Глава 57

Герцогиня де Лавальер возвращалась в Компьень.
Было жарко и душно, в карете все молчали. Чиновник был мрачен, как его одеяние. «Дуется на меня, – подумал д’Артаньян. – Размечтался, как привезет Лавальер королю, и его наградят. Наверное, уже видел себя генеральным прокурором. Идиот».
Гасконец отер лоб и поглядел на Луизу. Она сидела, откинув голову и закрыв глаза. На щеках еще не высохли слезы. С ними смешивались струйки пота, стекавшие с висков. У основания шеи тяжело пульсировал набухший сосуд. 
- Мадам, Вам дурно? Остановиться?
- Нет, – Луиза сглотнула слюну, и повторила более внятно, – нет. Я хочу ехать быстрее.
- Если мы поедем быстрее, будет еще сильнее трясти. Эта карета просто старая развалина.
- Другой не нашлось. Мне сказали невероятное – якобы король запретил мне следовать за двором в Компьень. Я не верю! Мне он ничего не сказал. Я приехала, ехала всю ночь. А меня оставили сидеть в приемной королевы. Я слышала, как она стала плакать и возмущаться, когда ей сказали, что я здесь! Но она не может мне запретить… Король… Он желает, чтоб я следовала за ним!
- Куда же дели Вашу карету?
- Так получилось, что ее забрали. Мадам… Мадам де Монтеспан… Его величество желал, чтоб она была со мной в одной карете.
- А она выехала раньше, чем Вы успели собраться?
- Король всегда так спешит, – пролепетала Лавальер.
Д’Артаньян нахмурился. Карету очередной раз тряхнуло так, что чиновник охнул. Луиза закусила губу и тихо застонала. Капитан высунулся в окно и гаркнул кучеру:
- Стой! Выпряги лошадь, да поживее. Мадам, оставайтесь здесь, я достану хорошую карету. По дороге есть пара богатых поместий, что-то да найдется.
- Они могут не дать, – пробубнил чиновник.
- Тогда я заберу ее именем короля.
Чиновник надулся еще больше, но д’Артаньян уже не обращал на него внимания и повернулся к Луизе:
- Я знаю, куда герцог де Мазарини повезет короля дальше. Мы можем быть там раньше, чем двор. Это все, что я могу для Вас сделать, мадам.
- Благодарю.
- Не за что, – буркнул д’Артаньян.
Нашлась не только карета, но и приличная лошадь для самого д’Артаньяна. Правда, капитану пришлось поручиться своим словом, что все это вернут в целости, а это означало дополнительные хлопоты и бездарную растрату времени, великодушно подаренного герцогом де Мазарини. Благодарность Луизы еще больше усугубляла досаду гасконца. Он не мог поступить иначе, но понимал, что она тешит себя пустыми надеждами. Приедет она раньше или позже, не имело значения. Сейчас Луи интересовали только пушки, а военные не менее ревнивы, чем любовницы, так что у дам не было шансов.
Д’Артаньяну, к тому же, совсем не хотелось ввязываться в выяснение отношений. Для него ситуация и без того была достаточно щекотливой, учитывая где они сейчас находились.
Луи взялся играть роль великого короля и стал заложником этой роли. Он публично простил графа де Ла Фер за дерзость, он отпустил виконта де Бражелон, не наказав за вызов на дуэль, и после всех этих внешне великодушных шагов просто не мог теперь опуститься до мелочной мстительности. Поэтому он предпочитал делать вид, что хозяев Ла Фера для него не существует, их имена не важны, потому что, в конечном счете, все во Франции служат королю. Герцог де Мазарини был тут исключительно кстати, и король все вопросы обсуждал только с ним. Но думать, что король забыл…
Кто угодно, но не Луи!
Равновесие могло нарушиться, если бы он или Рауль стремились к личной встрече, но этого можно было не опасаться. Однако и лишний раз испытывать короля было неразумно. Кто сможет предсказать, не захочет ли король использовать приезд Луизы в Ла Фер как предлог для какой-нибудь выходки? Похоже, на фаворитку Луи уже плевать, но обиды, нанесенные самолюбию, живут дольше увлечений сердца. А у короля слишком хорошая память.
Все эти рассуждения были бы неплохи, если бы перед д’Артаньяном не была сама Луиза. Бросить посреди дороги без помощи и поддержки больную, беременную женщину гасконец не мог. Чертыхаясь про себя, он решил, что поможет ей доехать, а дальше пусть король решает сам. Капитан больше не будет в это вмешиваться.
Они добрались до места заметно опередив королеву и двор. Луиза уже различала впереди палатки лагеря в окрестностях Гиза, а кареты придворных только появились на горизонте. Д’Артаньян счел, что еще пара минут, и будет удобно распрощаться с Луизой – его совесть чиста, он сделал достаточно.
Но тут Луиза увидела короля.
Оглянувшись назад, на дорогу, где экипажи двора терялись в пыли, она чуть не по пояс высунулась из окошка кареты и закричала кучеру:
- Гони вперед! Гони! Быстрее!
Гасконец опешил, а карета помчалась напрямик по полям, туда, где во главе небольшой свиты был король.
Мчавшуюся вскачь карету заметили, женщину, кричавшую кучеру – узнали. Свита немного подалась назад, оставляя своего монарха наедине с фавориткой, но все же недостаточно далеко, желая услышать, что скажет ей король. Д’Артаньян как раз подъехал,  когда Людовик сказал эти четыре слова:
- Это Вы? Прежде королевы?
Конь под ним гарцевал, но сам Луи был неподвижен, как статуя. И выражение лица у него было такое же. Больше он не сказал ничего. Свита поспешила удалиться вслед за королем, но капитана остановил жалобный стон:
- Господин д’Артаньян, я прошу Вас…
- Я помогу Вам, – мрачно буркнул гасконец. – И черт побери мою порядочность.
Королеве, конечно, не преминули рассказать о случившемся, и на следующий день, придя к мессе, она громко, на всю церковь потребовала закрыть проход к местам, предназначенным для важных особ. Луиза де Лавальер слушала мессу в общей толпе – стоя.
Но Марию-Терезию ждал ответный удар – выйдя из церкви, герцогиня де Лавальер, как ни в чем не бывало, уселась в королевскую карету, воспользовавшись привилегией когда-то дарованной Людовиком. Королева гневно молчала всю дорогу, но выставить Луизу вон не решилась. Она отыгралась вечером, за трапезой, отдав распоряжение метрдотелю ничего не подавать герцогине де Лавальер. Метрдотель не посмел послушаться, но желание королевы слышали все.
Теперь поведение Луизы де Лавальер было постоянной темой для обсуждения. Ее обвиняли в бесчувственном высокомерии и каком-то болезненном тщеславии, с каким она пыталась отстоять свое место. Так, мадам де Монтеспан позволила себе во всеуслышание объявить:
 - Господь храни меня от того, чтобы стать королевской любовницей! А если бы и так – я бы умерла от стыда перед королевой.
Мария-Терезия залилась слезами. Правда, признательности или отчаяния – было трудно сказать.
Единственным, кого, казалось, не интересовало происходящее, был король. Он был весел. Он улыбался.
Как-то за обедом королева пожаловалась, что почти каждый вечер подолгу ждет короля.
- Иной раз до четырех утра, когда уже начинает светать. Я не знаю, что Вас так увлекает?
- Я читаю донесения, мадам, и отвечаю на них.
- Но Вы определенно не можете делать это в другое время?
Король поспешно отвернулся, скрывая улыбку. Придворные дружно потупились, уставившись в свои тарелки. Королева жалобно вздохнула.
- Да, а где герцогиня де Вожур? – желая сменить опасную тему, неожиданно спросил король.
Королева издала еще один жалобный вздох и прижала руки к груди.
- Почему я ее не вижу за столом?
- Мадемуазель де Лавальер… – начала было королева, но Людовик, словно не слыша, встал и сказал:
- Я требую, чтобы она, как и прочие, – он обвел взглядом присутствующих, – проявляла подобающее уважение к своему титулу и статусу, дарованным ей королевской властью. Она должна присутствовать здесь, за королевским столом. Всегда.
Придворные поклонились, дамы одна за другой попадали в реверансах.
- Мне нужно работать, – Людовик снова улыбнулся и, простившись с королевой, ушел.
За его спиной едва слышно прошелестел шепот – кроме Луизы де Лавальер, за столом отсутствовала Атенаис де Монтеспан. Вот уже который день она не выходила из своей комнаты, ссылаясь на нездоровье. Но на это король почему-то не жаловался.
Апартаменты короля соседствовали с комнатами герцогини де Монтозье, которая делила их с маркизой де Монтеспан. На лестнице, разделявшей покои, согласно правилам охраны, должен был стоять часовой, однако, до сих пор его место пустовало. Д’Артаньян исправил это упущение, и король, возвращаясь к себе, увидел на посту дежурного мушкетера.
- Господин капитан…
- Ваше величество?
- Я вижу, Вы взялись навести порядок?
- Охрана Вашего величества…
- Да, я ценю Ваши старания. Мне приятно видеть, что Вы помните о том, что служите мне, а то, право, я стал думать, что Вы забыли об этом, оставив меня ради дам.
Д’Артаньяну совершенно не понравилась королевская улыбка. 
Людовик помолчал, и добавил тоном, который не понравился капитану еще больше:
- Вы проявили много участия к герцогине де Лавальер. Привезли ее.
«Черт побери, – подумал гасконец, – я достаточно сделал для нее, пора позаботиться о себе».
- Ваше величество…
- Да?
- Правду сказать, я ничего другого не желаю, как служить Вам. И если Вам будет угодно дать мне поручение согласно моим прямым обязанностям, это избавит меня от необходимости тратить время на любезности.
- Но Вы тратили его?
- Ваше величество, я, все же, воспитанный человек, даже когда мне это не по душе.
Людовик усмехнулся.
- Хорошо. Вы правы – довольно моим солдатам бездельничать. Мы готовим наступление, уже скоро. В направлении Турнэ. Завтра Вы получите распоряжения. Отправитесь немедленно. И… господин капитан, этот пост… Знаете, госпожа де Монтозье спит очень чутко, она жаловалась, что все эти смены караула будят ее. Окажите еще одну любезность дамам, прежде чем снова послужите своему королю – уберите часового.
Д’Артаньян поклонился:
- Она может спать спокойно.
- Уверен, она будет очень благодарна, – весело ответил король.
Гасконец был рад уехать, хотя у него осталось смутное чувство, что король неспроста хотел этого. И причина тут была не только та, что была высказана вслух. 
Д’Артаньян устал прятать тревогу и ждать, когда же король, наконец, уберется подальше от Ла Фера, оставив «на хозяйстве» Мазарини. С герцогом у капитана было полное взаимопонимание. Мазарини и впредь обещал гасконцу всяческое содействие, и всегда оправдывал перед королем необходимость разъездов. Впрочем, необходимость действительно была – с активизацией боевых действий арсенал Ла Фера стал выполнять свое предназначение.
Луи не возражал, чтобы капитан его мушкетеров время от времени совершал разнообразные инспекции, хотя можно было задаться вопросом, а его ли это дело?
Возможно, король предпочитал полагаться на людей, чьим профессиональным знаниям доверял. Возможно, (в том, что касалось Ла Фера) помня о виконте де Бражелон и его отце, он желал иметь своеобразного заложника в лице гасконца, на случай враждебных шагов со стороны Атоса или Рауля. Возможно, проверял лояльность своего капитана. Возможно, показывал свою власть пользоваться результатами и пренебрегать теми, кто их обеспечил.
Д’Артаньян склонялся к тому, что король руководствуется всеми причинами сразу, в том числе и такими, о которых гасконец не знает.
И в этом он был прав, одна из причин точно была ему неизвестна, и чутье не подвело гасконца – Луи неспроста хотел его отъезда.
Вечером того дня, когда капитан мушкетеров отправился на север, герцог де Мазарини выехал на запад. Но, в отличие от д’Артаньяна, Мазарини постарался скрыть свой отъезд.
Когда начало темнеть, он добрался до, видимо, хорошо ему знакомой дорожной развилки надежно спрятанной в лесу. Ориентиром могли послужить остатки каких-то строений, не исключено, еще римских времен. Мазарини спешился и неуверенно направился к груде камней, когда-то бывших стеной.
- Тут есть кто?
За камнями мелькнула темная фигура:
- Я здесь, герцог. Я жду Вас.
Мазарини облегченно вздохнул, привязал коня и скрылся за остатками стены.
- Я опасался, что придется Вас дожидаться. А ведь мне нужно вернуться до света.
- Ваш слуга привез записку еще днем, у меня было достаточно времени. Сложность была лишь в том, чтобы сохранить все в тайне.
- И Вам удалось?
- Полагаю, что так. Даже Гримо думает, что я спокойно сплю в своей постели. Итак?
- Итак?
- Признаюсь, Ваше послание совершенно озадачило меня.
- Я понимаю. Мы не настолько коротки в отношениях. И я, надо сказать, боялся, что Вы не приедете.
- У меня была мысль прежде выяснить, что это все значит.
- Но Вы приехали?
- Я подумал, что самый короткий и простой путь для этого – прийти на встречу. Дорога заняла у меня чуть больше часа, не о чем говорить.
- Я благодарен Вам, что Вы не сочли меня сумасшедшим нахалом.
- Я знал Вашего отца, и помню Вас юношей. Вы и тогда не походили на сумасшедшего нахала.
Мазарини усмехнулся.
- Благодарю, граф. Надеюсь, Вы также не сочтете меня таковым, когда услышите то, что я хотел Вам сообщить. И это уже не смешно.
- Слушаю, герцог.
- Право, даже не знаю, с чего начать. Хорошо, что уже темно, я бы не хотел, чтоб Вы видели выражение моего лица. Я в серьезном затруднении. Я служу королю, и я отдам за него жизнь. Однако то, что я собираюсь сделать, в определенных обстоятельствах может быть истолковано как предательство. Однако и промолчать я не могу.
- Говорите, герцог, говорите.
- Я не охотник до сплетен, господин граф, и я не знаю подробностей личной жизни виконта де Бражелон. И не стремлюсь узнать. Однако мне известно, что Вы, господин граф, дважды просили у короля позволения на брак виконта с мадемуазель де Лавальер и получили отказ.
- Кто Вам сказал?
- Сам король.
- Зачем?
- Он… теперь он намерен удовлетворить Вашу просьбу.
Мазарини ждал ответа, но его не последовало, и он повторил:
- Он согласен на брак виконта де Бражелон и мадемуазель де Лавальер, герцогини де Вожур.
- Он желает попрать не только человеческие, но и церковные законы? Мой сын женат. Законным браком.
- Граф, король не знал этого.
- Да, понимаю. Он хотел бы забыть имя моего сына и уж, конечно, не желал ничего о нем знать. А теперь, когда эта женщина ему надоела, когда она стала стеснять его, он вспомнил! О, злое сердце! Благодарение Богу, мой сын женат, иначе…
- Да, если бы он был свободен, вы попали бы в крайне затруднительное положение. Однако, это еще не все.
- Что еще может быть?
- Господин граф, король просил у меня таких подробностей, которых я не мог ему сообщить. Я понимаю, отчего он избрал именно меня для этого разговора, но, право, он переоценил мою осведомленность.
- Каких же подробностей о моем сыне он хочет?
- Он желал знать, нет ли между Вашим сыном и его женой каких-либо иных родственных уз, кроме брачных.
- Что Вы хотите сказать?
- Граф, простите меня, я верный слуга короля, и сейчас я попал в невероятно сложное положение. Король не просил меня делать ничего бесчестного. Хотя его расспросы меня смутили.
- Как же он изложил Вам положение дел?
- Простите меня, если я буду бестактен. Как я уже сказал, я совершенно ничего не знаю о личной жизни виконта, тем более о том, что было много лет назад. Король сообщил мне, что некогда виконт желал вступить в брак с мадемуазель де Лавальер. Она тогда была совсем юна, он тоже достаточно молод. Этому браку противились ее родные и Вы, господин граф. Король сказал, что Вы дважды просили позволения, но оба раза не скрывали, что были бы рады услышать отказ, потому что считали этот брак ошибкой. Мадемуазель не имела ни средств, ни положения, ни перспектив, и была не пара виконту. Теперь этих препятствий нет. Королю стало известно, что герцогиня де Вожур все еще сохранила воспоминания о виконте, как и он о ней. Не так давно они виделись в Ла Фере, куда герцогиня приехала, нарушив запрет короля – ей было велено оставаться в Версале. Король счел, что чувства, пережившие столь долгую разлуку, заслуживают того, чтобы увенчать их браком.
- Откуда он знает, что они виделись?
- Он упоминал какого-го чиновника, кажется, из Компьени. К тому же местные жители, одолжившие герцогине карету, уж всяко знали куда и откуда она ехала. Они были горды оказанной им честью, и, когда приехали забирать карету, направо и налево хвастались своей услугой. Король уверен, что встреча мадемуазель и виконта была не случайной. Он согласен уступить. Вы понимаете, граф, почему я не стал затевать переписку на столь щекотливую тему? Это и долго и ненадежно. Просить Вас прибыть ко двору, равно как самому отправиться к вам – открыть тайну всем, а ведь король говорил со мной в личной беседе, без свидетелей. Посему я рассудил, что, раз уж я решился говорить с Вами, то это так же должно остаться для всех тайной и не иметь свидетелей. Я знал, что Вы сейчас в Ла Фере и счел, что час езды не затруднит Вас. Будь Вы в Пьерфоне, мне было бы сложнее.
- Нет, я пока переехал в Ла Фер. Здесь капитану проще со мной повидаться, если выпадет случай. А он, почему Вы не сказали ему? Возможно, Вам не пришлось бы совершать эту ночную прогулку?
- Его нет, король услал его с поручением сегодня утром.
- Ах вот как! Услал!
- Нет, граф, нет, уверяю Вас, этому сугубо военные причины.
- Хотелось бы верить. Но, герцог, позвольте вернуться к нашему разговору. Когда король изложил Вам свои соображения, он что, спрашивал Вашего мнения?
- Да. Рассказав мне все, он заключил, что питает к герцогине де Лавальер глубочайшее уважение, и, если желания ее и виконта совпадают, о чем свидетельствует их взаимное влечение, он готов забыть прошлое. Теперь молодые люди не будут нуждаться ни в чьем разрешении, поскольку согласие на их брак дает сам король. Вот тут он и спросил, что я, как человек, неплохо знающий виконта, об этом думаю.
- И Вы…
- Я ответил, что мне ничего не известно ни о желаниях, ни о свиданиях виконта и герцогини, но я совершенно определенно знаю, что виконт женат и уже не первый год.
- Король был рассержен?
- Отчасти да. Он довольно резко спросил, отчего виконт не испрашивал дозволения жениться. Я ответил, что он не служит, и вообще-то не обязан отчетом. Тогда Его величество стал расспрашивать про его жену: кто такая, отчего не представлена ко двору. Я ответил, что знал, а знал я немного. Она англичанка. Собственно, это все. Король был удивлен. Я припомнил, что вроде бы упоминалось о ваших родственниках в Англии. Простите граф, если я сказал лишнее.
- Король этим удовлетворился?
- Как сказать. Он заинтересовался. Стал спрашивать о родственных связях виконта с женой. Тут я вовсе ничего не понимаю. Какие связи? К чему?
- Зато я, кажется, понимаю.
- Объясните.
- Мне бы не хотелось. Не хотелось думать, что подобные недостойные мысли приходили ему в голову.
- Королю? Граф, Вы знаете больше моего, поэтому видите по-своему. Я же пока ничего недостойного не обнаружил. Конечно, герцогиня, кхм… Но если бы виконт, предположим, не был женат, и если бы он готов был забыть и простить, то, право слово, будь я на Вашем месте, я бы не стал бы препятствовать. Если они обнаружили, что прошлое было ошибкой, а они предназначены друг другу и в своем союзе видят счастье – совет им да любовь! Я сам по этой части не безгрешен, но я научился прощать и просить прощения.
- Герцог, Вы не знаете всего, и я не буду посвящать Вас в подробности. Поверьте, тут нет ни взаимных чувств, ни сожалений об ошибках, ни стремления начать все сначала. Кроме того, виконт женат!
- Да, да, я увлекся. Это все меняет. Но к чему тогда эти расспросы про его жену?
- Герцог, брак можно расторгнуть, если супруги состоят…
- Боже милостивый! Если супруги состоят в недозволенном родстве!
- Именно.
- Но у виконта дети!
- Не беспокойтесь, леди Рич никоим образом не связана с нами родством, кроме того, какое возникло в результате ее брака с виконтом. Мы думали о союзе с одной нашей родственницей, но в итоге остановились на леди Рич.
- Граф, не думаете же Вы, что король был готов пойти на такую низость?
- Я уже сказал, что мне бы не хотелось так думать. Но он расспрашивал Вас!
- А если… Прости меня Господи, этого желает герцогиня де Вожур? А он лишь стремится исполнить ее желание? После того как… черт побери, она достаточно исполняла его желания, он может считать себя обязанным устроить ее по ее вкусу. И если ей по вкусу Ваш сын… Граф! Вы уверены, что он больше не питает к ней чувств?
- Я уверен, что он ни за что не оставит жену и детей.
- Кхм, тут необходимо что-то предпринять. Простите меня, господин граф, я не хочу верить, что король действует из низких побуждений. Я полагаю, он искренне считает, что может устроить счастье двух людей и, отчасти, искупить свои отношения с мадемуазель де Лавальер. Его нельзя мерить обычной меркой, он – король, и не может жениться по своему желанию. Будь иначе, она носила бы его имя, я уверен. Но он молод и он мужчина… Черт бы побрал его положение!
- Я не считаю это оправданием.
- Граф, я хочу думать, что человек, которому я служу – честен. Хотя и не без слабостей.
- Ваше право. Это не уменьшает моей благодарности Вам. Что же Вы намерены делать?
- При первой же возможности я твердо заявлю ему, что нет ни малейших шансов на расторжение брака виконта. Кроме того, скажу, что мне совершенно точно известно, что виконт предан своей семье и не мыслит себе иной спутницы жизни, кроме той, что уже носит его имя и является матерью его детей. Что касается свиданий с герцогиней, я могу утверждать, что их не было?
- Со всей определенностью. Это короля она искала в Ла Фере, а не виконта. И это вслед королю она спешила.
- Но они виделись? Поймите, граф, если, не приведи Господь, этому были свидетели, Вы поставите меня в ложное положение.
- Он видел ее. Видел, когда она садилась в карету.
- А она?
- Она? Нет, она плакала о короле.
- Что ж, господин граф, могу Вам обещать, что сделаю все, что смогу. Дело обстоит совсем не так, как я поначалу думал. Я не хочу быть участником сомнительных сделок. Можете на меня положиться. Если против Вашего сына все же будут предприняты какие-либо шаги, будьте уверены – я не имею к этому отношения.
- Благодарю Вас, герцог. Я буду готов ко всему.