III. Вова. Социофобия

Часы тикали над головой, громко отсчитывая каждую секунду. Стрелки быстро передвигались от одной цифры к другой, двигались по кругу, оставляя за собой лишь потерянные минуты. Время не текло, оно бежало, летело, да так быстро, что час, по ощущениям, прошёл за пять минут. Одна из стрелок, маленькая, чуть замерла, а потом стала нагонять свою подругу. Тик-так, тик-так, тик-так.

Сжатые в кулаки руки лежали на столе, прямо на страницах уже давно открытой книги. Уже начинающие расти ногти слегка надавливали на ладонь, но без боли. Зато ощутимо. Что-то тонкое и тупое врезается в кожу, не оставляя следов… Рот слегка приоткрылся, оголились неровные жёлтые передние зубы.

Тик-так, тик-так, тик-так.

Ещё один оборот. Ещё два. Ещё три.

Тик-так, тик-так, тик-так.

Книга уже давно не привлекала его, персонажи и события не вовлекали в странноватый мир тоталитаризма, буквы не превращались во фразы и предложения, автор не очаровывал своим талантом описывать мир, которого он никогда не видел. Всё внимание забрали старые часы с местами потрескавшимся, а где-то уже и выпавшим, стеклом. Концентрация была на чёрных резных стрелках, идущих по кругу. Они не останавливались, они кружили без остановки, скользили на испорченном покрытии…

Тик-так, тик-так, тик-так.

До Вовы донеслось тихое произношение его имени. Точнее, вряд ли оно было тихим, но в уши словно засунули вату, чтобы отгородить от всех звуков извне. И это получилось. Весь реальный мир просто перестал существовать, он исчез, все чёткие контуры стен и предметов размылись, превратились в одно большое пятно. Вова моргнул, ощутив, как сильно заболели глаза, и закрыл их. Мир словно накрыли тряпкой — он погрузился в почти полную тьму. Теперь был бежево-чёрный фон, желтоватые пятна и белые вспышки. Чем-то напоминало космос. Вова поднёс руки к лицу и надавил на веки, чтобы вызвать цветной калейдоскоп на полной черноте. Это простое действие снова его вернуло в мир живых: туман рассеялся, уши прочистились.

Теперь он точно знал, что его зовут.

Голос раздавался с кухни — звала мама. Парень открыл глаза и направился туда, напоследок посмотрев на часы, которые уже не гипнотизировали так сильно.

Тик-так, тик-так, тик-так.

На кухне пахло тушёными овощами и жареной курицей, запах получался неприятным и даже отталкивающим. Желание съесть почти готовую еду не возникало, наоборот, оно исчезало, даже живот переставал урчать. Но на столе уже стояла тарелка с гречкой и котлетами — то, что осталось от вчерашнего дня. Жалкие объедки, не больше. Этого не хватит, чтобы утолить голод.

— Ты меня не слышал, что ли? — Мать даже не обернулась посмотреть на сына, зная, что в квартире были только они. Парень подошёл к запотевшему от жары и влажности стеклу и уставился на улицу, где уже потихоньку наступал вечер. Вдалеке зажглись фонари, небо было серым, но во дворе всё ещё находилась куча народу, в основном, маленькие дети и их матери. Кто-то из ребят «постарше» играл в футбол на специальной площадке. Судя по тому, как все были одеты, за окном было градусов восемнадцать-двадцать. Даже ветер решил не портить мягкий тёплый вечер.

— Нет. — Парень в упор смотрел на двор, точнее, на одну скамейку, стоящую прямо под его окнами. И, хотя он жил на восьмом этаже, сразу разглядел двух знакомых личностей. Парень и девушка обнимались, может, даже что-то говорили друг другу. Ну как обычно, как все влюблённые. «Тьфу, — не удержался Вова. — Теперь и сюда перебрались. Свалите нахрен!»

— Садись кушать. — Его мать наверняка недоумевала, почему её сын, вечный обжора, за весь день даже не притронулся к еде.

— Я не хочу. — Такой ответ был вполне ожидаемым. Сегодня ему действительно не хотелось есть. Что-то мучило. Странное волнение, начавшееся ещё с утра.

— Иди, погуляй.

— Я не хочу.

— Ты вообще что-нибудь хочешь?

Вова уже жалел, что пришёл сюда. Лучше бы остался в комнате, сославшись на то, что ничего не услышал, и продолжил читать книгу. Или включил бы музыку. Всё лучше, чем слышать подобные упрёки, повторяющиеся каждый день. Уже бесит. Ну не хочет он гулять, ему больше нравится мрачная комната, нежели светлая улица, наполненная людьми, так оставьте его в покое!

Жаль, только его мать не могла этого понять.

А Вова и не пытался объяснить.

Зачем портить свои и чужие нервные клетки? Пусть лучше родители думают, что он зависим от игр и Интернета. Наверное, они бы и не поверили, что при виде людей у него начинается паника и желание поскорее оказаться в любимой комнате.

Вова любил изучать психику близких людей: всегда внимательно следил за жестами, словами, интонацией, совмещал всё это с чертами характера и искал другой смысл в каждой фразе. Это было тяжело, но именно поэтому он понял, какая реакция у матери будет на те или иные слова. Вообще, это было выгодно — в каком-то смысле он манипулировал близкими, зная, что они ответят заранее. И поэтому часто добивался своего.

Но сейчас включать внутреннего психолога ему не хотелось. Хотелось изучить психику другой девушки, той, которая сидела на скамейке перед его домом. Они вместе учились в школе, иногда разговаривали, и он всегда замечал, что каждая её фраза почти полностью противоречит предыдущей. Парнем двигало любопытство — что заставляет её так категорично отрицать то, что она утверждала пару минут назад? Но — этот факт его огорчал — для этого надо каждый день общаться с ней, причём довольно часто. Но в школе к ней не подойти, а целыми днями торчать на улице казалось невыносимым.

Сложности добавляло то, что девушка слыла «ванилькой». Она была помешана на «Пятидесяти Оттенках Серого» и одежде. Даже её друзья казались более нормальными.

Мать продолжала хлопотать у плиты, изредка горестно вздыхая. Вова сразу понял, что она так нарочно, поэтому постарался ретироваться из кухни быстрее, чем начнутся новые расспросы. И у него получилось. Женщина даже не успела открыть рот, как парень захлопнул дверь и пошёл в свою комнату.

Там всегда царил сумрак. Не слишком светло, но достаточно, чтобы читать книгу или делать домашнюю работу. Но сейчас даже Джордж Оруэлл и его знаменитый антиутопический роман «1984» не вызывал желания погрузиться в чтение. Читать про тоталитарный режим было неприятно. Да и стиль у Оруэлла… Не очень затягивает. Хотя одноклассница, давшая эту книгу ему в долг, после прочтения ходила довольная, восхищалась ей.

Как ни крути, а вкусы точно всегда разные.

Даже у похожих людей.

Вместо того, чтобы продолжить читать, Вова открыл свой любимый ноутбук — серого цвета, что было немаловажно, — и решил посидеть «ВКонтакте», поболтать с той, чью психику он точно не хотел изучать и всегда всячески сопротивлялся желанию сделать это. Социофобии ему хватало сполна, в депрессию и саморазрушение погружаться не хотелось.

Ему повезло. Нужная одноклассница была онлайн, поэтому беседа завязалась быстро и легко: сначала приветы, потом «как дела?», обсуждение очередной школьной новости и домашней работы. Оба пожаловались на учительницу математики, так и перешли к самому главному — той самой «ванильке», которая интересовала Вову. А точнее, Алёне.

«Ты с ней общаешься?»

«Нет, а что?» — Он привык, что собеседница всегда добавляет «а что?». Что-то вроде привычного любопытства, но, даже получая ответ «просто так» или «ничего», она не обижалась.

«Да так. Мне ссылка на неё нужна. У тебя есть?»

«У тебя новая жертва?» — Конечно, это было шуткой, но Вове стало как-то неудобно. Неужели он действительно мучает людей своими разговорами и попытками окунуться в их собственные миры?

То ли от волнения, то ли ещё от чего, он начал водить ногтём по брови — как всегда делал, когда чувствовал себя неуютно. Хотелось прекратить разговор, но он точно знал, что это будет неправильно. Так ведь хочется понять эту странную девушку! Что сидит в головах у «ванилек», подобных ей? Чем они думают? Что их заставляет делать то, над чем смеётся весь мир?

«Можно сказать и так».

В ответ на это пришла ссылка на страницу и одно короткое слово: «Держи».

Вова мысленно пожелал себе удачи и перешёл на страницу.

А потом расхохотался.

***

— Так ты действительно увлекаешься коллекционированием? — Вова с недоверием расспрашивал Алёну.

С момента их первой переписки прошло пару дней. Чтобы не позориться в школе, они решили погулять на площадке между их домами. Благо, двор был большой.

В этот день всё злило парня: и яркое солнце, и обилие людей, от которых он паниковал, и вообще беседы с кем-либо. Даже с той, которая его (да и не только) всегда готова выслушать.

— Да. — Алёна наклонилась, подняла пару мятых ярко-зелёных листьев и принялась разглаживать их пальцами. Делала она это всё спокойно, медленно, без резких движений.

Вова заметил это давно. Она была всегда плавная. Все её движения казались лёгкими, как у танцовщицы. И делала она всё не спеша, но довольно быстро и ловко. А черты её лица, наоборот, были грубые и резкие. Да и не была она очень красивой. Но эта самоуверенность, эта грация… Они завораживали. И красота отходила на второй план.

— Листья собираешь? — заметил парень, глядя на длинные прямые пальцы. Только сейчас он понял, что они были загорелыми. Да и не только они. Руки, лицо — всё было цвета нездорового загара.

— Да. Гербарий. — Он уже хотел усмехнуться, мол, откуда она знает такие умные слова, но промолчал.

К ним подходила компания парней. То, что они были настроены недружелюбно, сразу бросалось в глаза. Честно говоря, они напоминали гопников, не иначе. Такая же «дерзкая» походка, недовольные лица, сжатые в кулаки руки. Вова сразу почувствовал себя неуютно — словно его резко облили холодной водой и выставили на посмешище. Как будто он стоял один на сцене, весь зал смеялся над ним, а он не знал, что делать. К горлу подкатила тошнота. Ещё немного — и его вырвет.

А руки резко похолодели.

— Серёженька, любимый! — забыв про листья, Алёна бросилась к тому, кто возглавлял эту «банду». Вова поморщился, когда эти двое влюблённых поцеловались. Выглядело как-то неприятно: малолетка и восемнадцатилетний. Современная «Лолита», не иначе. И смотреть на это не было желания.

Когда парень уходил, в спину ему смеялись. Он пошёл ещё быстрее, надеясь не споткнуться и не упасть.

А до рассвета этот смех преследовал его.

Уснуть не получалось.

Конечно, он ругал себя, называл «девчонкой» и «трусом», но как только закрывал глаза, снова слышал эти голоса. И сразу же сдерживал желание вскакивать. Удержаться на одном месте было невозможно. Хотелось встать, ходить по комнате и потихоньку успокаиваться. Но, чтобы не будить мать и бабушку, мирно спящих в соседних комнатах, приходилось лежать, уткнувшись носом в одеяло.

Голова раскалывалась. Словно её кто-то схватил железными тисками и сильно сжал. Виски пульсировали. Постепенно мирное дыхание стало быстрым и резким. Что-то мешало нормально вздохнуть, будто в трахее застряла кость, мешающая нормальному циркулированию воздуха. Вова прокашлялся, но особого эффекта это не принесло, только горло заболело. Снова подкатила тошнота.

А в ушах раздавался всё тот же смех.

Всё же парень встал с кровати, тихо скрипнувшей, и постарался максимально бесшумно пройти на кухню, чтобы никого не потревожить. Далось это ему тяжело: в темноте его шатало, ничего не было видно, всё тело тряслось. Руки дрожали. На кухне он выпил стакан воды и снова подошёл к окну, глядя на тёмный двор. На лавочке спал бомж или очередной пьяница, больше никого на улице не было. Рядом проехала машина, свет от фар скользнул по потолку и стене.

«Такое ощущение, что это прилетели инопланетяне, чтобы схватить и уничтожить нас».

Эта мысль показалась ему забавной, но веселье прервалось из-за сильного чувства тошноты. Теперь не было никаких сомнений, что произойдёт в следующую пару секунд.

И всё же его вырвало. Прямо в раковину, до которой он успел добежать. Боль в горле сразу прекратилась, голова болела чуть меньше. Сплёвывая слюну и морщась от отвращения, Вова смыл всё и тщательно вытер лицо и руки, чтобы не осталось ничего, ни единой капли этой мерзости.

Теперь вместо волнения и боли, которые потихоньку затихали, оставляя после себя немного непривычные пустоту и спокойствие, появились холодный пот и мелкая дрожь. Такое всегда преследовало его после отравления или резкого приступа паники. Зато это обозначало одно — сейчас он всё же поспит. Или нет. Ведь рядом с кроватью лежал на зарядке смартфон — кто откажется от соблазна посмотреть, какие его одноклассники не спят в два ночи? Кто завтра будет похож на труп? Над кем можно посмеяться, что сериалы не дают нормально поспать?

В принципе, ничего иного Вова и не ожидал.

В сети была одна девушка. Одноклассница, давшая ему ссылку на Алёну. И, наверное, единственный человек, с кем он чувствовал себя уверенно.

«Чего не спишь?»

Конечно, он знал ответ. Она просто не хочет. Не может. Организм привык, что спать можно днём, а не ночью, и теперь просто не желал отправляться в царство Морфея.

«Читаю. А ты?»

Он вкратце описал ситуацию, на что получил привычное «Сочувствую», и, пошутив про сон на уроках, выключил телефон и постарался уснуть.

А в голове звучал всё тот же смех.

***

«Бежать, бежать, бежать, — твердил он себе. — Бежать и не останавливаться. Быстрее. И ещё. Быстрее, мать твою!»

В апреле и мае Солнце явно решило, что пора показать свои возможности, поэтому целых два месяца дождя не было. Иногда, идя со школы домой, Вова замечал, что местами земля уже становилась сухая, а трава не росла из-за нехватки воды. Жара была адская, народ ходил в футболках и лёгких кофтах. А некоторые даже в этом чувствовали себя как в парилке. И температура заходила за отметку «двадцать». «Вот же радуются продавцы, — недовольно размышлял Вова, стараясь идти (а не бежать, как он усердно твердил себе) быстрее. — Небось, сейчас все воду скупают. Фу. Люди».

На самом деле, он порой сам не понимал, что с ним творится. Вроде бы это называлось социофобией, когда накатывает дикий страх при виде людей, паника, желание убежать и всё время быть одному. Его приводили в ужас мысли о том, что в конце года будет линейка, их всех будут награждать как выпускников, и все будут смотреть. Полный зал людских лиц… А потом ещё и на улице петь, на виду  у прохожих. Вот он — страх. Честно говоря, Вова хотел прямо сейчас отказаться и от аттестата, и от выпускного, от всего, что требовало публичного выступления. Неужели нельзя тихо в классе отметить, без лишних людей?

Это была одна сторона медали.

Существовала и другая.

Людей он не просто боялся. Точнее, даже не их, а действий, требующих большого скопления народа. Людей он ненавидел. И это было правдой. Ненавидеть именно так, чтобы поскорее скрыться от них или прекратить беседу. Хотя в Интернете он общался активно, едва ли не со всеми, кто был в его «Друзьях». Конечно, с некоторыми — с той же одноклассницей, например, или Алёной, которая тоже была из его класса, — он ладил вполне спокойно, но чаще всего просто старался сбежать или уйти. А разговоры в Интернете ему нравились. Там никто никогда не видел его лица, не знал его места жительства, увлечений и вкусов, ровным счётом, ничего, даже имени. А всё потому, что даже имя и фамилия у него были вымышленные — Максим Рельсов. И, в конце концов, «Макс» стало его кличкой. Правда, об этом тоже знали немногие.

И это странное желание общаться в виртуальной реальности пересекалось с ненавистью и паникой в жизни и смешивалось, соединялось в одно непонятное чувство — то ли страх, то ли тревогу…

Хотя эти два чувства всегда неразрывно связаны.

***

С Алёной Вова на какой-то момент сблизился до такой степени, что уже по привычке желал ей доброго утра и спокойной ночи. И каждый день общался, хотя в школе они по-прежнему не пересекались. Он узнавал о ней много нового: например, что все противоречия возникали из-за попыток не казаться глупой, на самом деле, её занимали не только мода и журналы, она вполне хорошо смыслила в химии. Наблюдать за девушкой Вове казалось забавным. Всё, что она делала — сэлфи на переменах, губы а-ля «уточка»,  — казалось ей нормальным и обыденным. Как и половине девушек на этой планете. Хотя эти бесконечные записи с наполовину закрытым рукой лицом и русским рэпом не вызывали уважения.

А потом резко всё прекратилось. В один день. Когда Алёна поссорилась с Серёжей и по привычке стала жаловаться Вове. Он просто без лишних разговоров заблокировал её, потому что на тот момент такие сцены порядком надоедали.

Его цель была выполнена. Психику он изучил в достаточном объёме, теперь эта девушка стала для него пустышкой, никем. Он знал всё заранее: что она скажет, как поведёт себя.  И это было проще простого. Несложно разобраться в девушке, у которой ума намного меньше, чем у тебя.

Но почему-то именно Вова чувствовал себя использованным.

И ещё больше замыкался в себе.

А потом — это он понял, когда снова шёл домой, пиная от скуки кусочек камня, — стало ясно, что он скучает. Скучает по незамысловатым разговорам, плоским шуткам, состоящим из одного мата фразам. Всё это разнообразило его жизнь хотя бы ненадолго. На пару недель. Но это заняло его, он даже на время забыл о социофобии, долго гуляя по вечерам во дворе. И мать начинала радоваться. А сейчас он почувствовал себя одиноким.

Это было похоже на омут.

Ничто не спасало.

И он продолжал тонуть.

Школа казалась необыкновенно скучной по сравнению с прошлыми неделями: учителя расслабились, уроки были сокращённые, домашние задания не задавались, оценки не ставились. Фактически, все ходили в учебное заведение просто повторить всё за прошедший год и бесплатно поесть в столовой. А чего им нужно было? Только подобного. Зачем какие-то тесты, контрольные, проверки, когда скоро начнутся репетиции, а половина класса вообще уйдёт? Даже Вова решил уйти и поддаться в психологи. И уже нашёл подходящий колледж.

Теперь он задумывался: куда пойдут остальные? Кто-то точно останется, Алёна останется, её подруги тоже, Илья тоже… А остальные? Идут ли по своему желанию в одиннадцатый или назло родителям в колледж? Хорошо, хоть Вовины родители не были против того, что их сын пойдёт на психолога. Им вообще было плевать. Отец не знал, а мать приняла бы любое решение.

Перед последним днём Вову всю ночь рвало.

Всё было как в прошлый раз: та же боль, те же ощущения. Только на этот раз у него не было сил отойти от санузла, он стоял на коленях, каждые пять минут наклоняясь к нему. И вроде бы ничего такого не ел, только мамина стряпня… Но было плохо. Ещё и кашель порой мешал.

Это и был ад.

Поэтому утром Вова пришёл с синяками под глазами, желанием спать и в красивом сером костюме. Была одна важная деталь — парень обожал серый, боготворил его. Хотя в Бога не верил. Но серый цвет был у него везде: одежде, ноутбуке, портфеле, оформлениях компьютера и телефона. Один сплошной серый. И никаких ярких. Как у дальтоников, с кем часто сравнивали Вову.

Тот день был самым сложным в жизни: отсидеть три урока, в течение которых они то разговаривали, то ели, что конкретно всех расслабило, а потом пойти в зал и ждать начала линейки. Парня опять подташнивало, но не так, чтобы бежать в туалет. И снова от волнения крутило живот. Когда зал заполнился полностью и директриса начала свою речь, выпускник наклонился к рядом сидящей однокласснице:

— Что мне делать? — Она поняла его без дальнейших объяснений. Вот с кем, а с ней точно была невидимая связь, они прекрасно понимали друг друга без лишних фраз.

— Представь, что их нет. Они не смотрят на тебя. Они смотрят только на красивых и шлюх. А ты…

— Утешила, блин, — недовольно прошептал Вова.

— Если что, бери меня за руку. — Наверное, она всего лишь пошутила. Просто чтобы не дать ему окунуться в пессимистичное состояние транса и паники.

Но именно это он и сделал.

Схватил повыше запястья и сильно сжал.

Но тогда уже всё было невыносимым: он чувствовал все эти взгляды, он сгорал из-за них, ему хотелось кричать, но страх пожирал его, да и не страх, а паника, огнём разливающаяся по телу… Ему казалось, что смотрели все — от первого класса до одиннадцатого, все глазели только на него, будто он был всего лишь смешным неудачником-клоуном. И это пугало его. Тошнота не была такой сильной, но довольно хорошо ощущалась. А он всё чувствовал. Все малейшие повороты в его сторону. Все усмешки над ним. Все подколы насчёт его нездорового вида.

Директор продолжала говорить свою речь.

А он сгорал прямо там, стоя на сцене перед всей школой.

***

«Слушай, давай как-нибудь встретимся?»

Вова даже раскрыл глаза пошире, чтобы убедиться, что не спит.

Нет, буквы реальные, собеседник точно живой, диалог не с чужим человеком. Никакой ошибки быть не могло. Писала она — и никак иначе.

И она ждала ответа.

«Давай, — набрал он в ответ. — А где?»

«Не против на ВДНХ? На аттракционах покатаемся. Там поесть можно».

С каких пор это девушки приглашают на свидания парней? Когда мир успел настолько измениться, что всё пошло наоборот?

«Хорошо. Во сколько и где встречаемся?»

«На школьном. Во вторник свободен?»

Вова посмотрел на календарь. Вторник не был отмечен красной звёздочкой — значит, всё в порядке.

«Да. В час тридцать сойдёт?»

«Конечно».

Они ещё немного поболтали, узнали, как у кого дела после выпускного, не скучают ли они по своим одноклассникам. Оба ненавидели свой класс, поэтому вопрос получился с иронией.

Вова осознавал, что ему придётся идти на ВДНХ — туда, где куча народу. Туда, где на них точно все будут смотреть. Туда, где ему придётся показывать свои чувства. И туда, где Солнце наверняка будет обжигать.

Он был готов стерпеть это всё.

Наверное, в нём есть доля романтика.

Когда он в очередной раз от волнения подошёл к окну, то заметил, что на улице собираются тучи, а народ потихоньку расходится по домам. Намечалась сильная гроза на несколько дней. В конце мая. Погода просто издевалась.

Но Вова обрадовался этому. Впервые в жизни.

Наверное, впервые в жизни ему хотелось выйти на улицу, подышать свежим воздухом, просто погулять.

И если это и есть Счастье, то у него точно серый цвет.

***

— Итак… У Вовы хронический гастрит первой степени. Обычно это передаётся по наследству или из-за неправильного питания и, соответственно, стрессов.

Женщина-врач была пожилой. Тонкие рыжие волосы были завиты и обрамляли пухлое лицо с кучей родинок. Очки слегка сползли на нос. Руки, державшие медицинскую карту и какие-то снимки, все были в пятнах, проступали вены. На кармашке халата красовалось имя «Галина Петровна».

Вова перевёл взгляд на часы за спиной врача. Они отсчитывали точно каждую секунду. На этот раз не плавно переходили от одной цифры к другой, а выстраивали свой марш, быстрый и резкий. Мерное тиканье даже немного успокаивало. Если бы можно закрыть глаза и заснуть… Парня не интересовали остальная информация о его больном желудке. То, что он услышал, вполне всё объясняло — и то, почему так часто болел живот, и то, почему его внезапно на колесе обозрения вырвало на Алёну. Это воспоминание вызвало жуткий стыд, поэтому Вова сосредоточился на часах. Пока он вспоминал, а эта женщина что-то болтала, прошло две с половиной минуты. Наверное, эта беседа будет идти долго. Мать любит переспрашивать и всё уточнять по нескольку раз.

Алёна тогда поморщилась, а после заблокировала одноклассника, перед этим выставив уничижительное сообщение на своей «Стене». Это считалось оскорблением, но Вове уже тогда было плевать. Потому что все мысли заняла адская боль в животе.

А сейчас он смотрит на часы и мечтает вернуть время назад, чтобы не всё было так плохо. Чтобы захватить с собой бумажный пакет на это чёртово колесо. Или отказаться от поездки вообще. Может быть, было бы не так плохо?

Стрелки сделали ещё один оборот.

Наверное, этого он и заслуживает. Он изначально не хотел знакомиться с ней, просто хотел использовать её в своих любительских целях. Значит, и она его использовала. Правда, получила от этого меньше удовольствия, но не всем всегда везёт, так? А сейчас он скучал по ней. Действительно скучал.

Ещё одна минута.

— Вов, ты меня слышишь вообще? Тут перед тобой распинаются!

Вова делает вид, что очень сильно увлечён часами. Стрелки двигаются по кругу.

Тик-так, тик-так, тик-так.