Как я дежурил на старый Новый год

Или "Новый год-2"

В посленовогодних хлопотах две недели пролетели незаметно. Быстро забылись все печальные события той легендарной ночи, и вот уже пришла пора нам с Андреем дежурить на старый Новый год. В этот раз в составе нашей бригады произошли фундаментальные изменения – вместо коварного Игоря, с нами дежурить должна была заведующая приёмным покоем – крупная и горластая женщина, по кличке «Мадам».
Несмотря на свою устрашающую внешность, человеком она была вполне безобидным, и если не считать чисто женской черты – теряться в сложной ситуации, была не самым плохим вариантом ответственного дежурного хирурга. По-крайней мере, она никогда не лезла не в своё дело, и её никогда не тянуло на подвиги, вроде субтотальной резекции желудка у агонирующего пациента 88-ми лет от роду.
Дежурство началось достаточно спокойно, Андрей быстро принял всякую хирургическую мелочёвку, и уже совсем было собрался подниматься к себе на этаж, как вдруг внезапно события начали принимать смутно знакомый нам оборот.
В двери приёмного покоя с шумом закатилась каталка, движимая крепкими фельдшерами скорой помощи. На каталке лежал бледный худосочный юноша с закатившимися глазами, и выражением вселенской скорби на лице.
Одновременно с этим, с противоположной стороны в приёмный покой бодро зашёл наш дежурный эндоскопист Алик, бывший военный врач, прошедший Афганистан, худенький человек 165 сантиметров ростом, с лихвой компенсировавший свои скромные габариты абсолютно взрывным характером, и умением создать скандал абсолютно на пустом месте.
Не оплошал он и на этот раз. Размашистым строевым шагом подойдя к каталке, он своим командным голосом начал допрос несчастного пациента. Абсолютное нежелание пациента к общению с майором, с лихвой восполнила его мать, дрожащим голосом объяснившая отставному офицеру, что её сын состоит в секте буддистов, по идейным соображениям не желает служить в армии, и не нашёл лучшего способа откосить, чем вскрыть себе вены.
Господи, лучше бы она этого не говорила! Не было для товарища майора греха страшнее, чем нежелание идти в армию.
Подскочив к каталке, он схватил несчастного буддиста за грудки, и начал его трясти, отрывистым голосом выкрикивая при этом строевые команды: «Встать! Смирно! Как зовут? Молчать!Как стоишь перед офицером! Я тебя научу Родину любить!»
Бурная милитаристская деятельность товарища майора возымела совершенно неожиданные последствия.
Резко вскочив с каталки, и оказавшись при этом около двух метров ростом, видимо от последствий кровопотери забыв о гуманных принципах буддизма, пациент обеими руками вцепился в горло нашего эндоскописта, и начал его душить.
В освобождении товарища майора из цепких лап тоталитарной секты приняли участие все присутствующие, в том числе, и ваш покорный слуга. Не скажу, что это было легко, несмотря на наше подавляющее численное превосходство.
Но всё хорошее когда-нибудь кончается, кончилась и эта потасовка.
Слегка помятый майор отправился к себе в эндоскопический кабинет, заштопанного буддиста передали в заботливые руки матери, и тут…
В приёмный покой завезли каталку с первым в эту ночь проникающим ранением брюшной полости.
Много слов по этому поводу нам сказать не удалось. Привычным маршрутом мы отправились в операционную, я дал наркоз, Андрей с Мадам уштопали повреждённый кишечник, и тут на пороге появился хорошо знакомый вам персонаж – медсестра приёмного покоя, Татьяна.
Ей не нужно было даже ничего говорить. Оставив Андрея зашивать брюшную полость, Мадам пошла в приёмный покой, и вскоре в предоперационной уже стояла каталка с ожидающим своей очереди пациентом.
И понеслось… Ножевые поступали с завидной регулярностью, примерно по одному в полтора-два часа, мы уже вызвали вторую бригаду, и оперировали параллельно, на каждый новый звонок я спускался в приёмный покой, и проверив зондом, проникает ли ранение в брюшную полость, быстро входил в вену, и поставив капать полиглюкин, отправлял очередного страдальца в операционную.
Но самым запомнившимся мне в эту ночь пациентом, был не один из этих жертв пьяной резни.
 Где-то часа в два ночи, в приёмный покой доставили худенького паренька лет 25-ти, бледного той особой тюремной бледностью, с головы до ног покрытого лагерными наколками, с характерными «дорожками» на обеих руках, и со вскрытыми венами на одной. Вёл он себя соответственно внешности: хамил, дерзил, угрожал, требовал наркотики.
Получив под горячую руку в табло, ненадолго успокаивался, но потом всё начиналось снова. Рядом с ним был крошечный благообразный старичок мусульманской внешности – его отец. Видно было, как ему невыразимо стыдно за поведение сына. Краснея и морщась, он пытался успокоить своего беспутного отпрыска, но в ответ получал только очередную порцию оскорблений, и попытку пнуть родного отца ногой в лицо.
Быстро поговорив с отцом пациента, я выяснил, что клиент около месяца назад освободился из мест заключения, и за это время успел потратить на наркотики всё, что родители накопили за долгие годы. Не получив деньги на очередную порцию наркотика, он зверски избил отца и мать, а когда и это не возымело действия, демонстративно вскрыл себе вены.
Подойдя к моральному уроду, и с трудом сдерживаясь, чтобы не придушить его на месте, я попытался с ним поговорить, но увы, диалог у нас не сложился.
 Поэтому, дежурно и без особой злобы ткнув ему в рыло, я измерил  артериальное давление, и узнал результаты анализов, после чего поспешил в операционную – ни АД, ни гемоглобин опасений не вызывали.
По пути меня сопровождали вопли буйного пациента, в которых неожиданно прозвучали новые нотки.
-Сдохнуть хочу! Сдохнуть! Жить не хочу, убейте меня, пока я вас всех здесь не убил!» Эти крики души сопровождались самым грязным матом, который я только слышал в своей жизни.
Поскольку раны на руках уже не кровили, я сказал Татьяне поставить ему литр физраствора, и дожидаться хирурга для проведения ПХО.
Заканчивая очередную операцию, я вдруг увидел в окошке операционной Татьяну, подававшую мне какие-то таинственные знаки.
-Что, опять ножевое? – обречённо спросил я.
-Нет. Там этот, с венами. Помер он короче…
Схватив экстренную сумку с набором для оказания реанимационной помощи, я стрелой понёсся в приёмный покой.
Что? Почему? Как? Ведь всё же было нормально! Что теперь будет со мной? Ведь возможно, это я виноват, что оставил его в приёмном покое, а не поднял в реанимацию?
Молниеносная интубация, мешок Амбу в руки Татьяны, непрямой массаж, адреналин в сердце, гормоны. Всё без толку.
И когда я уже совсем обезумел от отчаяния, меня тихонько похлопали сзади по плечу. Это был отец пациента.
-Успокойся, сынок. Не нужно, ты его всё равно не спасёшь. Он просил аллаха о смерти, и аллах его услышал. Нельзя так говорить, грех большой.
Реанимацию, впрочем, и так давно нужно было прекращать, поэтому, оставив запись в журнале амбулаторной помощи, я побрёл назад в операционную.
Смутно помню окончание дежурства, помню только, что на наше счастье, на следующий день был выходной, и нам не нужно было оставаться на работе.
Видимо, у меня было такое выражение лица, что пожилая операционная сестра украдкой сунула мне склянку со спиртом.
По-братски разделив спирт с Андреем и Мадам, я побрёл домой. Настроение было мерзопакостным – всегда тяжело терять пациента, пусть даже такого, ведь он был совсем молодым парнем.
Что было потом? На вскрытии у больного не нашли видимой причины смерти, никаких разборок по этому поводу не было.
Андрей после этой бурно проведённой ночи отказался от ночных дежурств – это было последним совершённым им подвигом.
Я с большим удовольствием последовал бы его примеру, но – увы, ввиду нехватки кадров, дежурить приходится даже сейчас, и более того, с каждым годом всё больше и больше – люди уходят, и на их место не приходит никто.
Много ещё было дежурств, много забавных и трагических ситуаций, но об этом – в следующий раз…