Шершавый человек продолжение

После 99 он дернул за колокольчик, вышла мадам Дюваль -горничная доктора- и сухо произнесла:
 -Доктор Вас ждет.
Пройдя по коридору в  кабинет доктора, Симон толкнул дверь и увидел,  как тот стоит спиной к нему и, не оборачиваясь, продолжает смотреть в окно:
-Входите, Симон. Осень скорая в этом году.
-Добрый день, доктор . Хотели меня видеть?
-Да, месье Клоди. Присаживайтесь. Выпьете? Коньяк?
-Я бы хотел узнать, что случилось, – не унимался Симон.
-Не знаю, с чего начать- тихо произнес доктор, пряча глаза от Симона.
- Мадлен?- неожиданно спросил Cимон.
Доктор продолжал разглядывать мельчайшие завитки узора на своем ковре, молча, как заправский актер в театре, а затем тихо и медленно, на распев произнес «да» и поднял глаза.
Это певучее «да», прозвучавшее так длинно, почти бесконечно, походило на раскат грома и продолжало звенеть в ушах поверженного Cимона. Оно упало откуда-то сверху, с неба или  c потолка на съежившегося сгорбленного старика , каким он стал за эту минуту.  И навсегда разрубило его жизнь на две неравные половины – до и после.
Все еще надеясь, он выдавил:
-Что с Мадлен? Она больна?
Доктор покачал головой:
-Это не просто болезнь- ей бессильны помочь.
- А сколько? Cколько у нас времени?
-Почти ничего - несколько недель, может пару месяцев - не больше.
- Но, может быть, она же такая юная, организм крепкий. Этого не может быть вот так, вдруг
Доктор молчал.
- У меня есть деньги. Я много работал и скопил кое-что. Приличная сумма. Я мог  бы отвезти ее в Париж, показать тамошним докторам, какому –нибудь професcору-светиле…
Симон набрасывал  подходящие слова, как мячи в баскетбольную корзину, но все они  будто срывались с руки и не достигали цели.
- Я знал, чувствовал, что вы не поверите мне, Симон. В это невозможно поверить- слишком больно. Я отоcлал результаты анализов моему коллеге- доктору Брессону. Сегодня пришел ответ. Он полностью подтвердил мой диагноз.
Симон сжал твердый стакан с нетронутым коньяком, как мягкий бумажный пакет. Осколки треснутого хрусталя врезались в его старую мозолистую руку, и побежала кровь.
- Мадам Дюваль, – крикнул доктор.- Cрочно: спирт, йод, воду и бинты.
На зов доктора прибежала мадам Дюваль, взяла правую руку Симона в свою и, надев пенсне, стала выбирать мелкие осколки стекла из руин огрубевшей кожи на ладони старика. Потом она вымыла руку, обработала рану и ловко наложила повязку. Она было кинулась собирать стекло с ковра, но доктор взглядом попросил ее выйти.
- Я пойду – безжизненным голосом произнеc Cимон.
- Вас проводить?
- Не стоит. Cпасибо, доктор. Мне нужно сейчас быть одному.
Симон не знал куда ему девать себя от боли и опустошения, одновременно накатившими на него. Домой было нельзя сейчас в таком состоянии, и он просто побрел по улице.
Через час шатания по городу он обнаружил, что стоит на улице Орфевр, что в трех кварталах от дома доктора и довольно далеко от его собственного.
- Cимон, дружище – услышал он голос откуда-то справа.- Не узнал тебя. Постарел, постарел, брат. Заходи, пропустим по стаканчику. Расcкажешь, как жизнь, как дома. Как же мы давно не виделись..
- Жан, ты?
- Я, черт,  узнал? Все чинишь свои часы, сидишь с утра до вечера в мастерской? Там же? Как жена? Как девочки?
Симон сглотнул воздуха и не смог произнести больше ни слова своим задрожавшим ртом.
- Пойдем- пойдем. Вижу, ты совсем плох. Эх, старость - не радость. Кальвадос нынче отличный - твой любимый - я помню. Выпей
Симон бросал один стакан за другим, будто их содержимым пытался  погасить пожар, пожиравший его разум и сердце.
Проснулся он в своей кровати, не помня как добрался до дома. Пробуждение бритвой вернуло его в невыносимую реальность, он почувствовал сильное головокружение и вновь провалился в спасительное небытие хмельного сна.
Во сне ему виделись какие- то люди, которых он совсем не знал, стаканы коньяка и кальвадоса, доктор со скальпелем в руке, жена совсем молодая – такой она была когда они познакомились и он  впервые  увидел ее на пороге своей мастерской.  Это было лет тридцать назад. Потом все исчезли, и появился маленький человек, плохо одетый, похожий на одного учителя, перебивающегося случайным заработком или конторского служащего, лишившегося работы. Он подошел, похлопал Симона по плечу:
- Ничего, я знаю, ты сможешь.
-Нет-нет,- закричал Симон, замахал руками- Я не смогу. Только не Мадлен- все, что угодно, только не Мадлен.
- Ничего не поделаешь, старик, тебе прийдется смириться. Отпусти Мадлен- так будет лучше для всех. Поверь ей там будет хорошо. Она вернется к тебе, но в другом обличье. Ты все поймешь и вновь обретешь любовь в сердце.
- Что? Что ты мелешь? В каком обличье? Мне никто не нужен, кроме моей девочки.
-   Ты получишь утешение, ты не останешься один. Это все, что я могу для тебя сделать.
- Нет, верни мне Мадлен. Просто оставь ее мне. Возьми вcе, что у меня есть. Дом, землю, возьми мою старую никчемную жизнь - только оставь Мадлен.
На последних словах он поднял глаза и увидел, что маленький человек исчез.
Симон проснулся от боли за грудиной и удушья, сел на кровать и зарыдал.
Хорошо, что дверь в комнату закрыта- не дай бог, кто уcлышит. Он понял, что ему еще предстоит расcказать обо всем жене и вновь потерял сознание…
Настала осень. Их дом опустел. Симон стал пропадать в мастерской теперь уже не только всеми днями, но и ночами. Он старался меньше бывать дома, чтобы меньше встречаться с женой, не видеть ее горя и не заводить разговоров о том, о чем даже думать было больно.
Примерно через месяц ночью их дом посетили грабители. От шума разбитого стекла Симон проснулся и встал посмотреть, что поисходит. В гостиной в проеме окна он увидел силуэты двух людей невысокого роста, сигающих в окно с мешками за плечами и  горячо бранившихся от неудачного приземления на газон под окном.
В комнате царил ужасный беспорядок: вся мебель перевернута, зеркало разбито, у комода выворочены все ящики.
Но ему было все равно.
Проснувшаяся утром, жена, которая спала на втором этаже и не могла слышать ночного шума, вызвала полицию.
Через три дня в дом Cимона явился инспектор и сообщил, что преступники найдены- надо прийти   в участок на  опознание.
Грабителями оказалиcь два молодых парня –один  при этом  cовсем мальчик.
- Узнаете?  Нужно составить протокол опознания, сличить опись пропавших вещей и дать делу ход.
Симон пристально посмотрел на того, что по-моложе: юркий взгляд маленьких карих глаз, как у белки, проворные движения, светлые волосы и родинка на щеке, прямо как у нее.
- Было темно, я ничего не видел. Вещи возвращены, я не хочу никакого продолжения. Кстати, что за пацаны? Откуда?
- Пришлые, похоже бродяги. Сказали, что просто хотели разжиться чем-то съестным. Говорят, уже неделю ничего не ели.
- А куда они, если не в тюрьму?
- Маленький наверно- в приют, а что постарше- в работный дом.
- А что их родители?
- Я же сказал – бродяги, сироты.
- Сирота, мсье. Родителей не помню, меня зовут Поль. Пожалейте нас, мсье,- заскулил по-щенячьи маленький.
- Этого маленького я забираю с сбой. Мне как раз нужен помощник в мастерской, а со взрослым – делайте, что хотите. Часы они вернули- претензий не имею.