В оккупации

(рассказ-воспоминание)
      Они жили в деревне с красивым названием Берёзовая Роща. Семья была по тем временам небольшая: глава семьи Михаил Семенович с женой Ульяной Ильиничной, их  младшая дочь Нюра и старший сын Михаил с женой Фросей и сынишкой Женечкой. Средний сын Иван окончил школу политруков в Кутаиси, прислал фотографию в офицерской форме и пообещал прийти в отпуск осенью.  Отец очень им гордился и приготовил сыну подарок – сшитые на заказ хромовые сапоги.
       В воскресенье он поручил Михаилу  отправить брату посылку с сапогами и деревенскими гостинцами.  Миша пошел на почту , но вскоре вернулся с посылкой.
    - Что ж не отправил?- удивилась мать, - ай сапог пожалел?
    - Нет, мама, не пожалел. Не принимают посылки. Война. Завтра ухожу на фронт.
      Но не так-то просто было «белобилетнику» попасть на фронт. Ему много раз отказывали в призыве. И только когда фронт приблизился, он смог убедить военкома, что его закрытый цех уже эвакуирован, а у него военная специальность артиллерист, очень необходимая на фронте. И ушёл, несмотря на плач женщин. А отец, участник двух войн, благословил.
       Вскоре в деревню въехали немцы. Солдаты ловили кур, стреляли собак, резали поросят. В хату вошли несколько немцев и показали, чтобы все ушли в сарай, а Фросе приказали вымыть полы и наносить и нагреть воды. Хату, как самую опрятную в деревне, приготовили для коменданта.
Комендант, толстый и постоянно хмурый, не расставался с огромной овчаркой и палкой, но их не притеснял, просто не замечал. У него был адъютант и несколько солдат обслуги. Фросю обязали носить воду, топить печь, мыть полы. Она же  должна была натопить печь и нагреть воды, когда господин комендант изволил мыться. Ему ставили корыто перед зеркалом. Мыл адъютант, но  Фрося должна была подносить разбавленную до нужной температуры воду. Он,  не стесняясь молодой женщины, обнажался и мылся.
       Дважды комендант спас Нюру и Женю. 
    - Они шли в Хотылево навестить тетю Варю, Фросину сестру, у которой в очередной раз кто-то родился. Их остановил патруль не в серой, а в черной, видимо гестаповской, форме и стали требовать аусвайс. А документов не было. Уже солдаты стали их сажать в кузов машины со словами: «Партизанен!» и тут остановился мотоцикл с комендантом. Он приказал пропустить их в Хотылево. Обратно они вернулись без приключений.
     - В другой раз Нюра опять-таки с Женей  шли в Кабаличи по какой-то надобности. Их встретил пьяный немец, поставил в ров и стал сверху, пытаясь прицелиться из автомата, но был так пьян, что не мог снять предохранитель у автомата. Если бы не сковавший Нюру страх, можно было убежать, но ноги как будто к земле приросли, только Женю к себе прижала и отвернула его личико, чтобы он не испугался. И тут опять подъехал комендант. Он не только махнул им, чтобы уходили, но и крепко побил палкой их несостоявшегося палача. Как объяснить эти поступки коменданта? Возможно он был не фашистом, а просто офицером, исполнявшим свой воинский долг, и не хотел никаких  зверств? А может, просто проучил солдата-пьяницу. Кто знает?
      И адъютант тоже был не без человеческих слабостей. Иногда, видя белоголового Женечку, игравшего во дворе, оглянувшись, бросал ему столбик завернутых в целлофан леденцов и прижимал палец к губам, чтобы молчали. Однажды он показал Ульяне Ильиничне фотографию двух детей:"Ди майне киндер!"
      Как-то Нюра с подружкой Настей сидели на крыльце. К ним подсели солдаты и стали к ним приставать. Нюрочка в сердцах  вырвала руку и крикнула: «Отстань, собака!» и вдруг немец на чистейшем русском: «Кто собака? Немецкий солдат – собака?» - и стал расстегивать кобуру. Девушка вихрем влетела в сени и - на чердак. Подвыпивший немец  обыскал все сени, а на чердак влезть не догадался.  Так  19-летняя  Нюра  трижды, а 6-летний Женечка дважды избежали расстрела.
    Хозяйственный Михаил Семенович утеплил крышу сарая  еще одним толстым слоем  высушенного явора, проконопатил  и обмазал глиной стены изнутри и снаружи, выменял у немцев  буржуйку  -  и стали  жить в хлеву.
     Однажды в деревню ночью пришел то ли партизан, то ли  солдат, выходивший из окружения. Он зашел в самую бедненькую, с подпорками хатку - к Барбешкиным.  Солдатик попросил хлеба и переночевать. Его накормили и уложили спать, А дед Барбешкин пошел и сообщил коменданту. Утром  солдатика расстреляли.
     Шепотом сообщали друг другу, что в Хотылеве  повесили девушку-партизанку
     Где-то месяца  через два с начала оккупации  к Ульяне Ильиничне прибежал  мальчишка с края деревни:
   -   Тетка Уля, там ваш Мишка идет, а на него немцы автоматы наставляют!
 Ульяна Ильинична кинулась на улицу, увидела идущего под конвоем  оборванного, в кровавых повязках раненного сына и кинулась коменданту в ноги, стала целовать его сапоги:
    -  Пан комендант, не стреляйте, это мой сын!!!!
       Немец немного подумал, а потом  сделал  солдатам знак «отставить» и сказал несколько фраз, из которых они поняли одно слово «полицай» и ушёл к себе. Мишу вымыли, перевязали раны, покормили, как могли. Он попросил Нюру нарвать ему «куриной слепоты», вышел во двор  и через минуту вернулся, а за ним  кровавая дорожка: он разрезал ногу в нескольких местах и привязал куриную слепоту к этой свежей и старым ранам, чтобы их растравить. Ночь он бредил:
    - Ишь, чего придумал, фашистская морда, полицай! Хрен тебе, а не полицай!
     А Фрося зажимала ему рот, чтобы никто из немцев не услышал. Метался в бреду он несколько дней. Комендант прислал немецкого доктора – проверить, не симулирует ли.  Немец подтвердил его тяжелое состояние и предупредил о возможности гангрены. Но Мишу это не остановило – как только раны начинали затягиваться, опять шла в ход «куриная слепота» - и снова несколько дней в бреду. Приходил начальник полиции, но, видя в каком он состоянии, уходил ни с чем. Так Мише удалось избежать службы в полиции.
     Жили голодно, но  запасливый Михаил Семёнович  сумел утаить от немцев  20 кг соли, поэтому с солью даже тошнотики были не такими противными, а уж щи из лебеды и подавно вкусными казались.
Но вскоре немцы вновь открыли молокозавод и обязали Нюру снова  работать в нём лаборанткой.  Они разрешали иногда брать сыворотку и пахту.  Голод отступил.
Весной 1943 года Фрося родила девочку. Назвали её Валя, что значит здоровая. Но какое  может быть здоровье  у ребенка, выросшего без грудного и какого бы то ни было другого молока – на заваренном крахмале из тошнотиков?
        Михаил Семёнович был в курсе всех деревенских событий.  Ему по секрету сообщили, что  немцы собираются отправить в Германию девушек. Услышав эту новость, Нюра серпом разрезала левую руку и, по примеру брата Миши, привязала «куриную слепоту». Чтобы они посильнее размялись она придумала её разжевать. Воспалилась не только рука до плеча, но и весь рот, язык во рту не помещался, лицо отекло так, что глаза не открывались. Немец-доктор не смог поставить диагноз, предположил что-то заразное. Так она избежала отправки в Германию. А след на руке так и остался.
        Когда наши войска приблизились к деревне, завязался бой с артобстрелом.  Немцы  поспешно бежали, отстреливаясь. Весь этот бой  Чумины, кроме Миши, просидели в огороде в канаве. Миша куда-то пропал. Видели, как летели снаряды по направлению к Бежице. А потом подбежал наш солдат и сказал: «Все кончилось, выходите, не бойтесь. Мы свои». Они бросились его обнимать. Радости не было границ. Появился  Миша, который, оказывается, добыл немецкий автомат и участвовал в бою за деревню. Он сообщил, что уходит на фронт с артиллеристами. И ушел.
       В сентябре 43-го,после освобождения Брянска, пришло несколько писем от Вани. В одном из них он писал: « Теперь уже победа неизбежна, каждый день продвигаемся к Берлину. Закончится война,  поступлю в ленинградскую академию и заберу вас собой».
         А потом пришла похоронка на Мишу - погиб  в 1943 году в боях за город Гомель. Написали о его гибели Ване на фронт. Ваня прислал письмо, в котором вместе со всеми горевал о гибели брата и вновь повторил, что после войны поступит в Ленинградскую академию и заберет их с собой. Победу встретили с радостью и ожиданием скорой встречи с Ваней. Но вскоре пришла и вторая похоронка, в которой сообщалось: «Ваш сын, Чумин Иван Михайлович, 17 апреля 1945 года  пал смертью храбрых в боях на реке Одер». Мать от горя хотела покончить с собой и потихоньку носила с собой веревку, выжидая удобного случая. Но вся семья неотступно следила за ней, не допустили.  Её  горе ушло глубоко внутрь и прорывалось внезапным и, как  казалось, беспричинным плачем с причитаниями. А причина была самая страшная – боль и горе матери, пережившей своих детей.