17. Кровь мучеников, 1556 1558

I

Кранмер был арестован еще в 1553 году. В принципе, он мог бежать и уехать на континент, но посчитал, что его сан все же послужит ему защитой. Особых иллюзий по поводу установившегося нового режима он, видимо, не питал и своих сподвижников рангом пониже всячески убеждал уехать. Он пережил и восстание сэра Томаса Уайетта, и казнь леди Джейн Грей – и его действительно не тронули.

Но в конце 1554 и в начале 1555 года Парламент принял подряд несколько постановлений о «…восстановлении связи Англии с Римом…» и в силу этого вернул законы против ереси, которые существовали еще во времена Ричарда Третьего.

Первые костры запылали уже в феврале 1555 года, но поначалу Рим не принимал особого участия в деле «…очищения Англии от ереси…». К тому же негативная реакция дона Филиппа и его испанского окружения на излишнее рвение «очистителей» сыграла свою роль – несколько месяцев кампания преследования еретиков проводилась в жизнь не столь интенсивно.

Ситуация изменилась после того, как на папский престол вступил кардинал Джанпьетро Караффа, ставший после интронизации папой Павлом IV.

Этот человек не знал ни сомнений, ни колебаний. Он был в свое время великим инквизитором Неаполя, так что опыт у него был. Он считал необходимым добиваться покаяния и признания грешником и отступником своей вины – в этом духе стали проводить и расследования.

Томаса Кранмера после ареста и суда, признавшего его виновным в государственной измене, держали в Тауэре вместе с епископами Ридли и Латимером.

Но потом дело переквалифицировали – теперь всех троих обвиняли в ереси.

Их перевели в тюрьму в башне Бокардо в Оксфорде. Его продержали там 17 месяцев, вплоть до сентября 1555 года. Суд проходил в Оксфорде, но под юрисдикцией Папы Римского – правило верховенства короля над Церковью Англии было отменено.

Кранмеру в вину вменялась его деятельность в течение добрых 20 лет – и он признал все обвинения и покаялся во всем содеянном, хотя отрицал «…измену, неповиновение и ересь…».

Ридли и Латимера судили примерно в те же сроки – они не признали себя виновными и ни в чем не каялись. Их приговорили к сожжению за ересь.

Они не дрогнули даже перед таким приговором.

Епископов сожгли на площади в Оксфорде 16 октября 1555 года.

Согласно легенде, Латимер сказал Ридли уже на пути на костер:

«…Будьте спокойны и мужественны. Сегодня мы, с Божьей помощью, зажжем в Англии такую свечу, которая никогда не погаснет…»

Следствие позаботилось о том, чтобы Томас Кранмер не упустил ни одной детали казни своих друзей – ему показали всю процедуру с верхней площадки башни, в которой размещалась его тюремная камера.

4 декабря Рим лишил Томаса Кранмера сана и передал его в руки светских властей как осужденного еретика.

Однако все было не так просто – в его отношении имелись далекоидущие планы.

Уже через неделю после передачи его под юрисдикцию английского суда, 11 декабря, Томаса Кранмера поселили в доме декана церкви Христа-Спасителя – что, конечно, было куда получше его холодной тюремной камеры. Теперь он пребывал в компании интеллектуалов и ученых во главе с Хуаном де Вилла Гарсия, новоназначенным профессором теологии в Оксфорде.

C Кранмером обращались не как с заключенным, а как с гостем и коллегой.

Это подействовало – слабый человек, он признал все, что от него требовали. Теперь он признавал все, что отрицал раньше, – и главенство Папы Римского над Церковью, и идею чистилища, над которой раньше смеялся, и даже поклялся в преданности «…Милосердной Матери нашей, Католической Церкви…».

Епископ Лондонский, Эдмунд Боннер, этим не удовлетворился.

Кранмер был приговорен к сожжению на костре, назначенному на 7 марта. Он принес еще одно, уже пятое по счету покаяние, принял причастие и выразил свою радость от воссоединения с Истинной Церковью Христовой, каковой может быть только римская католическая церковь, ведомая путем Христа его Викарием, Папой Римским.

Вообще-то после такого покаяния, которое показывало, что человек полностью сломлен, следовало церковное прощение.

Дальше раскаявшегося еретика могли упрятать далеко от глаз людских в какой-нибудь тесной келье отдаленного монастыря и забыть о нем.

Но вот тут как раз и вмешалась королева Мария. О

на решила, что это будет слишком мягким решением и костер все-таки тут необходим.
В силу какого-то необъяснимого просмотра королева велела не утаить от Кранмера, что судьба его уже решена. Видимо, она полагала, что с него достаточно просто спасти свою душу, покаявшись в грехах.

Мария I решила, что Томас Кранмер, этот архиеретик, должен принести свое покаяние еще раз, и не в суде, а на публике – а уж после этого его можно и сжечь. Ему велели написать заранее все, что он собирается сказать, текст был тщательно проверен и найден удовлетворительным.

Во время мессы в Университетской церкви Оксфорда Томас Кранмер, бывший архиепископ Кентерберийский, поднялся на кафедру и перед лицом всех собравшихся сказал, что повинуется королеве, ибо таков его долг как христианина.

Именно так и начиналась его написанная и заранее представленная комиссии речь – но вот дальше он отклонился от текста.

Он отрекся от всех своих покаянных речей и сказал, что все это была ложь, вызванная тем, что он отчаянно боялся смерти и мук.

Но теперь он их не боится и в пламени костра сам протянет свою правую руку в самый жар, чтобы она, писавшая гнусную ложь, сгорела там дотла. Что до Папы Римского и его авторитета, то на этот счет Томас Кранмер нашел слова, выражавшие его истинные мысли:

«Антихрист, я отрицаю тебя, врага Христа-Спасителя, и отрицаю все твои гнусные лжеучения…»

Удивительное дело – его прервали не сразу, настолько потрясены были слушатели.

Но дальше, конечно, власти решительно вмешались.

Томас Кранмер, нераскаявшийся ересиарх, был публично сожжен на костре.

Он кричал, что видит Господа и стоящего рядом с ним Иисуса Христа, и, согласно легенде, выполнил свое обещание и сунул правую руку, подписавшую ложь из страха перед слугами Антихриста, в самый жар пожиравшего его тело огня.

II

Трудно сказать, что именно произошло с несчастным Томасом Кранмером. Едва ли даже самый неистовый экстаз может подвигнуть сжигаемого заживо человека на какие-то сознательные действия. Два его предшественника на пути мученичества, епископы Ридли и Латимер, встретили смерть по-разному.

Oдному из них посчастливилось задохнуться, но второму не повезло, и он промучился на медленном огне чуть ли не час, потому что дрова в предназначенном ему костре почему-то горели плохо.

Но с точки зрения пропаганды происшедшее с ним стало для правительства королевы Марии настоящей катастрофой.

Все дело борьбы с наследием Реформации оказалось глубоко скомпрометированным – примас Церкви Англии был сожжен за то, что следовал правилам, установленным в качестве закона сначала королем Генрихом VIII, а потом – королем Эдуардом VI.

И сделано это было по решению суда под юрисдикцией Папы Римского, и королева не помиловала осужденного, как ожидалось, а привела приговор в исполнение. Ей сразу припомнили все – и то, что она так и не родила наследника, и то, что ее муж – испанец, и то, что она католичка.

Интересно, что никаких выводов из пропагандистского провала дела с казнью Томаса Кранмера она не сделала.

Казни продолжались, и всего она спалила около 300 человек, включая и женщин, «…упорствующих в своих заблуждениях еретичек…». Много шума наделал случай с еретиком, которого толпа отбила у палачей и выхватила из еще недостаточно разгоревшегося огня живым.

Местный шериф счел за благо не устраивать скандала и сказал собравшемуся народу, что будет лично «…молить королеву о милосердии…», – и на этих условиях ему позволили поместить обожженного еретика под замок.

Королева выслушала доклад – и повелела наказать шерифа за неповиновение, а еретика сжечь вторично, на этот раз привязав его покрепче и окружив место казни более внушительной стражей.

Результаты ее «…твердости и решимости…» нетрудно предсказать – делу контр-Реформации был нанесен удар, по силе мало чем отличающийся от того, что случился после «…публичного покаяния…» Томаса Кранмера.

Может быть, повторения такой ужасной ошибки Марии Тюдор и удалось бы избежать – но обстоятельства сложились так, что ей пришлось полагаться только на собственное суждение.

Ее канцлер, Стивен Гардинер, умер в ноябре 1555 года.

Кардинал Поул был целиком поглощен делами по восстановлению церковных семинарий и школ, разрушенных в годы Реформации, здоровье его становилось все хуже, и помогать королеве в земных делах ему было все труднее и труднее.

А супруг, дон Филипп, покинул Англию еще в октябре 1555 года – «…неотложные дела призывают меня на континент…», как он сказал своей безутешной жене на прощанье.

Они оба знали, что он вряд ли вернется.

Королева Мария весной 1555 года обьявила, что беременна, – и новость вроде бы была подтверждена учеными докторами. В Лондоне даже отслужили традиционный благодарственный «Te Deum» – но беременность оказалась ложной.

К концу июня иссякла последняя надежда на зачатие наследника престола – и дон Филипп заторопился в Нидерланды, к отцу. И в результате стала королева Мария править так, как умела – а она не умела…

Ее хорошие стороны – лояльность к делу, которое она считала справедливым, верность друзьям и близким, стойкость и нежелание отступать даже перед лицом серьезных препятствий – обернулись против нее. Отречение от своих убеждений, ожидавшееся от Томаса Кранмера, могло бы стать триумфом для дела католицизма, но обернулось колоссальным провалом – и случилось это только из-за некомпетентности самой королевы.

Все ее прочие дела шли похожим образом.

Когда королева попыталась получить от Парламента средства на восстановление и содержание разоренных в Реформацию церквей, ей после долгих дебатов выделили 60 тысяч фунтов стерлингов.

После конфискаций и последующих продаж монастырских владений в частные руки оказалось, что в графстве Норфолк, например, 75 % всех земель сосредоточились в руках относительно мелких землевладельцев, так называемых «джентри», больше 11 % – в руках крупных магнатов, пэров Англии, и только около 5 % – в руках Короны.

Эти 60 тысяч фунтов как раз и составляли доход Короны с той церковной земельной собственности, что еще не была продана, – и таким образом Парламент даровал королеве право восстанавливать церкви за ее собственный счет.

Казна была пуста, в стране случились подряд два неурожая.

И как раз в этот момент дону Филиппу понадобилась помощь Англии.

III

В январе 1557 года началась очередная война между Францией и Империей.

Французский король Генрих Второй атаковал испанские владения в Нидерландах. Он воспользовался тем, что в Италии начался вооруженный конфликт между папой и императором и, поскольку войска Карла Пятого оказались заняты именно там, решил отхватить себе кусок территории, примыкающей к его границам.

Дон Филипп не без оснований посчитал, что он как консорт королевы Англии может рассчитывать на английскую помощь. Он пересек Ла-Манш и прибыл в Лондон, где его встретила супруга, полная восторженного энтузиазма.

К сожалению, сама она не могла предоставить ему ни денег, ни войск, ни кораблей – во всех этих вопросах она зависела от решений своего Тайного Совета и в конечном счете – от решений Парламента.

Ни Совет, ни Парламент никакого восторга не выразили – к чему Англии было участие в войне, если ее интересы не были затронуты?

Кардинал Поул и вовсе оказался в неудобном положении – с одной стороны, он был вполне лоялен по отношению к королеве и хотел бы ей помочь, с другой стороны – как он, кардинал, мог встать на сторону испанцев, в данный момент враждующих с папой? Он попытался отстраниться от решения – и в результате страшно рассердил папу Павла IV.

Недолго думая, он издал приказ, отзывающий кардинала в Рим.

Причины не назывались, но предполагалось, что кардинал Поул будет обвинен в потакании ереси в Англии. Дон Филипп был и вовсе отлучен от Церкви. Совершенно неизвестно, чем бы это все закончилось, если бы не удивительная глупость некоего Томаса Стэффорда.

Он был пламенным протестантом, хотя и доводился племянником самому Реджинальду Поулу, главе католической церкви Англии.

При поддержке Франции он в апреле 1557-го высадился в Скарборо, на севере Англии, захватил какой-то полуразрушенный замок, выпустил прокламацию, призывающую к свержению королевы и установлению протектората.

Глупость заключалась в том, что для такой вроде бы значительной цели он мог рассчитывать только на поддержку людей, прибывших с ним, – а было их не более полусотни. Ну, его схватили через четыре дня после высадки, а в конце мая без особого шума казнили – но сама по себе попытка Франции вмешаться в английские дела вызвала крайне негативную реакцию.

В итоге согласие на оказание помощи испанским войскам в Нидерландах было дано, и в июле 1557 года 7 тысяч солдат, нанятых на английские деньги, были высажены на континенте в полной готовности соединиться с 30 тысячами солдат дона Филиппа.

Особой пользы они принести не успели – в сентябре 1557 года французы потерпели ужасное поражение под Сент-Квентином. Война была практически окончена, когда командующий французскими войсками, герцог де Гиз, нанес совершенно неожиданный удар – и не по испанцам, а по их английским союзникам.

В январе 1558 года он захватил Кале, последний оплот англичан на континенте Европы.

Трудно было представить себе более сокрушительный удар по престижу и правительства, и самой королевы Марии. Королева чувствовала, что жить ей осталось уже недолго. По настоятельной просьбе дона Филиппа она встретилась со своей сводной сестрой, Елизаветой – становилось уже понятно, что наследницей будет именно она.

В сентябре 1558 года умер император Карл Пятый. Ему пришлось поделить свои необъятные владения на две части – германские государи отказались рассматривать дона Филиппа как возможного кандидата на престол Империи, на их вгляд, он был слишком испанцем для того, чтобы править в Германии.

Поэтому дом Габсбургов поделился на две ветви – императором Священной Римской империи германской нации стал брат Карла Пятого, Фердинанд.

А к дону Филиппу перешли Испания, Нидерланды, Неаполь – и все необьятные владения Испании в Новом Свете. Англия, где он даже не был коронован и считался не королем, а спутником королевы, отходила для него на второй план. Утром 17 ноября 1558 года королева Мария тихо скончалась.

Вместе с ней умерла английская контр-Реформация.

***