Часть 2

        В пьянящем своей весенней свежестью небе он пробыл не более часа. Но этого хватило, чтобы немного взбодриться, расставить по полочкам сваленные в одну кучу, как грязное белье, свои навыки коммуникабельности и обольстительности, вернуть прежнюю самооценку, которая после непредвиденного инцидента приблизилась к тем низам, куда совесть сплавляет отравляющие душу пороки. Но возвращаться он точно не хотел. Эту поляну, раскинувшуюся на окраине леса, можно смело вычеркнуть из списка на несколько месяцев. Этого недостаточно, чтобы его забыли, но вполне приемлемо, чтобы на него не указывали злорадными пальцами. Уж так устроен этот мир, что толпа запоминает попавшего в неловкую ситуацию лучше, чем саму ситуацию.
      Лайт отходчивый по своей природе. Он умеет быстро забыть обиды, закрыть глаза на неурядицы и простить оскорбление даже тому, кто был намерен умышленно задеть за душу и высмеять. Его не интересует долгий и вялотекущий процесс, он делает выводы уже по результату. А времени для того, чтобы исправить результат, было еще полно.
      Солнце едва коснулось горячим боком верхушек стройных дубов, придавая сочной листве постаревший вид. В потоках остывающего воздуха проступали будоражащие запахи соленой воды, мешающиеся с ароматами прибрежной бушующей растительности. Лайт, не долго думая, возбужденно повернул в сторону моря. Надежда, что он увидит полнолуние не один, вновь запылала желанным пламенем телесных игр.
      На берегу моря не было сборищ, подобных тем, что представляли из себя облагороженные поляны. Здесь останавливаются те, кто потерпел неудачу и был вынужден встречать ночь в отягощающем одиночестве. Лайт знал, что здесь собирается, так сказать, "второй" сорт дракониц, не прошедших отбор на полянах. Отчаявшиеся и грустные, они подыскивали себе удобные плоские камни и уютные местечки, чтобы предъявить обвинение нелегкой судьбе и окружению, виноватому в их провале. Некоторые переносили такие холодные ночи легче, так как были окружены верными подругами, чей язык был чем-то вроде заветной и поддерживающей веревочки, отделяющей отчаявшихся представительниц прекрасного пола от бездонной пропасти уныния. Лайт не собирался тратить свое драгоценное время на второсортных подруг, которые не поведутся на его лесть и перейдут в стремительную атаку, вооружившись аргументами об одинаковости таких, как он. Будет очень разумно присмотреть одинокую драконицу, желательно свернувшуюся в клубочек и для гарантированного успеха горько всхлипывающую. С такой справиться совсем нетрудно. Главное, когда она начнет распыляться, что является самой несчастной в этом проклятом мире, – соглашаться с ней и сводить ее пессимистичные суждения на легкую, но крайне необходимую в такие моменты поддержку. Мол, она не одна, и ты ее не бросишь, не дашь ей затопить слезами холодную землю. Разумеется, юмор приветствуется. "В двух случаях из трех, – подумал Лайт, заговорщически улыбаясь и приглядывая на берегу потенциальную жертву, – это работает. Нежданные внимание и забота действуют на обладательницу узкой мордочки, как проливной дождь на увядающую жарким летом траву."
      Он восторженно взмахнул крыльями, словно сшитыми для большого празднества, радуясь вновь вернувшемуся бодрому настроению, и спикировал. Как жаждущий легкой охоты ястреб, он ринулся вниз, демонстрируя свое умение эффектно появляться. Возле искривленного дуба, свернувшись в миниатюрный клубок, лежала представительница противоположного пола, чью невзрачную шкурку, казалось, прикрывал толстый слой пыли, отталкивающий своими блеклыми оттенками. Она никак не отреагировала, когда Лайт приземлился в нескольких ярдах от нее и глубоко вздохнул, разведя свои широкие пятнистые крылья, источающие молодость и жизненную силу. "Что ж, – подумал Лайт, – у меня есть немного времени, чтобы получше рассмотреть обертку этой кислой конфетки." Он смело шагнул вперед, но уже через пару шагов остановился, соблюдая почтительное расстояние. "Подпустит ли она меня ближе – зависит только от меня", – надменно заключил Лайт. Его взгляд, минуя прижатые к груди тоненькие, с длинными пальцами лапы, скользнул к крутым, плотно прижатым друг к другу ягодицам и нестандартно длинному хвосту, увенчанному дюжиной треугольных, напоминающих морские волны, гребней. Оценив по достоинству, словно мясник телячью тушу, половину не менее важного тела, он перевел глаза на узенькие кожистые крылья, где его сразу ужаснула зияющая дырочка на крупной складке (несложно представить, что в распрямленном состоянии она будет еще больше), а затем, обведя жадным взглядом тонкую шейку с грязно-желтыми пятнышками, он остановился на голове, увенчанной парой дугообразных рогов, расположившихся на затылке и наполовину скрывшихся за смешными лисьими ушами. На мордахе Лайта появилась едва заметная удовлетворенная улыбка. Зрение его не подвело.
      В следующую секунду тишину оборвал приятный, бархатистый голосок с твердыми и взрослыми нотками:
      – Который час?
      Лайт непонимающе захлопал глазами, не показав ничего, кроме растерянного удивления. Его ввел в ступор столь нелогичный вопрос и по-прежнему закрытые глаза драконицы, которая совсем не торопилась увидеть того, кто несколько минут фривольно пялился на ее округлости. Пожалуй, ее не волновало то, что она не желала видеть. Этот ничем непримечательный вечер вновь обретал еще один, но теперь более таинственный поворот. Лайт впервые засомневался, что может предугадать конец этой встречи. Несомненно, обобщенных выхода всего два: он уйдет с ней или уйдет без нее. Но волнует ли его в данную минуту конечный результат?
      Лайт, наконец, ответил, стараясь придать голосу услужливость и сердечность:
      – Девятый, должно быть.
      Драконица распахнула глубоко посаженные янтарные глаза с узким черным, как уголь, зрачком и посмотрела куда-то сквозь Лайта, куда-то мимо него, словно она видела перед собой еще один такой же – возможно второй на всем побережье уродливый дуб! – и очень скромно зевнула, показав длинный розовый язычок, напоследок скользнувший по верхней губе, прежде чем исчезнуть. Драконица лениво вытянула лапы и осторожно перевернулась на спину, дабы не прижать крыло с четырьмя короткими пальцами, которых лишь чудом хватало на длинное крыло. Незнакомка глубоко вздохнула, опустив лапы на такую же пятнистую, как и шея, грудь.
      – Что может быть лучше, когда не знаешь, который час? – сказала она, загадочно улыбаясь темнеющему небу.
      Лайту этот вопрос, не требующий ответа, показался увесистым валуном, брошенным на пальцы. Ускользающую нить разговора было необходимо ухватить и разматывать дальше, чтобы не упустить заветную и к тому же весьма симпатичную добычу. Но Лайт так и не нашел чего-либо подходящего. Взвешивая между комплиментами и вежливостью, он склонился ко второму, так как было бы вполне логично принести извинения за нарушенный им сон.
      – Прости, я не должен был тревожить тебя.
      Ответа не последовало. Драконица продолжала сдавленно вдыхать соленый воздух и по-детски восторженно смотреть на небо, словно что-то выискивая на нем, что-то особенное, что-то непонятное и недоступное для понимания Лайтом. Она откинула голову назад, и взору озадаченного Лайта предстала манящая своей хрупкостью и чистотой цветущей молодости шея. Он не мог не смотреть на нее, в голове всплыли откровенные и распутные образы бывших подруг, чьи шеи утопали в его настойчивых и раскрепощенных ласках, плавно переходящих в нечто большее и не подлежащее огласке. Однако Лайту удалось изобразить заинтересованность ее словами, а не частями тела:
      – Ты часто приходишь сюда?
      Драконица перевернулась на живот, а затем устроилась на хвосте, смотря куда угодно, но только не на него. В ее взгляде отсутствовала симпатия, но не было того презрения и раздражения, которое обычно вызывают заявившиеся в середине торжества нежеланные гости. Возможно она попросту не спешила изучать Лайта, не спешила заводить обоюдный разговор, сводящийся либо к взаимопониманию, либо к антипатии. Ее интересовало все сразу, а не только Лайт. Она была не готова променять все на желтого и слишком самоуверенного дракончика.
      Наконец взгляд незнакомки остановился на Лайте. Глаза иронично блеснули укоряющим огоньком, а уголок рта разошелся в усмешке. "Почему бы мне просто не уйти? – мгновенно подумал Лайт, быстро припомнив о том, что уже потерпел неудачу, в котором его достоинства-солдаты даже не успели продрать ото сна зенки, сгорев заживо в своих палатках от факела унизительной пощечины. – Мне ведь ничего не светит. Быть может, она кого-то ждет..."
      – Ты кого-то ждешь? – спросил напрямую он.
      Драконица едва заметно улыбнулась.
      – Уже нет, – ответила она и, фамильярно протянув лапу, добавила: – Знакомый меня будет помнить по имени Эсс.
      Лайт, обрадовавшись, чересчур сердечно пожал ее легкую лапу, обнаружив, что она невероятно холодная. Да Лайта чуть не передернуло от пробирающего холода, ведь это "лапопожатие" было сопоставимо с прикосновением к камню в сорокоградусный мороз!
      – Очень приятно, – пробормотал Лайт, сохраняя нарочитую серьезность. – А меня – Лайт.
      Эсс кивнула ему, словно подтвердив состоявшееся знакомство. Затем она перебралась поближе к уродливому, похожему на скрючившуюся от прогрессирующего остеохондроза старушку дубу и улеглась возле его показавшихся из земли могучих и потрескавшихся корней. Лайт последовал за ней, сел рядом, по-прежнему не забывая соблюдать дистанцию. "Это, кажется, надолго", – подумал Лайт, обвивая себя хвостом. Он чувствовал себя нашкодившим подростком, которого вот-вот должна отчитать по всем статьям мудрая, но лишенная безрассудной вспыльчивости мама. "А что, если она и взаправду мне в мамы годится?"
      – Если мы – существа духовно подкованные, – задалась очередным вопросом Эсс, на который не обязательно отвечать, чтобы не оплошать, – то зачем стремимся к родству с телом?
      Лайт сам себе удивился, что был готов развить это тему дальше. Он украдкой поглядывал на Эсс, любуясь ее едва заметными контурами манящих скул с чуть выступающими щечками, на одной из которых он только сейчас приметил извилистый шрам, тянущийся от уголка глаза и исчезающий за вздрагивающим ухом.
      – Потому что мы получаем удовольствие через тело, – заключил Лайт.
      Эсс обратила к нему озадаченный взгляд, вопросительно подняв одно ухо.
      – Сторонник гедонизма значит?
      "Проклятье, – чертыхнулся про себя Лайт. – Уж никогда не думал, что и из той книги, походящей на тряпку, мне пригодится определение гедонизма. Но это уже предсказуемо, что с ней легкого и позитивного вечера не дождешься." Он поскреб шею и улыбнулся Эсс. Но драконица, нахмурив слабо выделяющиеся очертания надбровий, настойчиво ждала ответ, а не глупую помесь эмоций. Судя по всему, она не разбрасывалась ими впустую.
      – Да, пожалуй, – неуверенно подтвердил Лайт. – Но это не значит, что я всецело...
      – Отдаюсь телу, – с иронией вставила Эсс. Пожав плечами, она уже мягко и ненавязчиво добавила: – Что же тогда у тебя существует – душа или тело?
      Лайту не понравился этот вопрос, поставивший его перед глупым, но выигрышным для нее выбором. Однако терпения в юном драконе было хоть отбавляй. Он не собирался вот так просто отступать, не добившись поставленной цели. Но червячок сомнения уже делал попытки прогрызть толстую кожуру его яблока уверенности.
      – И то, и другое, – рассудил Лайт, сжимая лапу в кулак. – И между ними существует гармония.
      Эсс брезгливо фыркнула.
      – Как здорово, что ты умеешь любить вот так, по-настоящему, – сардонически заявила она, придав голосу серьезность и чрезмерное восхищение. – Немногие на это способны.
      "Чего она добивается? – размышлял Лайт. – Оставить в дураках меня хочет? Ну, допустим, ей это удастся, но ведь здесь никого кроме нас нет. Здесь нет злопамятных зрителей. Что ей даст выигрыш в этом разговоре? – В подсознании Лайта вновь всплыла картина глупейшего провала на поляне, причем особо отчетливо он припомнил голос, который оскорбительно прозвенел в тяжелом от наступающего смеха воздухе: "Желтое ничтожество." – Не может быть. Это же..." Лайт сконфуженно глянул на Эсс, затем метнул тупой взгляд вперед, потом снова окинул вспоминающим взглядом Эсс, а затем с нарастающей волной обиды, уже поглотившей его вечерний запас терпения, возмущенно выдавил:
      – Так это была ты! Ты! – Он уже был готов наплевать на все и вновь ринуться в небо, выискивая там покой и утешение. Гнев нарастал так же быстро, как иней поутру. Он вонзил когти в землю и озлобленно фыркнул. – Ты нарочно это сказала!
      Эсс положила лапу на лапу и опустила на них голову. Она закрыла усталые глаза и удовлетворенно выдохнула.
      – Видишь, – сказала она, – какое удовольствие доставляет твоей душе правда?