Переведёшь мне это на досуге?

Существует легенда, что у каждого человека в день, когда ему исполняется десять лет, на запястье появляются слова. Это те слова, которые ему скажет вторая половинка при первой встрече.

***

Так получилось, что я рос в интернате. Мои родители были то ли алкоголиками, то ли тунеядцами, но факт оставался фактом: в возрасте пяти лет меня поместили на ПМЖ в областной интернат. Родителей я видел на зимних и летних каникулах, но и их проводил с бабушкой, которая была настолько слепа, что до последнего не знала, кто я - мальчик или девочка. Но я на свою жизнь не жаловался. Меня кормили, одевали и кое-как воспитывали, что значило, что я счастливее многих детей, о которых вообще не заботились.

Первые дни после моего десятилетия я силился понять, почему воспитатели так хотят закрыть внезапно появившуюся надпись на моей руке. Я не догадался бы, что «Aliis inserviendo consumor», что в переводе на наш язык «Служа другим, расточаю себя» может принести мне столько ненужных хлопот. Например, теперь мне было позволено носить одежду только с длинным рукавом и всячески прятать эту надпись, похожую на шрамирование. Но я был мальчишкой, а это значило, что я был сорвиголовой. На своё шестнадцатилетие я сделал такое же шрамирование на другой руке, которое гласило «Вечно пьяный, вечно молодой». Это более подходило моей натуре. В восемнадцать я купил свой первый байк. В тот же день ко мне обратилась девушка. Ехидно ухмыляясь, она подошла ко мне, и я увидел её трусы, розовой полоской выглядывающие из-под её юбки, более похожей на пояс. Из её алых губ торчала сигарета, и она наклонилась ко мне, прошептав и обдав дымом дешевых сигарет: «Вечно пьяный, вечно молодой, не прокатишь девушку?» Я тогда ухмыльнулся и осмотрелся по сторонам, задав вопрос в ответ: «А где ты девушек тут видишь, тут одни ****и». Выслушивать её ответ я не стал. Повернув свой байк, собранный, видимо, в чьем-то гараже, я вырулил на дорогу и скрылся. Всё равно пора было ехать на работу. Да, на байк я заработал, разгружая вагоны по ночам. А что? Многие наши так делали, потому что не все смогли поступить в универ. Я вот не смог. От армии меня защитили сто баксов, честно заработанные у американских туристов, от полиции – знакомый участковый.

Так я и жил, колеся по родной стране и не имея своей квартиры. Да, прописка имелась, мне предоставили квартирку буквально два на два метра в захолустье, лишь бы отстал. Вскоре на моей груди красовалась татуировка, выполненная олдскульными буквами, которая гласила: «Живи быстро, умри молодым». Природная же метка, которая появилась в десять, была навсегда надёжно скрыта широким шипованным браслетом. Где это видано, чтоб парень моей комплекции и моего образа жизни имел подобную надпись? Звучало бы, как минимум, глупо. Но еще глупее выглядел в моем воображении человек, который произнесет это. Особенно на латыни. Я даже прочесть не мог это правильно, не то, что выговорить.

Время шло. Я всё больше забивал на это дело. Поступил в университет, закончил его с дипломом магистра искусств, став архитектором. Благо, мозгов хватало и руки не тряслись. Стала забываться и надпись. Нормальный байк сменил ту развалюху, которая теперь стояла в моем собственном гараже, как память о том пути, который мне пришлось пройти ради всего, что меня окружало: дома, работы, пары быстрых Харлеев. О семье и любви я не задумывался, меня серьезно увлекла взрослая жизнь с её заботами и радостями. Сходить в бар с друзьями, проехаться на полной скорости по скоростному шоссе, получить нагоняй от босса. Жизнь занималась со мной сексом по тридцать раз в день, а большего мне и не надо было.

Поднакопив денег, я переехал в Америку.

Я брался за самые разные проекты, но больше всего меня увлёк проект костёла в готическом стиле. Я перерыл весь интернет, вдохновляясь костёлами со всего мира, собрав всё великолепие иностранных мастеров и добавив каплю своего мастерства. Чёрный, как мрамор, с разноцветными витражами с изображением семи смертных грехов, он поражал своим великолепием на рисунке и я не мог дождаться увидеть его своими глазами.

Стройка была закончена через полтора года. Когда я приехал, чтоб осмотреть объект, я увидел нескольких священников. Епископы, диаконы и, если я не ошибся, то аколит. Я придвинулся ближе к их группе, желая поздороваться с ними и услышать отклики о моем творении. Будучи глубоким атеистом, но тонким ценителем искусства, я разговорился с ними. Все оценили меня по достоинству, что мне польстило. Только аколит молчал. Он с благоговением в глазах смотрел на храм, шевеля губами. Видимо, молился. Я не стал его трогать, решив рассмотреть поближе. Светлые волосы, веснушки, серые глаза – он напоминал молодого ангела, как их изображают на картинах. Я усмехнулся, понимая, что выгляжу подобно бесу.

Уже после осмотра, я подошел к епископу для того, чтоб подписать документы. Он долго возился и, в конечном итоге, подозвал аколита, чтоб тот ему прочитал условия третий раз. Я зевнул и потянулся, пригребая копну непослушных волос. Наконец, они разобрались и мужчина подписал все нужные бумаги. Выдохнув с облегчением, я стал собирать вещи для того, чтоб ехать домой и наслаждаться тишиной, но моё любопытство побороло меня. Перед выходом я остановил юношу-аколита и, слегка наклонившись к нему ввиду разницы в росте, спросил:

- Почему?

Юноша сперва испуганно покосился на диакона, а потом пролепетал:

- Aliis inserviendo consumor.

Я замер, задумчиво глядя на паренька, а после усмехнулся:

- Переведёшь мне это на досуге? – И протянул ему свою визитку, незамедлительно покинув здание.



Звонок телефона раздался в тот же вечер. Заплаканный мальчишечий голос попросил меня об услуге. Ему нужно было съехать от родителей в тот же день и я не мог ему отказать. Заказав ему такси, я сел ждать, задумчиво наблюдая за игрой вина в бокале. Через час я услышал гул мотора и вышел на улицу. Таксист помогал выгружать ему вещи, а он растерянно шмыгал носом и смотрел в мою сторону. Я подошел, на ходу извлекая кошелек из кармана, чтоб расплатиться. Мальчишка закрыл лицо руками, а я попросил его зайти в дом. Таксист недоверчиво наблюдал за этой сценой, так что мне пришлось сунуть ему «на чай», чтоб он уехал.

Кинув его сумку на диван, я пошел на кухню, дав парню время успокоиться. Когда я вернулся, он сидел на диване, спрятав руки в рукава и покачиваясь из стороны в сторону. Под его глазом расплывался кровоподтек, а из скулы вовсе текла кровь. Я сжал руки в кулаки и отправился в ванную за перекисью водорода.

- Кто это так тебя? – Спросил я, зайдя обратно в комнату. Мальчишка что-то пробормотал, а после снова разрыдался. Я сел рядом и обнял его, чувствуя, как его нежное и хрупкое тельце трясется от всхлипов.

- Как тебя зовут? Я Джин.

Да уж, пригласить в дом совершенно незнакомого человека и теперь утешать его – не самая лучшая моя идея. Но и мальчику тоже нужно было быть в таком отчаянии, чтоб приехать к такому, как я.

- Кай. Кайлан.

- Приятно познакомиться, молодой человек. Так всё же, за что тебя так избили?

Кай перестал рыдать. Он поднял голову и посмотрел на меня. Затем молча закатил рукав:

- Вот за это.

На руке, подобно моему шраму, красовалась надпись «Почему?»