Наш последний день

                Казня одного, казним всех; убивая тело одного, убиваем душу всех.
                Д. С. Мережковский          
               
               
                1
Унылый пасмурный день. Я одиноко стою на его могиле и безмолвно роняю слезы. Обычно я не хожу на могилы умерших близких. Зачем это? И что там, на кладбище? Зарытое мертвое тело – и все. Но его могила для меня особенна – это единственное место, что связывает нас здесь, на земле. Ну, кроме моей истерзанной памяти… Но она-то  меня и спасает. Я боюсь и не хочу забыть его. Потому что без него мой мир опустеет. И я счастлива даже воспоминаниями, даже мыслями о нем. Вновь и вновь я вспоминаю его лицо, его голос, его улыбку, его прикосновения… И то, как  мы любили друг друга… Коротко, горько, отчаянно. Я до сих пор горячо люблю его и постоянно повторяю ему об этом, надеясь, что он слышит меня…
Я сделалась вдовой, не успев стать невестой. Я любила его больше всего на свете, больше своей жизни, а он умер на моих глазах. И не от болезни или старости. Его убили. Я видела, как его убивают, но не могла кричать и звать на помощь. Другие люди тоже это видели, но не помогли ему… Они, эти несколько человек, просто  смотрели, как он умирает…
Снова и снова вспоминаю наш последний день,  который стал огромной и неизлечимой раной моей памяти и тяжелым надгробием лег на мою судьбу.
               
                2
1995 год. В свои 28 лет я, Мэри Вайолет Бейкер, имела все, о чем только можно мечтать: у меня были прекрасные любящие родители, друзья, достаточно денег, хороший автомобиль и собственная квартира в центре Нэшвилла. До недавнего времени я много путешествовала по миру, но жизнь без работы и карьеры для меня немыслима  - поэтому я стала адвокатом. За несколько месяцев практики на моем счету было уже несколько успешных дел, но назвать их настоящей работой было нельзя – это были, в основном, незначительные дела, мне приходилось заниматься с одними жуликами, что больно било по самолюбию – хотелось чего-то более значительного и яркого.
И, наконец, эта мечта сбылась – меня приняли в некоммерческую организацию, где рассматриваются дела присужденных к смерти; я стала работать под руководством известного адвоката Маргарет Флетчер – сурового и очень грамотного профессионала.  Это была не в меру бойкая, подчас резкая и циничная, чуть полноватая, но довольно симпатичная и - в глубине души - очень добрая брюнетка. Хотя она была старше меня на 20 лет, мы очень скоро подружились. Я даже называла ее «Мэгги» и была привязана к ней гораздо сильнее, чем к своим друзьям-сверстникам. Мы очень уважали и ценили друг друга.
 Первой моей настоящей  работой, которую поручила Мэгги, стал Маркус Смит - смертник, приговоренный к казни за убийство своей жены и 14-летнего пасынка, совершенное в состоянии глубокого алкогольного опьянения. С такими сущая беда! Ведь это не прирожденные злодеи и чудовища, а несчастные жертвы обстоятельств, на месте которых может оказаться любой из нас. В принципе, этот Смит был хорошим парнем, с ума сходил по своим родителям, очень жалел их. А себя уже не жалел,  повторяя, что заслужил возмездие. Мое сердце болело за него, но, к величайшему счастью,   с огромным трудом нам удалось добиться замены казни пожизненным заключением за несколько дней до совершения приговора.
Вообще, сколько себя помню, я была ярой противницей смертной казни, потому что она страшна и бессмысленна. Я одна из активистов движения против смертной казни в США, но иногда меня не понимают даже мои близкие. «Ты и дьявола оправдаешь», - шутят они. Но это не совсем точно. Я выступаю за наказание без жестокости и за снисхождение без попустительства, как говорил Шарль Дюкло. А смертная казнь – это даже не наказание – это просто хладнокровное убийство, которое по определению, должно быть вне закона. И мне бесконечно  больно, что моя любимая Америка все еще этого не поняла…
Подобное отвращение к смертной казни было продиктовано мне самой жизнью. Мой русский прадедушка был расстрелян большевиками только за  то, что верил в Бога.  Его молодой жене и маленькой дочери (моей будущей бабушке по материнской линии) удалось  эмигрировать в США. Впоследствии моя мама и бабушка вышли замуж за американцев, и хотя сама я считаю себя представительницей этой нации, я никогда не забывала о своих русских корнях и несчастном прадеде, о котором всегда помнила и чей образ хранила в сердце, как чудотворную икону.
Примечательно, что моя мама относилась к смертной казни с некоторой положительностью, считая, что маньяки, педофилы и  серийные убийцы не имеют права на жизнь. Я же впитала в себя ненависть к высшей мере наказания в неразбавленной, если не сказать ядовитой, форме и считала, что ее недопустимо применять к кому бы то ни было.
Я не просто убежденная  противница смертной казни – я готова, не задумываясь, отдать свою жизнь за то, чтобы казни прекратились во всем мире, и этих несчастных перестали убивать. Конечно, мои убеждения сыграли в выборе профессии ключевую роль. Работа адвоката – мое истинное призвание. Каждое свое дело я пропускаю через сердце, в каждом человеке стараюсь увидеть хорошее - и каждого хочу защитить. Главным образом, от судебной машины смерти. К счастью, у меня есть немалый талант красноречия и умение убеждать. Что способствовало карьерному росту.
                3
Мою личную жизнь никак нельзя назвать бурной, но она была такой запутанной и противоречивой, что заслуживала отдельной повести в стиле «мыльной оперы».
С Саймоном Лоуренсом мы были знакомы с  начальной школы. Я помнила  его еще долговязым веснушчатым Пиноккио, а он меня – смешной маленькой  куклой с большими голубыми глазами и огромным бантом на макушке. Как и многие мальчики в этом возрасте, к девчонкам он относился с некоторым пренебрежением, но ко мне постепенно проникся симпатией, так как мы оба были отличниками. Вскоре подружились не только мы, но и наши мамы. Моя мама нередко устраивала для нас оживленные прогулки в парке, а также интересные интеллектуальные соревнования с ценными призами (типа ручек, жвачек, фломастеров, шоколадок, сладких яиц   и тому подобного); к моей немалой досаде, Саймон в этих играх иногда обставлял меня. Кроме того, моя мама научила его мастерить чудесные бумажные фотоаппараты, которые ему очень нравились.  Словом, детство у нас было обычное, но какое счастливое!
А вот мама Саймона – Хельга – стройная, добродушная и несколько простоватая блондинка с неизменно короткой стрижкой, рюмкой в руке и папиросой в зубах – была менее изобретательна в играх, находчива и остроумна, чем моя мама, но зато  от всего сердца обожала  меня и даже немного идеализировала. Она просила меня быть примером для ее своенравного сына, и я эту роль старалась послушно исполнить, хотя сама была совсем не такой хорошей, какой умела казаться. Наша с Саймоном привязанность росла с каждым днем.
- Ты  - мой брат, - сказал он мне однажды.
- Так я же девочка, - возразила я.
- Ну, значит, девочка-брат, - парировал Саймон.
- Так тогда сестра!
- Нет, не сестра, а именно девочка-брат, - настаивал мой друг. – Другие девчонки глупые, неженки и вечно хнычут. А ты смелая, умная и веселая – совсем на них не похожа,  так что ты мой брат. Идет?
- Идет! – согласилась я.
- Тогда мы братья навек?! – торжественно объявил он.
- Братья навек! – решительно, таким же тоном повторила я, и мы обменялись крепким рукопожатием.
А когда Саймону исполнялось 10, мы сидели бок о бок на его Дне Рождения, и…
- Сынок, - начала Хельга. – Ты уже совсем взрослый, и я хочу пожелать тебе, чтоб ты вырос сильным, умным, порядочным и добрым… и чтобы Мэри стала твоей невестой…
Некоторые из взрослых засмеялись, а мы с Саймоном готовы были провалиться сквозь землю.
- Я говорю серьезно, - с легкой обидой  продолжала Хельга. – Наша  Мэри – красавица, умница и очень добрая. О такой невесте можно только мечтать. А ты, балбес, постарайся быть достойным ее!
Но вопреки страстным желаниям доброй женщины, я для Саймона так и оставалась девочкой-братом, да и сама я не могла представить его рядом с собой в какой-то иной роли.
Шло время, мы не заметили, как выросли и закончили школу.  А потом моему названому брату выпала невероятная удача, и он отправился в Йель.
                ***
Со мной в это время, как положено, приключилась самая первая и  очень большая  любовь. Симпатяга по имени Эрнест вскружил мне голову и украл сердце. Мы вместе ездили отдыхать к морю, и нашей страсти было достаточно для того, чтобы прохладная морская вода превратилась в раскаленную лаву. Эрни много раз звал меня замуж, да так ни разу и не взял. А я, дурочка, таяла от счастья в его руках, и уже представляла его дедушкой своих внуков.
Но  потом опьянение проходило и сменялось тяжким похмельем. Наши чувства охладели, мы ссорились все чаще и чаще по разным поводам, становясь все более и более чужими, мне было плохо и без него, и с ним. Вместе с тем я не решалась прервать эти отношения, как человек, у которого болит зуб, но он никак не осмеливается сходить к дантисту и вырвать его.
Потом все закончилось, как в пошлом, затасканном до дыр, сюжете. Однажды утром, после романтического вечера, плавно перешедшего в ночь, Эрни спал дольше обычного, и я поднялась, чтобы приготовить ему завтрак. Вдруг раздался звонок мобильного – как оказалось, из кармана его пиджака. Когда я засунула туда руку с намерением  отключить назойливый прибор, обнаружила коробочку с красивым  помолвочным кольцом. Ничего себе! Он решил сделать мне предложение! И почему не вчера?
Но заветное украшение оказалось мне чертовски велико. Как же Эрни мог так проколоться с размером?!
«Элис от Эрни. Люблю навсегда», - гласила надпись,  выгравированная на внутренней стороне кольца. Теперь все ясно!
Но, вместо того, чтобы скандалить, я приготовила завтрак; дождалась, когда он проснется; потом мы поели; и, наконец, выйдя к входной двери, чтобы проводить его, я холодно сообщила:
– Выходит, ты встречаешься с Элис, у которой толстые пальцы… И это началось не вчера, так?
- Если честно да…  - с видом нашкодившего ребенка признался Эрни. - Я хотел тебе сказать, но…
- Не смог… - язвительно закончила я. – Все вы, мужчины, такие сильные… А все-таки, что во мне не так?
- Дело  не в тебе… Во мне, - признался Эрни. – Я желаю тебе встретить мужчину, который будет  лучше меня.
- А ты все же сильнее, чем я думала, - заметила я и неожиданно обняла его, отчего бедняга даже растерялся.
- Не бойся, это в последний раз, - горько рассмеялась я. – Прощай.
Эрни уставился на меня широко раскрытыми глазами, как на обезумевшую.
- Ну, что ты смотришь?! – прикрикнула я. – Иди уже к ней! Только не обманывай ее, как меня!
Эрни почти в испуге убежал от меня, а я разревелась в голос. Никогда еще я не была так унижена и раздавлена…
Но жизнь на этом не закончилась. Внешне все было как раньше, но только я стала жить без сердца. Подобно тому, как другие люди начинают жить без руки, ноги, глаза или почки. Я точно так же начала жить без сердца, и мне показалось, что это легко.
В отличие от других женщин в подобной ситуации, я не замкнулась в себе и не обросла комплексами. Напротив, я обожала сексуальную одежду в стиле ультра-мини и наслаждалась собственной привлекательностью. Но, по правде говоря, я была не из тех, на кого парни вешаются гроздьями, а если кто-то из них и пытался познакомиться со мной, то сразу же  получал безапелляционный, решительный и жестокий отпор. Я совершенно не желала каких-либо отношений.
После разрыва с Эрнестом я так ни разу и не сблизилась ни с кем – ни физически, ни романтически, ни духовно.  Будучи ярко выраженной демисексуалкой, я не испытывала от отсутствия интимной жизни никакого дискомфорта – скорее, наоборот. А испытывать настоящую любовь я уже не могла – сердца-то не было. Мой мир не перевернулся, а только слегка сдвинулся со своей оси, но этот сдвиг почему-то оказался более ощутимым и мучительным, чем полный переворот.
                ***
В это время из Йеля вернулся Саймон. Он заметно возмужал и из нескладного худощавого мальчишки превратился в солидного, гордого собой, молодого джентльмена. Повод для гордости и вправду был – Йельский университет он окончил на отлично, а по возвращении в Нэшвилл и огранизовал собственную юридическую фирму.
Вместе с тем, в наших отношениях наметилось заметное сближение. Саймон постоянно искал со мной встречи, целыми вечерами мы гуляли вдвоем в парке, ходили в кино или ужинали в кафе. А всем нашим общим знакомым было очевидно, что мы вот-вот свяжем себя узами Гименея.
Но в действительности все было совсем  не тем, чем казалось. За все время этих встреч мы с Саймоном ни разу даже в щеку не поцеловались, и что самое досадное, наша многолетняя дружба сменялась стойким разочарованием. За время учебы в Йеле, мой названый братец не только возмужал, но и обнаглел. Под маской образованного джентльмена скрывался отъявленный солдафон. Он смачно и не стесняясь в выражениях, рассказывал мне о своей бурной личной жизни и загулах своих друзей; безудержно хвастался своим умом и успехами; и постоянно травил пошлые анекдоты. Но, как мне казалось, Саймон подсознательно пытался таким образом привлечь мое внимание. Вполне возможно,  одного моего говорящего взгляда было бы достаточно, чтобы перевести наши отношения на тот уровень, о котором так давно мечтала Хельга. Да только я этого не желала, и, чувствуя к Саймону все возрастающее отвращение, с грустью понимала, что теряю названого брата. Но о моем истинном отношении к нему знала только моя мама.
Почему я не послала его в тот момент куда подальше?  Наверное, ради Хельги. А еще и потому, что было невыразимо жаль терять иллюзию нашей нерушимой детской дружбы. Но все-таки я избегала его, мы становились все дальше. Звонки по выходным и встречи раз в месяц, - все, что нас связывало.  И эти непонятные отношения затянулись на несколько лет, став ровными и стабильными, как кардиограмма покойника.
Жизнь моя была подобна насквозь прогнившему червивому яблоку, прекрасному снаружи. Я, типичная девочка-«принцесса», избалованная, имеющая любящую семью и друзей, чувствовала себя мучительно одиноко. Хотя друзья тянулись ко мне, и я была к ним очень благожелательна, но по-настоящему, сердцем, я не была привязана ни к кому из них, глубоко спрятав свой духовный мир ото всех. Мне вообще наскучила жизнь. Я, девочка-улыбка, неисправимая оптимистка с большим чувством юмора и звонким смехом, нередко страдала от депрессии и тоски, беспомощно воя в подушку. Но об этом никто не подозревал, как и о том, что я, несмотря на христианское воспитание, иногда задумывалась о самоубийстве, потому что жизнь казалась пустой и бессмысленной. И я с головой погрузилась в работу и в свою организацию, находя в этом отдушину – и смысл своего существования. Отчаявшись когда-либо обрести свое  личное счастье, я жила лишь идеей.
Таким образом, вся моя жизнь была домом на песке. Очень красивым – но способным рассыпаться до основания  от малейшего дуновения ветра. И однажды это случилось…
                4
-Как хорошо, что ты пришла! - обрадовалась Мэгги, когда после отпуска я вернулась на работу. – У меня для тебя новое дело.  Просто мечта! Сам Чарльз Кинг! Помнишь его?
- Как такого забудешь!  Красавчик-маньяк, которого боялись и в которого влюблялись! – заметила я.
- Ага! Он самый! Только ты сама смотри не влюбись! – то ли в шутку, то ли всерьез предупредила она.
Я  расхохоталась.
- Что ты смеешься? – посерьезнела Мэгги. – Он даже в тюрьме получает кучу писем от женщин – они массово ему в любви признаются, некоторые даже в жены напрашиваются.
- А он что? – удивилась я.
- А он ничего. Как считают эксперты, он – социопат, а, следовательно, кроме себя вообще никого любить не умеет. Хотя… у него на свободе бывшая  жена осталась – кажется, он любит ее до сих пор. И дочке 10 лет – на ней он просто помешан. Но контакт с ними он давно потерял…
-Кошмар! – возмутилась я. – А эти его поклонницы, просто больные! Им, что, жить надоело, раз сами к преступнику в лапы лезут?!
 - Конечно, они странные,  но и он чертовски обаятелен. Представляешь, когда я его в первый раз увидела – у него были глаза… Будто на меня смотрела сама Невинность.
- Правда? – недоверчиво переспросила я. – А  я его наглую физиономию с фотографий из зала суда как будто сейчас вижу!
  - Но теперь он совсем не тот, - возразила Мэгги. – Очень изменился. Сейчас ему уже 42. 9 лет сидит в камере смертников. Когда его только что арестовали, он умудрился сбежать и угнать машину, скрывался несколько дней, живя грабежами, даже убил одну девушку, но его быстро поймали и вернули в тюрьму… Приговорили к казни. Но и из камеры смертников он попытался сбежать – хорошо, что ему вовремя помешали… А теперь он сменил тактику – стал до тошноты примерным, бесконечно пишет прошения о помиловании и добивается отсрочек.  Но он уже исчерпал все аргументы, и скоро ему придет конец. Да он и сам уже, похоже, жить устал. Склонен к суициду, кстати!
- Ну и ну! – покачала головой я. – Богатая у парня биография! Но насколько я помню, он виновен, как сам дьявол.
- Но ты ведь у нас и даже дьявола оправдаешь! – усмехнулась Мэгги. – Так что клиент как раз для тебя! Клейма негде ставить! И воровство, и угон автомобиля, и  изнасилования, и убийства, и побеги из тюрьмы…  Но все это ерунда по сравнению с тем, что он делал с бедными девушками…
- О, да! – согласилась  я. – Тот самый Чарльз Кинг – «Нежный Убийца»! Он настоящее чудовище! Держал в страхе весь наш штат!
- Точно, - продолжила Мэгги. – И не только его. Один Бог знает, что у него в голове! 26 жертв, в убийстве которых он признался – красивые молодые девушки от 12 до 25 лет. А на самом деле их может быть гораздо больше. Всегда одна и та же схема. Подходил к девчонке, знакомился с ней, флиртовал, заманивал куда-нибудь, а потом насиловал ее, зверски убивал и…иногда даже глумился над трупами…
- Что-о?! – побледнев от ужаса, переспросила я. – Это ты на что намекаешь?
- Да-да, - спокойно подтвердила Мэгги. – Именно так…
Как же меня бесит эта ее невозмутимость!
- Ты издеваешься надо мной?! – сорвалась я. – Я ни за что не стану работать с таким ублюдком! За кого ты меня принимаешь?! Если я адвокат, значит, думаешь, у меня совсем нет сердца, и я возьмусь отмазывать  любого отморозка?!
- Не будь ханжой, - по-доброму усмехнулась Мэгги. – Поработаешь с мое – еще не такое увидишь.
-Может, и увижу… Но я ненавижу всех этих  извращенцев, поэтому побереги их для себя! – твердо отвечала я. – А защищать их - противоречит моей совести!
- Значит, по-твоему, их нужно казнить?
Последнее слово, произнесенное Мэгги, мгновенно сломило мое упрямство. Она безошибочно нащупала мою «ахиллесову пяту»!
- Нет, их казнить нельзя. Ладно, я берусь, потому что даже такой негодяй не заслуживает быть убитым.  Но ты уверена, что он меня не разорвет? – пошутила я.
- Уверена. Во-первых, ты для него уже  старовата, во-вторых, ты не его типаж, в-третьих, там охрана. Кричи, если что, - пошутила в ответ Мэгги.
- Вот спасибо! – рассмеялась я. – Ты очень добра.
- А ты сомневалась? – улыбнулась Мэгги. - Но, если серьезно, он очень приятный, обаятельный собеседник, да еще и с юмором! Только имей в виду, шансов у него мало. Но, так или иначе, ты навсегда останешься в истории криминалистики как последний адвокат знаменитого Чарльза Кинга!..
- Я за него еще поборюсь! – радостно воскликнула я, чувствуя эйфорию от пробудившегося самолюбия и предстоящего захватывающего дела.
Но, направляясь к Кингу, я ругала Мэгги всю дорогу. Как она могла навязать мне этого монстра?! С каждым новым  шагом, который я делала  по направлению к нему, меня охватывал метафизический страх перед Абсолютным Злом, с которым буду вынуждена сейчас встретиться. Едва увидев Кинга, я обратила внимание на его взгляд  - против моего ожидания, он не был холодным или злым, а, напротив, мягким и теплым. И настолько печальным, что это  поразило меня в самое сердце.
Как он мог сотворить такое?!
- Здравствуйте, мистер Кинг, - с  невольной улыбкой начала я, входя в камеру для  посещений и  присаживаясь напротив него на стул. – Я Мэри Бейкер из комиссии по помилованию, коллега Мэгги Флетчер. Очень приятно с Вами познакомиться…
- Взаимно, - холодно и сквозь зубы  процедил он. – Она мне уже о Вас говорила. Кстати, она сказала, что Вы – красивая женщина… Вероятно, Мэгги  решила сделать мне приятный подарок, перед тем, как меня убьют, но, боюсь, это не то, что мне сейчас нужно.
И он рассмеялся грустным, тяжелым смехом, от которого стало не по себе…
- Приветствую Ваше мужество, мистер Кинг, но мы еще не сдались.
- Поймите, если Вы намерены продолжать линию Мэгги и настаивать на моей невменяемости, то я не нуждаюсь в Ваших услугах. Так что оставьте меня, пожалуйста, - угрюмо ответил он.
- Прощайте, - вздохнула я, поднимаясь со стула и направляясь к выходу. – Но все же я надеюсь, Вы измените свое решение…
По улице я ехала в состоянии прострации. С одной стороны, я понимала, что он не просто опасный преступник, а настоящее чудовище, с другой – чувствовала к нему симпатию и сострадание. Но как спасти его, если он сам того не хочет?..
Невеселые мысли прервал громкий звонок мобильного. Саймон…
- Привет, братан,- проорал в трубку он. – У нас тут седня типа корпоративчик намечается. Удачное дело обмываем.
-Молодцы! -  изобразила радость я. – Я очень счастлива за вас.
- Я хочу, чтоб ты, на правах лучшего друга, разделила со мной радость триумфа. Возражения не принимаются! Жду!
И, прежде, чем я успела что-то ответить, он назвал мне адрес ресторана, где все произойдет.
Вечеринка, от которой я не смогла отказаться,  была безобразной. Несмотря на то, что гремела  музыка, несносная похвальба  Саймона заглушала  ее, и весь вечер только и было слышно, что о его уме, успехах и талантах; он был в центре внимания, а все присутствующие подобострастно смотрели ему в рот.
- Я, ребят, пожалуй, пойду, - сообщила я, с трудом преодолевая презрение. – У меня много работы.
- Но ты еще не попробовала фирменный коктейль от моего друга! – возразил Саймон. – Дэн! – по-свойски обратился он к находившемуся за стойкой  бармену. – Приготовь бокал для дамы – красотки Мэри!
Через короткое время сам Дэн учтиво преподнес мне бокал с ярко-красным напитком.
- Что это? – поморщившись, спросила я.
- Твоя тезка, - лукаво усмехнулся Дэн. – «Кровавая Мэри».
- А разве я кровавая? – попыталась отшутиться я.
- Нет, - рассмеялся Саймон. – Но ты, точно, королева. Пей!
Ощущая себя Маргаритой на балу у сатаны, я сделала глоток, затем выпила весь бокал, а потом алкоголь полился в меня сам собой. Стало очень плохо.
- Что-то мне совсем хреново, брат, - простонала я, обращаясь к Саймону.
- Это ты слишком сильно заправилась, сестренка. Пойдем отсюда. Поедем ко мне. Я съехал от предков.
И он потащил меня к выходу.
- Но я не могу сесть за руль…
- Хрен с ним. Такси вызовем.
Путь в его квартиру помню смутно. Только тошноту.
Мы зашли в квартиру, я рухнула на кровать, и Саймон наградил меня вовсе не братскими объятьями.
- Че ты делаешь, а? – вяло возмутилась я.
- То, что уже давно… люблю тебя…
Все, что случилось дальше, было до ужаса безобразно, но у меня не было сил противиться. Тело мое не слушалось, а воля была парализована.
В какой-то момент я отключилась и увидела кошмар. Мне приснилось окровавленное лицо Кинга и его пронзительный, о чем-то молящий, взгляд.  «Мэри!», - глухим и полным отчаяния голосом позвал он.
Я в ужасе проснулась. Саймон мирно спал  рядом. Значит, все правда, и это действительно случилось. Первый раз после Эрни. Невыразимое чувство брезгливости и ненависти к нам обоим – себе и Саймону - охватило все мое существо. Какая мерзость! Ну и ну, Мэри Бейкер, сказала я себе,  ты пьяна, как грязная шлюха!
С трудом повернув отяжелевшую голову, я с ненавистью посмотрела на своего вчерашнего друга.   В маленькую щель между шторами неистово светила луна, озаряя его. Рот Саймона немного приоткрылся, что делало его лицо невыносимо  смешным и неприятным. Я с необъяснимым  отвращением поглядела на него и невольно  поморщилась. Странно, почему эта мелочь так врезалась в глаза?
Тихонько встав с постели, я прошла в ванную и встала под душ. Мылась очень долго, и стало немного легче. Одевшись, я проскользнула в другую комнату и встала у окна. Небо было красивое, точно из шифона, и по нему плыли легкие кружевные облака. Интересно, спит ли сейчас Чарльз и что видит он во сне? Может быть, его сновидения нежны и безмятежны, как эта ночь, а, может, ему снится предстоящая казнь? Смертников часто мучают кошмары подобного рода, и они вновь и вновь просыпаются в холодном поту.  А если я не постараюсь, в обозримом будущем кошмар Кинга станет реальностью, и он больше никогда не увидит неба и солнца! Даже через колючую проволоку…
Нет! Этого не будет! Я спасу его, чего бы мне это ни стоило!
- Эй, ты встала? – раздался из спальни сонный бас Саймона,  прервав мои мысли.
- Да, встала, - ледяным голосом ответила я, приблизившись к порогу нашей спальни. – И я вообще сейчас уйду.
- Почему? Что-то не так? – мигом проснувшись, спросил горе-любовник.
- Да все не так! – выпалила я. – Мы совершили огромную ошибку, и я прошу, больше мне никогда не пиши и не звони. Видеться нам тоже больше не нужно. Извини.
Саймон злобно посмотрел на меня, очевидно, хотел что-то сказать, но промолчал и сильнее укрылся одеялом. Я вышла в прихожую, отчаянно пытаясь сбежать из этого страшного сна…
- Дверь за мной закрой, - уходя, крикнула я ему, но почему-то испугалась звука собственного голоса и без оглядки выбежала в подъезд.
На улице было очень темно и холодно. Меня сковал панический ужас и бил жуткий озноб. С видом побитой собаки и вся дрожа, я поплелась домой.

                5
На другой день я основательно занялась новым делом - внимательно прочла все материалы и даже попросила у Мэгги старые протоколы заседания суда. Когда я знакомилась со всеми подробностями его преступлений, приходила в неописуемый ужас – передо мной предстал новый Дракула, маркиз де Сад, Фредди Крюгер и Джек-Потрошитель в одном лице! Дьявол в человеческом обличии! Расчлененные, растерзанные, изнасилованные  тела. Огромные лужи крови. Отрубленные головы.  Один раз меня даже буквально  стошнило от ужасных деталей.  Но смертники – моя слабость: если даже это последний мерзавец, я не могу ненавидеть его и думаю лишь об одном – как его спасти!
Но когда я навестила родных и близких несчастных жертв, а также девчонок, которые выжили после встречи с ним, я засомневалась, что поступаю правильно. Одна из измученных им девушек навсегда осталась инвалидом, а другая – сошла с ума и совершенно потеряла связь с реальностью, перестала даже узнавать своих родителей. Я была в ужасе от этого безмерного горя, с которым столкнулась, и твердо решила все бросить и забыть ужасное имя Чарльза Кинга навсегда. Пусть с ним делают, что хотят! Пусть его убивают, пусть рвут на кусочки, раз он это заслужил! Я останусь в стороне от этого!
 С этими мыслями я поспешила на работу, где меня ждала новость.
- Пришел приказ  об исполнении приговора в отношении Кинга, - сообщила Мэгги. – Казнь назначена на 10 июля.
- О, нет! – испугалась я, снова сраженная состраданием к смертнику. – Мы не можем этого допустить!
- Самое плохое, что он уперся – ни в какую не соглашается, чтобы мы настаивали на его невменяемости.
- Ну, так мы должны убедить его! Адвокаты мы, в конце концов, или нет?!
-Я, правда, пыталась, - призналась она. – Но все бесполезно. Может, тебе-то и удастся?
 Не теряя ни минуты, я снова поспешила к своему подзащитному. На этот раз я разглядела его более внимательно. Красота его меня поразила. Благородный аристократический  облик, прозрачная светлая кожа,  прекрасное правильное лицо, целомудренно тонкие губы, темные  вьющиеся волосы. Еще мне бросились в глаза его руки – сильные, но в то же время нежные и красивые. Преждевременные морщинки, немой печатью скорби легшие на его прелестное лицо, уверенно прибавляли ему несколько лет, но красота узника ничуть этого не пострадала; а еще не тронутые сединой кольца дивных волос изящно обрамляли высокий лоб. Безымянный палец украшало золотое обручальное кольцо. Все еще помнит свою жену?.. Было так странно и больно видеть этого обаятельного и симпатичного человека в этой ужасной камере, а еще больнее – думать о чудовищных преступлениях, совершенных им. И уж совсем невыносимо понимать, что через  короткое время его не станет…
- Снова Вы? – грустно улыбнулся он.
- Да, мистер Кинг. Надеюсь, Вы изменили свое мнение. Тем более, у меня для Вас не очень хорошие новости – поступил приказ…
- Понимаю, - вздохнул Кинг.
- Значит, мы должны торопиться! Нельзя терять ни минуты! Понимаете?
- Вы изучили мое дело? – осведомился он.
- Да, и очень внимательно.
- Как Вы думаете, я достоин милосердия?
- Милосердия достойны все – так учит Бог. Тем более, в моменты совершения  преступлений  Вы явно находились в неадекватном состоянии, - возразила я. - А потом… строго говоря, мы просим не помилования для Вас – мы лишь защищаем то, что принадлежит Вам по праву от рождения – Вашу жизнь, которую никто не должен отнимать.
- А Вы мыслите не так, как большинство американцев… Но мне не дорога моя  жизнь, - печально произнес он.
- Тогда подумайте о тех, кому она дорога – о Ваших близких…
- Да, Вы правы, - согласился Кинг. – У меня остались мать и дочь. Моя бедная маленькая Дейзи! Сейчас ей 10, но я в последний раз видел ее еще младенцем…
- Вот видите, Вам есть,  для кого жить! Кроме того, Ваша жизнь дорога мне, - сказала я, сделав акцент на последнем слове. - Мне дорога жизнь каждого моего подзащитного…
- А знаете, мисс…?
- Бейкер, - напомнила я. – Мисс Бейкер. Но Вы можете называть меня Мэри.
- Мисс Бейкер, - прохладным тоном продолжил Кинг. – Вы знаете, что Вы очень настырны?
- Да, - улыбнулась я. – Но это необходимая часть моей работы.
- Так вот, делайте, что считайте нужным, - сдался он.
- Прекрасно! – обрадовалась я. – Но мне необходима Ваша помощь. Подскажите, мне, пожалуйста, имена тех людей, которые могут сказать про Вас что-то хорошее.
-Конечно, это моя мать, - сказал Кинг. – Хотя, понимаю, она – не вполне объективный свидетель. А отец умер через год после моего ареста – я не смог даже похоронить его… Друзья остались, с учебы, с места работы… Можете поговорить с ними. Еще я подружился с ребятами в тюрьме… Ник Роджерс и Джефф Миллер… Возможно, они смогут быть Вам полезными…
- Спасибо, - просияла я. – Вы мне очень помогли. Не смею Вас больше задерживать. До скорого!
- Мэри! – неожиданно позвал меня Кинг, когда я уже подошла к дверям, чтобы уйти. – Не могли бы Вы достать для меня Библию?
- Разумеется! – несколько удивившись его просьбе, отозвалась я и через несколько секунд скрылась за дверью.

                6
На другой день я поспешила навестить мать  Кинга.  Это была  очаровательная женщина лет 70, с добрым, все еще красивым лицом и безмерно грустными глазами. Сказать, что этот визит глубоко удручил меня, значит, не сказать ничего. Я много расспрашивала ее о сыне, она слезно клялась мне, что ничего не знала и не подозревала о его чудовищной тайной жизни. Он был ее единственным ребенком,  рос чудесным мальчиком – добрым, отзывчивым, умным, и  был настоящей радостью своих родителей. Ничто не предвещало такого ужасного развития событий. Только одна маленькая деталь – он был слишком впечатлительным, ранимым и обладал неустойчивой психикой.
Бедная миссис Розмари Кинг не могла сдержать слез, говоря о своем обожаемом сыне – «милом, бесценном Чарли». Она  с умилением показывала мне его фотографии. Вот он, совсем маленький, стоит возле богато украшенной рождественской елки; вот он в кругу дружной семьи и родственников. На всех детских фотокарточках меня поражал его ангельский образ, небесный   взгляд и лучистая улыбка. Я видела много детей, но  никогда не встречала такого глубокого чистого взгляда! Как мог этот ангелочек превратиться в такого беспощадного убийцу?!
 Пролетело счастливое детство, настала юность… Вот он во время учебы в университете, а вот – с любимой девушкой (я подловила себя на мысли, что немного завидую ей). Далее следовали зрелые годы мистера Кинга – его рабочие и семейные фото. Вот его свадьба. А вот последняя его фотография в этом альбоме – с прекрасной женой и крошкой-дочерью, которой едва исполнился год, – все они выглядели такими счастливыми и любящими! Кадр за кадром передо мной открывалась счастливая жизнь прекрасного человека; жизнь, где царили гармония и счастье, где не было негатива, алкоголя и наркотиков – и ничто не могло предвещать того, что она преждевременно оборвется на ужасной кушетке для казней…
Я не могла сдержаться и плакала вместе с миссис Кинг. Казалось даже, что мы стали  по-настоящему близки за те 1,5-2 часа, что я была у нее… Я клятвенно заверила несчастную женщину, что сделаю все возможное для спасения ее сына. Можно сказать, что мы расстались родными людьми…
Потом я вернулась домой в подавленном  настроении. Неожиданно в гости нагрянули мои родители. Мы очень обрадовались друг другу.
- Совсем ты нас забыла! – заметили они.
- Да, все работа… - вздохнула я и предложила: - Подождите, сейчас что-нибудь приготовлю!
И пробежала на кухню. Прошло около минуты…
- Что это у тебя за ужасы?! – раздался вдруг изумленный возглас матери.
- А что?
- Там, на столе, в твоей комнате… Какие-то изрезанные женские тела на фотографиях…
- А, это мое новое дело! – невозмутимо ответила я, мысленно посетовав на то, что не успела вовремя спрятать материалы, и весело добавила: – Идите лучше сюда,  помогите мне с салатом…
- Подожди, я не поняла, - возмущалась мать, заходя на кухню и подходя ко мне. – Ты, что, защищаешь того подонка Кинга, который зверски убил этих невинных девушек?
- Да, представляешь, я его защищаю! – с жаром и гневом выпалила я. – Это мой долг. Иначе скоро он будет казнен!
- Так ему и надо! – вмешался отец. – Убить такого мало!
- Убить?! – резко отреагировала я. – Какое варварство! Мы – величайшая страна в мире, у нас компьютеры, сотовые телефоны, ракеты и все такое… Мы проповедуем всему миру гуманизм и права человека! А сами до сих пор уничтожаем людей, словно диких животных!  Хотя некоторые хозяева и собакам позволяют умереть своей смертью! В то же время мы убиваем людей во благо общества, как первобытные дикари! Какой позор!
- Дура ты! – в сердцах закричал он. – Как ты не понимаешь, любая мать, у которой убили ребенка, будет желать казни убийце! А ты ничего не понимаешь, потому что не знаешь жизни! У тебя даже детей нет!
- Да?! А вы-то оба, хоть  знаете, что такое пожизненное?! Нет?!  Хотите, свожу вас  на «экскурсию»?! И вы увидите, каково это - до конца дней сидеть в каземате 2 на 2 метра и спать на жалкой койке возле параши! Так есть ли смысл лишать их даже этого подобия жизни, за которое они так отчаянно цепляются?!
- А почему государство должно их содержать?! – не унимался отец.
- Государство, у которого достаточно средств для олигархов, должно найти денег и для них – этих несчастных и отверженных!
- Что заставляет тебя жалеть этих негодяев и корчить из себя мать Терезу?!
-  Потому что никто от этого не застрахован, - отвечала я. - Скажите, если бы я оказалась там, в камере смертников, вы  рассуждали бы так же и так же требовали бы моей казни?!
- Перестань нести чушь! – потребовал отец. – Причем тут ты?!
- Прекратите оба! – не выдержала мать и уже обращалась ко мне: - Конечно, нет, мы не хотели бы твоей казни!   Но ты бы никогда туда не попала. Ты хорошая!
-Мать  Кинга думала точно так же! Представляете, У НЕГО тоже есть мать, которая его обожает, им дышит и которая никогда не думала, что он попадет в камеру смертников. Она его носила на руках, растила, баловала… А теперь беспомощно ждет, когда его убьют! Ты представляешь, что это такое?! И что она чувствует?! Кстати, я видела ее сегодня…
Возникло мучительное молчание.
- Прости, девочка, - начала мама. – Конечно, ты права. А мы сказали, не  подумав…
Отец, было, сурово взглянул на нее, но тут же отвел взгляд и в смущении опустил голову…
Конфликт был исчерпан. Мы помирились и расстались друзьями, но на душе остался неприятный осадок…
На другой день я купила для Кинга Библию – тщательно выбрав самый дорогой и красивый экземпляр. «Дорогому мистеру Чарльзу Кингу от настырной Мэри на добрую память. Храни Вас Бог!», - приписала я на внутренней стороне обложки. Зачем эти сантименты? Не знаю. Наверное, обычное сострадание к обреченному. Желание хоть чем-то порадовать его… И, предвкушая его улыбку, я сама невольно улыбнулась…
                7
Следующие дни были напряженными до предела. Я усердно анализировала  факты из жизни Чарльза Кинга. Кем он был? Его интересы, увлечения друзья? Я нашла людей, которые знали его с детства. Сведения миссис Кинг совершенно подтвердились – их семья была почти  образцовой – ни пьяниц, ни наркоманов, ни психов, ни извращенцев там не водилось. Родители Чарльза отличались глубокой религиозностью, добротой и честностью. Естественно, даже у них не всегда все было безоблачно, но, в целом, семья благополучная.  Так в один голос  говорили мне знающие Кингов люди – друзья, соседи и знакомые.
Следующей моей целью была школа, где учился Чарли. Преподаватели и одноклассники характеризовали его как очень  способного, но замкнутого и задумчивого ребенка. Он внушал симпатию, притягивал к себе людей, и сам был очень общителен и добр по отношению к ним, хотя нередко искал уединения. Что характерно, он почти никогда не предавался сомнительным мальчишеским забавам вроде поджигания мусорных урн и мучения животных. Он вообще всегда казался гораздо взрослее своих лет.
В университете – то же самое. Чарли был юным гением, любимцем профессоров. У него было  высшее образование по психологии.
Я пообщалась с друзьями его юности – те уверяли, что более замечательного, доброго, верного и надежного друга, чем Чарльз Кинг, невозможно себе представить. Прекрасное чувство юмора и обворожительная улыбка делали его душой любой компании.
Девчонки липли к нему стаями, но Чарли был очень застенчив по отношению к ним. Первый поцелуй – в 18 лет, начало интимной жизни – в университетские годы; секс его не только не привлекал, но и разочаровывал. Природное целомудрие Чарльза вызывало даже насмешки других парней, с головой окунувшихся в омут «взрослой» жизни. Однако несколько мимолетных романов у него все же было.
Казалось, он мечтал о возвышенной и чистой любви, но его горячо любимая девушка – Джезабель Робсон – бросила его, и этот разрыв Чарльз переживал мучительно больно.
Более зрелые годы. Он устраивается работать психологом на горячую линию для самоубийц, где спасает молодого человека от суицида. Более того, однажды он избавил незнакомую девушку от приставшего к ней  хулигана и спас из пожара  маленького ребенка. А однажды Чарльз даже помог полиции найти преступника, составив его на удивление точный психологический портрет.
Через некоторое время после разрыва с Джезабель Робсон Чарльз женился на красивой и хорошей девушке по имени Кэролайн Филдинг, брак оказался счастливым, и вскоре у них родилась дочь Дейзи. В это время Кинг не только продолжал работать психологом, но и начал учебу на юридическом факультете, получая второе высшее образование. Он мечтал стать непревзойденным адвокатом. Он организовал юридическую кампанию, которая безвозмездно оказывала помощь малоимущим гражданам. Кроме того, Кинг делал первые шаги в политике  с целью бороться за права афроамериканцев и бедных людей. Особых проблем с алкоголем (не говоря уже о наркотиках) у него вроде бы не наблюдалось.
Но вдруг Кинга арестовывают по обвинению в чудовищных убийствах и изнасилованиях молодых девушек. Все люди, знающие его, в глубоком шоке, но доказательства его вины неопровержимы…
Однако даже в заключении Кинг продолжал отстаивать права «цветных» арестантов, требуя для них улучшения условий содержания, и эти акции увенчались успехом. А соседи по камерам – Ник и Джефф – и вовсе привязались к нему самыми крепкими узами дружбы…

               
                8
И тут я окончательно запуталась. Передо мной предстали 2 совершенно разных человека: один – дьявол во плоти, безжалостный убийца, чудовищный мясник и грязный извращенец, которого страшно даже вообразить; другой – сострадательный филантроп, умный, целомудренный, верующий, добрый, обаятельный и надежный человек, любящий отец и муж. Как такое могло быть?! Первое, что приходило на ум, раздвоение личности. Но судебно-медицинские экспертизы такого диагноза не выявили и признали его полностью вменяемым. Это повергало в шок. Может быть, экспертиза выносила свое решение субъективно, исходя из своих негативных чувств к подсудимому, а также под влиянием общественного мнения, требующего для него казни? Понимая, что дело Кинга безнадежно, я решила, что называется, идти от противного – опираясь именно на факты его нечеловеческой жестокости, доказать его невменяемость и тем самым добиться отмены смертной казни.
Шли недели, сплетаясь в месяцы.  Навещая Кинга в тюрьме, я и сама не замечала, как все более привязывалась к нему. Я сочла своим долгом начать расследование заново и  лично пообщаться со всеми участниками того процесса, и передо мной возник целый калейдоскоп адвокатов, прокуроров и судей.  Как я узнала, все они были хорошими профессионалами.  Но даже самым хорошим специалистам с Кингом было нелегко.
- Он избрал просто самоубийственную тактику, - сетовала адвокат Синтия Мэйсон. – Вместо того, чтобы признать себя виновным (на что он  никак не соглашался) или хотя бы разыграть раскаяние на суде, он пытался всех уверить в своей невиновности, хотя улики  против Кинга были просто железными! Просто безумие с его стороны! Не удивительно, что мы проиграли.
Особенно меня впечатлил странный диалог с адвокатом Джеком Гудом.
Услышав, что я по делу Кинга, Гуд тяжело вздохнул.
- Знаете, мисс Бейкер, я такой же противник смертной казни, как и Вы. Кинга я тоже спасти пытался, о да! Но он один из немногих, кого мне не было жалко, понимаете? Стыдно признаться, но мне хотелось своими руками прикончить это воплощенное Зло, чтобы освободить от него мир…
- Он хоть раскаивался в том, что совершил? – поинтересовалась я, удивившись жестоким словам коллеги.
- Раскаялся? – лениво отозвался адвокат. – Нет, нисколько. Единственное, о чем сожалел  Кинг, так это о том, что его лишают жизни…
- То есть… - попыталась резюмировать я. – Вы считаете его совершенно безжалостным социопатом?
- Не совсем, - парировал мой коллега. – Однажды произошел случай, убедивший меня в обратном… Тогда, во время нашего разговора он вдруг заплакал, как ребенок… я никогда не видел его таким… и сказал мне: «Джек, я очень хотел быть хорошим, но я не таков»… Впервые я видел, чтобы Зло плакало, а он – настоящее Зло, поверьте мне.
Сильно огорчившись от этих слов, я направилась к судье.
- Конченый он человек, этот Кинг, - тяжело вздохнув, заметил слуга Фемиды. – Но на редкость очаровательный, умный и талантливый…
- Правда? – удивилась я. – Позвольте спросить, сэр, что именно Вы имеете в виду?
- Его обаяние. Он мог кого угодно очаровать. Знаете, что самое обидное? Что свой огромный талант он бездарно растратил, употребил во зло… Он мог бы стать великим человеком. Я был бы счастлив видеть его своим коллегой. Именно так я ему об этом и сказал.
- То есть, в известной степени, Вы  испытывали к нему сочувствие?
- Да,  - согласился судья. – И даже симпатию, хотя понимаю, что это звучит странно. История Чарльза Кинга – глубочайшая трагедия блестящего и перспективного молодого человека, избравшего кровавый путь.
- А почему приговор был так суров? – поинтересовалась я. – Почему не пожизненное?
 - Он крайне опасен, сбежал после ареста…
- Знаю, знаю, - согласилась я.
- К тому же, слишком много человек пострадало от него. Речи не могло идти о том, чтобы сохранить ему жизнь. Присяжные были единогласны. Да и общественность была бы в ярости.
- Понимаю, - грустно сказала я.
Третьим моим собеседником оказался прокурор Томсон, человек очень талантливый, даже гениальный.
- Господин прокурор, Вы помните дело Кинга? – поинтересовалась я.
- Еще бы! Самое кошмарное дело за всю историю современности!
- Кинг совершил ужасные преступления, - согласилась я. – Но я не могу отделаться от мысли, что он невменяем.
- Невменяем?! – возмутился прокурор. – Да он хитер и изворотлив, как сам дьявол. Каждое свое преступление тщательно планировал…
- Но чудовищные сексуальные перверсии… немыслимый садизм… Разве человек в здравом рассудке может творить подобное? – возразила я.
- Экспертиза признала его полностью вменяемым, - стоял на своем Томсон. – Вы же ознакомились с результатом?
- Да, но я имею основания в этом сомневаться, как, впрочем, и в справедливости вынесенного приговора. Я полагаю, мой подзащитный страдает тяжелым психическим заболеванием, возможно даже, раздвоением личности, а если так, то он нуждается в медицинской помощи. И казнить его нельзя, потому что он явно был не в своем уме! Я даже  полагаю, что мой подзащитный был приговорен к казни под давлением общественности, и следствие относилось к нему предвзято.
- Вы слишком далеко зашли, Бейкер, - разгневался Томсон. – Вы совершенно бездоказательно ставите под сомнение справедливость судебного решения! Это неслыханно!
Меня охватил гнев, внутри клокотали эмоции. Этот Томсон скорее убьет человека, чем признает свою ошибку! Бог знает, что я могла наговорить ему тогда, и чем это могло обернуться для меня и  бедного мистера Кинга, но, к счастью, я проявила благоразумие – промолчала и попыталась успокоиться.
- Вы правы, господин прокурор, - с деланным смирением отвечала я, снова овладев собой. – Моя версия пока бездоказательна. Признаю, что это всего лишь предположение, однако не теряю надежды найти реальные доказательства. Если потребуется, я найму независимого эксперта!
 - Делайте, что хотите, Бейкер! Его все равно казнят. Губернатор и общественность полностью нас поддержали. И продолжают поддерживать. Ваш Кинг – вовсе не псих, в чем Вы тщетно пытаетесь меня убедить, он просто негодяй! Разумный и хладнокровный негодяй! А как нахально он вел себя в суде!  Он потешался над всеми нами, до последнего твердил о своей невиновности, а услышав приговор, сказал: «Если вы приговариваете меня к казни, то чем вы лучше обычных убийц?»
 - В этом я с ним полностью согласна! Смертная казнь недопустима в принципе! Потому что это совершенная дикость! Особенно в конце 20-го века! – воскликнула я.
- Это лишь Ваше личное мнение, Бейкер, - нахмурился прокурор. – А Кинг получил свой приговор в соответствии с буквой закона. Прежде чем спорить с законом, измените его!
- К сожалению, на это у меня нет полномочий, но человеческая душа гораздо сложнее закона. К примеру, сэр, допускаете ли Вы возможность того, что за годы, проведенные в заключении, Кинг мог раскаяться и стать совершенно другим человеком, чем тот, кого Вы знали? – парировала я.
- Кинг? Раскаялся?– последовал ответ. – Вы, что, шутите? Кинг на это просто не способен! Он же безжалостный социопат, который просто не умеет чувствовать боль других. Это как родиться без руки. Нельзя же ожидать, что через много лет она вдруг отрастет! Это в принципе невозможно!
- Для Бога все возможно! – горячо возразила я.
- Вы знаете, Бейкер, я не верю в Бога, - усмехнулся прокурор.
- Очень прискорбно, мистер Томсон, - вздохнула я. – Тем более, что Вы все же верите в дьявола. Прошу прощения, что побеспокоила Вас. Спасибо, что уделили мне время, сэр. Прощайте.
Я вышла из кабинета прокурора совершенно раздавленной. Почему, почему все так хотят его смерти?! Я могу понять родных его несчастных жертв, у которых он отнял жизнь! Могу понять тех, кому он навсегда покалечил судьбу! Но прокуроры, судьи, губернатор, скорая на расправы толпа, - что он ИМ сделал? Какое зло причинил? Это уже даже не месть! Это просто патологический садизм и ненасытная жажда крови. Низменный инстинкт, глазированный законом.
И все-таки я не могла отделаться от мысли, что что-то в этом деле не так, и, как выяснилось, профессиональное чутье меня не обмануло. Изучая все документы, я обнаружила, что на одном из заседаний присяжных мнения заседателей разделились 50 на 50 в пользу казни и пожизненного. Но итоги этого заседания почему-то были аннулированы, а на следующем присяжные уже голосовали за казнь практически единогласно. Налицо факт давления на присяжных. И мой опрос всех этих людей подтвердил эту догадку.
Что еще более удручающе, медицинское заключения  психиатра – замечательного доктора со стороны защиты - Луизы Браун – были сочтены несостоятельными, и суд принял сторону психиатров стороны обвинения.
Значит, Кинга подводили под казнь намеренно?
                ***
На другой день я  поспешила к Кингу. Осталась самая тяжелая и пугающая часть миссии – выслушать самого маньяка, проникнуть в его темную душу, попытаться понять его…
- Рад Вас видеть, мисс Бейкер, - улыбнулся он. – И еще спасибо за замечательную книгу, которую Вы мне подарили тогда. Только не стоило бы делать такие дорогие подарки.
- Перестаньте, - весело возразила я. – Рада, что Вам нравится.
Наступило молчание.
-Мистер Кинг… Чарльз… - осторожно начала я. – Мы пытаемся  добиться пересмотра Вашего дела в суде. Но мне необходима Ваша помощь. Пожалуйста, расскажите мне все о Ваших преступлениях… мотивация… Что Вы чувствовали в эти моменты… И вообще обо всем, что привело Вас сюда. Начните с Вашего первого убийства, а лучше – с предпосылок, сформировавших столь девиантное поведение… Пожалуйста, все, что помните…
При звуке моих слов Кинг  вздрогнул всем телом, и в его глубоко-синих глазах отразился неподдельный ужас.
- Я не желаю об этот говорить. Тем более, с Вами, - поспешно произнес он.
 -Послушайте, Чарльз, - умоляюще заговорила я, осторожно дотрагиваясь до его руки. – Это очень неприятно, но Вы должны помочь мне. Только, пожалуйста, расскажите правду, все, как было на самом деле. Пожалуйста, будьте откровенны со мной, как с врачом. Прошу Вас…
Помолчав еще с минуту, он, наконец, заговорил:
- Я рос в прекрасной и любящей христианской семье. Никакого алкоголя, наркотиков и азартных игр. Мы ходили в церковь и молились Богу. У меня было очень счастливое детство, и ничто не предвещало беды. Но когда мне было 8 лет лет, случилось нечто ужасное… У меня был лучший друг – Джордж Стоун… И его сестра Роуз… Мы втроем очень дружили… ходили друг к другу в гости и… У них был отец… Страшный тип… он…
Речь Кинга стала бессвязной и сбивчивой, голос дрожал.
- Он причинил Вам  что-то ужасное, верно?
- Да, - подтвердил собеседник. – Когда мне было 8… Он пригласил меня в гости, под предлогом, что хочет сделать сюрприз для  Джорджа, Роуз и меня… Но… Кроме него, никого дома не было… и…
- Он совершил над Вами насилие? – с ужасом догадалась я. – Пожалуйста, расскажите все…
Едва овладев собой, Кинг начал рассказывать мне страшный случай из своего детства. От отвратительных деталей мне становилось не по себе…
- А Джордж… он знал, что его отец сделал с Вами? – спросила я, выслушав рассказ подзащитного.
- Да… Джордж вернулся из школы и застал нас вместе обнаженными… Было больно и стыдно… Но Джордж поклялся мне, что никому не расскажет… Мы  еще какое-то время продолжали дружить, но их дом… мне долго снился в кошмарах… Но я не говорил об  этом никому… Вообще никому…
Он замолчал. Я попыталась что-то ответить, но не смогла, глубоко пораженная этой страшной трагедией.
- Потом, когда мне было 13 или 14 лет, - продолжил Кинг. - Я начал сталкиваться с порнографическими журналами – я видел их в киосках или на помойках. Это внушало мне глубочайшее отвращение, но с другой стороны, непреодолимо влекло к себе… как какая-то ужасная черная бездна…
Примерно в это же время я пристрастился к фильмам ужасов со сценами насилия. Снова возникало это двойственное чувство – отвращения и притяжения. С одной стороны, я понимал, что это ужасно и противно Богу, с другой – этот темный мир неумолимо манил меня к себе. Мне было очень стыдно признаться в этом священнику, психологу, родителям, даже самому себе, поэтому я держал это глубоко внутри. Но это пристрастие затягивало все сильнее, становясь отдельной реальностью внутри меня. Однако я старался быть нормальным. Но раздвоенность моей сущности становилась все более мучительной. Словно какие-то неведомые силы постоянно принуждали меня перейти от фантазий к их реальному воплощению. Но на пороге своего первого убийства я стоял несколько лет.
- И как раз в это время произошла история с Джезабель Робсон, - предположила я. – Я знаю, эта девушка сильно обидела Вас, разбив Ваше сердце. Можно ли утверждать, что эта драма явилась последним толчком, бросившим Вас в бездну?
- Возможно, Вы правы. Но и перед самым совершением первого убийства я долго колебался, я знал, что грешно даже думать об этом, не то, что сделать. Но ужасное пристрастие к порнографии, ужасам и насилию натягивало последние ниточки, удерживающие меня от чудовищных преступлений. В конце концов, они порвались. После первого убийства я был страшен самому себе, как это ужасно – понимать, что ты виновен в глазах Бога. Совесть не давала мне покоя. Приходилось напиваться, чтобы как-то преодолеть это раздвоение. Я пытался остановиться, но ужасные силы, которые были внутри меня, постоянно подталкивали на насилие и убийства. Я пытался остановиться, но чем больше я пытался выбраться из этой бездны, тем сильнее она меня затягивала. А после совершения убийств я как будто просыпался от какого-то немыслимого, ужасного транса или  кошмара и снова становился собой. Но моя ужасная тайная сущность требовала все новой крови, все новых, более и более ужасных убийств и извращений. Как наркоман ищет все более и более сильные наркотики для удовлетворения своей зависимости… Эта чудовищная одержимость   была сильнее меня, но, к счастью, меня остановили. Сам бы я, наверное, не остановился никогда.
- Вашей душой и телом  завладел дьявол, - заметила я. – И он  жестоко мучил Вас.
- Вы, правда, верите в подобные вещи? – несколько удивленно спросил Кинг.
- Несомненно. Но, к сожалению, я не могу заявить это в суде… Не буду Вас обманывать, Чарльз, наши шансы ничтожно малы. Они практически отсутствуют. Скажите, - с болью в голосе воскликнула я. – Зачем Вы бежали из тюрьмы? Зачем дерзили судьям? Ведь Вы, тем самым, убили себя!
- Я убил себя гораздо раньше, когда лишил жизни первую из этих несчастных девушек, или даже еще раньше, когда я поддался этому мерзкому пристрастию. В суде я не раскаивался – это правда, потому что мои преступления уничтожили во мне человека, я перестал чувствовать и понимать чужие страдания, чужую боль. Человечность и душа, которыми наделил меня Бог, были жестоко подавлены. Но теперь, когда я снова обратился к Нему, я понял, сколько боли и горя причинил своим невинным жертвам и их близким, - при этих словах он прослезился, - Пусть моя казнь не сможет вернуть их к жизни, смерть – это то, что я заслужил. Я заслуживаю самого сурового наказания в обществе.
- Но, Чарльз, Вы же собой не владели в эти минуты, - горячо, со слезами в голосе, возразила я.
- Разве последствия от этого стали менее тяжкими?
- Но Вы ведь  полностью раскаялись!
- Раскаяния недостаточно, Мэри. Необходимо еще прощение. Но есть грехи, за которые нет и не может быть прощения, - говорил он. – Прекрасные девушки, которых я лишил жизни, не могут простить меня, потому что они мертвы…
- Но есть Благой Бог, Который прощает даже самых  отчаянных грешников, - напомнила я.
- Думаете, даже для меня есть прощение?
- Конечно. Вспомните благоразумного разбойника! «Истинно говорю тебе: ныне же будешь со Мною в раю».
- Вы не только превосходный адвокат, Мэри, - нежно произнес Кинг, с любовью глядя на меня. – Вы еще и удивительно добры!
- Благодарю Вас, - взволнованно ответила я. – И я клянусь Вам, Чарльз, я сделаю все, что в моих силах, чтобы спасти Вас! Вы мне очень помогли! Только, пожалуйста, напишите прошение о помиловании в апелляционный суд, опишите там Ваше психическое состояние до, вовремя и после совершения преступлений и  не забудьте упомянуть о Вашей детской  трагедии.
- Я сделаю все, что Вы попросите, - покорно согласился он.
Мы оба замолчали. Но сердце переполняли странные чувства непреодолимой, теплой близости, возникающей между нами. Я знала, он чувствует то же самое…
- Мэри, - робко попросил он. – Не могли бы Вы прийти ко мне в воскресенье? Но не как адвокат, а…
И он смутился, не закончив фразы.
– …как друг, - закончила я. – С радостью! Я счастлива стать Вашим другом. Кроме того, я навещу Вас через несколько дней.
- Я буду ждать!
                9
На следующий день меня ждала неприятность – Мэгги вызвала меня в кабинет и устроила разнос.
- Это правда, что ты нахамила прокурору Томсону?!
- Ну, скажем так, не нахамила, а указала на явные недочеты в деле Кинга.
- Ты хоть понимаешь, что он очень  уважаемый человек в нашем городе?
- Плевать мне, кто он! – взорвалась я. – Для меня главное то, что работа суда была топорной. Они приговорили к казни несчастного больного человека, вместо того, чтобы оказать ему медицинскую и духовную помощь! И как я должна на все это реагировать? Молчать и улыбаться?
- Идиотка! – разозлилась Мэгги. - Разве я просила тебя пересматривать это дело?!
- А ничего, что дыр в нем больше, чем в «Маасдаме»?! – воскликнула я.
- Это не твое дело! Все, что от тебя требовалось – это подать апелляцию для очистки совести!
- Для очистки совести?! – вознегодовала я. – Это ведь вопрос жизни и смерти! А ты знаешь, что дело было подстроено? Что, по-видимому, было давление на присяжных? Что они просто закрыли глаза на заключения доктора  Браун? И что же получается? – из-за этих чертей в черных мантиях и безжалостного прокурора замечательного, талантливого и достойного человека усыпят, как бешеного пса?!!!
-Ты себя слышишь? – возмутилась Мэгги. – Этот «замечательный и достойный человек» - самый ужасный маньяк в истории нашей криминалистики!
-А вы не задумывались, почему он стал таким? – парировала я. – Сколько всего он пережил в жизни! Мерзавец-педофил изнасиловал его, когда ему было 8, безжалостно растлив его чистоту – что может произойти с психикой ребенка? Потом он пристрастился к порно, к ужасам, потом его кинула девушка, и у него совсем поехала крыша! Он напивался, чтобы спастись от себя самого!  Он был несчастным безумцем, который не владел собой! А его признали вменяемым! Проморгали факт эбьюза!  Им самим нужен доктор!
- И тебе, по-моему, тоже, - съязвила она. – Может, ты и права суд и не учел некоторых обстоятельств, таких, как пережитый в детстве эбьюз. Допустим, ты права и насчет того, что дело было подстроено под смертный приговор! Но существенной роли это не играет. Поэтому он умрет, и ничего уже не изменить!
- А если ничего не изменить, то в чем же заключается моя работа? Молча потакать вашей гнусной живодерне, называемой правосудием? Подавать призрачную надежду этим несчастным, а потом со словами «Извини, приятель, ничего не вышло!» спокойно отправлять их на убой?! Так?!
- Все, с меня хватит! – вспылила Мэгги. – Я отстраняю тебя от этого дела.
- Как?! У нас же встреча в воскресенье!
- Забудь о ней! И об остальных тоже! Я сама доведу это дело! А  тебе передам Стефани Аллен!
И Мэгги подала мне папку. Я вышла из ее кабинета, громко хлопнув дверью.
                10
Выйдя из помещения, я села к себе в машину и заплакала. Что теперь делать? Все испорчено. Я не смогу больше помочь ему. Я не смогу больше защищать его. Я не смогу больше видеть его. Последняя мысль заставила вздрогнуть.
Собрав волю в кулак и убрав слезы, я направилась к своей новой подзащитной. Стефани Аллен – приятная на вид  молодая женщина, 35 лет, несколько лет назад хладнокровно убила своего пожилого мужа (за которого вышла по расчету только ради его богатства) с помощью передозировки лекарства, которая вызвала остановку сердца.  Побеседовав с миссис Аллен о ее «тяжелой» женской доле, я составила ходатайство в апелляционный суд с просьбой смягчить ее наказание и помогла ей составить прошение о помиловании, а на душе кошки скребли – я не могла думать ни о чем другом, кроме…
Промучившись весь день, я твердо решила, что буду вести дело Кинга самостоятельно, а потом гнев Мэгги пройдет, и она поймет, что была неправа.
В тот же вечер, поспешно разобравшись со Стефани Аллен, я принялась искать Джорджа и Роуз Стоунов, друзей детства Чарли.
Вначале я отправилась к Джорджу. Его одинокий дом, стоящий в пустынном месте, поразил меня бедностью.
- Чо надо?- угрюмо поинтересовался мужчина среднего возраста, типичный алкоголик - и, очевидно, он был сильно выпивши.
- Я ищу мистера Джорджа Стоуна… Это Вы?
- А ты коп, да?! Пошла вон! Хочешь привлечь меня  за незаконный лов рыбы? Да? Не выйдет, поняла?!
- Я пришла поговорить о Вас, мистер Стоун.
- Это дело! – оживился он. – Мне давно уже поговорить не с кем. Только никакого мистера Стоуна, договорились? Друзья зовут меня Джорджи.
- Как скажешь, приятель, - я переняла его тон. – Только позволь мне пройти, окей?
Он позволил, и я, с трудом преодолевая брезгливость, я прошла в его холостяцкую берлогу.
Мы сели за стол, и он начал рассказывать мне о своей «проклятой жизни», как у него не ладилось с женщинами… И о том, как его жизнь «папаша-сволочь сломал»…
- Сломал жизнь? – переспросила я. – Каким образом?
- Да! – грубо отреагировал Джорджи. – Тебе подробно рассказать или как?
- Ты помнишь своего друга Чарли… Чарли Кинга?.. – спросила я. – С ним твой отец тоже что-то сделал?
Услышав имя друга детства, Джорджи сразу протрезвел.
Он рассказывал, как крепко они дружили, когда были детьми; и как Чарли перестал ходить к ним домой, после того рокового случая…
- Они лежали в постели без одежды. Могу поклясться, что этот выродок изнасиловал Чарли. Он и нас с Рози насиловал, а потом под страхом смерти запрещал говорить матери. Запугал он нас, понимаешь? -
- А где он сейчас? – поинтересовалась я.
- Сдох, только мне легче не стало.
- Я понимаю, как тебе плохо, но Чарли еще хуже. Его могут убить. А ты ему можешь помочь!
- Чем? Я и себе-то помочь ничем не могу.
- Я адвокат Чарли, ты можешь выступить свидетелем со стороны защиты и рассказать, что произошло в тот день…
Джорджи согласился, и я распрощалась с ним в глубоком  шоке.
К счастью, жизнь его сестры Роуз, которую я разыскала на следующий день, сложилась гораздо лучше. Она вышла замуж, стала успешным врачом-психотерапевтом и смогла справиться с детской травмой. Но она также подтвердила показания брата о том, что они подвергались  сексуальному насилию со стороны отца, и, как и Джорджи, согласилась выступить на суде в качестве свидетеля со стороны защиты. Это было моей маленькой победой.
                11
Я уже изучила  дело Чарльза вдоль и поперек. Показания девушек, с которыми Чарльз когда-то  состоял  в близких отношениях, наводили на неприятные выводы – они сообщили, что он предпочитал грубые интимные игры. Странно. Это обстоятельство явно не монтировалась с его природной робостью и застенчивостью… Вероятно, проклятое alter ego уже тогда давало о себе знать…  Свою кровавую карьеру Кинг начал в 28 лет, после разрыва с Джезабель Робсон. Как я и предполагала, он долго боролся со своим «вторым я», но печальная любовная история явилась катализатором превращения его в чудовище. Я беседовала с людьми, сталкивавшимися с Чарльзом Кингом, и они утверждали, что он мог меняться, как хамелеон – доброта могла мгновенно смениться гневом, безмятежность – раздражительностью, веселость – отчаянием, страстность – холодностью, смирение – гордыней.  Даже его синие глаза становились черными, когда он был в гневе. Иногда невозможно было поверить, что перед вами находится  тот же самый человек. Эти факты все больше убеждали меня в наличии у моего подзащитного раздвоения личности. Но это все было известно, ничего не меняло. Необходима новая информация.
                ***
Моей последней надеждой был доктор Карл Гофман, который был приглашен к Кингу для экспертной оценки. К тому времени врач перебрался в Калифорнию, но расстояния не испугали меня.  Я довольно скоро нашла его загородный дом, во дворе которого, как оказалось, он весело праздновал свой День Рождения в кругу друзей и родственников. Когда я зашла на их территорию, ко мне подошла его супруга.  Они оба встретили меня очень тепло и даже пригласили присоединиться к праздничному столу, на что я просто не могла ответить отказом. Я отметила, что, несмотря на свой довольно пожилой возраст, доктор Гофман  сохранил какую-то детскую жизнерадостность, доброту и ясность души.
- Прошу прощения, сэр, что беспокою Вас в такой день, - обратилась я к нему. – Но я к Вам по делу… Не могли бы мы с Вами поговорить где-нибудь?
Он охотно согласился, и мы начали разговор, прохаживаясь по улице. Когда я заговорила о Кинге, доктор Гофман улыбнулся тепло и грустно.
- Да, я его вспоминаю, да и как иначе? Я работал с ним очень плодотворно и с удовольствием.
- Насколько мне известно, Вы были приглашены к Чарльзу Кингу в качестве эксперта? И что Вы можете сказать?
- Да, мэм, это так… Чарльз мне рассказывал о всяких ужасных вещах… Стремлении к каннибализму и вампиризму, например, и это помимо некрофилии. Он говорил, что внутри него живет некая злая сила, которая им управляет. И знаете, я ему верил и верю до сих пор. Но данные моего обследования не были приняты всерьез – мало того, меня объявили фальсификатором…
- Жаль, что Вам пришлось пережить неприятности.
- Я- то не пострадал, - снова улыбнулся доктор. – По-настоящему жаль, что я ничем не смог помочь Чарльзу. Мне бы очень хотелось, чтобы его оправдали.
- Оправдали?! – переспросила я. – Вы думаете, он достоин этого?
- Да. По крайней мере, казнь – это не то, что он заслуживает. Говорят, он жестокий. Но я думаю иначе. Это хороший парень, хороший политический работник, умный, заинтересованный в улучшении жизни бедных и чернокожих, и студент-юрист: с какой стати я буду говорить, что он был жестоким?
- Но убийства? – задала вопрос я.
- Я рассматриваю его преступления несколько обособленно от него. Для меня это как проявление тяжелой зависимости. Наподобие наркотической, алкогольной или порнографической, только более ужасной. Я уверен, что он не хотел делать все это, но просто не мог остановиться, как наркоман или алкоголик, но проблема в том, что современная психиатрия знает об этой форме зависимости крайне мало.
Я горячо поблагодарила доктора за интересную беседу и спросила, не могу ли я взглянуть на его работы по делу Кинга. К счастью, добрый доктор предоставил мне  возможность с ними ознакомиться.
- Всегда обращайтесь ко мне, если я смогу быть чем-то полезен, - на прощание сказал он.
- Хорошо, согласились бы Вы выступать на стороне защиты?
- Разумеется, - радостно согласился доктор Гофман.
 Вечером, когда я, бесконечно счастливая, отдыхала дома от долгого перелета, ко мне  пришла Мэгги.
- Прости за то, что случилось, дорогая. Я погорячилась, - призналась она.
- Да и я была не на высоте! – вздохнула я.
- Ладно, забыли! – сказала моя добрая подруга. – Это был просто рабочий момент.
- Я написала ходатайство о пересмотре дела и помиловании для Стефани Аллен, как ты велела, - грустно уронила я, вручая ей упомянутые бумаги.
- Превосходно! Я всегда знала, что ты гений! – похвалила меня она и, чуть помолчав, сообщила: - Я сегодня навещала твоего Кинга…
- Ты видела его?! Как он?! В порядке?! – заволновалась я.
- Да, в порядке он, не волнуйся так, - улыбнулась Мэгги. – Держится достойно. Передал мне прошение о помиловании…
И она подала мне документ. Я читала с восхищением – написано было безупречно, юридическое образование очень пригодилось Кингу.
- Он был явно разочарован, увидев меня сегодня, - продолжала Мэгги. – Спросил, где ты и когда придешь.
- Правда?! – обрадовалась я.
- А я когда-нибудь шучу? – парировала Мэгги. – Кстати, где ты сегодня была?
-  Честно? Провела дивный день в Калифорнии в компании доктора Гофмана.
- О, Мэри! – воскликнула  начальница. – Ты в своем репертуаре!
- А как иначе? – улыбнулась я и рассказала ей события прошедшего дня.
И мы принялись изучать добытые мною сведения, которые, разумеется, я не забыла тщательно записать.
- Да, надо отдать этому Гофману должное, знаток своего дела, - согласилась  Мэгги. – Да и ты, конечно, молодец, но предупреждаю: шансы ничтожно малы. Примерно один к миллиону. Таких преступников, как Кинг, обычно не милуют.
- Я понимаю, но ты позволишь мне продолжать его дело? – умоляюще попросила я.
- Хорошо, так и быть. Только не надо увлекаться. Ты слишком увлеклась, и это плохо.
Я попыталась отшутиться:
- Чем же именно я увлеклась – Кингом или его делом?
- И тем, и другим, мне кажется, - совершенно серьезно ответила Мэгги, пристально глядя на меня. – Будь осторожна, и на сей раз постарайся без глупостей.
Я пообещала ей, и мы расстались друзьями.
                ***
На следующий день я безотлагательно навестила доктора Луизу Браун прямо у нее на работе. Подобно Карлу Гофману, она произвела на меня впечатление обаятельного, хорошего и знающего человека.
- Я к Вам по делу Чарльза Кинга, - начала я.
- Ах, Кинга, - вздохнула доктор. – Это самый сложный случай в моей практике. Я ставила ему диагноз «маниакально-депрессивный психоз», но и сама в этом сомневаюсь. Я считаю, что он страдает более серьезным заболеванием – диссоциативным расстройством идентичности, или раздвоением личности…
- Раздвоением личности? – радостно переспросила я. – Чем вызвано Ваше мнение?
- Он мог внезапно измениться до неузнаваемости – голос, взгляд, манеры… Он мгновенно становился совершенно другим. Кроме того,  Кинг признавался, что после совершения преступлений он как будто просыпался от какого-то страшного сна, у него было ощущение, что все происходило не с ним. Он признавался, что внутри него существует некая «другая реальность». Все это наталкивает на выводы, что в его теле уживаются, по крайней мере, 2 диаметрально противоположные личности…
- Можно ли, в таком случае,  говорить о его невменяемости?
- По крайней мере, об ограниченной вменяемости, - уточнила доктор Браун. – Без всяких сомнений, Кинг страдает тяжелым психическим  заболеванием и глубоким расстройством личности…
- Что Вас привело к таким выводам, доктор?
- Многие вещи, - медленно проговорила доктор Браун. – Позвольте мне показать Вам вот это… Хотя это не было приобщено к делу…
Она достала  тетрадь, из своего стола, которую показала мне. Это были сделанные аккуратным, но чертовски неразборчивым почерком, студенческие конспекты Чарльза и находившиеся на том же листе эскизы человека-оборотня.
- Это его конспект и его рисунки. Заметьте, изображенный человек там представлен в двух вариантах – как нормальный человек и как вампир. Причем, когда я показала эти эскизы Кингу, он очень удивился и с большим трудом вспомнил, что рисовал их. Это может указывать на то, что у него уже тогда были характерные провалы в памяти, и этим рисунком он неосознанно выразил «переключение» своих сущностей – хорошей и плохой.
- Очень интересно, - заметила я.
- Понимаю, - продолжала она. – Вам, как человеку, далекому от психиатрии, подобный аргумент может показаться слабым, но есть более сильное доказательство – наш разговор с Кингом, где он признавался, что слышал некий «голос», приказывающий ему убивать…
- Так почему же это не было учтено при вынесении приговора? – изумилась я.
- Этот разговор был проигнорирован моими коллегами стороны обвинения. Были и такие люди, которые даже усомнились в его подлинности, якобы я его подделала. Это было оскорбительно, мисс Бейкер, тем более у меня имелась (и имеется до сих пор) аудиозапись с этой беседой. Она была предоставлена на суде, но это ничего не дало, потому что психиатры со стороны обвинения заявили, что Кинг лжет. Конечно, на этом фоне, можно подумать, что я ему подыгрываю. Но я, действительно, ему верю – и верю безоговорочно. Но дело в том, что чем больше я изучала его дело, тем больше в нем запутывалась. Как видите, состояние Кинга сочетает в себе признаки и БАРа, и психопатии, и раздвоения личности, и даже шизофрении (в случае с «голосом»), вместе с тем, состояние Кинга нельзя объяснить ни одним из этих заболеваний. Одно могу сказать с уверенностью – в момент совершения преступлений он не мог быть полностью вменяемым, вопреки утверждению многих моих коллег, которые, смею думать, относились к нему с некоторой предвзятостью…
- Благодарю Вас, доктор Браун, Вы мне очень помогли! Видите ли, моя коллега и я пытаемся убедить суд пересмотреть дело Кинга, именно опираясь на факт его ограниченной вменяемости. Вы согласились бы нам помочь?
- Да, с радостью, но я должна еще раз навестить Кинга.
- Прекрасно, - просияла я, с трудом сдерживая желание обнять и расцеловать  эту женщину. – Когда именно?
- Хоть завтра.
Я сердечно поблагодарила ее, чуть не со слезами попросила предоставить мне медицинские документы Чарльза для ознакомления и убедила ее представлять защиту на новом судебном заседании, если нам удастся добиться его… Словом, история с добрым доктором повторилась как нельзя лучше, и мы тепло попрощались.
                12
 А на следующий день я направилась к Джезабель Робсон – злому гению Чарльза Кинга. Она уже вышла замуж и переехала в другой город – в Мемфис, но расстояния меня не остановили - я была счастлива, что доберусь до нее, наконец! Да и кто знает, может, мне удастся вытянуть из нее что-то важное?
Вот и ее особняк. Я позвонила в дверь. Ждать пришлось долго. Наконец мне открыла яркая, накрашенная, отчаянно молодящаяся блондинка, на порядок старше меня. Ее роскошный шелковый халат едва прикрывал зону бикини.
- Мисс Робсон? – уточнила я.
- Теперь уже миссис Вуд, - поправила она. – Но для друзей – просто Джеззи.
- Миссис Вуд, я адвокат, веду дело Чарльза Кинга…
- Кинга?– презрительно скривилась она.
- Я хочу узнать о ваших отношениях. Мне нужно пройти, разговор будет долгий.
Весьма неохотно она впустила меня в дом, привела на кухню, где стояла бутылка виски.
- Выпьете? – предложила она.
- Нет, - решительно отказалась я. – И давайте ближе к делу.
Джезабель налила себе, глотнула немного и закурила.
- Что Вы хотите знать? – равнодушно спросила она, пуская кольца дыма.
- Всю правду. Что случилось между Вами и Кингом 15 лет назад?
- Мы познакомились в университете, завязалась дружба, Чарли влюбился в меня, но мне он был безразличен.
- Почему?
- Он слишком беден был, не для меня, к тому же у него совершенно отсутствовали амбиции. «Я не хочу быть с таким нищим  неудачником, как ты!», - сказала я ему.
- Но смею заметить, миссис Вуд, не всегда счастье заключается в деньгах и статусе, - возразила я.
- Не знаю, как для Вас, а для меня это главное, - призналась Джезабель, и, понизив голос, добавила: - Вот я вышла замуж за состоятельного и уважаемого человека, и счастлива этим. Я всегда остаюсь с холодной головой.
- Что ж, я рада, - ледяным голосом ответила я, не тая своего презрения.
- Спасибо, - отозвалась она, по-видимому, даже не поняв сарказма. – Кстати, через 3 года после той истории я встретила Чарли снова. Он стал совсем другим… сильный, амбициозный, целеустремленный… Даже решил быть политиком и стал восходящей звездой демократов… Я заново влюбилась в него. Он меня очаровал…
- Это он умеет! – вырвалось у меня.
- Да, у нас состоялся довольно страстный и жаркий роман. Несколько встреч. Но каких!
- Что дальше? – с неудовольствием спросила я, поспешно предотвращая ее интимные излияния.
- Он исчез так же внезапно, как появился. Он оставил меня, хотел отомстить. И это ему удалось, - поведала Джезабель.
«Правильно и сделал!», - подумала про себя я.
- Дорогая, кто это у нас? – послышался мужской голос из соседней комнаты.
- Все в порядке, милый! – отозвалась Джезабель. – Адресом ошиблись.
- Всего хорошего, миссис Вуд, - сказала я, едва не рассмеявшись над ее нелепым объяснением,  язвительно шепнула ей на прощание: - Было приятно с Вами познакомиться!
И  вышла из ее дома.
 «Что же нашел Чарли в этой бессердечной, глупой кукле?», - с горечью думала я, когда ехала в своем автомобиле домой. Хотя эта, в сущности, пустая  поездка заняла почти целый день, я вернулась домой счастливая и умиротворенная – недавние визиты к докторам Гофману и Браун оказались даже более удачными, чем я ожидала – эти прекрасные люди великодушно помогли мне обойти трясину бюрократии – и выразили готовность  всегда помочь мне. Я вдохну в их огромную работу новую жизнь и придам голосу защиты новый акцент! Ведь если Чарльза признают Чарльза больным, его могут оправдать и отправить на лечение! Только бы он сам согласился на это…
Вечером я села писать ходатайство о пересмотре дела. Вдруг кто-то тихо подкрался сзади и схватил меня за плечи. Я вскрикнула.
- Братан, это же я! – раздался знакомый смех.
Я обернулась и увидела Саймона.
-Придурок! Ты же напугал меня до смерти! Как ты вообще сюда попал?
- Элементарно, Ватсон, - снова засмеялся он. – Ты ключи в дверях забыла.
- Я устала очень, - отрезала я. – Быстро говори, что тебе надо!
- Хотел извиниться. Стремно все получилось тогда.
- Считай, что извинения приняты. А теперь иди, не мешай мне работать.
- Снова, как всегда,  спасаешь задницу какому-то ублюдку?
- Выбирай слова! Это моя работа! –  резко отодвигаясь от него, заметила я. - Человека казнить могут.
- Кого? – скривился Саймон, злобно покосившись на фотографию Чарльза. – Этого, что ли? Да я бы и сам его… ножичком… медленно…
Взглянув на Саймона, я  испугалась – это был волчий оскал!
Я почувствовала жгучее отвращение. Боже мой! И как я могла общаться с ним раньше?! Где у меня только глаза были?
- Не смей так говорить о нем!-  не на шутку завелась я.
- Ну, ладно, не кипятись, - примирительно заговорил Саймон. - Может, хватит от меня бегать, а? Давай все, как раньше!
- Снова стать твоей девочкой-братом? – с кислой улыбкой процедила я. – А ты думаешь, это возможно после того, что с нами было?
- Не братом, - с непривычной, но откровенно наигранной нежностью возразил Саймон. - Просто девочкой. Моей девочкой. Это было бы хорошо…
- …И, должно быть, удобно для всех, - съязвила я. – Главное,  у наших матерей появится отличный повод вместе тянуть вискарь по воскресеньям.
- Ну зачем ты так? Ты мне, правда, нравишься, – приклеил улыбку Саймон.
- Давай не будем врать себе и друг другу, – тяжело вздохнула  я. – Прости, приятель, но все это совершенно исключено, и у нас ничего не получится!
- Ах, так?! – неожиданно разъярился Саймон. – Это все из-за проклятого маньяка? Да?! Я понял!  Ты  на него запала, как и все эти тупые влюбленные кобылы с сопливыми письмами!
- Если даже это и так, тебе-то какое дело? – невозмутимо ответила я, желая подразнить его.
             - А если бы он проломил топором твою тупую башку, а потом бросил твой тухлый затраханный трупик где-нибудь в лесу,   ты бы тоже была счастлива?! – совершенно взбесился Саймон.
            - Убирайся отсюда, урод! – закричала я, не вытерпев подобных слов в адрес Чарльза. – Чтоб я тебя больше не видела!
           - Да пошла ты, шалава! – он наотмашь ударил меня по лицу и выбежал из квартиры, хлопнув дверью.
Несмотря на всю безобразность разыгравшейся сцены, в этот миг я почувствовала себя счастливой и свободной, как человек, с которого только что сняли наручники. Я осознала в тот момент, что мы с Саймоном совсем чужие, и из своей детской дружбы выросли точно так же, как взрослый человек вырастает из своей детской одежды. Мы оба сильно изменились и безмерно отдалились друг от друга. Давно нарывавшийся гнойник наконец лопнул, и стало легче.
А Чарльз? Ведь то, что сказал Саймон, ложь! Я отношусь к нему просто как к своему подзащитному – с должным милосердием и человеколюбием! Тогда почему он так круто меняет мою жизнь? Из-за него я крупно поспорила с родителями, нажила проблемы на работе, потеряла друга детства… А на что я еще готова пойти ради этого парня с непростым прошлым, ангельской внешностью,  бархатным голосом и немыслимо глубокими, прекрасными глазами? Погубить карьеру? Отдать жизнь, может быть? И куда затягивают меня эти два безмерных синих омута, заставляя утонуть в них – и погибнуть?
               
                13
Утром я отправилась к Кэролайн Филдинг, бывшей жене Чарльза. Она уже вторично вышла замуж и вместе с дочерью переехала в другой штат. Путь в один конец занял 1,5 часа на самолете,  душу охватывало сильное, необъяснимое  волнение. Нашла тот адрес. Их дом. Я робко позвонила в дверь. На пороге появилась очень красивая девочка лет 10, с роскошными каштановыми волосами и огромными голубыми глазами. Его дочь.
- Привет, малышка, - начала я, с трудом преодолевая растерянность. – Тебя зовут Дейзи, верно?
- Да, - важно ответила она. – Но я тебя  не знаю, а мама запрещает мне разговаривать с незнакомыми.
Тут меня охватило какое-то немыслимое чувство нежности к этому ребенку – как будто он был мне родным… Так хотелось схватить ее на руки и покрыть поцелуями... И мне пришлось собрать все свои силы, чтобы не поддаться этому порыву.
- Меня зовут Мэри, - с вымученной улыбкой продолжила я, силясь не разрыдаться. – И мне очень нужно поговорить с твоей мамой…
- Хорошо, - звенящим голоском ответила Дейзи и убежала.
К моему  горлу подступил комок. Слезы душили и неумолимо наворачивались на глаза. Сердце разрывалось от боли.
Через несколько мгновений девочка вернулась в сопровождении матери. Кэролайн была красивой, нежной и стройной шатенкой с красивыми карими глазами и милой улыбкой.
Я с неудовольствием отметила, что она красивее меня, хотя и старше.
- Добрый день, Мэри, - ласково обратилась ко мне Кэролайн. – Что Вам угодно?
- Добрый день, Кэролайн, - отозвалась я, выходя из задумчивости. – Я адвокат Вашего бывшего мужа, Чарльза Кинга, и мне  необходимо побеседовать с Вами.
Благожелательность ее как ветром сдуло.
- Мне очень неприятно об этом вспоминать, - нахмурилась она. – Я пытаюсь забыть прошлое - и не желаю возвращаться в него.
- Я понимаю Ваши чувства, но, боюсь, это необходимо.
- Хорошо, - вздохнула Кэролайн и обратилась к дочери: - Дейзи, пойди, погуляй с папой.
Девочка послушно убежала на улицу. Я долго провожала ее взглядом. Она подошла к мужу Кэролайн, которого считала своим отцом, и, взяв его за руку, увлекла с собой на прогулку.
- Дэвид удочерил Дейзи, она ничего не знает, и я хочу, чтобы не узнала никогда, - объяснила Кэролайн.
- Это было бы очень разумно, - согласилась я.
Мы прошли в дом. Между нами возникло гнетущее молчание, которое ни одна из нас не решалась прервать.
- Расскажите, пожалуйста, какой была Ваша жизнь с Чарльзом? – заговорила, наконец, я.
- Наш брак был довольно счастливым, - ответила собеседница. – До этого мы встречались год. Чарльз очень красиво ухаживал, был нежен, и мы любили друг друга.
- Он скандалил или поднимал на Вас руку? – спросила я.
- Нет, никогда. Повторяю, он был нежен и заботлив по отношению ко мне и к дочери. У меня не возникало практически никаких подозрений. Не могу поверить, что была с ним несколько лет и не подозревала, кем на самом деле был Чарльз Кинг!
- Вы употребили слово «практически», - заметила я. – Так что, какие-то тревожные сигналы все же были?
- У мужа были некоторые странные привычки… В общении он был нежен,  как впрочем и в сексе… за исключением тех случаев, которые по-настоящему испугали меня… когда он проявил агрессию… Ну, Вы понимаете…
Последние слова Кэролайн повергли меня в бешенство. Душу охватила такая дикая ревность, что потемнело в глазах! Мне безумно захотелось ударить эту женщину за то, что она прикасалась к нему! На мгновение я остро возненавидела ее за это – возненавидела до боли в сердце…
- Пожалуйста, продолжайте, - выдохнула я, едва справившись с собой.
- Он иногда любил гулять по ночам и спать днем… А еще… Однажды я посмотрела на Чарльза, и он показался мне чужим… Незнакомцем…
…Мы с Кэролайн побеседовали еще немного, я взяла у нее письменные показания и поспешила поскорее покинуть этот дом. Настроение было ужасным, а перед глазами неотступно стоял образ малютки Дейзи…

                ***
И тут я вспомнила, что сегодня воскресенье, и Чарльз ждет меня! А время посещений уже истекло!.. И я молнией рванула в тюрьму.
Чарльз был печален и угрюм.
- Привет! – поздоровалась я.
- Я попросил тебя, чтобы ты пришла сегодня, а ты не пришла, - с упреком проговорил он.
- Прости меня, пожалуйста, - погрустнела  я. – Меня сегодня не было  в штате! Я ездила по твоему делу.
- А, ты по моему делу? Пытаешься добиться нового судебного заседания, на котором представишь меня психом, да? Ты меня, правда, считаешь невменяемым?
- Да! И… Неважно, кем я тебя считаю! Потому что другого пути просто нет, пойми же!
- А ты меня об этом спросила?! Мне это надо?! – неожиданно разозлился он.
- Может, мне это нужно! – закричала, в свою очередь я. – Может, мне это нужно для меня, чтобы я, по крайней мере, была уверена, что сделала все, что могла!
– Я не хочу, чтобы мир запомнил меня как психа! – продолжал заводиться он.
- Будь уверен, Кинг, мир запомнит тебя как психа в любом случае, - грубо ответила я. – В этом можешь даже не сомневаться. А выбор у тебя невелик – быть гордым психом или живым психом. Поверь, я бы выбрала второе.
- Слушай, а почему ты так цепляешься за мою жизнь? Проигрывать не любишь? Боишься испортить свою репутацию непревзойденного профессионала? Так найди себе другого подзащитного для самоутверждения, а я – не очень подходящая кандидатура для этого!
Его ужасные слова, несправедливые обвинения, прекрасные синие глаза, почерневшие от гнева, - все это разрывало мою душу на тысячи частей.
- Неблагодарный кретин! – злилась я, и мой голос дрожал и срывался. – Ты все еще ничего не понял?! Я цепляюсь за твою жизнь не ради карьеры, а потому, что ты мне очень близок! И дорог! Поэтому я просто не могу потерять тебя!
- Сумасшедшая! – в сердцах воскликнул он.
Я повернулась и ушла.
…Дома я ревела часа 2. Было так невыносимо, от того, что случилось. У него сдали нервы. Что вполне естественно в его ситуации. Я должна была проявить терпение. А что сделала я? Наорала на него! Как я могла?.. Стерва!
Я не спала всю ночь – ворочалась с боку на бок. Он ждал меня. Я так необходима ему. Он меня так ждал. Я не пришла. Это ужасно. Он просто изнемогает от этого адского одиночества, отчаяния и боли. Я виновата перед ним. Завтра же попрошу прощения! А если не простит? Эта мысль заставила меня замереть от ужаса! Если он меня не простит, я не смогу… Ссора помогла мне это понять. Ведь я так люблю его! И он меня тоже! Значит, простит…
Промучившись еще с час, я встала с постели, села за стол и начала писать записку.
«Дорогой Чарли!» - начала я, и остановилась. Никогда еще я не называла его этим именем… Но это то, что я чувствую сейчас! Я должна быть с ним абсолютно искренней и откровенной. На  какое бы то ни было притворство времени не остается. Пусть он все узнает! Пусть он полюбит меня или прогонит прочь! Пусть все станет ясным! Сейчас приемлемо все, кроме недомолвок. Пути назад нет.
И я продолжила:
«Я была вчера  свиньей и очень тебя обидела. Но я считаю необходимым сказать тебе о том, что я чувствую. Ты должен знать, что я борюсь за твою жизнь – и я вновь повторяю тебе это! – не ради карьерного успеха и самоутверждения. Нет! Я делаю это только  ради тебя, ибо  твоя жизнь для меня бесценна. Потому что я люблю тебя! Люблю так сильно, что ты не можешь себе представить! Я знаю, ты можешь решить, что я сумасшедшая, но это не так! Я знаю и понимаю, на что я иду, и это мой выбор. Надеюсь, ты поймешь меня и простишь».
Я перевела дыхание и продолжила писать. Это было какое-то наваждение – тысяча слов безумной страсти… Весь лист был исписан… Я писала без единой помарки и не выбирала слова – это был поток сознания и  голос сердца. После этого мне стало легче. С души свалился груз. Даже стало радостно. Через несколько минут я перечитала   это – и испугалась себя! «Мой ангел! – писала я. – Ты – смысл моей жизни, и я умру за тебя!» Ни Эрни, ни тем более  Саймон от меня никогда такого не слышали. Ужас! Я совсем потеряла голову! Как я могла?!    Как я могла  так влюбиться в него – в этого бессердечного убийцу, в этого безжалостного негодяя, принесшего людям столько горя и боли?!
Его мертвые чаровницы… Могу ли я стать для него столь же желанной?
Тут я почувствовала дурноту – в глазах потемнело, голова закружилась, бешено забилось сердце. На миг  показалось, что я падаю в черную бездну, но внезапный толчок внутри меня вернул меня к реальности.
 И в этот момент я сама себе стала противна! Я зашла слишком далеко! Я не должна!
 И он никогда этого не прочтет! Он не должен это знать! И не узнает! Никогда!
И в жутком исступлении я порвала любовное письмо. Тщательно. На мелкие кусочки. Словно вместе с этой бумагой пыталась уничтожить свою страшную любовь, свою безумную страсть!
И я сделаю это!!!
                14
Я проснулась перед самым рассветом от мрачного, невероятно  тяжелого предчувствия, которое я никак не могла объяснить. Страшная мистическая тревога разрывала сердце на миллионы клочков… Чарли… Что-то с ним случилось… ужасное…
Едва дождавшись утра, я бросилась к нему и…
- Этой ночью Кинг совершил попытку самоубийства, - сообщил охранник, и, заметив, что я побледнела, как мел, поспешно добавил: - Не волнуйтесь, сейчас с ним все в порядке. Вы можете его видеть.
Зайдя в камеру, я застала Чарли сидящим на кровати. Его застывший взгляд был пустым и отрешенным. Я присела рядом и осторожно взяла его за руку.
- Я не хочу жить, - после минутного молчания  признался он.
- Помнишь ту историю с парнем, которого ты спас от суицида? – напомнила я. – Сейчас он жив, а ты хочешь повторить его ошибку. Не странно ли это?
- Но мне уже нечего терять, Мэри. Они все равно скоро убьют меня, а я хочу лишить государство удовольствия насладиться моей смертью.
- Я понимаю, - отрывисто и дрожащим голосом отвечала я, судорожно сжимая его руку. – Я знаю, что тебе все надоело, и ты очень устал! Но ты же веришь в Бога и знаешь, что Он не принимает к Себе самоубийц! Самое страшное, что эти негодяи могут сделать - убить твое тело, но не душу! Поэтому будь мужественным, выдержи все до конца – Господь простит и примет тебя!
- Я сомневаюсь, что достоин Его милосердия.
- Твои сомнения от дьявола. Бог – это абсолютная Любовь, Милосердие и Всепрощение. Он простил бы даже Иуду Искариота, если бы тот принес Ему свое покаяние, но вместо этого Иуда впал в отчаяние, как ты сейчас, - и погиб. Пожалуйста, не следуй его горькому примеру – только молись, кайся и веруй – это все, что Господу нужно от нас…
Немного помолчав, Чарли спросил:
- Так ты полагаешь, что если я употреблю свои последние дни на покаяние и молитву, Господь услышит меня?
- Именно так, Чарли! И это придаст тебе сил. Но кто говорит о последних днях? Мы еще не проиграли! Мы будем бороться! Я приглашу к тебе доктора Браун – ты ведь помнишь ее? – при этих словах голос мой становился все более дрожащим и взволнованным. – Она поможет нам… Я ни за что  не отдам тебя этим извергам! Я все для тебя сделаю! Потому что я люблю тебя!
При этих словах рука Чарли, нежно сжимавшая мою, дрогнула.
- Я очень люблю тебя, – продолжала я. - Настолько, что человеческая речь бессильна выразить это! Если бы ты мог знать, что я чувствую к тебе!..
- Я знаю это, - грустно  заметил Чарли.  – Но ты понимаешь, на что идешь?
- Конечно, понимаю, но это мой выбор! Я хочу быть с тобой! – ответила я, несколько успокоившись.
- Мэри… Мне 4 недели осталось…
- 4 недели – слишком мало времени для того, чтобы что-то скрывать друг от друга, но достаточно для того, чтобы быть счастливыми. Я права?
Возникло молчание.
- Ты знаешь, я вчера не на тебя разозлился… На самого себя… Потому что ты стала необходимой для меня… самой близкой на земле… Но я боюсь этого… Боюсь причинить тебе страдания.
- Почему боишься? – удивилась я. – Ведь, если разобраться, каждого из нас все время подстерегает Смерть – в виде потерявшего управление автомобиля или падающего самолета, или изнуряющей болезни… Мир – это та же камера смертников, где все обречены на умирание. Отличие только одно – там никто не знает свой день и час… Там этот час приходит неожиданно. Там тоже неизбежно теряют своих любимых. Но люди все равно продолжают любить друг друга. У Смерти много ликов, а у Любви – только один, и это лицо Ангела. И если другие люди не боятся ее, то отчего мы должны?
- Но меня нельзя любить, Мэри! – возразил он. – Я самый бессердечный  негодяй, которого только можно встретить! Я приношу лишь горе тем, кого люблю – такова моя сущность! И поэтому я боюсь отравить твою жизнь тоже!
- Не говори так, пожалуйста! – взмолилась я, прижимаясь к любимому. – Ты самый лучший, самый прекрасный на свете! И… Ты не можешь отравить мою жизнь, потому что ты, ты – моя жизнь!
С этими словами я поднесла его руки к своим губам.
- На моих руках кровь, - печально заметил Чарли.
- Нет, нет! – отрывисто и сквозь слезы говорила я. – Они нежны и прекрасны! И нет на них крови – она  смыта временем и слезами покаяния.
- Я люблю тебя, мой ангел, - проникновенно и взволнованно говорил Чарли, нежно обнимая меня. – Я так люблю тебя!
Я решилась взглянуть на возлюбленного и увидела, что его прекрасные глаза  полны слез. Мы оба плакали, но  уже не от горя и отчаяния, а от счастья и любви.

                15
Раньше я откровенно потешалась над девушками, которые влюбляются в преступников – они казались мне странными и беспечными. А теперь сама потеряла голову от Чарли. У меня снова появилось сердце. Но эта всепоглощающая страсть сделала меня настоящим социопатом. Я забыла о своих родителях, о друзьях, обо всем на свете! Моим миром стал теперь только он. Но виновата в этом была отнюдь не его внешность – ни одна симпатичная мордашка не способна так просто сорвать мне крышу – меня притягивала безмерная глубина его личности, хотя эта глубина – темная. Сквозь эту темную глубину я увидела его невыразимо прекрасную душу -  столь же прекрасную, как его лицо – душу, исполненную мужества,  порядочности, доброты, чистоты и целомудрия. В каждом из нас сосуществуют Ангел и Дьявол. Факт. Но ни в одном человеке они не контрастируют так пугающе резко, как в Чарли. Его душе были свойственны абсолютное зло – и абсолютное добро. Именно абсолютные – без всяких полутонов. Но даже в самом  этом контрасте была какая-то  особая притягательность, которой невозможно было противостоять. Единственное, с чем я никак не могла смириться – это ужасная мысль, что мой любимый  мог совершить такие жуткие вещи. Однако я обожала не кровавого маньяка - его я боялась и ненавидела - а невинного ангела, который был сейчас рядом со мной; который искренне говорил о Боге и с упоением вспоминал свое детство, «где все были счастливы и все друг друга любили». В такие минуты я видела всю нежность его души, всю ее ранимость. В такие минуты я видела его маленьким ребенком с небесными глазами и ангельской улыбкой – совсем как на той детской фотографии. Ребенком, который так нуждается в любви и защите…
Я нисколько его не боялась – темная сторона его личности, казалось, навсегда растаяла и ушла в небытие, оставив лишь его истинную, первозданную светлую сущность, которой невозможно было не восхищаться. Не было никаких сомнений, что за время заключения он полностью раскаялся и стал совершенно другим. Дьявол, живший некогда в душе Чарли, навсегда оставил его, уступив место Ангелу. Становилось не по себе от мысли, что за деяния Дьявола Ангел должен умереть…
Кроме удивительной, противоречивой и  загадочной души – у  Чарли был большой интеллект и несомненный, огромный и разносторонний талант, граничащий с гениальностью. Он с легкостью мог бы стать великим ученым, или гениальным психологом, или выдающимся криминалистом, или превосходным адвокатом, или ярким политиком, или блестящим актером, если бы не был тем, кем стал. Если бы рядом с ним оказалась не противная Джезабель Робсон…
 Чарли резко выделялся среди преступного контингента, как алмаз – среди кристаллов обычной соли -  ему там не было равных ни по таланту, ни по внешности, не по обаянию,  ни по остроумию, ни по интеллекту, ни по доброте сердца... К сожалению, и в злодеяниях ему тоже равных не было. Рискну предположить, что он вообще был одним из самых уникальных людей на земле – во всех отношениях. А его удивительная харизма и редкостная красота стали, образно говоря, той вишенкой на торте, теми последними кусками пазла, которые сделали мою безумную страсть к нему неотвратимой и неизбежной. И когда я перестала бояться ее, то начала гордиться ею.
 Чарли тоже очень любил меня, но здесь причины были более прозаичными. Я не льщу себе мыслью, что заинтересовала его как личность или  что он был в восторге от моей внешности (хотя я, действительно, не была уродкой). Просто Чарли привязался ко мне, потому что больше у него никого не было, и все от него отвернулись. А я готова была его выслушать, к нему проникнуться, проявить сострадание, отдать ему всю свою любовь – и он был мне за это очень благодарен. Я резко отличалась от обожательниц, забрасывающих его письмами – они любили лишь его красивое тело, но отказывались видеть его душу; ручаюсь, если бы они осмелились заглянуть в его сущность и в его судьбу, то тотчас бы убежали от него. Я же не побоялась проникнуть в самые темные глубины его души, разделить с ним всю тяжесть его креста – и принять его таким, какой он был. Без прикрас. И, наконец, увидеть в нем того, кем он оставался в глубине души – замечательного и доброго человека. Подобно сказочной принцессе  Белль, я должна была влюбиться в Чудовище, чтобы обрести прекрасного Принца. Кажется, Чарли хорошо это понимал.
А еще – мы оказались настоящими родственными душами. Он так же с детства страдал от «одиночества в толпе», как и я; так же предпочитал уединение и чтение шумным вечеринкам; то же обаяние и остроумие, и тонкость в общении; та же природная застенчивость и робость в делах любви; та же вера в Бога. И главное, мы оба умудрялись при всем умении нравиться людям, оставаться фатально одинокими. Теперь эти два одиночества встретились – и мы стали, кроме всего прочего, отличными друзьями.
 Но мне было безразлично, за что именно он любит меня – главное только, что любит. Главное, я видела, что он со мной счастлив, я видела его чудесную улыбку (которая была для меня более опьяняющей, чем бутылка виски), я видела, что со мной он забывает о том кошмаре, в котором находится.
Что вполне естественно в такой ситуации, наша любовь была исключительно платонической – можно было только держаться за руки - но я переносила это легко, потому  что не заходила дальше этого даже в своих мыслях. Смелые чувства, и огненное влечение, почти неизбежное для всех влюбленных,  крепко спали в моей душе (рискну предположить, Чарли чувствовал примерно то же самое - по крайней мере, он был очень нежен и осторожен в своих чувствах ко мне – никакой грязи, грубости и пошлости). Бесстрастная страсть или страстная дружба – вот как можно охарактеризовать наши отношения. Парадоксально, но, несмотря на все то, что я о нем знала, я видела его безгрешным ангелом непорочности, поэтому не смела даже мечтать о нем как об объекте вожделения. Скорее всего, при других обстоятельствах моя любовь была бы более дерзкой, более страстной, но в тот момент, когда любимый был уже на пороге Вечности, его страдания подняли его на такую высоту, что атрофировали в моей душе все плотские желания (что, впрочем, ничуть не мешало мне быть до ужаса ревнивой и ненавидеть всех его бывших!).
Но наша любовь не стала от этого меньше. Она стала для нас обоих анестезией, помогающей хоть ненадолго забыть весь тот ужас, в котором мы находились. И все же я была несравненно более счастлива с Чарли в тюрьме, чем с Эрни  – на Лазурном Берегу; а уж Саймон и вовсе  стал мне  не просто безразличен, но и отвратителен. Я была счастлива как никогда в жизни – настолько, что, оглядываясь сейчас назад, я не только ни о чем не сожалею, но и благодарю Бога за каждый наш день и час, за то, что мы встретились в этом мире. Если бы было возможно, я  с радостью повторила бы все вновь, хотя эта запретная страсть прибавила мне немало неприятностей...
                ***
С начала своей карьеры, точнее начиная с дела Маркуса Смита, я вызывала интерес репортеров, так как мои дела были резонансными. А уж в случае с Чарли они беспокоили меня заметно чаще. И однажды залезли своими лапами туда, что их совсем не касалось.
Однажды ко мне домой пришла мама. И она была в ярости.
- Поздравляю! Ты уже стала известным адвокатом. Скандально известным!
И она подала мне свежую, довольно бульварную, газету. Развернув ее, я увидела заметку со следующим заглавием: «Мэри Бейкер, адвокат серийного убийцы Чарльза Кинга, расторгла помолвку из-за любви к своему подзащитному». Я похолодела. Неужели Саймон? Кажется, больше некому.
- Это правда?! – кричала мать.
- Что именно? – усмехнулась я.
- Что ты в этого урода  влюбилась? Скажи, что нет!
- Скажу, что да» – возразила я, наслаждаясь ее реакцией.
- Ты понимаешь, что позоришь нашу семью? Мы ходим  в церковь…   У нас верующая христианская семья – и ты позволяешь себе такие вещи! Связаться с маньяком!
- А разве Христос не учил любить грешников?
- Но Он никогда не учил, что девицы должны терять от них  голову.
- А лезть в чужую душу – тоже не по-христиански, - заметила я.
- Но неужели тебе самой не противно?  Неужели ты бы хотела  прикасаться к этому чудовищу… Спать с ним, наконец?!- с невыразимым отвращением произнесла она, сделав акцент на последней фразе.
- Я отвечаю «да»! Ты довольна? – я уже откровенно злила ее.
- Ты мне противна, Мэри, - в сердцах воскликнула мать, едва не ударив меня.
- Как обидно, - с иронией и деланной патетикой проговорила я. – Ваша хорошая девочка, ваш невинный ангелочек потерял свои крылья… И стал дрянной девчонкой. И вы стали стыдиться его… Не ожидала от своих родителей такого. Впрочем, это ваш выбор, и если вы не хотите принять  меня такой, какая я есть, то я ничем не могу вам помочь.
- Нам не о чем с тобой говорить, мне лучше уйти.
И мать ушла. Никогда в жизни мы не ссорились так безобразно.
Но  история на этом не закончилась. Журналисты стали задавать мне вопросы, вроде этого:
- Это правда, что дело Кинга стало причиной расторжения Вашей помолвки?
- Маленькая поправочка, ребята, о своей помолвке я слышу впервые, - отшутилась я.
Но в остальном я была благоразумна, и в разговорах с журналистами всякий  раз категорически отрицала свою любовь к Чарли. Но вовсе не потому, что стыдилась своего чувства, напротив, я безмерно гордилась им и была готова кричать о нем на весь мир,  -  но страх быть отстраненной от столь важного  дела из-за любви к подзащитному заставлял меня быть крайне осторожной.
Впрочем, некоторых это не остановило. Я стала получать анонимные издевательские звонки, которые, однако, ничуть меня не волновали.
                ***
Разумеется, я усердно  ограждала Чарли от этих маленьких неприятностей, делая все для того, чтобы он хоть немного  чувствовал себя счастливым.
Но зловещая тень Смерти все время неумолимо  витала над нами. Мы чувствовали ее холодное дыхание. Кроме  любви и страха у нас остались боль и Бог. Мы часто молились вместе, читали Священное Писание. Чарли искренне приобщился к религии, которая помогала ему избавиться от своей неизлечимой вины и леденящего страха смерти.
Кроме Любви и Веры у нас оставалась еще Надежда. Что его все-таки помилуют, он останется жив, и мы никогда не расстанемся…
На это были основания. За 15 дней до предполагаемой казни мы с Мэгги отправили в апелляционный суд ходатайство с просьбой о пересмотре дела в связи с вновь открывшимися обстоятельствами. Также я пыталась добиться отсрочки исполнения приговора с целью  назначения новой судебно-медицинской экспертизы, но получила отказ.
 Однако мы с Мэгги не унывали – а усердно готовили ходатайство о помиловании. Ни один документ я не составляла с такой тщательностью и любовью, как тот! Суть его заключалась в следующем. Делался акцент на ужасной моральной травме, полученной Чарли в детстве, на то, каким хорошим человеком был он в своей «нормальной» жизни, на его незаурядный талант психолога и криминалиста, который можно было бы использовать в поимке других преступников. Ужасные деяния, совершенные им, списывались на тяжелое психическое заболевание – к делу было приобщены проигнорированные ранее медицинские заключения докторов Браун и Гофмана,  указывающие на наличие у Чарли психического расстройства; и свидетельства очевидцев, подтверждающие эту теорию.
Ведь за эти годы судебно-медицинская экспертиза могла измениться. Мэгги и я выражали надежду, что на несправедливо проигнорированную работу докторов Гофмана и Браун будет обращено должное внимание. К тому же обращалось внимание на факт, что в период своей кровавой «карьеры» Чарли имел серьезные проблемы с алкоголем. Я старалась действовать честно, но постоянно ловила себя на мысли, что ради него готова даже обмануть следствие.  Потому что нет на свете более бессовестного существа, чем влюбленный адвокат!
    Верная  Мэгги помогала мне, мы тщательно подбирали каждое слово, ваяли из Чарли ангелочка – не забыли даже упомянуть о его примерном поведении в тюрьме (приобщив  туда показания его соседей по камере – Роджерса и Миллера);  о его полном, искреннем раскаянии, а также о том, что у него остаются пожилая мать и малолетняя дочь.
- Ты просто превзошла себя, мы отлично подготовились, надежда есть, но все равно рано радоваться, - сказала Мэгги.
  Чарли как грамотный юрист тоже остался доволен нашей работой, и, будучи до ужаса придирчивым к своим адвокатам, очень хвалил нас. Он наконец согласился с нашей тактикой признания его невменяемым или ограниченно вменяемым.
   Мы поставили перед собой весьма амбициозную задачу – добиться повторного слушания дела в суде, пригласить туда лояльных ему докторов и с их развалить обвинение, признав Чарли невменяемым или хотя бы частично вменяемым, тем самым заменив смертный  приговор пожизненным лишением свободы или даже принудительным лечением. Я уверена, нам бы это удалось, если бы нам оставили хоть малейший шанс…               
               
                16
- У меня для тебя 2 новости – хорошая и плохая, - сообщила Мэгги. – С какой начать?
- С плохой, - выдохнула я, чувствуя, как холодеет все внутри.
- Наше ходатайство в отношении  Кинга  о повторном слушании дела  в суде отклонено.
- О, Господи! – воскликнула я. – А какая тогда хорошая?
- Стефани Аллен помилована!
- Ну ее, эту Аллен! – вырвалось у меня. – Лучше бы ее казнили! Но только не Чарли! Он не должен умереть!!!
И я разрыдалась как ребенок.
Мэгги уставилась на меня с таким удивлением, как будто я на ее глазах превратилась в гуманоида.
- Почему ты так переживаешь за него? – изумилась она.
- Тебе не понять! – сквозь слезы сказала я.
- Кажется, я и так уже поняла, дорогая! Значит, все правда… – грустно и многозначительно ответила она и воскликнула: - Будь я проклята, что навязала тебе это дело!
- Нет, Мэгги! – горячо возразила я. – Хорошо, что ты дала мне это дело! Иначе я бы никогда не встретила его!
- Боже мой, Мэри! – покачала головой Мэгги, печально глядя на меня. – Возьми выпей!
И она протянула мне стакан воды.
- Все-таки, что мы с тобой сделали не так? – спросила я, понемногу овладев собой.
- Мы подготовились идеально, - заверила она. – Я не могу залезть в голову тех судей, но предполагаю, что они не стали пересматривать дело из-за исключительной тяжести преступлений.
 Я снова заплакала. Мэгги крепко обняла меня.
- Не отчаивайся! Он же еще не получил ответ на свое прошение о помиловании. На худой конец, есть еще Верховный суд…
- А с тобой такое случалось? – после короткой паузы спросила я.
- Такого, как с тобой, слава Богу, нет, - ответила подруга. – Но за 15 лет работы я потеряла 8 своих подзащитных. Поверь, это очень тяжело. Помню, парень один был. В 18 лет жестоко убил отчима. Который до этого насиловал его 2 года.
- Фу, какой ужас! – с отвращением поежилась я.
- Настоящий ужас был в том, что мамаша на суде свидетельствовала против него. Против родного сына. Больная на всю голову! И парня к казни приговорили. Я его защищала. Мы проиграли. А он был так одинок. Я стала для него чем-то вроде старшей сестры. Он попросил меня прийти к нему на казнь. Я видела, как он умирал. После этого 3 дня не по себе было.
- И как же ты с этим справляешься? – поинтересовалась я.
- Знаешь, наша работа чем-то похожа на работу врачей, - заметила Мэгги. – Они тоже часто теряют своих пациентов, но продолжают свое дело, потому что уверены, что поступают правильно. Я тоже знаю, что должна делать свою работу, потому что она нужна людям. И, конечно же, нам, как врачам, неизбежно приходится становиться немного  циничными и толстокожими. Это такая защита. Иначе с ума сойдешь. И главное, никогда не смешивать работу и личную жизнь…
- Это точно, - согласилась я. – Прости, я должна торопиться.
- Я даже догадываюсь, куда, - грустно заметила она. – Но не забудь: вечером мы с тобой идем в кафе на мороженое. Я жду тебя!
Стены тюрьмы казались мне еще более мрачными и угрюмыми, чем всегда. Меня трясло мелкой дрожью.
- Ты чего? Отклонили, да? – все понял Чарли.
Не в силах произнести «да», я согласно кивнула.
- Что ж, видно, так тому и быть… - задумчиво проговорил он.
- Нет, этого не будет! – словно очнулась я.- Я тебя им не отдам! Я пойду к губернатору!.. Да, губернатору… Я пойду к родным тех девушек и… ты ведь помнишь, где лежат их останки?
- Ты снова об этом, - горестно отвечал он. – Прошу тебя…
- Я знаю, что тебе это неприятно, но… Я буду просить родных тех девушек, чтобы они… написали губернатору прошение об отсрочке казни, а взамен ты откроешь им места захоронений, чтобы они могли проститься с ними…
- Они на это не пойдут… Я помню места захоронений, но… они на это не пойдут. Безумная идея.
- Но я попытаюсь, я должна… Я должна спасти тебя, любовь моя… и я сделаю это…
Чарли ничего не оставалось, кроме как согласиться.
…Когда тем же вечером я встретилась с Мэгги в кафе и поделилась с ней     новой идеей, она просто в ужас пришла:
- Мэри, ты, точно, больная на всю голову! Идти к этим несчастным матерям, чтобы просить у них помилования для убийцы их детей! Это не только безумие, адвокат Бейкер, это самая бессовестная  манипуляция – ведь Кинг мог открыть места захоронений, не прося   ничего взамен. А вы вздумали торговаться с родными жертв! Ты хоть понимаешь, что такое потерять своего ребенка?! Вот будут у тебя дети – поймешь!
Последняя фраза Мэгги причинила мне страшную боль и просто вывела из себя.
- Не будет у меня детей! – закричала я так, что люди за соседним столиком оглянулись. – Никогда не будет! Ясно тебе?!
- Прости, - спохватилась Мэгги. – Я понимаю, как тебе сейчас больно и что ты чувствуешь к нему… Я просто пытаюсь объяснить тебе, что ничего из этого не выйдет…
Она оказалась права. Я обошла семьи, много семей, но везде встречала гнев, холодность, непонимание и единодушный решительный отказ… Я молила этих людей, убеждала, приводила какие-то аргументы – все было напрасно. Я словно бы билась головой о глухую стену, но продолжала идти дальше. Причем, чем жестче было сопротивление, тем упорнее я пыталась преодолеть его. Я защищала Чарли с яростью дикой львицы, у которой пытаются отобрать ее  дорогое дитя. Испытывала ли я сострадание ко всем этим людям? Страшно сказать, но нет. Мое чувство к ним было скорее враждебностью, чем состраданием. Так и хотелось воскликнуть: «Почему вы все так хотите его смерти? Неужели после того, как он умрет, ваши дочери вернутся из мира мертвых, чтобы обнять вас снова?» Делать нечего. Мы были по разные стороны баррикад. В душе я злилась на их нежелание пойти мне навстречу.  Много раз я пыталась сравнить, чья боль сильнее, моя или родителей жертв – и не могла найти ответа. Когда-то мой возлюбленный лишил жизни их детей – и это ужасно. А теперь я теряла его и использовала их как орудие для спасения его жизни. Наверное, было естественно, что они не хотели меня слушать. Но любовь сделала из меня эгоистку – я видела только свое горе, а к чужому была совершенно глуха. Хотя, если бы можно было вернуть все назад, я бы и сейчас поступила точно так же…
Но у меня оставалась последняя надежда – его выжившая жертва -  Барбара Бартон. Он ничего не успел ей сделать, только до смерти напугал, и Барбаре удалось убежать. Позже она свидетельствовала против него в суде. С тех пор прошло уже 12 лет, и вполне возможно, рана девушки несколько затянулась.
Найти ее адрес труда не составило – несчастный случай с Чарли сделал ее местной знаменитостью. Она с удовольствием раздавала интервью и участвовала в телепередачах.  Как знать, может, именно она согласится вместе со мной написать губернатору заветное прошение? Я сама не понимаю, на что я тогда надеялась. Это была последняя соломинка…
…Звоню в квартиру. На пороге появляется ухоженный джентльмен.
- Здравствуйте, могу ли я видеть Барбару Бартон?
- Барби, к тебе! – крикнул он, и Барби не заставила себя долго ждать.
Надо сказать, красотка вполне оправдывала свое кукольное имя. Восхитительная копна каштановых волос, огромные зеленые глаза… Это она в 30 лет, а какой была в 18!  Справедливо, что она понравилась моему Чарли… Я ощутила секундный укол ревности, за который тут же стало ужасно стыдно.
- Добрый день, мисс, - улыбнулась она, обращаясь ко мне, видимо, подумав, что я какой-то репортер. – Вы, должно быть, по поводу Кинга, его вроде бы скоро казнят. Мы с женихом  регулярно следим за новостями…
Я пристально посмотрела на нее – и стало не по себе. Красота – как у Спящей Красавицы, а глаза – злые и холодные, точно у Малефисенты…
- Вы правы, мисс Бартон. Я адвокат Кинга – Мэри Бейкер.
- А от меня Вы что хотите? – моментально изменилась она, и ее взгляд стал еще более холодным и колючим. – Если Вы добиваетесь его помилования, боюсь, Вы пришли  не по адресу. Если хотите знать мое мнение, я считаю, этот ублюдок слишком долго живет на этом свете. Если бы было можно, я бы сама с удовольствием прикончила бы его своими руками, но, к сожалению, я смогу только посмотреть, как он умирает, а уж такой чудесный момент я ни за что не пропущу! Увидимся на казни, адвокат Бейкер!
Невозможно описать, с какими чувствами я покидала гнездо этой гадюки. Меня просто наизнанку выворачивало. И дело было вовсе не в том, что она высокомерно говорила со мной  - до себя мне не было никакого дела. Но то, что она мечтает  убить Чарли и собирается любоваться его смертью!.. – это просто разрывало на части…
                ***
… В тот же день я поведала Чарли  о своем фиаско (умолчав, разумеется, о репликах «Малефисенты»), а он получил отказ на свое прошение о помиловании, но принял этот факт с гораздо большим мужеством, чем я.
- Не переживай, - нежно успокаивал он меня, гладя мое лицо. – Ты и так сделала для меня гораздо больше, чем все остальные…
- Нет, милый, - возразила я. – Мы еще не закончили. Мы подадим прошение в Верховный суд!
- Может, не стоит? – устало спросил он.
- Конечно, стоит. Ты ведь хочешь жить?
- Теперь да, - согласился Чарли. – Из-за тебя. Как странно, что еще несколько месяцев назад я не знал тебя!
- Я тоже в это не верю, - отвечала я.- Не знаю, как я жила без тебя! Все думали, что счастлива и беззаботна, а на самом деле, моя жизнь была бессмысленна и пуста, как у рыбы в аквариуме. Я бы, верно, отравилась от тоски, если бы не встретила тебя…
- Я должен сказать тебе, что впервые со времен своего детства я  снова почувствовал себя счастливым и любимым. Может быть, поэтому мне не очень  страшно умирать, потому что я так счастлив? Потому что я люблю тебя?
Я молча опустила голову, пряча наворачивающиеся на глаза слезы. Он горячо поцеловал мне руки. Прошло несколько мгновений.
- Ты должна мне пообещать кое-что, дорогая, - прервал молчание он. – Что бы со мной ни случилось, не позволяй горю овладеть тобой. Оставайся мужественной, сильной и счастливой, какой я тебя знал! Ради меня.
- Хорошо, - сквозь слезы улыбнулась я. – Буду стараться держать марку.
- «Держать марку»… то самое слово, -  грустно улыбнулся Чарли. – И еще я надеюсь, ты скоро забудешь меня.
- Клянусь, что никогда-никогда тебя не забуду, - страстно возразила я, преданно глядя на него и безнадежно утопая в его безмерных глазах. – Обещаю, что бы с тобой ни случилось, я всегда буду твоей. Только твоей.
Вместо того, чтобы что-то возразить, Чарли поцеловал меня. Горячо и страстно. По-настоящему. Мой невинный ангел обрел наконец плоть и кровь. Но это ничуть не пугало – это было восхитительно! Губы его были сладкими. Это продолжалось не очень долго. Наверное, полминуты.
Полминуты Боли.
Полминуты Блаженства.
Полминуты Ада.
Полминуты Рая.
Полминуты Бессмертия…
Это был наш первый отчаянный поцелуй, и он же оказался последним. Но, без сомнения, это был самый счастливый момент в моей жизни!

                17
 Роковой день неумолимо приближался. Хотя мы подали прошение о помиловании в Верховный суд, надежда в наших сердцах уже умерла, и мы смиренно ждали смерти. Но чем ближе был день экзекуции, тем сложнее становилось смириться с этим. Все сильнее мы привязывались друг к другу, и все ужаснее казалась разлука. Если бы мы жили в другой стране, не в этой, а в Европе, где казни нет в принципе, мой любимый остался бы в живых! И в эти моменты я остро ненавидела свою родину.
В последние несколько ночей я совершенно потеряла сон. Я бы, не задумываясь, устроила ему побег, если бы это было хоть чуть-чуть реально. Но единственное, что я могла практически – лишь моральная поддержка. И я изо всех сил старалась быть храброй и держаться до конца… А еще – активно сотрудничать с Мэгги и другими адвокатами, надеяться на чудо… по-другому нельзя.
Вечером я позвонила детективу Райту, который в последние недели активно занимался делом Чарли:
- Мистер Райт, рекомендую Вам обратиться к губернатору с просьбой об отсрочке казни Кинга. Ведь это в Ваших интересах найти захоронения его жертв!
- Зачем Вы звоните мне сейчас, Бейкер? – холодно отозвался детектив и повесил трубку.
«Да пошла ты…» - чуть не сказал он.
На том конце провода раздались короткие гудки…

                ***
По законам нашего штата, за 48 часов до смерти Чарли был перевезен в особую камеру. Когда я пришла туда, у меня едва ноги не подкосились; я хотела что-то сказать возлюбленному, но не знала, что. Идиотское «как дела?» произносить было просто стыдно. Какие дела могут быть у человека за 40 часов до смерти?
- А здесь не так уж плохо, - слабо улыбнулся Чарли, словно спасая меня от этого жуткого молчания. – Только жалко было расставаться с Джеффом и Ником – хорошие ребята! Наверное, им будет меня не хватать, как думаешь?
Я согласно кивнула и поспешно опустила голову, чтобы он не заметил слез на моих глазах.
- Эх, не вовремя мы с тобой познакомились, - тяжело вздохнул он и после короткой паузы продолжил: – Послушай, я хочу, чтобы ты помогла мне с завещанием, последними письмами к матери и Кэролайн…
- Кэролайн? – не очень довольным голосом переспросила я.
- Да, - кротко отвечал Чарли. – Когда-то мы с ней были близкими людьми, и я очень виноват перед ней. Я хочу еще написать Дейзи, на случай, если Кэролайн расскажет ей все…
- Хорошо, - согласилась я.
Далее последовал непередаваемо тяжелый разговор о его предстоящих похоронах. Мой несчастный возлюбленный пожелал, чтобы именно я забрала его тело из морга и похоронила. Сквозь слезы я согласилась.
- Еще у меня на счете осталось несколько сотен долларов, немного, конечно, но я их завещаю тебе…
- Я не могу принять их, любимый! - попыталась возразить я. – У тебя же мама… Пусть они останутся ей…
- Ты стала мне самым близким человеком на свете… Даже ближе матери… Поэтому просто прими мою волю… И еще я хочу, чтобы оно стало твоим!.. – с этими словами Чарльз снял с пальца обручальное кольцо и подал его мне.
Я разрыдалась от счастья и боли…
- Это будет моя главная  святыня в моей жизни, - с трудом проговорила, наконец, я, принимая заветный подарок. – А теперь моя воля, милый! Пообещай, что ее исполнишь.
- Конечно, дорогая Мэри, - согласился Чарли.
- Я хочу, чтобы мы обменялись клятвами вечной любви  верности сейчас… Как при венчании… Сейчас здесь нет священника, но я верю, Бог видит и слышит нас…
- Не думаю, что это правильно – связать себя клятвами верности с человеком в моем положении… С умирающим человеком… Ты так молода и прекрасна, я очень люблю тебя и хочу, чтоб ты стала счастлива… после…
Я снова заплакала и еще сильнее принялась упрашивать любимого. Он согласился, и мы обменялись заветными клятвами, что подарило нам короткую, но огромную радость.
В тот же день мне пришлось заниматься составлением тех ужасных документов, о которых говорил Чарли.
Хотя это совершенно выбило меня из колеи, но в ту ночь я чувствовала счастливой – я сознавала, что мы теперь связаны навечно, и я твердо считала его своим мужем -  перед Богом и людьми.
…А с кольцом Чарли я никогда не расстаюсь до сих пор, всегда ношу его на своей руке. И его блеск – несравненно более необходимый мне, чем свет солнца, озаряет мрак моей жизни, и так будет до тех пор, пока не остановится мое сердце…

                18
Наступил канун казни.
У меня была сладостная мечта – провести с ним эту  последнюю ночь, чтобы тихо сидеть у его ног, держать его за руку, вместе с ним читать молитвы; а потом, если так случится, трепетно охранять его тонкий и нечаянный сон – короткий сон смертника перед его вечной ночью; с замиранием сердца прислушиваться к его дыханию, с болью понимая, что через считанные часы он уснет навсегда… Только бы мне это позволили! Неужели у этих людей совсем нет сердца?
 …Придя вечером к Чарли, Мэгги и я застали его в ужасном состоянии – вид был потерянный, а в глазах застыли слезы… Но, увидев нас, несчастный смертник собрал последнее свое мужество.
- Много у меня гостей сегодня, - вымученно улыбнулся он. – И мать, и доктор Браун… И теперь вы! Я очень рад, правда!
Он встал нам навстречу, и Мэгги бросилась в его объятия. К моему  удивлению, я заметила, что у нее в глазах стоят слезы. Я ее никогда такой не видела.
- Дорогая Мэгги, - нежно заговорил с ней Чарли. – Ты стала мне по-настоящему близка за это время. Надеюсь, я тоже смог стать для тебя другом. Что бы ни случилось, я глубоко благодарен тебе и Мэри за все, что вы для меня сделали.
Мэгги попыталась что-то ответить ему, но не смогла найти слов. Прошло несколько мгновений.
- Хотя все случилось не так, как все мы хотели, - с улыбкой  продолжал Чарли. – Я надеюсь, что останусь в твоей памяти чем-то большим, чем просто неудачный случай в твоей практике.
- Я пойду, - обратилась к нам Мэгги, так и не найдя в себе силы сказать Чарли «прощай» и поспешно вышла за дверь.
Я догадалась, что ее, эту Железную Леди,  душат слезы.
Когда она вышла, мы с Чарли опустились на постель. Оставшись со мной, он  снял маску веселости и непринужденности, надетую при встрече с Мэгги.
- Мать ко мне сегодня приезжала, - глухим голосом проговорил он. – Я прощался с ней… Знаешь, что она сказала мне? Она сказала, что я всегда буду ее бесценным и любимым сыном!
- Конечно, мой ангел! – согласилась я, крепко обнимая его. – Разве может быть иначе? А для меня ты навсегда останешься лучшим другом и обожаемым возлюбленным! Навсегда, понимаешь? И никто не сможет отнять это у нас!
Чарли  прижал меня к себе еще крепче и нежно коснулся поцелуем моих волос.
- Я не буду лгать тебе, - после короткой паузы признался он. – Я не хочу умирать. Но я заслужил смерть, и поэтому не сожалею о своей судьбе. Мне невыразимо горько, что из-за меня страдают мои самые близкие и дорогие люди… Моя бедная мать… и ты, милая Мэри… Мне горько оставлять вас…
- Клянусь тебе, любимый, -со слезами на глазах  проговорила я. – Она не будет одна!.. Она такая замечательная… Я буду всегда поддерживать отношения с  ней…
- Спасибо, любовь моя! – с невыразимой нежностью произнес он. – Благослови тебя Господь!
Не в силах что-нибудь ответить возлюбленному, я еще теснее прильнула к нему.
Чарли продолжал:
- Мне очень жаль Дейзи. Я так люблю ее!
- Я видела ее, - призналась я. -  Она такая красивая!.. Как ты!
И мы оба заплакали.
- Мне больно от мысли, что она никогда не узнает меня, а если и узнает, то будет произносить мое имя с ужасом и ненавистью, - предположил Чарли.
- Не думай о плохом, пожалуйста! – попросила я. – Ведь ты сможешь всегда заботиться и молиться о ней, когда придешь в рай… Ты станешь ее ангелом… И моим тоже… Пожалуйста, пообещай мне, что никогда не забудешь меня!
- Конечно, нет! – пообещал он. – И однажды мы встретимся в лучшем мире. Ты ведь веришь в это! Я вновь смогу обнять тебя…
- Я не сомневаюсь в этом! – грустно улыбнулась я. – Только жди меня!
- Буду, - согласился он. – Только не очень скоро… Ладно?
Далее потекли мучительно-сладкие минуты. Мы говорили друг другу о своей любви, смешивая признания со слезами. Наконец, уставшие от горя, предались тяжелому молчанию.
Чарли заговорил первым:
- Знаешь, я не хочу, чтобы ты приходила завтра…
- Отчего же? – удивилась я. – Как адвокат я имею право присутствовать…
- Я не хочу, чтобы ты страдала из-за меня, дорогая! Я и так причинил тебе достаточно боли!
- Я не оставлю тебя до конца! Я не хочу терять наши последние минуты, какими бы горькими они ни были! - твердо ответила я.
Потом мы принялись читать Священное Писание. Мы случайно открыли первую попавшуюся страницу – и это оказалась глава о Воскресении Христа. Стало легче – мы поняли, что Христос незримо утешает нас, как бы говоря, что за смертью всегда следует Бессмертие…
- Время посещений истекло, мисс Бейкер, - вежливо напомнил подошедший к камере начальник тюрьмы.
- Я хотела бы остаться с ним, сэр, на ночь, - умоляюще попросила я.
- Да, я хочу этого больше всего на свете! – добавил Чарли.
- Сожалею, но не положено, - холодно возразил начальник.
- Но ведь иногда приговоренному такая возможность предоставляется – провести последние часы с тем, с кем он пожелает, - попыталась спорить я.
- Мистеру Кингу это запрещено, - безапелляционно отчеканил начальник.
Невозможно описать, что произошло у меня внутри. Даже этой последней горько-сладостной отрады нас лишили… Интересно, почему? Опасались ли они, на фоне слухов о нашем романе, что мы совершим что-то запретное (интересно, как эти болваны себе это представляли?)? Или, что вернее, это было дополнительное унижение, уготованное для несчастного, ненавидимого всеми, узника?
«Будьте все вы прокляты, твари!», - едва не крикнула я, но вместо этого согласно кивнула, и он отошел.
- Что ж, тогда  я должна идти, - обратилась я к Чарли и хотела возвратить ему Библию, но отрицательно покачал головой:
- Нет. Пусть она останется у тебя…
- Хорошо, - ответила я, - Хорошо, - едва сдерживая слезы, ответила я, принимая книгу; и, прощаясь с ним, я коснулась его лица холодным и беззвучным поцелуем. – Постарайся хоть немного отдохнуть…
- Хорошо, - улыбнулся он. – До завтра!
- До завтра, - вздохнула я, выходя из камеры.
Послезавтра для нас уже не наступит…

                ***
Я вышла из здания тюрьмы в состоянии глубокого шока. Завтра в это время его уже не будет…
- Мэри! – окликнула Мэгги, стоявшая у входа. Ее лицо было все заплакано, она крепко обняла меня, и мы разрыдались обе.
- Мне не позволили остаться, - сказала я после короткой паузы.
- Свиньи! – воскликнула Мэгги. – Это бесчеловечно.
- Не думала, что ты умеешь плакать, - заметила я.
- Я не плакала долгие, долгие годы, - призналась она. –  Даже за все время работы. Веришь, я сама такого не ожидала от себя. Но Чарльз стал для меня чем-то особенным… Никогда не думала, что так привяжусь к нему… Он не такой, как другие… Ужасно, что я больше никогда не увижу его… И ты…
Ее речь прервалась, мы снова крепко обнялись, разделяя друг с другом невыразимую боль еще не свершившейся утраты.
После этого подруга проводила меня до моей машины, и мы простились до завтра.
Мгла укрывала город. И мне живо представилось тюремное кладбище для казненных, за телами которых не пришли родные. Я видела его в Техасе. Ни единого цветка, ни надписи – лишь густо наставленные низкие кресты с номерами осужденных. Я чувствую свою глубокую личную вину перед каждым из этих несчастных, что не смогла ничем помочь им. Остается только надеяться, что Бог знает их всех по именам и что Он дарует им прощение. А мой Чарли? Неужели его ждет подобная участь - тоже навсегда затеряться среди этих безымянных? При этой мысли мной овладел такой ужас, что я зарыдала. Нет! Не бывать этому! Если уж я не смогу сохранить ему жизнь, то, по крайней мере, сохраню его имя! Я так люблю его! И я его теряю! Господи! За что все это?!
Раздался громкий звук автомобильного сигнала. Сигналили мне. Очнувшись от тяжких раздумий, я сообразила, что едва не учинила аварию на дороге…
Почему Чарли? А почему кто-то другой? Во имя чего эти несчастные должны умирать? Кому лучше от их смерти? Все время говорят о чувствах родственников жертв… А о нас кто-нибудь подумал?! Что чувствуем мы, когда наши родители, дети, братья, сестры, супруги, друзья и возлюбленные вновь и вновь погибают на виселицах, в газовых камерах, на электрических стульях,  от расстрелов и смертельных инъекций?! Кто-нибудь представляет, какой ад мы обречены носить в наших сердцах до конца жизни?! От нашей скорби  стонут горы, от нашей боли  высыхают моря! Если бы чаша нашей горести и гнева выплеснулась на Землю, то вся планета тотчас  превратилась бы в безжизненную пустыню! Но мы не можем даже надеяться на возмездие, потому что наши любимые сами пали жертвами «справедливости»! Поэтому о наших страданиях не принято говорить, наши слезы не принято замечать! Единственное, что мы можем, это видеть, как доблестное  государство убивает наших любимых, забирать их мертвые, измученные, а порой и обезображенные тела, а потом рыдать на их могилах. Вновь и вновь их приносят в жертву невидимому, безжалостному и ненасытному дракону правосудия, пожирающему их трупы. Когда же, наконец, это чудовище лопнет – и заснет навечно?! Хотя это уже безразлично, потому что моего любимого, за которого с радостью пожертвовала бы жизнью, уже не вернуть!
Придя домой, я посмотрела на часы. 9 вечера. Ему остался 21 час…
Я вся обратилась в боль и ужас. Как он? Что чувствует сейчас?
Без сил я упала на постель. Было так страшно от происходящего, что это невозможно описать…  Мучил жуткий озноб. Я куталась в одеяло, но становилось еще холоднее. Как ОН сейчас? Должно быть, еще хуже… Я ничем не могу помочь… И от этой мысли я не просто зарыдала, а  закричала от невыносимой  боли, которую чувствовала физически.
Зазвонил телефон. Очень долго. Кто же такой настырный? Без разницы. Никого не хочу слушать! «Привет, Вы позвонили Мэри Бейкер! – весело отозвался автоответчик. – К сожалению, я не могу сейчас ответить. Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала». «Ты в порядке, дорогая? – раздался взволнованный голос матери, с которой я ни разу не разговаривала после ссоры. – Мы очень волнуемся. Позвони. Я люблю тебя!». От этого звонка стало еще хуже. Миссис Кинг… Что она? Как ОНА переживает эти часы?
Меня затрясло еще сильнее. Тело как будто горело в огне. Ум мешался. Немыслимый ужас все нарастал. Завтра он умрет, а я буду жить. Зачем? Я тоже хочу умереть…
Не выдержав, я встала с постели и взяла молитвослов. Но мой измученный ум отказывался понимать написанное, и я выронила книгу. Посмотрела на иконы. Взгляд Спасителя был добрым, живым и сострадательным.
- Господи! – взмолилась я, упав на колени. – Если Ты есть (а я не сомневаюсь, что Ты, действительно, есть!), пожалуйста, не дай ему умереть, помоги ему все это выдержать… прости все грехи… не дай погибнуть… не дай!
Я еще долго разговаривала с Богом, потому что в тот момент у меня был только Он. Только Он мог понять меня и выслушать. И я говорила Ему обо всем: как сильно я люблю Чарли – и какой он замечательный; я просила Господа помочь ему, придать сил и не дать погибнуть! Так горячо и искренне я не молилась никогда в жизни!
После этого стало гораздо легче. К своему удивлению и стыду, я даже немного задремала и увидела сон. Как будто мы с Чарли сидели в камере, ожидая палачей. И вот за нами пришли. Страшные, мрачные, бесконечные коридоры. Наконец, мы подошли к комнате смерти. Эта ужасная дверь… Люди, сопровождающие нас, открывают ее, но… никакой комнаты смерти там не оказалось – вместо нее – невыразимо прекрасный сад, весь залитый солнцем и какими-то тонкими, неземными, чарующими звуками. Я невольно улыбнулась. Чарли сделал шаг, чтобы пойти туда, я попыталась последовать за ним, но не смогла – мешала какая-то невидимая сила. Тогда я инстинктивно взяла Чарли за руку, чтобы удержать его.
- Это не смерть, - откуда-то сверху раздался твердый, но в то же время приятный и ласковый голос, обращенный ко мне. – Не удерживай его!
Эти слова прозвучали так громко и отчетливо, что я проснулась. Чарли! Заснул ли он в эту ночь хоть на минутку? Первые лучи зари осветили комнату, и можно было уже различить циферблат часов. 5 утра. Осталось еще 13 часов.
Наш последний день неумолимо наступал.

                19
Было ужасное утро. Самое ужасное в моей жизни. Я ничего не понимала, что происходит вокруг. Как будто все это не со мной. С кем-то другим. Это не моего возлюбленного убьют сегодня вечером! Нет! Не его!
Конечно, я не притронулась к пище. Только глоток воды, потому что умирала от  жажды. Снова эти проклятые часы. 11.35. Осталось еще 6 часов 25 минут…
В моем кипящем сознании не осталось уже никаких мыслей – только Ужас, Отчаяние и Боль. Все внутри болело настолько, что если бы меня облили горячим кипятком или резали на куски  в тот момент, я бы ничего не почувствовала. Пульсирующий ужас все нарастал.
Раздался телефонный звонок. Я машинально подняла трубку.
- Привет, Мэри! – послышался ласковый голос матери. – Ты в порядке?
- Его казнят сегодня! Теперь вы счастливы? – холодно ответила я, повесила трубку и горько разрыдалась.
Возможно, когда-нибудь все же  я смогу открыть ей свое сердце. Но сейчас... Сейчас я не могу говорить. Не хочу. Ничего не хочу. Хочу только умереть. Вместе с моим Чарли!!!
Чарли… Ведь я должна сегодня видеть его. Надо брать себя в руки. Ради него. Я не должна лишить его мужества! Я не могу явиться к нему в таком состоянии… Он не должен видеть моих слез!
С этими мыслями я выпила несколько таблеток успокоительного, тщательно умылась и принялась читать молитвы. Снова стало немного легче…
Час дня.  Наверное, сейчас с ним священник, принимает его последнюю исповедь. Вообразив, что творится в душе возлюбленного в  эти минуты, я разрыдалась от боли и сострадания. Что он сейчас чувствует? Вдруг эти охранники еще и  издеваются над ним? Почувствовав, что схожу с ума от этих мыслей, я позвонила Мэгги с просьбой отвезти меня в дом смерти пораньше. Она согласилась неохотно, потому что жалела меня. Но я, как всегда, проявила упрямство. Мы договорились, что она заедет  за мной через час.
Я была как робот. Машинально надела легкое длинное темно-синее, почти черное, платье и черные туфли. Единственное, что я сделала осознанно – надела наручные часы. Чтобы считать наши последние минуты…
Выхожу из дома. Ровно 2 часа. Осталось еще 4…
- Ты все еще уверена, что хочешь пройти через это? – упорствовала Мэгги.
- Да, - твердо ответила я.
- Я восхищаюсь твоим мужеством, - улыбнулась она. – Но стоит ли так себя мучить?
- Я не могу оставить его одного сейчас! – отрезала я. – А потом… мне хорошо с ним даже в такие часы…
Мэгги сдалась, и мы поехали. По дороге она пыталась дать мне подробный инструктаж, как все будет происходить – ведь это была первая казнь, на которой я должна буду присутствовать. Но я с трудом ее понимала. Главное, в чем подруга пыталась меня убедить, что ему, по крайней мере, не будет больно, что он не будет страдать и почувствует лишь укол иглы.
Но я прекрасно знала: Мэгги лукавила. Наша организация располагала многочисленными сведениями и фактами, что хваленая смертельная инъекция часто заставляет обреченных страдать не хуже электрического стула. Но что мне до других! Лишь бы Чарли не пришлось терпеть мучения! Скоро я увижу его! И эта мысль заставила улыбнуться.
Мы приехали. У стен тюрьмы, как обычно, собрались демонстранты – они держали в руках транспаранты с отвратительными лозунгами, типа: «Кинг, гори в аду!», «Наконец-то ты сдохнешь!», «Кинг, твое время вышло!» и выкрикивали ужасные вещи в адрес Чарли.
Были и благородные люди, которых возмущало его убийство. Невидящими от горя глазами я вглядывалась в их лица: 3-4 женщины  средних лет; пожилой мужчина с волнистыми седыми волосами; молодая девушка; и еще несколько человек. В руках они держали горящие свечи и плакаты с надписями: «Позор!», «Не от моего имени!», «Если бы Христос был здесь, к какой группе Он бы сейчас присоединился?», «Насилие заканчивается там, где начинается любовь!», «Мы убиваем для того, чтобы показать, что убивать плохо?!».   На их лицах лежала печать глубокой грусти. Мне так хотелось поклониться им за их сострадание и благородство! Но…  Эти люди терялись в бесноватой толпе фанатиков, жаждущих крови…
  Куда же подевались его многочисленные эпистолярные обожательницы?! Наверное, попрятались в своих жилищах, запаслись колой и пиццей и устроились поудобнее на диванах перед телевизорами (некоторые даже в  обнимку с кавалерами) в ожидании выпуска новостей о его казни! Ни одна из них не пришла сюда, на его Голгофу…
Я посмотрела на часы, находящиеся в тюрьме – они показывали 2 часа 47 минут – и заметила, мои спешили на минуту. Минута. Сегодня для нас это целая вечность!
Мэгги проводила меня до входа. Далее – сопровождали охранники. Мы дошли до камеры Чарли. Я увидела, что на нем уже нет наручников, он сидит на постели и увлеченно читает молитвослов. Но лязг засова заставил его вздрогнуть. Увидев меня, он очень обрадовался, встал ко мне навстречу…
 - Моя Мэри! Как я рад видеть тебя!
Я отчаянно бросилась в его объятия…
Несколько мгновений божественного счастья…
Потом, освободившись от объятий,  я оглядела возлюбленного. Он был удивительно  прекрасен  -  и одет уже не в убогую робу, а в темно-синие брюки и светло-голубую рубашку, которая необыкновенно шла к его глубоко-синим глазам.  Вид у него был спокойный, лицо светлое, почти радостное. В последние дни и часы он поражал своим исключительным мужеством.
- Волосы…мокрые, - вдруг заметила я.
- Душ, - коротко и просто пояснил он.
Конечно! Проклятый  американский гуманизм! Прибытие в дом смерти – душ – последняя трапеза – комната  казней. Эта ассоциативная цепь заставила меня разрыдаться. До сих пор презираю себя за эту слабость!
- Прости, что я не смогла! – бессильно выдохнула я, прижимаясь к нему.
- Все в порядке, - нежно отвечал Чарли. – Ты подарила мне гораздо больше, чем жизнь! Ты подарила мне любовь и счастье, о которых я не знал раньше.  Поэтому ты не должна плакать и сожалеть о чем-либо! Хорошо?
Он успокаивал меня перед своей смертью! Я зарыдала еще сильнее.
- Мэри, дорогая, пожалуйста, не надо, - просил Чарли, обнимая меня.
- Я так люблю тебя, - говорила я.
- Я тоже очень тебя люблю, - ласково  отозвался Чарли. – Но ты не должна переживать. Все будет хорошо. Со мной сегодня был священник, я исповедовался и причастился. Я ухожу к Богу. Он ждет меня. Я чувствую, что со мной Христос и знаю, что получил Его прощение. Поэтому я не боюсь. И я всегда буду с тобой! Помни об этом.
Тут я не выдержала и рассказала ему свой чудесный сон, увиденный прошлой ночью.
- Вот видишь, - улыбнулся Чарли. – Не удерживай меня!
Невероятным усилием воли я убрала слезы, и мы принялись молиться. Это спасало. Иначе можно было бы сойти с ума.
Послышался жуткий лязг засова и звон ключей в дверях. Я вздрогнула всем телом. Кровь застыла в жилах. Сердце оборвалось. Я задрожала. Открылась дверь. Я автоматически взглянула на часы. Ровно 4. Как они посмели украсть у нас целых  2 часа?! Но тревога оказалось ложной. Всего лишь привезли последний обед. Я облегченно выдохнула.
- Твоя трапеза, Кинг, - заметил человек, принесший еду.
- Я не голоден, - ответил Чарли.
Как я его понимаю! Меня саму сегодня тошнит даже от вида пищи.
- Уверен, Кинг? – еще раз спросил тот человек. – Может, все-таки поешь?
Чарли отрицательно покачал головой.
- Если только стакан воды, - тихим голосом попросил он.
Когда Чарли делал эти несколько глотков, я чувствовала, как моя душа сгорает в адском огне. Это были последние глотки в его жизни…
 …Нетронутый обед увезли.
Оставшись одни, мы продолжили читать молитвы. Чудесный 22-й псалом…
-«…Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня. Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена. Так, благость и милость Твоя да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни».
Через какое-то время появился начальник тюрьмы. Я вздрогнула.
- Что-нибудь еще нужно, Чарльз? – поинтересовался он.
- Нет, спасибо, сэр, все в порядке, - бодро, почти весело, отозвался Чарли.
Эти палачи дьявольски учтивы. Так хотелось воскликнуть: «Вы, что, издеваетесь?! Конечно, нужно! Самую малость. Жизнь. И ничего больше». Но я промолчала.
Начальник ушел. Я горячо и крепко обняла любимого. Наши последние часы. Это бесценное богатство, которое они не смогут у нас отнять…
Мы снова продолжили молиться. Скорбь уменьшалась и таяла, уступая место миру и спокойствию. Я даже перестала смотреть на часы. Периодически до нашего слуха доносились отвратительные выкрики демонстрантов, бесновавшихся у стен тюрьмы, но нас это уже не волновало – мы знали: Господь с нами, Он сострадает нам.
«Гори в аду, Кинг! - еще громче доносилось снаружи. – Гори, гори, гори!
- Ты слышишь? – флегматично и с грустной улыбкой сказал мне Чарли. – И эти люди считают меня сумасшедшим!
Я не нашла, что ответить – и только посмотрела на него полными слез глазами…
Весь молитвослов прочитан.
- Мне так спокойно и хорошо сейчас, - безмятежно произнес Чарли. – Потому что ты со мной. Спасибо, Мэри!
- Я рада, Чарли! – улыбнулась я, ласкаясь к нему и кладя голову на его плечо.
Мы сидели, крепко обнявшись. Рука возлюбленного отдыхала в моей. Нам было хорошо. Но немыслимый ужас нарастал, как лавина. С одной стороны, хотелось, чтобы роковая минута никогда не наступила, с другой – время тянулось невыносимо медленно, наполняя наши жилы ледяным, необъятным ужасом и невыразимой болью.
Тогда я закрыла глаза, чтобы не видеть этих убогих стен камеры и противных решеток. Я чувствовала только его. И нашу любовь. Чувство великого блаженства, наполняло наше существо, и это было даже сильнее боли. Чарли чуть пошевелился.
- Нет-нет, - едва слышно проговорила я. – Не двигайся… мне так хорошо с тобой… так хорошо…
Прекраснейший момент! Если бы мы могли умереть прямо сейчас… вместе… наши любящие души вместе бы отошли к Богу! И нам бы не пришлось расставаться!  Если бы Смерть проявила милосердие к нам, спрятав нас от глаз палачей… Вот было бы счастье!!! Потому что даже Смерть добрее палача!
Снова лязг замка, заставивший нас  очнуться от забытья и вздрогнуть.  Пришла целая толпа во главе с начальником тюрьмы. Я испуганно смотрела на них, широко раскрыв глаза.
- Чарльз Кинг, - спокойным, но бездушным тоном заговорил начальник. – Ваше прошение о помиловании отклонено Верховным судом. Пришло время приведения приговора в исполнение.
У меня внутри все оборвалось, сердце замерло, и кровь застыла в жилах. Я поняла, что до сих пор ничуть не верила, что это все же случится…
- Нет! – исступленно закричала я, теряя самообладание и еще крепче обнимая любимого. – Вы не сможете! Вы не посмеете!
- Пожалуйста, сохраняйте спокойствие, мисс Бейкер. Это решение суда.
Решение суда! Отличная отговорка для этих нелюдей! Некоторые из них еще смеют ныть, что у них тяжелая работа, что они, палачи, – всего лишь винтики в машине смерти. Но ведь иногда даже один винтик  способен вывести из строя целый агрегат! А если сразу много винтиков выйдет из строя, вся  машина перестанет работать. Если бы все палачи, охранники, надзиратели, начальники тюрем отказались убивать людей, то смертная казнь перестала бы существовать вовсе. Люди разных профессий часто объявляют забастовки, только вот о забастовках палачей до сих пор не было слышно. Наверное, потому, что их все устраивает. Ведь так приятно чувствовать себя божком, включая рычаг электростула или дьявольскую капельницу с ядом! Безграничная власть над беззащитной жертвой! Так чем же они лучше Чарли?! Они, в отличие от него, психически абсолютно здоровы. И не испытывают  чувства вины. Потому что закон и общественность избавили их от вины и ответственности. Чарли в состоянии безумия  убил 26 человек; они же в здравом уме и твердой памяти губят людей  сотнями! Большой вопрос, кто здесь настоящее чудовище!
Я взглянула на свои часы. Без 5 минут 6. Эти сволочи удивительно пунктуальны! В тот момент я ненавидела их всех настолько, что готова была растерзать их, но вместо этого смиренно покорилась их воле. А что еще оставалось делать? Я проклинала свою слабость, свое бессилие перед обстоятельствами. Тюремный врач еще раз осмотрел руки Чарли. Я заметила на пальцах охранников обручальные кольца. Сегодня ночью они будут обнимать своих жен, возможно, даже заниматься с ними любовью. После того, как хладнокровно отнимут у меня моего возлюбленного, чьи ласки мне так и не суждено было познать! После того, как отнимут у меня мою жизнь, мое счастье!.. После того, как вырвут у меня сердце.
По убеждениям я – пацифист, ненавидящий всякую агрессию и насилие. По характеру - очень сострадательна – и не способна ударить даже животное. Но я с большим  удовольствием уничтожила бы убийцу Чарли. Моего дорогого Чарли! Своими собственными руками. Я разорвала бы этого негодяя на мелкие кусочки. И позаботилась бы о том, чтобы при этом  он страдал! Как можно сильнее! Как страдал мой бедный возлюбленный!!!
Я никому не желаю зла, стараюсь любить и прощать всех, как учил Христос! Но для убийц милого Чарли у меня нет милосердия и  прощения! Я ненавижу их так сильно!  Хоть и грех так говорить, я надеюсь, что Бог накажет их – и в этой жизни, и в будущей! Я хочу, чтобы они вечно горели в аду! За каждый час  его отчаяния. За каждую минуту его ужаса. За каждую секунду его боли. За каждую слезу бедной миссис Кинг! И за мою вечную, неизлечимую скорбь, насквозь изъевшую мне душу!
…Когда Чарли стали выводить из камеры, мужество оставило его. В прекрасных глазах отразился огромный страх.
- Ты идешь к Богу, любовь моя, - тихо напомнила я ему, на мгновение овладев собой. – Думай только о Нем. И молись, когда все начнется.
- Я люблю тебя! – шепотом ответил он.
- Я люблю тебя!
- Время, Кинг, - поторопил надзиратель.
- Могу ли я держать его за руку? – со слезами в голосе попросила я, обращаясь к начальнику. – Пожалуйста, сэр…
Он отрицательно покачал головой. Мы вышли в коридор, который казался километровым. У меня подгибались ноги. Как будто были сделаны из ваты или веревки. Я боялась рухнуть без чувств. Но я должна держаться. Ради него. Охранники, бывшие на пару шагов впереди, вели Чарли под руки. Я заметила, что его охватила слабость. Я пробовала читать молитву, но не могла ничего вспомнить и только мысленно повторяла в отчаянии: «Господи, помоги!».
Вот и та страшная дверь. К моему удивлению, она оказалась не закрытой, а немного приоткрытой – и мой взгляд упал на проклятую кушетку с ремнями, на которой умерло столько страдальцев. Сопровождавшие нас люди грубо втолкнули Чарли в комнату смерти.
- А Вам сюда нельзя! – резко остановил меня охранник, когда я по инерции пошла за ним.
Охранник препроводил меня в смежную с той комнату. Там были поставлены стулья, на которых сидели люди – репортеры, родные жертв… может, еще кто-то…
И, конечно, из полутора десятков лиц я сразу  узнала ее. Барбара Бартон. Мой враг. Моя Малефисента. На ее смазливом личике играла злорадная улыбка. На мгновение – она заметила меня, наши взоры встретились, я готова была испепелись ее взглядом. Малефисента презрительно отвернулась, гордо вскинув голову. Она  торжествовала. Наступал ее звездный час.  Но у меня уже  не  хватало сил для ненависти…
Я заняла единственный оставшийся свободным стул, который находился ближе всего к стеклянной стене, находившейся перед нами.
Эта стена была изнутри занавешена большим куском ткани и напоминала сцену. Зрительские места. Занавес. Почтенная публика. Чем не театр? Для полноты картины не хватало только поп-корна… Гнусный сюрреалистический спектакль под названием «Казнь Чарльза Кинга» должен был начаться с минуты на минуту…
Не знаю, сколько прошло времени, прежде, чем занавес поднялся, и я увидела Чарли, лежащего на кушетке и связанного ремнями. Сердце мое сжалось, и каждый из этих ремней до крови стиснул мою душу. Но эти ремни не должны были причинить ему боли. По крайней мере, Мэгги так сказала… Чарли был испуган и бледен, губы его дрожали, лицо выражало ужас и растерянность. В руку уже был вставлен смертоносный катетер.  Если бы я только могла взойти на это проклятое ложе вместо него! Если бы мне только позволили! Я бы умерла за него с улыбкой!
Возле обреченного находился начальник тюрьмы (гнуснейший мордоворот, чьи щеки, кажется, сейчас лопнут), одетый в джентльменский костюм и галстук,  и еще 2 человека – один, как я поняла, охранник, другой – врач.
Превращать смерть в представление, созывать публику, журналистов, совершать открытое, бесстыдное и безнаказанное умерщвление человека, нарядившись  в парадный костюм, и с гордо поднятой головой, на глазах его близких людей… Какой маньяк способен на такое? Даже мой Чарли в состоянии своего безумия и сильнейшего опьянения никогда бы до этого не додумался! Нет более ужасного монстра-убийцы и более бессердечного социопата, чем наше благонамеренное государство! Так почему же он убит, а его палачи, более отвратительные душегубы, чем он сам, разгуливают на свободе?
Оставалась последняя надежда. Звонок губернатора. Но он не звонил.
- Чарльз Рэймонд Кинг, - мертвенно-спокойным тоном обратился к нему начальник. – Вы хотите сделать последнее заявление перед осуществлением приговора суда?
- Да, - растерянно ответил Чарли. – Я хочу сказать, что очень люблю своих родных и друзей, и мне очень горько за них. Я очень сожалею о том, что совершил… Мне очень жаль… И… Я люблю тебя, Мэри…
Сказав это, он устало повернул голову в сторону публики. Наши взгляды встретились. Я попыталась улыбнуться для него, и он ответил мне подобием улыбки. Я приложила ладонь к стеклу, словно пытаясь дотронуться до его руки. Сердце разрывалось от немыслимой боли. Но Чарли вновь начал обретать свое обычное мужество и безмятежность. Мы, не отрываясь, смотрели друг на друга. Даже в самые  последние минуты наша любовь помогала нам…
Начальник дал сигнал палачам. Они включили капельницу… И яд по капле потек в тело Чарли. С каждой каплей меня покидало мужество. Слезы застилали глаза. Я все смотрела на любимого. Он беззвучно шептал молитву. Я читала про себя «Отче наш».
Минуты через 3 после того, как яд начал поступать в кровь, Чарли закрыл глаза. Я облегченно вздохнула. Уснул.
Однако вскоре началось нечто ужасное. Чарли очнулся, широко раскрыл глаза, по всему телу пробежали сильные судороги. Он пытался что-то сказать, но не мог – только жалобно стонал. Потом его начал мучить ужасный кашель. Несчастный пытался сделать вдох, но не мог. Его стоны становились все громче и протяжнее, все тело сотрясали мучительные конвульсии. Инстинктивно Чарли пытался порвать путы, связывающие его, но не мог. Без сомнения, он сильно страдал, вероятно, от невыносимой сердечной боли.
Я с ужасом смотрела на происходящее, секунды казались часами.
 Публика напряглась.
Я не выдержала.
- Прекратите! – закричала я. – Ему же плохо! Разве вы не видите?
Но меня словно не слышали. Прошло еще минут 5.
- Остановить казнь! – приказал начальник.
И невыразимое счастье озарило мою душу. За какие-то доли секунды в  сознании возникли мириады счастливых мыслей. Чарли выживет!!! К счастью, у него аллергия на эти препараты… он их не переносит… 8-я поправка к Конституции, запрещающая жестокие наказания.  Следовательно, мне удастся добиться для него пожизненного – пусть даже при помощи президента! И я посвящу ему всю свою жизнь… Я стану его женой по-настоящему… Разумеется, после того, как брошу работу! Пусть от меня отвернутся родители! Пусть меня возненавидит мир! Ничто в этой Вселенной не сможет разлучить нас!!!
- Он мертв! – объявил врач.
Соцветие счастливых грез мгновенно угасло, как огни фейерверка в ночном небе, и вновь воцарилась беспросветная  темнота.
Занавес опустился.
Часы показывали 6.20.
Выходя из роковой комнаты, я ничего не понимала – все чувства словно выключились. Я как будто окаменела – и не соображала, что случилось. Как какой-то кошмарный сон…
Но когда я подошла к телу Чарли, чтобы проститься с ним, оцепенение спало, и понимание реальности сразу вернулось. Я не просто подбежала, а бросилась к любимому – безмерное отчаяние придало мне силу атлета. И мертвый он оставался прекрасным – даже смерть была не в силах обезобразить его. Красивые глаза Чарли были полуоткрыты, и я закрыла их своей рукой. Весь ужас случившегося наконец-то дошел до меня – я разрыдалась в голос. Чарли умер, «держать марку» было уже не обязательно, и я дала волю чувствам. Безумная любовь и горе овладели мною, я покрывала неистовыми поцелуями его лицо. Прекрасное тело Чарли сохраняло еще теплоту жизни; его нежная рука, которую я держала в своей, была еще послушна прикосновениям. Казалось, он просто спит – и сейчас проснется. Только сердце не билось… Почему я не смогла умереть в ту минуту? Возле него? Почему мое сердце бьется до сих пор?! Я так сожалею об этом!!!
…Я горько рыдала на груди возлюбленного и обнимала его так крепко и нежно, словно пыталась своей любовью вернуть его к жизни… Теперь мы одни – и уже никто не отнимет его у меня…
Не знаю, сколько прошло времени, думаю, несколько минут – но вдруг я почувствовала чье-то легкое прикосновение к своим волосам. Нехотя оглянувшись, я увидела Мэгги. Как она здесь оказалась?..
- Мэри, дорогая, пожалуйста, пойдем домой, - уговаривала она.
- Нет! Нет! – обезумев от горя, кричала я. - Я хочу остаться с ним!!! Я не оставлю его одного!!! Я умру с ним!!!
- То, что ты сейчас видишь – лишь напоминание о нем, - терпеливо, точно маленькому ребенку,  объясняла Мэгги, чуть ли не силой уводя меня от Чарли. – А сам он теперь свободен, вечно живет в лучшем мире – и всегда будет с тобой. Но твои слезы очень огорчают его.
Несмотря на кажущийся цинизм, Мэгги, действительно, была религиозна и свято верила в загробное бытие. Что еще остается с нашей проклятой работой и дерьмовой жизнью?! Уговоры подруги подействовали, я пошла с ней, но, покидая ту комнату, с невыразимой болью оглянулась на навсегда уснувшего возлюбленного…
…Мы вышли на улицу. «Все, все! Кинг, теперь ты покойник! Добро пожаловать в ад!», - орала обезумевшая толпа. Кое-кто даже запел песни и пустился в пляс. Это был их общий праздник! Это было уже выше моих сил, я едва не потеряла сознание.  Проклятое Средневековье! Мерзкие дикари! Можно ли удивляться тому, что в таком осатаневшем обществе вновь и вновь возникают новые Чарльзы Кинги?!
Когда мы с Мэгги ехали на ее машине ко мне домой, я, не в силах даже плакать, пустыми глазами смотрела в окно. По улице шли веселые, беззаботные люди. Они живут, а его больше нет! Как такое возможно?! Словно издеваясь над моим горем, солнце щедро заливало улицу кровью заката.
«Солнце? Такое красное?»
- Могу я сегодня остаться с тобой? – спросила Мэгги, проводив меня до дверей квартиры.
- Не бойся, я ничего с собой не сделаю, - устало пообещала я.
- И все-таки, я думаю, оставлять тебя одну – плохая идея, - настаивала она. – Обещаю, что не буду докучать.
Я согласно кивнула, и мы зашли в  квартиру. Мэгги прошла в гостиную, а я – в свою комнату. Машинально, как зомби. Там все было прежним. Те же настенные часы, с помощью которых я считала последние часы Чарли. Мой рабочий стол. На нем лежала Библия. Наша Библия. Я подошла к столу и открыла обложку книги. Увидела там не так давно сделанную мною надпись: «Дорогому мистеру Чарльзу Кингу от настырной Мэри на добрую память. Храни Вас Бог!». Ниже рукой Чарли было приписано: «Я горячо благодарю Господа за то, что узнал тебя, любимая Мэри!»
Я закрыла книгу и разразилась слезами.
Он так любил меня! Теперь его нет! И никогда не будет! Его навсегда  поглотила тьма небытия. Зачем мне жить без него?! Какой смысл? Я и не буду! Я не должна!!! Я умру!!! Завтра! Если бы не навязчивая Мэгги, я, без сомнения, сделала бы это сегодня же!
С этими мыслями я легла в постель, не выключая свет. Даже забылась на несколько секунд. Очевидно, просто лишилась чувств. А потом очнулась, как будто кто-то осторожно разбудил меня. Стало легко. Но эта легкость была странной и необъяснимой. Казалось, Чарли рядом, и незримо утешает меня. Мысли о самоубийстве растаяли, как туман. В глаза бросилась лежащая на столе Библия. Она как будто влекла к себе…
Любимый, ты хочешь мне что-то сказать?
Подойдя к столу, я открыла Библию наугад. Я всегда так делаю, когда плохо или тяжело, или какая-то сложная ситуация. И мне случайно попался отрывок из Откровения Иоанна Богослова:
«И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет… И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло».