Глава 54

Рауль не знал, куда едет, оставив этот вопрос своему коню. Это было верное решение, потому что благородное животное, как любой уважающий себя породистый конь, ценил свои достоинства и не собирался ломать ног в глубоких колеях или расшибаться о деревья. Скорость прекрасно сочеталась у него с осторожностью и вниманием, так что виконту ничего не грозило, хотя ветер свистел ему в лицо. Впрочем, этого Рауль не замечал, как и того, куда его несут ноги, вернее, ноги его коня.
Если бы мог, виконт готов был взлететь, только бы вырваться из вихря чувств и неясных мыслей, навалившихся на него. Перед глазами, многократно повторяемая, мелькала одна и та же сцена – рука Аньес, ищущая Атоса, и нежное пожатие. А еще лицо отца и его реакция – он ничего не заметил.
Когда и сколько раз она так же пожимала его руку, что это стало привычным?
Рауля душили ревность, обида и страх, вернувшийся из каких-то совсем давних, детских воспоминаний – страх потери и одиночества. Что-то едва осознаваемое, но оттого не менее горькое. Фигура отца выросла в нечто темное, огромное, отдалилась, и он стал уже не отец, а граф де Ла Фер – когда-то из каприза позволивший приблизиться, довериться и полюбить себя.
Это было последнее прибежище, что еще оставалось, а теперь… Граф дал ему жену, и получил взамен наследника рода. Он, виконт, больше не важен. Иронией виделось ему нынешнее положение – он вынужден жить в браке, которого совсем не искал, а граф, напротив, мирится с безбрачием, которым, вероятно, тяготится. Хотя почему – мирится? Граф обеспечил продолжение рода, и отныне он свободен в своих действиях.
Он передал всю ответственность виконту.
Рауль чувствовал стыд за несправедливость своих мыслей, но из какого-то почти садистского упрямства продолжал терзать себя. Его предали, бросили. Сначала Луиза, потом отец – пусть бы боль стала невыносимой и, наконец, убила его! Потому что сам он не может позволить себе роскошь смерти, его дальновидно обязали долгом – у него сын и беременная жена.
Рауль помнил, что обещал вернуться лишь завтра. В момент обещания ему казалось, что это самое малое, сколько потребуется, чтобы справиться со своими чувствами. Но сейчас ему захотелось увидеть возмущенные лица, услышать упреки и порицания, еще больше усилить боль потери, чтобы побелело перед глазами, чтобы чувства стали запредельны, чтобы его покинуло сознание, а лучше бы жизнь.
Виконт не знал, который сейчас час, но уже стемнело. Когда он подъехал к Пьерфону свет горел лишь в нескольких окнах. Большинство – в кухне и службах, из господских покоев мягко светились только окна малой гостиной на первом этаже, выходившие прямо во двор.
«Они ждут меня со своими упреками», – подумал Рауль.
Подходя к дому, он замедлил шаг, и, поддавшись мгновенному импульсу, заглянул в окна гостиной. Занавеси не задвинули, то ли потому что забыли, то ли боялись пропустить виконта. В гостиной были виконтесса и граф. Атос был очень бледен и Элизабет, похоже, успокаивала его, хотя сама тоже выглядела встревоженной. Рауль двигался почти бесшумно, но и Атос и Элизабет сразу же повернули голову к окну, едва там мелькнуло лицо виконта. Элизабет вскочила, улыбнулась Атосу, и выбежала навстречу мужу.
- Вы вернулись! Граф очень беспокоился.
- Мадам…
В глазах Элизабет была радость и ни тени упрека:
- Я буду у себя. Он Вас ждет.
Она нежно поцеловала Рауля и, немного смутившись, что поцелуй увидел слуга, запиравший дверь, быстро ушла.
Атос обнял сына и через это объятие Рауль почувствовал, как, всем существом, Атос беспокоился, и какое облегчение теперь испытывал. Раулю казалось, что радость Атоса физически осязаема, мягкой волной охватывая самого виконта. В ее глубины ушли злость и напряжение, растворились там без следа. Исчезла энергия, питавшая ярость, осталось лишь тепло. Рауля покинули силы, и он опустился в кресло.
Как всегда бесшумно рядом возник Гримо, протягивая Раулю бокал подогретого вина и тарелку маленьких ореховых печений в разноцветной глазури. Виконт не был особенным сладкоежкой, но эти печенья очень ему нравились, и на кухне об этом помнили.
От теплого вина щеки Рауля заалели, и Атос встревожено спросил:
- Вы очень промерзли? Может… –  он протянул руку к креслу, где до этого сидела Элизабет, и где она заботливо оставила аккуратно сложенный плед.
- Нет, – Рауль качнул головой. – Я в порядке.
Он закрыл глаза. Сейчас ему не хотелось ничего, только продолжать чувствовать нежность и заботу тех, кто его любит. Именно чувствовать, думать он был не в состоянии.
Атос поворошил в камине, чтоб добавить жара, и спокойно, словно они продолжали разговор, сказал:
- Я все объяснил виконтессе. Рассказал, что мадам де Беренжер – родственница моих давних знакомых, семейства де Виллеруа; что она была нашей попутчицей в путешествии в Шотландию, куда мы с Вами отправились по приглашению господина д’Артаньяна. Сказал, что одно время допускал Ваш с ней союз, но, спустя время, выяснилось, что вы не питаете взаимной склонности, и помолвка не состоялась. Виконтесса великодушно приняла мои извинения. Она понимает, что Вы почувствовали, увидев рядом с женой женщину, которую раньше прочили Вам в супруги. Вы были поражены, встретив ее здесь.
- Не совсем, –  у виконта болезненно дернулся рот. – Я не ожидал увидеть ее сейчас, но что она живет здесь, знал давно.
- Давно? Каким же образом?
- Уезжая из Шотландии, она честно поставила меня в известность, что ее дом тут, рядом с Ла Фером. Ей больше некуда было деваться.
- И Вы не предупредили меня?
- Я хотел избавить Вас от ненужных волнений. Тогда я не предполагал, что мы вернемся.
- А я унизил ее своими подозрениями! Так несправедливо упрекал ее.
- Она простит Вас, – негромко, словно желая, чтоб отец не расслышал, сказал Рауль. 
Атос жестом остановил сына:
- Я должен Вам сказать – я сделал предложение мадам де Беренжер.
- У меня будет мачеха? – ничего не выражающим тоном спросил Рауль.
- Нет, она отказала мне. Ради сохранения спокойствия и мира в нашей семье она никогда не согласится стать графиней де Ла Фер. Ее решение окончательно.
Виконт чуть заметно кивнул. Его лицо выражало смешанные чувства – ему было досадно признавать искренность и честность чувств мадам де Беренжер, и, одновременно, он испытывал облегчение и уверенность, что иначе быть не могло.
- Но это не изменит моего отношения к ней, – закончил Атос.
- Как и ее – к Вам, – почти машинально продолжил Рауль.
- Рауль, она не легкомысленная женщина, как может Вам представляться. Вы не знаете всего... – Атос умолк, не желая предавать гласности подробности отношений с Аньес.
- Я знаю, давно все знаю. Отчаяние заставило ее открыться мне, когда Вам пришла в голову мысль о нашем браке. Она призналась мне еще в Ванне. Рассказала о чувствах, которые испытывает к Вам.
Атос несколько мгновений молчал.
– А я был уверен, что она говорила о любви к Вам… И ни Вы, ни она ничего мне не сказали, не остановили. Но, почему? Почему вы молчали? Я же мог действительно вас поженить!
- Почему? – Рауль усмехнулся.
В его взгляде – глубоком и проникновенном – Атос прочел ответ на свой вопрос: «Потому что мы оба любим Вас».
- Вы не хотели рушить моих надежд… – прошептал Атос. – Мальчик мой, прости меня.
Он обнял виконта и поцеловал в лоб. Рауль грустно улыбнулся:
- Будто мне снова пятнадцать лет. Я бы хотел, чтоб так было.
- Рауль, Ваши дети дадут Вам эту возможность – поверьте мне. Что до меня – я всегда остаюсь с Вами, этого не изменит никто и ничто.
Рауль прижал руку отца к своей щеке.
- Вы сказали виконтессе о двойне?
Атос покачал головой:
- Нет.
- Я скажу сам. Ей будет легче узнать от меня. В конце концов, это касается нас двоих.
Атос был очень расстроен случившимся, хотя приложил все силы, чтоб Рауль не заметил, как тяжело далось это внешнее спокойствие. Он был готов к любым ультиматумам и к самому трудному разговору, понимая, каким потрясением было для сына узнать, что в жизни отца есть еще один человек – бесконечно дорогой и любимый. Залогом того, что это именно так, была прежняя жизнь Атоса. Рауль знал, что привязанности отца никогда не бывают легкомысленными. Отказ Аньес стать графиней де Ла Фер несколько улучшал положение – Рауль должен был это оценить, как и то, что, благодаря этому, их семья могла вести прежнюю жизнь, почти ничего не меняя.
А виконту и без того хватало испытаний. Спустя пару месяцев мнение мадам Дювинь уже уверенно разделял доктор и все «эти женщины» – у виконтессы будет двойня и почти наверняка мальчики. Хлопот было немало. Раулю пришлось на время оставить свои военные приготовления и целиком сосредоточиться на семье. Он воспринимал это больше как серьезный и ответственный труд, чем как семейные радости, в которые, похоже, не очень верил.
Младший уже подрос, и Атос с интересом за ним наблюдал. С не меньшим интересом он смотрел на сына, надеясь, что малыш вызовет у Рауля если не любовь, то хотя бы привязанность, но пока эти надежды были тщетны. На Огюста Рауль взирал скорее с недоумением, озадаченный стремительными переменами в младенце, который вчера еще не мог сидеть, а сегодня за ним едва поспевали три няньки.
Элизабет обожала своего первенца, и если кто-то говорил, что малыш – вылитый отец, она просто сияла. При каждом удобном случае она выспрашивала у Атоса подробности о детстве Рауля, и радовалась, если оказывалось, что во многом мальчик напоминает отца.
Но были и отличия, видные даже в таком возрасте. Малыш отлично знал, что он в доме одна из главных персон. Он любил, чтоб его слушались, и быстро выходил из себя, если приходилось ждать. Если же он был доволен, то показывал свою благосклонность разными забавными способами, например, мог великодушно предложить лакомство понравившемуся облаку, или одобрительно похлопать няньку по щеке. Он был очень жадным до новых впечатлений, и если капризничал, то это означало одно – ему скучно. Атос не раз думал о том, что привязать до семи лет к юбкам такого любознательного и полного энергии мальчугана будет невозможно. Если они не займутся им раньше, он сам найдет себе занятие, и это уж точно не будет собирание букетов на лужайках.
Когда же Атос вспоминал, что мальчишек скоро станет трое, он только качал головой. Аньес смеялась, видя его задумчивость:
- Неужели Вы скучали в полку? Мне казалось, чем больше компания, тем мужчинам веселее.
- Надеюсь, они будут выбирать развлечения поспокойней, чем мы когда-то.
- Разве Вы не скучаете по друзьям?
- Если честно – очень.
- Д’Артаньян так и не приехал, к сожалению. И не написал.
- Увы, приходится мириться с его службой. А писать он не любит, это я знаю.
- А герцог Роанок? Я была бы рада его увидеть.
Атос улыбнулся:
- Он прислал письмо, поздравлял Рауля и его жену с рождением сына. Восхищался, что я стал дедом. Мне кажется, из нас всех он единственный предназначен для семейной жизни. Я так легко могу представить его и отцом и дедом. Не зря Рауль сразу же почувствовал к нему расположение и искренне его полюбил.
- Жаль, что его брак оказался бездетным.
- Да… – задумчиво протянул Атос.
Он не все рассказал Аньес, оберегая личную жизнь Портоса, но сам уже не был уверен в своем «да».
Портос прекрасно обжился в Англии. Он устроил свой быт и удовольствия с теми же обстоятельностью и вкусом, какими поразил когда-то д’Артаньяна, обнаружившего в имении друга настоящий рай земной. Теперь у Портоса было еще больше средств, и совсем не было огорчений, потому что ему мало кому приходилось уступать дорогу. В гости герцога Роанок звали наперебой, а за право быть приглашенными к нему чуть не дрались. Портос был щедр, и уже одного этого было достаточно для успеха. Еще он был добродушен и весел, пользовался покровительством милорда Бекингема (которого забавлял этот французский протеже), и даже бывал в королевском дворце. Правда, тамошняя кухня огорчила Портоса, он находил, что обед у Луи XIV доставил ему больше удовольствия.
Чтоб не испытывать неудобств в общении, Портос нанял учителя английского. Если бы господин де Мольер, чье имя никак не мог запомнить Портос, присутствовал на этих уроках, то прекрасная пьеса «Мещанин во дворянстве» могла бы стать еще прекраснее, обогатившись новыми сценами. Но Портос не доставил такого удовольствия театральной публике. Ему быстро надоело учиться, как в школе. Он нашел, что проще и удобнее везде водить учителя с собой, чтобы он обучал, так сказать, непосредственно в деле.
Особенно это было кстати, когда внимания герцога Роанок начинала добиваться очередная красотка. При свидетелях приходится быть сдержанной, так что Портос не опасался, что его позже обвинят в домогательствах и потащат под венец. Поухаживать за приятной дамой Портос был не прочь, но против женитьбы возражал: ему казалось, что дамы охотятся за его деньгами. Он имел в таких делах кое-какой опыт и не желал стать посмешищем, и когда доходило до решительного объяснения, заявлял, что жениться не будет. Как правило, это мгновенно охлаждало пыл претендентки. Но Портос не унывал – красоток при английском дворе хватало.
Помимо молодых и пылких, внимания Портоса жаждала дама, в лучшем случае, одних с ним лет. О худшем Портос предпочитал не думать. Дама была неприлично богата, и вся ситуация напоминала Портосу отношения с госпожой Кокнар, иначе – молодость, а потому он испытывал к даме некоторую слабость. Но вступать в супружеские отношения, само собой, не собирался, ссылаясь на Платона, о котором ему, очень кстати, недавно рассказали.
Дама очень страдала из-за ветрености Портоса, но не переставала надеяться.
Как только очередной роман великолепного герцога оканчивался ничем, влюбленная женщина, воспрянув, начинала с удвоенным усердием атаковать Портоса. Но ее настойчивость неизменно отступала перед простым вопросом: «Зачем?».
В самом деле, зачем Портосу вступать в брак? Это положение не несло в себе новизны – Портос был женат и раньше.
В богатстве жены он тоже не нуждался, а похвастать молодостью и красотой дама не могла. Она также не обладала умом и талантами женщин вроде маркизы де Рамбуйе, чье общество ценно для мужчин само по себе.
Дама, правда, была из очень влиятельной семьи, но Портос не интересовался политикой.
Ему могли бы организовать титул, но, благодаря милорду Бекингему, Портос уже стал герцогом, а превзойти возможности сиятельного фаворита было немыслимо.
Словом, если даму ситуация заставляла страдать, то Портоса все устраивало, за исключением некоторых (очень слабых, надо признать), уколов совести – все же дама была влюблена, а смеяться над искренними чувствами – грех.
В письме Портос довольно комично жаловался на эти обстоятельства, вызвав у Атоса не одну улыбку.
Еще Портос очень трогательно просил заранее сообщить ему, когда будут крестить маленького Рауля-Огюста, потому как он хочет сделать подарок, но боится, что его не успеют передать в срок.
Рассказывая об этом Аньес, Атос вздохнул:
- Право, мне неловко писать ему, что Рауль снова станет отцом, да еще двойни. Будто мы напрашиваемся на подарки. Но я знаю, какое удовольствие Портосу доставляет возможность радовать тех, кого он любит.
- А мне любопытно, что он приготовил! – мечтательно сказала Аньес. – Можно ждать чего угодно.
- Надеюсь, это не будет еще одно имение – этого я уже не приму, – хмыкнул Атос.
Он, в самом деле, опасался щедрости Портоса, но действительность заставила Атоса мысленно снять шляпу и признать, что он недооценил друга.
Мальчика собирались крестить следующей осенью, так что времени предупредить Портоса было достаточно, хотя Атоса и соблазняла мысль намеренно опоздать с письмом. Однако он понимал, что Портос в любом случае исполнит свое намерение, но будет огорчен задержкой.
К моменту крестин Элизабет уже оправилась от родов. Ее тайные надежды не сбылись и, как и предупреждала повитуха, родились мальчики. Пока не определились с именами, малышей называли просто «двойняшки», а Атос шутливо именовал их «Диоскурами», что вызывало жалобные взгляды Элизабет – она боялась, что имена приживутся, и детей впрямь нарекут Кастором и Полидевком.
«В этом случае им не грозит затеряться между бесконечных «Луи» и «Франсуа», – смеясь, заметил по этому поводу нуайонский епископ. Он крестил старшего, и не без оснований полагал, что через год-полтора младшие тоже будут отданы в его руки. Но в этот день их, единственных из семьи, оставили в Пьерфоне, и в центре внимания был лишь один «герой».
Можно было удивляться с каким спокойствием маленький Рауль-Огюст воспринимал всю церемонию. Было видно, что ему все очень нравится – и разукрашенная церковь, и красивые, веселые люди вокруг, и даже напевное чтение епископа. Когда все закончилось, и малыш важно вышагивал к ожидавшей карете, он повернул голову к Раулю, счастливо улыбнулся и развел ручонки в стороны, словно спрашивал: «Правда, я красивый? Папа, я тебе нравлюсь? Ты мной доволен?». Рауль усмехнулся и взял сына за руку:
- Идемте, шевалье, я посажу Вас в карету. Поручаю Вам сопровождать Вашу матушку. Ведите себя хорошо, и когда мы с графом де Ла Фер вернемся, Вы получите подарок. Его для Вас прислал герцог Роанок.
После обеда в епископском дворце Атос и Рауль без задержек отправились домой – в Пьерфон. Подарок Портоса привезли два дня назад, но сразу вскрывать довольно большой, почти квадратный ящик, не стали, решив, что сюрприз должен быть сюрпризом.
Что там внутри, гадали все, даже Атос, сохранявший видимость невозмутимости.
Первым из ящика извлекли письмо. Написанное искусным каллиграфом, на изумительной бумаге, обвязанное золотыми лентами, оно само по себе походило на подарок. Это были поздравления – официальные по форме, и самые искренние по сути. В конце послания Портос выражал надежду, что он не ошибся с выбором, и память его не подвела.
Ящик был плотно набит соломой, в которой прятались бутылки с редкими винами, коробка с какими-то заморскими сладостями и еще один ящик – длинный, узкий, обтянутый тисненой кожей. В нем была шпага с великолепным эфесом, сиявшим драгоценными камнями, и украшенная фамильным гербом Ла Феров. Шпага намеренно была стилизована под старинные образцы, и очень удачно.
- Портос… – Атос провел рукой по клинку. – Портос, друг мой…
- Она похожа на нашу фамильную шпагу! – удивленно воскликнул Рауль.
Атос растроганно улыбнулся:
- Милый Портос! Он великодушнее меня.
- Какая красивая! – воскликнула Элизабет. – Это для Огюста, – она осторожно взяла шпагу и дала мальчику. Малыш тут же вцепился двумя руками в завитки гарды и с довольным видом поволок шпагу к креслу, где мог устроиться и без помех рассмотреть восхитительно блестевшую «игрушку».
- Вино – Вам, – Элизабет улыбнулась Атосу, – как старшему.
- Конфеты, очевидно, дамам, – поклонился ей Атос.
- Остается солома, – с серьезным видом сказал Рауль.
Он остался серьезен, даже когда Элизабет рассмеялась, но у Атоса потеплело на сердце: «Неужели он оттаивает?».




Художник – Стелла Мосонжник. Иллюстрация размещена с ее разрешения.