Я тропою генуэзской побреду на берег моря

               
Стопку выпью, посмеюсь, посмотрю на мир окружный,
столько в нём людей чудесных, да и сам я не мудак;
я хотел на этом свете жить со всеми мирно, дружно,
только это невозможным оказалось, как же так?
Ошибался, ошибаюсь, ошибаться буду дальше,
хорошо б во сне там, в грёзах, жаль, что чаще наяву;
столько в мире этом ярком оказалось, к слову, фальши,
что, не к слову, я не знаю, как же дальше проживу.
Крым для нэньки Украины, что уж, пасынок исконный,
понимала на подкорке, что Россия нам лишь мать.
даже сраные лекарства, аспиринчик мочегонный,
всё на мове объясняла, как нам, дурням, принимать.
Русскость наша ей, как редька, хуже хрена и горчицы,
всё к себе гребла, хватала, баламутила умы,
материнству не мешало б, незалежной, поучиться,
сколько горьких катаклизмов избежать  сумели б мы.
А друзья уходят в нети: те сидят, того сховали
на погосте, те далече – за кордоном тешат свет.
(Мы того не проходили, тили-тили, трали-вали,
нет в программе школьной правды, и в нешкольной – тоже нет).
Крым отчизной стал мне с детства, так случилось при рожденьи,
и в Крыму родном достиг я и почёта, и высот,
потому, когда пою я, не ищите в моём пенье
никаких других мотивов, кроме крымских, так-то вот.
Стопку выпью, повторю я,  посмотрю на мир окружный,
стих затею задушевный, да собьюсь, не ровен час;
почему, ну объясните, мы живём в Крыму не дружно,
то ль политика виною, то ли время не про нас.
Всё мне кажется, что кто-то дурит нас, наводит смуту,
всё туману напускает, правду-истину тая;
я к татарам с пониманьем отношусь, но почему-то
не хотят они мне верить: Крым – кровиночка моя!
Я тропою генуэзской побреду на берег моря,
там под греческим инжиром собирались встарь друзья,
волны, тяжело вздыхая, мифов разных и историй
столько наплетут, что снова – миром очаруюсь я.