Нарисуйте мне судьбу -4-

4. Перемены
 
 
    Уже на первом курсе института я ощутил значительные перемены в стране. Уклад жизни советских людей неумолимо рушился. События происходили так быстро, что время за ними не поспевало.
 
   Получив отсрочку до конца семестра, я всё же был призван в армию. Мы с мамой всячески пытались намекнуть отцу, что вроде и не надо мне туда, и, безусловно, он мог бы поспособствовать получить белый билет, но... Полковник был неумолим. Уж очень сильно он мечтал видеть меня в рядах доблестных воинов, защитников отечества, отважных сынов матушки России, и ни чего не оставалось делать, как смириться с участью, сдать последний экзамен и явится по повестке на место сборов.
   Ребята устроили мне хорошие проводы, мы повеселились на славу. Грустил лишь один Костик, а я, как мог, подбадривал его.
 
   - Ладно тебе дуться. Два года пролетят, и не заметишь.
   - Хорошо тебе говорить, уедешь, а я здесь один останусь.
   - Ты как девчонка, честное слово. Я что-то не пойму, кого из нас призывают, и заметь, не особо добровольно?! Это мне печалится надо, а тебе веселиться, пить и подбадривать товарища, который, между прочим, скоро в туалет будет ходить по расписанию. Сделай хотя бы вид, что переживаешь, для приличия. ха-ха-ха...
   - Я и переживаю.
   - Переживаешь, да только за себя.
   - Не обижайся.
   - Да я не обижаюсь. Понимаю всё. - я закурил - А может и тебе служить пойти? Повестка-то приходила?
   - Нет. Рано ещё. Да мне и не пришлют. По состоянию здоровья освобождён вроде как.
   - Везунчик!
   - Как сказать...
   - Ну, хорош уже, сопли тут развешивать! Писать мне будешь, ваять свои нетленки... Время быстро пройдёт, вот увидишь. Давай лучше выпьем за проводы.
   Мы снова наполнили рюмки, и вечер покатился своим чередом.
   Утром меня провожали всей толпой: ребята, мать, отец, Костик и его мать. Все желали мне успехов, батя, естественно, доблести, мама - не болеть, и непременно писать ей обо всём... Костя держался в стороне. И только тогда, когда нас под громы марша и голоса провожающих сажали в вагон, он подошёл ко мне и по-дружески обнял.
   - Бывай, старик! - я ободряюще похлопал его по плечу.
   - Бывай... - как-то растеряно и грустно отозвался друг.
   Глаза его наполнились тоской, как у преданной собаки, от которой уезжает хозяин.
   У Кости кроме меня друзей не было, человек он был замкнутый, малообщительный, и два года ему предстояло провести почти в одиночестве. Одна надежда на слабый пол. Я уже прямо мечтал, что бы появилась какая-нибудь принцесса, и вынесла Волину все мозги. Но этого ни как не случалось, девушек он сторонился, уж не знаю по какой причине…

_________________________


   Новая жизнь меня ни сколько не страшила. В любом месте, в любом обществе я мог чувствовать себя комфортно, мог влиться в любую компанию, поддержать любой разговор. Вполне довольный грядущими переменами, предвкушая приключения, я во-всю уже вдыхал запах новой жизни, не знакомый мне прежде.

   Усилиями отца удалось попасть в элитный комендантский взвод под Одессой, задачей которого было обеспечивать вышестоящее руководство всем необходимым. Судьба, в лице начальника призывной комиссии, выбрала десять счастливчиков, так сказать – приближённых его превосходительства. Выбрала, конечно, не случайно. У судьбы, знаете ли, тоже есть начальники. И одним из таких повелителей судеб был как раз папин старинный друг.
   Жили мы в хороших условиях, нас особо не гоняли, не было у нас ни дедовщины, ни унижений, ни бессмысленного труда в виде помывки унитаза зубными щётками. Мягкий климат, рядом море… Красота! И если бы не жёсткое расписание по уставу, можно было бы назвать это отдыхом. Еда, кстати, была отвратительной, и за первые пол года я даже сбросил семь кило… Но потихоньку жизнь наладилась, я отъелся и малость поднакачался. Человек ужасно приспособляемое существо, ко всему может привыкнуть, и потому, рано или поздно, начинаешь чувствовать комфорт даже там, где его и в помине быть не может.

   Друг писал мне регулярно. Ребята даже завидовали, думая, что письма от какой-нибудь красотки. Я не стал разубеждать их в этом, пусть так и думают, меньше вопросов, больше престижа…
   Были, конечно, девчата на гражданке, как же без них. Правда ни чего серьёзного, не случилось влюбиться, да и некогда было, спорт отнимал много времени. Да видимо и меня особо ни кто не любил, потому что среди многочисленных подружек так и не нашлось ни одной, желающей ожидать парня в верности. В итоге у меня имелось всего два корреспондента - мама и Волин.
   Друг, как мог, просвещал меня о жизни на гражданке, а там, скажу я вам, по его словам, происходило нечто. Деньги обесценивались, доллар стремительно дорожал, к рублям с быстротой геометрической прогрессии приписывались нули. «Миллионерами» стали все, даже бомж Вася с соседней помойки. Союз распался… продукты по талонам, ваучеры…
   Складывалось впечатление, что Костя писал мне с далёкого Марса, настолько всё было неведомо мне, проживающему на полном довольствии почти в тепличных условиях. Нет, мы конечно были в курсе отчасти, читать нам ни кто не запрещал. Но одно дело читать газеты, и совсем другое самому вариться в этом супе.
   Но однажды, прочитав очередное письмо от друга, я почувствовал, как что-то изменилось. Меня удивило, с каким настроем, с какими чувствами теперь пишет он. Не было привычных жалоб, бессмысленного описания погоды. Почерк стал твёрже, нажим сильнее. Я даже в какой-то момент захотел удостовериться, что ни чего не перепутал, отложил в сторону письмо, взял конверт и проверил правильность адреса. Нет сомнений, послание от Кости, но от какого-то другого Кости, которого я раньше не знал. Более твёрдого что ли, дерзкого и уверенного в себе Кости, а вовсе не того, который прощаясь со мной на вокзале чуть не расплакался. Волин как-то твёрдо начал рассуждать о жизни, у него появились планы на будущее, загорелась искра. Мне показалось, он как-то резко повзрослел, так резко, что я и не заметил когда. Он писал: «Знаешь, Тимоха, жить можно хорошо, даже в этой стране, просто нужно знать как. А я теперь знаю…»

____________________


   Не передать словами как осчастливило вех моё возвращение на гражданку. Особо радовался друг, но вопреки ожиданиям, встретил меня довольно сдержано, не кинулся, как предполагалось, на шею, а просто пожал руку, но сильно, от души.

   Первые две недели я ходил по городу, как по музею народного «марсианского» творчества. Привычные, знакомые с детства места, изменились до неузнаваемости. По площадям и вдоль улиц, покуда хватало обзора, раскинулась торговля. Помимо нелепых реклам и всевозможных объявлений, город теперь «украшали» ряды железных кубов всех мастей, так называемые торговые точки. Между ними курсировали деловые ребята с пейджерами. Картину завершали, невесть откуда взявшиеся кидалы, напёрсточники, гадалки и бомжи.
   Изумляли цены… жвачка – 150 рублей, шоколадка – 8000 р., и т. д… Где вы, дорогие сердцу копеечки? Да и рубли, казалось, пахли простой типографской краской. Эти, с позволения сказать, деньги, напоминали мне валюту папуасов.

   Как только я отоспался, отъелся и немного освоился, Костя напомнил мне об одном разговоре…
   - Помнишь Тимка, я писал тебе о кое-каких планах?
   - Ты мне много чего писал.
   - Ну, то письмо, где я рассказывал, что знаю как жить?
   - А что, действительно знаешь? Прочитал умную книжку, пока меня не было? – я хотел свести этот разговор в шутку, но не тут то было.
   - Ты хочешь много денег? – не унимался друг.
   - Дурацкий вопрос. Все хотят много денег.
   - А что намереваешься делать теперь? Пойдёшь работать?
   - Не думал… Но по специальности сейчас не смогу, доучиваться надо.
   - Доучиваться… - хмыкнул Волин, - А жить на что будешь?
   - Правда не думал. Не грузи.
   - А вот я подумал за нас обоих.

И Костя поведал мне потрясающую вещь…