Украинский мираж Орегонской пустыни

Начало июня. В Орегоне стоит жара, дождя не было уже больше месяца. Земля раскалилась, дневной зной не спешит смениться вечерней прохладой до глубокой ночи. В эту пору хорошо сидеть во дворе под деревом, смотреть на Венеру с Меркурием, пить белое вино и разговаривать, вспоминая что-то из прошлой жизни - отдых на море, или археологическую экспедицию, где было так же жарко, как сейчас, но только более беззаботно и от того легко и весело.

Мне в жару всегда вспоминается Украина. Здесь прошло мое детство. Для кого-то название этой страны - повод для резких и эмоциональных высказываний, для меня это что-то другое, более глубокое и сложное, как впечатление от долгого сна или болезни, которые оставили свой след, совершенно отличный от всего последующего опыта моей жизни, а потому абсолютно не конвертируемый ни в какое позитивное знание. Тем ни менее, как человек разумный, я должен с этим что-то сделать, выжать из него хотя бы эмоцию, чтобы было что предъявить на рынке человеческих файлообменников, или на суде божием, если таковой, вдруг, да и состоится когда-нибудь.

На Украине было жарко всегда. Сколько я помню, по-крайней мере. В жару очень хочется пить. Мужчины утоляли жажду пивом, поэтому за пивом выстраивались огромные очереди. Пиво продавали в бочках и ходили за ним с трехлитровыми бидончиками. Я тоже ходил, но не потому что хотел пива, а потому что отец посылал. Но случалось это не часто, потому что отец пиво не любил, может быть, всего один раз всего-то и посылал, но я запомнил. Было мне лет шесть, не больше, но просьбу родителя я исполнил исправно, хотя и взял не полные три литра, где-то половину бидона мутной горьковатой жидкости, на всю ту мелочь, что дали - что-то около тридцати копеек с небольшим. Но в жару это, наверное, было хорошо, поэтому очереди были длинные, или это они потом стали длинными, я не помню. Помню лишь разговоры длинные о том, что пиво постоянно заканчивалось, и на всех его не хватало. Мне, во-всяком случае, тогда повезло, и родитель остался доволен, несмотря на ничтожный, на мой взгляд, результат.

Почему-то вспоминается всякая ерунда, когда надо бы говорить серьезно и ответственно. И даже не все, что вспоминается, хочется излагать, а поэтому результат получается какой-то неправдоподобный и прихотливый.
На Украине я оказался в три года. Родители мои были из Сибири, сибиряки, то есть. Я же довольно быстро осваивал обычаи местного населения и его язык. Язык был смешанным, русский по-преимуществу, но с вкраплениями украинских слов. Кроме того, украинский язык был в числе обязательных предметов с первого класса. В табеле у меня по украинскому языку стояла пятерка, знания же русского языка учителя оценивали на бал ниже. Лукавый правил бал на ниве народного просвещения уже тогда. Все мои школьные товарищи говорили на русском, книги я читал исключительно на русском языке, украинский был в ходу только у жителей городских окраин и сел, куда милосердная судьба забрасывала не столь часто.

Тем ни менее, я Украину любил. Не знаю за что. За жару, должно быть, за сумерки, за вареную кукурузу, за ощущение беззаботности.
За пиво в бидоне и вяленую рыбу. За раков, которых ловил в водах Каховского водохранилища, за футбол на пустыре, за драки на школьных переменах. За легкость в теле и хмель в голове, за длинные волосы и расклешенные брюки, за тонкость в кости и взгляд, искушенный в дерзости. За образ, бросающий вызов всему миру, который мир несуетливо принимал, не спеша с ответной реакцией, словно давая возможность вину набрать большую крепость.
 
Мы уехали с Украины когда мне было тринадцать. Иногда я чувствую, что остался в том же возрасте. Это прекрасное состояние невесомости, когда ты плывешь в плавящемся воздухе, словно океанский лайнер, готовый принять схватку с пиратами Карибского моря. По-сути, это была бы равная битва двух одинаково чуждых всяких корней и оснований личных концепций.