Сестра Ольга. Часть III. Дневник 1-6

        Виктор Майер Виталине синюю тетрадь не отдал, посчитал, что ей будет неинтересно. А самому ему было очень даже интересно, и перечитывал он сие сочинение несколько раз. Перечитывал и удивлялся, почему Илья выбрал такое неблагодарное дело – охоту за каким-то проклятием, которое, к тому же и не нашел. Он мог стать кем угодно - познаний во многих областях  ему бы хватило, чтобы получить и диплом, и работу. Ко всему прочему, дневник читался приятно и легко – и этим делом мог заняться Солощук. Возможно, Толстым бы не стал, но пишут не только Толстые, но и  Ивановы, Петровы, Сидоровы.

         Дневник Виктор Майер  показал нам с неохотой,  потом смилостивился и разрешил написать предисловие, с его помощью, конечно.  Он назвал его   « Погоня  длинною в жизнь».
    
      «Через все предыдущее повествование нитью паутины, вотканной в полотно рассказа,  шла посторонняя информация, на первый взгляд,  не имеющая отношения к основной теме рассказа: то там, то тут мелькнет клочок инородной ткани, но там, то сям промелькнет что-то не в тему. Возможно, настало время перейти от однобокого освещения  событий с позиции семьи Майер к потомкам другой семьи, вольно или невольно вовлеченных в данный конфликт, имеющий многолетние, или точнее более чем столетние корни.

        И представить эту историю нам бы хотелось, что называется «от автора», используя выборочно  те наброски и новеллы, что нашел доктор Виктор Майер в синей тетради Ильи  Солощука. Как у любого педанта, все опусы были пронумерованы, хотя хронология не была соблюдена, пришлось выстраивать последовательность событий по своему разумению. Вот что получилось».
. 
                1.
Все, что я знаю о своих предках, я знаю со слов бабушки. Бабуленька была уже божьим одуванчиком, когда я свалился на ее шею. Ее дочь, моя мать, погибла при каких-то странных обстоятельствах.

     Маму я помню смутно, но хорошо запомнил ночи перед погребеньем: тусклый свет в комнате и бабушка, навалившаяся  на край маминого гроба. Я просыпался несколько раз, бабушка все так же  беззвучно плакала, навалившись на гроб,  и тихо-тихо исступленно повторяла: «Все возвращается, все  возвращается. Я забрала чужую жизнь, ты забрал у меня дочь. Будь ты…!»

    С кем она разговаривала, я не понимал, но мне было неуютно и обидно: бабуленька была такая беспомощная и несчастная. Она боялась того, с кем говорила.
    Я чувствовал неприязнь к этому неизвестному, из-за которого плачет бабуленька, но подойти к ней не решался.

                Она, видимо, почувствовала, что я стою за спиной, и, не поворачиваясь, сказала:
- Тебе, Илья, придется искупить мой грех и снять проклятие с нашего рода!
               
                2.

Помню длинную сказку. Ее мне рассказывала бабушка. Про дела давно минувших дней. Мне в детстве казалось, что  «дела давно минувших дней» - это  нечто страшное и непредсказуемое, то, чего следует бояться.

      Давно-давно жила-была ведьма.  Правда, никто в деревне не знал, что она настоящая ведьма. Просто была она склочного характера, злая и нервная.   Всем  соседям только плохого желала, многих проклинала, мужа своего непутевого проклинала, судьбу свою горькую проклинала, детей своих проклинала.. Семьища у нее была  большая. Семь девок – младшая была совсем кроха, - то ли год, то ли полтора.

   А когда-то Ядвига была молода, не сказать, что очень хороша, но притягательна для мужского взгляда. Много парней хороводилось возле нее, многие добивались ее некоторой благосклонности: за ручку ли подержать, на вечерку ли сходить, на лошадях ли в праздник покататься. Бабы в один голос говаривали: приворожила да присушила.

      Да и сама Ядвига была уверена, что она может без всяких заклятий и ритуалов парня охомутать…но пройдет установленный ею набор мероприятий, и молодой человек получает от ворот поворот. Уходили от нее мужики спокойно и ни одного плохого слова после расставания про бывшую возлюбленную не говорили. То ли боялись ее острого язычка да насмешек других девок, то ли была на то неведомая для нас причина.

        Годы шли. Ядя меняла парней, пока возле нее не осталось никого, а бывшие ухажеры все переженились, и о ней давно перестали думать.
     Вот тут-то и появился Прокоп-вдовец. Деток у Прокопа не было – жена его умерла первыми родами вместе с ребеночком.

    Привыкшая к мужскому вниманию,  Ядвига и с Прокопом попыталась вести себя также высокомерно и властно. Но Прокоп и сам был такой, мужик-хозяин, спуску строптивой девке не дал, да через несколько дней высватал Ядвигу у матери и увез в другое село.

     Там, в другом селе и прозвали Ядвигу  ведьмой. Звали - то звали, но вкладывали в это слово такой бытовой смысл, который к колдовству никакого отношения и вовсе не имел. Потому что знали люди и о настоящих ведьмах, о целых родовых поселениях, где весь род - ведьмаки  и ведьмы. В их деревне такого отродясь не бывало, вот в соседнем уезде – там было, а одну ведьму так на сходе и забили – никто не пожалел.

     Ядвига  тоже слышала все эти байки про ведьм и в один прекрасный день отправилась в соседний уезд, туда, где согласно молве, жили ведьмы. Хотела выведать  у знающих людей, почему сила ее, которую она чувствовала в себе с молодости, ушла из нее, не постепенно, а как-то разом, вдруг…

     Никого она в том уезде не нашла, только ноги попусту сбила, да время потеряла. В том уезде людишки клялись и божились, что случаи эти произошли не в их, а в соседнем уезде или чуть дальше. Некоторые поднимали ее на смех, другие смотрели  подозрительно, были и такие, что грозились доложить начальству.

       Вернулась Ядя домой в полном неудовольствии, вернулась к самому сенокосу.
      Держали они с мужем двух коров, сена надо было много, бывало, и чужаков нанимали на помочи. А в этот год, как вымерло, некого было позвать, так и рвали пуп с мужем да со старшими девками. Неделю жили на сенокосе.  Дом оставили на двенадцатилетнюю Глафиру, в помощниках еще трое маленьких.

      Сенокосу-то оставалось с гулькин нос – зарода два не больше, как произошло несчастие – сорвался Прокоп со стога и напоролся на оставленные у стога вилы. Сильно поранился.
       И пропало бы сено, да сбежались односельчане, помогли завершить последние стога, благо покосы у всей деревни были в одном месте – на заливных лугах в пойме реки.

        К вечеру запалили костры на выкошенной поляне, люди стали ужин собирать да песни петь. Одной Ядвиге было не до песен – душа болела о Прокопе, отправленном в деревню. Ушла бы пешком, да стыдно перед соседями было – за помочи принято людей трижды благодарить. Осталась  и потому еще, что не могла она взять в толк, чего это люди стали ей помогать, не смотря на все ее проклятия и хулу.

     Сидела Ядвига у костра, тихонько вторя зычным голосам деревенских певуний.  Сама-то она безголосая да бесталанная, а старшая дочь в кого-то  уродилась красивая да  звонкоголосая.

    Неожиданно взгляд женщины упал на незнакомого мужика, не их, не деревенского. В другое время она бы подумала, что это чей-то наймак из другой деревни, но мужчина пристально смотрел именно на нее через пламя потухающего костра. 

       Ядвиге  стало неуютно и немного страшно от его неожиданного внимания, она отвернулась, ища глазами растворившихся в темноте ночи дочерей.
    Постепенно все разошлись по своим шалашам, и ее девчонки уже сладко посапывали под навесом из березовых веток, который соорудил Прокоп на время косовицы. 

     Мужчина опустился на кочку рядом с Ядвигой. Вблизи он выглядел намного старше,  неверный свет костра и расстояние сгладили сетку морщинок на его лице и серебро висков и усов.
- Мне сказали, что ты меня искала! – сказал он тихо. У женщины мурашки побежали по спине от его голоса.
- Я – нет! Я никого не искала! – запинаясь, пробормотала Ядвига. – Я тебя и не знаю вовсе!

- Искала, люди говорили! Слушай и запоминай. Силу твою не вернуть – пропала и возврату не будет! А вот седьмую дочь береги, как зеницу ока. В ней  - твоя сила и твоя корысть. При ней сыта будешь на старости лет. Да смотри, в чистоте девку блюди, да замуж отдай за кого надо!
- А за кого надо? – машинально спросила женщина.
- Время придет – узнаешь! – пообещал мужик.

                3.
   Прокоп не выжил после неудачного сенокоса, долго и тяжело болел, ранней весной он отдал богу душу.
       Ядвига осталась с пятью дочерьми ( две старшие уже были замужем)  и кучей проблем. О замужестве она и не думала: кому нужна такая орава чужих детей и сварливая  жена.

       Но и на ее шею хомут нашелся. У соседа умерла жена, через полгода Петр посватался к Ядвиге. Какой резон? Да своих у него четверо - мал, мала, меньше, правда, все четверо – парнишки - две пары близняшек. Но даже и при таком раскладе сводные братья были на пяток лет старше Василинки.

   Вот и стала Ядвига хозяйкой в большой семье, при заботливом муже. Через год  ей послабление вышло: три старшие дочери замуж вышли в хорошие семьи. И хоть работников поубавилось, но родичи их новые хоть немного, но помогали большой семье Ядвиги.

    А время шло. Вот уж Василинке – седьмой дочери - и тринадцать стукнуло. Деревенские парни все очи о Ядвигины окна обмозолили, все Васку выглядывали.

    А бойчущая девка выросла! Бойчущая да поперечная – никто ей не указ – ни мать, ни батька. Хоть и не очень спорит, да все равно делает по своему разумению. И нельзя сказать, что плохо по ее-то выходит, но уж больно родителям обидно, что ослушница.

     Все эти годы Ядвига помнила наказ незнакомца и берегла седьмую дочь по мере возможности. Вот только никаких особенных способностей у дочери она не замечала, что ее очень настораживало и удивляло.

                4.

     В тот год на Масленицу  Ядвига с Петром в соседнюю деревню в гости ездили, на Масленничные гуляния ходили. Вот там к ней подошла розовощекая молодка да и говорит:
- У вас Товар, у нас Купец. Славная пара будет!
- А тот ли Купец? – спросила Ядвига..
- Тот! Тот, что твоей дочери в младенчестве обещан! – засмеялась женщина. - На Покрова ждите сватов!

      Ядвига не решилась рассказать мужу о предстоящем сватовстве, да и не по правилам это – старшая сестра да братья сводные еще не венчаны. Примета дурная – не быть им женатым да замужним, коли поперед меньшая замуж выйдет.

     Слава богу, парни уже невест присмотрели, девок работящих и пригожих. Вот кабы на Покрова не их бы женить. А Васка молода еще, да и старше ее безмужняя. Все бы правильно, но беспокойно Ядвиге, маятно оттого, что вроде бы и без ее согласия все предрешено, все слажено.

     А Васка как с цепи сорвалась – все-то лето хороводится со старшими девками за околицей, приходит за полночь веселая и довольная.
     Мать в который раз отхлестала строптивую дочь, долго шкура на спине не заживала. Приутихла на неделю-другую молодка, а потом снова за свое взялась. И снова кнут походил по ее спине, правда, поверх драной жакетки, больше для отстрастки, чем в наказание.

                5.

    Сваты нагрянули неожиданно. Два здоровенных мужика – хмурые и нелюдимые с виду -  произнесли все положенные по обряду слова и начали торг за приданное. Ядвига сидела ни жива, ни мертва – какое такое приданное у девушки из такой многодетной семьи. Да гости и сами уже все поняли, согласились на перину, подушки из гусиного пуха да по мелочи из носильных вещей.

- У нашего Купца и своего богатства хватает! А вот пригожую и работящую молодуху он со всей радости примет!
- Ну,  уж нет! – вскипел Петр. – Мы своих дочерей бесприданницами не отдаем. В приданное за дочкой корову отдадим, первотелку.
- Ну, Аполинария, собирай на стол. Пропивать тебя будем! – старший сват выставил на стол четверть самогона.

         С этого места Ядвига помнит плохо. Увели ее в темную горницу, уложили на кровать, да гулеванили без нее.
    Наутро собрала она дочку Полю и отдала на житье в чужую далекую деревню. А у самой одно на уме: почему сосватали не Василину, ведь обещали. Или люди это не те?
    Перед самым отъездом старший сват подошел к матери и сказал в полголоса, так чтобы она одна слышала:
- Не чиста твоя меньшая.

                6
         Замлело сердце у Ядвиги от таких слов, замлело да словно остановилось. Всю ночь сухими глазами смотрела она в непроглядную тьму за оконцем, смотрела да злую думу думала, страшное замышляла.

        А утром пожаловали другие сваты – Василину сватать. Только парень был местный и к колдовскому предсказанию отношения не мог иметь. Уперлась Ядвига – молода, да рано ей.

        Уж и молодые в ноги матери  кидались, клянись в вечной любви, на своем стояла Ядвига, насмерть стояла. На том и расстались. Мать на дочь и не взглянула, хотя прекрасно видела, что Василина сделалась смертельно бледная,  и губы ее тряслись от подступивших слез.

       Впервые в своей короткой жизни девушка  натолкнулась на железную волю взрослых, а до той поры она была в полной уверенности, что все в этой жизни будет по ее хотению.

      Через два дня сама Ядвига заслала сватов в две семьи: парни присмотрели себе сестер. Праздновать было решено четыре свадьбы разом. Новые родственники были людьми небогатыми потому и дали свое добро на такой праздник – выходила существенная экономия. Целую неделю гуляло пол деревни.

       В эту неделю Ядвига редко видела младшую дочь. На свадьбе сводных братьев она была как бы ненароком, а на встречинах в домах родственников и вовсе не была, но никто не придал этому никакого значения.
     Гуляла деревня неделю, но даже родственники не хватились Ядвиги, ушла куда-то, не было дён пять.