За несколько часов до... Глава 34

Белый сетчатый воротничок куклы немного уколол щёку девочки, когда она подносила любимую свою игрушку к уху. Очень часто многие друзья семьи Витткопов обращали внимание на то, какие милые ямочки на ещё щеках, какие серьёзные и чудесно большие карие глаза её. Но с определённого времени все прелести её личика прекратили умилять тех людей, поскольку она была дочерью Стиана Витткопа – предателя, покинувшего братство. Семилетняя Ева не понимала до конца и во всей полноте, почему всё так перевернулось. Почему её и её маму, вот уже третий месяц тоскующую из-за смерти папы, начали и игнорировать, и даже осуждать. Остались в окружении только некоторые люди – другие, вовсе не такие, какие их бросили. В чём разница между первыми и вторыми, Ева поймёт с возрастом...

Но её пытливую, любознательную и темноволосую голову не покидал вопрос: почему к ним так начали относиться?

В её доме стало невосполнимо пусто. Комнаты казались более тёмными и гулкими. Сад, окружавший виллу, представлялся менее сказочным.

Ева спрашивала и у своей любимой игрушки, у куклы Пьеро, почему взрослые ведут себя так странно. Пьеро всё знал, но вот на этот вопрос ответить затруднялся. А сейчас пришёл его черёд задать Еве интересующий его вопрос. И она поднесла его так, как будто он шепчет ей на ушко. Она выслушала. Внимательно посмотрела в его голубые глаза. Как они были реалистичны на этом нежном фарфоровом лице! И Ева пошла к своей маме.

Та читала, находясь на застеклённой светлой веранде. Это Лилиан. Пленительная, она несла на себе тень утраты. Она справлялась с потерей достойно. Она научилась быть обособленной, независимой от кружащих всем голову игр Мидиана, укравшего у неё мужа.

Ева, прижав к себе куклу, села на плетёный диван рядом с мамой, оторвавшейся от чтения, и промолвила:

- Пьеро хочет знать, почему сегодня все идут на площадь на концерт, а мы остаёмся дома.

Лилиан предполагала, что её дочь заведёт такую тему. И пояснила:

- Потому что там слишком людно, беспокойно… А у нас здесь хорошо. Солнышко, это не праздник, не утренник, не цирк. Там не будет веселья.
- А почему тогда все идут? – удивлённо приподняла Ева свои брови.
- М... Чтоб поддержать того знаменитого дядю.
- У которого волосы на голове как у девочки?..
- Да, да… - Лилиан улыбнулась.
- А мы почему не хотим его поддержать? – продолжались уточнения.
- Мы можем сделать это, когда его будут показывать по телевизору. Что думает Пьеро по этому поводу?

Девочка снова послушала, что он ей прошепчет. Когда он ей говорил свои мысли, то она была сначала очень серьёзной, а потом - радостной и воодушевлённой. Ева положила его на свои колени, и поделилась с мамой:

- Он сказал, что он не возражает! И ещё он добавил, что это будет о-о-очень хорошее выступление!

Лилиан обняла дочь. Её широкий взгляд запечатлелся болезненно на Пьеро – обожаемой кукле Евы, которую некогда подарил ей Стиан. 

Солнце играло на гладком паркете веранды. Оно не грело...

«Надеюсь, твои руки дрожат от холода…»- произнесла Алесса не самым уверенным голосом, когда Рейн нервно достал очередную сигарету. Это была за последние двадцать минут примерно двенадцатая по счёту. Авилон ухмыльнулся одним уголком рта.

Все «Semper Idem» собрались в особняке Даниэля, в гостиной. До выступления оставалось всего несколько часов. Постороннему наблюдателю атмосфера бы напоминала поминки.

Все они сидели по креслам и на софе вкруг небольшого столика. Все - кроме Иена. Тот находился у органа и играл мотив вступления песни, всем присутствующим крайне знакомый. Знакомый в такой мере, что если любого из них разбудить посреди ночи и попросить его воспроизвести, то его проиграют, пропоют  сходу и машинально – чётко, по нотам без погрешностей. Они репетировали ту песню бесчисленное количество раз, оттачивая всё, каждый момент. Сначала (ещё под конец декабря) появился мотив. Как раз его сейчас играл Иен. Совсем скоро, напевая мелодию под нос, Даниэль создал стихи вдохновенно, даже приятно удивившись конечному результату. У него уже в голове был примерный результат того, что нужно создать.
Сейчас Дани иронически думал, прокручивая в голове текст: «Что за муть я написал?» Мысль данная возникла не от того, что он прекратил верить в саму идею своего творения и в то, что он туда вложил. Виной всему было огромное волнение перед событием, которого он длительно ждал. И все приготовления на фоне него казались ничтожными. Но одна вещь, уже спрятанная в кармане Даниэля, напоминала ему о том, что всё всенепременно должно получиться...

Дани и его компании придётся выйти на сцену вместе не в первый раз. Они успевали показывать себя перед публикой и в «Лимбе». Они купались в овациях, места в клубе не хватало. Но сегодня должно случиться что-то особенное, превосходящее их предшествующие выступления по масштабности и значимости. Все понимали это слишком хорошо. Никому не верилось, что этот день наступил. Этот день, полный предвкушения триумфа, торжества и извивающегося скользкого страха. Сейчас в гостиной они казались разобщёнными, но это было далеко не так. Они составляли одно – неподвижную лавину, которая скоро сойдёт и помчится…

Скольд наконец-то подорвал тишину их затаённости:

- Дани, почему мы так тормозим? Надо идти.
Тот утвердительно покачал головой, как будто опомнился:

- Ага…

Всё поднялись, словно ждали команды, но Даниэль так и остался в прежнем положении. Рейн, Скольд и Алесса вопросительно на него смотрели. Он хотел что-то сказать. Глядя снизу вверх на них, он промолвил тихо:

- Только вы не переживайте за себя. Вы будете полностью зависеть от меня. Я понимаю, что вам тревожно.

Иен, не прекращающий наигрывать мотив той композиции, произнёс спокойно:

- А мы тебе верим. Если бы не верили, то не было бы «Semper Idem».

Даниэль просиял. Это единственное, что было способно его поддержать так сильно, как то было необходимо...