Невербальное общение

      рассказ

Владимир Иванович Селезнев ехал домой с работы.
В вагоне метро ему, почти сразу, удалось занять освободившееся место и, вскоре, он задремал.
Люди входили и выходили, а он, ссутулившись, спал. В какой-то момент он, вдруг, проснулся – вагон с открытыми дверями стоял на остановке, что за станция было непонятно.
Он рванулся к выходу, чтобы выглянуть на перрон и посмотреть,, но, в этот момент, двери закрылись и прищемили ему голову.
Он, пытаясь вырваться, судорожно дернулся, поезд начал было движение, но почти сразу остановился, двери открылись и Владимир Иванович, шатаясь, вернулся к своему месту.
Через минуту он пришел в себя и сообразил, что на следующей остановке ему нужно выходить. Голова болела, но сон как рукой сняло.
Он вышел из метро и сел на автобус, который шел к его дому. На улице было тепло и солнечно.
“Хорошо еще очки не потерял... - подумал он. -  И очень хорошо, что двери окантованы толстой резиной. Но получил основательно. От такого удара и дураком стать недолго. Надо было хоть ногу подставить”.
Он жил один.
Вошел, поставил сумку у двери, снял пиджак, развязал галстук и посмотрел в зеркало. Явных следов удара не было.
“Завтра выходной, - подумал он, - послезавтра и после-послезавтра. Три дня. Отдохну, наконец, отосплюсь.”
Он прошел на кухню, достал из холодильника бутылку пива, улыбнулся и сел к столу, лицом к окну.
О край стола открыл крышку и, прикрыв глаза, медленно стал пить. Он весь день ждал этого момента, сладко причмокивал и незаметно улыбался.
На кухню пришла кошка Дуся, внимательно посмотрела на него, потом на пустую миску на полу у окна и опять на него.
Он, наблюдая за ней краем глаза, сделал вид, что намек не понял. Отвлекаться и двигаться не хотелось, чтобы не разрушить долгожданный миг блаженства.
“Ушел и даже воды мне не оставил. Сам пьет, жрет, ни в чем себе не отказывает, а мне все в последнюю очередь. - вдруг отчетливо услышал Владимир Иванович. - Лоток грязный, вонючий. Если бы у нас были мыши, я бы не то, что ловить их не стала, еще бы посоветовала пригласить к нам всех их родственников. Завел кошку, скотина, и издевается”.
Владимир Иванович искоса взглянул на кошку. Дуся сидела у стола подчеркнуто равнодушно глядя в сторону. Он допил пиво, вздохнул, потер лоб. “Глюки начались. - подумал он. - Переработал с этим квартальным отчетом. Платят, вроде, нормально, а денег вечно нет. Расплачусь с долгами и выкину к черту эти карточки.”
“Два дня не поливал, скотина. Это в такую-то жару!” - вдруг услышал он.
“Холодный, равнодушный, эгоистичный человек. Вчера курил на кухне и оставил свой окурок в моем горшке. Гадина. И его бывшая такая же тварь – шмотки свои взяла а нас оставила с ним.”
Владимир Иванович взглянул на окно, где на подоконнике, в горшках, стояли герань и кактус и, вдруг, понял, что стал слышать мысли животных и растений. Очевидно, это были последствия удара по голове в метро – что-то переключилось в мозгах и он стал обладателем редчайшего дара.
Он встал, налил в кружку воды из-под крана и хотел полить растения, но замер, услышав вопль:” Опять с хлоркой! Он нас убьет! Подлец, садист.” Дрожащими руками он поставил кружку на стол и налил кошке в плошку воды из чайника. Достал с полки кошачьи консервы, открыл и поставил на пол.
“Чтоб ты жрал всю жизнь эти консервы, болван. - услышал Владимир Иванович. - Хоть бы раз купил курицу, сварил суп. Дождешься от него, как же... Рыжей Ирме, которая живет выше этажом, хозяева каждый день дают то рыбку, то тефтели, а этот лузер кормит меня всякой дрянью и еще ждет, чтобы ему мурчали. Мерзость какая.”
Владимир Иванович, пятясь, вышел с кухни и прошел в гостиную. В голове не укладывалось то, что он услышал. Было очень обидно, но, в то же время, он понимал - все сказанное было правдой.
Он взял сигареты и вышел на балкон.
Увидел белок на дереве, росшем неподалеку. Белки бегали вверх и вниз по стволу, пробегали между деревьями и что-то искали в траве.
Владимир Иванович постарался сосредоточиться и услышать их мысли.  Мысли белок были отрывистые, сумбурные, хаотичные:
“Возле ствола, в траве, лежит хлебная корка, отсюда я ее хорошо вижу. Это моя корка. И шишка моя.” “Я первая нашла это яблоко, никому не дам, даже не думайте”. “Эй, рыжая, это не тебе бросили орех, а мне.” “Ты еще маленький и тебя может поймать собака и разорвать, иди быстрей к маме.” “В мое дупло я не пущу никого.” “А меня?!”. “Тебя... тебя я пущу. Какой у тебя красивый хвост – длинный и пушистый!”. “А дупло у тебя большое?” “Нам с тобой тесно не будет. Есть орехи!”. “Какие у тебя усы! Дай погрызть семечку!” “Смотрите, кошка подбирается!” “Осторожно, кошка!” “Это опять тот серый кот, который недавно убил воробья. Идет и делает вид, что его ничего не интересует. А глаза убийцы.” “Бельчонок, а ну быстро домой!”
“Как же мне все это осто...ло. -  донесся до Владимира Ивановича хриплый голос. - Ради куска хлеба вся эта бесконечная суета... Зачем?! И соскочить нельзя, да и некуда... Но так тоже вечно продолжаться не может. Это тупик. Какие варианты? Всем все пох и никто никому не нужен.”
Владимир Иванович вдруг почувствовал, как у него перехватило дыхание и он, с трудом, выдохнул: это было именно то, что он давно чувствовал и не мог сформулировать.
Или боялся себе это сказать.
“Но, чтобы белка, обычная канадская белка, такое сказала... Ладно мы, эмигранты, нам и там плохо было и здесь несладко. Но она-то здесь родилась, это же все ее родное, а как созвучны оказались наши ощущения...”
Когда эти мысли с быстротой молниии пронеслись в его голове, сверху на его балкон упал окурок, потом кто-то плюнул и ушел, с шумом задвинув  балконную дверь.