О моём друге В. Н. Мощенко и его романе

О моём друге В. Н. Мощенко и его новом романе "Голоса исчезают - музыка остаётся.

Ночная гроза и ливень прогнали жару. Утро свежее и радостное. Я включаю музыку. Сегодня – это джаз. Почему джаз? А потому, что все мои мысли о моём друге, большом поэте и прозаике, который сам себя именует ещё и «джазоманом».
Вспоминаю нашу встречу семь лет назад после длительной переписки, когда он разыскал меня, прочитав где-то мою повесть «Подруга» о поэтессе Светлане Кузнецовой. Когда-то и он был близким другом Светланы. Зовут его Владимир Николаевич Мощенко.
Как Вы думаете, что произошло после того, как мой сын привёз дорогого гостя и завершился обряд приветственных объятий и поцелуев? Владимир Николаевич подошёл к компьютеру и, получив согласие, включил радио. Так вместе с ним в наш дом вошла музыка, радость – джаз!
А пока моя невестка колдовала, накрывая стол, мы обменялись подарками. Я получила книги «Оползень» - (стихи, поэмы и 4 комментария) с предисловием Евгения Рейна, «Вишнёвый переулок» - (стихотворения, поэмы) с предисловием Александра Ревича. Обе книги с очень лестными для меня автографами, особенно словами: «…отныне и моей подруге…». А третья книга – «Блюз для Агнешки» (прозаическая) с предисловием Василия Аксёнова адресована: «Моим дорогим Александре Владимировне и её Алёше – с любовью и дружбой. Ваш (подпись) В. Мощенко.
Я не могу удержаться и не привести здесь полностью предисловие Василия Аксёнова, что само по себе прекрасное произведение:

                Василий Аксёнов

                РОЖДЁННЫЙ В ДЖАЗЕ

М о щ е н к о происходит от слова «мощь»; значит, на джазовый манер я могу называть его Mighty Vlad.

И как тут не думать, что Владимир Мощенко написал здесь о своих собственных вехах, детстве, отрочестве и юности, тем более что и композиционно главная вещь книги – «Блюз для Агнешки» – разделяется на три места действия, где он в юные годы обретался: Бахмут, Тбилиси, Будапешт.

Очень необычная, странная, пронизанная античной поэзией вперемежку с джазовыми аккордами книга!   

Меньше всего думаешь о джазе, когда начинаешь читать описание глухого советского захолустья, в котором проходило раннее детство героя – Мити Чурсина.
В жалких коммунальных квартирёнках, в гнилых хибарах, на подванивающих дворах, под запылёнными и прокопчёнными платанами шла жизнь работников железнодорожного узла и их семейств.
И всё это к тому же было разъедено коростой НКВД, постоянным наблюдением и сыском, арестами, расправами, а также и добровольным стукачеством.

Казалось бы, «оставь надежды всяк сюда входящий», – и вдруг происходит какой-то сдвиг, и ты видишь, что эта коммуна – отнюдь не собрание роботов соцсоревнования, а некое довольно хаотическое сообщество соседей, в котором живы и дружба, и лирика, и, как ни странно, любовь к музыке – совсем не к маршевым ритмам, а к синкопическим подскокам джаза.

Сдвиг этот случается в тот момент, когда удивительно молодая и любвеобильная бабушка Мити Чурсина, Анна Марковна, натыкается на сидящего под деревом бродягу в заграничном пальто. К вящему удивлению читателя, бродяга оказывается никем иным, как паном Наделем – осколком роскошного европейского джаз-оркестра под управлением Эдди Рознера. Ещё совсем недавно этот польско-еврейский коллектив играл в ночных клубах весёлого Берлина.

С укреплением нацистов веселье быстро испарилось, и Берлин превратился в столицу каменного орла.

Рознеровцы поняли, что надо бежать пока не поздно, и в самом деле, через несколько дней было бы уже поздно. Дорога была одна – на Восток, в родную Польшу.
Варшава, Краков, Львов…
Лабухи своим будоражащим свингом озвучивали стремительное приближение страшной войны.
Вскоре подписан был пакт Молотова-Риббентропа, и две тоталитарных державы раздербанили славянскую страну; оркестр Рознера оказался в великом, могучем и ужасном Советском Союзе.

Джазовый коллектив рассыпался по советским городам и весям.
Пан Надель оказался в тёмном углу Бахмута, и местные меломаны нежданно-негаданно соединились с большим джазовым миром Европы. В багаже у него были пластинки корифеев джаза, и среди них оказались пьесы великого гитариста Джанго Рейнхардта. Потрясённый этой музыкой, мальчик Митя взялся за гитару.
Джанго Рейнхардт стал бродячим мифом всей этой повести, написанной полсотни лет спустя моим другом Владимиром Мощенко – Майти Владом.
В лирических отступлениях трилогии, которые в какой-то степени сродни квадратам джазовой импровизации, читатель, всякий раз неожиданно, оказывается  среди имён блистательной плеяды свинга и бибопа – Глена Миллера, Бенни Гудмена, Дюка Эллингтона, Чарли Паркера, Майлза Дэвиса, а то и на вечерних улицах нью-йоркского Сохо или парижского Монпарнаса.

Вторая часть трилогии приводит читателя в Тбилиси, где юный Чурсин с его неразлучной гитарой исполняет свою воинскую обязанность в качестве корреспондента военной газеты Закавказского округа.
Сталина давно уже нет, идут исполненные робких надежд годы «оттепели». А где лучше можно было разморозиться от вечного советского страха, чем в древнем караванном городе, чьё имя как раз и говорит о тепле?
К тому времени, как я понимаю, Митя уже стал виртуозом струнного джаза, и его инструмент открывал ему двери тогдашней богемы.

Интересно, что среди вымышленных персонажей то и дело мелькают имена реальных людей, которых и я встречал в те годы в тбилисских застольях: Иосиф Нонешвили, Эдик Элигулашвили, Гоги Мазурин, Шура Цыбулевский… Все они приветствовали мечтательного юношу, грезившего джазом. Именно там возникла у него идея проникновения дальше, за пределы, пусть в социалистическую, но всё-таки Европу, в Будапешт, где, конечно, на каждом перекрёстке есть кафе и там играют комбо блестящих джазменов, венгерских вариантов Джона Колтрейна и Стэна Гетца.

Любопытно, что некоторые высокопоставленные офицеры из военных журналистов помогут Мите Чурсину осуществить свою мечту, то есть получить направление в газету Южной группы войск.

И вот он в Будапеште, где даже молодые люди помнят яростный жар антисталинского восстания и непреклонную жестокость карательных советских танков.  И именно здесь Митю ждёт его первая настоящая любовь – Агнешка.
…Недавно Москва хоронила 90-летнего короля джаза Олега Лундстрема. Стоя рядом с автором этой книги среди джазменов на панихиде в Московском доме композиторов, я вспоминал свою молодость, которая, несмотря на всю «бездну унижений», была мощно приподнята свингом лундстремовского биг-бэнда. Вот почему люди нашего поколения столь жарко любили джаз: он помогал нам удержать мечту о свободе.


Владимир Мощенко в «Блюзе для Агнешки» говорит о том же в своей удивительной лирической манере. Его герой – это никто иной как Кандид оттепельной поры. «Кто-то всё-таки должен возделывать наш сад».

Но вот строки из письма Владимира Николаевича ко мне 7-го июля 2009:

«…А вчера – сдавленные слова Александра Кабакова (по телефону): «Вася умер… Отмучился…»
Всё, всё переплетено в этом мире, всё перевязано мистическими узлами.
Мне ещё долго, пишет Мощенко, «развязывать» эти узлы, воскрешая в меру отпущенного Богом таланта, «нашу золотую железку», шестидесятые, молодость, в которой царствовал джаз, объединивший Аксёнова, Александра Кабакова, Алексея Козлова, Алексея Баташёва и (уж так довелось…) меня, грешного. В романе «В поисках грустного бэби» Аксёнов изобразил меня, тогдашнего, пожалуй, что несколько гротескно. Дескать, если я и слышал что-то о происходящем, то уж только краем уха, поскольку в ушах моих и в самом деле не очень-то много места оставалось для посторонних звуков, и я всегда был джазоманом, всю жизнь напевал, насвистывал или просто пальцем постукивал по столу в такт джазовым мелодиям. И далее – в подобном развесёлом тоне. Но в моих стихах, помещённых Аксёновым в этой главе, были и такие строчки: «Предугадав свою судьбу, не так уж просто жить на свете». А действительно: было совсем не просто. Это подтверждалось там и другими моими строчками: «И он, встревоженный и хмурый, всю ночь сидит над партитурой. Ошибку ищет. Не найдёт». Да нет, ошибки свои я находил. Они были на поверхности. Самой большой моей ошибкой я считал то, что не сумел вовремя подставить плечо Светлане, когда ей стало очень худо. А ещё, надо же, считал себя способным на жертвы.
Об этом я рассказал Аксёнову, который до выдворения из СССР жил по соседству с Кузнецовой, метрах в двухстах от её квартиры. Василий Павлович не раз видел Светлану и восхищался её породистой осанкой и женственностью. Однажды мы вместе с ним читали и «Гадание Светланы», и «Второе гадание Светланы». Аксёнов поразился, что «Советский писатель» напечатал то, что казалось «непроходимым».

Мне так хочется рассказать о замечательном человеке, В.Н. Мощенко, больше и теплее, выразить моё уважение и восхищение его редкими человеческими чертами характера и души. Надеюсь, я сделаю это несколько позже.

Пока мне не терпится поделиться радостью. Вчера я получила от Владимира Николаевича подарок - его новую книгу, которая только что вышла в издательстве Новая классика/Novum classic и уже появилась в книжных магазинах.
Ночью под раскаты грома я начала чтение. Оторваться невозможно. Глаз не могу отвести от молодых лиц с верхней фотографии на обложке. Да! Это, как величал Мощенко друзей, и есть – «Золотая железка»: Василий Аксёнов, Александр Кабаков, Алексей Козлов, Алексей Баташёв, и среди них, в кепочке и с рупором в руке, – поэт-трибун - Евгений Евтушенко. А автор книги и непременный член этой компании, Владимир Мощенко, - на нижней фотографии. Все они, будучи «шестидесятниками», владели сердцами и умами своего поколения. И их имена никогда не забудутся. Их имена вошли в историю нашего Отечества.

Книга не маленькая, и я пока не прочитала. Рассказывать не буду. Одно могу сказать, что две главы посвящены двум женским именам, двум великим поэтессам - Инне Лиснянской и Светлане Кузнецовой. Сама заинтригована. В книге упоминается и наша фамилия.

В аннотации сказано:

«Новый роман Владимира Мощенко о том времени, когда поэты были Поэтами, когда Грузия была нам ближе, чем Париж, или Берлин, когда дружба между русскими и грузинскими поэтами (главным апологетом был Борис Леонидович Пастернак (ред.)), была не побочным симптомом жизни, но правилом ея. Славная эпоха с, как водится, не весёлым концом".

Далее, цитата Евгения Евтушенко (о Мощенко, о "славной эпохе", о Поэзии): "Однажды (кстати, отрекомендовал нас друг другу в Тбилиси ещё в 1959-м Александр Межиров), этот интеллектуальный незнакомец ошеломляюще предстал передо мной в милицейских погонах. Тогда я ещё не знал, что он выпускник и Высших академических курсов МВД, и Высшей партийной школы, а тут уже и до советского Джеймса Бонда недалеко. Никак я не мог осознать, что под погонами одного человека может соединиться столько благоговейностей — к любви, к поэзии, к музыке, к шахматам, к Грузии, к Венгрии, к христианству и, что очень важно, к человеческим дружбам. Ведь чем-чем, а стихами не обманешь. Ну, матушка Россия, чем ещё ты меня будешь удивлять?! Может быть, первый раз я увидел воистину пушкинского русского человека, способного соединить в душе разнообразие стольких одновременных влюбленностей, хотя многих моих современников и на одну-то влюблённость в кого-нибудь или хотя бы во что-нибудь не хватало. Думаю, каждый из нас может взять в дорогу жизни слова Владимира Мощенко: "Вот и мороз меня обжёг. И в змейку свившийся снежок, и хрупкий лист позавчерашний… А что со мною будет впредь и научусь ли вдаль смотреть хоть чуть умней, хоть чуть бесстрашней?"

Я от всего сердца благодарю моего дорогого друга Володю, как он настаивает, чтобы я так к нему обращалась, а я семь лет упираюсь, -  мне не позволяет высокое уважение к большому Поэту, Прозаику и Джазоману.
Благодарю за подарок! Благодарю за доверие, которое он проявил ко мне, прислав мне одну главу из этой, тогда ещё готовящейся к изданию, книги, для моей работы над монографией о Светлане Кузнецовой и её творчестве.

Мне остаётся только сказать, как прекрасно называется новый роман Владимира Мощенко:
               
ГОЛОСА ИСЧЕЗАЮТ – МУЗЫКА ОСТАЁТСЯ

P.S.

И вот пришла замечательная новость:
 
Книга «ГОЛОСА ИСЧЕЗАЮТ – МУЗЫКА ОСТАЁТСЯ» номинирована:
на премию "БОЛЬШАЯ КНИГА",
а также
на премию ЛЬВА ТОЛСТОГО 2015.