Зона в коммуналке

Зона в коммуналке

Тема зоны выходит далеко за пределы пенитенциарной системы и пронизала всю нашу жизнь. После развода мне пришлось 13 лет прожить в коммуналке, этом «гениальном» советском изобретении. Как в песне «Плачу по квартире коммунальной»… – Только те, кто по ней плачет, давно почему-то выехали из оных … .
 Особенностью нашей коммуналки было то, что бы не происходило в коммуналке – с моей стороны свидетелей не было – я был один, с противоположной – целая семейка. Этим ловко пользовались, поскольку милиция придерживалась мнения – всё, что у вас в квартире происходит – это ваше внутреннее дело. «Ну, если кого убьют – тогда будем разбираться, а так … .» Интересно, как бы они узнали, например, что я пропал, если все родственники жили в российской глубинке. Практически с ними не перезванивались, а письма шли по 3-4 недели в один конец. Если бы что-то случилось, особенно летом, когда у студентов каникулы, а у преподавателей отпуск, меня хватились бы через месяц-другой… . Да за год в Беларуси пропадает без вести несколько тысяч… . «Глухари»… .
Стоит рассказать о самой квартире и «весёлой» семейке моих соседей. Когда я въехал в эту трёхкомнатную квартиру после размена, в 1993 году, я занимал двенадцатиметровую комнатку. Сама квартира была трёхкомнатная сталинского типа: с высокими потолками, большой кухней. Тогда это были самые престижные и дорогие квартиры. Окна выходили на шумную привокзальную площадь. Центр… . Остальные две комнаты занимала «семейка». Мои соседи, увядающая женщина, Дарья Александровна Королёк и её взрослые сын и дочка (имя и фамилия изменены, поскольку я не собираюсь ничего доказывать по судам), жили здесь с 1973 года и многих уже «повыживали» в надежде получить и третью комнату. Но я поначалу этого не знал и подходил к людям с общечеловеческих позиций.
У англичан есть поговорка: «Дайте собаке плохую кличку, и вы можете её спокойно повесить!». Перефразируя, с учётом советского «квартирного вопроса», можно сказать: «Поселите человека в коммуналку, и через пять лет вы его можете с чистой совестью расстрелять!» Здесь, как в зоне, коверкается психика человека!
Мужик, с которым я менялся, постарался, как я понял потом, показать мне квартиру в отсутствие соседей. То, что квартира, особенно места общего пользования, были «мягко говоря», в запущенном состоянии, было видно невооружённым глазом, но после развода мне хотелось скорее разъехаться, а остальное было второстепенным. Он показал мне место, где располагался его стол на кухне, большую кладовку соседей и его кладовочку (правда, его кладовка была забита каким-то барахлом). Ещё остался его шкаф в общем коридоре. Мужик сказал, что пока у него нет места, но вещи он заберёт позже.
Я въехал. Стал расставлять вещи в комнате. Поскольку комната была небольшая, я решил воспользоваться своей кладовкой, вытащив из неё вещи в шкаф мужика. В это время появилась соседка, давай орать, что я похитил её вещи, которые были в кладовке и она вызовет милицию. Видя моё спокойствие, стала бросаться на меня с кулаками, явно провоцируя драку. Идти под статью в мои планы не входило, пришлось отдать этой Дуньке (такая кличка к ней прилепилась) кладовку, поскольку барахло в кладовке, как выяснилось, было её. Страсти улеглись. (Позже через суд я восстановил своё право на эту кладовку).
В квартире был телефон, но записан он был на соседку. Я обратился на телефонную станцию с просьбой тоже установить мне телефон, поскольку в старой квартире он у меня был. На что мне ответили, что в коммунальной квартире индивидуальные телефоны не положены и всё, что они могут, - это перевести квартирный телефон в коллективное пользование с равной оплатой между мной и соседями. Я согласился. Это вызвало целую бурю негодования у моей соседки.
По правилам телефонный аппарат коллективного пользования должен находиться в прихожей, но соседка и не собиралась выставлять его из своей комнаты. Телефонщики сказали, что их забота довести до квартиры, остальное – дело жильцов. Я купил аппарат и подключил его, как положено,  параллельно. Но провода долго не продержались, – Дунька их безжалостно рвала. Я сказал, что обращусь в милицию. Тогда она изменила тактику, – стала незаметно подрезать провод лезвием безопасной бритвы. Сначала в одном месте. Я запаял повреждение. Но потом она вошла в раж – надрезала жилы телефонного провода поочерёдно со стороны каждой жилы по всей длине провода с интервалом примерно в дециметр: внешне провод целый, а телефон не работает.
Были и другие неудобства: Дунька любила подслушивать мои телефонные разговоры, бесцеремонно встревала в них и вставляла свои комментарии. В любой момент она могла взять трубку и что–то непотребное вставлять в разговор. Нормальные люди не могли себе это представить, что их кто-то прослушивает, и это их шокировало. Если кто-то звонил мне в моё отсутствие, его или грубо посылали («Куда ты звонишь, дура, ты что, о…ла, - да пошла ты …». Особенно этим отличался Дунькин сынок-ублюдок). Если брала трубку Дунька, звонивший узнавал обо мне много того, чего я и сам не знал. Особенно, если голос был женский, Дунька любила «гадом влезть в душу» собеседнице и в невинной манере подсунуть приготовленную «дезу».
Сами соседи часто общались со своими многочисленными родственниками из сельской местности. Звонили и им. С необъяснимым постоянством звонившие спрашивали: «Это квартира Королёк?» Приходилось разъяснять, что это коммунальная квартира, а у Королёк в ней только две комнаты. Соседка могла часами хвастать очередной «элитной» безделушкой и своей светской жизнью в столице, что порождало множество иллюзий у людей, а в конце месяца приходили колоссальные телефонные счета.
Общий почтовый ящик – ещё одно место потери информации, как частного, так и служебного характера (пропадали счета к оплате телефона, уведомления на письма и переводы, открытки с уведомлением на то, что подошла очередь на приобретение чего-либо, на предоставление документов в жилотдел исполкома, ответы из инстанций и т.д.). Я завёл абонентский ящик и просил высылать ответы на него. Хотя и это не всегда помогало, поскольку чиновники вслепую механически посылали ответы на адрес проживания. Пришлось написать заявление, чтобы оставляли мою личную корреспонденцию на почте.
Но это можно назвать мелкими коммунальными шалостями, хотя и они способствовали отравлению жизни.
Интересны отношения на общей кухне. Дуньке очень не нравилось, что я обедаю на кухне, ей мешали мои табуретка и столик и она всячески убеждала меня, что это удобнее делать в комнате: и никто не мешает, и холодильник можно купить и поставить здесь же, в комнате, а то на кухне, дескать, не развернуться. И правда, у них самих на кухне было два стола и два холодильника. Кроме этого у Дуньки стоял кухонный гарнитур. Для большей убедительности Дунька ещё приобрела на кухню ещё два плетёных и одно вращающееся офисное кресло, после чего на кухне и вправду стало не развернуться.
Периодически, особенно после Дунькиных скандалов, меня мучили расстройства желудка. Поначалу я относил это на счёт нервов, пока кто-то из моих знакомых не высказал версию, что в чайник и пищу мне подсыпают пурген. Пришлось продукты убирать подальше, а чайник наливать каждый раз заново и кипятить, не отходя от плиты. Хорошо, что на газовой плите быстро готовить. После этого расстройства желудка как рукой сняло.
А ещё у Дуньки была огромная чашка, которую она почему-то эпизодически доставала тогда, когда ко мне кто-то приходил. Я поделился этим наблюдением странной закономерности с кем-то из знакомых. Мне отрыли глаза, что эта чашка как фонендоскоп у врача. С тех пор, чтобы сказать что-то важное в своей комнате мне приходилось включать радио.
В периоды между противоборствами Дунька всё-таки что-то рассказывала о своей жизни. Выросла в деревне, отец занимал хороший пост снабженца на железной дороге. От работы получил эти две комнаты в коммуналке, перебрался в город. Дунька закончила медучилище, вышла замуж. Отец рассчитывал, что со временем третья комната освободится, и вся квартира отойдёт семье. Они считали всю квартиру практически соей. Но, как говорят, человек предполагает, а Бог располагает. Дунькин батя был не промах и не прочь был прихватить, что плохо лежало. Однажды кому-то отгрузил тонну угля, но доброжелатели сообщили куда надо. Дело открывать не стали, но Дунькиного батю «ушли на пенсию».
С тех пор Дунькины родители переселились в деревню, чтобы не мешать подрастающей семье, но доминанта в Дунькиной голове осталась: вся квартира наша, и только эти сволочи люди помешали осуществлению мечты обо всей квартире. Шли годы, менялись соседи, но комната так и не освобождалась, а Дунька ждала своего звёздного часа, активно приближая его, в расчёте, что у кого-то сдадут нервы, он плюнет на всё и оставит эту злополучную комнату.
Действительно, находиться в этой квартире было неуютно. Мой предшественник решил податься на Север на заработки для решения жилищной проблемы. Дунька сразу же перешла в наступление: «он больше чем полгода не живет, – выселяйте!». Но за уезжающими по оргнабору жильё бронировалось и у неё этот номер не прошёл. Об одном она жалела, что не заняла комнату самозахватом, как ей советовали друзья - юристы, – видать в самый последний момент «заиграло очко».
К тому времени Дунька осталась одна с двумя детьми – мужу не простила измены и выгнала: «Я самостоятельная советская женщина и сама прокормлю детей – никто мне не нужен!» По натуре она была тщеславна и амбициозна, с сельской беспардонностью, без комплексов совести и других подобных «мешающих жить» атрибутов. Это выдавала и внешность: полная, с животом, нос кверху, надменное выражение лица,  тяжёлая походка, как будто пятками заколачивает гвозди и глотка как у «тёртой» торговки на рынке.
Однако знакомых у неё было много. Она была практична. Работая в больнице медсестрой, она могла достать дефицитные лекарства, договориться о консультации с врачом, положить кого-то в больницу, оформить бюллетень, справку и т. д., естественно, не за красивые глаза, да и сама умела башлять «нужным людям». То, чего вам недодают в больнице, всегда есть у таких дунек. Надо сказать, многие городские жители, особенно «интеллигентики», этого не умеют, а потому годами могут стоять на жильё, жить на скромную зарплату. Так воспитаны на советских идеалах… .
Сельская братва за звёздами не гонится и знает советские реалии «от земли»: сено привезли – проставь, надо поросёнка кастрировать – заплати, накорми и, опять же, проставь. Если повздорили – в кулаки, а то и за топор или «красного петушка пустят». Жизнь по понятиям. Закон? – что дышло… . - Главное поперёк своего начальства не идти и «подмазывать», да и знать кому из нужных людей забашлять.
Так они кланами свояков и прогрессируют на хлебных местах: в торговле, «органах», медицине, исполкомах. Здесь и зарплата, и прописка, и пайки, и жильё, и власть над людьми, - можно разжиться. Вообще, самые циничные люди – это медработники и юристы. Торговля, хотя в советские времена она была призираема, является более открытой и честной сферой, поскольку в наши времена общается с потребителем уже не свысока, а на равных.
Как у классиков «блеск и нищета». Дунька любила покупать дорогие престижные вещи и хвастать ими перед знакомыми. При этом вся эта роскошь диссонировала с остальным интерьером квартиры. Когда я въехал, Дунька требовала, чтобы я сделал ремонт во всех местах общего пользования. «Извините, - возражал я, - вы здесь жили семьёй с 1973 года и ни разу не поклеили обои, не покрасили пол, не побелили потолки. – Почему я должен убирать за вами вашу грязь?!»
И,  действительно, пол был дощатый, гнилой и рябой: глубокие серые борозды вперемешку с остатками пунцовой краски оставляли гнетущее впечатление. Такого пола я не видел даже в заброшенных общественных туалетах! Грязно-зелёные обои в крупный ромб висели лоскутами на стенах. Потолок, видимо когда-то всё-таки покрытый водоэмульсионкой на несмытую побелку, свисал с потолка рваными лохмотьями.
На кухне чернели покрытые многолетним слоем пыли вентиляционные решётки, а в углу примостилась залитая толстым слоем пригорелой пищи газовая плита. Туалет тоже был колоритный, в стиле ретро: у самого потолка был подвешен облупившийся непонятного цвета чугунный смывной бачок с длинной верёвкой и унитаз с ржавыми подтёками. Всё это издавало постоянный шипяще-журчащий звук.
Этот туалет навеивал воспоминания рассказа Юрия Нагибина «Встань и иди!», где встречалось описание туалета в рабочем общежитии маленького провинциального городка… . Трудное послевоенное время, пристанище людей с исковерканными войной и ГУЛАГом судьбами, озлобленных и опустившихся, вымещающих свою ущербность на раздолбанном в ромашку унитазе,  в похабных надписях на стенах, в потолке, измазанном дерьмом.
И среди этого интерьера помпезные хрустальные вазы, некогда дефицитный и модный сервиз «Мадонны», различные безделушки и бутылки от роскошных вин, дорогостоящая косметика от ведущих французских производителей, статуэтки, канделябры и другая дребедень, которая по замыслу хозяев должна была подчеркнуть их принадлежность к элитарным слоям общества.
Поначалу я предлагал соседям размен. На словах Дунька была не против. Я методично покупал рекламные газеты, старательно выписывал объявления, давал всои, встречался с людьми, обивал пороги агентств. В основном предлагали за нашу квартиру одну однокомнатную и одну двухкомнатную квартиры с раздельными комнатами. Было исписано несколько общих тетрадей с вариантами, телефонами людей, характеристиками квартир по различным вариантам. Но все они чем-то не устраивали Дуньку: и то не так, и другое… .
Был даже вариант одно- и новой трёхкомнатной квартиры в новом жилом районе. За две комнаты в коммуналке вы получите новую трёхкомнатную квартиру, – соглашайтесь! «Нет, - чванливо заявила Дунька, - Мы  - элита и привыкли жить в Центре. Вот если на Проспекте ты дашь нам по отдельной квартире, то, может, и подумаем, но не дальше ЦУМа! (В Минске город сформирован вокруг центрального проспекта и этот район является одним из самых престижных).
В конце концов, в одном из агентств, увидев мои мытарства, спросили, что у меня за ситуация. «Мы работаем много лет, и через нас прошло много людей, поверьте, мы вам сразу найдём причину», - сказали там. Первый же вопрос касался моих соседей: каков состав семьи и сколько они живут в этой квартире. Вердикт был однозначный: если семья из трёх взрослых работающих людей с 1973 не нашла возможности решить жилищный вопрос, то они и не собираются этого делать, а только морочат мне голову! Для них эта коммуналка – как тюрьма для рецидивиста – родная стихия и другого образа жизни они не приемлют. Так закончилась эпопея с разменом.
Ещё одним увлечением Дуньки была собака. Это был трёхлетний кобель немецкой овчарки по кличке Альфред. Когда я заселялся, наивно полагал, что собака привыкнет ко мне и не принесёт больших беспокойств (большого опыта в общении с собаками у меня не было).  Однако, как оказалось, Альфред был совсем не дрессированный полудикий пёс, который даже хозяйку слушал плохо. Когда я приходил в квартиру, он бросался лизать меня, но вот выпускать из квартиры никак не хотел: кусал за ноги, за руки. У меня осталось несколько шрамов на руке от его укусов.
Представьте себе ситуацию: вам надо ночью выйти в туалет. Из освещённой комнаты вступаете в тёмный коридор. В этот момент из темноты вас за ногу хватает пёс! Это ожидание укуса собаки из темноты, ожидание физической боли до сих пор сидит во мне занозой. Правда, это не изменило моего доброго отношения к домашним животным, и к собакам – в частности.  Привести гостей тоже было проблемой: пёс кусал и их.
Я спросил мужика, с которым поменялся, не кусал ли его собака. На что он ответил, что кусала, и он неоднократно обращался к участковому, но у Дуньки с милицией были особые доверительные отношения: о своём приходе они предупреждали её и при появлении в квартире людей в форме собака уже была закрыта в одной из комнат. В другую - Дунька заводила пришедших. Через несколько минут они выходили довольные, полностью разделяя её точку зрения на собаку, а заявления бесследно исчезали.
В остальное время Дунька держала своего кобеля в прихожей и других местах общего пользования. Особенно много проблем пёс доставлял, когда Дунька уезжала в деревню. Ухаживать за этим животным не входило в мои планы. Но это не интересовало Дуньку, она просто бросала пса в прихожей, ставя тебя перед выбором: или ты его будешь подкармливать, или голодный пёс разорвёт тебя! Правда, он особо не голодал – мог сожрать всё, что находилось на столе – для него не было никаких запретов. Видимо, животные хорошо перенимают повадки своих хозяев. Оправлялся пёс тут же – в прихожей или на кухне, - тогда «элитная» квартира наполнялась особым амбре.
Законным путём убрать собаку было делом хлопотным: надо было заставить милицию официально зарегистрировать заявления, чего они никак не хотели, а незарегистрированные заявления просто «терялись». Тогда пришлось отправлять заявления по почте с уведомлением, чтобы на руках оставался хоть какой-то документ. Тогда Дунька стала заявлять, что я сам нападал и бил пса, поэтому он меня и кусал. Эти доводы охотно принимались участковым и он «умывала руки».
Из бесед с соседями я выяснил, что пёс бросался не только на меня, но успел покусать нескольких человек в подъезде. Когда Дунька выводила пса, он нёсся по подъезду «сломя голову», а люди, которых это действо заставало врасплох, «впечатывались» в углы лестничных клеток и дверные проёмы квартир. Однако привлечь свидетелей было делом непростым. Мужик, с которым я менялся жильём, не хотел ворошить прошлое. Видимо, воспоминания были тяжёлыми, да и жена его была против, боясь за супруга. Другие – не хотели портить отношения с соседями, да и лекарства нужны, которые без Дуньки не достать. Одна бабуля, жертва покусов, прямо сказала: «С Дунькой лучше не связываться – у неё вся милиция в свояках ходит, да и сынок – бандит: даст по голове, а я ещё жить хочу… . Он уже в шестнадцать лет был ещё тот …. То лезвие бритвы в перила врежет, то дверные ручки дерьмом обмажет.»
Пришлось ставить вопрос ребром, а для лучшего понимания участковыми проблемы пришлось обратиться в управление собственной безопасности МВД. В конце концов власти выдали соседям предписание: или убираете пса, или – выселим.
Но история с собакой имела своё неожиданное продолжение. Фиксируя многочисленные покусы, я был обречён и на «дополнительные» страдания: в медицинских учреждениях, куда я обращался, никаких документов не хотели оформлять без прививок от бешенства. Тебя покусали, да ещё и серию уколов вдогонку… . 
Я не скрывал своих намерений убрать собаку из квартиры. В районной поликлинике медсестра, перевязывая мне руку, поинтересовалась обстоятельствами происшествия: что за собака – кобель или сука, где собака спит. Я поведал, что собака – трёхлетний кобель немецкой овчарки, которого содержат в местах общего пользования коммунальной квартиры, только иногда к моему облегчению соседка забирает пса в свою комнату.
Узнав, что хозяйка собаки – женщина, медсестра неожиданно спросила о Дуньке: замужем ли, часто ли к ней приходят мужчины … . «К чему бы это, какое отношение это имеет к собаке?» – подумал я. Но пояснил, что Дунька – разведёнка бальзаковского возраста, но, не буду грешить, – мужиков не водит. На что сестра предупредила: «Будьте осторожны, часто одинокие женщин держат крупных собак для себя. Избавитесь от пса – женщины народ мстительный… .»
Я не понял и не придал значения её словам. Позже, в лаборатории судмедэкспертизы мне были заданы примерно такие же вопросы. Мне бы насторожиться… .
Спустя год после того, как Альфреда отдали в какую-то охранную фирму, ко мне пришли гости: мой приятель Володя и две женщины. В моей комнате был стол с ужином: бутылка сухого вина, конфеты, фрукты. Играла спокойная музыка. За дружеской беседой время шло быстро. В дружеской обстановке я тоже забыл о своих ежедневных проблемах.
Неожиданно я услышал, что в дверь коммуналки позвонили. Это вернуло меня на грешную землю. В следующий момент я выключил музыку, показал знак молчать. Тем временем Дунька открыла дверь со словами, что ей мешает пьяная компания соседа, что ей угрожают и хотят изнасиловать и т. д. К двери комнаты подошли, попытались открыть. Когда дверь не поддалась, стали требовать открыть. Я держал паузу. Возможно, дело бы этим и закончилось, но мой приятель, не видя за собой чего-либо противоправного, настаивал на том, чтобы открыть. К нему присоединились другие гости.
Я открыл, в комнату ворвались три верзилы в камуфляже. В бесцеремонной форме потребовали наши документы. Это было полбеды. Но Володя заявил, что он кандидат в депутаты  и будет жаловаться на произвол: врываться в дом без санкции прокурора. Это действует на наши органы как красное на быка: нас скрутили и бросили в патрульную машину. Наших женщин затолкали туда же. Поскольку такое количество людей в милицейский бобик не помещалось, верзилы сели нашим женщинам на колени. Те возмущались, но наши «герои» цинично ухмылялись и отпускали скабрезные шуточки.
В опорном пункте долго и упорно сочиняли протокол, записывая туда всякую околесицу, требуя подписать. Время уже перевалило далеко за полночь, но мерзавцы  в камуфляже никак не могли добиться нужного им результата. Володя,  имея опыт в одной из охранных фирм, стал пояснять, почему такие протоколы подписывать нельзя. Тогда в камуфляже озверели. Они выкинули нас на улицу, а Володю заковали в наручники, сделав «ласточку» – когда руки заковывают вместе с ногами - и начали избивать. Били профессионально, без отметин.
Мы смотрели в окно, стучали, требовали отпустить… . Но что такое маленький человек в руках нашей карательной машины. Володю выкинули под утро. Уже было совсем светло. Но транспорт ещё не ходил. Мы шли с ним пешком. Он ещё шутил: хорошо, что народу на улице нет, а то вид… белая рубашка порвана и в грязи, руки в крови от наручников, прихрамывающая после побоев походка.
Я с трудом убедил его обратиться в прокуратуру, также написал и сам. Пришёл ответ, что я и мои гости, будучи сильно пьяными, набросились с оскорблениями и нецензурной бранью на работников милиции, хватали их за грудки и за форменную одежду, пытались сорвать погоны и т. д.  И, если бы мы с Володей не были кандидатами  в депутаты, нас бы привлекли и к уголовной ответственности. Ясно – эта система… .
 Несколько позже пришла повестка в суд по данному инциденту. Судья – молодой парень, который, видимо, хотел сделать хорошую карьеру, стал проводить длительные опросы и участкового, и нас, и соседки, и ещё каких-то субъектов, которых мы и в глаза не видели. Процесс напоминал игру в одни ворота. Правда, я узнал некоторые любопытные делали: мордовороты в камуфляже были совсем из другого района. Как соседке удалось для регулирования внутриквартирного разногласия задействовать отделение ОМОНа другого района вызвало удивление даже участкового.
Когда действительно надо, милицию не дождёшься, заявление не примут и не зарегистрируют, а тут – такая прыть, не успели часы перевалить за 23-00, - они  уже под дверью. - Целое отделение ОМОН, да ещё с другого района!
Судья долго мурыжил нас, пока не поймал на смешной мелочи:
- У вас в комнате есть радиоточка?
- Да.
- В момент  прихода милиции она была в радиосети?
- В тот момент мне было как-то не до этого, - ничего не могу сказать.
Вердикт суда был таков: штраф за включённую после 23-00 радиоточку. Есть такое положение «После 23-00 должна быть полная тишина…» Под это положение можно повести всё что угодно: и приход домой после этого времени, и, если вам, не дай Бог надо выйти в туалет, и если вы дышите или ворочаетесь в своей постели. Действительно, закон, что дышло… .
Позже соседка поведала, что ОМОНовцев она специально наняла, чтобы отомстить за собаку… .
Какое-то время Дунькин сынок Пашка жил где-то на стороне и появлялся нечасто. Но его появление – это были запоминающиеся события. Это был дебиловатого вида верзила, с повадками Шверника из «Тюремного романа». У них с мамашей был «весёлый» тандемчик. Меня спасала только его туповатость. Кроме того, он панически боялся милиции: у него с отрочества были проблемы с правоохранительными органами, но мамочка его всегда «отмазывала».
Он всегда приводил шумные компании привокзальной шпаны: мальчики, девочки, смех, пьяные крики, музыка, загаженный и облёванный туалет. Чаще других приходила какая-то Наташа, но парни у неё были каждый раз разные. Странно…  Потом я увидел, как эта Наташа ловила клиентов на привокзальной площади. Видимо, Пашка сдавал ей временно пустующую комнату на часы, потом деньги тут же пропивались всей компанией.
В какой-то момент такие Пашкины загулы надоели его сожительнице, и она его выгнала. Пашка вернулся к матери и с расстройства ударился в запой. Теперь уже пьянки были перманентными. Вся привокзальная «синева» собиралась здесь: наркоманы, густо покрытые наколками рецидивисты, окрестная шпана. Как правило, компашки состояли из пяти-семи мужиков и одной-двух малолетних «сосок».
Круглосуточная музыка, дым коромыслом, агрессивные субъекты, шатающиеся в коридоре, на кухне, в туалете. Естественно, ни мыло, ни полотенце, ни мочалку в ванной не оставишь. Унитаз загажен и забит газетой и презервативами. Не своё – плевать. Последний этаж – потопов как-то не было. Зато нижние этажи и подвал постоянно купались в дерьме.
Обычно мамочка в эти дни уходила жить к своей сестре и делала вид, что ничего особенного не происходит.  Пользуясь позицией милицейского «невмешательства», а точнее –прямого попустительства, братва в коммуналке чувствовала себя неплохо: они практически не выходили на улицу, чтобы не «светиться», дверь в квартиру была с глазком, потому её чужим не открывали. Ты оказывался заложником этой квартиры. Что касалось пожилых соседей, а они составляют большинство старых кварталов, то они были запуганы и делали вид, что ничего не происходит.
В такой ситуации наивно выглядят домофоны: вся шпана беспрепятственно валит в дом, только обычные люди торчат под дверью. Смысл этих устройств, наверное, в обогащении фирм-производителей, поскольку против преступников они бесполезны.
Жизнь в такой квартире, как наша, превращается в ад. Каждый раз я шёл домой как в логово фашистского зверя: не зная, что здесь меня ждёт, и выйду ли живым. Люди со стороны плохо себе представляли моё положение. Шутливо советовали разыграть сценку как у Аркадия Райкина. Но на прошедших «школу» зоны такой спектакль вряд ли подействует. Пришлось обложиться «бумажками», чтобы, если что-то произойдёт, милиция в очередной раз не «умыла руки».
Теперь уже и Дуньке стало не по себе. Она то жила в деревне, то у сестры (интересно, не надоедало ли это сестре и её семье?). Вот так люди вместо того, чтобы разъехаться по разным углам, разменяв коммуналку, мучаются сами (да Бог с ними – по грехам и муки!) и мучают других.
Но мне деваться было некуда. Я продолжал здесь жить, обедать на кухне, периодически выходить в другие места общего пользования. Один по соседству с это волчьей стаей. Зайдёшь на кухню – бухают. Все в наколках.
; Мужик, проставь мне бутылку!
; С чего это вдруг?
; Я пришёл со Шклова!
; Ну и что?
; А ты знаешь там учреждение УЖ10/15?
; Да таких учреждений везде хватает.
Пашка уводит гостя в свою комнату. На этом инцидент заканчивается. Так или примерно так происходит каждый день, меняются только гости. Причём гости находятся в квартире безвылазно круглые сутки. Круглые сутки играет громкая музыка. Из Пашкиной комнаты раздаются то пьяные крики, то женский смех, то стоны, то крики «больно, а…! - что ты делаешь садюга!…». Братва оттягивается на всю катушку, а за пределами коммуналки всё пристойненько и у милиции показатели блестящие.
Где же те ОМОНовцы, что упражнялись на нас с Вовкой? Где их прыть и кого они защищают? Что же Дунька их не наймёт, а прячется по чужим углам? Правда, дальше угроз дело не пошло: видимо какая-то работа была проведена. Но наслушаться пришлось всего («слово к делу не пришьёшь!»). На все угрозы и оскорбления я спокойно отвечал, что при серьёзных инцидентах нары я им обеспечу. Это действовало безотказно.
Вообще, вели они себя вызывающе, постоянно провоцируя на инциденты. Однажды я всё-таки убедил участкового зайти к нам и доставить в отделение одного из наиболее агрессивных зеков. Сразу же набежали заангажированные адвокатишки, стали вспоминать права человека и т. д. Но теперь я хотя бы знал имена и адреса тех, кто мне угрожал.
Особенно изголялись в оскорблениях «мелкие сошки» – малолетние путаны. Видимо, это была единственная отдушина для них на ком-то отыграться, или они так пыжились показать свою «крутизну» и лояльность криминальному миру. Эти путаны служили не только инструментом утех и разнузданных оргий. Время от времени предпринимались попытки «ловли на живца».
Например, начинает такая девица набиваться к тебе в добрые друзья, норовя остаться ночевать или, на худой конец, продолжить беседу, у тебя в комнате. Тем временем братва прилипла к стене за углом и вся в слуху: когда же за путаной закроется дверь и можно вызывать прытких ОМОНовцев и шить дело о совращении малолетней. – Не дождётесь! Прощаюсь с явно разочарованной малолеткой и запираюсь изнутри.
Вообще дверь в свою комнату мне приходилось держать постоянно запертой, – и когда находился в комнате, и когда выходил в туалет или на кухню. Этому меня научил горький опыт общения с соседями. Дунька работала в реанимации. Контингент специфичный – из зоны риска: часто привозили травмированных  бомжей, избитых пьяниц, всякую шпану и инфицированных проституток, наркоманов. Дунька неоднократно пыталась потихой заглянуть в мою комнату и всыпать в постель какую-то заразу. Не гнушалась она делать такие провокации и с моими продуктами питания, поэтому приходилось быть постоянно на чеку. В коммуналке я уже перестал удивляться изощрённой людской подлости.  Как сказал поэт: «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не призирать людей!»
Однажды, когда я был в отъезде, мой сын решил пожить в моей комнате. Молодым всегда хочется попробовать свою самостоятельность. Я его предупредил о возможных провокациях соседей. В том числе предостерёг от незапертой двери в комнату. Но, - «молодо-зелено». Он сидел в комнате, когда в неё беспардонно ворвалась одна из особ. Сын быстро понял свою ошибку и вытолкал сопротивляющуюся девицу из комнаты. Что тут началось! Вот тут уже и была милиция на чеку: стали клеить уголовное дело, что сын напал, покалечил и чуть ли не убил непрошеную гостью. Вся семейка подписалась как свидетели, добавили ещё кого-то из обывателей подъезда.
Пришлось вмешаться. Правда, свидетели стали врать невпопад: одни заявляли, что сын напал на особу в прихожей коммуналки, другие – что на лестничной площадке, третьи – что дело вообще происходило на лестнице у выхода из подъезда. Было явно видно, что они врали со слов Дуньки. Свидетели стали как-то резко уменьшаться в числе, когда их предупредили об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний: да и кому охота «за чужую мать ж... рвать»?
Да и особе нечего было предъявить: ни синяков, ни ссадин, ни, тем более, увечий. Если бы действительно её ударили, как она заявляла, от неё мало бы что осталось: сын – натренированный парень ростом под два метра и худосочная особа, как говорят в народе «соплёй перешибёшь». Дело было, как говорят, «шито белыми нитками». Я заявил, что не согласен с выводами следствия, и буду требовать справедливого решения. Дело распалось, но штраф за мелкое хулиганство сыну пришлось всё-таки заплатить.
Как только стали давать кредиты для приобретения жилья, появилась возможность выехать из коммуналки. Но для этого надо было продать комнату. Чтобы предлагать эту комнату на продажу, необходимо было юридически восстановить свои права на места общего пользования. По закону они делятся пропорционально жилой площади и на мою долю приходилось более 30%. Пришлось обратиться в суд. Дунька наняла адвоката (как же – элита). Правда, по словам самих же юристов, он был бесполезен – здесь в законе всё было чётко прописано и я свои права отстоял.
Комната была выставлена на продажу и стали приходить покупатели. Но на рынке сторонним покупателям комната в коммуналке стоит значительно ниже доли в квартире. Например, вся наша квартира оценивалась (с голыми стенами, т. к. каждый новый хозяин делает ремонт по своему вкусу) в 60 тыс. долларов. Доля в 30% составит 18 тысяч. Но продать вы сможете только за 10 тысяч. По закону первоочередным правом приобретения, причём по цене не выше рыночной, пользуются соседи. Так и произошло, в конце концов, в моём случае.
Получается, если до того рыночная цена активов соседей составляла 2 комнаты в коммуналке, т. е. примерно, 20 тыс. долларов, то купив последнюю комнату за 10 тыс. долларов, они увеличивают свои активы до 60 тыс., т. к. у них уже вся квартира. Вот так по закону такие Дуньки нагревают тех, кого они всеми правдами-неправдами выжили из коммуналки. Кого же защищают наши законы?
На практике получается, что демократия для бандитов и люмпенов оборачивается трагедиями для нормальных людей. Не случайно мафия имеет место только в демократических государствах. В тоталитарных - её нет – там сама мафия у власти, которую она ни с кем не желает делить.

Николай Кочетов                7 августа 2007 г.

E-mail: nick52@tut.by