Дело несовершеннолетних... часть 3

                Иисус  Христос – единственный путь, данный нам  Богом для спасения.
                Третий  духовный  закон 




 « ДЕЛО НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ  №…»



              ЧАСТЬ  ТРЕТЬЯ  романа "Любовь и месть в стиле ретро"


Глава  первая.    ОПЕРАЦИЯ   РАЗРАБАТЫВАЕТСЯ    

     Согласно философии Космоса,  человек состоит из двух частей: небесной и земной. Двойной мир человека  олицетворяют силы Отца Небесного и Матери – Земли.  Молите великих родителей, чтобы ваша душа стала такой же совершенной, как совершенен Святой Дух Отца, и чтобы тело ваше стало таким же совершенным, как совершенно тело Матери – Земли.  Ибо если вы понимаете, чувствуете и выполняете заповеди, всё, что вы попросите в молитвах своего Отца Небесного и Мать – Землю, будет вам дано. Станьте же истинными детьми вашего Отца и вашей Матери…

    Так рассуждала Ксения, стоя под виноградным навесом на одной из дачных улиц, и молилась так, как учила мама Аля. Она молила Святой Дух Отца Небесного, чтобы Он своею десницей отвёл все беды и несчастья, вдруг скопившиеся над её головою, чтобы поскорее  уехал Кирилл Ожерельев, чей мотоцикл уже более часа стоял у крыльца дачи Рейнов, которую они недавно  купили. Она молила Всевышнего, чтобы Он позволил и помог ей встретиться с Рейном. Ксения продрогла. Её слегка знобило то ли от долгого ожидания, то ли от нервного напряжения. Любимый осенний ветер не щадил её и продувал насквозь тоненькое платьице, от дождя спасала лишь густая листва виноградника.

    Согласно философии Космоса, осень считается периодом равновесия  между энергиями неба и земли. Однако небесная энергия любви  неистовее, чем земная, поэтому в этот сезон человек должен сдерживать свои земные желания, относиться к жизни более хладнокровно и взвешенно, ибо энергия осени может быть и безжалостной. Этому  учил Ожерельев – отец.

    Его голос сейчас звучал в ней. Она понимала, что тогда, на тренировке,  он говорил это для неё, хотя его слова слышали Кирилл, Юлия и все ребята. Он говорил это только ей, потому что знал, что Ксения была больше дочерью Святого Духа Отца Небесного,  и святые ангелы были ей как братья. Она имела более тесную связь с Небом, чем с Землёю. Жизнь на Земле девушка не всегда понимала. Ей, как никогда, требовалось сейчас успокоение и умиротворение Ангелов Земли, потому что Ксения уже несколько дней была лишена сна и покоя. Она была уязвлена поведением Рейна, который, нарушив её размеренную и правильную жизнь, взяв в плен её сердце, смутив и взволновав душу, вдруг стал хладнокровен, сдержан, бессердечен, перестал искать с ней встреч. Обида терзала и жгла душу девушки. Она заслуживала более внимательного к себе отношения, хотя бы дружеского!..  Ксения стояла под виноградным навесом на семи ветрах и ждала, когда уедет Кирилл.

    Андрей и Кирилл в это время вновь встретились на даче,  которую Рейны приобрели накануне  ассамблеи. В первую встречу парни несколько раз прослушали записанный на магнитофон разговор Юльки и Ванечки Мангуста. Весь её любовный бред они отсекли, даже не размышляя над ним, хотя в душе Кирилла эта  любовная трескотня с ненужными подробностями оставила тогда  ненужный осадок.

    Во вторую встречу они пришли к выводу, что Мангуст не лжёт насчёт Новороссийска, потому что Ельский и незнакомец на осеннем  балу – ассамблее говорили об этом же. Точную дату «сборок»   Рейн слышал на одном из обедов у Ельских. Ожерельев знал, о какой именно базе идёт речь. Однажды, года два назад,  Юлькин отец возил их класс на Чёрное море. По дороге они заезжали на одну базу, находящуюся в запретной зоне. Там недалеко есть маленькое озеро, холодное и глубокое. Он помнит, как они в нём купались… Все его одноклассники и Юлька, единственная из девчонок.

    Рейн тоже знал эту базу. Был на ней однажды, сопровождал шефа. Тому срочно понадобился переводчик – юрист с экономическим образованием. Рейн только консультировал, самих документов в руках не держал.  «Не доверяют!»- подумал он тогда. По вопросам, ему заданным и им   прокомментированным, он смог определить географический размах деятельности своего шефа. Речь шла о Греции, Италии и Турции. Предметом беседы был  «металлический бизнес». Что скрывается за этим словом или что оно кодирует, он определить не смог. Рейна на базу доставили  тогда на  вертолёте, поэтому точного местонахождения ее не знал.

    Сегодня  новоявленные сыщики обсудили в деталях операцию «Новороссийск». Андрей поставил условие: личная встреча или общение с кем-либо из участников «сборок» исключаются. Главное – добыть изобличающие фотодокументы, и всё. Кирилл    согласился, но предложил посвятить и включить в  «операцию»  своих друзей и кого-то оставить в Приазовске для алиби, чтобы прикрыть себя с тыла. Например, Сологуба, он ещё не окреп после ранения. Двоих взять в Новороссийск – для охраны машины и для алиби тоже. Ну, и на всякий случай запасного.

    Рейн возражал против всего, что предложил Кирилл, а против  последнего аргумента в особенности: случайности в их деле исключаются. Когда две группировки делят деньги и место под солнцем, то обязательно используют фейерверк. Подставлять под пули несовершеннолетних Андрей не имеет права и никогда этого не сделает.
    Спорили долго. Ожерельев оказался  не по-юношески рассудительным и убедительным. В итоге Рейн согласился с доводами Кирилла, который к тому же ручался за железную дисциплину и такое же железное молчание своих друзей. Согласился ещё и потому, что иного выбора не было: ФАКС МОЛЧАЛ. Московский друг отца не отвечал.
    Андрей проводил Ожерельева до поворота просёлочной дороги, на трассе они простились. Рейн повернул на дачу, а Кирилл  скрылся в пелене дождя.


Глава  вторая.   Я П О Н К А   И   К И Р И Л Л

    Ожерельев – отец  был сердит на среднего сына. Отпросившись на полчаса, Кирилл отсутствовал более часа, а в мастерской – много работы, и такой, какую мог выполнить только средний сын. Появление Кирилла он встретил молча, а тот  увлечённо начал рассказывать отцу и младшему брату о необычном явлении природы: впервые в жизни ему удалось увидеть и пересечь границу дождя. Кирилл даже остановился на мотоцикле, резко затормозив, снял шлем и оглянулся назад. В паре метров от него полосой шёл крупный дождь, а над его головой сияло солнце. Из дождливой осени он попал в тёплое лето. Отчего бывают такие причуды  в природе?

-Компьютер включи!- вместо ответа выразительно произнёс отец, постучав пальцем по голове, потому что Кирилл, рассказывая, отвлёкся и неправильно соединил схему  в приборе, над которым они вместе с отцом работали уже месяц.
-Кирилл, чего сидишь?- вступила в разговор мать, любившая просто сидеть и смотреть, если позволяло время, на мужа и его руки, которые ей казались умнее, чем его голова.- Чего сидишь? Слышал, что отец сказал? Пойди компьютер включи! Я бы сама включила, да не знаю какой!

    Павлик беззвучно рассмеялся на слова матери, потому что даже он понял, что сказал отец, так как друзья брата часто говорили Кириллу: «У тебя не голова, а компьютер!» Отец и брат осуждающим взглядом остановили его смех, Кирилл дал подзатыльник и добавил: «Свой компьютер включи!» В доме зазвонил телефон, и Елена Викторовна, так и не поняв причины смеха младшего сына, заспешила в дом, как всегда уверенная в себе и полная  собственного  достоинства.

    Павлик хлопнул брата по плечу, чтобы тот поднял голову, и знаками сказал:
-Я знаю, отчего бывают такие явления природы. Мне Юлька объясняла. У неё на этот счёт есть собственная теория. Рассказать?
-Юлька для меня не источник информации. Она сама катаклизм в природе.
    В мастерскую вернулась мать и сообщила о телефонном звонке из секретариата Ельского. Оказывается, к нему приехала делегация из Японии. Банкир просил принять и развлечь молодую японку, потому что Юлия отказалась. У них опять дома скандал, и она заявила, что гости отца для неё не гости.

    Отец нахмурился. Ему необходим был помощник в лаборатории. С утра на него нашло озарение, хотелось сразу же реализовать новые мысли. Кирилл был необходим, как воздух. Сын его, сражённый бесцеремонностью банкира, успел только вслух возмутиться, что Ельский берёт с него плату за денежную премию на Карлыке и что бесплатно у него в доме даже воздухом никто не дышит, как к дому уже подъехала чёрная «Волга» господ Ельских с российским дипломатическим флажком на капоте.
    Водитель распахнул дверцу. Из машины чопорно вышла молодая  японочка  в национальном  костюме. Шофёр пропустил её впереди себя и по дорожке направил прямо в лабораторию, где у распахнутой двери, обнажённый по пояс, в парусиновых  шортах до колен, стоял Кирилл с возмущением на лице и каким-то электроприбором в руках.

    Павел быстро сообразил, что над его свободой нависла угроза. Он,  как младший, и станет развлекательной программой. Что из того, что он не говорит? Она-то ведь ничего не понимает по-русски?! И он незамедлительно поспешил спрятаться.
    Кирилл и японка стояли друг против друга. Он разглядывал её в упор, а она беспрестанно кланялась, стоя на полусогнутых, глядя на него чёрными испуганными глазами. Её тело было обвито бледно-розовым атласом, такого же цвета была огромная шляпа, непонятно каким образом державшаяся  на голове и не падавшая при каждом её поклоне.
    Кирилл тоже ей поклонился. Японка улыбнулась одним ртом, растянув в ниточку плотно сжатые губы.
-По-русски говорите?
-?
-По-русски говорите?- повторил Кирилл, жестикулируя.
    После пятиминутного общения с японкой Кирилл уже знал, что она умеет говорить «спасиба», «пазаласта»,  «не понимать». Более всего она любила говорить слово «пазаласта», произнося при этом средний звук между «л» и «р».
-В общем, я понял, что ты дура дурой,- Ожерельев ей обворожительно улыбнулся.- Но я ещё больший дурак. Иди за мной! Отец,- обратился он к Илье Николаевичу, с усмешкой разглядывающему японку,- я не виноват! Это всё Ельская! Ты же сам видишь!

    Японка на полусогнутых засеменила следом за Кириллом. Они вошли в дом. Кирилл набрал номер телефона Ельских. Японка не сводила с него своих чёрных глаз и постоянно кланялась.
-Я уже понял, что ты меня уважаешь! Хватит кланяться,- нетерпеливо сказал он, дожидаясь, когда на противоположном конце снимут трубку. Наконец, к телефону подошла Екатерина Львовна.
-Здравствуй, Кирилл!- голос её был слабым, но радостным.- Спасибо, чувствую себя хорошо …  Нет, Юлии нет дома. Я спала. Она оставила записку. Подожди, я прочту! ... Где-то  зачётные опыты проводит … на прудах… какие-то членистоногие. Сообщает, что к ужину будет дома … Ну что ты, не за что! Тебе тоже всего хорошего …  Нет, Льва Львовича дома нет.  К нему приехали друзья из Японии. Они были у нас на обеде. Нет, Рейна он не приглашал. Всего хорошего. До свидания!

    Кирилл перезвонил всем друзьям, потом Ксении. Странно, все как сговорились: дома никого не было. Сдерживая  раздражение, Кирилл положил трубку и повернулся к гостье. С милой улыбкой  глянул в её чёрные глаза:
-Кикимора ты моя заморская, как я рад, что именно мне, представителю кубанских гуманоидов, выпала честь встречать и сопровождать  представительницу  Великой страны Восходящего Солнца! Я Вас в таком виде устрою?- он надел футболку Даниила, отцовскую соломенную шляпу, доставшуюся тому от деда.
-Пазаласта! Пазаласта!- приседала перед ним японка.
-Не «пазаласта», а «Спасиба» за то, что я представлю тебя нашему  провинциальному свету. Пошли, что ли. Море покажу. Его у нас бесплатно можно смотреть. А к ужину  я научу тебя говорить ещё два слова: «Юлька -  стерва!» Скажи: «Юль-ка – стер-ва!»,- по слогам произнёс Кирилл.
-Не понимать!- присела на ходу в реверансе японка, улыбаясь плотно сжатыми губами.
-Зубы хоть бы показала!   Они у тебя тоже белилами намазаны? Скажи: «Киш – миш!»- Ожерельев обнажил свои два ряда тесно сидящих друг к другу ровных зубов, которыми запросто перекусывал проволоку, и заглянул девушке в глаза.- Ресницы-то  у тебя, небось, накладные. У наших русских свои такие длинные…

    Ожерельев вёл спутницу к яхтклубу. Рядом находился рыбозавод, а немного дальше – прудовое хозяйство, где в огромных чанах выводили мальков зеркального карпа. Юлька  раньше часто приходила сюда, помогала рыбоводам. Пропуск ей давала мать Женьки Скоробогатова, главный рыбовод хозяйства. Здесь же находился и экспериментальный макроаквариум, построенный  Ельским для дочери, когда она была ещё маленькой.
-Пошли по морю!- Ожерельев жестом приказал японке спускаться вниз, перешагнул через парапет  набережной и, не спеша, держа руки в карманах  прарусиновых шорт, спокойно пошёл по отвесному склону. Уже внизу, на галечном берегу, он оглянулся. Японка стояла на парапете и кланялась ему.
-Вот чучело!- подумал Ожерельев.

    Поднявшись наверх, он подал японке руку через парапет. Она схватила её обеими руками и поцеловала. Ожерельев смутился.
-Бледнолицая моя, у нас принято наоборот, чтобы мужчина целовал даме ручку. Ну, давай, поднимай ножку и перешагивай через парапет. Вот так!- показал Кирилл.
    Японка опять присела в реверансе и улыбнулась плотно сжатым ртом. Ожерельев критически оглядел её одеяние и понял, почему она семенила: ткань плотно облегала фигуру, идти можно было мелкими шажками.
-Ну что ж, пойдём к лестнице,- вздохнул Ожерельев,-  не на руках же тебя нести.

    Но и у лестницы возникла проблема. Спуск для японки всё равно был крутой. Ожерельев галантно подал ей руку, показав жестом, что целовать нельзя, и помог спутнице сойти вниз.
    По камням в узком платье идти было неудобно. Японка спотыкалась, но Ожерельев делал вид, что не замечает её проблем. На свою беду гостья загляделась на парашютистов, проводивших учебно-тренировочные прыжки, споткнулась о большой галун и ушибла ногу. Она с трудом поднялась в своём узком платье и заковыляла к парапету, не глядя на Ожерельева. Кириллу стало неловко за свою невоспитанность. Он остановил девушку, нашёл большой плоский камень и усадил на него японку.

-Держалась бы ты на ногах так же крепко, как твоя шляпа на голове. Ты вот падаешь, а она нет. Давай, приподними платье, я посмотрю твою ногу!
-Пазаласта! Ноу!- японка выставила вперёд обе руки, запрещающие поднимать платье.
-Да тебе же больно! Вон, плачешь! Слёзы в глазах, кажется. Я не доктор, но лечить могу.
-Пазаласта! Ноу!- умоляли глаза японки.
-Ну, хорошо, - сдался Кирилл.- Я на ощупь посмотрю, руками!
      Японка прикрыла ногу веером.
-Да я отвернусь! Нужны мне твои жёлтые ноги…

    Японка была в атласных башмаках. Кирилл на ощупь развязал шнуровку, снял с ноги башмачок. Он оказался такого же цвета, как и платье, а подошва – из тонкой кожи, сафьяна. «В таких башмаках по зеркальному паркету танцевать, а не по нашему пляжу ходить»,- подумал Кирилл. Он осторожно ощупал всю ступню, каждую мышцу проверил, каждый суставчик.
-Всё в порядке. Из-за того, что мадмуазель споткнулась о русский булыжник, военные действия между Россией и Японией не начнутся.  Понятно?- Кирилл  взглядом встретился с японкой. Его опять поразили невероятно чёрные глаза девушки, подведённые чёрным карандашом, со стрелками чуть ли не до висков.

    Японка переменила ногу и выставила вперёд  другую, со словами:
-Пазаласта! Пазаласта!
-Так ты что, эту ногу ударила? Чучело! Сразу надо говорить, где болит.
    С правой ногой повторилось, как и с левой. Ушиба не было.
-Башмаки обувай сама. У нас страна свободная, лакеев нет,- Кирилл поднялся в прыжке, опершись на правую руку, и медленно пошёл по берегу.  «Догонит, если надо! Обманщица!»- думал он, а  в воздухе и в голове его всё ещё стоял запах её духов. Он осязал его очень чётко: тончайший, изысканный аромат.

    Японка догнала его возле яхтклуба. Все ребята высыпали из ангара. Молча, вопросительно, смотрели на Ожерельева.
-Гостья из страны Восходящего Солнца! Рекомендую! По-русски понимает три слова…
    Все оживлённо загудели и свободно вздохнули.
-Юльку Ельскую никто не видел? Нет? Вот стерва! Подсунула мне бледнолицую гостью своего папаши! Ну, я устрою ей сегодня ужин!
    Японка тронула Ожерельева за плечо, веером показала на парусное судно:
-Улька?
-Наконец-то! Выучила! Это не Юлька. Это парусник. Пойдём, покажу. Хочешь, покатаю?
    Ребята запротестовали:
-Ты один не справишься с управлением!
-А нас двое!- Кирилл подмигнул японке.
-Возьми водный мотоцикл!- предлагали яхтсмены.- Скорость отличная.
    Японке приглянулась вёсельная лодка у причала:
-Уль-ка?
-Ожерельев, лодка течёт,- предупредили ребята.- Правда. Протекает в двух местах, там кляпы стоят.

    Ожерельев от вёсельной лодки отказался, заявив, что он не дурак мозоли на руках натирать. Однако японка облюбовала именно её, вёсельную лодку. Она хлопала радостно в ладоши и повторяла: «Пазаласта!» Ожерельев уступил, решив далеко не заплывать. Он помог гостье сесть в лодку. У них возник спор из-за места. Японка отказалась пересесть, как ни просил её Кирилл.
-Ну и чёрт с тобой! Тебе же хуже,- сказал Кирилл, натянуто улыбаясь.

    Японка, показывая вдаль веером на горизонт, на маяк, на солнце, спрашивала постоянно: «Улька?» Ожерельев начал ей разъяснять, что Юлька -  это конь, это лошак несмыслённый, которого челюсти нужно обуздывать уздою и удилами, чтобы он покорился. И вообще, Юлька – стерва. Он увлёкся рассказом Юлькиных недостатков и удивился, когда японка запищала, показывая на дно лодки:
-Улька?!
    В лодку быстро поступала вода. Она просачивалась именно в том месте, где сидела японка. Ожерельев приказал ей пересесть, но девушка мёртвой хваткой уцепилась руками за сиденье и от страха пищала. Оторвать её было нельзя.
    Ожерельев чертыхнулся и спрыгнул в воду. Дна он не достал. Поплыл, таща лодку за нос к берегу. Японка испуганно пищала, показывая на воду.
-Вот в этой лодке ты и утонешь, бледнолицее чучело, а я выплыву,- сказал ей в сердцах Ожерельев. Ноги его коснулись дна. 
 
    «Как  назло, на море ещё и прилив. До берега пилять и пилять!»- подумал Кирилл. Глянул в сторону яхклуба. За ним наблюдали в бинокль. Он подал знак, что лодка дала течь и он её оставит, чтобы проследили, где затонет. Ему просигналили: «Спасай Японию!». Ожерельев протянул японке свои руки:
-Иди ко мне! Ну, прыгай!
    Кирилл обычно говорил властно, но обаятельная улыбка всегда смягчала повелительность тона, однако сейчас слова прозвучали сухо и резко. Ему не шутилось.

-Ого, японочка!- он ожидал, что она будет  несколько легче.- Надо полагать тебя в Японии не только устрицами и лягушками  кормят. Ваша кухарка явно знакома с русской или кубанской кухней. Да отпусти ты шею мою, задушишь!..  Хотя, если твой вес разобрать на составляющие, в тебе гриму килограмма два будет. Белила на лицо намазала, как повидло на пирог. А бант, что к платью на заднице пришит, на все три потянет. Итого, уже пять лишних килограммов.

    Выбрав на берегу ориентир, Ожерельев старался идти перпендикулярно, чтобы потом самому  точно знать, где затопленная лодка.
-И духи твои нежные мои килокалории  поглощают.  «Пазаласта», не пахни так ароматно. Ты своим тонким запахом распугала всю рыбу в заливе и перебиваешь мой любимый запах моря. Не знаешь прямо, чем дышать,- Кирилл разговаривал вслух, чтобы развлечь самого себя, зная, что японка его не понимает.
 И вдруг девушка красивым жестом руки в розовых перчатках обвила шею своего спасителя, прошептала «Пазаласта!» и осторожно поцеловала его в щёку.
-Это лишнее. Благодарности мне не нужны…-  и Кирилл почувствовал: ещё секунда  - и он утонет в её чёрных огромных глазах.

    Тогда японка уже смелее прикоснулась к его щеке и поцеловала прямо в губы. И Ожерельев ответил на её поцелуй! Он не понял, как, почему это произошло, но он ответил. Было мгновение, когда он потерял  над собою контроль, а потом сознательно затянул это мгновение. Кирилл не мог с ней идти. Запах дурманил голову. Он остановился. Голова слегка кружилась, ему даже показалось, что он качнулся и, боясь её уронить, крепче сжал японку в объятиях, и поцеловал её уже сам. Когда Кирилл разжал губы и открыл глаза, то встретился с девушкой взглядом. У японки был немного растерянный вид. Ожерельев готов был поклясться, что эта бледнолицая испытала такие же ощущения, как и он. Кирилл бросил быстрый взгляд на берег: не сбился ли он с ориентира, как вдруг над самым его ухом бледнолицее чучело, которое он всё ещё прижимал к своей груди, произнесло красивым слогом:
    Без вас мне скучно, - я зеваю.
    При вас мне грустно, - я терплю.
    И мочи нет, сказать желаю,
    Мой ангел, как я вас люблю!

     Последняя строчка пушкинского стихотворения была произнесена с насмешкой, почти с  издёвкой. Японка расхохоталась ему в лицо, опрокинув назад голову, показав, наконец, свои ровные, отливающие перламутром зубы, витаминизированные красной  рыбой и чёрной икрой, никогда не знавшие дантиста. Пламень, только что промчавшийся по его жилам, переметнулся в кровь. Вскипел не Ожерельев, закипела его казацкая кровь.

-Боже! Как я мог попасться на её удочку! Юля, ну ты и стерва! Значит, над членистоногим  опыты проводишь?! Смеяться над мужчиной нельзя! – последние его слова прозвучали как  приговор. Он размахнулся и бросил её в море. С головы слетел чёрный парик, к которому крепилась шляпа, а сама Юлька плашмя упала в воду и топором пошла ко дну. Моря Юля не боялась. Она прекрасно плавала, поэтому опасности сразу не почувствовала. Встав на ноги и глотнув воздуха, она опять расхохоталась. Белая краска текла по её лицу, она её размазывала, умываясь морской водой. Глаза были защищены линзами японской фирмы, подаренными ей накануне друзьями отца. Неудобство доставляло только узкое платье, но и в нём Юлька могла уплыть от Ожерельева. Он догнал её. Юлька сразу почувствовала  звериную силу его цепких рук и бешенство, с каким он тянул её назад, в море, и вниз, на дно.
-Не старайся, не вырвешься,- подумал Кирилл.- Ты за всё получишь.

    Ему мешал кусок ткани, которой она была обмотана. Он постоянно всплывал перед лицом Кирилла и мешал прижать её ко дну, поэтому он прямо в воде разматывал ткань, вытряхивая Юльку из маскарадного  наряда. Она еле вырвалась, всплыла на секунду, чтобы успеть глотнуть кислорода и крикнуть:
-Спасите! Псих! Дурак, я без купальника!
-Так ты уже о пощаде просишь? Не будет тебе спасения!
    Оскорблённый Ожерельев был глух к состраданию. Он жаждал наказать эту лгунью, настоящую стерву, и вновь увлёк её на дно.  Наконец, Кирилл справился с последним метром ткани. Подхваченный подводным течением розовый шёлк уплыл в море. Юноша со всей силы надавил на голые Юлькины лопатки, прижимая её лицом к песчаному дну, отсчитывая секунды:
-Одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь…  Юлечка, ты будешь плясать под музыку, которую закажу я,- думал Кирилл.

    И тут она обманула его во второй раз. Юлька перестала бороться, ослабила мышцы, безжизненное тело легло на дно. Кирилл подождал несколько секунд  и, не чувствуя ответного сопротивления, ослабил руки, желая повернуть Юльку лицом вверх. Этих секунд ей было достаточно, чтобы выскользнуть из его цепких объятий и устремиться наверх.
    Поймал он её мгновенно. Но как потом пожалел об этом! Лучше бы она уплыла! Его рывок вперёд был резким и сильным, как прыжок хищника за дичью. Он немного не рассчитал и обхватил не её голые плечи, а чуть ниже. Руки упёрлись обо что-то  твёрдое, почти окаменелое, а когда притянул её к себе, ощутил под ладонями камочки молочных желёз, сплошь состоящих из каких-то бугорков и узелков. Он сразу понял, что причинил ей боль. Но также понял, что все сплетни, которые ходили за Юлькой следом и раздражали его, действительно, - сплетни. Юлька была непорочной девушкой.  Всё это молниеносно пронеслось в сознании, и он разжал ладони, сжимавшие девичью грудь.

    Всплыли они одновременно.
-Ожерельев, ты подлец!
    Кирилл молчал.
-Ты дурак!
    Кирилл молчал.
-Ты ничтожество!
    Кирилл молчал.
-Давай мне свою футболку!
    Он покорно снял футболку Даниила, бросил её Юльке. Она надела её прямо в воде и поплыла к берегу. Он её не обгонял. Выбравшись на пляж, Юлька отжала подол  футболки, повернулась к Кириллу:
-Ожерельев, ты подлец! Нечего лапать не своё!-  и залепила ему пощёчину. Она хлестала его по щекам, приговаривая, кто он есть. Кирилл молчал, без ропота вынося и выслушивая пощёчины и упрёки. Он старался не смотреть на её мокрую футбулку, плотно облегающую девичью фигуру, потому что даже через ткань видел то, чего не было видно.
    Она ушла.

    Кирилл устало опустился на песок и блаженно растянулся во весь рост. К нему пришло ощущение лёгкости, словно душа его, томившаяся долго в неволе, избавилась от плена и вырвалась на морской простор. Юлька! Юлия! Какое ласковое имя! Он даже на несколько минут  забыл об операции, разрабатываемой вместе с Рейном, о которой думал постоянно в течение уже трёх дней.


Глава  третья.                К С Е Н И Я    И    А Н Д Р Е Й

    Рейн расстался с Кириллом на трассе, ведущей в город. Проводив своего юного друга, скрывшегося на мотоцикле в пелене дождя, Андрей повернул на просёлочную дорогу и пошёл к дачному домику.
    Ксению он увидел сразу. Стремительно подошёл, перепрыгивая через лужи, сгрёб в охапку её, прижал к груди, потом быстро отстранился и вновь посмотрел, чтобы удостовериться, она это или не она зябнет под виноградным навесом, взял молча за руку и завёл в дом.

    Ксения осмотрелась. Одна большая комната с камином и веранда. Рейн быстро растопил уже затухавший камин, согрел чай. Кинул подушки прямо на ковёр перед камином, усадил её сушиться и греться. Языки пламени осветили лицо Ксении.
-Господи!- как божественно она мила,- подумал он.

    Андрей взял её  руки в свои, сжал, начал целовать каждый пальчик …  Он мог с закрытыми глазами узнать её руки среди тысячи женских рук. Он знал наизусть каждый её ноготок, каждый суставчик, каждый …  Внезапно он остановился. Его губы застыли над указательным пальчиком. На левой руке не было отцовского перстня – оберега: холодного серебряного колечка в виде змейки, с двумя встречными головками. С двумя красными, как капельки крови,  рубинами. Он поднял глаза. Их взгляды встретились. Они ещё ничего не сказали друг другу с минуты встречи, а греховные невысказанные флюиды-  мысли уже влетели в комнату, наполнили и  взбудоражили собой её воздух. Рейн поднялся с колен. Закурил. Прошёлся по комнате из угла в угол. «Фёдоров не знает, где Ксения. И не узнает. И не найдёт. Адрес дачи ему неизвестен. Он может узнать его у Нины Николаевны, а та сейчас в станице у матери, вернётся поздно»,- размышлял Рейн.

-Как ты нашла меня здесь?
-Я на такси ехала за Кириллом.
-Ты целый час простояла  под дождём?!
-Я не знала, что ты так долго будешь разговаривать с Ожерельевым. У вас какие-то общие дела?
-Да, мы решали одну задачу.
-По математике?
     Андрей усмехнулся. Порой она бывает по-детски наивной.
-Нет, мы решали задачу по истории права. Из раздела «Человек и общество». Выясняли, в чём истинное предназначение человека.
-Выяснили? В чём же истина?
    Андрей протянул ей бокал вина.
-Истина в вине, как сказал Блок, и в том, что ты здесь, рядом со мной, и в том, что я безумно счастлив, потому что живу и дышу тобой…

    Она светилась от радости, от счастья, оттого, что он по-прежнему её любит, хотя и внезапно прекратил встречи с ней. Он был гостеприимен и радушен, гипнотически неудержим в речах. Она считала себя самой счастливой из смертных, однако он успел испортить ей настроение, когда сумерки опустились на дачный посёлок и он предложил отвезти её домой. Ксения наотрез отказалась покидать милый дачный домик.
-Хорошо, оставайся! Располагайся, ночуй здесь. В город уеду я,- не споря, спокойно сказал Андрей. Доброжелательно улыбнулся и протянул ей руку.- До завтра!

    Ксения не ответила. Она сидела перед камином, поджав под себя ноги, продолжая кутаться в голубой махровый халат, хотя уже было жарко. Ей стыдно было произносить слова, которые вертелись у неё на языке, и всё-таки она их произнесла:
-Давай останемся здесь вместе…

    Андрей присел рядом на палас. Хотел взять её за руку, но раздумал. Хотел обнять и прижать к себе, но …  опять передумал. Они глянули в глаза друг другу, и он первым отвёл взор. Он не выдержал.  Её глаза красноречиво всё сказали без слов. Она его любит. Душа её страдает. Сердце рвётся на части, и скрыть своих чувств она не может. А он, холодный и внешне спокойный, уравновешенный  и чопорно-вежливый, разыгрывает из себя иностранного посла на официальном дипломатическом приёме. А ему в этом маленьком домике – теремке надо вести себя проще простого. Они сейчас как два цветка: нежная садовая ромашка, живая и естественная, сорванная с родившей её земли и ждущая, что ей дадут напиться студёной воды, и георгин, красивый и гордый, но не настоящий, ярко-красный  и нежно-бархатистый, но искусственный, с такими же искусственными капельками прозрачной росы на лепестках. В вазу с холодной студёной водой поставили его, холодный и красивый, но искусственный георгин, а её, живую и страдающую от жажды, положили рядом, не дав напиться.

    Ксении стало душно и жарко. Ей хотелось глотка свежего воздуха, дуновения встречного ветра, чтобы остудить свою  горячую голову и охладить пламенем горящее сердце. Рейн на помощь не пришёл, хотя  - она видела -  у него было минутное желание ей помочь.

    Ксения не знала, что Андрей боролся с собой. У него перед глазами постоянно стоял Фёдоров и в памяти всплывал их последний разговор, состоявшийся после поездки на Карлык. Дмитрий Егорович в ультимативной форме потребовал от Рейна прекратить встречи и проводы Ксении домой, не ловить её ни на тренировках, ни в мастерской. Сказал, что у него и Ксении разные пути-дороги, что его дочери надо учиться, а Андрею воздыхательниц найти – раз свистнуть. Он вынудил Андрея дать обещание не подходить к Ксении и заявил в конце разговора, что слову Рейнов всегда верил. Андрей настоял на условии, что Фёдоров объявит дочери о своём ультиматуме и объяснит ей его причины. Фёдоров пообещал, но слова своего не сдержал. Наоборот, при  каждом удобном случае он подставлял Рейна:  «Вот видишь?!  Твой воздыхатель даже не смотрит на тебя!».

-Мне папа говорил, что я родилась под счастливой звездой, и я, глупая, ему верила,- Ксения глотнула воздуха, чтобы сдержать слёзы. А потом подумала: пусть текут, всё равно пламя камина их высушит, а свет горящей свечи да глупой луны и ярких звёзд, что появляются на чистом вечернем небе и виднеются сквозь незавешенное окно, слишком мал и не позволит  ему их увидеть. Она ошиблась. Он их увидел и услышал в её голосе.
-Каждая звезда, - продолжала Ксения, глядя на огонь камина,- имеет свой путь, свой смысл, своё назначение. Звёзды – это живые души. В этом безбрежном океане в течение тысяч лет, не срываясь и не падая, плавают миллионы звёзд. Это миллионы душ. Этот бесконечный мир не имеет границ. Никто не может измерить его пространство, настолько он велик.  И вот в этом огромном мире встречаются две звезды – две души. Траектории их пути пересекаются, и дальше они летят вместе, потому что их небесного происхождения души имеют силу земного притяжения. Представляешь, среди  миллионов душ миллионов планет встречаются две, чьим отцом, как у всех звёзд, было Небо, а матерью – Земля! Знаешь, такие встречи редки. Одна на миллион. Я думала, что души умеют общаться без слов, что они иной породы, иного мира, не поддаются осязанию. Оказывается, они как люди, как плоть. Я чувствую жар одних и  холодность других, ощущаю ласку  одних и колючие шипы  других. Это так странно! Не могу уяснить, как две земные души не поняли и не узнали друг друга! Они оттолкнулись. Наверное, имели одинаковый заряд – и полетели врозь, каждая себе. Если люди на земле ищут друг друга, то что ищут души -звёзды в Космосе?  Ты случайно не знаешь, откуда духовное начало в человеке? Кто и как мог соединить душу с материальной частью – телом? Не ошиблась ли душа, заняв чьё-то тело?

    Она поднялась с ковра. Не дожидаясь ответа, посмотрела на Андрея сверху вниз:
-Мне кажется, я встретила материальное тело, в котором отсутствует душа. Тело, которое покинула душа, мертво!
    Ксения глянула на Андрея так, будто прощалась с телом,  лежащим в гробу. Она взглядом поцеловала его в мертвенно-холодный лоб, расправила складки на костюме, кинула на грудь ярко-красный искусственный георгин, закрыла крышку гроба, не русского, дубового, а импортного, полированного… Она не успела защёлкнуть взглядом замки на нём – неестественная сила откинула крышку и подняла Андрея из гроба. Он крепко стиснул её в объятиях, стал целовать глаза, лицо, волосы.
-Ксения, не хорони меня! Я живой! Я не умер! Моё сердце слышит твоё сердце… Моя душа уже давно растворена в твоей душе… Отдай и ты себя мне… Создай меня заново…  Я боготворю только тебя, одну-единственную… Ты – мой путь, моя истина и моя жизнь…

    Рейн подхватил её на руки, потому что она стала оседать на пол. Ксения ещё чувствовала, как у неё закружилась голова, как начала вращаться комната, а затем вдруг – весь мир вокруг. Она стала лёгкой и воздушной, почти невесомой. Она стремительно уносилась куда-то вверх, она растворялась в большой, горячей и нежной любви…

    Бог есть  ЛЮБОВЬ. В Любви нет страха.  Настоящая Любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся не совершен в Любви. Ксения любила и была любима. Страха не было. Она испытала нежность и благодарность к этому человеку, мужчине, который сказал, что она для всех его невеста, а ему – жена.
-Каждый имеет свою жену,- сказал Андрей, с ударением на слове «свою».
    Это была строчка из Библии, и Ксения продолжила:
-И каждая имеет своего мужа.
-Жена не властна над своим телом, но  муж …
-Равно и муж не властен над своим телом, но жена…
-Не уклоняйтесь друг от друга, - улыбнулся Андрей.
-Разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве…
-А потом опять будьте вместе. Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак …

    Ксения была счастлива, Андрей понимал её! И любил! И как любил!
-Чтобы понять тебя, узнать, чем ты живёшь и дышишь, я стал ежедневно читать Библию. Часто во время чтения осязаю рядом твоё присутствие. Помнишь Евангелие от Иоанна: «Если любите меня, соблюдите мои заповеди»? Ты помнишь основную заповедь: «Да любите друг друга»?
-Господь говорил о другой любви. О человеческой, а не греховной…
-Ну, ты и слово нашла: «греховная»! Любовь – это радость, это продление жизни, это наслаждение и страсть, но только не грех.
-Мама Аля говорит, что это грех.
-У  тебя теперь новый пастырь. Не мама Аля, а я, твой муж. По-моему, мама Аля сама совершила грех. Какой?..  У женщины две святыни - быть женой и матерью.  В этом её права и обязанности. Мама Аля не вышла замуж и не родила. Да я не осуждаю! Я просто констатирую факт. Посмотри на Богородицу. Вот пример великой материнской любви!
-Материнской, но не греховной!

-Ксения, без греховной любви ни одна женщина не может стать матерью. Мне запомнилась притча Христа Спасителя о сеятеле: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрёт, то останется одно. А если умрёт, то прорастёт и принесёт много плода. Каждое поколение, каждый человек  понимает и толкует её по-своему. Прочитав её первый раз в твоей записной книжке, я подумал, что речь идёт о добрых словах или знаниях, которые сеются в душах людей. А сегодня, сейчас, хочу толковать эту притчу как отношения между мужчиной и женщиной. Настоящий мужчина готов быть добрым и честным пахарем. Он должен подготовить землю, а потом уже сеять.  Зачем же  сеять в неподготовленную или каменистую почву? Зачем разбрасывать семена, зная, что они не взойдут? Я готов быть пахарем и пахать до седьмого пота, чтобы подготовить землю-матушку под плодородный урожай. Я говорю тебе жизненную истину. Мужчина и женщина  долго и много страдают, если начинают сеять доброе, мудрое, вечное  в неподготовленную почву. Не знаю, поняла ли ты меня и, если поняла, правильно ли?

-Я не поняла, какая  я почва: каменистая или неподготовленная?
-Ты моя земля – матушка,- он обнял её и поцеловал, - но с ещё девственной природой.
-Это  которой можно любоваться и на которой нельзя жить? А тебе хочется жить?
-Не просто жить, а наслаждаться жизнью.
-Я смогу наслаждаться жизнью так же, как и ты?
-Конечно. Ведь это для нас с тобой написано: «Ибо кто пашет, должен пахать с надеждою, а кто молотит,  должен молотить с надеждою получить ожидаемое». Я хочу, чтобы моя любовь освещала и освящала твой путь и всю нашу жизнь. Хочу, чтобы однажды ты мне тоже сказала, как говоришь Спасителю: «Ты возжигаешь светильник мой, Господи!».
 -Андрей, ты должен знать, что именно  Господь – прибежище моё и избавитель мой.  Он – скала моя, которая всегда защитит от бурь и невзгод. Он - щит мой и убежище моё. Так было и так будет.
-Ксения, я не отнимаю тебя у Спасителя. Я просто дарю еще и себя.

    Рейн привёз её домой поздно вечером.  Не заглушая мотора, остановил машину. Оглянулся назад и не поверил своим глазам. Ксения сжалась в комочек  на заднем сиденье и плакала, закрыв лицо руками. Рейна потрясла резкая смена  её настроения и чувств.  Она ни в чём не упрекала, даже была рада их близости, и вот теперь – запоздалые слёзы раскаяния. Андрей на мгновение даже растерялся. Да, в жизни за  всё надо платить. Особенно за удовольствия. Он был готов к их отношениям, она – нет. Ему стало безумно жаль её. Что он мог сейчас для неё сделать?  Забрать к себе домой? Нет. Официально объявить её невестой и подать заявление в ЗАГС?  Нет. Она просила его ни о чём не рассказывать Фёдорову. Пока. Он не согласился с ней,  сказал, что не имеет права молчать. Он не трус. Что же сделать для неё? Как успокоить?

    Андрей круто развернул машину и поехал в противоположную от дома сторону. Она даже не спросила, куда … Ей было всё равно, лишь бы только оттянуть время объяснения с отцом и не оставаться один на один со своей совестью. Он остановился возле Свято-Воскресенского храма, осветив фарами закрытые ворота, пустой двор, чёрные глазницы церковных окон. Она безропотно вышла из машины, проглотив слёзы, робко и стыдливо ступила за ним на церковный двор, в глубине которого находился маленький служебный домик, где жили две старые женщины, служки в церкви. В их окнах горел свет. Андрей постучал. Одна из женщин вышла, узнала Ксению, а потом и Андрея. Она видела его несколько раз в церкви: новый прихожанин. Андрей попросил открыть им церковь, включить свет, а также свечей. Женщина выполнила их просьбу, перекрестила ночных гостей со словами «Да будет мир с вами!» и оставила одних. Андрей подвёл Ксению к алтарю. В молчании зажгли полный круг свечей на светильнике перед иконостасом.

    Они стояли перед Царскими воротами, справа от которых  была икона с изображением Спасителя, слева – Божьей Матери. Почти одновременно они перекрестились. Андрей взял Ксению за руку и обратился к Всевышнему, назвав его Солнцем Правды, Востоком Высоты. Андрей просил прощения за обоих и благословения. Просил признать таинство их союза, благословить как мужа и жену на вечную дружбу и любовь.  Просил разрешения объявить её своей невестой и дал перед Богом обещание жениться на Ксении через год.

    Андрей не знал, правильно ли он говорит. Слова шли изнутри:
-Всевышний, я люблю её. Она моя пристань, к которой я постоянно возвращаюсь в мыслях. Позволь мне и в жизни приближаться к ней, как корабль причаливает  в гавани, возвращаясь из дальнего плавания. Господи, Ты сказал: «Я  есмь путь и истина и жизнь». Да, Ты!..  Твоё слово всегда было, есть  и будет для неё истинно, каждый шаг своей жизни  она проверят любовью к Тебе. Позволь и мне вместе с Тобой, Всевышний, стать опорой её жизненного пути, её земной единственной истиной. Господи! Ты знаешь наш грех и стыд. Прости и очисти нас, возврати нам радость спасения  Твоего! Внемли голосу моему и Ксении!
    Андрей медленно повернул голову к наречённой своей невесте, взглядом прося  поддержать его. Ксения троекратно перекрестилась, порывисто произнесла:
-Всевышний, прости меня! Я люблю его. Я  грешна…

    Она заплакала. Вдруг случилось невероятное, чего Андрей никак не ожидал. Земля вместе с полом алтаря словно уплыла из-под ног. На доли секунды они оба зависли в воздухе, словно находясь в невесомости. Он быстро прижал Ксению к себе, боясь, что она упадёт. Их качнуло.
-Что это?
-Он услышал нас, но не знаю, простил ли… - прошептала Ксения.

    Они перекрестились, пошли к выходу. В церковном притворе остановились, глянули друг другу в глаза. Андрей всегда боялся утонуть в чёрном омуте этих глаз. Неужели это счастье, живое и родное, недавно ещё плакавшее, принадлежит ему? Перед входом в церковь она наскоро, без зеркала, заколола волосы. Один локон упал на плечи. Он сейчас красиво выбивался из-под белого лёгкого шарфа, который она стянула с шеи и покрыла им голову. Слёзы высохли, но блеск глаз остался. Она не знала, радоваться ей или плакать. Он нежно обнял её и поцеловал, Она не ответила, её губы были холодны и бесчувственны.

-Успокойся, любимая! Полдела сделано. ОН знает,- Андрей показал глазами в сторону иконостаса.- Осталось сказать Фёдорову  и испросить его благословения.

    Когда они второй раз подъехали к дому, бабушка Раиса Петровна задремала. Управившись по дому, она ещё раз заглянула к внучке, которая с обеда закрылась в комнате, укрепив на подставке записку, написанную фломастером: «Не будить!».
-Бедная  девочка,- думала бабушка,- устаёт, не высыпается. Пусть спит.

    Раиса Петровна сослепу приняла чёрный махровый свитер на подушке за голову внучки, а большого белого медведя под одеялом – за внучку, свернувшуюся клубочком. Бабушка решила не беспокоить Ксению и тогда,  когда звонил Кирилл, разыскивая всех друзей, чтобы перепоручить кому-нибудь японскую гостью. Она, перекрестившись, сказала ему, что Ксении нет дома, испросив у Господа прощения за обман.
    Поджидая  Фёдорова с работы, она, как обычно, взяла в руки вязание, да так и уснула в кресле со спицами в руках, готовая в любой момент проснуться и продолжить работу, а вошедшему сыну, зевая, пропеть: «Я тебя уж заждалась!». Фёдоров знал об этой уловке. Он часто заставал мать спящей в кресле, поэтому ему иногда приходилось  с улыбкой вновь возвращаться на крыльцо, громко топать, создавать лишний шум, от которого Раиса Петровна просыпалась, вновь начинала вязать и встречала его с неизменной фразой: «Я тебя уж заждалась, сынок!».


Глава  четвёртая.      П Р И З Н А Н И Я

    1.
    В этот вечер Фёдоров задержался дольше обычного. В отделе было много работы. Следственные органы установили личность одного из убитых, найденных в обгоревшей машине на Золотой косе. Слово «установили»  работниками уголовного розыска употреблялось юридически не совсем законно. Путём логических заключений, набора и подбора фактов, одним из которых был тот, что в течение недели в  полиции официально зарегистрировали только одно заявление о пропаже человека: «Ушёл из дома и не вернулся», следственные органы пришли  к выводу, что  «пропавший и невернувшийся человек» и обгоревший мужской скелет в расплавленной машине – одно и то же лицо, а именно директор местной турбазы Николай Григорьев.  Накануне убийства его видели в обществе красивой женщины. Опрос свидетелей вообще спутал карты. Одни утверждали, что она была приезжей, отдыающей с турбазы. Другие доказывали, что она местная. Когда с помощью всех свидетелей составили фоторобот женщины, размножили и положили на стол Фёдорову, тот  от  изумления онемел:  с фотографии на него смотрела Ельская Екатерина Львовна. Сходство потрясало. Разница была в цвете волос: Екатерина – яркая блондинка, а неизвестная – тёмная шатенка.
-Это мистика! – решил Фёдоров и приказал искать либо женщину, либо свидетелей, имеющих информацию об этой женщине. Вся полиция была поставлена на ноги. Искали женщину, которая в любой момент могла занять место жертвы – второго обгоревшего  скелета, найденного в машине. Женщины, как установила экспертиза.
    Фёдоров выкурил уже три сигареты, глядя на фоторобот женщины. Он думал…  Своего согласия на вызов в полицию Ельской он так и не дал.

    А Ксения с бьющимся от страха сердцем переступала в это время порог родного дома. Отца не было, бабушка спала, и девушка смогла спокойно вздохнуть.
    Рейн расположился в кресле напротив бабушки, сладко спящей. Он решил дождаться Фёдорова и вручить ему из первых уст известие об их с Ксенией помолвке. Ксения протестовала молча, боясь разбудить  бабушку. Она вывела Андрея из комнаты, просила, умоляла Андрея уйти, заявляя, что утро вечера мудренее, что она предварительно подготовит отца к их совместной встрече, а потом предоставит Андрею право рассказать обо всём.

    Рейн знал, что это только в сказках утро вечера мудренее, в жизни всё наоборот. Было за полночь. Фёдоров мог вообще прийти домой под утро, и ещё неизвестно, как он отреагирует на присутствие в доме молодого человека, который после двадцати двух ноль-ноль не покинул его квартиры. Успокаивая себя тем, что он не собирается сбегать и скрываться, Андрей решил отложить признание  до возвращения из Новороссийска.

    Приехав домой, Андрей  рассказал матери о своих отношениях с Ксенией. Он думал, она просто рассердится. Он ошибся.  Мать пришла в ярость. Она неистовала в течение часа, не давая сыну возможности ни оправдаться, ни вставить хотя бы слово.
-Как ты посмел?!  Как ты мог?!  Она несовершеннолетняя! Школьница! Она моя ученица! Что ты себе позволил?! Она же ещё девочка! Да она просто не смогла устоять перед тобой! Ты вскружил ей голову! Да как же можно до свадьбы?! Ты хоть понимаешь, что натворил?! Тебя Фёдоров за неё сотрёт с лица земли! Он тебя четвертует!  Растянет крестовидно между четырьмя столбами над огнём! Он признаёт только эту казнь! Да как же можно без родительского согласия и благословения?!  Ты не сын! Ты не мужчина! Ты подлец! Господи, хорошо, что этого не видит твой отец! Рейны всегда были сильней своих страстей!..

    Когда она, наконец, выговорилась, Андрей посмотрел на часы.  Мать говорила ровно сорок минут.  Столько длится урок. Это учительский рефлекс или установленный департаментом регламент общения матери с сыном? Он спросил её об этом. Мать завелась ещё на сорок минут. Когда она замолчала от усталости и головной боли, Андрей сказал:
-Я подарил Ксении  фамильное кольцо, которое бабушка Рейн завещала  внучатой невестке.

    Нина Николаевна в это время запивала таблетку водой и чуть не поперхнулась при словах сына.
-Почему же ты не подарил кольцо своей законной жене, царство ей небесное, Светлане?! Или ты подобным образом хочешь откупиться?!
-Мама, не опошляй, пожалуйста, наши отношения. Я люблю Ксению!
-Андрей, за эти три недели сентября, что вы друг друга знаете, влюбиться можно, но утверждать, что это чувство на всю жизнь, - нельзя!

-Мама, влюбиться  можно с первого взгляда и затем заболеть этим человеком на всю жизнь! Ты мне веришь? Светлана всегда была моим большим другом. И только! И ты это знаешь. Может быть, рождение ребёнка  изменило бы наши отношения, но жизнь распорядилась по-другому. Я благодарен судьбе за встречу с Ксенией. Я дышу не воздухом, а ею! У меня день начинается не с восхода солнца, а с её имени! Мама, ты же сама любила?! Почему же не хочешь меня понять? Ты говорила, что не всё в жизни бывает по правилам, есть исключения. Нельзя начинать любить, как начинается спектакль в театре после третьего звонка! Прозвенел и – полюбил! Как на собрании, где после объявления повестки начинается доклад! Как после похода в ЗАГС, где тебя объявляют мужем и женой, и ты получаешь официальное  разрешение любить, у тебя сразу же должна возникнуть страсть, а до этого – ни-ни! Мама, я через это прошёл! Нас со Светланой торжественно объявили мужем и женой, поздравили с рождением семьи, но страсть от этого не родилась, хотя мы оба считали, что любим друг друга. Наша семья строилась на уважении  и добрых отношениях. Я тогда считал себя вором и преступником, но не сейчас! Я Светлану похитил у кого-то,  для  которого она была рождена, но не Ксению! Ксения моя, и я её никому не отдам! Да, я виноват. Виноват  в том,  что не смог поступить как  Болконский, который по просьбе отца отсрочил день свадьбы на целый год! Ты знаешь, чем закончилась история  князя Андрея и Наташи Ростовой. Ты тогда  торопила нас  со Светланой, а теперь я тороплюсь сам. У меня нет грязных желаний. Я не собираюсь прятаться. Ксения – моя  невеста, а перед Богом жена. Мы любим друг друга! Да, мы нарушили условности общества, земные человеческие условности, но не небесные! Перед Богом  недействителен брак без душевной любви, а мы любим. Мы не можем жить друг без друга. День, прожитый без неё, я могу вычеркнуть из своей жизни, как пустой!  А Дмитрий Егорович,  как лучший друг семьи, помогает мне жить в пустоте! Мама, неужели ты, моя мать, меня не понимаешь?!

    Нина Николаевна уже немного успокоилась. Шок прошёл. Но она продолжала ощущать себя, будто на краю пропасти. Страшно было за сына,  за Ксению,  за их чувство.  Сын прав. Она   думала об условностях общества, зрительно представила реакцию Фёдорова на всё и … содрогнулась:  он не простит!
-Извини меня, Андрей. Я действительно думала об условностях общества, от которых мы никуда не денемся. Тем более здесь, на Кубани, где за такие дела ворота дёгтем мажут. Я хочу, чтобы ты знал: ты предал фамильную честь. Рейны так не поступали. Но я буду с тобой. К Фёдоровым мы пойдём вместе. Завтра же!
-Нет, послезавтра. Завтра уже наступило.  Сейчас четыре часа утра,-  уточнил Андрей, посмотрев на часы.-  В семь часов я уезжаю по делам в Новороссийск. Вернусь очень поздно. У меня на сон – три часа.

2.
    А Дмитрий Егорович в это время вернулся домой. Раиса Петровна по-прежнему спала в кресле, но с неё  Рейн заботливо снял  очки, укрыл пледом. Перед тем, как разбудить мать, он заглянул к Ксении. С улицы он видел свет в её окне. Дочь сидела перед зажжённой свечой.  «Молится или медитирует», - подумал Фёдоров и не стал мешать дочери…

    Ксения молилась долго. Правильнее сказать, она разговаривала с Пресвятой Богородицей,  Приснодевой  Марией, общаясь на духовном уровне. Такие беседы вошли у неё в привычку. Ежевечерне она  обращалась к Высшему Разуму и Его Сыну. Перебирая в памяти весь день, она рассказывала обо всех событиях Им, Двоим.

    Ожерельев – отец учил, что принесённая людям радость вернётся обратно, а нанесённая обида аукнется десятки раз. Ксения старалась жить честно. Она ежедневно очищала свою душу, считая её Божиим храмом. За свои семнадцать  лет она повидала разные храмы:  и прекрасные дворцы с позолоченными куполами - многолюдные, многопевучие; и лежащие в развалинах – опустевшие и опустошённые, над которыми со свистом проносятся ветры буйные. Она не желала уподобляться последним. Мама Аля учила, что Храм – это не только вещественная церковь, это и душа человека.  Господь Бог живёт в каждом человеке, поэтому надо заботиться о чистоте своего душевного храма.

    Ожерельев – отец говорил по-другому: человек есть сын Космоса, в каждом человеке живёт Высший Разум. Они по-разному выражали свою мысль, но суть была одна – так уяснила для себя Ксения, и так она воспринимала мир. Эта двойственность мировоззрения жила в ней постоянно. Она боялась одного: чтобы её не покинули ни Христос, ни Высший Разум, чтобы грехами и нечистотой не разрушила свой душевный храм Божий,  не уподобилась бы наземным храмам, от которых осталась груда камней и на развалинах которых цветут амброзия и осот. Она видела в больнице для умалишённых и на церковной паперти людей, которые не заботились о чистоте своего духовного храма и были покинуты Господом и Разумом. Ей было жаль  и этих физических калек,  и  жаль несчастных, потерявших человеческий облик и рассудок.

    Ксения всегда и везде спешила доставить радость людям, чтобы жить, как солнце, - жить для других. Это был неизменный кругооборот её дня, её недели, месяца, лет. Пока не появился в её жизни Рейн, пока она вдруг не поняла, что хочет светить и ему, что хочет жить для него.
    Пламя свечи горело ярким ровным огнём. Она всегда здоровалась с ним и вела беседы, обращаясь к огню, как к одухотворённому началу. В свете пламени возник печальный лик Богородицы. Её образ был чётким и устойчивым. Девушка видела изящный овал лица, светло-карие задумчивые и плачевные глаза, скорбный взгляд. На умном высоком лбу – покрывало голубого цвета – любимого цвета Богородицы, покровительницы русской церкви. Она всегда являлась к Ксении вместе с сыном, и никогда – одна.

-Здравствуй, Матушка наша, Пресвятая Владычица, Пречистая Дева Мария! Здравствуй ныне и присно и во веки веков! Спасибо Тебе, Добрая и Светлая, что явилась мне именно сегодня, в День  Твоего Рождества. Как ты провела этот день? Знаю, тебя ждали в каждом храме, в каждом доме моей большой страны, которую Ты хранишь и освящаешь. Спасибо Тебе за это. Ты и сегодня весь день трудилась. Присядь около меня, отдохни, побудь со мной, пожалуйста, хоть минутку! Я расскажу Тебе о сегодняшнем дне. Он начался красиво. Церковь праздновала  Твоё Рождение как день всемирной радости.  Я пела в хоре «Величай, душе моя, преславное рождество Божия матери…». Потом была школа.

      И Ксения рассказала, как прошли уроки. Общение с матушкой всегда шло легко. Можно было просто размышлять, не проговаривая слова вслух.  Все святые общаются на самом  высоком  духовном уровне,  ловя мысль, угадывая даже то, что скрывает сердце.
-У меня сегодня большая радость, о которой я готова рассказать Тебе и поделиться со всей Вселенной. Мне хочется поведать робкому солнечному лучику, седым осенним облакам, грустным серым тучам, как радуется моя душа, как трепетно  бьётся сердце. Пусть они разделят со мной это чувство радости, пусть улыбнутся мне и не хмурятся. Сегодня чудный день, волшебный  и сказочный… Пресвятая матушка, Андрей меня любит! Я так счастлива! Мне хочется думать о нём постоянно, день и ночь, все двадцать четыре часа, которые Господь установил в сутках. Когда я вспоминаю его, во мне начинает звучать волшебная мелодия, хрустальная и пленительная. Он околдовал меня своим молчаливым и проницательным  взглядом. Его славная улыбка, такая милая и редкая, сводит меня с ума.  Его имя для меня свято! Он мой первозваный Андрей, правда,  не святой! Прости меня, Матушка!  Прости нас, Голубушка … Мне так стыдно признаться. Я не знаю даже, как сказать Тебе об этом …

    Слёзы навернулись на глаза девушки. Она опустилась на колени:
-Милая, прости меня! Я не сумела соблюсти своё тело в святости и чистоте. Мы любили друг друга греховной любовью. Матушка, я грешна! Милая, я заблудилась, как та овца потерянная, отбившаяся от стада. Но виновата  Я! Не Адам прельщён, а Ева, прельстившись, впала в преступление! Знаю, что Господу всё известно. Насадивший ухо, не слышит ли сам? И образовавший глаз, не видит ли сам? Я не забыла его заповеди. Все учения храню в сердце, но сегодня в нём было тесно. Матушка, в моём маленьком сердце я пыталась сберечь две большие любви:  к нашему Господу и  моему первозваному Андрею. Одна любовь вырвалась наружу и разлилась по всему телу. Друг  к другу стремились наши души, а соединились тела. Почему же тогда душа ликует? Мне стыдно признаться в этом Господу и родному отцу. Мною овладевает страх, немеет язык, уста мои смыкаются и замирают, как речка, скованная льдом. Я боюсь…  Ни Господь, ни отец не поймут моего ликования и не простят греха и падения. А мне страшно и стыдно от обилия счастья, меня переполняющего. Его так много, что можно черпать Ковшом Большой Медведицы и делиться со всеми  страждущими!.. – Ксения взяла икону Богородицы  и нежно поцеловала: - Матушка, Андрей назвал меня своей женой. Для меня это так необычно и ново!  Пусть я ещё очень юна, но обещаю быть образцом верной жены в слове, в любви, в духе, в вере и чистоте.  Благослови нашу любовь, милая, добрая, славная Дева Мария!  Пресвятая Владычица, помоги признаться в моём счастье и грехе родному отцу, умоли Всевышнего простить меня. Защити наше счастье, не допусти погибели его, спаси наше светлое дивное чувство, которое родилось во мне сегодня, в день Твоего Рождества!... 


Глава  пятая.       Н О В О Р О С С И Й С К

    Рано утром пятёрка друзей встретилась с Рейном, как и договаривались, на даче у Алевтины Васанской, которой ежегодно осенью ребята вскапывали земельный участок. В Новороссийск стартовали отсюда, здесь же планировали финиш, поэтому каждый отпросился на дачу с ночёвкой.
    В Приазовске оставались Сологуб Алексей, у которого после падения на мотогонках разошёлся шов, и Величко Николай, которому по жребию выпало перекапывать дачу.
 Они же должны были создавать в школе алиби для своих друзей, якобы с утра ушедших сдавать медицинские анализы по линии военкомата.

    Машину Рейна, упакованную в «кенгуру» и ещё какие-то приспособления, оглядели с восхищением, но критически: красный джип – слишком заметная машина на их дорогах.
-Выбирать не из чего,- прервал их замечания Рейн,- как говорится, чем богаты…  Тем более, она наследственная.
-Досталась от отца?
-Нет, от другого родственника, но тоже близкого.
    Расставаясь, как всегда ударили по рукам:
-Пять перстов, а рука одна!- и все разом обернулись в сторону Рейна.
     Он стоял один. Неловкость сгладил Ожерельев:
-Не обижайся. Мы о тебе помним. Ты наша  десница! Объяснять не надо, что это такое?

    Через пост ГИБДД они не поехали. Как и договаривались, сделали крюк вдоль побережья и через час по просёлочной дороге выбрались на трассу. Каждый немного посидел за рулём, попробовал себя в роли  «асса».
    «В сущности, они ещё пацаны,- думал Рейн, глядя на их ликование и восторг, почти детское  восхищение собой: «Джип меня слушается!». А может, они умеют владеть собой и не показывают волнения перед  предстоящей операцией? Или, когда надо, умеют раскрепощаться? Возможно, я слишком серьёзен и принимаю всё трагически? Нет, всё-таки им легче. Они не видели близко смерть, не теряли родных. Чувство утраты, к счастью, им неведомо…».

    Ожерельев прервал его мысли, хлопнув весело по плечу:
-Не горюй! Бог не без милости! Прорвёмся в герои!
    Перед Новороссийском они остановились. Не устояли перед искушением  искупаться в Чёрном море.
-Азовское море, по сравнению с Чёрным,  - аквариум!
-Но аквариум любимый! Самый тёплый в мире! - шутили они, плескаясь и ныряя, восторгаясь холодными водами самого синего моря.

    Ожерельев подошёл к Рейну, вертя в руках прозрачный эластичный бинт с голубой жилкой посередине.
-Мне надо ногу твою осмотреть. Я хоть и не доктор, но лечить могу.  Подстрахуемся лучше,  нагрузка будет большой.

    Андрей удивился, откуда Кирилл знает о травме ноги. Всё оказалось банально просто. На карлыкском пикнике Юлька подслушала разговор  Ожерельева – отца и Нины Николаевны. Знал уже весь класс, что Андрей в тайге упал в яму-ловушку, в которую позже, после него, свалился медвежонок. Медведица и привела к яме лесничего, чтобы он спас  прыгунов – неудачников. Медвежонок вскочил на четыре лапы и был таков, а Андрей с полгода ходил на  «трёх ногах».
    Ожерельев настолько внимательно пальпировал колено, весь обратившись в слух, что Андрею со стороны показалось, будто это он, будущий молодой папаша, наклонившись к  животу жены, прислушивается и хочет уловить момент, когда ребёнок толкнёт первый раз ручкой или ножкой. Ребёнок, которому не суждено было родиться…  Накладывал повязку Кирилл также внимательно, постоянно меняя направление бинта и голубой жилки.
-Тебя  следует величать Кириллом – искусником! Можно подумать, что всю жизнь этим и занимался,- Рейн прошёлся взад и вперёд вдоль машины и остался доволен.
-Покажись отцу. Мне кажется, ещё не всё потеряно. Конечно, если ты хочешь иметь здоровую ногу и… - последнюю фразу Кирилл добавил с особой интонацией,- служить  в армии.

    Новороссийск встретил их хорошей погодой и норд-остом, умеренным до сильного. Зато «заштормило» друзей от незапланированной встречи в спортивном магазине, где ребята выбирали велосипеды. Афоризм  «Неожиданная встреча всегда приятна» не сработал. Особенно она неприятна, если  встречаешься с бывшей гостьей приазовской турбазы, именовавшей себя Гейшей, «жрицей секса», преподававшей уроки любви Величко Николаю.

    На вопрос, почему три велосипеда, если их четверо, Скоробогатов пошутил, что он готов принести себя в жертву и посвятить Гейше весь день, если она возьмёт на себя роль гида. Эту роль она взяла на себя с охотой, особенно  возле постов ГИБДД, где она была как дома, приветствуя инспекторов из машины поимённо и посылая им воздушные  поцелуи. Но юной жрице хотелось, чтобы в жертву себя принёс не Скоробогатов, а сидящий за рулём парень, которого представили как водителя Женькиного отца и который ничего вокруг не замечал, кроме дорожных знаков. Тешила она себя тем, что минут тридцать была объектом внимания очаровашки Ожерельева, которому необходимо было попасть на чёрный рынок. Но и тот в её понятии стал «тронутым», отвалив за какую-то деталь размером со спичечный коробок кучу долларов, не торгуясь. А её, жрицу секса, угостили за все труды дешёвым мороженым.

    На стоянке в порту Рейн объявился один. Когда припарковался, на джип многие обратили внимание.
-Я же сказал, что этот броневик слишком заметен!- Женька Скоробогатов явно нервничал, беря ключи. В двадцать ноль-ноль ему предстояло забрать машину со стоянки.

    К месту «сборок» на базу в горах Ожерельев, Рейн и Корсун отправились на велосипедах.  Кирилл сразу набрал скорость, изредка оглядываясь, не отстаёт ли Рейн. Юрий был замыкающим. Немногословный, сдержанный, он более других был симпатичен Рейну и подходил для выполнения операции. Был постоянен, как Северный полюс, по определению Кирилла, но не являлся исключением: ему, как и многим, нравилась Ельская Юлия, и он имел неосторожность признаться, что всегда в состоянии  аута, когда она рядом. За свою откровенность он жестоко поплатился, о чём страдал и по сей день. Юлька через местную молодёжную программу телевидения передала ему музыкальный привет и у  ведущего Ерёмы Ерёменко попросила совета, как ей  вести себя  вообще и в частности, если девушке объясняются в любви таким странным способом. Ерёма Ерёменко советом не помог, зато вся мужская половина  школы советовала Корсуну «дать Юльке по морде». Кирилл её поступок оценил однозначно: «Стерва!». Все четверо начали молча сочувствовать Сологубу Алексею, которому Юлька вдруг после знаменитого ЧП на уроке физкультуры начала оказывать повышенные знаки внимания и который также безмолвно и безнадёжно был влюблён в Ельскую. Он был единственным, кто предложил включить Юльку  в операцию, но её кандидатуру отвергли все единодушно: «Не к добру!».

    Между тем, они проехали плантации виноградников. Андрея поразили эти обширные равнины предгорья Кавказа, напоминающие кубанские степи. Он ожидал увидеть другой ландшафт. После двухчасовой велосипедной гонки Ожерельев дал сигнал остановиться. Они прополоскали горло водой из фляжек и умылись.
-Приехали!!- сказал Кирилл, всматриваясь вдаль и передавая Андрею второй бинокль.- Узнаёшь?

    Рейн и Корсун поочерёдно посмотрели в указанном направлении. В полукилометре от них на обочине встречной полосы стояла машина с открытым капотом. Водитель лениво копался в моторе. Пассажир прохаживался рядом. Он то тянул пиво из банки, то поливал голову водой из пластмассовой бутылки. Видно, «загорали» они давно. Пассажира узнали все. Это был один из телохранителей Ельского.
-Верной дорогой идём в герои!- пошутил Корсун, присвистнув.

    Ожерельев и Рейн посмотрели на часы. На задержку в пути они не рассчитывали, а двигаться дальше по трассе было небезопасно.
-Надо менять маршрут.
-Придётся немного пробежаться. Километра два…  Выдержишь?- спросил Ожерельев у Рейна.
-Не принимай меня за инвалида!- обиделся тот.
    Хотя за всю дорогу нога его ни разу не побеспокоила, умом он сознавал, что два километра  для больной ноги – это большое расстояние.
    Они оставили Корсуна с велосипедами. Юрий должен был избавиться от лишних улик и в условном месте со Скоробогатовым ждать их возвращения.

    В пути Андрей не раз восхищался Ожерельевым, который, казалось, мог и умел всё, несмотря на свой юный возраст: прекрасно ориентировался на пересечённой местности, красиво обошёл два поста Ельского и просто, по-человечески, проявил себя хорошим товарищем.  «Может, он и правда человек с генами шестой цивилизации и  я  зря иронизировал по этому поводу,  читая  записную книжку  Ксении?»- думалось не раз Андрею,  который старался не отставать от Кирилла.

    К месту встречи они успели: гости ещё не разъехались.
    Домик в горах, расположенный недалеко от озера, охранялся. Они насчитали девять машин. Все иномарки. Автомобиля Ельского не было. Уже уехал?!
    Ещё во время остановки перед Новороссийском Кирилл научил Андрея пользоваться  фотобиноклем семейной фирмы Ожерельевых, который подключался  к компьютеру. Вооружившись сверхсовременной оптикой, по существу музейными экземплярами, они рассмотрели присутствующих в домике. Ожерельев показал Рейну Мангуста, отца Ванечки. Ельского не было. Неужели зря приехали?

    Одна личность показалась Рейну знакомой. Человек с богатой шевелюрой  и окладистой бородкой был ему явно знаком. Андрей силился вспомнить, когда, где, при каких обстоятельствах он видел этого человека. Мешала шевелюра. Рейну внутренне хотелось изменить ему причёску. Человек с бородкой явно председательствовал, хотя все сидели за круглым столом. Делёж денег и власти уже состоялся, ссора произошла. Это было видно по лицам: сверхсамодовольным у одних и раздавленным у других. Первых лиц было больше. Перед Мангустом положили документы и ручку. Он отказался от подписи. На него молча навели два дула. Мангуст сжался, но остался неподвижен. Он ещё раздумывал! После того, как взвели курки, он взял ручку и подписал все документы, выводя почти каждую букву своей фамилии, словно растягивая удовольствие или, наоборот, продлевая минуты собственной жизни.

    Бородатый, как окрестил его Андрей, покинул дом первым. Остальные гости  уходили чётко с интервалом в три минуты. Мангуст остался один с хозяйкой базы. Она его пыталась успокоить. Он не стал дожидаться трёхминутного  интервала и вышел во двор. Стоя у машины, поглядывал на часы. Потом вдруг резко отстранился от автомобиля и, с опаской поглядывая на него, отошёл на несколько шагов назад, к дому. Закурил. Хозяйка открыла окно и сказала ему что-то, смеясь.

    И тут Ожерельева и Рейна ослепила внезапная вспышка яркого света. Они  вздрогнули.
Не сговариваясь, каждый нажал на кнопку аппарата. Этот единственный снимок был у них общим. От мощного взрыва дом, казалось,  взлетел на воздух, а опускался,  рассыпаясь,  будто был сложен  из кубиков. Горы отразили гулкое эхо взрыва. Сноп пламени вырвался наружу и мгновенно объял весь дом, внутри которого осталась женщина. Мангуста и машину подбросило ударной волной, как игрушечных. Они оба упали в зоне пожара. Через пару секунд взорвалась и машина.
-Я иду к дому!- сухо сказал Андрей.- И без комментариев!
   Кирилл не собирался его останавливать.
-Комментариев не будет Мне тоже туда надо.

    Сейчас они оба нарушали условия операции, ими же разработанные: к месту «сборок» не приближаться, в контакт ни с одним лицом не вступать. Юношеский максимализм взял верх над жизненной рассудительностью. Оба были убеждены, что поблизости никого нет, что сработал часовой механизм взрыва, поэтому не таились и не оглядывались. На месте пожара они повели себя по-разному.
    Рейн сорвал калитку с забора, вырвав её вместе с петлями, затушил ногами горевшие колья, пожарным топориком сорвал металлическую задвижку и, не прикасаясь к ней, осторожно опустил её в полиэтиленовый пакет, откуда вынул свои водительские права и документы. И только после этого оглянулся, ища глазами Кирилла.

    Тот вытащил Мангуста, изрешечённого осколочными ранениями, из зоны пожара и колдовал над ним, в прямом смысле этого слова. Кирилл не понимал ещё, зачем пытается спасти ему жизнь, но он,  действительно, вырывал его из лап смерти. Мангуст мог умереть, если не от ран, то от потери крови. Кирилл вывел его из состояния болезненного шока,  заставил мозг работать и направил циркуляцию крови по венам так,  как этого требует физиология человека. Зрелище было ужасным: несмотря на зияющие раны, кровь не вытекала.
    Рейн этого уже не вытерпел. Возмутился.
-Оставь его! Ты себя с головой выдаёшь! Мы из-за тебя  засветимся! Ты слово дал, что не подойдёшь ни к кому!- и силой оттащил его от Мангуста.

    В горах темнеет быстро, поэтому назад они двигались в кромешной тьме, но с прежней скоростью: помогали очки ночного видения, снятые с фотобиноклей. Дорога была свободной: все посты Ельский снял. В условленном месте их ждали на джипе Корсун и Скоробогатов.  Не задерживаясь ни секунды, не расспрашивая ни о чём, они быстро погрузились в «броневик» и по знакомой дороге помчались в Приазовск. Останавливались  дважды. Первый раз по требованию Ожерельева возле телефона – автомата. Рейн впервые за время их знакомства чертыхнулся. Он понял, кому пошёл звонить Кирилл в незнакомом городе. Ни Скоробогатов, ни Корсун не спросили ни о чём.

    Второй раз они остановились возле переправы, чтобы подарить морской пучине купленные в Новороссийске кроссовки  и сделать на компьютере фотографии.
-Жаль расставаться,- скажет Скоробогатов.- Памятные кроссовки, но много наследили.
    Чемоданчик с компьютером,  установленный на заднем сиденье, выдал все фотографии за двадцать минут. Рейн с особым вниманием рассмотрел те, на которых запечатлел Бородатого. Полное, пышущее здоровьем лицо, властный взгляд, окладистая бородка. Над правой бровью, оказывается, темнеет шрам. Ему не хватает ещё ружья за плечами и убитой в руках лисицы. Да, теперь он узнал его! Всё-таки он вспомнил, где и когда видел этого человека! Это было именно в то лето, когда Андрей угодил в тайге в яму-ловушку.
-Что, знакомого встретил?- прямо над ухом спросил Кирилл, показывая глазами на фотографию.
-Нет,-  как можно равнодушнее сказал Андрей.
-Мы же вместе дело делаем,- обиделся Кирилл,- договорились ведь ничего друг от друга не скрывать.

    Рейн промолчал. К машине подходили Скоробогатов и Корсун, «похоронившие» в бездне моря последние улики.
-Не забывай, что я ловлю флюиды на расстоянии и читаю их,-  небрежно сказал Ожерельев.- Я считал, что мы друзья и у нас нет секретов друг от  друга.
-Тогда я буду думать, а ты лови мои мысли! Потом обменяемся мнением, - пошутил Рейн.- Не обижайся. Это слишком серьёзно и опасно. А вдруг я ошибаюсь? Мне надо подумать.
    Самодельный конверт, подготовленный заранее, уже был подписан Рейном изменённым почерком.
-Хоть чему-то вас на юридическом научили,- оценил его работу Скоробогатов.

    Ожерельев вложил все снимки в конверт, проверив, не осталось ли где отпечатков пальцев.   Всё было чисто. И вдруг Кириллу  ещё раз захотелось почему-то взглянуть на человека с бородкой …  Да, есть что-то знакомое в лице. Нет, скорее не в лице,  таком броском и запоминающемся, благодаря шевелюре и бороде, а в этом взгляде, властном и недобром, скорее, злом и колючем. Он прикрыл руками шевелюру и бородку и не поверил глазам: не может быть! Как же он сразу не узнал его?! Это же Григорьев, директор турбазы, обгоревший скелет которого так пышно хоронили недавно?! Но откуда Рейн его знает?!
    В раздумье заклеив конверт, Кирилл спросил у Рейна:
-Кому ты хочешь подарить металлическую задвижку?
-Тоже Фёдорову. С ней Бородатый играл перед отъездом, когда прощался с хозяйкой базы. Он оставил свои пальчики.

    Да, кадр этот есть. Кирилл помнит. Снимок Рейна. Анализируя сейчас всю  их работу, Ожерельев понял, что он снимал вся и всех,  в то время как Рейн – только Бородатого. Значит, его личность по отпечаткам пальцев будет установлена. Интересно, Фёдоров сразу узнает в Бородатом  директора турбазы или нет? Рейн утверждает, что Фёдоров умный и честный мент, что таких сейчас мало. Почему же Фёдоров недооценивает Рейна?

      А Рейн заставил себя ни о чём не думать. Он увеличил скорость и сосредоточился на дороге, так как вторую ночь не спал. Ехали молча.  Разрядки после совершённого дела не было. Да и операция ещё  не была завершена. Ожерельеву предстояло с утра положить на место  фотоаппаратуру так, чтобы не увидел отец и чтобы никто не мог доказать, что в Новороссийске работали именно эти аппараты. Рейну надо было все фотографии опустить незаметно в почтовый ящик Фёдорова и проследить, чтобы именно он взял «посылку».

    В родной Приазовск они въехали в три часа ночи. Рейн отвёз пятёрку друзей на дачу к маме Але, где по легенде, все ночевали, перекопав с вечера весь дачный участок. Отсюда утром на мотоциклах они должны были отправиться в школу.
    Ожерельев не отпустил Рейна, несмотря на его возражения, пока не смыл с джипа новороссийскую пыль, искупав машину  из шланга хорошим напором воды, а  заодно оросил «ночным дождём» всю дачу. Дело было выполнено. Операция под кодовым названием «Новороссийск» прошла удачно. Рейн уехал.

-Ура!- закричал Кирилл, переступая порог дачного домика, подняв обе  руки вверх в знак победы.
-Ура!- горланила пятёрка друзей, торжествуя, ликуя, считая себя  прорвавшимися в герои, разливая в знак победы по стаканам  холодный малиновый напиток.
 

Глава  шестая.   П О И С К    П Р О П А В Ш И Х

    Все беды, как известно, случаются из-за женщин.  «Шерше ля фам!»-  говорят французы, когда несчастья сваливаются на их голову, как кирпичи с крыши.  «Ищите женщину!»- говорят все народы мира, каждый на своём языке, когда на них обрушивается лавина бед и недоразумений. «Ищите женщину!»- говорят сыщики и следователи всего мира, когда преступление не поддаётся раскрытию и объяснению. В нашем случае искать таковую было необязательно. Она нашлась сама: Юлия Ельская, собственной персоной.
    Она была единственным человеком, который забил тревогу, когда не увидел одноклассников в школе, и не поверил, что трое  из неразлучной пятёрки с утра сдают какие-то  медицинские анализы. Её провести было непросто. Тем более, с утра ей хотелось срочно увидеть Ожерельева. Её кровь продолжала кипеть негодованием, ей хотелось продолжить уничижительный список его имён: он подлец, ничтожество и мерзавец! Юлия  должна сказать ему об этом. Она не простит ему того, что он лапал её руками в море.

    Ельская отменила запланированные на этот день опыты в своём макроаквариуме, к которому уже охладела. Она объяснила своему заместителю, влюблённому в неё десятикласснику Шевелёву Максиму, какие наблюдения провести  над семейством бычков, какие над черепахами, и установила личный негласный контроль над каждым шагом Сологуба Алексея и Величко Николая, которые после школы поехали на дачу к маме Але, где их почему-то уже ждала Берта, встретившая ребят ещё издали радостным лаем. Прозвонив по сотовому каждому из друзей домой, она узнала от их родителей, что все пятеро отпросились  с ночёвкой на дачу к Васанской Алевтине, чтобы перекопать дачный участок и подготовить его к зиме. О том, что кто-то из ребят проходит медицинскую комиссию и потому отсутствует  в школе, родители промолчали. «Значит, не знают!»- решила Юлия.

    Наблюдательный пункт девушка установила на соседней даче, спрятавшись в зелёной кроне старой алычи. Дачу перекапывал Величко. Он работал за пятерых, как трактор. Сологуб только наклонялся, выбирая из земли корни сорняков. Николай закончил копать при свете полной луны и включённых  фар  четырёх мотоциклов. Юлька долго ломала голову над этим  фактом: мотоциклы  Ожерельева и Скоробогатова на даче, где же сами владельцы  транспорта? Водитель  «Скорой помощи» привёз друзьям горячие бутерброды и напитки под видом, что это передача от мамы Али, у которой в этот день было ночное дежурство. На самом деле Юлька слетала с Покойником в город и, пустив в ход всё с воё обаяние, упросила шофёра  «Скорой» доставить продукты на дачу. Она решила во что бы то ни стало дождаться  приезда  остальных членов пятёрки. А в том, что они здесь появятся, девушка не сомневалась. Когда поздно вечером  юноши и собака зашли в дачный домик, Юля перебралась на участок и спряталась в беседке. Как ни старалась, она всё-таки уснула и не услышала, как к даче подъехала машина Рейна. Было часа три ночи.

    Без лишнего шума из машины вышел Андрей и неразлучная троица, потерянная Юлькой. Ожерельев не отпустил  Рейна домой, пока не смыл с джипа новороссийскую пыль, а заодно «ночным дождём» оросил весь участок. Простились они также бесшумно, как настоящие конспираторы.

-Ура!- воскликнул Кирилл в знак окончания успешного дела, переступая порог дачного домика, подняв обе руки вверх, символизирующие победу.
-Ура!- горланила компания друзей, торжествуя, ликуя, считая себя победителями, разливая в высокие стаканы холодный квас и малиновый напиток, глотая, почти не прожёвывая, бутерброды с колбасой, петрушкой и сыром, не подозревая, что с этой минуты начинаются их неприятности, что вся операция, так тщательно спланированная и выполненная, рухнет, как падает подкошенный сноп,  развеется их алиби, как пыль в вихре, как солома на ветру.

    И только Рейн сумеет без ошибок и приключений завершить свою часть операции. Он спокойно и буднично положит в почтовый ящик  Фёдоровых пакеты с изобличающими фотографиями и металлическим предметом. Дождётся, когда в шесть ноль-ноль во время утренней пробежки  начальник полиции лично достанет новороссийскую  «посылку». Через час по спецсвязи Фёдоров получит сообщение о ночном взрыве под Новороссийском  и чудом спасшемся человеке, а ещё  через час, сравнив сообщение с фотодокументами, поймёт, что находится у него в руках.

    С этого момента события начнут раскручиваться по сжимающейся  спирали, и когда они достигнут пика, спираль сработает и выстрелит. Её мощный удар придётся на Рейна и Ожерельева, он собьёт их с ног. Этого страшного удара судьбы они могли бы не получить, не окажись рядом Ельской Юлии, которая, когда всё стихло, выползла из своего укрытия после  ночного «ливня», внезапно обрушившегося на неё.

    Она была мокрая, жалкая и некрасивая, как общипанная курица, дрожащая от холода сентябрьской ночи. Стуча зубами и проклиная на чём свет стоит Ожерельева за его «душ», она вошла в дом, когда ребят уже свалил внезапный сон. Усталые, они спали, как убитые, не подозревая, что с напитками  и бутербродами приняли убойную дозу снотворного.
    В двухстворчатом платяном шкафу Юлька нашла тёплую пижаму мамы Али, кое-как натянула её на себя и решила сначала согреться, а потом уже завершить свою миссию возмездия, с какой явилась на эту дачу. От переохлаждения на неё напала икота. Она разозлилась и на Скоробогатова, который разлёгся на кровати, как у себя дома. Несколько раз пихнув его коленкой, она почти придавила его к ковру на стене, но всё-таки втиснулась между ним и Кириллом, спавшими на кровати. Прижатая с двух сторон, продолжая всё ещё икать, дрожать от холода и стучать зубами, она чувствовала, как тепло их молодых и горячих тел медленно переходит к ней. Согревшись, она незаметно для себя уснула, продолжая во сне вершить акт возмездия, не подозревая,  какую беду накликала на них.

    Искать ребят начали с утра, когда они не явились на занятия. Родители юношей забили тревогу. К ним присоединилась и Ельская Екатерина Львовна. Она не дозвонилась начальнику полиции, не подозревая, что его номер телефона по распоряжению господина Ельского после поездки на Карлык внесён в  «чёрный список», то есть, исключён из телефонной памяти. В отчаянии она обратилась к классному руководителю Рейн Нине Николаевне, чтобы та сама вышла на Фёдорова.

    Дмитрий Егорович, занятый расследованием полученной на рассвете от неизвестного «посылки», взорвался:
-Нина, у меня не частное сыскное агентство, работающее персонально на семью Ельских! Сколько можно ходить с носовым платочком?! У неё есть отец, почему я должен искать её?
       Тем не менее, положив трубку, он сказал в сердцах сидящему рядом Даниилу:
-Надо Юльку найти!
     Даниил возмутился:
 -Сколько можно? Она всем говорит, что я за ней бегаю! Из-за неё у меня неприятности с женой! Пошлите другого!
    Другого Фёдоров послать не мог, потому что это было сугубо личное дело. Просили от имени Екатерины. Сам господин Ельский заявления на  розыск дочери не делал. И Дмитрий Егорович сказал сам себе:
-Никуда она не денется! Сама найдётся!

    Директор школы Вера Ивановна считала по-другому. Призванная по долгу  службы заниматься воспитанием детей, она начала собственное расследование и нашла пропавших детей там, где они и должны были быть. Вместе с завучем Марией Ивановной, классным руководителем Ниной Николаевной  и преподавателем ОБЖ (у которого была личная машина и которую директор использовала как  персональную в служебных целях, найдя для этого нужную статью расходов и оплачивая за счёт государства все транспортные услуги), они прибыли на дачу к Алевтине Васанской.

    Картина, представшая перед их взором, повергла всех в шок. На столе стояла батарея пустых бутылок. Директор сразу дала завучу указание по этому поводу составить акт: бутылки из-под кваса домашнего – три штуки, напитка малинового – три, коньяка армянского – три, водки «Российской короны» - три, французского «Шампанского» - три!
    То, что они увидели в спальне, было равнозначно потрясению Евы, узнавшей от Змия, что ждёт их с Адамом в случае, если они  съедят плод с древа познания. Завучу стало плохо от вида спальни. Мария Ивановна, как незамужняя женщина, сохранившая девственность до сорока лет, расплакалась. Она не могла поверить, что лучшие мальчики одиннадцатого класса, которых всегда всем ставила в пример, провели ночь в диком разгуле.
-Позвольте, да это же групповой секс!- возмутилась директор, увидев обнажённые торсы пяти юношей и поднимая небрежно двумя пальцами  нижнее бельё Юльки, сушившееся здесь же, на спинке стула.
-Позвольте вам не позволить!- возмутилась Рейн.

    В народе есть поговорка: две женщины – базар, три – ярмарка. Их женский диалог был непереводим на учительский язык. Молчали только  преподаватель ОБЖ, который на охрану безопасности жизни имел свою, мужскую точку зрения и терпеливо ждал, пока женщины выскажутся, и собака Берта, спавшая на одноместном диване в ногах у Сологуба  и Величко и чувствовавшая, что директору школы, где учится её хозяин, лучше не перечить. И ещё молчала Юлька. Она, конечно, проснулась от шума и крика, но делала вид, что спит, не желая попасть под горячую руку.
-Нина Николаевна, - возмущалась директор,- приказом по школе я  объявляю Вам выговор! Вы не получите премии за этот месяц! Вы не справляетесь с обязанностями классного руководителя! Эта наглая девица, которую Вы взяли под защиту, занимается  растлением  несовершеннолетних юношей! Я вызываю сюда начальника инспекции по делам несовершеннолетних! Пусть увидит всё собственными глазами, заводит на Ельскую дело и ставит её на учёт! Всё! Хватит терпеть её выходки!

    Всю эту тираду директор школы произносила, грозя Нине Николаевне  указательным пальчиком. Вера Ивановна считала, что чем строже она  будет держать Ельскую, тем сильнее  привяжет к себе её отца, господина Ельского. Кто-то дрожит перед ним, а он будет навытяжку стоять перед  ней!
    Нина Николаевна в свою очередь позвонила Фёдорову:
-Приезжай! Срочно! Это я прошу, а не Екатерина! Захвати с собой Ожерельева – отца!

    Пока приехавший Фёдоров отбивался от женщин из школы и начальника инспекции, пока доказывал, что эти парни вообще не пьют, Ожерельев – отец осмотрел всё: двор, дом, комнаты, ребят. Всё это он делал молча, без суеты, не привлекая к себе внимания. Отозвав в сторону  Фёдорова, Ожерельев – отец сказал:
-Спиртное они  не пили. Ими принята сильная доза снотворного. Сон я снял. Сейчас они просыпаются. Я останусь. У меня к ним есть несколько серьёзных  вопросов. Особенно к Кириллу.
-Они все приняли снотворное?
-Все, кроме Юлии. Она не спит. Притворяется.
-Вот стерва!- сорвалось с языка Фёдорова.- Значит, это она их усыпила?! С жиру бесится! Оставайся! Разберись с ними сам, по-отцовски. Всыпь, если надо! А мне недосуг, извини. Ждут в отделе. Прибывает краевая комиссия.
    Если бы Фёдоров знал или предвидел, как в дальнейшем будут развиваться  события, то, конечно, остался бы сам. Если бы Фёдоров знал или предвидел, что останься он сейчас, к нему в руки попадёт ценнейшее доказательство, так ему необходимое, что именно здесь, сейчас, он найдёт ответы на все интересующие его вопросы. Но Фёдоров спешил в отдел, не зная, что в этой спешке потеряет целых три дня.

    Пока взрослые разбирались во дворе дачи, проснувшаяся между тем пятёрка друзей, так и не прорвавшаяся в герои, сначала не могла понять, что случилось, а потом готова была казнить Юльку любым средневековым способом, вплоть до сожжения на костре. Ельская же разыгрывала из себя оскорблённого и разгневанного человека, В который раз изображая Марью Ивановну, учительницу по литературе, представившую её, Юльку, растлительницей добрых молодцев!

    Неистовствовал Скоробогатов,  самый равнодушный к персоне нон грата. Как лев в клетке, он метался по комнате, осыпая Юльку бранью и убеждая всех, что надо срочно что-то предпринять, иначе они подставят Рейна.  Его раздражало Юлькино одеяние, из-за которого он не мог сосредоточиться на приличных мыслях: пижама  мамы Али была Юльке мала ровно на два размера. Наконец, его осенило, и он предложил Юльке попозировать перед фотобиноклем. Не спрашивая, зачем это надо и сгорая от любопытства, Юлька немедленно согласилась, потому что поняла, что сделала шаг конём и угодила  на минное поле. На первом кадре её так и запечатлели в старенькой пижаме мамы Али. Женька забраковал эту фотографию: для разгула, который тут был ночью, кадр недостаточно сексуальный. Юлька проявила творчество. Она сразила всех присутствующих, когда переоделась и предстала перед ними в нижнем белье, в том самом, которое шокировало директрису. Скоробогатов заверил, что это именно то, что это самый смак, что иного доказательства для ночного разгула и не требуется, и дал команду фотографировать.

    Кирилл, как и все, а может и более, потому что смотрел на Юльку в бинокль, автоматически устанавливающий нужное расстояние, также был  сражён. Он впервые так близко видел её в красивом нижнем белье, один вид которого, в отличие от купальника, дразнил, манил и притягивал. Девушка умело себя рекламировала, нисколько не стесняясь присутствия пятерых лиц мужского пола, с которыми вместе росла с ясельной группы. Кирилл долго искал нужный ракурс, подсознательно избегая излишне откровенных Юлькиных поз, пока она не возмутилась:
-Ты там что, под микроскопом меня разглядываешь?! Если ищешь изъяны, то напрасно! У меня их нет!
    Ожерельев щёлкнул кнопкой. Кадр получился великолепным! Однако фотографировать её дальше он отказался. Друзья впервые видели его расстроенным.

    Ожерельев – отец пригласил ребят в беседку, на воздух, если они уже готовы к разговору. Когда парни вышли, Кирилл задержал Юлю в доме. Он смотрел ей в глаза и ощущал, как некстати между ними медленно поднимается и встаёт тот поцелуй, которым он одарил «японку».
-Юля, ты подставила меня и Рейна. Сейчас ты ссоришь меня с отцом. Из-за тебя вынуждены будут лгать отцу и ребята. Предел терпению есть и у меня. Я не смогу тебе простить того, что ты сделала.
    Юлька уже поняла, что ночью ребята где-то были, и если они сейчас все добровольно соглашаются  на  «разгульную ночь с ней», значит,  произошло  что-то серьёзное. Но она, как всегда, настроена была воинственно и оптимистически:
- Очнись, горе-герой! Можно подумать, что я не знаю, как ты каждый день сказки ему про себя рассказываешь! А с Рейном я сама разберусь!
-Юля, ложь бывает разная. Есть такая, которую не прощают. По крайней мере, отец не простит.

    Ожерельев-отец не верил Юльке, которая самоотверженно лгала, принимая  на себя  всю  инициативу и вину, особенно в той части, что вся фотобумага ушла на неё, что фотографии ей не понравились и поэтому она их порвала, потом сожгла, пепел хотела развеять по ветру, но Кирилл шлангом разметал его по земле.  На память она оставила две фотографии, которые может подарить Илье Николаевичу. И ничего криминального нет в том, что её всю ночь фотографировали,  и только в одежде, и что обнажённую её не снимали, и что эта ночь была для неё важной, потому что она решила стать фотомоделью. И вообще, готова компенсировать все материальные убытки!

-У меня такое чувство,- сказал Ожерельев – отец,- что нахожусь на судебном процессе, где пятеро подзащитных, претендующих на звание великих ораторов, добровольно лишили себя слова, вручив свою судьбу в руки начинающего адвоката с начальным юридическим образованием. Вы мне хотите что-нибудь сказать?- обратился он к сыну и его друзьям, своим ученикам.
-Нет! – был хоровой, скупой, с паузой ответ.
-Что ж, и на этом спасибо,- холодно  сказал Илья Николаевич, отец и тренер.

    Все пятеро закрылись от него, поставили энергетический заслон, чтобы он не смог прочитать их мысли. Этому он научил их сам. Илья Николаевич мог снять заслон, разрушить его и проникнуть внутрь, в голову всем пятерым, но не стал этого делать. Не хотят говорить, значит, не считают нужным.  Наверное, это закономерно, когда в семнадцать лет  у детей появляются тайны от родителей. « Обидно,  что я не стал им другом. Вдвойне обидно, что так считает и мой сын».


Глава  седьмая.
 Р А С С Л Е Д О В А Н И Е   П Р О В О Д И Т    С А М   Ф Ё Д О Р О В

    В районный отдел полиции Приазовска уже к обеду прибыли две группы сотрудников  уголовного розыска из Новороссийска и краевого центра, а вечером – неожиданно и инкогнито – майор из Москвы. Причиной этих визитов стала таинственная  «посылка», напичканная уликами с места преступления близ одной из туристических баз  под Новороссийском, адресованная лично Фёдорову и доставленная в Приазовск  по горячим следам в рекордно короткое время.

    Появление московского майора, сотрудника Федеральной  службы безопасности, изумило и насторожило Фёдорова.
-Не иначе, как кто-то из краевого начальства подстраховался,- прокомментировал Фёдоров приезд московского майора.-  Зря. Этот визит лишний. Сами бы управились. Столичный гость будет только отнимать драгоценное время, которого и так в обрез,- рассудил он, оставшись наедине с Даниилом.

    Начальник полиции выделил московскому майору в помощники оперативника из уголовного розыска, но тот поспешно отказался от него и для консультации и связи попросил Ожерельева Даниила или кого-то из его отдела. И вообще, майор проявил повышенный интерес к особистам, «соколам» Фёдорова, разрешение на существование которых Дмитрий Егорович  привёз из Москвы около месяца назад.
    Опасения его в отношении московского гостя не оправдались. Майор вёл себя скромнее и неприметнее, чем коллеги из Краснодара и Новороссийска, которые дважды в день докладывали своему начальству о ходе  следствия.

    С московским майором Дмитрий Егорович  пару  раз вместе отобедал. Подробно интересуясь секретами кубанской кухни, гость расположил к себе Раису Петровну, чем доставил ей приятные минуты, а Фёдорову – приятные часы. Они обсудили больные для себя темы: исторические корни преступности и её роста. Сошлись во мнении, что истину надо искать не только в природе человека и не столько в природе общества, а как раз посередине, потому что корень зла кроется в противоречиях, возникающих между конкретными людьми конкретного общества.
    Раиса Петровна согласилась с ними, процитировав Библию:
-Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, и всякий город или дом, разделившийся сам в себе,- не устоит…

    Почему на выходе мало крупных дел? Майор причину видел  в снижении профессионального мастерства сотрудников полиции, а Фёдоров, споря, утверждал, что подоплёка в другом. В том, что отдельные дела вышестоящее начальство  тормозит, закрывает, не даёт вести до конца, а если на свой страх и риск продолжаешь расследование,  -  бьёт по рукам или по погонам. Ну, а если все эти  «пули»  впустую, то последняя – настоящая – летит по кости. В крае были такие, ему известные случаи. Сетовал, что сотрудники правоохранительных органов сами подчас – незащищённые защитники, а прокуратура,  фундаментально сформированная ещё в доисторическую эпоху Вышинского, радикально не изменена. В стране произошло расслоение общества не по умственным способностям, а по имущественному признаку, нравственные идеалы и герои полярно поменяли знак.

    В среде бандитов тоже произошло разделение. Классификация  их группировок  достойна научного анализа: от различных уголовников до «профи» - государственных деятелей и депутатов разного ранга в чёрных тройках или в прикидах  без галстука. Сегодняшняя организованная преступность и есть фактически четвёртая власть в стране. Активно вмешивающаяся в дела первых трёх и потеснившая со своего места прессу и телевидение, эта реальная общественная сила диктует свои условия и негласно  управляет промышленными отраслями и банками, формируя свои кадры.
    Несмотря на провозглашение демократии, в России продолжается повседневное нарушение прав человека. Сегодня это явление массовое, и Фёдоров имеет право говорить так в целом о стране, потому что глубинка – это вертикальный срез общества, как и вертикальный срез слоёного пирога, который лежит сейчас перед ними на блюде.

    Дмитрий Егорович каждый раз внутренне был недоволен тем, что московский майор слишком часто задерживает откровенный взгляд на его дочери Ксении, как бы изучая её или соотнося увиденное  с чем-то,  ему уже известным. По этой причине он перестал приглашать майора на домашние обеды и ужины. Ко всему прочему, дела складывались так, что на дискуссии времени вообще не оставалось.

    Межследственная комиссия вышла  на след преступной группы, устроившей новороссийский  «фейерверк». Ниточки потянулись в Москву, Тулу, Ростов, Приазовск и другие города. Большая  заслуга в раскрытии этого преступления принадлежала сотрудникам ГИБДД,  работавшим по фотографиям, где чётко виднелись номера, серии и марки  автомашин. Несмотря на то, что все девять номеров оказались вымышленными, личности пяти владельцев были установлены, а вот  личность погибшей женщины расшифровке пока  не поддавалась. На месте трагедии нашли лишь полуобгоревший скелет. Криминалисты подтвердили, что он принадлежит женщине, а значит, хозяйке домика, потому что на последнем кадре перед взрывом из окна  выглядывала женщина.
Зато установили личность раненого мужчины. Им оказался  каневской банкир Мангуст, который накануне новороссийской встречи составил документ о банкротстве  своего предприятия. Это заявление, найденное в сейфе, оказалось подложным. Своевременно опечатали  все счета,  а аудиторская проверка показала, что банк не был банкротом.  Он не просто процветал, а был предприятием – пауком.
    Тяжело раненного Мангуста доставили в Новороссийский госпиталь, выставили охрану. Для спасения его жизни были приглашены медицинские светила края: шла борьба за жизнь важного свидетеля, а точнее, участника событий. Состояние больного признавалось крайне тяжёлым, но стабильным, хотя в сознание он не приходил. Бесследно исчезли жена и сын Мангуста, на которых был объявлен всероссийский розыск.

    Следствие установило личности трёх подозреваемых из девяти,  изображённых на фотографиях, принимавших участие во встрече. Все трое были в розыске. Сенсацией расследования оказалась персона бородатого мужчины. Фёдоров опознал в нём сразу же Николая Григорьева, бывшего директора приазовской турбазы, считавшегося  трагически погибшим  и официально похороненным несколько дней назад. Выходит, он жив и здоров.

         В свою очередь московский майор опознал в этом же бородатом Семёна Черных, проходившего свидетелем по нескольким крупным валютным делам и представляющего интерес для спецслужб. Это было второй сенсацией. Отпечатки пальцев на металлической задвижке, найденной Фёдоровым в пакете вместе с фотографиями, принадлежащими всё тому же бородатому  мужчине, оказались идентичными отпечаткам Семёна Черных, в криминальных кругах известного под именем Охотник, и фигурировавшие  в пяти нераскрытых уголовных делах, связанных с  ограблением и убийствами. Для московского  майора это было полной неожиданностью: всё равно, как если бы на обыкновенный рыбацкий крючок  клюнула акула.  На Семёна Черных, он же Николай Григорьев, он же Охотник, спецсвязью были отправлены сообщения  в ФМСБ и МВД России и объявлен всероссийский розыск.
    А потом совершенно случайно выяснилось, что работа объединённой следственной группы кем-то контролируется. Произошло это так. Московский майор озадачил Фёдорова известием, заявив,  что группа, состоящая из краевых оперативников, бывалых и  крутых ребят, не нуждается  в охране. Учитывая большой объём работы, майор потребовал охрану снять и сосредоточить всех людей на раскрытии  преступления. Это было очередной неприятной  сенсацией дня, потому что охрана ни для кого не выделялась. Фёдоров получил урок: он не предполагал, что в его провинциальном городе кто-то заинтересуется приезжими оперативниками, одетыми в штатское и поселившимися в гостинице под видом отдыхающих, и начнёт за ними следить.

    Сам же московский майор, проживающий в частном секторе, оказался отличным конспиратором. На приём к Фёдорову он впервые явился как частное лицо, простояв в очереди полтора часа, по злободневному для района вопросу – прописке. Город и район не могли вместить, расселить и прописать всех желающих, приезжающих из бывших братских республик. Первые пять минут разговора Фёдоров отказывался верить предъявленным ему документам, что перед ним сотрудник столичной ФСБ. Как  начальник полиции он даже припугнул посетителя, грозя наказать за ложные документы, бланки которых можно купить на любом чёрном рынке. Фёдоров поверил лишь командировочному удостоверению, выписанному на имя майора для работы  в райотделе полиции города Приазовска. Так состоялось их  знакомство.

    По настоянию майора все рассекреченные краевые оперативники были заменены новыми, а Дмитрию Егоровичу было указано на потерю бдительности. Федоров терялся в догадках: кто мог организовать слежку, что известно о ходе следствия его новоявленным противникам, а главное,-  кто они.
    Фёдоров признался майору, что предчувствует и четвёртую сенсацию.  «Бог любит троицу, а четвёртую Богородицу!»- так в шутку  говорит его тёща. Почему все фотографии были направлены ему, начальнику Приазовской полиции, а не  города Новороссийска, к которому  фотографу ехать было ближе? Кто среди ночи предупредил пожарную охрану Новороссийска телефонным звонком о случившемся? Всё тот же фотограф или другой человек? Кто этот таинственный, предупредивший Фёдорова, что Николай Григорьев жив? Кто оказал Мангусту первую медицинскую помощь, высоко профессиональную, как утверждают врачи, благодаря которой тот сейчас жив? Почему кровавый след ведёт в Приазовск? О чём хотел сказать фотограф?

-Главное не в том, о чём  он хотел сказать или предупредить,-  рассуждал вслух  майор на вечернем  совещании.- Главное, что основной участник, свидетель или организатор этих событий  или  преступления находится в вашем городе. Вы единственный, кто может назвать его имя или вывести на след. Человек, который доставил эти важные  документы, проделал опасный путь, будучи  абсолютно уверенным, что Вы  Охотника знаете лично. Значит, должны знать и фотографа!  Остаётся  вычислить, фотограф и Охотник  - враги или конкуренты?
    А когда Фёдоров и майор остались одни, Дмитрий Егорович признался, что подозревает одного человека, который может быть причастен как-то к этим событиям, но вряд ли является их организатором, и назвал имя: Рейн …  Андрей Андреевич.

    Майор резко повернулся на слова Фёдорова, однако ни один мускул не дрогнул на его лице – оно ничего не выражало,  только глаза майора молча и вопросительно изучали Фёдорова. Он смотрел на него так, как на домашних обедах на Ксению: изучающее и соотнося с чем-то.
    После паузы майор поинтересовался, кто такой Рейн Андрей Андреевич и попросил уточнить, организатором каких событий тот не является:  преступления  или фотографирования?

    Фёдоров молчал. Что сказать майору? Что это сын его лучшего друга? Что это молодой человек, влюблённый в его дочь Ксению? Что Фёдоров боится, что она ответит ему взаимностью? Что это первый и любимый  внук его матери Раисы Петровны, которая называет его только так и не иначе? Что он виноват  перед этой семьёй и ощущает себя человеком,  погрязшим в глубоком болоте, где ему не  на чем стоять, что эта трясина засасывает его с каждым днём всё глубже и глубже?
    Вместо этого Фёдоров ответил, что он узнает, где в течение тех суток находился Рейн, а потом ответит на оба его вопроса.

    Дмитрий Егорович никогда не останавливался на полпути. Любое дело, за которое он брался, доводил до конца. Поэтому через час ему уже доложили, что день 22 сентября Рейн провёл в Новороссийске, а ещё через час Андрей сидел перед ним на неофициальном допросе. Оба держались  подчёркнуто вежливо. Рейн испытывал внутреннюю досаду, оттого что они с матерью уже два дня  не могут застать Фёдорова  дома, чтобы объясниться  с ним по-родственному, и угрызения совести – перед Ксенией, что не сдержал слова и не переговорил с Фёдоровым.  Юноша не пытался скрыть какого-либо факта, уже известного Фёдорову из негласных или служебных источников.
    Рейн объяснил, что свой выходной, предоставленный ему  управляющим банком, он провёл на Чёрном море. Почему именно в Новороссийске? Андрей слегка удивился. Было непонятно, что более всего его удивило: осведомлённость Фёдорова или выбранный им для отдыха город. Юноша пояснил, что его всегда  интересовала героическая тема подвига Малой Земли и он не мог не посетить эти святые места.
-Ваша машина три часа простояла по адресу, в котором находится  незарегистрированный  публичный дом. Для Вас  это тоже  святое место?- жёстко, в упор спросил Фёдоров.

    Рейн удивился ещё больше. Дмитрий Егорович заметил некоторую тень замешательства, промелькнувшую в его глазах, а потом лицо Андрея  начало багроветь. Парня распирало от злости и возмущения, но голос и тон разговора остались прежними и внешне вежливыми.
-Моя машина весь день простояла на стоянке в порту. Экскурсию по городу я совершил частично пешком, частично на специальном экскурсионном автобусе. Наконец, я могу назвать имя экскурсовода и даже пересказать всю его лекцию.
-В этом нет необходимости. Зная  Ваши феноменальные  способности, можно даже предположить, что вы её расскажете  лучше, чем экскурсовод. Скажите, что вы делали после восемнадцати часов, когда закончилась экскурсия и когда Вашу машину зафиксировали по указанному  выше адресу?
-Дмитрий Егорович, Вам доставляет удовольствие постоянно  компрометировать меня в глазах нашей общей знакомой? Вы хотите навесить на меня и посещение публичного дома?
-Вопросы здесь задаю я!- оборвал его Фёдоров.- Прошу полемики не устраивать. Вы не на званом обеде у своего начальника. Кстати, вы не вместе провели этот день? Я смотрю, у вас много общих интересов стало.

    С согласия Рейна Фёдоров вызвал дежурного следователя, и они вместе  закончили беседу  официальным допросом, предложив Андрею в его же интересах чётко отвечать на поставленные вопросы. Как юрист, Рейн знал свои права, но решил от допроса не отказываться по многим причинам, одна из которых – Ксения, молча страдающая  от размолвок отца  с Андреем.
-Я, Рейн Андрей Андреевич, проживаю…  имею… владею  … - он сообщил для протокола все свои анкетные данные.
-Да,  этот день,  день 22 сентября, я провёл в Новороссийске.
-Нет,  я не знаю,  где этот день провёл господин Ельский.
-Нет,  с господином  Мангустом я не знаком.
-Нет,  я не знаю, почему Приазовская ГИБДД не зафиксировала ни  мой  выезд из города, ни мой въезд,  а  Новороссийская зарегестрировала.
-Да,  фотографировать я умею. Имею один фотоаппарат. Можете его изъять для  обследования.
-Нет,  в Новороссийск я его не брал.

     Фёдоров знал, что Рейн говорит правду. Фотоаппарат они уже изъяли. На всех кадрах там только Ксения.
    Допрос продолжался более часа  и  оставил у обоих глухое чувство раздражения  друг другом.

    Фёдоров не знал, что в это самое время,  параллельно с ним господин Ельский проводит своё расследование, что он не менее обеспокоен поездкой Рейна  в Новороссийск.  Льву Львовичу ещё более, чем Фёдорову, хотелось узнать каждый шаг Андрея в этом городе, каждый нанесённый  визит, каждое произнесённое слово: где? Когда? Кому? Ельский дал команду обыскать квартиру Рейнов, чтобы иметь компромат на своего служащего. Малыш задание не выполнил: Нина Николаевна привезла свою полупарализованную мать, которая практически не покидала квартиру.

    И Ельский сорвался. В последнее время он стал часто выходить из себя: сдавали нервы. Сдали они и в этот раз.
-Вы что, не можете выманить её из квартиры? Предлогов мало? Не беда, если она назад не вернётся!  Всё равно одной ногой в могиле стоит!- срывая голос, орал Лев Львович на охрану.
    Страшная весть о трагической гибели матери, которую сбила машина прямо возле подъезда дома, застала Нину Николаевну в школе. Бросив все дела, она кинулась в больницу с одной мыслью: мать ещё жива! Нина успеет извиниться, успеет проститься. Мать узнала свою дочь. Старая женщина силилась что-то сказать, но Нина Николаевна  разобрала только одно слово: «Внучк-а-а…». Мать её умерла в реанимации.

    Спустя три часа, когда Рейна выпустили из полиции, он узнал о смерти бабушки Базык и об обыске  в квартире. Факт обыска Фёдоров отрицал, заявляя, что фотоаппапарат Андрея ему передала  сама бабушка, которая была жива – здорова  и  умирать никак не собиралась, хотя и передвигалась по квартире с тросточкой. Рейн хотел верить Фёдорову, Нина Николаевна – нет. Обыск был произведён нагло, с вызовом,  без всяких стеснений:  в доме всё было перевёрнуто вверх дном. Андрей сразу кинулся к потайному сейфу в стене: всё на месте, тайник не обнаружен.
    Нина Николаевна попросила Фёдорова на похороны матери не являться.

Глава восьмая. 
 Г О С Т Е П Р И И М Н А Я     С Е М Ь Я    О Ж Е Р Е Л Ь Е В Ы Х

    Всегда бывало так:  в трудные минуты жизни Фёдоров шёл к Ожерельевым, ища и находя там поддержку и успокоение. Это была его семья. Как Москва строилась веками, так и дружба Фёдорова и Ожерельева – годами. Они понимали друг друга без слов: если и молчали, то вместе и об одном и том же.

     Ожерельевы жили на западной  окраине города в красивом двухэтажном коттедже, построенном  ещё колхозом для своего ветерана и пенсионера Шрамко Виктора Ивановича, дочь которого Елена  и была замужем за Ожерельевым. Все сыновья его постепенно  отделились и разъехались, а младшая Елена  осталась с отцом. Иногороднему  Ожерельеву после женитьбы  пришлось, как говорят на Кубани, идти в примаки. Шрамко Виктор Иванович, бывший управляющий  отделением, за многолетний труд был удостоен  ордена Трудовой Славы. С зари и до зари его, не знавшего отдыха, можно было найти только  в поле.  «Была бы охота, а работа найдётся!»- говорил он обыкновенно. Дочь Елена пошла в отца: такая же расторопная, «генерал в юбке» - заведовала сад – бригадой. С  юности смелая, весёлая, первая в работе и на отдыхе. За словом в карман не лезла. Но отец всегда ворчал на неё: «Востёр язык, да дурной голове достался!» Переживал, что дочь не любила учиться. Особенно «блестящие» знания она показала на выпускных экзаменах по физике, когда по алгеброической формуле  начала вычислять скорость света, а на геометрии воспользовалась формулой бензольного кольца  и по ней нашла объём куба. Впрочем, учёба не давалась всем его детям, о чём он сильно сокрушался и за что гонял их нещадно: «Человек неучёный, что топор неточёный: можно и таким дерево срубить, да трудов много».

    Когда его дочь Елена перед выпускным балом поехала на краснодарский рынок  за покупками, а вернулась с неказистым, на взгляд отца, Ожерельевым, который почти на голову был ниже своей избранницы, и заявила:  «Вот, батька, нужную вещь для хозяйства приобрела: мужа выбрала! Нравится?», - отец взялся за вожжи.

    Остановила его обаятельная улыбка Ожерельева, который заверил, что он уже битый волк, что по профессии инженер-электронщик, и рассказал, как будучи проездом  стоял с друзьями на краснодарском вокзале перед расписанием поездов, выбирая свою станцию конечного следования: подальше от шумных городов и поближе к матушке – земле, как откуда ни возьмись возникла перед ним красавица – казачка и, загородив собою электронное табло, заявила: «Есть такая станция!» Это прозвучало как знаменитая ленинская фраза о партии. Он сначала не поверил, что в центре страны может быть тупик, решил проверить. Приехал и убедился: действительно,  станция конечная, дальше – железнодорожный тупик. А ещё дальше – лиманы и море! Значит, именно отсюда он и взлетит в небо,  как Икар и Дедал. Виктор Иванович знал, кто такие Икар и Дедал и как они взлетели в небо, поэтому молча снял перед гостем шляпу, как Ньютон снимал свою, когда в его присутствии говорили о Боге,  и пригласил гостя в дом, заявив, что ни на какую квартиру он его не отпустит.

    Перед  Ожерельевым Ильёй Николаевичем снимал позже шапку и руководитель хозяйства,  когда во время посевной или уборочной один за другим  летели комбайны из-за какой-нибудь маленькой детали, которая стоила самого комбайна, но найти детальку нельзя было не то, что на рынке, но и на самом заводе. Поэтому, когда Виктор Иванович вышел на пенсию, правление колхоза  подарило ему коттедж, заявив, что отрабатывать его стоимость придётся не кому-нибудь, а его зятю, Ожерельеву Илье Николаевичу. Однако перестроечные события в стране освободили  людей и государство от  взаимных обязательств.

    Дом  Ожерельевых был обжитой и уютный. Скромная обстановка дополнялась техническими и электронными бытовыми новинками на грани фантастики, над которыми Илья Николаевич трудился всю свою жизнь, совершенствуя созданное.
    Он не разделял  точку зрения  лексического значения слова «отпуск»  с авторами толковых  словарей и обывателями. Отпуск для него наступал тогда, когда освобождался от основной работы, когда его отпускали все земные и домашние дела и он мог полностью отдаться власти своего  творческого воображения. Мысли и идеи томились и толпились в его голове как рифмы у  поэтов – самородков, ждущие своей очереди. Работая над каким –нибудь изобретением, он вдруг вставал, шёл к письменному столу и быстро записывал промелькнувшую в голове  мысль, чтобы на досуге вернуться к ней, или набрасывал какой-нибудь чертёж, чтобы потом вернуться к нему спустя месяцы или годы, но точно зная, что мысль эта уже посетила его однажды и он её зафиксировал. 

     В осуществлении многих творческих замыслов, а потом и их разработке, принимали  активно-посильное участие все  близкие друзья и члены семьи, в первую очередь его сыновья.
    Все три сына по восточному гороскопу были водолеями, что служило поводом для  постоянных шуток и намёков со стороны друзей.  Природа никого из сыновей не обидела, наоборот,  дала им всё с избытком. Лицом и статью они пошли в материнскую породу, умом и характером – в отцовскую. Социологическая наука утверждает, что большинство гениев рождается в  феврале, астрологическая – что под знаком Водолея, а мысли и думы водолеев люди поймут через полсотни лет. Мать Елена Викторовна говорила, что если все дети любят радугу, то её сыновья на ней живут. Отец просто хотел и сделал, чтобы его сыновья родились  под знаком Водолея, потому что этот знак управляет Россией. И добавлял, что если бы он был англичанином, то его сыновья были бы весами, а если бы американцем,- то близнецами.

    Символ Водолея – человек, держащий в руках два сосуда с живой и мёртвой водой, олицетворяющие собой добро и зло, жизнь и смерть. Но иногда в астрологических книгах изображается человек – водолей с одним сосудом, из которого устремляется  звёздный поток – это поток реки жизни. Илья Николаевич хотел бы, чтобы его сыновья обладали именно  таким сосудом. Но в любом случае, рассуждал отец, Водолей – это  человек, дарующий жизнь, и со своим даром предвидения он принадлежит всему человечеству. Именно в этом духе он и воспитывал  своих сыновей.
    Елена Викторовна  не понимала своих  детей,  сделанных из смеси  электричества и высокочастотных волн. Они никогда не были рядом с ней, а всегда в будущем.
    В их семейной мастерской на видном месте  висела табличка. На ней ещё детской рукой Даниила были выжжены мудрые слова Пифагора, которые отец попросил выучить: «Помните! Всякий поступок, всякое слово оставляет свой результат. Этот результат в вашей власти, пока слово не произнесено, мысль не перешла рубеж, но затем этот результат делается достоянием среды и подчиняется  законам справедливости – космоса».

    Илья Николаевич долго шёл к вере в Высший Космический Разум по дороге, полной терний, и без поводыря. Его  сыновьям было легче. Они со слов отца знали, что жизнь человека – явление космическое, что все обитатели Земли живут динамикой Космоса. Они благоговели перед мудростью Высшего Разума, как верующие благоговеют перед мудростью Творца – Спасителя.
    В этой семье Фёдоров и любил проводить свободное время, когда судьба дарила ему его или когда, как сейчас, надо было расслабиться и принять решение.
    Семья  Ожерельевых ужинала. Дмитрий Егорович, никогда не жаловавшийся на аппетит, от угощения не отказался. Хозяйка дома тут же включила кухонный конвейер и через семь минут перед Фёдоровым уже стояла тарелка с двойной порцией рыбных пельменей. Гостю лишь осталось зачерпнуть ложкой сметану в миске и смешать её  с пельменями.
    Кухонный конвейер имел пять поточных линий: рыбную, овощную, фруктовую, молочную и мучную. Когда отключали электричество, работал на космической энергии.

    Виктор Иванович за ужином поднял вопрос о шестой, мясной  поточной линии, так как уже два члена семьи – он и молодая  невестка -  питались мясной пищей.  А также просил  перевести  конвейер полностью на космический режим питания, потому что в последнее время ему чаще других приходилось дежурить по кухне, а с техникой он не был на «ты»: боялся запороть «кунстаппарат», когда переключал режим питания  во  время  веерного отключения света.

    Голова Ильи Николаевича была занята другими проблемами, поэтому он принял только к сведению малозначимое предложение тестя. Зато Елена Викторовна деловито и весело заявила, что дежурной по кухне теперь будет невестка: «Пусть крутится!» Невестка неожиданно расплакалась, хотела выскочить из-за стола, но Илья Николаевич её удержал.
    Фёдоров стал невольным свидетелем семейного разногласия. Людмила, оказывается, перед его приходом  объявила Юлию Ельскую в их доме «персоной нон грата», но её никто не поддержал. С появлением  гостя тему сменили, а невестка вновь выдала себя, разрыдавшись. Даниил пытался успокоить и урезонить жену, чтобы она его не позорила при начальнике, но та была другого мнения и иного воспитания.

    Фёдоров стал и невольным участником домашнего конфликта. Даниил рассказал, как в свой выходной помог бывшему однокласснику, ныне начинающему фермеру, принять роды у  опоросной свиньи. Оба мало понимали толк в опоросном  деле, поэтому для бесплатной консультации пригласили Юлию Ельскую, слывшую профессором  в  этих вопросах.
    Опорос затянулся, но прошёл благополучно. Молодые мужчины, счастливые от  удачно завершённого дела более, чем сама свиноматка, выпили за успех данного предприятия и там же, в хлеву, уснули, проспав до утра.

    Елене Викторовне с большим трудом удалось успокоить невестку, которая всю ночь не спала, ожидая мужа, однако к утру всё же собрала  чемодан и ушла к родителям. Елена Викторовна нашла сына и его друга на ферме, спавших  в обнимку  рядом с поросятами. Истинно говорят: одна мать заботится о семерых детях больше, чем семь детей об одной матери. Елена Викторовна с трудом помирила молодых, считавших правым каждый себя, привела  невестку домой. Казалось, мир и согласие воцарились, если не навсегда, то надолго: милые ссорятся – только  тешатся. Мирные отношения были нарушены в тот же день Юлькой. Она протянула Людмиле выстиранную и отутюженную футболку Даниила с искренними заявлениями:
-Не беспокойся, она стерильная.  Не могла же я вернуть её после купания в море нестиранной!

    Даниил поклялся, что не отдавал ей своей футболки, но надо было видеть Юлькину усмешку, чтобы понять, кто из них двоих говорит правду, а кто лжёт и пытается что-то скрыть! Семья Ожерельевых  расценила случившееся как досадное недоразумение и, не желая обременять Фёдорова своими заботами, попыталась скрыть от него  семейный инцидент, но Людмила была иного мнения.
-Что, правда глаза колет?- упрекала она новую родню.- Фёдоров  - друг семьи, так вот пусть и знает истинное лицо своих друзей, где все, начиная от Павлика  и кончая  отцом, Ильёй Николаевичем, влюблены в эту стерву, которой прощаются все выходки! Тогда и берите Юльку в невестки вместо меня!

    В лице Фёдорова  Людмила защитника не нашла. Он молча проглотил эту наживку и ничего не ответил, потому что сам был не безгрешен: он любил Юльку, как и все в этом доме, а значит – и прощал. Ругал, но прощал!

    Когда после ужина семья разошлась по своим делам, Фёдоров счёл своим долгом заступиться за Даниила: мирить молодых на сей раз пришлось ему. Людмила заулыбалась от  тёплых и солнечных слов и оттаяла душой: что-что, а говорить Федоров умел.  Дмитрий  Егорович подмигнул своему юному коллеге, показал одними глазами: занимай моё место! Шепнул ему:
-Пока супруга мягкая и податливая, лепи из неё, как из пластилина, что хочешь…

    Илью Николаевича Фёдоров, как и предполагал, нашёл в мастерской. Тот читал перевод публикаций английского физика  Дэвида Эша, того самого Эша, который когда-то обнародовал идею квантового механизма материальных тел, по теории которого мироздание – это  серия  квантовых  реальностей, существующих как миры невидимой энергии, восходящей к духовному состоянию. А элементарные частицы на субатомном уровне, по высказываниям йогов и теософов, представляют собой  энергетические вихри. Приложив дополнительную энергию, можно так изменить скорость вихря, что произойдёт квантовый скачок. Объект исчезнет из физического пространства – времени и возникнет в другом мире…

-Я тебе уже говорил  об этом  учёном,- продолжал Илья Николаевич.- Своей работой он доказал факт  вознесения   Иисуса Христа.  Умнейшая голова! Я  знакомлюсь с его последними публикациями. Обидно, что журнал трёхлетней давности, а я держу перевод только сейчас. У меня такое чувство, будто я отстаю от чего-то или уже куда-то опоздал.
-Я так не считаю. Не знаю, как в теории, но на практике ты на пять шагов впереди всех. Причём каждый шаг – это  десять лет. Это без подхалимажа. Как к тебе попал этот перевод?
-Рейн перевёл. Я попросил его. Обращался несколько лет назад  к разным учителям – иностранцам, в смысле, преподающим английский, но они не справились: много терминов. Башковитый парень, я тебе скажу! Весь в отца. Мне нравится, что он и Кирилл дружат.

-Разве они друзья?- удивился Фёдоров.- Ещё недавно их надо было обливать холодной водой, чтобы остудить их горячие головы,- добавил он, вспомнив немую сцену на осенней ассамблее у Ельских.- Я не знал, что они дружат. Никогда не видел их в месте. Когда же они успели подружиться?!
-Ну, знаешь, как говорится, пути Господни неисповедимы! Сегодня их водой не разольёшь. Они вместе занимаются английским, ну и немецкий вроде учат. Ты имеешь что-то против этой дружбы или против Рейна?
-Против того и другого! – возмутился Фёдоров.- Кстати, я пришёл к тебе именно из-за Рейна. Мне нужен твой совет. Это очень серьёзно.

-Если ты пришёл затем, чтобы я усладил твою душу, посыпав на Рейна немного соли и перца, то ты пришёл не по адресу. Он хороший парень, хотя и сын бывшего заключённого.
-Он сын бывшего подпольного миллионера! Его отец  и получил такой большой  срок потому, что не смог объяснить, куда вдруг исчезли его миллионы!
-Если бы у Большого Андрея бухгалтером был не Ельский, а любой смертный человек, даже без специального экономического образования, то Рейну не пришлось бы объяснять, почему у него дебет с кредитом  не сошёлся. И я говорю тебе об этом уже второй раз!
-Но ведь проверки ничего не доказали! Ельский проходил по делу только свидетелем! Его даже не сочли нужным вызвать в суд!
-Дмитрий, если бы я не знал тебя много лет, то подумал бы, что ты дружил не с Рейном, а с Ельским. Ну, что там у тебя? С чем пришёл? Выкладывай!

    Фёдоров молча разложил на столе перед другом несколько новороссийских  снимков. Нависшие надбровные дуги Ожерельева резко поднялись вверх и открыли глаза, не такие уж маленькие, какими казались обычно:
-Откуда у тебя эти фотографии?
-Сначала скажи, что ты о них думаешь, а потом я поведаю, откуда они  у меня.

-Мне и думать не надо. Я так вижу. Фотографии сделаны моей аппаратурой. Я это заявляю без экспертизы. Работали оба фотобинокля. Вот, один и тот же кадр взрыва.  Смотри! Сделан одновременно, но под разным углом. Снимали с двух точек. Я даже могу сказать, сколько у тебя этих фотографий …- Он на секунду задумался, словно считая  и вспоминая.- За минусом двух …  у тебя их двадцать восемь. Могу назвать дату съёмок. Хочешь? Ах, да, она есть на фотографиях. Ты тогда отставил меня одного разбираться с Кириллом и компанией, когда они не захотели рассказывать, почему накануне пропустили занятия в школе и солгали, что проходили какой-то медицинский осмотр. В общем, ушли от ответа, чем занимались всю ночь. Значит, это их работа…

    Теперь очередь удивляться пришла Фёдорову. Чёрные прямые брови полезли вверх. От изумления он онемел, потеряв дар речи и тут же подсчитав, сколько потерял времени. А потом похолодел при мысли, какая опасность нависла над подростками и  к т о  им может угрожать.

-Ты знаешь, где снимался этот пейзаж? Нет? – чуть не взорвался Фёдоров. Ему было душно и жарко. Он резко встал, открыл настежь дверь мастерской, потом, будто чего-то испугавшись, быстро закрыл её.- В Новороссийске! По этим фотографиям сейчас работает следственно-оперативная группа, в которую входят лучшие сыщики  трёх городов! Ты понимаешь, ЧТО они заварили и КУДА они вляпались? За каждым лицом, изображённым на этих снимках, числится по нескольку убийств! И каких зверских! Я даже тебе не могу об этом рассказать! Куда они влипли?!- повторил Фёдоров, меряя мастерскую своими сильными ногами и сердясь на друга.- А ты тогда побоялся влезть им в голову! Думал, они играли в первую любовь!- сарказм душил Фёдорова.- А теперь скажи мне, как они попали в Новороссийск? Думаешь, на такси? Туда и обратно? Их возил Рейн!  Теперь ты понял, где собака зарыта?! Ему скоро двадцать три, а он связался с несовершеннолетними! Да если кто-то из причастных к взрыву или  изображённых на снимках узнает, что это дело их рук, они … - Фёдоров запнулся.- Они покойники!- он удивился собственному заключению и, вообще, вырвавшейся фразе. Так говорил один из телохранителей Ельского.

    Фёдоров внутренне собрался. К нему вернулась прежняя уверенность. Он уже знал, что будет делать. Он был похож на гончую, которая взяла  след:
-Илья, я  - не ты! Церемониться с ними я не буду. Психологические подходы не в моём  стиле. Завтра же раскручу их по полной программе! Они во всём признаются. Что было и чего не было, но могло быть! И пусть только посмеют от меня отгородиться какой-то там стеной! Снесу как Берлинскую!  Я не такие преграды брал! – Он прошёлся из угла в угол.- Посадить всех под домашний арест! За порог – ни шагу! Никому!  Если бы ты знал, куда они влипли! Кстати, где Кирилл? Почему его не было за ужином?  Почему его в такой поздний час нет дома?!

    В последнее время  Кирилл в эти часы занимался английским языком   у Рейнов. Илья Николаевич сообщил об этом без энтузиазма.
-Ах, они разговорной практикой занимаются?! В Англию собираются? Смотри, со своими изобретениями сына не потеряй!- Фёдоров явно подливал масло в огонь.- В Новороссийск они уже съездили, осталось прокатиться в Англию! Звони Рейнам, пусть сын идёт домой, моет ноги и ложится спать!- командовал Фёдоров.  В этот момент одна из стен мастерской,  отделявшая её от лаборатории, пошла резко в сторону, как по рельсам.  В освободившемся проёме возник Кирилл. Он тяжело дышал. Не видя Фёдорова, который в это время стоял в противоположном от Ильи Николаевича углу, откуда и отдавал  свои команды, Кирилл, заикаясь, произнёс:
-Отец!  Е-Ельский  уб-бивает  К-катерину  Львовну! Она ум-мирает! Спаси её!

    Кирилл не договорил. Не успел. Фёдоров отреагировал быстрее, первым:
-Как убивает? Как умирает? Подлец!  Да я  его посажу! Поехали!
    Он сгрёб в кучу все фотографии, спрятал их в кожаную папку  на молнии, продолжая командовать и не замечая, что Илья Николаевич взял ключи и направился к машине, бросив выразительный взгляд на сына.
    В дороге, пока ехали к особняку Ельских, Ожерельев осадил воинственный пыл Фёдорова и потребовал не вмешиваться. «Интересно, откуда Кирилл знает о случившемся?»- подумали они почти одновременно.

    Во двор к Ельским Ожерельев вошёл один. Не обращая внимания на  собаку, по бетонированной дорожке медленным и спокойным шагом  направился к дому. Джек, оскалив зубы и рыча, пятился назад.  Он не бросился на незнакомца и не вцепился ему в шею, как он умел это обычно делать.
    На крыльцо вышел охранник, взбешённый и обескураженный поведением пса. Ожерельев представился, хотя этого можно было и не делать: Илью Николаевича в городе знали все. Он сообщил о цели своего появления  в этом доме: визит вежливости к  госпоже Ельской, по её приглашению.
    Охранник отказался пропустить Ожерельева,  заявив, что Екатерина Львовна  никого не принимает. Они начали торговаться. Илья Николаевич не уходил, настаивая сообщить о себе господину Ельскому.

-А что ты можешь о себе сообщить?- раздался вдруг надменный голос самого Ельского, появившегося внезапно в открытых дверях дома, свысока и высокомерно глядевшего на Ожерельева, стоявшего на нижней ступеньке крыльца.- Ты что, граф или князь какой, чтобы о тебе докладывали? Тоже мне, Циолковский!- он желчно усмехнулся.- Шапка три рубля, но зато набекрень!  Перед тобой только собака и поджимает хвост, считая тебя кесарем гномов.- Он презрительным взглядом смерил Ожерельева с головы до ног. Едкая усмешка тронула уголки рта.- А по мне,  так ты Мефистофель! На тебя три раза плюнь – и ты исчезнешь. Иди, занимайся своими изобретениями, пока охрана тебе в рай пропуск не выписала!

    Ожерельев смолчал. Ему ничего не оставалось делать, как признаться, что владеет информацией о крайне тяжёлом и опасном  состоянии здоровья Екатерины Львовны и считает своим долгом оказать ей медицинскую помощь.
    Ельский рассмеялся ему в лицо, призывая в свидетели охранника:
-Ну, ты и гусь ясновидящий! Не скоро запряг, да скоро приехал! Покойник, ты не знаешь, с каких это пор слесарии-инструментальщики  лечат чужих жён? Илья Николаевич, моя жена  не электронный автомат и не механический робот, а тонкое создание, для лечения которого я скорее приглашу ювелира, чтобы он своими руками помог упаковать её в деревянный футляр, обитый бархатом или велюром. Я думаю, она красиво будет смотреться на таком одре. А ты как считаешь?
-Лев Львович, вы, как истинный гурман, конечно, правы.  Екатерина Львовна – хрустальное создание. Это бархатная женщина. А у вас …  -  он запнулся, стараясь сдержать себя, чтобы не сказать гадость, и всё-таки не сдержался,-  а у тебя руки мясника! Ни с хрусталём, ни с бархатом ты обращаться не умеешь!

    Ельский спустился на пару ступенек. Приблизившись к Ожерельеву, тихо, но внятно произнёс:
-Решил заняться моим воспитанием? Скука заела? Захотелось пострелять? Всё равно ведь не попадёшь, да и пули у тебя холостые, миротворец. Не боишься, что не успею затормозить?- закончил он, презрительно смерив гостя взглядом. Пошёл было к машине, но вернулся, ощетинился:
-Это моя жена, а не твоя. Понял? Мой бархат, а не твой! И что из этого бархата я буду шить  –  галстук – бабочку или бархотку для сапог – это моя забота! Понял, провидец космический?

     Садясь в машину, чтобы, как всегда, уехать на ночь, он приказал Покойнику включить сигнализацию. И опустив ветровое стекло, он позволил себе невозмутимо улыбнуться и сказать:
-Ожерельев, моя сигнализация током бьёт! Она тебе не по зубам!
    Илья Николаевич вернулся к своей машине, где его  ждал Фёдоров.
-Ты всё слышал?- полуутвердительно спросил он, снимая с нагрудного кармана рубашки микрофон в виде значка.
    Фёдоров выбросил недокуренную сигарету из-за Ожерельева: тот не курил сам и не любил табачного дыма.
-Как такого подлеца земля носит? И как мне найти на него управу?- не обращаясь ни к кому, сказал Фёдоров.

Глава девятая.        « ИНОПЛАНЕТЯНЕ»   АТАКУЮТ  ДВОРЕЦ  ЕЛЬСКОГО

    Ожерельев провёл форс-мажорное совещание с Фёдоровым и сыновьями, на котором разработали план действий, предусматривающий нелегальное проникновение в дом Ельских. Особняк его располагался в курортной зоне, где жили «белые» люди сего сильного мира. Веерное отключение электроэнергии здесь не практиковалось, как в других районах города. Проникнуть в дом незамеченными можно было лишь в случае отключения сигнализации от блока питания, находившегося непосредственно в доме. Для реализации плана  Илье Николаевичу понадобились его сыновья – Даниил и Кирилл, которых он включил в операцию без особого энтузиазма, особенно второго сына. Однако именно Кирилл без проблем начертил план особняка, обозначив место расположения спальни Екатерины Львовны. Особняк Ельских для всех был закрытым домом, однако Кирилл ориентировался в нём также легко, как и в компьютере. Это обстоятельство вынудило Илью Николаевича самому привлечь сына к делам взрослых.
     Во время обсуждения вариантов Фёдоров выдвинул условие и требование: он не станет проникать в дом своего недруга  ни через окно, ни через балкон, а войдёт только через дверь, потому что является представителем законной власти в районе, и если Илья Николаевич ничего иного не придумает, то он, как БТР, пойдёт напролом, даже если ему придётся стать открытой мишенью для охраны.
-Станешь, не сомневайся! В этом доме с тобой, как представителем законной власти, даже пёс не считается, не говоря уже о его хозяине,- заметил Ожерельев.- Не вздумай самольничать! Действуем строго по плану!
    … Два охранника сидели на ярко освещённой террасе, находясь при исполнении служебных обязанностей. Совершив контрольный обход и удостоверившись, что всё в порядке, они включили систему автоохраны и теперь до утра были свободны. Шло обычное дежурство. Как всегда, работал видеомагнитофон, где стонали две какие-то порнозвезды, имитирующие любовь и оргазм. Как всегда охранники увлеклись игрой в нарды, следя друг за другом, чтобы соперник не мошенничал, но каждый искал момент обхитрить и обыграть другого. Изредка через открытые настежь окна они поглядывали на Джека, весело носившегося по освещённому двору, и на часы. Они ждали третьего.
    Малыш, который работал на конюшне в Курчанке, приехал позже обычного и не один, а с Юлькой.  Оба воодушевлённые. Они обменивались впечатлениями о том, как жеребая кобыла разрешилась от бремени. Радовались, что  успели вернуться до дождя: где-то на северо-западе полыхали зарницы, освещая вечернее небо.
-Привет конвойцам!- миролюбиво крикнула Юлия. Охранников отца она называла не иначе, как  «Конвой Его Величества господина Ельского». Юлька хотела перед сном заглянуть к матери, но Покойник тормознул её, сообщив, что та отдыхает и просила не тревожить: ей нездоровилось, и она рано уснула.
   Все три охранника занялись трапезой. Для вечернего ужина стол был обильный, но их желудки привыкли к усиленному ночному пищеварению. Первый тост, естественно, был за народившегося жеребёнка. Закусив  шашлыком, они подняли второй, но выпить не успели. Застыв с рюмками в руках, молодые мужчины замерли: во дворе, прямо напротив них, как будто живая, колебалась шаровая молния.
-Инопланетяне!- прошептал Покойник.
    Малыш, почти не размыкая рта, процедил сквозь зубы сидевшему рядом  охраннику, чтобы тот опустил стеклянные рамы. Боясь сделать лишнее колебательное движение, Покойник, как заворожённый, медленно опустил стёкла.
-Свет!- также невнятно процедил Малыш, самый образованный среди них.
    Третий охранник, самый молодой, у которого ещё было настоящее человеческое имя – Геннадий, щёлкнул выключателем и тумблером. Дом погрузился во мрак.
-Сидеть и не рыпаться!- почти не размыкая губ, процедил Малыш. – Она живёт от нескольких секунд до минут.
    Все трое не сводили глаз с шаровой молнии, словно боясь, что движением зрачков приведут в движение и этот круглый светящийся диск, несущий смертельную опасность всему живому. Самый образованный охранник успел пояснить, что шаровая молния представляет собой плазму, состоящую из ионизированного газа с равной концентрацией положительных и отрицательных зарядов, что на поверхности Земли в естественных условиях плазма – редкий гость,  появляющийся лишь при вспышках молний.
    Шар медленно приближался к террасе. Охранники боялись, чтобы Джек, весь вечер радостно метавшийся по двору, не привёл в колебательное  движение воздух и не подтолкнул шар к опасному взрыву. Однако пёс затих, его нигде не было видно.
-Наверное, спрятался. Собака тоже чувствует опасность,- заключила охрана.
    Эти несколько минут, обещанные Малышом, длились нескончаемо долго. Может быть оттого, что жизнь охранников висела на волоске, они чувствовали себя словно на мушке  в ожидании  выстрела.
    Вдруг шар, сопровождаемый странным звуком, начал словно бы таять, отдаляясь от дома и оставляя за собой странный след.  Своё существование он закончил в воздухе, сжавшись в плотное ядро, а потом разлетевшись на мелкие яркие  частицы, погасшие мгновенно. Несколько их упало на землю, прямо во дворе.
    Все трое, не сговариваясь, вышли  на улицу. Малышу показался странным звук, идущий от шаровой молнии. Он разъяснил, что звуковыми явлениями сопровождались только болиды. Полёты этих ярких метеоров, состоящих из ионизированных газов и пыли, принимали извилистую хвостатую форму и служили нашим тёмным предкам поводом для легенд  о полётах Змея Горыныча. Рассуждая о непонятных и загадочных космических явлениях, они вернулись в дом, щёлкнули электрическим выключателем  и тумблером раз, другой, третий…
-Что за чёрт,- недовольно произнёс малыш.- Света нет. Неужели где-то замыкание?
-Ожерельев!- хором выдохнули Покойник и Геннадий и метнулись в темноту, вверх по лестнице, спеша и толкая  друг друга. Они догадались, что отключение электроэнергии – дело рук Ожерельева Ильи  Николаевича, который часа два назад рвался к Екатерине Львовне, чтобы оказать ей медицинскую помощь.
    Малыш не понял причины их стремительного исчезновения, но догадался о возникновении какой-то опасности. Он нашёл на ощупь в одном из шкафов неоновый фонарь, зажёг его и поспешил наверх, где слышались голоса  охранников и непонятный странный шум…
    Ожерельев Илья Николаевич к этому времени был уже около получаса в спальне у Екатерины Львовны. Зашли они туда вдвоём с Фёдоровым, когда в доме отключили свет. Илья Николаевич зажёг принесённые с собой две свечи. У Фёдорова был фонарик, который он не решился включить.
    Они вместе метнулись к неподвижно лежащей на кровати женщине, но как по-разному! Один был явно врачом и хотел спасти. Второй тоже хотел спасти, но прильнул к руке не затем, чтобы просчитать количество ударов сердца и узнать пульс.
     Илья Николаевич, не контактируя с больной, провёл руками вдоль всего тела женщины, задержав вернувшиеся руки над её головой. Потом второй раз проверил её биополе и потребовал, чтобы Фёдоров вышел.
    Тот возмутился, сразу же заявив, что пришёл помогать ему, но потом сдался и вышел в тёмный коридор. Здесь, перед дверью в спальню, был его пост согласно плану.
     Шаровая молния была также частью плана Ожерельева. Его сыновья Даниил и Кирилл должны были по очереди «держать плазменный» шар на виду у охраны столько, сколько хватит сил и энергии: чем дольше, тем лучше.
    Если за время «жизни» молнии Ожерельев-отец не успеет оказать нужную медицинскую помощь Екатерине Львовне, то в действие приводилась вторая часть плана: Фёдоров, Даниил и Кирилл должны были запутать охранников в темноте: создать видимость, что чужих в доме нет, чтобы те пришли к выводу, что ловят самих себя и гоняются друг за другом или за своей тенью.
     Была и третья часть плана, которую Ожерельев предусмотрел на крайний случай, объяснив сыновьям, что этого крайнего случая быть не должно. Эта часть плана не обсуждалась в присутствии Дмитрия Егоровича. Он о ней не знал. Эта тема вообще была запретна для обсуждения: Ожерельев-отец наложил на неё табу.
    Пока братья водили за нос охрану, манипулируя перед ней одним из космических явлений, Фёдоров был относительно свободен. Решив, что охранники раньше времени не поднимутся наверх, он воспользовался моментом своего пребывания в этом доме в личных целях. Крадучись, он вошёл в комнату Юльки …
    Она спала крепко, устав физически – после  усиленной тренировки - и морально – от впечатлений дня: ей пришлось впервые помогать ветеринару принимать роды у кобылы. Юля не проснулась, когда Дмитрий Егорович взял её за руку, когда погладил её непокорные стриженые волосы. Он любил эту девочку, многое прощал ей, подчас злился за это на себя. Он не мог её не любить, потому что она была дочерью Екатерины.  Она могла быть и его дочерью! Эта мысль часто настигала его в самые неподходящие  моменты, болью отзывалась в душе и сердце, и он начинал страдать оттого, что Юлия не его дочь.
    Он включил фонарик, осветил её лицо.  Юля не проснулась. Что значит молодость и крепкие нервы! И ещё характер. Вот он, налицо: упругая ямочка на подбородке. Нежность окутала всё его тело, отцовские чувства  переполняли его, рвались наружу.  «Ксению люблю по-другому,- поймал он себя на мысли о дочери.-  Ксению боюсь потерять, а Юльку просто люблю».
    Свет фонарика заскользил по комнате. Фёдоров знал: он здесь первый  и, наверное, последний раз. Ему было интересно: как, где, чем живёт Юлия, дочь его первой любви.
    Он осветил письменный стол, заваленный учебниками и тетрадями, на котором стоял заведённый на пять часов утра будильник. Осветил корешки книг в шкафах, пробежал по ним глазами: все новые фамилии! Он почти ничего не читал! Осветив корешки видеофильмов, которые плотной стеной стояли здесь же, на отдельной полке, пришёл в ярость -  почти все их он смотрел, многие из них как конфискованные. Неужели ей нравится эта дрянь? Как ей позволяют это смотреть?
    Свет фонарика натолкнулся на мольберт и лежащие на подставке масляные краски. Он купил их летом  в Москве втридорога, выпросил специально для неё у одного художника, который рисовал вечерний город. Фёдорову тогда пришлось долго ждать Ксению.
    Дмитрий Егорович потянул ткань, закрывавшую мольберт. Та легко поддалась и скользнула вниз. Юля обычно рисовала в стиле авангардизма, который Фёдоров не принимал. Однажды он опрометчиво расхвалил её первую картину, выполненную в этом жанре, где ему понравились облака  и виднеющиеся вдали горы. Юлька смеялась минут тридцать, а Ксения с укором пояснила, что перед ним обезьяны, скачущие по деревьям. Теперь, глядя на Юлькины картины, он осмысливал увиденное и только потом позволял себе их комментировать.
    Осветив картину, Фёдоров удивился: Юля писала в классическом стиле реализма, что было не похоже на неё. Слишком просто для её загадочной натуры. Он узнал изображённый на полотне библейский сюжет из Нового  Завета. Точнее, из Святого благовествования от Матфея, начальные главы – единственное, что он прочитал из Библии, и то – по настоянию Алевтины. Благодаря увиденному сюжету, он вспомнил библейский текст:
-Что Тебе до нас, Иисус, Сын Божий? Пришёл Ты сюда прежде времени мучить нас. Вдали же от них паслось большое стадо свиней.  И бесы просили его: если выгонишь нас, то пошли нас в   стадо свиней. И Он сказал им: идите. И они, вышедши, пошли в стадо свиное. И вот всё стадо свиней бросилось с крутизны в море и погибло в воде.
   Вместо Иисуса Христа на полотне был изображён яркий светящийся  диск, примерно такой же, который сейчас наводил страх на охранников дома. Однако Фёдоров заметил, что Юлька на фоне солнца пыталась изобразить какое-то лицо. Какое? Чьё? Она смыла изображение. Почему?
Он заскользил фонариком дальше по комнате, но потом вернулся к мольберту. Подсознание говорило ему, что не всё просто на этой картине. Второй раз поступать опрометчиво он не хотел.
    Дмитрий Егорович осветил пастуха. Всмотрелся в его лицо и отказался поверить увиденному: в нищем пастыре он узнал Ельского. Свет фонарика метнулся к свиньям. Фёдорову было интересно знать, кого же пасёт пастух. Он всмотрелся в морды свиней. Они имели лица. Двух на берегу Фёдоров не знал, третьего вспомнил: он был во всероссийском розыске. Четвёртая свинья, занёсшая копыта над пропастью, имела внешнее сходство с «погибшим» директором турбазы Григорьевым.  Фёдоров удивился. Он считал, что дороги Ельского и Григорьева  не пересекались в бизнесе: слишком разного полёта были птицы. Он осветил последнюю свинью, готовую утонуть в пучине мутной воды, и удивился ещё больше. Рыло свиньи было точной копией браконьера, задержанного по подозрению в покушении на жизнь Сологуба  Алексея. В задержании участвовала группа Даниила. Операция, начавшаяся сразу же после трагического выстрела, длилась не более получаса. Никто из учеников, в том числе и Юлька, задержанного в лицо не видел. Значит, браконьер из паствы Ельского. Юля видела его с отцом раньше, Григорьева тоже. Фёдорову было над чем задуматься.
    Он вынул из внутреннего кармана нож, раскрыл его, острым лезвием легко срезал картину с подрамника, сложил её и спрятал на груди. Она ему нужна была как вещественное доказательство знакомства Ельского и браконьеров, нанятых для убийства. Кем нанятых? Да и с двух первых «свиней» надо будет сделать фотороботы.
    Не садясь за письменный стол, на чистом листе бумаги, не подписываясь, он вывел: «Свиньи у меня». Записку оставил на столе, зафиксировав её положение будильником так, чтобы утром, проснувшись, Юля  увидела её и не успела поднять шум из-за пропавшей картины. Почерк его она знала.
    Тут он услышал шум внизу, на первом этаже, и топот ног по лестнице. Фёдоров выключил фонарик и тихо выскользнул из комнаты. Начиналась его работа. Вместе с сыновьями Ожерельева ему предстояло помять бока и слегка набить морды охранникам, в отношении которых  у него давно чесались руки, особенно по Покойнику. Главное, надо не дать им сосчитать, сколько человек в доме, и не пропустить в спальню к Екатерине Львовне.
    Первые пять минут им удалось выстоять неузнанными. Покойник и Геннадий дважды скатились с лестницы, думая, что помешали друг другу, и чуть было не завелись между собой, столкнувшись лбами перед  дверью кабинета Льва Львовича. Разнял их Малыш: самый умный, самый опытный, самый преданный хозяину. Но когда и он растянулся на ковре, споткнувшись на ровном месте, а поднявшись, вновь упал и скатился по лестнице от подколюжного удара, то задохнулся от возмущения.
-Кто здесь? Геннадий, ты? Геннадий, где ты?
-Здесь!- глухо ответил голос, а потом и внезапно выросла  из темноты фигура.
    Малыш выругался:
-Ты что, слепой? Не видишь, что это я? Фонарь из-за тебя разбил. Где Покойник?
    Геннадий почему-то ничего не ответил, махнул Малышу рукой, чтобы тот следовал за ним, и скрылся в дверях гостиной, растворившись в темноте. Малыш пошёл было следом, но услышал шум, резко обернулся  и внезапно был атакован мощными ударами.  Краем глаза он успел увидеть фигуру, похожую на Покойника, который, уйдя «в  свилю» в сторону Геннадия, схватил его руку и резко дёрнул на себя. Прикрываясь им от Малыша как щитом, он, не останавливаясь, резко толкнул противника в затылок и нанёс Малышу «распалину». Этот неизвестный,  похожий на Покойника, выиграл время и скрылся, растворившись в темноте просторного коридора, похожего на взлётную полосу.
    Малыш ещё раз выругался злым шёпотом и привёл этого «храбреца» в чувство, нанеся ему свои коронные удары  «ун-су». Потом взял его за грудки и ещё раз выругался, потому что перед ним, как ему показалось, стоял Покойник.
-Ты сейчас точно станешь покойником!- голос Малыша срывался  на зловещий шёпот.- Глаза разуй! Кого бьёшь?!
    Покойник дал возможность притянуть себя, даже сам шагнул навстречу, наступив при этом Малышу на подъём стопы, и нанёс ему сокрушительный удар «кием» в лицо, называемый  «молотом кулака», от которого Малыш рухнул на пол: он был в нокдауне.
    Илья Николаевич заканчивал своё магическое спасение госпожи Ельской, как вдруг услышал глухой щелчок, потом второй, третий …  Стреляли рядом, почти возле дверей, ведущих в спальню Екатерины Львовны. Оружие было с глушителем, но тонкий, обострённый слух Ожерельева – отца уловил эти звуки. Не обращая внимания на эти выстрелы, Илья Николаевич продолжал делать свою работу.
    Малыш через пару минут очнулся и услышал возмущённый возглас Геннадия, полный свирепости:
-Кто здесь? Ты, падаль, выйди! Чего ты прячешься?!
    Малыш приподнялся на локте и увидел, что тот  рвётся в спальню к Ельской и каждый раз натыкается на тёмную фигуру, с силой отбрасывающую его назад. Малыш выстрелил раз, второй, третий… Он не видел, попала ли пуля в неизвестного, потому что острая боль молнией пронзила его голову: что-то ударило в затылок и вышло над переносицей. Малыш второй раз потерял сознание. Дальнейшие выстрелы он уже не слышал.


   
   Глава десятая.    И К Л И З   -    НАУЧНОЕ     ОТКРЫТИЕ     ОЖЕРЕЛЬЕВА

    Внезапно возникшая стрельба быстро прекратилась. Остановили её братья Ожерельевы. Они прибегнули к третьей части плана, о которой Фёдоров не знал и не догадывался. Они вынуждены были это сделать, потому что схватка с охраной оказалась опаснее, чем они предполагали, и потому что отец до сих пор не дал сигнала о прекращении всей операции. Значит, его знания и умения, его опыт и практика, его присутствие требовались ещё Екатерине Львовне.
    Огнестрельное оружие его сыновьям не было нужно. Хотя оно и представляло угрозу их жизни, они относились к нему как к средневековому топору. Энергия, которую они умели материализовать и применять, была несравнима ни с одним видом сверхсовременного оружия. Это было их фамильное, семейное открытие, которому они сообща  дали название: и к л и з. Если расшифровать по буквам, то получится «Измерение космического лучевого импульса звезды». К этому открытию отец шёл долго, но, закончив исследование, отказался от публичного  его признания, заявив сыновьям, что люди не готовы его  принять. Оно страшнее и опаснее, чем ядерное оружие. Энергия, которой могли пользоваться Ожерельевы, была межпарсековой и исходила от излучения электромагнитного поля уникальных космических тел – сверхновых звёзд, появляющихся в небе  нашей галактики в результате звёздных вспышек, причина которых до сих пор не выяснена. Вещество звезды,  разлетающееся после вспышки, несёт в себе обычно межзвёздную энергию. Это вещество содержит новые химические элементы, которые создаются в звезде в процессе термоядерных превращений. И вообще, жизнь на Земле своим существованием обязана сверхновым звёздам, без которых химический состав  вещества Галактики был бы чрезвычайно беден.
    Ожерельев – отец научился в своей лаборатории ловить различные электромагнитные волны, пронизывающие нашу Галактику, пытаясь расшифровать информацию, которую они в себе несут, и, неожиданно для себя поймал несколько гамма-всплесков – космических лучей, образующих атмосферный ливень из миллионов частиц, продолжительностью до десятков секунд каждый. И однажды к нему пришла удача.  Небывалая удача.
    Ожерельев, используя далеко не новый метод гравитации, открытый  ещё великим Ньютоном, заключающийся во взаимном притяжении  сил, действующих на все объекты во Вселенной, сумел «суммировать» и «притянуть» излучаемую энергию космических лучей сверхновых  звёзд, основываясь на старом принципе эквивалентности, который сыграл в своё время существенную роль в теории относительности Эйнштейна и смысл которого заключался в том, что, сообщив наблюдателю некоторое постоянное  ускорение, можно полностью имитировать поле тяготения.
    Согласно теории Эйнштейна, в присутствии материальных тел искривляется  пространство – время, причём прямо пропорционально к массе тела и расстоянию между ними.  По этой же теории гравитационное поле точечной массы обладает так называемой ловушечной поверхностью. Это такая  поверхность, достигнув которой, любое тело, обладающее  массой, притягивается к центральной массе и неизбежно падает на неё. Сам Эйнштейн считал свою теорию несовершенной и искал принципы её обобщения. Ожерельев их нашёл!
    Материальное тело с точечной массой должно обладать  определённым гравитационным биополем, формулу  которого и нашёл Илья Николаевич, расшифровав одну из информаций гамма – всплесков, неоднократно  повторяющуюся и записанную им на лазерном диске космофона.
    Ловушечная поверхность, которой должно обладать это гравитационное точечное биополе,  оказалась ничтожно мала. Ожерельев сумел поместить её на ногтевых фалангах, которые принимали  космический лучевой импульс звезды постоянно. Можно было использовать ногтевые фаланги рук и ног одновременно.
    Обработанная специальным ионизированным составом ногтевая поверхность одной руки собирала, как в ловушку, космические гамма-излучения, а вторая рука силой мысли направляла эту энергию из центральной биомассы в любое точечное биотело, парализуя его центральную или периферическую нервную систему, неизбежно притягивая его к себе, и, уже парализованного, бросала на землю. Длительность мозгового паралича зависела  от количества величины посланного иклиза и продолжалась от нескольких минут до нескольких часов, дней, месяцев. Доза бесконтрольно  выпущенного иклиза могла быть и смертельной. Внешне иклиз выглядел как стремительно летящая огневая точка  или очередь ярких точек. Глаз успевал видеть их только миг, как падающую в августовском небе звезду.
    И вот сейчас сыновья Ожерельева уложили иклизом трёх охранников, чтобы самим остаться живыми. Фёдоров подсознательно зафиксировал миг одного иклизного удара, когда Даниил на расстоянии полутора метров уложил кого-то из охраны, но в пылу борьбы начальник милиции не понял, откуда взялась живая огневая нить, к тому же мгновенно погасшая. Он ощутил только,  как после одного из его ударов обмякло тело Покойника и навалилось на него всем своим весом, хотя удар этот уже  и не был сильным.
    Фёдоров проверил пульс у всех трёх измочаленных охранников, убедился, что они живы, глянул на уставших и тяжело дышавших сыновей друга и сказал:
-Да, это вам не тренировочный бой в Сокольском лагере!
    И вдруг поинтересовался у Кирилла:
-Ты хорошо ориентируешься в темноте или в особняке? Без тебя нам пришлось бы худо. Кстати, ты так и не ответил, откуда тебе стало известно о болезни Екатерины Львовны?
-Без меня всем худо,- устало сказал Кирилл, кивнув головой  на «трупы» охранников и оставляя без внимания остальные вопросы Фёдорова.
    Включив в доме блок энергопитания и убрав после себя все «следы», они собрались у двери спальной комнаты Екатерины Львовны. Фёдорову хотелось курить. Казалось, что он не курил уже вечность, хотя схватка с охраной длилась ровно восемь минут. Вынимая из пачки сигарету за сигаретой, он теребил их в руках, сжимал в кулаке и мятый комок опускал в карман.  Курить было нельзя. Томительные минуты ожидания становились опасными.
    Наконец  вышел Ожерельев, усталый и расстроенный, решив не огорчать друга известием, насколько больна Екатерина Львовна. Зная, как быстро тот закипает, Ожерельев мог предположить ответную реакцию Фёдорова. Глядя в немые, вопрошающие глаза друга, он сказал:
-Жить она будет, но несколько дней ей придётся поспать. Для неё это безопаснее. Пусть все считают, что она без сознания.
    Его ответ не удовлетворил Фёдорова, который в упор спросил:
-Что с ней? Или ты рассказываешь, или без неё я не уйду. Я обязан её госпитализировать, а его привлечь к ответственности.
    Пришлось Ожерельеву объяснить, что госпожа Ельская сильно избита, что били её не однажды, били по внутренним, жизненным органам, чтобы внешне не были видны следы побоев, что у неё воспалён мозг, что она на грани тихого помешательства и что это лечение требует времени. Остальную опасность он уже снял.
    Фёдоров заглушил в себе рвущийся наружу стон.
-Ты можешь зайти к ней,- продолжал Илья Николаевич.- Ничего лишнего не говори и не волнуй её. У тебя мало времени.  Через пару минут она уснёт.
    Екатерина Львовна полулежала на высоких подушках, закрыв глаза. Свечей уже  не было. Комнату освещал красивый торшер у изголовья. Она вздрогнула нервно, когда он прикоснулся в её руке, а узнав его, улыбнулась. Губы беззвучно прошептали его имя, которое он не услышал, но догадался: «М и т я…». Она так звала его в молодости, в далёкой – далёкой юности.
    Он обнял её за плечи и прижал к себе, осыпая поцелуями лицо, шею, волосы…
-Катя!- повторял он её имя, радуясь уже одному тому, что она для него просто прежняя Катя, а не Екатерина Львовна. Он так сжал её в объятиях, что услышал, как хрустнули суставы её хрупкого тела.
-Ты задушишь меня,- она опять слабо улыбнулась, но я готова умереть в твоих объятиях.  О такой смерти я даже не мечтала.
    Отчаяние охватило Фёдорова. Обнимать любимую женщину и не сметь сказать ей, что она для него единственная в мире!  Есть ли наказание страшнее?!
-Если со мной что-то случится, не оставляй Юлю Ельскому. Прошу тебя,- она попыталась сжать его руку и … не смогла, не хватило сил.
-Я виноват перед тобой, Катя!  Прости меня!  Прости за всё!- успел  произнести Фёдоров и почувствовал, как вдруг обмякло в  его руках её тело, глаза закрылись, голова откинулась назад.
    Он сжал её голову обеими руками, прильнул к её губам, но они  оставались безжизненными. Он старался удержать её тело, но оно падало на подушки.
-Катя, не уходи! Катя, я люблю тебя! Не покидай меня, Катя,- в отчаянии просил Фёдоров, целуя её глаза и губы, стараясь вернуть любимую женщину к жизни. Но она его уже не слышала.
-Илья!- громко и испуганно позвал он друга.- Илья, она умирает!
-Не кричи,- спокойно сказал Ожерельев, входя в комнату.- Она уснула. И будет спать несколько дней. Я же тебе сказал!
    Фёдоров в нетерпении поднялся и прошёлся по комнате. Он говорил не Ожерельеву, он убеждал себя и его в том, что подозревает Ельского в грязных делах, что его подозрения никак не связаны с тем, что они оба любят одну и ту же женщину – Екатерину Львовну, что у него, Фёдорова, есть веские причины не доверять Ельскому и считать его причастным к некоторым страшным преступлениям, о которых он не имеет права  рассказывать в интересах следствия. Поэтому Фёдоров обращается к Ожерельеву  за помощью. Он просит и требует установить подслушивающее устройство в кабинете Ельского, заранее предупреждая, что его просьба незаконна, что он уже обращался с подобным предложением в прокуратуру района, но получил отказ. Прокурор заявил, что прислушается к доводам начальника милиции и на досуге подумает над его предложением при условии, что Фёдоров  и  вся его служба будут вносить в бюджет района  столько налогов, сколько поступает от одного Ельского.
    Ожерельев жестом остановил долгую и пылкую речь Дмитрия Егоровича:
-Мне твои милицейские тайны не нужны! Храни их на здоровье в своих сейфах. Я так длинно и витиевато «кружева плести» не умею. Скажу короче. Даниил сейчас устанавливает два «паучка». Один – в кабинете  Ельского, второй – в холле, где сидят охранники. Третий «паучок», или скорее первый, если соблюдать очерёдность, на свой страх и риск  я установил уже здесь, в спальной комнате Екатерины Львовны, с её согласия. Ты меня извини, но я тоже не могу всего тебе рассказать:  соблюдаю тайну исповеди. Считай, что я поставил тебя перед свершившимся фактом.
-Считай, что я заранее дал  «добро». За всё отвечу только я!
     Возвращались домой вчетвером на машине Ожерельева. Прощаясь с Фёдоровым у его дома, Даниил вышел из «Жигулей» и сообщил новость, которая обожгла сердце и мозг начальника:
-Когда устанавливал телефонный  «паучок»,  собственными глазами видел на письменном столе  Ельского второй экземпляр милицейского протокола допроса Рейна Андрея. 
    Этим известием Фёдоров был низвержен с победного пьедестала  главного сыщика района.  Счёт стал равным: один – один! Надо быть  самокритичным и признать, что Ельский работает оперативнее.  И он сам дал себе срок: с у т к и!  Через двадцать четыре часа он должен и обязан знать  информатора или источник  утечки информации. В противном случае он сам себя разжалует в рядовые.
    Ельский Лев Львович, вернувшийся утром и пинком ноги  поднявший с полу свою охрану, безмятежно спавшую в обнимку, выслушал их объяснения о происшедшем ночью событии и последовавшей затем перестрелке  и разразился безостановочной нецензурной бранью, длившейся более минуты. Речь свою он закончил вполне литературно:
-Пить меньше надо, тогда и инопланетяне мерещиться не будут! - И швырнул к ногам охранников три  пустых литровых бутылки водки.

Глава  одиннадцатая.  ВАСАНСКАЯ  СПЕШИТ  НА  ПОМОЩЬ  ЮЛЬКЕ
               

    Проклиная жизнь и всех женщин, Ельский отправился в банк в сопровождении Геннадия, а Юля осталась с матерью. Она прижалась к её телу. Сердцем прислушалась и уловила замедленное, едва различимое дыхание: на каждые три удара её сердца материнское  отвечало одним и очень слабым. Слёзы опять закапали у неё из глаз. Юля прильнула горячими губами к её холодному лбу, потом к подбородку, потом к глазам. Она как бы перекрестила мать поцелуем, смахнула слёзы.
-Мамочка! Сколько тебе осталось жить? День? Два? Неделю? Месяц?
   Юлька начала обратный отсчёт, и слёзы вновь застлали глаза. Сердце разрывалось от горя  и страха за мать. Она опустилась перед ней на колени:
- Мама, неужели мы с тобой даже не простимся? Неужели ты уйдёшь из жизни, а я так и не успею попросить у тебя прощения? Мамочка, милая, не уходи! Прости меня!  Я так часто тебя огорчала…   Столько доставила волнений, страданий, бессонных ночей …  Мамочка, открой свои ласковые глаза, всегда полные печали, посмотри на меня,  скажи хоть словечко …   Можешь даже поругать меня, я не обижусь! Твои мягкие добрые руки… Они всегда работали, никогда не зная усталости…  Обними меня, приголубь, приласкай! – девушка прижала к своим щекам ладони материнских рук и перецеловала каждый палец…
-Что это?!- Юля перестала плакать и причитать, вытерла рукой слёзы и не поверила своим глазам: на указательном пальце материнской руки был новый перстень-оберег, точно такой же,  как у неё и Ксении. Камень светился яркой точкой, его микроэлементы работали, они подавали условную информацию и сигналы.
    Юлькина мысль заработала быстро, чётко и ясно. Итак, Фёдоров был в их доме, срезал с подрамника её картину.  Он посетил не только её комнату, но и эту спальню. Посетил вместе с Ожерельевым - отцом, который сейчас контролирует состояние здоровья её матери, а Фёдоров – её местонахождение. А провёл их в дом незамеченными  Кирилл! Они ещё вчера всё знали! Знали, что мать без сознания, но не сказали ей! Они и сегодня полдня молчали, таская её из одного полицейского  кабинета в другой. Даже Кирилл спускал ей все её  шуточки, не задирался, как обычно, а молчал…  Они все сочувствовали ей! Они её жалели!  П р е д а т е л и! Знали, что мать умирает, и молчали! Они ей больше не друзья!  Не взяли её в Сокольский лагерь! Съездили зачем-то в Новороссийск!  Без неё!
П р е д а т е л и! Они все оставили её одну. Юлька остро почувствовала одиночество. Жалости к себе она не потерпит. Л и ц е м е р ы! Так прикрываться дружбой! Вместе с опустошением в сердце росли холод и отчуждение.  Захотелось кровной мести, как у горцев. Она сгребла в кучу все лекарства, выписанные семейным доктором, и швырнула их в раскрытое окно. После визита Ожерельева–отца они нужны матери так же, как мёртвому припарки. Препараты веером разлетелись по зелёной лужайке под окном. Этих действий оказалось недостаточно для восстановления душевного равновесия. Юлю переполняла ненависть. Хотелось крушить всё, что попадалось на глаза, к чему прикасались руки. Раздражало всё: и этот солнечный день, начавшийся так неудачно, и этот ласковый ветер, трепавший тюлевую занавесь балконной двери, и это задорное и неугомонное чириканье воробьёв, разместившихся на ветке берёзы, заглядывающей в комнату. Девушке хотелось, чтобы сегодняшний день был похож если не на Варфоломеевскую ночь, то хотя бы на воробьиную: с непрерывной грозой и зарницами.
    Внизу во дворе она услышала голоса Покойника и Малыша. Последний собирался в Курчанку на конюшню. И Юля поняла, куда ей нужно: в виварий! Она окликнула Малыша и уехала вместе с охранником, поминая нелёгким словом друзей – одноклассников…
    Кирилла отпустили из милиции последним из пятёрки друзей. Ребята его не дождались.
 Точнее, им просто запретили поджидать друг друга  около отдела внутренних дел.
-Оно и к лучшему, - подумал Кирилл, впервые чувствуя себя кроликом, из которого полдня делали отбивную котлету. В гордом одиночестве он из полиции  направился в больницу, разыскал там маму Алю и, не вдаваясь в подробности, сказал, что Екатерина Львовна при смерти, что Юлька может сорваться  и что всё может закончиться очень плохо. В травматологии Мангуста он не нашёл. В справочном бюро сказали, что больной с такой  фамилией в списках не значится.
    Алевтина отпросилась с дежурства и, не переодеваясь, в больничном халате, поехала к Ельским. К своему удивлению, у постели умирающей матери Юлю не нашла. Покойник разъяснил, где Алевтина может разыскать свою крестницу. По знакомой дороге женщина отправилась в Курчанку, расположенную в двадцати километрах от города, решив, что настало время посмотреть на новоиспечённый виварий, подаренный Ельским своей дочери  к началу учебного года.
    Об этом виварии Юлька прожужжала друзьям все уши, даже охладела к макроаквариуму, которым с увлечением занималась несколько лет, ставя опыты на рыбах, на себе и на добровольных помощниках.  Её всегда занимали вопросы размножения и выживания в морских условиях.
    Мама Аля с готовностью рассказывала коллегам, что Юля не может спокойно наблюдать варварски-хищническое истребление животного мира в  природе, поэтому её крестница в опытных условиях решала  глобально важную для всего мира задачу: если активно истреблять морскую фауну и флору, сумеют ли последние естественным путём восстановить себя и приумножиться в экологически неблагоприятных условиях.
    Теперь у Юли новое увлечение,  и  тоже в научных  целях. Маме Але было интересно и любопытно посмотреть на свою любимицу, несомненно, будущего профессора космобиологии или что-то в этом роде. Если даже в опасное для жизни её матери время она не прекращает научных занятий, значит, у Юли есть высокая цель.
     С  замиранием сердца Васанская Алевтина переступила порог вивария и замерла от ужаса. Таинственный виварий был обыкновенным помещением для подопытных животных, которые в многочисленных клетках располагались в отгороженных отсеках. А специальный термин «вивисекция», который Юля недавно ввела в свой лексикон, означал «вскрытие животного с научной целью». Юлия и Малыш наперегонки под дикую музыку вспарывали  подопытным кроликам животы и смотрели, как долго после этого сокращается сердечная мышца. Васанская задохнулась от возмущения: её любимая крестница сама занималась варварским истреблением животных.  Мама Аля в истерике закричала:
-Прекратите! Немедленно прекратите!
    Где нашла силы для крика эта маленькая женщина? Но она их нашла и была услышана. Малыш выключил магнитофон, они оба повернулись на крик.
-Девочка моя, что же ты делаешь с собой?- прошептала, как выдохнула, мама Аля.
    Юлька кинулась к Алевтине, прижалась к ней мокрым, забрызганным кровью клеёнчатым фартуком и обняла грязными, испачканными кровью руками. Они обе заплакали навзрыд, утешая друг друга и страдая от настигшего каждую горя. Поток их слёз был остановлен внезапно  раздавшимся  саркастическим смехом. Смеялся Малыш. Их женская сентиментальность вызвала в нём приступ выплеска желчи.
    Алевтина перестала плакать, резко отстранила Юльку, смело шагнула навстречу Малышу, выхватила из голенища его сапога плётку и, размахнувшись, ударила его раз, другой, третий, приговаривая при каждом ударе: «Живодёр!»  Она не умела бить. Слабые удары не достигали цели: Малышу не было больно, однако он перестал смеяться. Плётка ещё несколько раз свистнула в  воздухе и резко остановилась.     Руку Алевтину крепко сжал Ельский. Он вырвал у неё плеть и подал Малышу со словами:
-Немедленно накажи женщину, которая забыла правила  приличия и подняла руку на мужчину!
    Малыш плётку взял, но ударить Алевтину отказался, считая её блаженной. Ослушания Ельский не терпел. Он побагровел от возмущения и хлёстко ударил охранника плёткой.
-Ты не мужик! Бабы в охране мне нужны!
    За прошедшие сутки Малыш допустил сразу две оплошности, вызвав гнев хозяина. Ельский дал ему шанс: сутки на размышление, какой вид наказания для себя выбрать: быть заживо вмурованным в одну из стен вивария или самому стать подопытным животным. Через двадцать три часа Малыш даст ответ, что он готов поставлять хозяину столько двуногих подопытных, сколько будет угодно его душе…
    Ельский вышел вслед за Алевтиной и Юлькой и наблюдал, как бесполезно женщина пытается завести свой старенький «Жигулёнок».
-Напрасно трудишься!- со злорадством думал Лев Львович.- Сколько тебе понадобится времени, чтобы понять, что он у тебя сегодня не заведётся?
    Наконец, он устал ждать, подошёл к ней, приподнял шляпу:
-Прошу прощения! Прямо не знаю, как лучше к  Вам обратиться: мадмуазель Алевтина или блаженная дева?!- Ельский скривил в усмешке тонкие губы.
    Алевтина не ответила на его плоскую шутку и с беспокойством оглянулась на Юлию. Капот машины был поднят, Юлька их не слышала и не видела. Она сидела в стареньких родных «Жигулях», откинувшись на высокую спинку, и думала. Её неуёмная душа болела так, как болит тело от физической боли. В памяти вдруг всплыл один из эпизодов сегодняшнего допроса в полиции, когда её не успели передать следователю по делам  несовершеннолетних и она на пару минут оказалась в кабинете Фёдорова вместе с одноклассниками. Юлька стала свидетелем следующего разговора:
-Джип два часа простоял возле публичного дома на одной из центральных улиц Новороссийска!
    Все одноклассники непроизвольно повернули голову в сторону Женьки Скоробогатова, а Юлька с сарказмом рассмеялась.
-Как возле публичного дома? Это ложь! Это провокация! Я подвёз девушку к дому, где она живёт,- оправдывался Женька.- Мы немножко поболтали, и всё! Какой публичный дом?! Что мне там делать?!
-Ещё раз доказать самому себе, как ты дивно устроен!- съехидничала Юлька. И её приказали увести.
    Лев Львович закончил «осмотр» двигателя. Поломка, по его словам, оказалась значительной, и он распорядился поставить машину на ремонт. Отдав ещё какие-то распоряжения, Ельский подошёл к Алевтине и предложил вернуться   в город на его  машине, предупредив её вопрос:
-Юля уедет с Малышом. Они ладят. Он её не обидит. Им вместе есть о чём помолчать и над чем подумать. Нам тоже. У меня к тебе серьёзное дело …

Глава  двенадцатая.           МОСКОВСКИЙ   МАЙОР  В  ГОСТЯХ   У   ФЁДОРОВА

    Фёдоров отпустил Кирилла последним и почувствовал усталость. Допросы его вымотали. Ему передали, что несколько раз звонила дочь, просила на обеденный перерыв приехать домой. Дмитрий Егорович догадывался, почему  Ксения срочно хотела его видеть, поэтому прихватил с собой московского майора. Он знал, что при посторонних  дочь не задаст ни одного вопроса, как бы судьба одноклассников её ни интересовала.
     Отец был как всегда в ударе. Весело шутил за двоих, аппетитно ел за троих, азартно и профессионально спорил с бабушкой и гостем, какой сорт грибов лучше солить, а какой сушить. Казалось, более интересной темы для него не существовало. Он будто бы не замечал в глазах дочери нетерпеливо немого вопроса, её ленивого ковыряния ложкой и вилкой и склонённой головы над тарелкой. Она мужественно ждала окончания обеда.
    Майор знал, что сегодня с утра Фёдоров  «раскручивал» одноклассников дочери за распитие спиртных напитков на какой-то даче.  Вслух удивился, зачем начальник полиции «разбрасывается» и лично занимается вопросами несовершеннолетних, когда для этого имеется специальная служба. Про себя усмехнулся, подумал, что в Дмитрии Егоровиче  сказывается бывший оперативник и его влечёт розыскная деятельность, что как начальник полиции он ещё формируется. 
     Майор поймал на себе нетерпеливо досадный взгляд девушки, явно желавшей, чтобы гость скорее ушёл. Но тот уходить не спешил, да и Фёдоров только начал  раскрываться перед ним как радушный хозяин. От грибной похлёбки они перешли к плову из дичи. Как заядлый охотник, Дмитрий Егорович тут же начал рассказывать о самых интересных  случаях и лучших охотничьих угодьях. Вытащил гостя из-за стола, повёл к себе в кабинет хвастаться новым ружьём и пригласил майора на охоту после успешного окончания операции.
    Когда они вернулись, Ксении за столом не было. Выйти к чаю она отказалась. Фёдоров нахмурился и направился к дочери.  Дверь в комнату оказалась запертой изнутри. Отец постучал, потребовал открыть. Ксения не ответила. Возмущённый отец  нажал плечом на дверь, створки распахнулись, магнитная защелка упала на пол.
    Ксения впервые показывала свой непокорный характер, вернее, своё недовольство, поэтому отец решил объяснить сразу «кто есть кто» и дискуссию о переходном возрасте не устраивать.
    Дмитрий Егорович в категоричной форме заявил, что, начиная с завтрашнего дня он будет отвозить и привозить её из школы, что временно отменяются тренировки, мастерская «Ретро», больница. Приостанавливаются встречи с друзьями, так как они тоже под домашним арестом, но с сегодняшнего дня. Он говорил с ней как диктатор, таким же тоном, каким проводил планёрки с начальниками отделений, когда  распекал их  за что-то. Разница была в том, что подчинённые обычно стояли, а Ксения лежала, укрывшись с головой одеялом. По вздрагивающим плечам он понял, что она плачет. Понял, что её надо успокоить и пожалеть. Ни того, ни другого со своей прямолинейностью сделать он не мог. Круто менять тактику он не  умел.
    Фёдоров присел на кровать. Как с ней разговаривать? Она уже взрослая девушка. Который раз за последнее время он  остро ощущал недостаток материнской ласки или материнского слова. С сыном было бы легче. Приказал – исполнил – доложил! А здесь?!
-Ксения,- позвал её Фёдоров, откинув с головы дочери одеяло. Он вытер слёзы на её щеке и  почувствовал, насколько шершавы и грубы ладони его рук  на её бархатисто-нежной коже,  и вдруг подумал, что её чуткой  нежной душе он нанёс такую же недопустимо грубую рану.
    -Ксения,- повторил отец,- я хочу тебе добра. Когда-нибудь ты сама  скажешь мне за это «спасибо».
    Ксения подняла голову от подушки. Она говорила сквозь слёзы, но громко:
-Мне уже сказали сегодня «спасибо» все мои друзья! И все одноклассники! Сегодня из-за тебя со мной никто не  з а х о т е л   разговаривать, чтобы не кривить душой! За что ты Юлю довёл до слёз?!  Почему с моими друзьями обошёлся хуже, чем с уголовниками? Я никогда не думала, что ты такой жестокий! Тебя защищает и оправдывает только Рейн, и я не пойму, почему он это делает?!
     На фамилию «Рейн»  Фёдоров реагировал своеобразно, будто ему наступали на любимую мозоль.
-Ещё бы ему меня не защищать! Я запретил ему переступать порог нашего дома. Он просто боится, что я обнародую причину запрета. Ох, как ему будет стыдно и неприятно!
-Папа, ты не имеешь права указывать, кому из моих друзей можно приходить к нам, а кому – нет! Я сама с этим разберусь.
-Я думал, он навещает Раису Петровну,  «свою» когда-то любимую бабушку.  Значит, Рейн – твой друг? Для меня это новость. Какой, однако, популярностью эта личность пользуется в нашем провинциальном  городе!
-Папа, он мне больше, чем друг! Я люблю его! У меня сегодня свидание с ним!- смелости Ксении было не занимать. Она впервые проявила твёрдость духа в споре с отцом.
    Фёдоров онемел. Слова «он мне больше, чем друг» повергли его в шок. Дмитрий Егорович представил себе, как Рейн обнимает  и целует Ксению и …  Судорога прошла по его телу: доцеловать её он Рейну не позволил. И никогда не позволит!
-Ксения!- Фёдоров встал, как перед докладом начальству.- Человек, который назначает днём свидание одной девушке, а ночь проводит в публичном доме, недостоин ни любви, ни уважения, ни дружбы!
-Папа, ты сам веришь в то, что говоришь?! А если и говоришь,  то о ком-то другом, а не о Рейне!
-Значит,  так … Я запрещаю тебе  встречаться с Рейном. Если ты меня ослушаешься, я буду вынужден изменить  ему меру пресечения и до окончания следствия  взять его под стражу. Выбирай!
-Ты жестокий! Мне стыдно, что ты мой отец! Если бы была жива мама, она бы меня поняла, потому что сама любила!  А ты никого не любишь! Ты даже маму не любил! Ты не хранишь ни одной её фотографии, ты никогда её не вспоминаешь! Поэтому ты и меня не любишь и не понимаешь. Ты оцениваешь людей по алгоритму: если человек не преступник,  то преступником может стать завтра! За что ты так ненавидишь Рейна?!
-Все твои друзья ходят босиком по лезвию ножа! А  разул их всех и наточил нож – твой воздыхатель Рейн, свозив их всех в Новороссийск…
-Неправда! Он хороший! Это ты злой!
    В комнату поспешно вплыла Раиса Петровна, оставив гостя одного в столовой. Дом был не очень большой, они слышали весь их разговор.
-Ксенюшка, девочка моя! Остановись в гневе своём! Милая, да разве можно отцу такое говорить? Да сгоряча он! Не сердись! Иди ко мне, радость моя ненаглядная! Поплачь, поплачь, милая…  Легче будет…  А Андрея в обиду  я не дам. Он внук мой. Самый первый… Будет ходить к нам, как и раньше. Будет! – Раиса Петровна обняла внучку, прижала к себе, замахав на Фёдорова рукой, чтобы уходил…
   Дмитрий Егорович извинился перед гостем, что оставил его одного и что тому пришлось стать невольным свидетелем  домашней сцены, компрометирующей его дочь. Московский майор молча допивал чай из блюдца, держа его высоко над столом. Он осторожно дул на горячий напиток и изучающе смотрел на Фёдорова. Это была третья чашка, которую он сам налил себе из самовара. Опрокинув чашку на блюдце вверх дном, майор сказал:
-Дмитрий Егорович, Вы не похожи на Скалозуба.  Не способны так ограниченно мыслить, как грибоедовский  герой. Но, тем не менее, по отношению к Рейну пытаетесь вести себя так, как  персонаж пьесы. Сказав однажды «чёрное» на белое,  Вы не хотите признать своей ошибки. Вы единственный,  кто даёт Рейну отрицательную характеристику. Даже Ваша несовершеннолетняя дочь оценила этого юношу!- и, подавшись вперёд, он добавил чуть тише:
-Или Вам что-то известно? Что? Почему Вы не хотите раскрыть своих карт? Ведь в этой игре мы с Вами напарники.  Почему же не доверяете мне? Я не оставлю Вас, доиграю партию до конца. Но мне нужно знать все Ваши козыри. Возможно,  я  Вас недооценил. Каюсь…  Мы должны объединиться. У нас слишком опасный противник, который играет не по правилам. Вы сами знаете, что он не просто мухлюет, он стреляет в спину…  А как любой майор я хочу дожить до генерала. У меня к вам две просьбы. Во-первых, ознакомьте меня с показаниями одноклассников Вашей дочери, которые, как я сейчас услышал, побывали в Новороссийске. Во-вторых, возьмите Рейна в союзники, пока он ещё сам не оттолкнул Вас.
    Фёдоров, стоя у раскрытого окна и докуривая сигарету, минуты две  молчал, размышляя над словами московского майора.
-Хорошо!- согласился он.- Я ознакомлю Вас с ответами  одноклассников дочери. Их показания, действительно, напрямую связаны с новороссийскими событиями. Ознакомлю при одном условии. Вы читаете их здесь, в моём домашнем кабинете. У меня в отделе серьёзная утечка информации. Сегодняшний допрос школьников по существу   вопроса известен узкому кругу лиц. Теперь будете знать Вы. На карту поставлена жизнь детей, так что не  обессудьте…
    Фёдоров положил перед майором папку с грифом  «Инспекция по делам несовершеннолетних» и оставил гостя одного в своём кабинете разбираться, читать, анализировать…
    Это были протоколы допросов Рейна и одноклассников Ксении. Майор прочитал материалы дважды. Первый раз – залпом, второй – медленнее, представляя себе весь тот день, час за часом. Когда закончил читать, то понял, насколько прав Фёдоров. Кирилл и его друзья – свидетели, которых Ельский, если узнает, вряд ли захочет оставить живыми. Ребят необходимо срочно изолировать до конца операции. Он ещё раз перелистал  машинописные страницы протоколов…   Закурил, закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Мозг работал активно. Весь день, проведённый ребятами в Новороссийске, он выстроил в своей  голове в хронологической последовательности, начиная с момента утренней встречи на даче Васанской и заканчивая возгласами  «Ура!» глубокой ночью на той же самой даче.
    Московский майор ещё несколько секунд оставался неподвижным  в кресле. Он ощущал какую-то недосказанность и недоинформированность. Мозг работал в  компьютерном режиме он-лайн, выстраивая хронику событий по пунктам и тезисно, и вдруг остановился, замер, повтором высвечивая, будто на экране, одни и те же слова: откуда ребятам стало известно  о времени встречи, о месте встречи, об участниках встречи?!
    Московский майор открыл глаза, быстро взял папку, ещё быстрее перелистал страницы. Нет,  память не подвела его. Ни один участник событий словом не обмолвился, каким образом они вышли на новороссийскую «разборку».
-Что это,- думал майор, умышленная недосказанность подростков  или прокол со стороны органов дознания? А ведь ребята оказались там  далеко не случайно, и Рейн явно ехал с надеждой увидеть Ельского, но волею судьбы жизнь преподнесла встречу  с Григорьевым – Охотником. На самом первом допросе упоминается фамилия приазовского банкира. Вскольз, но упоминается, а потом Фёдоров будто напрочь её забыл. Почему? Может, это тактический ход? Не хочет привлекать лишнего внимания к его персоне? Но если у Ельского уже есть копия протокола допроса Рейна, значит, тот сам проявляет повышенный интерес.  К кому? Конкретно к своему служащему или ко всему делу?  Ельский обладает такой безграничной властью, что позволяет себе контролировать органы правопорядка? Как далеко и как высоко распространяется эта власть? Как давно? Хотя, к чему вопросы, ведь он сам, майор, здесь инкогнито, и свою командировку утрясал с очень узким кругом  лиц  даже в своей организации. Фёдоров прав. Ребят надо действительно изолировать, иначе, во-первых,  они могут стать заложниками или предметом сведения счётов взрослых людей. Во-вторых, для завершения операции ему необходим личный помощник, и это должен быть кто-то из проверенных профессионалов.  Из тех, кто помогает ему в сборе информации по Ельскому и Охотнику. И он уже  организовал вызов капитана московской ФСБ. В-третьих, надо наполовину раскрыть своё инкогнито перед Фёдоровым, чтобы получить его полное доверие, и вместе разработать план захвата  сторожевого судна банкира, на котором московский майор уже тайно побывал, когда, следя за Ельским, довёл его до Новороссийска и вплавь ночью добрался до «Чёрного фрегата».
     Именно так «поэтично» называлось судно Ельского, которое  оправдывало своё название. Фрегат – это родственная пеликану крупная океаническая  водоплавающая птица с длинным хвостом и чёрным оперением. Символ чёрного фрегата был на корабле всюду   в виде эмблемы: над каждой каютой, на спасательных плавсредствах, даже на оружии. Крупное судно предназначалось для чёрных дел его владельца и имело хвост преступлений. Это был его  плавучий дом, его крепость, не раз служившая ему опорой и защитой. В официальных  документах судно носило название  «Пеликан»  и вело такую же двойную жизнь, как и его хозяин. 
    Обо всём этом майор и поведал Фёдорову, возвращая папку с грифом «Инспекция по делам несовершеннолетних»,  и пока начальник полиции не перестал ещё удивляться услышанному, добавил: 
-За группой Ельского и Охотника ряд экономических преступлений. Оба работают на иностранные фирмы, но в родном отечестве находятся под солидным прикрытием. Чтобы раскрыть экономические преступления и обезопасить общество от преступников, надо быть не только юристом, но и экономистом. Может, стоит обратить внимание на Рейна и взять его в свою команду?
-Это исключено.
-Почему?
-Эту тему я даже обсуждать не  стану!- уклонился от разговора Фёдоров.-  Я встречусь с ним сегодня же на нейтральной  полосе и всё объясню сам. У Рейна есть единственный путь для спасения. Думаю, он им воспользуется.