оно оказалось по истине несложным – даже для меня, человека, не имеющего представления о методике подготовки светских мероприятий. Возможно, мое участие изначально пытались свести к минимуму, оставив в качестве поручений только раздачу приглашений некоторым высокопоставленным гостям и контроль за деятельностью организатора раута, различных служащих и службы охраны. Мало – даже на мой совершенно несведущий взгляд. С другой стороны, разве можно поручить нечто серьезное человеку, не имеющему представления, во что он ввязался? Энор предусмотрителен во всем – даже в списке дел, допущенных к разрешению.
И в списке гостей, с которым мне предстояло встретиться. По некой счастливой случайности там оказалось все руководство Life, но отдать приглашение мне почему-то следовало только второму заместителю. Ирония судьбы – быть так близко к человеку, знавшему все тайны Северного, но при этом разговаривать с его наместником, который, вероятнее всего, ни словом не обмолвится о происходящем без разрешения главного. Или вообще окажется единственным непосвященным в дела правящей корпорации – ведь всегда есть тот, кто ничего не знает о происходящем, но именно на него, в конце концов, и сыплются все шишки, если что-то идет не так.
На несколько мгновений мне даже показалось весьма умной мысль просить Стефана дать мне что-то для прослушки, но я все-таки не была уверена, что мне удастся попасть в нужный кабинет. Да и, если жучок обнаружат, не составит труда сопоставить мой визит и появление данного устройства в апартаментах. И моя репутация хамоватой и не имевшей представление о своем месте журналистке, появившаяся благодаря заботам нынешнего работодателя, сыграет в этом не последнюю роль. Меня линчуют, причем публично.
Выходит, на сегодняшний день лучшим вариантом остается все-таки затаиться и ждать, когда мне начнут доверять настолько, чтобы не заботиться об оставленных на столе документах. Придется перетерпеть. Пока. И пытаться играть на два фронта.
Напросившись на встречу с мистером Склентом к одиннадцати часам завтрашнего дня, я все-таки решаюсь позвонить Стефану – узнать, есть ли какие-нибудь подвижки в нашем общем деле. Говорит Стефан охотно – красочно расписывая, насколько утомили его допросы моего «загадочного приятеля» и как он хочет побыстрее от него избавиться. Признаться, мне даже показалось, что его в самом деле тяготит такая обязанность, но как только я спрашиваю, почему он не избавит себя от лишних трудов, приятель тут же сворачивает разговор. Складывается впечатление, что Стефан на самом деле чего-то ждал от меня. Неужели в очередной раз поживиться за мой счет? Считал, что отсутствие результатов вдохновит меня на благотворительность? Неужели даже выбирая между жадностью и любопытством, этот мужчина делал выбор в пользу собственной мелочности? Теперь я даже представить не могла, что с ним нас связывали годы дружбы, казалось, известного мне Стефана просто подменили каким-то жалким суррогатом, только внешне его напоминающим. И если б не понимание, что подобное в принципе невозможно, я бы в самом деле решила, что ко мне приставили надзирателя с маской моего друга. Мысль шальная и абсурдная, но все же объясняющая слишком многое. Или оправдывающая слишком многое – Стефан ведет себя как подонок, потому что это не Стефан, а кто-то другой.
От размышлений снова разболелась голова, и я в сотый раз мысленно поблагодарила ненавязчивого Энора и весь его штат за то, что они до сих пор не бросились меня разыскивать – нормально разговаривать сегодня я просто не могла – не столько от бессонной ночи, сколько от свалившегося на плечи безмерного груза. Хотелось все понять и принять, но пока получалось только сомневаться и недоумевать.
После обеда меня все-таки сморил сон – вероятно от снова хлынувшего на землю дождя, но именно эти несколько часов оказались нужнее тонны размышлений.
Удивительно, как красноречиво может быть наше подсознание. В этот раз мне даже не приходилось искать скрытый смысл – настолько все было очевидно. Конечно, распластавшаяся передо мной каменная стена и была тем барьером, удерживающим мои воспоминания. А вот против нее у меня есть железный аргумент размером с наковальню. Мне оставалось только замахнуться, чтобы разрушить последнее препятствие на пути к моей прятавшейся памяти.
Хватило одного удара, чтобы, казавшаяся невероятно прочной, стена развалилась, словно карточный домик. И после этого на меня обрушилась лавина из тонны мутной холодной воды. Она топила меня, заставляя упорно уходить в ее недра каждый раз, когда я пыталась выплыть.
А потом я утонула. И тогда же пришли воспоминая.
Сперва это были хаотичные образы из окружающей обстановки. Что-то, на чем, вероятно, останавливался мой взгляд лишь изредка. Потом образы стали четче и завершенней, и с каждым новым воспоминанием они приобретали большую осмысленность.
Мой сон-воспоминание был ярким и пугающим. Но все же было в нем и то, что на самом деле внушало ужас: почти осязаемое присутствие чего-то невидимого за стеклом отеля. Чего-то настолько невероятного, что мой партнер тоже почувствовал, во всяком случае его слова «Я знаю, что ты здесь» явно были адресованы не мне.
Сейчас очень хотелось посмотреть себе за спину, но, увы, память не позволяет отступать от плана и менять события. Я не видела, что за моей спиной – в тот момент гораздо больше волновал человек, прижимающий меня к стеклу.

 Не знала, что повышенный эротизм сновидений может пугать, но проснулась я усилием воли и с бьющимся сердцем. Вдобавок спустившийся сумрак заставляет ощущать себя все еще в состоянии сна. Только спустя несколько минут я смогла успокоиться и попыталась привести мысли в порядок. И, если уж быть до конца откровенной, теперь амнезия казалась спасительным убежищем от лавины стыда и ужаса, обрушившихся на мое самолюбие. Хотелось спрятаться обратно в спасительное беспамятство, но, увы, вернувшаяся память имела свое мнение на этот счет, ежесекундно подбрасывая все новые и новые образы, изобилующие похотью и безрассудством. Сын сенатора сумел воспользоваться моим состоянием по полной.
К сожалению, единственный способ защиты в моем случае – загнать воспоминания внутрь себя и постараться жить дальше, тем более что внешне все происходило более чем добровольно. Единственное, что говорило об «искусственности» моих эмоций – это наличие химикатов в напитках. И, как бы мне ни хотелось думать, что сын сенатора преступил рамки дозволенного, я понимала, что на самом деле, он действовал с молчаливого одобрения своего гостеприимного дяди.
Ужасно захотелось разорвать уже подписанный контракт, но во время вспомнив, что эмоции – не лучший советчик, я все-таки нахожу в себе силы сложить документы в сумку, чтобы завтра вернуть в приемную конторский экземпляр. Только сейчас эти многочисленные поблажки в виде гибкого графика и возможности перепоручения своих обязанностей другим кажутся если не платой за молчание, то, как минимум, необходимостью обеспечить максимальную доступность к ручной обезьянке.
Как же мерзко. Хочется выплакаться, чтобы заглушить эмоции, или напиться, или сделать еще что-нибудь, способное лишить мою память излишней яркости и красочности. Но вместо этого я уже в двадцатый раз  беру в руки белый пакет и любовно всматриваюсь в его сыпучее содержимое.
Признаюсь, первым, что мне захотелось сделать после дедушкиного признания – это именно попробовать содержимое, чтобы удостовериться в реальности всех тех эффектов, которые были описаны в докладе. В тот момент меня отпугнула именно перспектива галлюцинировать, но сейчас, зная, с чем именно предстоит столкнуться, тяга появилась снова. И именно тяга, как необоснованное и неконтролируемое желание – как и было описано.
Проклятый порошок вызывает зависимость. Психологическую. И мне прекрасно понятно почему – мир, измененный до неузнаваемости, оказался объемнее и тяжелее, чем есть на самом деле. Он заставлял чувствовать его кожей, ощущать как непрекращающийся шелковый поток, струящийся по телу, обостряющий до предела рецепторы. Получать удовольствие от каждого своего касания и наслаждаться каждым прикосновением другого человека.
Возможно, племянник Энора поступил в определенном смысле благородно, уведя меня с ужина и не позволив тем самым опозориться из-за навязчивого стремления соблазнить кого-нибудь прямо там в зале. Конечно, это нисколько не оправдывало его предыдущего поступка, но все же в некотором смысле он оказал мне услугу – на моем собственном примере подтвердив выводы, сделанные в докладе, хоть сейчас я на самом деле и не знала, какое найти им применение.
В который раз взвешиваю в руке пакет и принимая решение о разделении его на несколько – все-таки если придется предъявлять доказательства, лучше оставить у себя дополнительный экземпляр на случай «пропажи». Тем более что его количества должно хватить на половину города, если, конечно, и правда, для получения эффекта требовалось так немного. 
В итоге решив, что и второй порошок, который в отличие от его белого собрата не вызывал во мне нежных чувств, должен быть разделен на порции, я, после нехитрых манипуляций с бумагой и чайной ложкой, наконец смогла оставить упакованные химикаты в покое. Теперь передо мной лежало два ряда из восьми одинаковых маленьких конвертиков с пометками «б» или «с», определявшими их содержимое – весьма подходящие порции для того, чтобы их спрятать. И, так как лучшего места для этого кроме собственной одежды я не находила, все конвертики легли на дно карманов развешанных в шкафу жакетов. Все, кроме двух, занявших место в кармашке моей сумки рядом с флэш-картой. Конечно, я понимаю, что таскать в сумке такие вещи небезопасно, но все же пока никто не знает о моей находке, а значит, личные досмотры мне не грозят. Если только не сунусь в здание муниципалитета.
Очередной звонок Стефану с напоминанием о нашем уговоре не дает ничего кроме раздражения – отсутствие информации не радует. Если допросы будут идти такими темпами, то послезавтра я снова встречусь с незнакомцем, которому придется верить на слово, не имея на то никаких оснований. И как при этом можно иметь с ним общие дела, если совершенно непонятно, какие цели он преследует? Возможно, за раздражением пыталось скрыться чувство вины за некрасивый поступок, но, здраво рассудив, что для этого мало оснований, я забросила размышления подальше и предпочла их здоровому сну. Тем более что завтра важная встреча, значит, нужно быть в форме, а не невыспавшейся размазней.
Конечно, мое наплевательское отношение к мукам совести вызвано усталостью и стрессом, а никак не тем, что я надышалась содержимого из пакетиков. В том числе серо-зеленого, повышающего уровень адреналина в крови и вызывающий чувство агрессивности и заставляющий переориентировать мои моральные нормы. Второй препарат оказался не менее интересным, и тоже вызвал бы желание его попробовать, вот только никаких положительных качеств в его применении я не увидела, кроме повышенной выносливости организма. А уж возможность лишиться принципов и моральных ориентиров и вовсе выбила меня из колеи – получалось, что человек под действием этого препарата был способен на все, в том числе на убийство. Повышенный сексуальный аппетит – это даже хорошо иногда, а вот повышенная тяга кого-то резать вызывает, по меньшей мере, опасения. Возможно, поэтому эти два вещества рекомендовалось применять раздельно – из подопытного мог бы выйти образцовый маньяк, угробивший полгорода за одну ночь и проснувшийся на утро с амнезией. Хотя пункт о неминуемой смерти подопытных, на которых применялась подобная комбинация, пугал гораздо больше.
Порошками я не надышалась – уже просто потому, что их консистенция оказалась не настолько легковесной. Препарат был гранулирован, как я подозреваю, и именно для удобства дозировки, так что не повисал в воздухе белесой взвесью, а высыпался в отведенное для него место. Надышаться им просто невозможно, а значит, отсутствие мук совести было окончательно списано на стресс и необходимость поспать хотя бы несколько часов прежде, чем встретиться с руководством компании, производившей странные химикаты.

***
- Мистер Склент ждет вас, - проговорила миловидная секретарша волне обыкновенной светлой приемной после того, как мне удалось миновать пост охраны, сунув им под нос полученное час назад удостоверение помощника Эдмонда Энора. Признаться, не думала, что вообще придется пользоваться этим куском пластика с моей фотографией и фамилией, но без его считывания охранник категорически отказывался впускать меня внутрь здания «корпорации жизни». Повышенная предосторожность как раз понятна – не каждая компания занимается сомнительными экспериментами над людьми, так что им нужны хоть какие-то гарантии. И, судя по быстроте моего перехода в звание посетителя, Энор был хорошей гарантией.
Толкнув тяжелую дубовую дверь с табличкой из темного стекла, возвеличивающей имя своего хозяина, вхожу в мрачный кабинет, больше похожий на кладовку, чем место обитания человека высокого ранга. Минимальный набор мебели: напротив входа стол со стопкой аккуратно сложенных бумаг, кресло из коричневой кожи, и два стула у противоположной стены – аскетизм и рациональность в высшей точке их проявления. Хозяина я замечаю только когда оглядываюсь – мужчина в черном костюме смотрит в окно и, похоже, не придает ни малейшего значения появлению чужого в его кабинете, словно я простой курьер, в задачи которого входит исключительно доставка пакета. И хоть, по сути, так оно и есть, минимальный набор слов произнести стоит.
- Мистер Склент, я являюсь помощником мистера Энора… - эта фраза заставляет обратить на себя внимание и тут же пожалеть об этом, очутившись в ловушке жесткого взгляда стоящего напротив человека. Цепкий, пронизывающий, перекрывающий доступ кислорода взгляд, не оставляет иной способности, кроме умения стоять с широко распахнутыми глазами, пока противник смотрит, изучает, испытывает, пытаясь вывернуть наизнанку мое нутро. Становится жутко от невозможности противостоять ему, неспособности зажмуриться, пошевелить хоть пальцем, пока горло сжимает невидимая клешня, заставляющая смотреть в холодные стекляшки чужих глаз и подниматься на носочки, пытаясь хоть немного заглушить болезненное давление на шею и подбородок. Страх от осознания собственной беспомощности отдается новой порцией боли, словно это чувство мешает моему мучителю что-то увидеть и он просто безжалостно бросает его на уничтожение моего собственного тела. Впервые кажется, будто я столкнулась с чем-то настолько необъяснимым и ужасным, что начинаю жалеть о своем неуместном стремлении спасти всех и вся – если этот человек может уничтожить посмотрев один раз, на что же тогда способен главный?
В этот момент, словно, наконец, получив желаемое, зрительный контакт прерывается так же резко, как мой захват. От внезапной перемены состояния буквально заваливаюсь на бок и, кое-как добредя до ближайшего стула, тяжело опускаюсь на него, сомкнув веки. Несколько секунд уходит на то, чтобы выровнять дыхание и привести мысли в порядок, пока хозяин кабинета мягко шагает в мою сторону, а когда снова открываю глаза, застаю мистера Склента за выдергиванием из моих рук приглашения. Возмутиться подобной бесцеремонности сил не хватает, могу только равнодушно смотреть на холеные кисти, сжимающие конверт из лощеной бумаги, и изо всех сил стараюсь не поднимать глаза выше, чтобы снова не встретиться с выворачивающим на изнанку взглядом.
- У вас все? – произносит мужчина подчеркнуто равнодушно, словно это я совершила нечто предосудительное, но меня его тон не трогает, словно все эмоции осушили до дна, не оставив даже капель, стекающих по стенкам. Нет даже простого любопытства - только безразличная покорность, заставляющая слабо кивнуть в ответ.
- Тогда не смею вас задерживать, - добавляет он, вскрывая конверт. – И передайте мистеру Энору мою признательность.
Кажется, эти слова означают, что пора выметаться, но, попытайся кто-нибудь меня выпроводить, ничего не получится – словно я приросла к своему месту.
Подняться удается только с третьего раза: когда мои неловкие попытки собраться с силами уже начинают вызывать заметное раздражение мистера Склента. Его пальцы, сжимающие приглашение, нервно выстукивают нетерпеливый ритм по плотной карточке, словно их хозяин с трудом пытался удержаться от применения силы по отношению к неловкой посетительнице.
Делаю два неуверенных шага к выходу и зачем-то оглядываюсь, чтобы поймать насмешливый взгляд и легкую полуулыбку, окончательно выбивающие меня из колеи. Практически выпадаю из кабинета, чуть не распластавшись на полу приемной, как во сне хватаюсь за поднесенный секретаршей стакан воды и соглашаюсь на ее предложение проводить меня до машины.
Дорога домой кажется странной мозаикой из реальных образов и сновидений – сознание упорно отказывалось присутствовать постоянно. Не уверена даже, что заплатила за такси и сама добралась до кровати – эти события терялись в призрачной дымке из видений и безмерной усталости, предлагавшей уснуть прямо здесь и сейчас. Подобная странная усталость кажется знакомой, только сил анализировать это странное предположение уже не остается – навалившийся сон смывает дверь в реальность на ближайшие несколько часов.

***
Из черного забытья вырывает звонок будильника, знаменующий собой начало нового дня. Только привычного чувства легкости от неестественно долгого сна не наблюдается – словно вместо отдыха я разгружала вагоны с углем.
Подозреваю, что необычная усталость является последствием визита в Лайф, а точнее – разговора с одним отнюдь не молодым, но весьма предприимчивым типом.
Мистер Склент…
Человек, занимающий кресло заместителя, но при этом совершенно равнодушно относившийся к своему статусу. Мужчина, давно и прочно застрявший в периоде зрелости, но едва ли приблизившийся к черте, отделяющей старость. Сотрудник, не обладающий нужной степенью харизмы из-за довольно посредственной внешности, но зато с лихвой компенсирующий этот недостаток цепким взглядом. И этот взгляд до сих пор отчетливо помнился – каждая его удушающая волна.
И дело не только в том, что его взгляд имел такую власть – это как раз я могла списать на повышенную внушаемость, дело в последствиях, которые списать на внушаемость никак нельзя – ночь должна выветрить следы страхов и повышенной эмоциональности. Но этого не произошло, значит, дело не в моей слабости.
Гипноз? Вероятно, хоть общая картина и не укладывается в привычные рамки явления – опять же из-за странного состояния апатии и эмоциональной «иссушенности». 
Возможно, именно из-за них я не сразу сообразила, что до сих пор не поговорила со Стефаном и упустила нечто важное.
Предчувствие не обмануло – вчерашний день оставил в памяти телефона одиннадцать неотвеченных, из которых только два  были из логова моего работодателя. Остальные оставил бывший верный друг. И даже не знай я, насколько он не любит тратить свое драгоценное время на пустые разговоры, все равно поняла бы, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Настолько, что попытки совладать с собственным телом тут же отбрасываются как ненужные, уступая место нездоровому волнению, заставляющему кусать губы, ожидая, когда длинные гудки прервутся радушным приветствием старого приятеля.
- Я перезвоню, - это первая и единственная фраза, прозвучавшая на той стороне, прерывает цепь ноющих звуков и тонет в безмолвии отключившегося аппарата.
Понятно, что Стефан не может говорить и оставляет меня мучиться в догадках до тех пор, пока не найдет укромное место для разговора, только легче от этого не становится.
Наоборот – в помутненном сознании почему-то разворачивается клубок из дурных мыслей и предчувствий, ведущих попеременно, то к убийству Майкла, то к его побегу и горе трупов, преграждавших путь к свободе. Во второй вариант верится охотнее, потому что не хочется в очередной раз становится причиной чьей-то смерти, даже косвенно. Возможно, есть еще один повод, маленький и совсем незначительный, чтобы походить на настоящий мотив, но все же довершающий перечень аргументов в пользу варианта с побегом – это неуловимая симпатия к Майклу.
Почему-то даже зная, что он совершает наемные убийства, я невольно… восхищаюсь им – его отвагой, его готовностью идти до конца, его нежеланием безучастно смотреть на искалеченные человеческие судьбы. В какой-то мере Майкл кажется героем: вершит справедливость, творит возмездие своими руками, пусть и не видит при этом границ дозволенного.
С другой стороны, я не исключаю вероятности того, что просто идеализирую понравившегося мужчину, пытаясь дать оправдание его отнюдь гуманным поступкам. И сейчас, дожидаясь непривычно медлительного Стефана, я с волнением ждала подтверждения одного из двух вариантов, которое укрепит мою позицию, а не заставит нервно балансировать, пытаясь уравновесить две крайности.
И снова раздавшийся звонок оказывается спасением от мучительный пытки, устроенной собственным разумом – состояния неопределенности.
- Он сознался, - голос Стефана необычайно сух даже для человека его профессии, словно этот человек намеренно пытается скрыть от меня нечто очень важное. Только я пока не могу понять, о чем он говорит, поэтому переспрашиваю.
- Твой «протеже» сознался в убийстве премьера, - поясняют мне терпеливо. – И в остальных – тоже.
Эта новость звучит как гром среди ясного неба, заставляя недоуменно пялиться на трубку, ищи там явные дефекты, отражающиеся на качестве звука. Только через несколько неловких попыток произнести хоть слово, наконец понимаю, что именно я услышала: Майкл признался в убийствах! Он с ума сошел!
- Не может быть, - выдыхаю, как только снова возвращается речь. – Он не мог… У нас…
К счастью успеваю захлопнуть рот прежде, чем закончу фразу о неоконченном совместном деле, и настороженно прислушиваюсь к тишине по ту сторону трубки - похоже, Стефан сейчас ждал именно моих откровений.
- И что дальше? – пытаюсь переключить внимание мужчины.
- Уже направляю материалы на рассмотрение, - помолчав, произносит мужчина. – Если бы ты вчера ответила, было бы проще. Сейчас – уже поздно.
Что означает это «поздно» я примерно представляю – это значит, что дело находится вне компетенции Стефана, там, куда он не имеет доступа. Дальше – суд и, вероятнее всего, казнь – простить смерти высокопоставленных лиц никто не посмеет, особенно, если найден тот, на кого можно свалить вину. Теперь есть и виновник, и его признание – просто идеальное сочетание для громкого дела, войдущего в историю. Смущает меня только одно: с какой стати Майкл решил признаться, если его не меньше меня интересовал Северный и те, кто за ним стоит? Неужели он отказался от затеи просто из страха перед законом? Мне нужно с ним поговорить и как можно скорее.
- Я могу с ним встретиться? – робко спрашиваю, надеясь, что Стефан озвучит уже привычно сумму за свои услуги, но в ответ слышу только сдавленный смех.
- Зацепина, он под следствием, а не в пансионате, - произносит законник пафосно. – Теперь ты его увидишь только в суде. В последний раз.
Значит, все-таки именно казнь. Еще одна смерть на моей совести.
- И… совсем ничего нельзя сделать? – чувствую, что голос срывается, грозя выдать мое отнюдь не нейтральное отношение к Майклу. – Хоть что-то?
- Можно, конечно, - пренебрежительно фыркает Стефан. – Купи ему место на кладбище, а то похоронят как бездомного.
С трудом удерживаю рвущиеся наружу слова негодования, выражающие мое отношение к мужчине на том конце провода, и, стиснув зубы, произношу:
- Сделай что-нибудь. Я заплачу любую сумму, но он должен выйти.
Такой тон кардинально меняет настроение собеседника, убрав из него былую игривость. На мгновение даже представилось, как вмиг посерьезнело лицо Стефана, когда речь зашла о деньгах. Могу поспорить, в уме он уже прикидывает, насколько выгодной может стать для него очередная сделка, и пытается учесть все риски и выгоды. Только по тому, насколько долго тянется пауза, я все отчетливее понимаю, что риски весьма велики, возможно даже – непомерны.
- Посмотрю, что можно сделать, - наконец напряженно произносит Стефан и отключается, не дав мне возможности что-то ответить.
Остается только ждать звонка от человека, любящего деньги больше, чем собственную жизнь, потому что если я ошиблась в этой характеристике, Стефан больше не позвонит никогда.


______________________

Четвертые сутки моего заточения. Знаю это, потому что мне принесли девятую порцию – привычный ритуал после ночного перерыва.
Странно чувствоваться себя в этих стенах. Время здесь течет иначе: слишком медленно. Заставляет невольно думать над тем, как сбежать.
Эта тюрьма… Наказание уже только этим постоянным ожиданием свободы. Она меняет взгляд на некоторые вещи. Заставляет надеяться, зная, что надежды нет.
И эти стены. Они давят на голову, вынуждая пробовать их на прочность. Останавливает только то, что это не мое испытание, а значит, рано или поздно, заключение закончится.
Если ее не обманут. Или она сама не передумает. Три ночи спустя, я уже начинаю сомневаться в разумности своей веры в нее – эта вера похожа на самообман.
Клетка ломает веру. И первые ростки сомнений уже пустили всходы.
Сомнения - источник неверных решений и препятствие на пути стража. Оно погубило того, чье имя запрещено произносить. Но мы все равно помним его. И то, что нам нельзя сомневаться.
Но как заглушить сомнения, когда тебя окружают каменные стены, из которых не выбраться без помощи той, в кого уже не веришь?
Ее бездействие и эти стены делают меня слабее. И только понимание, что заточение – худший из возможных вариантов, придает мне силы.


Рецензии