Бабкино вино

Это была настоящая “Изабелла” - пахучая и густая, после нее во рту надолго оставался привкус винограда. Ни до, ни после ничего подобного не пробовал. Впрочем, “до” - просто дань расхожему обороту речи. “До” фиг бы мне кто разрешил. 
 
 Вином поила одна бабка под Гаграми - бабка, которая   стала венцом пути   настоящих исследователей - пути проб и ошибок, разочарований и надежд. Сама бабка на венец, честно говоря, не тянула - сморщенная, изрядно выгоревшая на солнце и вообще не слишком обходительная - натуральная Баба Яга Гагрского уезда.   
 
Ежедневный ритуал выглядел так. Утром, отметившись на море, выходишь неспешным прогулочным шагом из расположения турбазы и направляешься в сторону ближайшего поселка. Идешь себе по кривым улочкам и внимательно смотришь по сторонам. О! Прямо у дороги стоит табуретка. На ней - пустая банка с белой бумажкой внутри. Белая бумажка - молоко. Проходим мимо и не удостаиваем. А вот еще банка,   и даже с расстояния в полсотни шагов видно, что нет в ней никаких белых бумажек, а есть как раз то, что надо - вино. Первому заметившему ценную банку начисляется призовое очко.   
 
В состав экспедиции входили: веселый и усатый Борис Иванович (начальник экспедиции, старший дегустатор), веселый и лысый Борис Айзикович (зам. начальника по идеологической части, младший дегустатор), юный и прыщавый Михаил Борисович (даже-не-думай-тебе-еще-рано). Больше всех призовых очков набрал я, но конвертировать их можно было только в “спасибо” и “молодец”, а это, как вы понимаете, еще тот гешефт.   
 
На турбазе под Гаграми, куда Б.И. и Б.А. занесло по заводской путевке, делать было особенно нечего. Имелось море (никаких претензий - хорошее море), бараки, именуемые коттеджами, а также столовая. В столовой кормили, и это всё о ней.
Бараки тянули на ползвезды, в лучшем случае на три четверти, зато отличались удивительной акустикой. По вечерам на огоньки в окнах слетались целые стаи джигитов, которые наглядно демонстрировали одиноким отдыхающим женского пола, на что способен настоящий мужчина. Видеоряд и возможность непосредственного участия доставались дамам, а саундтрек бесплатно прослушивала вся округа. Поэтому спать в наших бараках было неудобно, но познавательно.   
 
Убедившись за пару дней в том, что развлечение отдыхающих есть дело рук самих отдыхающих, Борис Иванович предложил не просто гулять по окрестностям, а гулять с глубоким смыслом - изучать предложение местного рынка домашних вин. Папа согласился без колебаний.   
 
Вернемся к банке. Она может быть полной или пустой. Если полная, значит, хозяин рассчитывает на порядочность покупателя. Бумажка с указанием цены стакана приклеена к сосуду, а сам стакан заботливо поставлен рядом. Пей, плати и будь здоров. Если же банка пуста, значит, скорее всего, цена ожидается договорная и торг уместен. В этом случае переговоры поручались папе как обладателю приятного голоса, интеллигентных очков и в целом солидной внешности.
Первым дегустировал Б.И. Его вердикт всегда выражался одинаково - многозначительным “М-м-м-м”. Но интонации - какое богатство! “М-м-м-м” то опрокидывалось вниз, как большой палец цезаря - приговор проигравшему гладиатору, то ползло строго параллельно оси абсцисс, то загибалось вверх. Я уж не говорю о разнообразных полутонах, нюансах и синусоидах. Высказавшись, Б.И. с легким полупоклоном уступал место Б.А. Папа тоже умел держать марку, и его “М-м-м-м” звучало ничуть не менее убедительно.
 
Закончив акт дегустации, джентльмены театрально   раскланивались друг перед другом, обменивались рукопожатием, и мы отправлялись на турбазу. Никаких излишеств, строго по одному стакану в день.   
 
Бабкина “Изабелла” произвела на Б.И. неизгладимое впечатление. Он не замычал как обычно, а   возопил. Вслед за ним возопил папа. Джентльмены переглянулись, одновременно кивнули и взяли по второму. Потом переглянулись еще раз, вздохнули и довели общий дегустационный объем до 750 мл на душу. “А…”, - начал папа. “Да”, - немедленно одобрил Б.И. “Ладно, попробуй, - сказал папа, протягивая мне стакан, - только немного”.   
Папа, я оценил.
 
С того дня мы перестали искать добра от добра и остановились на бабке. Мне, правда, больше не перепадало, но я все равно любил с ними ходить.   
 
Господи, как мало нужно, чтобы почувствовать себя счастливым. Все живы, все здоровы, впереди - еще почти половина отпуска. И можно пить бабкино вино, и дурачиться - двум солидным, серьезным и добрым дядькам - и смешно учить меня уму-разуму, и просто свободно дышать, ни о чем лишнем не думая. Господи, как мало нужно, чтобы почувствовать себя счастливым.   
 
Как-то очень быстро закончился тот отпуск. В последний вечер мы втроем отправились прощаться с морем. Папа расхаживал босиком по самой кромке, по мокрому и гладкому, вылизанному волнами песку. Подкралась какая-то особенно вороватая волна и аккуратно стянула папин носок. Было совсем темно, попытки отобрать у моря похищенное имущество ничего не дали. Папа поднял большой гладкий камень, сунул его в носок, неожиданно оставшийся без пары, раскрутил над головой и, выдохнув“На!” , зашвырнул далеко в воду. В этот же момент подползла   другая волна (воровку, видимо, уже наказали) и выложила прямо к папиным ногам первый носок. С виноватым шелестом, мол, прости, мужик, с кем не бывает - обознались, она лизнула песок, а мы пошли домой.
Больше папа на море не был.   
 
За три-четыре дня до нашего отъезда бабка нагло взвинтила цену. Б.И. и Б.А. возмутились и поклялись - ни ногой к старой заразе, да продлит тот, кто умеет терпеть, ее дни!.
Впрочем, вряд ли бабка заметила наше отсутствие. И не только она.   
 
Море, с которым мы прощались больше тридцати лет назад, исчезло. Оно исчезло ровно в тот момент, когда мы, кинув прощальный взгляд, повернулись к нему спиной и ушли. Через секунду после этого на берег выбросилась новая волна, потом еще одна, потом еще сотни и сотни тысяч. Сгинули одни песчинки, их место заняли другие.
 
Море, с которым мы прощались больше тридцати лет назад, не узнает меня, когда я снова появлюсь на берегу. И я не обижусь - глупо обижаться. Может быть, спрошу: “Ну что, подошел?” А может, и не буду. Зачем спрашивать? Морю все подходит. Вне зависимости от размера.