Профсоюз

Мы бежали где-то в середине толпы. Вокруг люди, ужасные, искривленные страхом лица. Паника. Все бегут, расталкивая друг друга. Кто-то падает, их не замечают. Бегут по телам. Я мало замечала что вокруг. Помню, тащила свою дочь перед собой, смотрела на ее испуганные глаза, наполненные слезами всклянь.

Сзади стреляли. Стреляли откуда-то сверху, я не понимала откуда именно. Вроде бы сзади или где-то с боков. Воздух разрезали сигнальные ракеты, оставляя за собой разноцветный шлейф. Повсюду стоял тяжелый туман, красный от сигнальных ракет, едкий от запаха пороха. Уже закладывало от трели автоматов.

Мы всей толпой бежали вперед, в спасительные стены профсоюза. Я не помню, как мы добрались. Дорога туда выпала у меня из головы. Помню, что бежали долго, ни чего не было видно, и уши резало звуками выстрелов и душераздирающими воплями.

Подбежав к профсоюзу, все начали ломиться внутрь. Мы с дочкой были в середине толпы. Тех, кто стоял сзади, кого успели догнать, валяли на землю, били ногами, палками, все, что попадалось под руку. Я помню, как кричала, срывая глотку:

-Быстрее! Быстрей!

Первые ряды ломали входные двери. Долго мучились, я думала, не успеем, но двери свалились, и мы все рванули внутрь. Я держала дочь двумя руками, чтобы людской поток не унес ее от меня на гребне своей волны. Она что-то говорила, даже кричала, но я, ни чего не понимала, не слышала в ужасном грохоте.

Мы побежали по лестнице на второй этаж. Я чувствовала едкий запах бензина смешанного с чем-то, которой щекотал нос, сильный жар. Старалась не смотреть по сторонам. Мы влетели на второй этаж. Побежали по коридору. Мимо нас какой-то человек в спортивном костюме, черной маске, с красной повязкой на руке, тащил за волосы девушку лет восемнадцати, по коридору, в одну из комнат, при этом бил ее палкой, похожей на ножку от табуретки. Он бил ее прямо по голове. Волосы от крови слиплись, и крики ее захлебывались, даже не начавшись. Она барахталась ногами. Пыталась руками карябать его, сделать больно, что бы тот выпустил. Но получала только по голове табуретной ножкой и плакала.

Я потащила дочь выше, на третий этаж. Но на лестнице поняла, что туда нам не попасть. Третий этаж был объят пламенем. Яростные красные языки лизали пол и стены, в надежде слизать всю заразу и чернь, очистить и проглотить. Повсюду стояли крики, треск огня и звуки выстрелов. Мы рванули с дочкой обратно, на второй этаж. Мне приходилось тащить ее за собой, как мешок, что бы уберечь, что было сложно. И тут дочку выдернули из моих рук, а следом схватили и меня. Нас затащили в какую-то комнату, где один человек в маске стаскивал с беременной женщины юбку, при этом постоянно избивая. Женщина не кричала, она издавала хриплый рык, голос уже не мог нормально звучать. Человек стал бить ее ногами, в основном целился в живот, пока девушка не перестала сопротивляться, потом достал откуда-то пластиковую бутылку, полил содержимым на нее, и поджег.

Я видела, как горело ее тело. Молча. Сил кричать уже не осталось. Девушка извивалась, каталась по полу, пыталась выдавить крик, но от боли, от потраченных сил, этот крик вырывался в виде стона и хрипов. Я видела, как загорелась голова, как вспыхнули ее волосы. Как она пыталась сбить руками пламя, но безуспешно. Я чувствовала запах паленой человечины и волос. Этот запах заползал в самые укромные уголки носа, чтобы поселиться там навсегда, и напоминать мне каждый день. Но вот только я уже ни чего не слышала, только набат сердца в ушах и где-то в мозгу.

Меня бросили на пол, двое начали приставать к моей дочери. Я испугалась, хотела что-то крикнуть, но толи смалодушничала, толи не успела, но меня опередил чей-то крики. Не крик, а даже, наверное, вопль подстреленного зверя. Кто-то ужасно и надрывно кричал, казалось, весь город сейчас услышит этот крик, и каждый ужаснется или нет. Но двоих в маске это не отвлекло, они пытались раздеть мою дочь. В дверь заскочил какой-то парень. Он ударил одного из них по голове трубой, а второго, схватив за химки, отбросил от моей дочери. Он буквально кинул ее мне, прокричал что-то, про то что бы мы убирались, я это прочитала по губам. Он попытался защитить нас от нападающих в черных масках, а я лишь смотрела, как его избивают, прижимала дочку поближе к себе, вдвоем плакать с ней было сподручней, спокойней.

Я пришла в себя, когда почувствовала как дочь требушит меня, плачет над ухом. Вскочив, я за шкирку потащила ее к окну. Распахнула настежь и велела дочери прыгать. Она не стала отнекиваться, просто взяла и прыгнула. Я следом за ней.

Приземлилась моя дочь удачно, я а вот нет. Ногу прострелила сильная боль в районе ладышки, пощупав там, я обнаружила боьшую опухоль. Дочь помогла мне подняться, она тащила меня. Было очень сложно идти. Мы брели по траве. А потом мы упали. Я не поняла вначале почему. Я опиралась на дочь, та опрокинулась на землю, на траву, я за ней следом. Приподнявшись на колени, я повернула к себе дочку. На затылке капала кровь, а лоб был выбит выходным отверстием пули. Ее лицо полностью разворотило, и не возможно было понять кто это. Просто человек. Просто ребенок, лежащий на траве. На зеленой траве. Помню траву. Помню ее. Помню эти праздники. Майские праздники. Второе мая.