Сестра Ольга. Повесть. Одним файлом

                Часть I
                Глава 1.
                Сто сорок лет тому назад.
- Проснулась, Ладушка?  - голос бабушки ласков и добр.
   Лина  вытянула  ножонки, но сразу же снова сжалась в комочек – это только под теплым  тулупом благодать, а снаружи холодно, видимо еще очень рано, раз бабушка  не затопила печь.
     Любопытство берет верх, и Лина высовывает свой носик из теплого убежища – за маленьким окошком беспросветная ночь. Девчонка уже приготовилась провалиться в свой очередной сладкий омут, как услышала возле печки  шорох, потом раздался стон.

     Ребенок окончательно проснулся и свесил голову вниз. Только теперь она  поняла, что ее разбудило посреди ночи – ей снилось нечто, что вызывало в ее душе страх, леденящий ужас – некто кричал и стонал от боли. Она знала, что должна помочь этому человеку, но она его смертельно боялась.

      Так в своей коротенькой жизни она боялась только одного человека – пристава, обещавшего посадить ее бабушку в тюрьму. Что было сном, а что явью, девочка различить не смогла, все смешалось в кучу малу – на полу возле печки лежал и стонал от боли человек.

       Лина выгнулась и увидела бабушку – та как раз растапливала печь. Девочка замерла на минутку, с опаской взглянув на нежданного гостя, и тихо произнесла:
- Мама, а кто тут?
- Тебе знать не положено! – нехотя ответила пожилая женщина.
Девочка насупилась, долго лежала молча, ожидая каждую минуту, что старушка с ней заговорит, но сон сморил ребенка  гораздо быстрее.
     Бабушка поднялась на приступку, поправила на внучке тулуп и обернулась, наконец, к болящему.

- Что ты от меня старой, темной  женщины хочешь?
- Спаси, будь милосердна! – прошептал мужчина.
 Голос его был тих и невыразителен, казалось, что сил его хватит еще на пару слов, не более.
- У ведьмы помощи просишь? Чего лекари твои тебя не лечат?
-
            В голосе ведьмы не было ничего – ни злости, ни обиды, только усталость. Да и то, легкое ли дело шестой год мыкаться в этих белорусских топях с малолетней внучкой на руках. Едва ли не каждый год они меняли место, вот только здесь прожили чуть дольше. В народе говорят, что «у дурной славы длинные ноги". Марьяна Кулеш это знала не понаслышке. Стоило ей с внучкой осесть где-либо, как за ними приползала весть, что старуха – знахарка, ведьма. И начиналось…

                Глава 2.               
       Ванятке страшно. Он пятится назад, но спасения нет. Огромная кошка, что-то среднее между саблезубым тигром и  гиеной, мальчик видел таких на картинке, пробирается к нему сквозь густые синие  заросли тропического леса. Ванятка еще не видит страшилище, но он знает его по прошлым встречам, помнит огромные клыки, с которых стекает густая вонючая слюна, помнит запах мокрой шерсти – в джунглях сезон дождей.

      В предрассветной мгле, раздвинув массивной башкой куст огромного папоротника, в нескольких метрах от малыша появляется серо-рыжая кошка. Она готова получить легкую добычу, но инстинкт вынуждает ее соблюдать ритуал: кошка-тигр припадает к земле, кончик могучего хвоста стучит о мокрую траву. Мгновение - и тигр прыгает на мальчика.

       Ужас сковал тело ребенка, но инстинкт самосохранения заставляет его выставить вперед предплечье. Зубы хищника сомкнулись на руке, кость хрустнула. Мальчика пронзила острая боль, а тигр вдруг старческим голосом пропел:
- Ва-а-нят-ка! Проснись, папа кушать хочет.

        Стряхивая остатки кошмара, мужчина открыл глаза и тупо уставился на часы: половина третьего. Он перевел глаза на отца и подумал, что дальше так продолжаться не может.
       Эту фразу он повторял последние два месяца ежедневно, пытался найти выход из создавшейся ситуации и не находил. Ванятка встал и, потирая ушибленную руку, пошел на кухню. Загремели кастрюли, мужчина разогревал еду и растирал очередной синяк.

        Ванятку звали Иваном Сергеевичем Крыловым, басни он не писал, подвизался в медицине, как его отец и ныне покойная мать. От роду Ванятке шел сороковой год, был он холост, точнее разведен, причем очень давно. На данный момент серьезных душевных привязанностей не имел, как он считал, по причине больного отца. Сергей Константинович недомогал давно, а четыре года назад как-то совсем раскис и слег – не захотел вставать и все тут.

      Бывают такие случаи: не хочет человек сопротивляться  жизни, ложится и ждет смерти. У подруги мать ждала больше десяти лет, пережила дочь и сейчас жива, все лежит.

       Вот и Крылов-старший после смерти жены слег с горя и больше не вставал. Физическая немощь притупила некогда богатый интеллект, но Ивану иногда казалось, что отец не столько дурной, сколько в нем сидит желание отомстить кому-то за свою несостоятельность. Вот он и издевается над сыном денно и нощно – пойди туда не знаю куда, принеси то, не знаю что.

Иван – примерный сын, он стоически выносит отцовы фокусы, но срок очередного отпуска на исходе, а с новой сиделкой вопрос так и не решился. Да и где ее взять-то новую? Городок не так велик, за четыре года слава о сумасшедшем старике отпугнула всех, не прельщала и двойная оплата. А сдать отца в психушку у сына рука не поднималась.

         Иван покормил отца, тот и съел только две ложки каши и сразу уснул. Крылов-младший ушел к себе в спальню, предусмотрительно не заперев двери, чтобы услышать, когда отец проснется – тот спал до утра, яко младенец.

         Иван уснул не сразу, тупо глядел на блики уличного фонаря на ковре. Это было его любимое занятие в бессонные ночи. На улице ветер качнул фонарь – на ковре пронесся всполох, осветивший верхний угол рисунка: ожила стилизованная собачка, хвостик ее, причудливо изогнутый, неожиданно вздрогнул, взметнулся и задел присевшего рядом хорька.

       И говорит тогда хорек щенку: « А ……» - это уже начался сон, он подкрался незаметно и унес доктора Крылова от его повседневных муторных обязанностей.

          День начался обычно, то есть тускло и безрадостно. Да и  какие радости могут быть в уходе за больным человеком? У Пушкина Евгений Онегин восклицает, кажется,  так:
                «Какое низкое коварство –
                Полуживого забавлять,
                Ему подушки поправлять,
                Печально подносить лекарство,
                Вздыхать и думать про себя …»
Намеренно не цитирую последнюю строчку потому, что Ивану такая мысль была несвойственна, и скорейшей кончины он отцу не желал.

       Во  второй половине дня у отца начался сердечный приступ, кардиологическая бригада провозилась со стариком полтора часа. Всю следующую ночь Иван Сергеевич просидел у постели больного, как ему казалось, не смыкая глаз.

       На самом деле, он несколько раз уходил в глухую отключку, за эти короткие промежутки успел увидеть несколько кошмаров – в течение последних  лет он ничего другого, кроме этих кошмаров, во сне  не видел.

    Существует мнение парапсихолога Карины Каревой о том, что видеть во сне кошмары познавательно. По содержанию этих снов ясно прослеживается заболевание в самой изначальной его стадии, на  том этапе, когда самые современные методики диагностики и самые дорогие и совершенные приборы еще не в состоянии зафиксировать болезнь.

      Иван знал эту классификацию , но диагностировать своё заболевание не смог. Его сновидения скорее были похожи на кармическое воздаяние – он рассчитывался за чьи-то или свои грехи. 
        Больших грехов Иван за собой не знал, или просто был не в состоянии оценить глубину своего грехопадения.

      В жизни часто бывает, что человек идет к своей эгоистичной или корыстной цели по головам ближних и незнакомых и не чувствует себя в чем-либо виновным (я же никого не убил!), более того считает, что он вправе претендовать на счастье, любовь и уважение. Я думаю, что у каждого есть пара-тройка таких примеров.

      В чисто бытовом плане, отвлекаясь от медицинских аспектов проблемы, Иван прекрасно понимал причину таких тяжелый снов – бесконечный стресс, основой которого был страх потерять отца, вина перед матерью -  это преследовало его все последние годы,  не оставляя его ни на минуту.

       Вполне вероятно, что Иван сам провоцировал эти стрессы, бесконечно мусоля свои воспоминая, стараясь не забыть самых мелких деталей и самых незначительных фраз. Он считал, что это в некоторой мере будет предательством по отношению к маме. Он не хотел ее забывать.

       Мама умерла у него на руках, сгорая от рака. Все средства были перепробованы, все методики применены, в том числе и шедевры народной медицины – ничего не помогло, ничего.  Иван, наверное, сошел бы с ума, если бы не поддержка мамы. Анна Владимировна была сногсшибательной оптимисткой, и пасовать перед болезнью не собиралась. Сколько было ее душевных сил, столько терпела, сопротивлялась, не сдаваясь тяжкому недугу.

         Вы никогда не видели, как умирают легочники? Я понимаю, что вы не хотите знать, но я все равно расскажу. Они задыхаются, и помочь им невозможно. Только больной приляжет, устроится поудобнее, как приступ удушья подбрасывает его, словно мячик, с постели, и он начинает метаться по комнате, стонать и плакать, рвется открыть форточку или балкон, но и на улице ему воздуха не хватает. Так вот он и не спит сутками, месяцами, но цепляется руками и ногами за каждую минуту, прожитую без спазмов.

       Все живое хочет жить, а человек и подавно. В этом смысле мама Ивана была сверхчеловеком. Она верила в Бога с детства, была дочерью священнослужителя, верила до самой смерти, что господь ее не оставит. Только вера в милость Божию не мешала верить и в народный опыт. Последние месяцы мама пила смесь водки с маслом по рецепту Шевченко. Эта методика предполагала строжайшую диету, и Анна Владимировна неукоснительно следовала рекомендациям. Она сильно исхудала, от прежней дородной женщины не осталось и следа.

      Время шло, а маме становилось все хуже, но она предпочитала не замечать этого, самые сильные обезболивающие не помогали, а ставить наркотики она отказывалась, говорила, что они  обозначают конец жизни. Знали это и сын, и отец.

      Иван помнит в мельчайших подробностях последний день маминой жизни. Ночь она не спала, несколько раз будила его, просила проводить в туалет. Только утром, он понял, насколько плохо дело – у мамы отказали почки. Бригада «Скорой», приехавшая на вызов, только намучила женщину, пытаясь вывести мочу катетером, в мочевом было пусто. Мама была в полном сознании, и тоже поняла, что это конец.
- А налей мне, Ванюшка,  чаю, - вдруг весело сказала она, - да принеси сушек и мармелада.
- Тебе же нельзя,  - запротестовал сын.
- Теперь, Ваня, мне все можно, - отозвалась она тихо.

Сын с горечью смотрел, как мама размачивала в горячем чае сушку, как аппетитно чмокала, откусывая мармелад, а потом облизала с худеньких пальцев сахар. Управившись с чаем, прилегла на несколько минут, тяжело задышала, приподнялась прошептав: «Господи, да сколько можно?»

       Она заметалась по комнате, задыхаясь и шепча молитвы, потом в порыве отчаяния сорвала с шеи крест, с силой швырнула его в угол и внятно сказала, глядя на образа: « Нет тебя, слышишь ты, нет!»

      Иван пытался удержать ее, она шептала:
- Сынок, да сделай же что – нибудь!
 В удушье голос мамы переходил в свистящий шепот.
- Мамочка, давай поставим обезболивающие?!
-
 Сын  плакал. Она согласилась, сама назвала состав. Иван пошел на кухню за шприцем. Он уже все решил, да и посоветоваться было не с кем – отец специально приходил с работы поздно, шептал на кухне Ивану, что он такое переносить не может. Такое впечатление, что кто-то может.

      Ампула с наркотой долго не открывалась, то ли пальцы не слушались, то ли резак попался некачественный. Мама кричала из комнаты, ее душил очередной приступ.  Все еще не решаясь сотворить грех, Иван медлил, мама кричала из последних сил.
      Она сразу поняла, что это не тот препарат, потому  что, засыпая, прошептала:
- Что, все настолько плохо?

Иван ничего не успел ответить, да и говорить что – либо было бессмысленно.
      Каждые пятнадцать минут он заглядывал в комнату, через час успокоился – дыхание мамы было ровным и глубоким. Еще через час он обнаружил уже бездыханное тело. Он сел около нее на пол и горько разрыдался, в мозгу набатом била только одна мысль: «Это я ее убил!»

         Проклятые ночи и страшные дни,
                Бессонные ночи и чувство вины.
                Вины неизбывной, без срока прощенья,
                Без милости божьей – грехов отпущенья.
                Просящий – обрящет, стучащим откроют,
                Но душу мою только смерть успокоит.
                Всегда предо мною предсмертные ночи,
                Просящие помощи мамины очи.
                В бессилье сжимается сердце от боли:
                «Не бойся, родная, я рядом с тобою».
                Тогда мне казалось – нет ценностей в мире,
                Я все бы отдал ради мамы любимой,
                Чтоб длились и длились проклятые ночи,
                Чтоб видеть и видеть страдания очи…

     Мама Ивану не снилась никогда, считается, что у покойного нет к этому человеку претензий. А отец сначала скрывал, а потом стал постоянно жаловаться, что Аннушка к нему ходит. Иван не сразу понял, когда у отца страх перед ночными кошмарами перерос в спекуляцию чистой воды. «Пожалейте, меня, бедного» - такой девиз выбрал папа, и менять ничего не собирался.

      Иван несколько раз обсуждал ситуацию с психиатром, единодушно пришли к мнению, что Сергей Константинович ревнует сына к умершей матери, завидует тому, как Ванятка ухаживал за ней и хочет такого же внимания к себе. Не беда, что повода для этого нет, его легко придумать.

        Повод был. Отцу шел восьмидесятый год.
     Разница в возрасте между мамой и отцом составляла ровно двадцать лет. Сорокалетний папа, преподаватель Медицинского университета, соблазнил свою же  студентку.
      Родители Аннушки были людьми набожными и решили, что такова воля божья, тем более что  Анна была беременна.

       Моя бабушка говаривала: «Следи за парнем до женитьбы, а за дочерью после замужества». В этом изречении заложена большая многовековая мудрость. У матери молодой замужней женщины появляется столько проблем, столько тревог и волнений, ни в какое сравнение с девичеством это не идет.

       А у родителей Анны появилась возможность свалить все, или почти все, хлопоты на престарелого зятя. Пусть он следит за беременной женой, тем более что по специальности он – врач, обеспечивает ее и опекает, в конце концов, он сам так решил.

     Были ли счастливы родители? Об этом Иван никогда не задумывался, по крайней мере, до сегодняшнего дня. Да и по большому счету у каждого понятие счастья разные: одним женщинам  надо взаимное чувство, другим -  деньги, чтобы было с чем шастать по магазинам. В понимании Ивана, мама счастлива не была. Никогда он не видел между родителями теплоты и проявления каких-либо интимных  чувств – у Ивана тоже, как видите, была свое собственное понимание счастья.

     Как-то зашел в женской компании разговор: когда, из каких источников узнали присутствующие о половых взаимоотношениях, в частности о половых актах. Оказалось все по животному просто – почти все в детстве видели или слышали, как родители занимаются этим в присутствии детей, рассчитывая, что те спят. Святая наивность!

    Так вот Иван и таких проявлений необузданной страсти между родителями не видел. А откуда взяться таким бурным чувствам в сорокалетнем мужчине: он уже весь вычувствовался, вылюбился и вы…. за предыдущие годы. Это хорошо, если женщина сама холодная, и ей не надо больше, чем он захочет дать.

     Анна первые месяцы была очарована вниманием Сергея Константиновича, после рождения сына он так-то потускнел и охладел к ней. У молодой женщины много раз закрадывалось подозрение, что Сережа и женился на ней только потому, что она объявила о своей беременности

      Эти ее измышления подтверждали и некоторые косвенные доказательства: когда на пятом месяце нависла угроза выкидыша, Крылов орал на врача, что ребенка нужно сохранить любой ценой. И потом, отец их Крылова получился замечательный, он использовал любую возможность, чтобы побыть с сыном.

     Гулял Сергей с Ваняткой всегда  один. Анну оставлял дома под любым, даже надуманным, предлогом:  пусть мама поспит; дадим маме прибраться; приготовь, милая, ужин; сходи, солнышко, к маме.

      Анна не скоро поняла, что Сережа ее стесняется,  и она ему не интересна. Когда Ванюшка подрос, Крылов стал брать сына в гости к друзьям, а Анну не приглашал. Оказалось, друзья попросили Крылова свой детский сад оставлять дома, и этим словом называли не Ванятку.

     Мама была дочерью священника и к такому  повороту судьбы была вполне готова – на все воля божья – Анна безропотно приняла  эту волю и стала жить дальше. Она с головой ушла в науку, в тридцать два  защитила кандидатскую, в тридцать семь – докторскую. У нее было все – дом, сын, муж и любимая работа. Вот так и жили….

                Глава 3.
     Говорят, что утро вечера мудренее. В половине одиннадцатого зазвонил телефон, бархатный женский голос в трубке произнес:
- Матушка желает Вас видеть в монастыре в двенадцать часов.

Иван насторожился. Тетя Маша – родная сестра матери – была настоятельницей местного женского монастыря. Большой дружбы меж сестрами не было. Отношения были, скажем так, чисто формальные. Иван два месяца назад заскакивал к тетке по дороге на работу, поздравил с днем Ангела. Какие же дела у тети к нему?

       У ворот монастыря его ждала молодая женщина в черном, проводив его в келью к тетке, монашка смиренно удалилась.
- Здоров ли, сын мой? - поприветствовала его Матушка.
- Здоров, спасибо Господу нашему. Как Ваше самочувствие?
- Спасибо, хорошо! – отозвалась тетка.

Она выдержала длинную паузу, потом перешла к тому, зачем собственно пригласила сына сестры.
- Я тебе сиделку нашла. С разговорами к ней не лезь, не в себе она. Войди, сестра Ольга! – крикнула она кому-то за его спину.
- У меня сумасшедший старик на руках, так Вы еще и сиделку такую нашли? И что я должен с ними делать? – тихо прошептал племянник.
- Она не буйная, да думаю, у нее все пройдет, - успокоила его тетка.
       - Может не надо? – Крылов не был готов к такому повороту.
     -  Ее работа – уход за стариком, готовка для него, стирка, уборка его комнаты. Кормить ее –  входит в твои обязанности. Платить будешь монастырю. Один раз в две недели – выходной, – Матушка Мария не привыкла, чтобы с ней спорили.

    За спиной  послышались торопливые шаги - Иван обернулся и чуть не охнул. На него из темных глазниц смотрели большие карие глаза. Заостренный нос, бескровные губы на бледном лице, обрамленном  темным платком  до бровей, делали женщину похожей на инопланетянку или приведение. Одета дама была в черное платье и ботинки, но не такие, как носят монашки. Крылов почему-то подумал: «Так вот как выглядит судьба!»

         Иван заплатил в кассу деньги, скажем совсем необременительные, и увез сиделку домой. Всю дорогу предвкушал, как обрадуется начальник тому, что он завтра выйдет на работу. Но впереди был сложный вечер.

        Иван как-то не очень прислушался к совету тети Маши, посоветовавшей  не разговаривать с сестрой Ольгой. Он понял ее совет так, что не надо надоедать, оказалось, что дама вообще разговаривать не может. Она с завидной настырностью писала и оставляла на кухонном столе списки: на продукты, моющие средства, медикаменты.

       Крылов злился. Какие шприцы она требует, какие лекарства? Да отец никому не дает уколы ставить! Он попытался ей это сказать, она тупо на него посмотрела, и дописала на листке: «чтобы к утру было», и ушла в комнату отца.

      Больше Крылов ее ни разу за месяц не видел, но не потому, что она запиралась на ключ или пряталась, - он просто перестал бывать дома.

        Он впрягся в работу, брал немыслимое количество замен и дежурств. Коллегам он объяснял это так: нужны деньги на лечение отца. А на самом деле он, так же как отец во время болезни мамы, прятался за чужой спиной от своих проблем.

         Иван приезжал  домой два-три раза в неделю, чтобы привезти продукты, увезти или забрать белье из прачечной, переодеться и просто поздороваться с отцом.
        Отец, как всегда, начинал жаловаться на сиделку – и грубиянка она, и готовит плохо, и уколы больно делает. А на душе у Ивана Сергеевича в это время пели птички, и было тепло и светло: он понял, что нашел ту шею, на которую можно перевесить свой хомут.

       В один из вечеров Крылов вернулся домой необыкновенно рано, ему нездоровилось. Иван не собирался ни подслушивать, ни подглядывать, но его возвращения никто не обнаружил,  и ему стало любопытно посмотреть, что называется  «в замочную скважину».

       А посмотреть, вернее, послушать было что. В комнате отца работал телевизор,  стоны и ругань папы покрывали его звук, слово «дура» было самым ласковым, в ответ на эти слова раздавались шлепки, складывалось впечатление, что монашка бьет старика по щекам.

       Крылов подошел к прикрытой двери: на кровати вниз лицом лежал голый отец, женщина, закатав рукава, делала ему массаж.
       Иван подошел не вовремя. Сестра Ольга быстро накинула на отца одеяло и выскочила за чем-то в комнату, встретившись нос к носу с Крыловым. Он успел заметить на ее руках несколько круглых синяков, монашка поспешно одернула рукава.

         Задребезжал телефон. Звонила Матушка Мария, то есть тетя Маша.
-   Что это Ольга не приходит на службы? Я велела ей в выходной приходить в монастырь, – сердито спросила она.
- Это моя вина, Матушка, у меня было много работы и выходных у нее не было. Завтра она придет, я обещаю! – клятвенно заверил Иван.
- Здоровье Сергея не лучше? – сменила гнев на милость тетка.
- Все в той же поре, - смиренно ответил племянник.

Иван в сотый раз поймал себя на мысли, что после разговора с тетей Машей он постоянно  испытывал  тяжесть на душе. Ведь по логике вещей должно быть наоборот: человек служит богу, и от него должна исходить божественная благодать, приносящая облегчение только от одного вида праведного человека. Может, дело не в тете Маше, а в том, что он сам  насквозь грешник?
       После разговора с теткой, он пошел на кухню и написал записку сиделке, что завтра у нее выходной и тут же попросил ее приготовить ужин на троих.

       Они теперь общались через записки, Иван оставил попытки добиться от нее хоть одного слова. Он не переставал удивляться ее умению лаконично выразить свою мысль, подобрав нужное и емкое слово, сам Крылов так не умел. Он попробовал подражать ей, но после нескольких неудачных попыток, бросил. К примеру, в его записке было написано: « Помойте окно». Через несколько минут сиделка внесла правку. Зачеркнула  «по» надписала «вы» и дописала  «пожалуйста?» Иван переписал: «Вымойте, пожалуйста, окно в моей спальне за дополнительную плату». Нескольких таких перепалок хватило, чтобы отбить у хозяина всякое желание переписываться.

Весь вечер сын с отцом проиграли в шашки, отец был в благостном расположении духа и ни на что не жаловался. Сиделка приготовила ужин, потом Иван слышал, как она долго убирает в кухне и в ванной.

Утро началось с неприятностей. Женщина ушла рано, видимо спешила на заутреннюю службу. Крылов нехотя пошел на кухню.
 Ох уж этот месячный перерыв!  О готовке даже думать не хочется. Но на сей раз судьба была к нему милосердна:  на столе уже стоял завтрак, сунуть его в микроволновку – минутное дело.

         После еды отец раскапризничался, до обеда Иван вертелся вьюном, незаметно подошло время готовить. Иван дал себе честное слово, что станет доплачивать женщине за этот каторжный труд.  Говорят благими намерениями дорога в ад выстелена, его намерения остались только намерениями.

     Из комнаты позвал отец, ему надо было срочно поправить подушку. Иван наклонился, чтобы подоткнуть сползшее одеяло, а в это время отец изловчился и долбанул его рукояткой трости по плечу.
- Один:  три, -  в восторге закричал он, - я выиграл.
- Папа, что за глупые игры? – Иван старался сдерживать раздражение.
- Это мы с девкой играем! Я выиграл! Я выиграл! – не унимался старик.
- Да как играете, что за игра дурацкая? Мне же больно! – Иван злился.
- Конечно, больно! А мне массаж не больно? А пусть не зевает! – старик апеллировал к справедливости.
- Вот заберу палку, тогда поиграешь! У нее все руки в синяках! – Крылов старался говорить строго.
- А что жаловалась? – отец обиженно поджал губенки. – Сама же предложила, а ябедничает.

Иван ничего не понял из болтовни бестолкового старика, и, кстати, не задался вопросом, как может жаловаться женщина, которая не говорит.
Приготовив  старику обед, Иван пошел за чем-то в гостиную и едва не вскрикнул, увидев торчащие из-за дивана ноги. Он, стараясь не шуметь, заглянул в угол.
Там, на подстеленной куртке между спинкой дивана и стеной, положив руку под щеку, сладко спала сиделка, платок лежал рядом с ней.

 Крылов внимательно рассматривал эту странную особу: на голове ежик отрастающих пепельных волос, слева от виска к макушке багровый шрам, такой же хирургический шов за ухом и на шее. Рукав платья задрался, и доктор увидел край обширного ожога.
- Все травмы с левой стороны, интересно, как ее угораздило? – подумал Крылов.

Монашка проснулась, судорожно схватила платок и быстро повязала на голову. Она зло посмотрела на хозяина, будто он застал ее за каким-то постыдным занятием.
Через четверть часа Ольга оделась и ушла. Вернулась в половине десятого, Крылов сам открыл ей дверь. Сначала ему показалась, что женщина выпила, но запаха спиртного не было, и Крылов задался вопросом: отчего у дамы такие красные глаза? Может, плакала?

Впервые он поймал себя на мысли, что она ему интересна, правда, самую малость. А вот он ей, похоже, не интересен вовсе, относилась она к Ивану, как к пустому месту, как к мебели и чему-то, что вечно мешается под ногами.

                Глава  4.

                Сто три года назад.
 «Травы, травы не успели, от росы серебренной согнуться…». Лина любит летней рассветной порой возвращаться с заливных лугов. Тяжелые сумки за спиной режут веревочными лямками плечи, но чувство честно выполненного долга сильнее боли.

       Бабушка не просто заставляет Линку собирать травы, к каждой травке свои приговоры и так называемый «человеческий фактор».
       Трава собирается для конкретного человека, под его болезнь. Хитра бабушка, заметила, что Линка жалостлива к зверью и людям, особенно к маленьким детям.

      Да и не только бабушка заметила сердобольность Лины, простолюдины тоже оказались не лыком шиты. Наверное, поэтому в прошлом году на пороге дома Кубяки оказалась новорожденная девочка.

    Лина приняла подкидыша спокойно, бабушка же была необыкновенно зла, долгое время   искала родителей ребенка, но вокруг была первозданная тишина, младенцы не пропадали, молодые мамы не умирали.

     Только через полгода бабка дозналась от бродяжки перехожего чей этот ребенок. Сейчас Симке годик с небольшим, она, наверное, уже проснулась и терпеливо ждет их с бабушкой в своей кроватке.

     От этих мыслей Виталина ускорила шаг – удивительно, но в шестнадцатилетней девочке материнский инстинкт проснулся вместе с появлением в доме крошечного существа. Она любила малышку самозабвенно и преданно, так, что бабка боялась за ее рассудок.

Беда ждала их на околице. Именно оттуда женщины увидели дымок над крышей своего дома. Бабушка первой поняла, что случилось, заголосила, упав на землю.
 Лина скинула сумку и бросилась бежать, что было сил. Но было поздно – хатенка пылала уже вовсю, что неудивительно в столь жаркое время.

Лина несколько раз кидалась к дому, но люди оттаскивали девушку, пока не догадались связать. Только тогда она успокоилась, тупо глядя в огонь, сожравший ее дитя.
Подошла бабушка, враз почерневшая от горя, к ней потянулись люди. Кто-то сказал, что видел поутру чужую старуху, крутившуюся возле дома. Бабка молчала, она уже знала, чьих это рук дело.

На далекой заимке, возле костра, на грани ночи, полетели в небо слова боли и скорби: «Проклинаю тебя, лишившую жизни собственную внучку, самой страшной клятвой – пусть изыдет твой род, пусть потеряет силу свою, пусть не будет сто лет в твоем роду сильных ведьм, если не сумеете делами богоугодными искупить вину свою. Кровью своей пишу, заклятье накладываю. Во имя отца и сына и святого духа. Аминь. Аминь. Аминь».


                Часть II.

                Глава 1.
                Трагедия на дороге.

Вита в сердцах со всего маху хлопнула дверцей авто, Валерий что-то рыкнул, типа «не надо дергаться». Женщина в истерике – сокрушительная сила. В нормальном состоянии Виталина Алексеевна переморщилась бы, не решаясь посреди ночи будить сына, спящего на заднем сидении автомобиля. Но сейчас ей было на все наплевать.

 Игорек видимо слышал перепалку родителей и покорно переместился на переднее пассажирское кресло. Мама скрючилась в неудобной позе на заднем сидении и дала волю слезам.

 Валерик по большому счету абсолютно прав, именно из-за нее семья и бизнес попали в такое катастрофическое положение, но поминутно  напоминать ей об этом, по крайней мере, бестактно. Если рассудить здраво - ничто не предвещало катастрофы, и вполне вероятно, что сегодня и сейчас все разрешиться. Круглов - коммерсант с определенной репутацией  и навряд ли захочет эту репутацию запятнать. Еще час-другой и …

- Пригнись, сынок.
Дикий крик Валерия подбросил Виту с сидения. В свете фар их автомобиля что-то  возникло – большое и грязное, но что это за «что-то» нельзя было рассмотреть из-за света встречного автомобиля. Сильнейший удар сплющил автомобиль в гармошку.

       Вита сознание не потеряла, в этом и заключался весь ужас ситуации. Весь салон автомобиля от удара сместился к задней багажной дверце, Виту  вместе с сидением спихнуло и зажало в багажнике.
        Несколько мгновений она ждала взрыва, но память услужливо предоставила информацию: Валерий Павлович собирался заехать на заправку. Вита пошевелилась, и окликнула мужа. Валерий молчал. Еще не понимая, что это значит, окликнула еще и еще раз. Молчание, только справа послышался стон. Мать позвала. Игорек заплакал:
- Мамочка, мне ноги придавило и грудь. Я дышать не могу.
- А папа?
- Я не зна…

Вита поняла, что мальчик потерял сознание. В темноте ночи появились фары. Вита обрадовалась – их сейчас спасут. К машине бежали люди. Над ее головой чем-то тяжелым пытались выбить стекло. Виталина открыла рот, чтобы позвать, как услышала:
- Ну, чего, надеюсь на глушняк?
- Как заказывали, шеф! Мы - профессионалы. Теперь можете спать спокойно!
- Я буду спать спокойно, когда документы будут у меня! Ну, доставай же, на заднем сиденье в кожаном дипломате! – голос был знаком до последней интонации: Кораблев.
- Дверь перекосило, рука не пролезает. Шеф, не успеем, три машины подъезжают, валим отсюда, а то потом не отвертимся.
- Забирай чемоданы и сумки. Глядишь, пригодятся! Увези Илье!

Фары новых машин осветили место катастрофы. Подбежавшие люди тревожно спрашивали друг у друга:
- «Скорую» вызвали, милиции сообщили?
- Есть здесь кто живой? – услышала Вита незнакомый голос над головой.
- Да, только меня зажало, сын был живой несколько минут назад, а сейчас сознание потерял, – Виталина рыдала.
- Потерпи, дорогая, попробуем багажник выдрать машиной, – голос был другой, с явным кавказским акцентом, видимо мужчин было несколько.

Машины все подъезжали и подъезжали,  собралось много народа, мужики живо обсуждали ситуацию, один разговаривал с ней. Оказалось, они залетели под стоящий без габаритов на обочине «КАМАЗ». Мужчина спросил у Виты:
- Муж поздно заметил машину на обочине?
- Встречная ослепила, – Виталина снова заплакала.
- Вас как зовут? – мужчина не давал ей молчать.
- Вы – врач? – спросила Вита.
- Да, на « Скорой» работаю.

Этого ответа она не услышала, мрак погасил сознание, ей показалось, что на несколько минут.
- А почему Вы нас не вытаскиваете? – продолжила женщина прежний разговор, спросила шепотом, язык плохо слушался.
- Вы без сознания были, мы пытались выдрать багажник, но не получилось. Мы «ЗИЛом» прицепляли, хотели Вашу машину из-под «КАМАЗа» вытащить – не идет, придется автогеном, - мужчина говорил и говорил.

 Виталина насторожилась:
- А сколько времени-то прошло?
- Да часа три, наверное, – не очень уверенно ответил мужчина, - светает уже.
С переднего сидения снова послышался стон. Игорек тихо плакал:
- Мама, мамочка, помоги, мне плохо.
Сердце матери надрывалось от боли и бессилия. Она тихо шептала:
- Сынок, нас спасут, нас непременно спасут, уже «Скорая» приехала.

В окошко над головой Виты заглянул все тот же мужчина и сказал:
- Сейчас автогеном резать будут, кричите, если  что…
Вита не поняла, что мужчина имел ввиду под этим «если что». Посыпались стекла, несколько осколков прилетели в нее и больно порезали голову и шею, по шее горячей струей потекла кровь. Вита взвизгнула. На переднем сидении снова очнулся Игорек:
- Мамочка мне плохо! Мама …

        Виталина в очередной раз попыталась подняться, вцепилась пальцами в спинку сидения и закричала от ужасной боли. Она не поняла, что случилось, болевой шок мгновенно выключил сознание. А мужчина, стоявший у нее над изголовьем, истошно закричал кому-то:
- Левее возьми, женщину задел.

       Очнулась Вита на носилках в машине «Скорой помощи». Уже рассвело, но перед ее глазами выстилалась какая-то сумрачная пелена, в голове был сплошной туман. Она слышала, как врачи, стоявшие возле машины, советовались, куда везти пострадавших. Одни настаивали, что в Покровское, там оборудование лучше, другие утверждали, что везти надо в Ивакино - там есть морг и больница нисколько не хуже.

          Сердце Виты сжалось, слезы градом покатились по щекам, она подняла глаза на сидящего рядом мужчину и прошептала:
- Кого в морг?
- Водителя. Он сразу умер, рулевая колонка раздавила его пополам.
- А мальчик? – спросила Вита сухо, будто известие о смерти Валерия ее нисколько не огорчило.
- Он еще живой, но очень плох. А это куда девать? Это Ваши документы? – доктор кивнул на дипломат.
- Из-за них нас убили. Пусть у Вас…
- Меня зовут Майер, Виктор Майер.
 Врач произнес фамилию по слогам, наклонившись к самому уху женщины, но, видя ее пустой взгляд, подумал, что она его не слышит и не понимает.
- Меня зовут Вита Майер. Доктор Майер, - прошептала она.

Виктор Майер решил, что больная бредит. В это время в салон заглянул водитель с какой-то «Скорой» и сообщил:
- Едем в Ивакино. Пацан тоже умер.
Вита помнит, как при этих словах ее словно обдало кипятком, она рванулась, закричала, сильные руки прижали ее к носилкам, а дальше – ничего, пустота и темнота.


                Глава 2.

         Темнота уступала место свету с неохотой. Виту привезли в Воскресенское без документов, и она значилась, как больная № 32, совсем, как покойники  в морге.
      Без сознания она пролежала почти неделю, а, придя в себя, ничего не могла вспомнить – ни имени, ни фамилии, ничего-ничего.

        Дни шли за днями, принося совершенно незначительные изменения в жизнь Виталины Алексеевны, через три недели она стала вставать, подолгу стояла у окна: открывалась прекрасная панорама золотых куполов местного женского монастыря. Она втихомолку крестилась, слыша колокольный звон,  казалось,  что-то шептала: окружающие считали, что она молится. Вита не молилась, она беззвучно  разговаривала с кем-то, с тем, кто не потерялся в ее беспамятстве,  кого она любила и ждала  - отца.

      Окружающие знали о проблеме женщины, считали чокнутой, время от времени подкармливали домашними деликатесами, она брала еду,  пробовала осторожно и с опаской, кивала в знак благодарности и только – ни тебе улыбки, ни тебе «спасибо».

     В ночь с пятницы на субботу привезли тяжелобольную, врачи суетились, медсестры бегали со шприцами, больные с любопытством наблюдали за действием, даже Вита с вниманием смотрела за происходящим: в один момент весь медперсонал растворился, стало тихо-тихо. Вита внимательно следила за маленьким пузырьком воздуха, который предательски быстро полз к шприцу капельницы.

          Вита забеспокоилась, ища поддержки у соседей, но те уже мирно спали, Виталина  выглянула в коридор – никого. Больная открыла глаза и уставилась на странного вида женщину, молча стоящую около нее - миг и та вытащила иголку из вены, высоко подняла ее, больная закричала, прибежала медсестра. Она, конечно,  видела, что Вита спасла больную, но, боясь наказания, она накричала на чокнутую.

      Утром Виту перевели в другое отделение. Да и куда ее было девать? Из хирургии выписали, поместили в неврологию. В отделении неврологии режим был более либеральным, и Виталина подолгу бывала на улице. Из больничного двора она не выходила, часто стояла столбиком у церковной ограды, созерцая людские потоки во дворе монастыря: в месте соприкосновения двух дворов: монастырского и больничного, стояла хоть и высокая, но металлическая ограда, хотя с остальных трех сторон женский монастырь был обнесен высоченной каменной стеной.

      Трудно сказать, что из созерцаемого обрабатывал больной мозг Виталины, а чего  вообще не принимал к сведению. Она как фотокамера запечатляла отдельные эпизоды окружающей жизни, и эти кадры так и оставались не востребованными никогда.

      Можно с достоверностью сказать, что и людей она тоже  не запоминала, разделяя  из на «тех, что в халатах» и «те, что просто так». Доходил второй месяц пребывания Виталины в больнице, когда к ней  пришла  монахиня местного монастыря – та женщина, которой Виталина спасла жизнь. Вита и ее не узнала, только вот  пошла за ней, как собачка на веревочке. После недолгих переговоров между Матушкой Марией и главврачом, Виталина  перешла жить в монастырь.  Так Виталина Алексеевна  превратилась в сестру Ольгу.

      Размеренная жизнь монастыря медленно, но верно лечила душу Виты. Память возвращалась так-то вяло и постепенно.
       Видели, как желтеют и долго держаться листья на деревьях теплой ранней осенью?  Медленно и нехотя падают они к подножию ствола, собираются  в тонкий пласт. Хорошо, если нет ветра, способного снести весь предыдущий слой, иначе процесс накопления подстилки начинается заново.

         Много раз Виталина вспоминала какие-то отрывочные эпизоды, но как только она начинала концентрировать внимание на каком – нибудь  факте, как больной мозг стирал все краски события, оставляя лишь память о том, что был такой случай.

       Все эти манипуляции с воспоминаниями  вызывали у женщины сильнейшие головные боли, она часто отказывалась от самих попыток что-то проанализировать и свести в кучку какие-то факты. 

       Иногда со мной бывает такое, что в голове звучит какой-то неясный ритм, то ли стихи, то ли песня,  слова крутятся на языке, а на ум нейдут, все время кажется, что это что-то до боли знакомое, вот только что, никак не удается уловить.

      То же самое было и с Витой, она вспоминала какой-то эпизод, потом мучительно пыталась сообразить, кто и когда говорил эти слова или производил эти действия, но логическая цепочка не выстраивалась, ниточка терялась, все путалось, до слез раздражая  женщину. После таких попыток она чувствовала себя брошенной и никому не нужной.

      Когда была девушкой юной, сама не припомню когда, я думала о том, что хорошо бы вечно оставаться молодой и красивой. Не прошло и двадцати лет, как пришла на ум другая мудрость – а зачем мне вечная жизнь, если не будет рядом тех, кого люблю, кто, в общем-то, составляет смысл моей жизни?! Именно с этой точки зрения и смотрела сериал «Горец»,  о бессмертных. Зачем нужна такая жизнь – жизнь под названием одиночество?

     Страшное это дело – одиночество. Еще страшнее жить среди чужих людей и знать, вернее, предполагать,  что где-то далеко, может быть, живут люди, которые тебя знают и любят.

      Вита интуитивно чувствовала, что она где-то жила, что это где-то совсем недалеко, стоит только протянуть руку. Это чувство  сродни тому, как будто вас закрыли в темном пустом шкафу. За стенами, приглушенная фанерой, идет шумная жизнь, а твои руки все время натыкаются на твердь шкафова нутра и после сотой попытки в душе поднимается ледяной ужас безысходности, из-за невозможности проникнуть в привычный мир, где все понятно, знакомо, любимо.

     Старые стены монастыря напоминали ей нечто знакомое, она держалась поближе к каменной кладке, иногда гладила кругляки рукой. Прохлада серых валунов немного успокаивала ее, она боялась, что наступит новый день, и она лишится и этого вновь приобретенного – камней, таких, как там…

      Поэтому каждый новый день начинался для нее, как новая жизнь, в которой нет ничего приятного и любимого, есть только работа и предчувствие грядущей катастрофы.

      Вита всеми фибрами души чувствовала в себе этот  животный страх, страх потеряться, какой испытывают маленькие дети на секунду выпустившие руку мамы. Ей казалось, что весь мир состоит из одних опасностей, что он враждебен ей. Самым большим удовольствием она считала забраться в какое-нибудь замкнутое помещение и тихонько там сидеть, чтобы  никто не нашел. Но даже монастырь она не считала надежной защитой от грозящей опасности. А вот квартира Крыловых приняла ее с распростертыми объятиями. 

          Вы когда-нибудь задумывались, любит ли вас домовой? Меня не любит, да и поделом, не обо мне разговор. Виталина Алексеевна с удивлением отметила, что домовые Крыловых – и молодой и старый, настроены к ней достаточно доброжелательно. Это было видно по всему – встретили они ее прямо на пороге, поклонились, Виталина их поприветствовала, как полагается, и в дальнейшем никогда не забывала оставить им на ночь какое-нибудь лакомство, не для еды, конечно, просто ради уважения.

      Видела их не одна Вита, старик тоже с ними общался, но найти общий язык никак не хотел. Заметили несоответствие: монашка и домовые? И так, оказывается, бывает. Вита никакого несоответствия в таком положении вещей не усматривала, относилась, как к данности - ну, вижу, да и вижу. 

        Вопреки расхожему мнению, есть достаточно большое количество людей, психически нормальных людей, которые чувствуют тонкий нематериальный мир, и даже общаются с различными сущностями. Нельзя сказать, что это обыденная норма, и что это безопасно, но такие люди существуют.

        Вита была дочерью биоэнергетика и очень много знала и умела, имела и дар предвидения, но не всегда слушалась советов своего Ангела-Хранителя. Рано или поздно такая самонадеянность надоедает,  и Хранитель оставляет своего подопечного  на определенное время, хорошо, если не навсегда. Он оставил Виталину в самый неподходящий, по ее мнению, момент. Помните, Алла Борисовна пела сонет Шекспира:
                Оставь меня, но не в последний миг,
                Когда от смертных мук я ослабею,
                Оставь меня, чтоб снова ты постиг,
                Что это горе всех невзгод больнее…

А хранитель выждал этот самый трудный момент в ее жизни – и бросил – плыви, как хочешь. Вита сама была виновата. Хранитель предупреждал ее неоднократно, но и ангельское терпение когда-нибудь кончается. И вот теперь Виталина, потерявшая семью, деньги и все-все, что было ценного в ее жизни, пытается  неумело выровнять накренившуюся лодку своей судьбы.

                Глава 3

- Как все закончится, на заднем дворе обеих и пустишь в расход! – голос комиссара бесцветный и глухой.
   Он действительно устал. Долг боролся в нем с любовью, простой и человечной. На одной чаше весов была Мировая революция, на другой жена Любаша, корчившаяся в предродовых муках вторые сутки кряду.

       Комиссар был готов достать звезду с неба, если это поможет освободить жену от мук, он готов был пойти и на самые крайние меры, если не будет никакого выхода – убить и Любашу и ребенка, только бы прекратить этот ужас. Но помощь пришла с совсем неожиданной стороны – солдаты, естественно с чьей-то добросердечной подсказки, отыскали на заимке старую ведьму с внучкой.

      Даже пьяный от бессонных ночей и тревоги, Кутузов заметил, что молодая ведьма очень красивая, а когда она осталась в одной сорочке и юбке, понял, что желанней для него женщины нет.. Бред, конечно, это был бред. Но куда деться от красивой груди, просвечивающей под плотной тканью сорочки, от рук – лебедей, проворно снующих около роженицы.

         По большому счету будущему отцу нечего было делать в помещении, ведьма и выпроводила упирающегося комиссара на крыльцо. Через два часа раздался детский плач.
- У вас дочка, - выглянув из двери, сказала старуха.
У комиссара отлегло. Враз, как гора с плеч, свалилось напряжение – это был прежний Кутузов – служитель революции и закона. Он с презрением посмотрел вокруг и скомандовал рядовому:
- Ведьм расстрелять, уведи подальше. Впрочем, сам с тобой пойду! – в его голове созрел  план.
-
    В сумерках было плохо видно, солдат  баб  повел за деревню. Около первых кустов велел остановиться. Комиссар подал команду целиться в молодку. Раздался выстрел. Бабка заслонила Лину от пули, медленно оседая прошептала:
- Беги. Помни свое назначение.
Лина кинулась бежать, сзади слышала крик комиссара, он стрелял наугад. Девчонка проснулась, запищала под телогрейкой Лины. Чуткий слух отца уловил плач. Последнее, что услышала беглянка, было: « Не стрелять, у нее моя дочь».


                Глава 4.               
                Детективы поневоле.
      Доктор Майер с пациенткой не поехал. На месте происшествия он оказался не по служебной надобности, просто ехал на личной машине мимо.  В то время, когда он подъехал на место аварии, ничего ему странным не показалась. Его взбудоражило событие, так впрочем, бывало всякий раз в экстремальных ситуациях. Все было в пределах допустимого, если бы не фраза потерпевшей: «Из-за них нас убили!»

       Конечно, Майер был врачом и понимал, что женщина находится в тяжелом психическом напряжении: если даже погибший не был ей мужем, уж больно спокойно она отнеслась к известию о его смерти, то был ей знакомым человеком, а малыш точно был сыном. Майер много раз слышал, как мальчик звал маму, как женщина ему отвечала и называла по имени – Игорьком.

        Майер присутствовал, когда милиция досматривала машину, никаких документов в ней не обнаружили, кроме водительского удостоверения на имя Малиновского Валерия Павловича. Даже техпаспорт отсутствовал. Гибедедешники еще позубоскалили, что отсутствует то, что с этой машины еще можно было продать. Майер не оскорбился и не возмутился – ребятишки были молодые, а к зрелищу смерти привыкнуть очень трудно, практически невозможно, так что шутка – это просто защитная реакция на ситуацию.

     Майер о дипломате с документами промолчал, скрыл, так сказать улики. Он почему-то был уверен, что искать никого не будут, спишут на невнимательность водителя «Спортаджа».
         Через две недели он приехал в Ивакино и через знакомых узнал, что отец и сын по-прежнему в морге, а женщина исчезла. В больнице сказали, что не успели ее оформить, как она куда-то вышла и не вернулась. Майер был в растерянности: куда могла уйти женщина, когда он оставил ее без сознания. Он еще несколько раз переспросил, потом поговорил  с доктором из приемного отделения.

         Картина вырисовывалась довольно странная: доктору сказали, что «Скорая» привезла пациентку с места аварии, доктор спустился в приемный покой, но никого не нашел. Санитарка сказала, что женщина ушла.

         Майер схватился за голову. Он уже прочитал документы и был уверен, что женщина решила мстить за погибших и потому убежала. Был и второй вариант: она боится, что в больнице ее найдут те, кто по ее мнению спланировал аварию. Оба варианта были страшные, и, самое главное, он не знал, что дальше предпринять. Нужно было срочно связываться с детективной группой.

       Вы дружите с бывшими одноклассниками? Мы как-то очень вяло общаемся, а ведь есть такие выпуски, что пронесли верность школьной дружбе через всю жизнь. Они наподобие большой и дружной семьи, только чуточку терпимее и корректнее.

        Виктору посчастливилось учиться именно в таком классе, именно в такой школе. Дружили они не всем выпуском, а большой мужской компанией. Собирались вместе только по большим праздникам или по большим проблемам. Вот и сейчас Майер обзвонил только юристов и ментов, да лучшего друга Сему Иванова.

       Собрались в ближайший выходной и обсудили проблему со всех сторон, выдвинули три версии, разделились на три группы и разошлись отрабатывать каждый свою гипотезу.

      Майер выбрал тот вариант, что женщина говорит правду, и их действительно убили, хладнокровно и жестоко, а она сама осталась жива лишь благодаря тому, что к месту преступления подъехали другие водители.

            Уже сопоставляя слова потерпевшей и свою версию, он вдруг вспомнил, что в тот момент, когда он подъезжал к «КАМАЗу» от места аварии отъехали две машины. У доктора тогда мелькнула мысль,  что не перевелись еще такие сволочи, что не желают попасть в свидетели ДТП, чтобы потом не тратить время на поездки к дознавателям и в суды.       

         Менты по своим каналам отрабатывали коммерсантов Круглова и Кораблева. Фарид даже установил слежку за Кругловым, он последил бы и за вторым фигурантом, но Кораблев жил в Омске. Саня с Костиком отправились в Омск, навестить своих сокурсников по школе милиции.

       Шатко или валко следствие затянулось на три месяца, но желаемых результатов не дало, пока через полтора месяца из Омска не позвонили бывшие согруппники Фарида: в розыск объявлена семья Малиновских. Врачи – коммерсанты, владельцы большой частной поликлиники совершенно неожиданно уехали из города, передав права на владение собственностью третьему лицу. В этом нет ничего удивительного, но ..

      Через четыре месяца дочь Малиновских - Яна, обучающаяся в Штатах, позвонила в милицию и объяснила ситуацию: родители не звонят и не пишут, не оплатили обучение в университете.
      Информацией заинтересовались, созвонились с налоговой, нагрянули с проверкой в «Виту», так называлась поликлиника Малиновских. У нового владельца  оказалась только одна бумага, удостоверяющая его право на владение имуществом Малиновских. Графологическая экспертиза показала, что   документ  поддельный.

        Дело закрутилось, но установить местонахождение Малиновских быстро оказалось весьма затруднительно. Во все регионы были разостланы оперативные сведения.
         Как известно, бюрократическая машина инертна, туго и медленно набирает обороты. Пока суть да дело, время шло.  Только через четыре месяца тела Валерия и Игорька забрал и похоронил брат Малиновского. О Виталине не было ни слуха, ни духа.

                Глава 5.
                Житие святых.

     Говорят, если на сцене во время первого акта висит ружье, то в третьем акте оно обязательно выстрелит. Говорят, если мужчина и женщина долго живут в одной квартире, то между ними обязательно возникают отношения.

      Совершенно неожиданно для себя к концу третьего месяца пребывания монашки в доме, Крылов вдруг заметил, что она женщина. Его даже не смущало то, что женщина не говорит. Он как-то враз заметил наличие груди и бедер, оценил красоту прозрачных шоколадных глаз, ровные, красивые зубы и некоторую интеллигентность манер.

        Он, вероятно, слишком часто стал засматриваться на Ольгу, настолько часто, что однажды на столе появилась записка. В ней предельно ясно и доступно было прописано: « Не надо на меня так смотреть. Это грех».

       Что она хотела этим сказать, Иван не понял, но сообразил, что его внимание замечено, но и не принято. Настаивать и навязываться он не стал – это противоречило его принципам. Он сделал вид, что оскорблен подозрением и сказал ей об этом, остановив в кухне: «Я не собирался вам досаждать своим вниманием. Вы совершенно не в моем вкусе».

          Она просто кивнула. Иван впервые пожалел, что она не говорит. Прежние отношения восстановились, то есть стали никакими. Впрочем, что ни делается, то делается к лучшему. Через пару недель Крылов выбросил Ольгу из головы, у него появилась новая симпатия.

          Черт бы знал эти симпатии, как они возникают, и куда они со временем исчезают, растаяв, как невесомый туман, оставив за собой шлейф приятных воспоминаний или горький дым разочарования. Кто-то называет это любовью, кто-то увлечениями, кто-то мудреным французским словом адюльтер.

        Что в этот раз посетило господина Крылова сказать трудно, но он отдался возникшему чувству самозабвенно и без остаточка. Было все, как в хороших книгах: романтические свидания, цветы, встречи. Галочка была женщина хорошенькая, говорливая и очень образованная, с обширным кругом нужных и важных знакомств. Она совсем недавно разошлась с мужем и торопилась создать новую ячейку общества. Ну, очень торопилась. Крылова своим знакомым она представляла так, или примерно так:
- Это мой Иван Сергеевич, мы теперь с ним жить будем. Он у меня тоже доктор, невролог, пока без регалий, но мы постараемся, какие наши годы.

Ивана это покоробило с самого первого представления, у самой Галины никаких степеней не было, почему она так стеснялась того, что Крылов – рядовой врач, он не совсем понимал. Попытался спросить у подруги и получил обескураживающий ответ:

- Я не умею иначе. Мне надо, чтобы мужчина был умнее меня, только тогда он мне интересен, а звания и диссертации – это просто доказательство его превосходства. Я хочу слышать вслед - это ЕГО жена. Я хочу гордиться мужем. Я хочу, чтобы мне завидовали.
- А такой, какой я есть, я тебя не устраиваю?
- Ты очень хороший, но ведь ты не откажешься стать еще лучше, если тебя попросит ЖЕНЩИНА? – Галина сделала упор именно на последнем слове.
-
Иван задумался на несколько минут, соображая, готов ли он бесконечно меняться, если требования Галины этим не ограничатся. В душе поднимался неявный протест, но хитрая лиса, уже оглаживала «милого друга» там, где надо, Иван потерял бдительность и непроизвольно произнес: «Конечно». На этом конфликт считался исчерпанным, да и о чем спорить, если кроме слов никакого существенного урона нанесено не было. Ну не брать же в расчет  уязвленное самолюбие Ивана Сергеевича?!

    Примерно через месяц знакомства Иван впервые пригласил Галину Тимофеевну в свой дом. Он решил сделать это экспромтом, не предупредив ни отца, ни седелку о визите подруги, оба они о существовании женщины у Крылова ничего  не подозревали.

    Ольга узнала о гостье первой – из коридора послышалось злое шипение молодого домового, перешедшее в истерический писк. Монашка выскочила в коридор и столкнулась с крашеной блондинкой, за ее спиной стоял хозяин, он немного смущенно улыбался.

     Домовенок сидел в углу за дверью и скулил. Если бы Ольга не знала точно, что вошедшие его не могут видеть, то решила бы, что они обидели сущность. Конечно, все объяснялось просто – домовому не понравилась гостья, и он был сердит на хозяина, который ее привел.

     Ольга нагнулась, схватила домового за шкирку и потащила в чулан, бестия упирался, визжал и брыкался. Со стороны это выглядело более чем странно - сиделка медленно шла по комнате, посекундно оглядываясь куда-то на спину, и дергала рукой. Вслед она услышала, в общем-то, закономерную фразу:
- А она и в самом деле сумасшедшая!
- Не так громко, - предупредил гостью  хозяин, - она только не говорит, зато прекрасно слышит.
- Ну и пусть слышит! – беспечно хихикнула Галина Тимофеевна.

Скажем, забегая вперед, напрасно она это сказала. А пока вслед за сиделкой молодые вошли в комнату к старику. Дедок встрепенулся, Ольга поставила возле постели табуретки и, потупя взор, выскользнула из спальни.
- Знакомься, папа, это Галочка – моя … - невеста, – Крылов произнес последнее слово как-то неуверенно, это заметили все.
- А я думал, что ты на другой женишься! – разочарованно протянул Сергей Константинович.
- На ком он собирался тут жениться? – игриво пропела Галочка.
- Да на Ольге. Он мне сам говорил, что она замечательная, она хорошая, - старик продолжал гнуть свою линию.

Иван Сергеевич сначала хотел одернуть отца, но неожиданно вспомнил, что действительно говорил так о сиделке, уговаривая папу не скандалить с ней, но причина была только одна -  другой сиделки Ивану не найти. А отец принял все за чистую монету и решил, что женщина Ивану нравится.

        Между тем Ольга накрыла в гостиной ужин. Старика посадили в кресло-каталку и пригласили к столу. Монашка легкой тенью скользила вокруг стола, обслуживала гостей, успела накормить и старика. За столом беседа велась светская, глупым непосильная – Галина Тимофеевна давала профессиональные советы, как лечить Сергея Константиновича. Нет, она говорила все правильно, так, как написано в учебнике по терапии, как вызубрила еще в студенческие годы.

      Иван никогда не видел свою милую во время приема пациентов, и сейчас представил, как очередной больной выслушивает нудную лекцию доктора о том, что можно, и что нельзя.
      Сразу на ум пришла мама, вспомнился ее душевный голос, полный ласки и сочувствия. Она его не прятала и не приберегала для Ванюшки или сестры, он был одинаково теплым для всех – и для родных и для пациентов.

     Как удивительно устроена природа, даже по голосу можно определить характер человека, ну если не характер, то настроение точно.
    Нудную лекцию доктора выслушали молча: Крыловы и сами были врачами, владели и знанием, и опытом, монахиня разговор не слушала.

     Казус произошел чуть позже, после ужина, когда новоявленная сноха поинтересовалась, кто ставит уколы Сергею Константиновичу. Попеняв жениху на недосмотр, пошла мыть руки, дабы показать, как это делают специалисты.

      Эксперимент не удался. Сергей Константинович уколов не любил, да и кто их любит, но он их ненавидел смертной ненавистью, поэтому завопил и заругался, дергая бедрами, как ненормальный.  Галина Тимофеевна от неожиданности вздрогнула, иголка выскочила из шприца, лекарство пролилось на постель.

     Иван увел невесту успокаиваться, сиделка приступила к своим обязанностям. Галина расстроилась до слез, переживая, что опростоволосилась перед будущим свекром, что не надо ей было браться за дело, она давно утратила навыки, практики никакой нет долгие годы. Крылов успокаивал, хотя ему честно сказать, было немного приятно, что удалось так дешево сбить спесь с чопорной Галочки.

         Он с удовольствием прислушивался к шумам, доносившимся их комнаты отца, вернее к отсутствию оных, в комнате просто шел телевизор. Галя успокоилась:
- Как бы не получилось, - сказала она, - а мою работу за меня никто не сделает. Сколько еще ему надо ставить уколов?
- Да не беспокойся, Ольга уже все поставила. Она мастерски делает, даже я так не умею, - усмехнулся Иван.
- Она медсестра? – с неприкрытой неприязнью проговорила Галина Тимофеевна.
- Да нет, самоучкой, наверное, освоила, - неуверенно произнес Крылов. Он никогда не интересовался, как  и где Ольга научилась ставить уколы.

          В течение последующих двух месяцев Галочка к Крыловым  ни разу не приходила. И на это была своя причина. Сначала Галина  часто звонила по телефону. Вы бы слышали, в каком тоне она разговаривала с немой монашкой, какие слова подбирала! Нет, спаси боже, она ее не оскорбляла, это не достойно светской дамы, но сколько спеси, сколько высокомерия, сколько неприкрытой враждебности, а порой и ревности. Еще бы, эта молодая и красивая, живет в одном доме с ее женихом, и является, по сути, угрозой ее будущему семейному счастью

      Она звериным зорким оком рассмотрела то, что по сей день было скрыто от невнимательного мужского глаза Ивана Крылова – Ольга была красива, если бы не ее болезненный цвет лица и отпечаток невыплаканного горя.

      А каждая черта лица ее была совершенна сама по себе, вот только мозаика пока не складывалась – Золушка не становилась принцессой, не хотела, да и не знала, что должна хотеть. Так что звонки Галины Михайловны сходили ей с рук, хотя при желании Ольга могла и письменно пожаловаться Крылову, Галя это не учла, А Ольга, почему-то  жаловаться не торопилась, видимо было не до того.

    В одно пасмурное утро, Галина в таком же мерзопакостном настроении, сродни этому утру, позвонила Крыловым, и начала свою обычную шарманку:
- В Ваши обязанности, как я понимаю, входит уход за больным стариком, а Вы недобросовестно выполняете свою работу. Вместо этого вы соблазняете моего жениха, он говорил, что устал от Ваших домогательств…, - реплику эту женщина повторяла многократно, там дальше было про то, что монашка грязная, нечистоплотная и еще какая-то…

- Это хорошо, что Вы мне это сказали, я тетя Ивана, настоятельница женского монастыря… Алло, алло, почему я Вас не слышу, - в трубке послышались частые гудки.
      Ольга улыбнулась, поняла, что больше звонить женщина не станет, по крайней мере, в ближайшее время. И не ошиблась.

    Речь к ней вернулась достаточно давно, но без нее было гораздо удобнее, удобнее во всех отношениях – не надо никому ничего объяснять.

     Память вернулась тоже, если только так можно выразиться, не во всех красках, что ли. Она вспомнила все: кто она, где жила, что случилось, вплоть до гибели мужа и сына, но это было все обезличено, лишено эмоций, как сухой милицейский протокол. Вита все время сомневалась, а свою ли жизнь она вспомнила, может, это книгу такую она раньше читала, и больной мозг ей выдал ранее прочитанное за события ее собственной жизни.

     Почему она не помнит той боли и смертельной тоски, которая непременно должна была прийти с гибелью близких? Почему она ничего не чувствует сейчас, когда знает, что их больше нет? Весь мир стал черно- белым, словно эмоции для человека - это то же самое, что краски для художника. Может быть, оно так и есть?

      Иван Сергеевич узнал, что Ольга говорит, совершенно случайно, когда с почты пришло извещение на оплату международных переговоров на крупную сумму. Точно зная, что у него разговаривать с Вашингтоном некому, он закатил на почте скандал, но счет пришлось оплатить, в соответствии с телеграфными правилами.

      Еще не остыв от гнева, он продолжил дискуссию дома, призывая бога в свидетели, что подаст на бюрократов в суд. Ольга внимательно слушала  вопли несколько минут, потом достала деньги, подала хозяину. Он отмахнулся, решив, что она сочувствует ему,  и решила помочь.
- Согласитесь, дело в принципе. Раз я не говорил, то и платить не должен, - размахивал руками он.
- Я разговаривала, - Ольга положила деньги на стол.
Крылов медленно осел в кресло, на его лице было такое удивление, будто не человек, а столб заговорил, по крайней мере.
- С кем? – вопрос был задан просто, чтобы не молчать.
- С дочерью, она в Штатах учится, - голос монашки был с каким-то неприятным надзвучием.

                * * *
- Я никому не скажу, ни в жисть не скажу! – шептал Василек, увлекая Ляну в копну свежего сена. - Коханая моя! Любая моя!
- Василь, я не можу быть тоби жинкой! – Ляна не сопротивлялась, чувствуя силу и напор молодого тела.
-
- Любая моя! – шептал Василь, содрогаясь от удовольствия.
Он считал, что его муки закончились, сегодня в этом свежескошенном сене. Три месяца он обхаживал эту чертовку, три месяца изнывал от страсти и вожделения. Завтра в церковь – пусть поп поставит точку – жена! И тогда ему никто не указ – ни мать, ни тетки, а если Ляна им не по нутру, они и уйти могут, хоть в другую деревню. А что? Они – люди молодые, а сейчас время другое, власть новая, к молодым внимательная. Это Вам не царское время, а, впрочем, ни тогда, ни сейчас с такой худой славой девка бы замуж не вышла. Все-таки придется уезжать…

                Глава  6.
                Яна.
      Яна позвонила сама всего несколько дней назад. Разговаривала она с мамой около десяти минут, отключилась, так и не будучи уверенна, что разговаривала именно с ней – в женщине было все чужое: голос, тембр этого голоса, каждая интонация его, бесцветного и грубого. Даже слова были чужие, сама фраза, рубленная и короткая; ну не за что было зацепиться, чтобы удостовериться, что это она – ее родная мама.
       Яна так и сказала Петру Владимировичу Круглову, что эта женщина не может быть ее матерью.

    Круглов позвонил в штаты через несколько дней после звонка Яны в Омскую милицию, видимо там у него были свои связи. А может быть, его действительно вызывали в органы для дачи показаний, как близкого друга семьи Малиновских.

     Он проявил такое участие к бедной девочке, сообщив ей между делом, что она – единственная наследница родителей, если с ними что-либо случилось. Яна в глубине своей меркантильной душонки уже просчитывала свои барыши, как позвонил все тот же Круглов, продиктовал телефон и предложил поговорить с предполагаемой мамой.

       Яночка поняла, что вариант нежелательный, а, не узнав мать по голосу, даже обрадовалась.
        У Виты на голос Яны реакция была тоже неадекватная. И совсем не из-за болезни.

        Янка была самым больным местом в ее сердце. Ни сама мать, ни отец не могли припомнить ни одной стервы в их родах, в кого могла бы пойти дочка.
         Кроме денег у Яночки не было ни одного кумира. Деньги и она – вот главные ценности в ее жизни.

         Умница, красавица, активистка – все это было поставлено на карту жизни только для того, чтобы иметь эти паршивые деньги. Она готова была любить кого угодно, лишь бы у него были деньги, желательно большие.

         В свои двадцать лет она уже имела несколько любовников, вернее, как нынче говорят, спонсоров, мужчин под сорок и за сорок. Именно один такой спонсор увез восемнадцатилетнюю Яну в Штаты.

         Родители ничего со строптивой дочерью сделать не могли – все их меры противодействия только портили отношения и усугубляли конфликт, который дошел «до революции» - это когда дети не хотят, а родители не могут жить по-старому. Извечный конфликт отцов и детей.

          Виталина Алексеевна с ситуацией не справилась, Яна вышла из-под ее опеки и ушла искать свой путь в жизни – из постели в постель - и к вершинам бизнеса, или ….на помойку.

        Расходы Яны Малиновской за последний месяц  учебы увеличились многократно. Ее бесконечные звонки в Россию стоили довольно дорого, но наследство надо было оформлять в считанные недели, благо, что на свете есть добрые и глупые Кругловы.

       Яна доподлинно знала, что дядя Петя когда-то состоял с мамой в отношениях и чутьем малолетней самки видела на что он ведется. Здесь и трудиться особенно не надо было: Петр Владимирович «тащился» от «пампусиков, заек, котиков» и прочей дребедени. Пара «заек» соответствующим тоном маленькой капризульки сотворили невиданные чудеса – Круглов пообещал Янусику уладить за незначительную сумму все юридические аспекты наследства. А сумму назвал не такую уж и  обременительную, видимо рассчитывая на Янкину благосклонность.

      Виталина позвонила дочери на следующий день, благо телефон у Крыловых был с определителем, так что номер она успела записать.
      Время мама не рассчитала – в Штатах была глубокая ночь, но это обстоятельство сыграло на руку обоим. Разговаривали минут пятнадцать.

     Вита говорила мало, все больше слушала, улавливая в голосе дочери новые незнакомые нотки и полуоттенки. Было трудно определить, то ли дочка так повзрослела, то ли научилась хитрить по крупному, а актриса из нее получилась бы замечательная, это Вита всегда знала.

      Только положив трубку, Виталина сообразила, что настораживало ее весь долгий разговор – Янка ни разу не назвала ее мамой, ни разу не спросила об отце и брате. Она и раньше очень мало беспокоилась о семейных, но чтобы так откровенно пренебрегать, такое было впервые.

       Вита решила, что кто-то уже сообщил дочери об их смерти. Ее даже не обеспокоило, кто эти кто-то, что разыскали Яну в Америке и сообщили ей о трагедии, откуда эти неизвестные знают номер телефона Крыловых, почему не приходили до сих пор из милиции.

      Вопросы, вопросы, вопросы, они возникали в туманной головке Виты, надолго не задерживались и исчезали безо всякого ответа.

                Глава  7
                Пришествие.
      Ночью Виталине приснился сон – ее родители еще такие молодые и красивые. Мамочка с большим круглым животиком, видимо ждет ребенка, ее, у мамы других детей не было. У всех счастливые лица, а фон у сна темный, напряженный.

      В дверь стучат, на пороге черная женщина, она что-то говорит маме, та плачет навзрыд, закрывая лицо руками, отец шарахается от нее, как от чумной, мать кидается к нему, хватает за руки, падает на колени, ползет и о чем-то его умоляет. Виталина слышит ее крик: «Прости меня, ради ребенка прости!»

         Проснулась она с неясной тревогой, но за утренними хлопотами тревога развеялась. Иван Сергеевич пришел на обед, объявив монашке, что до вечера она свободна. Ольга ушла в монастырь, отдохнула душой и телом и собралась было вернуться к Крыловым, как ее позвали к Матушке.

- Сестра Ольга, мой племянник сказал мне, что ты разговариваешь. Ты и о себе все вспомнила?
- Нет, - потупила глаза Ольга, - я многого не помню, а в остальном не уверена.
- Я должна тебе сказать, что тебя разыскивают. Уже дважды приходили, причем разные люди.

- Из милиции? – у Ольги в глазах загорелась какая-то надежда.
- Да нет. Один визитку оставил, просил передать. Вот – доктор Виктор Майер. Тебе это что-то говорит? – от проницательного взгляда Марии не ускользнула легкая тень сомнения на лице подопечной.
- Смутно припоминаю, он привез меня в больницу. Я их всех боюсь. Можно я останусь здесь? – в голосе женщины была не просто просьба, мольба.

- У меня есть вариант лучше. Сергею немного полегчало, ты ему больше не нужна, я отправлю туда сестру Надежду, а ты отправляйся вместо нее в приют для престарелых. Визитку возьмешь?
- А можно? – Ольга оживилась.
- Вдруг что-то вспомнишь, вот и будет хоть маленькая, но все же надежда,  – великодушно разрешила Матушка.
- А Крыловым Вы сами сообщите? – обернулась, уходя, Ольга.
- Иди с богом, дитя мое! – решительно проговорила Мария.

 Иван Сергеевич не спал до полуночи, проснулся в половине пятого – монашка так и не пришла. Его тревогу можно было понять, вчера в четыре часа  дня мужчина  попросил пригласить к телефону Виталину Алексеевну.

 Интуиция подсказала Крылову тактику поведения: он решительно заявил, что такого странного имени он никогда не слышал, и обладательницу его не знает. Да, монашка из монастыря у него работает, зовут ее Ольга, с ней можно будет поговорить только завтра, когда она придет на работу. И вот теперь он лежит с открытыми глазами и ждет эту, как там ее зовут. Ровно в шесть в дверь позвонили. На пороге стояла монашка, только не Ольга, другая. Она тусклым голосом представилась:

- Меня зовут сестра Ольга. Я теперь буду у Вас работать.
- А та куда делась? – Крылов был в бешенстве.
- Я ничего не знаю, я здесь работаю уже шесть месяцев. Так сказала Матушка Мария. Вы тоже всем должны так говорить.
-
Ее голос немного напоминал голос Ольги, Крылову стало казаться, что все монашки так говорят, как в той поговорке: «Голос в голос, волос в волос».
    Оставив брыкающегося отца новой сиделке, Иван вместо работы поехал в монастырь к тетке.

       Вернулся он оттуда не солоно хлебавши, тетя Маша сделала вид, что впервые слышит о той монашке и разговаривать на эту тему не собирается.
      Иван не находил себе места несколько дней, пока Ольга не позвонила. Интересовалась она здоровьем Сергея Константиновича, но Иван плохо слушал слова, его переполняла радость, ему казалось, что солнце светит ярче и снег на улице необыкновенно искристый.
- Вы где? – только и спросил Крылов
- В безопасности! – почему-то ответила она.
     Крылов не понял, о какой опасности она говорит и кого она боится. Уж не его же на самом-то деле!

   Утром следующего дня он оценил ту степень опасности, которая подстерегала Ольгу. Прямо у подъезда дома его избили трое здоровенных парней, били молча и жестоко, выручили случайные прохожие, позвонившие в милицию. Показания с Крылова снимали полдня, на работу он не пошел, около двух часов по полудню вернулся домой.
      Там его ждали, вернее кто-то знал, что он пришел, потому что сразу зазвонил телефон и вежливый голос попросил пригласить к телефону сестру Ольгу.

      Ничего не подозревающий Крылов передал трубку монашке. Она внимательно слушала, потом сказала  слово «полгода», потом еще несколько фраз, не очень понятных постороннему слушателю. Крылов сгорал от нетерпения, стоя рядом с монашкой, а она неожиданно передала трубку ему. В трубке прозвучало:
- Передай Виталине, что мы ее все равно найдем, а тогда уж точно ей не жить!
- Да что вы ко мне пристали, я не знаю никакой Ваталины. У меня больной отец, мне нет никакого дела до Ваших баб и Ваших бандитских разборок! – Крылов перешел на крик.
На другом конце провода повесили трубку, послышались короткие гудки.

       Следующее утро началось тоже с неприятностей. Крылов, памятуя предыдущие события, из подъезда выскользнул с большой осторожностью – никого, но, выходя из автобуса, почувствовал на себе пристальный взгляд. Это ощущение  преследовало его до самой работы. Попеняв на расшатавшиеся нервы, Крылов вошел в здание больницы. Когда он подходил к вертушке проходной, его окликнули.

       Крылов обернулся. Высокий мужчина, примерно Иванова возраста представился по всей форме:
- Меня зовут Виктор Майер. Я Врач «Скорой помощи», работаю в больнице в Петриках. Полгода назад я был свидетелем ДТП. Мужчина и мальчик погибли. Женщину я собственноручно отправил в больницу, но потом ее там не оказалось. Все очень странно. Я ее искал, мне сказали, что она работала у Вас, а где она теперь? – довольно путано объяснил доктор.

- У меня уже полгода работает монашка, сестра Ольга, никакой другой женщины я не знаю, – Крылов потер место вчерашнего ушиба.
- Вы не понимаете, ее ищут, ее могут убить, ее просто не добили. Я Вам визитку оставлю, вдруг Вы поговорить захотите! – Майер настаивал.
- Не надо, я ничего об этом не знаю, чего Вам всем от меня надо! – Крылов вспылил.

- Кому всем? – доктор насторожился.
- Да вчера меня побили, а потом по телефону угрожали! – зачем-то разоткровенничался Крылов.
- А Вы в милицию ходили? – в голосе Майера появилась тревога.
- Да что толку к ним ходить, показания сняли и отпустили, - махнул рукой Иван Сергеевич.
- К майору Фариду Гизатулину сходите, он делом Малиновских занимается.
- Я и в самом деле ничего не знаю, - Крылов поспешил уйти.

                * * *

      В комнате темновато, только лампадка коптит у иконы Пресвятой Божьей матери. В тесном деревенском домике немноголюдно. Приходят соседи, некоторые останутся возле гроба на всю ночь – так принято.

      Алексей Майер провожает маму без слез – кончился ее земной путь – зачем держать ее душу? Он больше обеспокоен за жену – ни к чему беременной женщине такие переживания, но Нина упрямо сидит возле ног покойной и шепчет молитвы.

      Виталина Андреевна – как уснула – лицо спокойное и умиротворенное. Не изболелась мама, умерла в одночасье, во сне, говорят, так умирают праведники…
     Нина рыдает, навалившись на забитую крышку гроба, Алексей с трудом отводит жену от края ямы – пора.


                Глава 8.

                Майер.
     Целых шесть месяцев искали Малиновскую Екатерину Сергеевну, жену Малиновского Валерия Павловича, нашли с большим трудом где-то на Дальнем Востоке. В процессе поисков выяснилось, что супруги хоть и не разведены, но более двадцати лет не проживают вместе и оба состоят в гражданских браках.

     Валерий Павлович сожительствовал с некой Майер Виталиной Алексеевной. У них есть совместные дети – Яна и Игорь. Все эти сведения добыл Фарид еще до того, как пришел официальный запрос на без вести пропавшую Майер В.А.

         Виктор Рудольфович неожиданно четко вспомнил, как женщина в машине произнесла:
- Меня зовут Вита Майер. Доктор Майер.

     Тогда он посчитал это за бред, да и документ, единственный документ, бывший в дипломате, была расписка г. Круглова о занятой им у г.Малиновского очень крупной сумме. Поручителем г. Круглова значился некий Кораблев. Срок выплаты совпадал с датой автокатастрофы. Никакого упоминания о Виталине   Майер там не было, так что следствие, по объективным обстоятельствам, ушло в сторону от истинного пути.

     На след пропавшей женщины  доктор Майер наткнулся совершенно случайно, встретив во дворе своей больницы водителя со «Скорой», в которой он тогда оставил пациентку. Мужик даже опешил, когда Майер наскочил на него яко коршун:
- Послушай, ты тогда женщину куда увез?

Водила шарахнулся от Виктора, как от сумасшедшего, он явно не узнал доктора:
- Какую женщину? Когда? Да я этих женщин знаете, сколько вожу, разве упомнишь! – человек был явно ошарашен напором доктора.
- Мы с Вами были на аварии. Тогда мужчину и мальчика…
- А женщину я увез в больницу, – неожиданно вспомнил водитель.
- Не оказалось ее там, я проверял, - потерянно произнес Майер, его надежда снова угасла.

- Да как не было, я несколько раз ее там видел! – водитель начал сердиться.
- Не было, сказали, ушла, даже оформить не успели.
- Куда ушла? Она недели две без сознания лежала! Ушла, тоже скажешь! – мужчина покачал головой.

- А Вы что часто здесь бываете? – до Майера никак не доходило несоответствие в фактах.
- Первый раз за три месяца, - водитель тоже никак не мог понять, чего не понимает доктор.
- И где Вы ее видели?
- У нас, в Воскресенском, в районной больнице, - вспылил водитель.
- А почему Вы ее в Воскресенское увезли? Это другая область, – Майер был возмущен. Такой вариант ни разу не пришел ему в голову.
- А потому, что «Скорая» оттуда. И мы оттуда, – съехидничал мужик.

         Майер ругал себя последними словами. Его от цели, оказывается, отделяли только пятьдесят километров. Позвонить в Воскресенское и спросить напрямик о пациентке он не мог, не было у него ни права, ни причины интересоваться пострадавшей. Потребовалось время, чтобы навести справки.

         К этому времени Вита давно жила у Крыловых, правда настоятельница монастыря скрывала этот факт, объявив, что женщина прожила в монастыре недолго и ушла, никто не спрашивал, откуда пришла, никто не знает, куда ушла. Расследование Майера опять зашло в тупик.

       Между тем дело Малиновских медленно, но верно продвигалось к логическому завершению. Прошло ровно полгода, и Яна имела право претендовать на наследство, если не объявится ее мать.
    Молодая женщина была в напряжении. Ее смутно терзали сомнения, в голосе той женщины было нечто знакомое, что-то неуловимое, какое-то словечко, которое употребляла мама. В потоке речи Яна не смогла бы вычленить эту особенность лексикона мамы, но в разговоре мелькнуло что-то знакомое и до боли ….нежелательное.

     Яна гнала от себя мысль, что мама жива и может помешать ее планам.
        Money, money, money – ничего нового, все старо, как этот древний мир. Там, где деньги, нет места любви и преданности.
       Яна очень торопилась. Адвокат сказал, что родители жили без долгов, так, что продать поликлинику можно довольно выгодно и достаточно быстро. Быстро не быстро, а дело требовало присутствия Яны в России.


                Глава  9.
                Возвращение строптивой.
       Черт бы знал эти симпатии, как они появляются, впрочем, это я уже говорила. С уходом Ольги, казалось сложившиеся уже отношения Крылова с Галочкой, начали меркнуть, блекнуть.

      Иван торопился после работы домой, не доверяя новой сиделке, тем более что она на ночь уходила в монастырь. Галочка думала, что Ваня уходит к своей Ольге, ревновала и переживала. Она пыталась поговорить об этом с Крыловым, он отмахнулся, не сообщив даже, что Ольга больше не ухаживает за отцом, и что у них новая сиделка.

 Каждый вечер он ждал звонка Ольги, но она так и не позвонила. Что бы сделал среднестатистический мужчина в таком случае? Либо плюнул бы на это дело, либо просто продолжал ждать. Иван решил бороться за … сам не знаю за что.

Он уже несколько раз заезжал к тетке, но Матушка Мария ничего не собиралась рассказывать, а может, действительно ничего не знала. Дважды звонил Виктор Майер, интересовался новостями.

        Каждое утро возле дома напротив стояли синие «Жигули», Иван нутром чуял, что караулят именно его. Это был бред больного воображения. Водитель  жил в том самом соседнем доме и не ставил машину в гараж только потому, что  у него была беременная жена, автомобиль мог понадобиться с минуты на минуту.

       По телефону больше не звонили, видимо рассмотрели монашку на улице, никакого сходства с этой самой Виталиной у нее не было. Все оставили Крылова в покое, а он покоя не хотел, он хотел, чтобы эта женщина была рядом, ждала его здесь, в этом доме, готовила ужин, да черт с ним с ужином, он и сам его приготовит. Пусть просто будет, просто будет, даже не его женщиной, а просто будет рядом.

       Ночами ему часто не спалось. Ворочался в своей постели и отец. Нередко он что-то бубнил себе под нос, вроде с кем-то разговаривал. Иван с тоской думал, что от старческого слабоумия лекарства не существует.

       Продолжалось это довольно долго, пока однажды Иван, измученный бессонницей не возник на пороге спальни отца. Отец сидел на кровати и, глядя в кресло напротив себя, кому-то что-то доказывал:
- А ты мне поговори, поговори, она говорила, что ты меня слушаться должен, -  голос отца был сердитым.
- А я и слушаюсь, только ты меня тоже слушайся, я старше. Она велела за тобой следить, - прошелестело из кресла.

- Не следить, а беречь, она говорила, а ты следишь, - не соглашался Сергей Константинович.
- Я вчера форточку закрыл, ты бы простыл, - оправдывался шелест.
- Пап, ты с кем разговариваешь? – Иван говорил вкрадчиво, чтобы не напугать отца внезапным появлением.
- Со мной, - кресло развернулось, там сидел маленький старичок, полупрозрачный на вид.
- А это кто? - Иван испугался.

- Не робей, Ванятка, я сам домового в сорок лет увидел в первый раз. С днем рождения, сынок! – отец рассмеялся дребезжащим голосом.
- Что именинник хочет получить в подарок? – домовой был тоже в хорошем расположении духа.
- Я хочу увидеть ее, - Иван удивился своей наглости.
- Закрой глаза, – приказал домовой.

    Проснулся Иван довольно поздно, был выходной, отец мирно спал, никаких домовых, никаких страхов, вот только ощущение праздника Ивана не покидало. Он вспоминал сон. Ему снилась незнакомая женщина, веселая, смешливая и очень привлекательная. Но это была не Ольга.

    В половине девятого, открыв на звонок дверь, Иван задохнулся от волнения. За дверью стояла Ольга, прежняя Ольга с печальными глазами и несколько растерянным видом. Она произнесла:
- Матушка послала, сказала, что Вы не справляетесь!
- Я сейчас, - Иван засуетился, - Вас ищут.
- Я знаю, я уже была в милиции. Обещали помочь. Можно мне у Вас пожить несколько дней?

          Выстрел убил Ивана Сергеевича наповал. Всего несколько дней? Всего несколько дней! Почему? Он соображал, что полагается говорить в таких случаях, как реагировать, но ничего не приходило в голову. Он молча кивнул.

       Ольга заглянула к Сергею Константиновичу в комнату, старик спал, Иван хвостом ходивший за ней по квартире, жестом  позвал ее на кухню. Сноровисто стал собирать на стол, чашки сами становились по местам, блины нырнули в микроволновку, сами полились маслом и метнулись на блюдо.

     Ольга едва заметно улыбнулась, Иван заметил, что она не отводит глаз, когда он к ней обращается, и в самом взгляде появился какой-то далекий свет, словно горит настольная лампа на подоконнике, а темноте ночи. Ивану хотелось подойти, взять ее руки, прижать к своим щекам и услышать что-нибудь совсем незамысловатое, хотя бы просто два слова о том, что она о нем помнила эти два месяца. Он не подошел, она не сказала. Крылов рассчитывал, что у него есть еще время на ухаживания, объяснения и признания.

                *  *  *

     Согбенная старуха, черт знает какого возраста, кажется, что ей больше ста, кричит, тыча клюкой в живот Нины.
- Прокляни ее! Это она убила твою мать!
Смертельно-бледный Майер шарахнулся от жены, та ползет на коленях, обхватывает его ноги, стонет:
- Прости меня! Ради ребенка прости! Не знала я, что это яд! Она сказала, что мама только уснет!
- Зачем, Нина, зачем? – Майер задыхался от слез.
- Отдай мне книгу, своими руками отдай! Наш род заслужил покаяние! Отдай!
- Нина, зачем? Зачем ты лезешь в дела, в которые тебе нельзя, я же тебе говорил! Уходи!
- Прости, ради нее, прости!


                Глава  10.
                Кризис.
А трагедия стояла за порогом и только ждала удобного момента, чтобы воплотиться в жизнь. Разыгралась она в отсутствие Крылова. Пришел он домой около семи, как полагается хорошему семьянину, к ужину. Жена к этому времени обычно уже накрывает стол.

 Да нет, вы ничего не пропустили, Крылов был, как прежде не женат, это он примерял на себя роль отца семейства.

 Все мы в жизни играем какие-то роли, вольно или невольно. Мой муж, заболев в первый раз в полста лет, с удовольствием играет роль тяжело больного со всеми полагающимися атрибутами: рецептами, диагнозами и кучей таблеток с мудреными названиями. Моя знакомая, выйдя замуж, играла роль светской дамы, теперь играет в беременную женщину тоже со всеми причиндалами: разговорами о токсикозе, моде для беременных, капризами и истериками. Крылов играл в счастливого мужа, каждому - свое.

Он выскочил из лифта с букетом цветов и полным пакетом деликатесов и остолбенел – дверь в квартиру была приоткрыта. Сердце сжалось в тугой комок, да так и осталось тяжелым ухающим монстром, готовым вырваться наружу – Иван почуял надвигающуюся беду.

Он шагнул через порог: в полутемном коридоре что-то происходило, но что именно, понять было сложно. Иван едва сумел разглядеть, что его домовые возятся на полу и что-то шуршат. Он хотел было растащить сущностей,  руки провалились в них, как в туман, но это почему-то подействовало, сущности отпрянули друг от друга.

 Молодой наставил на Ивана вытянутые ладони, от них к груди мужчины протянулись два мощных пучка света, Иван решил, что его час настал, но мощный энергопоток просто выпихнул его из квартиры, домовенок на этом не успокоился, он толкал Крылова сильными волнами куда-то вверх по лестнице.

 Крылов, наконец, понял, что сущность от него хочет - откуда-то с верхних этажей несло ледяным ветром, наполненным  крупинками жесткого снега.

Он увидел ее сразу. Ольга сидела не узком подоконнике на межлестничной площадке, свесив ноги наружу. Крылову показалось, что он не успеет, но мощный удар сзади подогнал его к окну вовремя, он успел обхватить ее за талию. Ольга повисла за окном, еще мгновение, она своей тяжестью перевесит,  и они оба окажутся внизу.
- Да помоги же мне, - закричал Иван, рассчитывая на  помощь домового.
 В ответ тишина.

- Оля, Олечка, помоги мне! – Крылов не сразу почувствовал ее поддержку.
Он с неимоверными усилиями выволок женщину на площадку и обернулся – домовой стоял сзади, он тихо свистнул и  … исчез.

          Иван повернулся. На женщине не было лица, просто белая бескровная маска. Иван помог ей подняться. Она точно зомбированная шла с ним по лестнице, безропотно села на стул, туда, куда  он сказал, так же без тени вменяемости смотрела ему в глаза, когда он, присев на корточки, пытался вывести ее из транса. Глухая стена.

    Он уложил Виту в своей спальне. Несколько раз он заглядывал к ней, она так и лежала в первоначальной позе: руки сложены лодочкой и зажаты между коленками. Выражение лица – проще сказать лицо ничего не выражало. Иван, будучи врачом, знал, что ее надо разговорить, иначе дело примет совсем нежелательный оборот. Он начал действовать, не зная, с какой стороны к этому подойти.

       Две ладошки с длинными пальцами и ногтями хорошей формы переместились в его руки аристократа и утонули в них. Он поцеловал каждый пальчик, ежесекундно ожидая пощечины или какой нибудь реакции. Ноль эмоций. Он ее поцеловал, рассчитывая, наверно, что его поцелуй будет так же животворящ, как тот, что разбудил Спящую красавицу.

      Вы помните первый в своей жизни поцелуй?  Наверняка помните. Он потому так ярок, что неожиданный и долгожданный, искренний и свежий. Что вложил Крылов в свой, останется загадкой, но женщина встрепенулась и оттолкнула его. Крылова обрадовала  даже  такая реакция, все же лучше, чем ничего. Ольга собралась встать, Крылов ее держал, прижав к кровати, она истолковала это по-своему и сказала:

- Пусть будет по-твоему! – с горечью и пренебрежением, с обидой и злостью.
- Олюшка, скажи мне, что случилось, и ты сможешь уйти, прямо сейчас, – Крылов настаивал раз за разом, Ольга вырывалась.
В пылу потасовки пуговицы на вороте ее платья расстегнулись или оторвались, открыв глубокое декольте.

     Иван задурил: крепко прижав одной рукой руки Ольги над головой, он скользнул губами по груди и стал целовать, сжав их так, что они, как голубки выскочили из чашек бюстгальтера. В определенный момент он ослабил хватку, и Ольга освободила руки, но не отпихнула его, а стала гладить по голове и плечам.

     Иван поднял лицо, по ее щекам струйкой стекали слезы. Он слизнул один ручеек, потом второй, задержался на несколько секунд на губах, почувствовав каждым своим нервом, что он ей не противен, не безразличен, надо только подождать. Потом Ольга тихо произнесла:
- Она сказала: «Лучше бы ты вместе с ними умерла!»
- Кто сказал?
- Дочь,  - Ольга уткнулась Крылову в плечо и разрыдалась.

Успокаивалась она долго, Крылов не мог дождаться, когда она уснет. Укутав ее поплотнее одеялом, Иван долго рылся в карманах, с трудом отыскав визитку, позвонил Майеру. Было два часа ночи.

      Доктор очень долго вникал в ситуацию, но, услышав о попытке суицида, заверил, что приедет примерно через час. Крылов ходил по квартире, меряя шагами то длину, то ширину, не позаботясь  о том, чтобы дать выспаться остальным членам семьи, да и соседям тоже.

       Примерно через час в дверь позвонили, Иван Сергеевич бросился открывать, но … возле двери стенкой стояли домовые. Увидев характерный жест молодого домовенка, Иван остановился, внезапно услышал нечто похожее на «кто там».
- Кто там? – послушно повторил он.
За дверью молчали, потом мужской голос проговорил,
 - Пусть Вита выйдет.
- Сейчас милиция подъедет, тогда выйдет, - браво ответил Крылов.
- Скажи ей мне только расписку надо,  она сама мне по фиг, – голос говорившего был мирный и спокойный.
- Расписка нам самим нужна, - не унимался Крылов.

- Она не у меня. Ее менты забрали, - услышал он из-за спины голос Ольги.
- Девочка, ее у ментов нет, -  мужик нервничал.
- Меня в больницу почти голую привезли, без документов, ничего не знаю, – голос Ольги сочился слезами.
- Берегись, если врешь, найду, - послышалось с лестницы, потом затопали шаги,  вроде снизу кто-то поднимался. Отъехала кабина лифта.
Зазвонил телефон. Виктор Майер предупредил, что приехал и просил открыть дверь.

                Глава 11.
               
                Майер энд Майер.

- Ну, здравствуй, Вита Майер!
В голосе вошедшего было столько тепла, что Виталина улыбнулась – вот так, ее кто-то знает, ее помнят, такое приятное чувство.
- Здравствуйте, доктор Майер, - ответила она сдержано.
- Твои документы в милиции, я имею ввиду расписку, - детектив в докторе даже ночью не отдыхал.

- А Вам в подъезде никто не попался? – влез в разговор Крылов.
- Я по лестнице поднимался, лифт думал, не работает, а потом кто-то спустился, - Майер ждал объяснений.
- Сейчас приходили, угрожали, требовали отдать расписку, а то …сами понимаете! – Крылов был напуган.

Майер ушел звонить, а Иван повернулся к Вите.
      Она спала, свернувшись клубочком в широком кресле. Иван улыбнулся и пошел готовить постель для гостя. Вита провела ночь в постели Крылова-младшего. Он боялся, что не уснет от такого соседства, но  ничего подобного, вырубился моментально и проснулся от соблазнительных запахов, доносившихся с кухни.

         За столом сидели несколько незнакомых мужчин, двое в милицейской форме. Допрос был в самом разгар
       Свидетель из Виты был никакой, половину она путала, часть не помнила. Не помнила, куда делись вещи и документы, ведь в дипломате была только расписка. Она была уверена, что они к кому–то заезжали и все оставили, потому, что после получения долга они собирались вернуться, потом положить деньги в банк и на следующий день поехать на море.

       Неожиданно выяснилось, что Кораблев и Круглов арестованы два месяца назад, следовательно, приходить и угрожать не могли, и расписка им ни к чему, уже не поможет. Кто это мог быть? Кто заинтересован в смерти Виталины еще?

 Сама Вита спокойно сказала:
- А мне теперь ничего не надо, я уже нажилась. Пусть скажут кому, я сама отдам!
- Есть некто, кто хочет, чтобы вы в Омск не вернулись. Это конкуренты, это «крыша»?
- У нас не было конфликтов ни с теми, ни с другими. Я не знаю.
 Вспомнить Вита и не пыталась, боялась, что его голова сработает по старому стереотипу, и она забудет даже то, что вспомнила.

- Кстати, сообщаем, что дело об открытии наследства приостановлено. Вы должны позвонить домой и распорядиться, кто вместо Вас будет управлять делом. Телефоны я оставлю, - майор был вежлив и корректен.
-
         Ушли гости не скоро, мучили бедняжку, пока та могла сказать хоть слово. Крылов мало что слышал из разговора, надо было находиться рядом с отцом, ему последние два дня стало значительно хуже. Да и подслушать не было возможности, хоть он и оставил дверь спальни приоткрытой: майор прикрыл дверь кухни, а отец постоянно пытался разговаривать с Иваном.
- Ванятка, а что Галочка перестала к нам приходить?
- Занята, папа! – Крылову – младшему тема не нравилась.
- А ты на ней женишься? Не женись, Ольга лучше! – не отставал старик.

- Ее не Ольгой зовут? – сказал хмуро сын.
- Ты меня обманываешь, Ольгой! – старик надулся.
- Это в монастыре ей дали новое имя, церковное, а в миру ее зовут Виталина. Сроду таких имен не слышал! – в сердцах выпалил Иван.
- Плохо, что ты, Ваня,  о предках своих ни разу не спросил. Твою прабабку по маминой линии именно так звали. Хорошая была женщина, - назидательно проговорил отец.

                Глава 12.
               
                Экскурс в генеалогию.

    Вы часто спускались по стволу своего генеалогического дерева? Приходилось ли вам стоять у основания могучей родовой ветви и разглядывать чужую семейную историю?

     Или вы довольствуетесь тем, что знаете только свою самую ближнюю родню? А ведь раньше, наряду с библией, дети с младых ногтей заучивали всю родословную едва ли не до седьмого колена.

       И в наши дни есть многочисленные рода, гордящиеся своим происхождением и роднящиеся пусть не до седьмого колена, но до четвертого точно.
     Мой папа, обладая прекрасной памятью, хоть и не роднился, но знал всю родню, вывеличивая по имени – отчеству даже самых молодых.

      Но с уходом старшего поколения, остаемся мы без роду и племени, «Иванами  не помнящими». Порой ненамеренно,  в суете будней, в текучке жизни забываем позвонить маме, отцу или сестре, и ничего себе живем.

       А генеалогическое потому и дерево, что как все растительное должно получать питание, в данном случае, видимо, человеческую любовь и память. А без питания это дерево чахнет.
       И тогда идут по жизни богатые тети и дяди, чьи родные племянники содержатся в детских домах, а то попросту бомжуют на просторах великой Родины.

      Забывают они о законе воздаяния, рассчитывают, что не им придется платить за грехи свои, а время сейчас другое, и закон кармы настигает самого грешащего и довольно быстро. И тогда возносятся к небесам их вопли и стоны: «За что?»

       И неправда, что хорошими поступками можно искупить зло. Отвечать придется за все – и за хорошее, и за плохое, - и не в нашей власти предугадать, какая чаша весов Фемиды перетянет.
        Как говорится, человек предполагает, Бог располагает. Ибо только он, вероятно, в состоянии разобраться во всех хитросплетениях человеческих судеб и отделить «зерна от плевел», особенно в судьбах людей неординарные, что называется «не от мира сего».

        Когда Вы узнали, как Вас зовут? Вероятно так же, как и я не помните этого момента, узнали тогда, когда стали понимать человеческую речь. Это вполне нормально.
        Но я знаю много случаев, когда у человека два имени, и мусульманский обычай давать ребенку обманное имя, чтобы запутать шайтана, тут не причем. Просто родственники никак не могут решить, какое имя должно носить чадо, и идут по жизни Женьки, по документам значащиеся Денисами, Любочки, зарегистрированные Татьянами.

      А ведь это противоречит всем законам – и гражданским, и кармическим. Имя – не просто слово для обозначения человеческой особи, оно налагает определенный отпечаток на характер и судьбу человека, показывает пути развития и совершенствования.

      Виталина узнала свое имя, когда в шестнадцать лет открыла свой первый, еще советский паспорт. Слезы навернулись на глазах, она хотела было сказать, что здесь ошибка, но мама подтолкнула под руку – расписывайся, потом объясню.

        Объяснение получилось путанным и неубедительным. Почему ее зовут не Виталия, а Виталина, девочка так и не поняла. Мама просто сказала, что так хотел папа, а ей самой  нравилось просто Виталия, так она и звала дочку.

      Папа с мамой вместе не жили, расстались, когда Виточке исполнился год или полтора. Первые несколько лет после развода папа часто приходил, а когда у мамы появился новый муж, а у Виты отчим, папа стал забирать дочку только на каникулы, пока не переехал жить в Омск.

        Вита любила папу, она не могла понять, как мама могла его не любить. В нем было все, что только может ждать от жизни обычная женщина: ум, обаяние, галантность, непомерная внимательность, щедрость и обожание. Все это он предлагал любимой женщине.

       Все это доставалось Вите, когда она приезжала к нему в гости или на каникулы. Не могла знать и понимать Вита, что при стольких больших плюсах, были в характере Алексея Францевича такие огромные минусы, в которых названные плюсы терялись, как мелкие щепки на поверхности полноводной реки.

      Алексей был одержим работой, летел сломя голову на каждый ночной звонок, несся в какие-то непонятные командировки, ловил и изучал полтергейсты и в постели спал с  металлической рамкой, которой он искал геопатогенные зоны.

        Но и это не самое главное, у него, как у истинного немца, был четкий порядок в вещах, в бумагах, и его бешеный ритм жизни, вероятно, подчинялся тоже какому-то одному ему ведомому расписанию.

         То чем обаял молодой Майер свою будущую жену, то и послужило в последствии причиной развода, а жизненные обстоятельства усугубили и обострили конфликт.

         О разводе родителей Вита не знала ничего. Сначала просто не интересовалась, потом мама неожиданно скончалась, оставив Виталину тетке,  в восемнадцать лет девушка, поступив в Омский медицинский институт, позвонила отцу. К ее огорчению папы не было дома, ответила ей по телефону доброжелательная женщина.

       Только через полгода, непомерно нуждаясь в деньгах, Вита позвонила еще раз по знакомому телефону. Его снова не было дома, но на этот раз девушка представилась по всей форме и попросила передать отцу на словах о ее просьбе. Женщина немного смутилась и продиктовала адрес, попросив Виталину прийти вечером к ней. Так Вита Майер обрела семью.

       Женщину звали Тамара Ивановна, и была она гражданской женой отца, что на официальном языке, звучит как сожительница. Тетя Тома накормила Виту и оставила ночевать. Больше в общежитие Вита не вернулась.

       Отец приехал из командировки через две недели и нисколько не удивился присутствию Виталины в доме. С прискорбием выслушал известие о смерти бывшей жены и установил сумму на содержание дочери.
       Сумма была не маленькая, Вита смогла обновить свой гардероб и не сильно ущемляла себя в лакомствах и культурных мероприятиях. Казалось бы, судьба повернулась к девушке своей солнечной стороной. Но, как и у медали, у каждого события имеется  оборотная сторона.

      Материальное благополучие круто изменило отношения Виты с однокурсницами. Новые тряпки, дорогие и красивые, вызывали зависть у одногруппниц, и довольно скоро вокруг Виты Майер был создан искусственный вакуум неприятия и отторжения.

      Масла в огонь подливало то обстоятельство, что в конфронтацию не вступили парни, они наоборот роем вились возле остроумной и хорошенькой Витуськи. Более того, внимание ей оказывали и молодые аспиранты, даже преподаватели. Вита довольно часто бывала в местных ресторанах и барах. Это, впрочем, никак не сказывалось на ее обучении, училась она стабильно хорошо.

      Замуж Виталина вышла на последнем курсе, подловив на беременности начинающего и перспективного бизнесмена.
       Валерий Павлович, хоть и не планировал женитьбу и отцовство, довольно быстро пришел к отцу Виталины с предложением руки и сердца его единственной дочери.

               
                Глава 13.
                Противостояние.
      С этого момента началась новая полоса в жизни Виталины Майер. Сейчас Вы подумали, плавали, знаем: сейчас про свадьбу, наряды и менюшку торжественного обеда будет рассказывать, примерно страниц на тридцать - сорок, дескать, читали у……..

        Нечего ерничать, ведь свадьба - это самый естественный ход событий: молодая девушка впервые выходит замуж. Она, конечно, хочет примерить свадебное платье и чем наряднее и оригинальнее, по ее мнению, оно будет, тем лучше.

      На этот счет даже существует народное наблюдение: чем наряднее платье выбирает невеста, тем короче супружеская жизнь у брачующихся. На моем веку ни одна женщина позже признавалась, что именно это обстоятельство – свадебное платье и сама церемония свадьбы - заставило ее рано выйти замуж. Согласитесь, что это бред, но так бывает. У нормальных людей.

      У Виты все было по-другому. Совершенно неожиданно отец воспротивился браку. Именно тогда дочь впервые почувствовала, что отец мощный парапсихолог, что он далеко не теоретик, а обладает силой.
     Помните, из физики: сила действия, равняется силе противодействия. Не берусь уточнять формулировку и название закона, лишь по той причине, что важна только его суть.

         Начиналось все довольно безобидно и как у всех. Валерий Павлович пришел просить руки Виталины. Алексей Францевич не был готов к приходу жениха, он даже не подозревал, что его дочь стала женщиной и собирается замуж. За текучкой будней, в запарке командировок, он не заметил, как Витуська выросла.

       Жених отцу не понравился, но, видя счастливое лицо дочери, Алексей не отказал.
     Когда я выходила замуж, мой отец был категорически против моего брака, упрямо твердя, что жених мне не пара. Он не смирился с моим браком до самой своей смерти. И был прав, мы не стали парой, промучились друг возле друга четверть века, вот и выходит, что отцы лучше дочерей знают, какой мужчина должен быть рядом.

     Так и Алексей Францевич видел все недостатки будущего зятя, ревновал дочь к нему, его ревность переходила дозволенные границы, и он самостийно устанавливал Валерию кармическое воздаяние за каждый огрех, за каждое слово, за любую боль, причиненные его дитяти, благо оружием он обладал мощным.

     А отправной точкой возникновения неприязни послужила свадьба, вернее решение дочери свадьбу праздновать, но брак не регистрировать.

      Отец никак не мог получить ответ на вопрос: почему его внук будет рожден вне брака. Это, по его мнению, противоречило нормам морали, да и обидно было за себя любимого. В свое время он женился на матери Виталины только потому, что он честный человек – женщина была беременна.

         И вот теперь он хочет от зятя выполнения формальностей, но бунтует Виталина, а Валерий упорно уходит от ответа. Правда выплыла только перед свадьбой – Валерий был женат, у него двое маленьких детей.

       На торжество Алексей Францевич не пошел, обозвав свадьбу «собачьей». Сказано это слово было в сердцах, но жизнь у Виталины началась и в самом деле собачья. Неприятности начались сразу же после свадьбы, при желании можно было точно высчитать день и час их начала.

     Вита не скоро поняла, что без отца тут не обходится, благо тетя Тома намекнула, что Валерия кто-то сглазил. Начались мытарства по бабкам, все они, как одна, наотрез отказывались снимать с мужа порчу, пока одна их знахарок не накричала на Виталину: «Ты чего его везде таскаешь? Сама сними, ты сильнее меня!»

      Вита разревелась, она не знала с какой стороны к этому делу приступить, но финансовые дела Валерия становились все хуже и хуже. Его частное предприятие, стабильное и процветающее, за какие-то несколько месяцев стояло на грани банкротства. Как-то одним днем все банки отказали Малиновскому в кредитах, налоговая зачастила с проверками. Было впечатление, что это дело рук конкурентов, но в похоронном бизнесе у Валерия не было сильных соперников, а пришельцы из других регионов как-то тоже не посягали на его кусок.

       Валерий Павлович много раз жаловался Виталине, что проблемы эти идут не из вне, внутри его самого сидит некто, кто толкает его на разорительные сделки и проигрышные аферы. Он уже устал сопротивляться внутреннему «черту в табакерке».

      Отец был в очередной командировке, когда Виталина пришла поговорить к Тамаре Ивановне. Она только развела руками, а потом посоветовала порыться в отцовой библиотеке.
     Виталина любила это помещение – кабинет - в отцовском доме больше всех остальных, он был обставлен точно так, как тот, что она помнила с раннего детства – отец был консерватором и не любил нововведений.

      На тридцати массивных дубовых полках стояли бесценные раритеты и брошюрки недавних годов издания. Многие книги Виталина помнила с детства. Выдержки из некоторых ей читал отец – у него была странная манера общения, когда ему не хватало слов для убеждения или веских аргументов, он подходил к полке, брал увесистый том и цитировал мнение древних по спорному вопросу, наивно полагая, что древние не могли ошибаться или заблуждаться.

      С этими мыслями Вита вошла в кабинет, в надежде найти помощь у древних мудрецов.
     Рыться на полках в этот раз не пришлось. На середине стола лежала книга, коричневый кожаный переплет ее был старый, кое-где потертый. Многие страницы были отмечены закладками.

      Виталина открыла книгу. Наискосок  верхней страницы четко виднелся имярек: Майер Виталина, и чуть ниже, уже другим почерком: Майер Виталина. «Чертовщина какая-то!» - подумала Вита и развернула книгу на первой закладке. Это была не книга, то есть это была не книга в общепринятом смысле, не печатное издание, а скорее  большая записная книжка, рукописная, конечно.

      Книга открылась там, где надо. Вверху страницы значилось: наведение порчи. Три или четыре заговора, потом, снятие порчи, и тоже несколько заговоров.

     Что сработало в Виталине, какой природный механизм, какая запредельная сила, но она встала, положила книгу на бюро и прочитала заклинание. Все это она проделала, как в тумане, дрожа от страха и возбуждения – а вдруг получится? Неожиданно услышала громкий шепот: «Три раза!» Она знала, кому принадлежит голос, послушно прочитала заклинанье еще два раза, закрыв его тройным «Аминь» и оглянулась.

      С годами он не менялся. Еще бы его век нескончаем, что ему двадцать человеческих лет! Вот он стоит – дымка дымкой, но все же смахивает на маленького человечка из плоти и крови.

     Виталина помнила домового с детства. Нет, конечно, она не играла с ним в прятки, не разговаривала с ним ночами, но она знала, как он выглядит и то, что он всегда рядом и бережет ее покой. Так сказал папа, когда Виталина впервые спросила отца о маленьком мохнатом старичке, которого она много раз видела в сумерках.

      Что можно было рассказать любопытной трехлетней девчушке? Как не отпугнуть ее от необычного и непривычного для нормальных людей? Как совместить реальность и паранормальность, если можно так выразиться? Может просто рассказать сказку?  Ведь для такого малыша не существует ничего более нормального и естественного, чем сказка!

       Отец присел на край Витусиной постели и начал длинную сказку, такую длинную, что хватило на десяток вечеров. А у нас нет такого количества времени, да и особым талантом сказочника я не обладаю, потому перескажу вкратце содержание интереснейшего рассказа доктора Майера:

     «Давным-давно, моя деточка, жили на свете многие расы и народности, которых теперь нет и в помине. Были среди них и великаны, и карлики, и вполне обычные люди, такие, как мы с тобой.

      Прошли годы, не ужившись с остальными, бесчисленные племена карликов покинули места обитания людей и переселились в такие места, которые неизвестны современным географам, ушли гномы, да не все. Совсем немногие их них, сохранившие привязанность и дружбу к людям, решили остаться. Они и поныне живут в некоторых семьях и заботятся о людях. В разных странах их зовут по-разному.

            В Северной Европе их звали коболд.  Веселый массариол, или «маленький фермер» - житель северо – восточной Италии, ухаживал за лошадьми и коровами, кормил их отборным зерном и заплетал их хвосты в косички по пятницам.

          Ирландский кларикон жил обычно в винном погребе и был пьяницей, там же в Ирландии жили лепрехуны – хранители золота и сапожники. Витхлейн – обитатель немецких рудников, обычно предупреждал людей об обвалах. Были еще шотландские брауни и устрашающие «красные колпаки», обитавшие только в тех замках, где было совершено злодейское убийство.

     Крестьянские дома древней Руси служили пристанищем не только людям, в каждом, даже самом бедном доме обитал домовой, скромный, но отличавшийся строгим характером гном. Каждый маленький косматый помощник обладал своим владением. Василиск, с копытами на ногах – ухаживал за лошадьми, Овинник жил в сарае, ухаживал за определенным видом скота, банник содержал в порядке все банное хозяйство.

       Но самым важным был, обитавший в доме, домовой. Это невероятно преданное существо выполняло все дела по хозяйству и служило сторожем. Особенно любит домовой маленьких детей, но не любит, чтобы дети к нему приставали или обижали его. Лучше всего не обращать на него внимания»

           Виталина по молодости лет не совсем поняла информацию, но урок усвоила – гнома трогать нельзя и подглядывать за ним тоже. Домовому, видимо такая тактика вполне подходила, и он добросовестно нес службу.

          Отец, полностью полагаясь на своего помощника, был спокоен за ребенка. Он даже не забрал с собой своего домового, когда уходил от жены, оставив его охранять квартиру и дочь.

       И Котя добросовестно охранял: ни разу в доме ничего не пропало и не разбилось, ни разу в их квартиру, богатую по понятиям многих, не нагрянули воры. А Виталина в свою очередь на угощенье для домового не скупилась.

     Больше того, уезжая из маминой квартиры, Виталина пригласила с собой Котю, он поселился в старом башмаке и добросовестно прожил с Витой два года у тетки, а потом полгода в общежитии.

       То, что Котя живет в их комнате, Виталина рассказала подружкам, но кроме нее домового никто не видел, и Виту подняли на смех. А утром все белье в чемоданах подружек было перекомкано и испачкано, словно им всю ночь мыли пол. Девчата не очень поверили, но смеяться перестали.

        Молва о домовом разнеслась мгновенно, и неожиданно принесла девиденты: девчата могли оставить незапертую комнату хоть на сутки – у них никогда ничего не терялось. А вы сами знаете, что общежитие без воровства – огромная редкость.
        Переехав к отцу, Вита привезла с собой и Котю, да так и оставила, съехав с Валерием на съемную квартиру.

        Котя прошелестел еще нечто, плохо дифференцируемое человеческим слухом, Виталина поняла каким-то внутренним переводчиком: читать надо несколько дней, и не обязательно это заклинание, лучше то, что написано ниже.

        Виталина послушно, несколько дней к ряду ходила в квартиру отца и читала, читала, казалось бессмысленные строки, пока не вжилась в их ритм и мелодику и не стала внутренне понимать их смысл. Ей стало казаться, что она уже знает то, что написано дальше.

         По - французски это называется «дежавю», говорят,  в русском языке нет аналогичного термина, чтобы описать это состояние. А реальность такова, что человек проживает событие или видит картинку, которая кажется ему знакомой, только он не может вспомнить, когда и где с ним это случалось, и где он видел происходящее раньше. Чаще всего ситуация совершенно новая, но тогда откуда эта знакомость?

        Может наше подсознание так искаженно воспроизводит нам фрагменты, заложенные в наследственной, генетической памяти? Или прав был греческий ученый и философ Пифагор, предполагая, что человеческая душа живет девять жизней, а потом начинает цикл сначала, и люди, душа  которых проживает последние жизни значительно умнее и талантливее своих впервые живущих собратьев? Может, в таких случаях всплывают события из предыдущих жизней человеческой души, и потому они до боли знакомые и пугающие этой знакомостью?

       Как бы там ни было, Вита не любила это состояние «дежавю», ей непременно нужно было толковое объяснение любому факту, пусть даже это объяснение было за рамками реалий человеческой жизни. Она не совсем верила, что заклинания помогут финансовым делам мужа. Тем более что видимых результатов получено не было, если не брать во внимание то обстоятельство, что отрицательный результат –  тоже результат.

            Это о том, что Валерий Павлович совершенно отошел от дел и боялся производить любые сделки. Этого-то Виталине до полного счастья и не хватало. У нее своих хлопот был полон рот. Подошло время государственных экзаменов, а она все еще лежала на сохранении. А тут еще Валерик со своими финансовыми проблемами.

Яночка родилась утром, а вечером вернулся из командировки дед. Он долго стоял под окнами палаты, пытаясь поговорить с дочерью. Виталине казалось, что они поговорили, только без слов. 

Она точно могла сказать, что отец не собирается мириться с зятем, но готов обсудить с дочерью условия перемирия. А этот мир сейчас Вите был нужен до зарезу, она устала от бесконечного Валериного нытья, недовольства, от урегулирования мелких недоразумений с его компаньонами и поставщиками.

Вита много раз обдумывала и репетировала этот важный разговор с отцом, искала и не находила веских аргументов, доказывающих обдуманность своего выбора  и однозначно говорящих о том, что Валерик - далеко не худший вариант жизненного спутника для женщины.

 Но разговор пошел по не запланированному руслу, и консенсус был достигнут с большим ущербом для самолюбия Виталины. А в самом начале казалось, что строптивая девица заставит отца считаться со своим мнением. Тактика для этого была выбрана беспроигрышная: лучший способ защиты – это нападение.

- Папа, - начала она решительно, - это не порядочно применять против честных граждан запрещенные приемы – использовать Черную и Белую магию. Ты ведь понимаешь, что Валерик бессилен против заклинаний, у него несовершенная психика, подверженная чужому влиянию…

- Именно этого я и боюсь, - отец был настроен достаточно решительно, - я не особенно напрягался, чтобы вмешаться в его дела, а он уже и лапки сложил.
- Ты разорил его, а он должен содержать нас с дочерью, - Виталина не сдавалась.
- У меня достаточно средств, чтобы обеспечить твое будущее. Еще лучше, если ты возьмешь дело Валерия в свои руки.
- Я не хочу заниматься его бизнесом. Я врач и хочу иметь дело с живыми,  – Виталина с детства не переносила похороны и все, что было с ними связано.

- Тогда открой что-нибудь медицинское, кабинет, например, - Алексей Францевич с удовольствием увидел, что в глазах дочери зажегся огонек интереса.
- Как же я скажу об этом Валерику? – Виталина вновь погасла.

         Объяснение с мужем прошло на удивление спокойно. Он заинтересовался проектом и с удовольствием подключил свои многочисленные связи к оформлению документов, поиску подходящего помещения и кадров.

      Весь год, пока жена подращивала Яночку, Валерий в поте лица пробивал и согласовывал открытие поликлиники профосмотров. Ему казалось чудом, что на новом месте дела идут гладко и споро, настолько хорошо и быстро, что он поверил в свои силы и вскоре отказался от пая в прежнем бизнесе, вложив освободившиеся деньги в дело жены. Отцовыми ли заклинаниями, или стараниями Валерия Павловича, но дело Виталины потихоньку развивалось.

Кстати, о заклинаниях. Я уже говорила, что Вита не переносила непонятных вещей, именно поэтому она и в деле волшебной книги, тоже расставила все точки над и.



                Глава 14.

                Наследственная.

Этот год – трудный, но интересный, сблизил Виту с отцом. А началось это в тот день, когда пятимесячная Яночка заболела. Молоденькая педиаторша, пришедшая на вызов, ничего существенного не обнаружила, решив, что это простуда, сделала назначение и с чувством выполненного долга удалилась. Но никаких проявлений простуды в наличии не было, не появились они и на следующий день, зато температура не спадала почти неделю.

 В один из этих тревожных вечеров, отец, дождавшись, пока малышка уснет, позвал дочь к себе в кабинет. Виталина видела, что папа очень волнуется за здоровье внучки, ей вообще нравилось, что он очень много времени проводит с крошкой, она списывала это на проснувшиеся в мужчине отцовские чувства.

Вита несколько раз обсуждала эту тему с Тамарой Ивановной, правда, та восторги падчерицы не разделяла, то ли потому, что лучше знала Майера, то ли потому, что знала истинную причину такого пристального внимания деда к внучке.

А в тот вечер Алексей Францевич надолго задержал взгляд на дочери и после продолжительной паузы сказал:
- Я думаю, что ребенка одними лекарствами не поднять. Открой книгу на первой закладке.
- Это еще зачем? – Виталина вызверилась.
- Сглаз снимать будешь, я научу.
- Да кто ее сглазить мог? - Вита не унималась.
- На людях слишком часто бываешь. Зачем ребенком хвастаешься? Зачем сюсюкаешь с ним? Зачем часто по имени называешь?

             Майер говорил громко и назидательно, словно читал нотации постороннему человеку, а не беседовал с родной дочерью.
- А почему не похвастать?
         Вита была необыкновенно горда тем, что она мать и женщина, ей казалось, что она чем-то лучше и уж точно  на голову выше многих женщин. Материнство она рассматривала, как билет в счастливое будущее, даже не предполагая, что и у других женщин тоже есть дети, и что всем есть, чем гордиться, ей казалось, что она такая одна – необыкновенная, особенная.

- Зависть и неприязнь слой за слоем откладываются на ребенке, и если ребенок обыкновенный, то он рано или поздно заболеет, - Майер ударение сделал на слове заболеет, но Вита уловила подтекст.
- Что ты имеешь ввиду под «обыкновенный»? – она насторожилась.
- Это не наш ребенок! – в голосе Майера было явное разочарование.
- Папа, ты с ума сошел? Нам, что его подменили в роддоме? – Виталина даже побледнела.
- Это не наш ребенок. Твоя девочка не унаследовала твоего дара. Тебе надо учиться магии, Витуся, чтобы охранять ее жизнь и здоровье. Я тебе говорил не выходить замуж за этого чужака, со временем нашла бы наследственного мага, - Майер говорил тихо и голос его был грустным.

- А мама была своя? – Виталина никогда не разговаривала с отцом о маме.
- Я тоже не послушался свою мать и женился на простой женщине. Это не принесло счастья ни ей, ни мне. Потом об этом поговорим, а сейчас открывай книгу.

        Началась долгая учеба. Вита в первую очередь поинтересовалась, почему на титульном листе два раза написано ее имя. Отец рассмеялся:

- Это не только твое имя. Тебя я назвал в честь  бабушки и прабабушки. Знатные были ведьмы. А имя это в нашем роду наследственное. Вот если бы я обнаружил, что твоя дочь наследственная, я бы потребовал, чтобы ты окрестила ее под родовым именем. А так не имеет значения, как ее зовут.

- Значит, я – наследственная ведьма? – Виталина испугалась.
- Не совсем. Наши женщины никогда не были сторонниками Черной магии, чаще помогали простолюдинам, а твоя бабушка так и вовсе была доброхоткой –  знахаркой с медицинским образованием, так что ты медик в третьем колене, – Майер с любовью рассматривал дочь.

- А почему в третьем? Ты же не медик!
- Я Медуниверситет закончил и Геологический факультет Политехнического, – Вита впервые слышала, что отец настолько образован.
- Папа, а чем Белые ведьмы отличаются от Черных?

Вместо ответа Майер достал с полки книгу англичанина Брендона Лейана «Колдуны и ведьмы» и открыл на нужной странице. Вита зачиталась, настолько заинтересовал ее предмет рассуждения.

   « Это была тяжелая и беспокойная жизнь. В те времена голод и чума являлись частыми гостями, и Смерть, восседавшая на белой лошади, всегда находилась где-то неподалеку…

          Никто не мог предсказать, откуда ждать ударов судьбы, ибо среди сельских жителей скрывались ведьмы, стародавние враги здоровья и жизни человека. Некоторые из этих злобных существ были потомками фурий или ночных всадниц, обитавших в незапамятные времена.

      Сила этих творений зла передавалась, очевидно, по наследству. Прочими были продавшие душу Сатане – точно так же, как прославленные современники-колдуны – в обмен на обладание магическими силами. Они умели губить урожай или губить доброе начало из зерен, управлять разрушительными ветрами и ливнями, красть молоко или заставлять скисать молочные продукты, мешать густым сливкам превращаться в масло. По их воле мужчины становились импотентами, а женщины страдали от выкидышей.  Одним взглядом они могли вызвать увечье или смерть…

       Разрушительная деятельность ведьм сохранялась неизменной, независимо от места или эпохи. Ведьмы средневековой Европы практиковали холодную магию, ничем не отличающуюся от классических чар Древнего Рима. Методы работы оставались прежними. Неудивительно, что знаком, помогающим избежать злой силы ведьм, служил фаллический жест: рука вытянута, средний и безымянный палец прижаты к ладони, указательный и мизинец  выпрямлены.

      Существовали и прочие средства и способы защиты от черной магии. Люди умели (и прибегали к этому на практике) защищаться с помощью ритуалов, заклятий и заклинаний, почерпнутых из магических учений, заклинаний и знаний, передаваемых из поколения в поколение добрыми и осторожными людьми.

       Эти люди получили известность под разными именами: «умный народ», «белые ведьмы», «сказочные лекари». Они являлись целителями, при рождении получившими эти знания (судя по всему, знания передавались по наследству) и умели находить целебные травы и принимать роды. Они могли предсказывать погоду, раскрывать загадочные кражи, а иногда и обладали даром прорицания. Белые ведьмы иногда чувствовали присутствие черных сил и иногда побеждали последних. Они пытались научить людей нехитрым способам сохранения здоровья.

         Первым правилом было ведение праведного образа жизни, в соответствие с принципами, помогавшими поддерживать мировой порядок…»
       Виталина на минуту прервала чтение и посмотрела на отца:

- Это хорошо, что я Белая ведьма, но тогда я должна все знать с самого рождения. А я не знаю, не умею. Правда, кое- что я чувствую, как вроде я это знала или умела раньше…

- Я не сумею тебе правильно объяснить. Это из-за того, что твоя мать – простая женщина, только небольшая часть информации тебе доступна, остальное надо будет добыть и освоить. Возможно, потом проявятся и другие твои магические качества. Сейчас другое время, другие люди, другая жизнь, где нет места для волшебства и чародейства, так что сказать наверняка ничего нельзя.

       Почти каждый вечер отец если не тренировал Виту, и она не зубрила заклинания, то они просто беседовали о предках Майеров. С первого урока Виталина усвоила непреложное правило: все, о чем говорят они с отцом, не должен знать никто посторонний, тем более Валерий. Виталина знала об этом правиле и раньше, или чувствовала это интуитивно, поэтому за два года знакомства с Валерием Павловичем ни разу не заикнулась ему о существовании Коти.

      Моя бабушка говаривала: «Мужику ноги выше колена не показывай», и важен здесь не только прямой смысл, этически оправданный в те далекие годы, но и переносный, особенно переносный – нельзя раскрываться перед мужчиной до конца, вредно для здоровья. И причина не только в том, что полно гадов, которые в минуту гнева «вашим салом вам же по сусалам», но и в том, что в женщине должна быть некая тайна, загадка, недомолвка и непонятка, которая делает ее всегда желанной и интересной.

       Папина наука давалась Виталине с трудом, и не потому, что она плохо запоминала, а потому, что ей надо было докопаться до сути проблемы, понять ее смысл, найти логику.

       А какая, казалось бы, особенная логика в заклинаньях? Это только  мы, современные люди, -  темнота, ничего не знающая, не смыслящая, ни во что не верующая, можем так рассуждать, а люди в те далекие времена, владевшие сокровенными знаниями, умели и заклинание, и молитву составить так, что каждое слово имело и место, и смысл, изменить это было нельзя, иначе просьба или пожелание не уйдет по назначению и не будет услышано тем, кому предназначалось.

    Примерно так ответил Виталине отец, когда она посетовала, что не видит логики в заучиваемом, и раскрыл перед ней все ту же книгу Брендана Лейана на восемнадцатой странице:

    « Отличительной чертой всех великих волшебников являлось глубокое знание силы слова, а так же поэзии, которая представляла собой совершенный образчик речи. В наши дни, когда слова слетают с губ, словно лепестки чертополоха, сорванные ветром, люди не помнят цену и силу, которой некогда обладали произносимые фразы.

      Слова придают реальности порядок и очертания. Знать имя предмета было равносильно пониманию его сущности, и давало возможность постигнуть данный предмет. Дать имя чему-либо несуществующему означало вызвать к жизни эту вещь так, чтобы некий предмет существовал в понятиях его описывающих. «Я был многим, прежде, чем вошел в жизнь, - спел однажды Талиесен.- Я был словом, состоящим из отдельных букв».

       Имя может быть перемещено, им можно манипулировать, помещать в новые условия – любой из названных поступков повлияет на называемый предмет. Не удивительно, что в те времена люди неохотно называли имена своих богов, названия стран, да и самих себя не желали называть.

      Открытым проявлением внутренних сил колдуна, было знание слов и наименований, а также искусство составления песен. … Слова служили своего рода кирпичиками в кладке всех заклинаний, проклятий, напевов, заклятий и трюков. Считалось, что слова способны ослепить, причинить увечье и вовсе уничтожить».
      Яночку они с папой подняли на ноги, и Виталина перестала ходить с ребенком в людные скверы и парки, а если и ходила, то о дочери никому ничего не рассказывала и  по имени не называла. Так спокойнее – береженого бог бережет.

       Когда Яночке пошел второй год, Вита вышла на работу и исподволь стала пробовать приобретенные знания на практике. Она бы и под расстрелом не призналась, что ее бесконтактный массаж  с массажем  имел только общее название. Она попросту снимала порчу, про себя читая заговоры, это продолжалось до тех пор, пока сама не заболела.

     Отец был в бешенстве, между ними не было разговора, даже намека на разговор о том, что Вита станет снимать порчу направо и налево.
        Тот блок заклинаний, в котором объясняется порядок «утилизации отходов производства» и самоочищения целителя,  он с дочерью не изучил, оставив на потом, как самый ненужный и необязательный, сам-то Алексей Францевич делал все это автоматически, усвоив материнские уроки в нежном отрочестве.

        Болезнь Виталины затянулась и осложнилась видениями. Во сне к ней часто приходила женщина и просто ласково разговаривала с ней.
        Сути разговора Вита не запоминала, но помнила, что она не может поддержать беседу, потому что не знает предмета разговора. От этих снов оставалась тревога, словно из ее жизни изъяли какой-то кусок и без него дальнейшие события не имеют смысла, вся дальнейшая жизнь не имеет смысла.

       Она в течение двух недель мучилась от этих сновидений, пока не решилась рассказать о них отцу, интуитивно правильно сформулировав вопрос:
- Папа, а ты не забыл рассказать мне о семейной тайне?
- О чем? – Майер побледнел.
- Кто эта женщина, что ходит ко мне во сне и говорит о чем-то, чего я не знаю. Кто такая Ядвига?
- Я этого и сам не знаю, давай-ка я почитаю что-нибудь от тяжелых сновидений!

Виталина и в эту ночь спала плохо, она время от времени просыпалась оттого, что отец двигал стремянку и шуршал страницами книг. Утром он протянул проснувшейся Вите какую – то старую книгу и велел прочитать молитву, а потом куда-то ушел.

        Вернулся Майер к обеду
- Ну, что, дочь моя Витуся, я все выяснил. Ядвига – это сводная сестра твоей бабушки, следовательно, моя тетка, хоть и не кровная. Я о ней первый раз слышу, мама никогда не упоминала о сестре. Мой прадедушка после смерти моей прабабушки сошелся с женщиной, у нее была дочь, эта самая Ядвига. Прожил дед с матерью Ядвиги несколько лет и разошелся. Вот и все.
- Она мне рассказывает о чьем-то смертном грехе и требует осудить эту женщину, а я ничего об этом не знаю.
- Не печалься, чадо мое, я научу, как от этого освободиться, забудь, все забудь.

Доктор Майер нагло лгал своей дочери. Он знал, о чем идет речь, но в его интересах было скрывать от Виталины некие события, которые могут пагубно отразиться на ее психике. Так и не узнала тогда Виталина  от него ни о смертном грехе, ни о родовом проклятии семьи Майеров.

                Глава 15
.
                Бабушка - бабуленька.

       После посещения ментов и Виктора Майера Виталину как подменили. Она замкнулась, взгляд ее подолгу упирался в одну точку, казалось, что у нее началось обострение этого ее психического заболевания. Она слегла.

      Крылов метался между больным стариком и Виталиной, благо старик, узнав о болезни сиделки, присмирел и не особенно допекал Ивана. Сергей Константинович подолгу прислушивался к звукам голосов в сыновней спальне, к словам, которые Иван полушепотом говорил девке, временами он забывался и громко просил: «Ванятка, ты погромче  говори, мне плохо слышно!».

       Иван улыбался, понимая, что отец любопытен от отсутствия внимания и общения с его стороны. Он оставлял Виту и приходил в комнату отца поговорить:
- Ну, что она? – неизменно спрашивал отец.
- Молчит! – монотонно отвечал сын.
- Да ведь поправлялась уже! Что произошло? – отец был, конечно, некорректен и нетактичен.
Иван раньше не удовлетворял любопытство отца, считая вопросы дежурными. Но сегодня он чувствовал потребность поделиться с кем-то хоть частью своей ноши, впрочем, какой их отца помощник.

- Они  про аварию расспрашивали, а у нее там сын и муж погибли. Сам понимаешь, тяжелые это воспоминания. Менты думают, что аварию кто-то подстроил.

 Впервые Крылов рассказывал отцу про Витину беду так подробно.
- Конечно, подстроили, этот козел давно за ней охотится, - отец возбудился и выглядел деловым.
- Какой козел? – Иван насторожился.
 Он решил, что отец услышал что-то от ментов, то, что он за суетой пропустил.
- Да это я так! – старик смутился,  и к разговору больше возвращаться не захотел. Он решил, что Ваня скоро забудет о его словах, но они никак не шли у того их головы.

Несколько дней Иван анализировал, откуда у отца информация. Позвонил даже Майеру. Тот клятвенно заверил, что других подозреваемых кроме Круглова и Кораблева у них нет. Все выяснилось дня через два после этого звонка.

       Иван лежал рядом с Витой на широкой кровати в спальне и мечтал о том дне, когда Вита снизойдет до него и станет его женщиной, именно здесь, на этой шикарной постели. Он взял ее за руку, она даже не пошевелилась, хотя Крылов точно знал, что она не спит.  Он наклонился над ней, намереваясь поцеловать, но неожиданно боковым зрением увидел на пороге Нечто.

         Иван обомлел, он никак не хотел мириться с многослойностью миров и тем, что в его квартире бродят эти Нечто и пугают его самим фактом своего существования.
        Нечто просто тихо стоял и посвистывал. Это был молодой домовенок. В тишине ночи Иван определил местонахождения старого домового: в отцовской спальне между двумя стариками шел наиинтереснейший  диалог.

- Ну, почему нельзя? – дед видимо не в первый раз задавал этот вопрос. – Это же Вам нельзя, а я-то человек. Раз я это знаю, я должен помочь девчонке, он ведь, сволочь, может ее убить.

         В ответ что-то прошелестело, Иван не разобрал что, но,  по ответу старика, было понятно, что сущность настаивает на невмешательстве в дела людей.
- Я все равно ей скажу. За ней охотится придурок, она даже не подозревает о его существовании. Кем он ей приходится? - дед ненадолго замолчал.

- Врагом. Он ей не родня. Он сын ее сводной прабабки, или внук,  – это Иван расслышал четко.
- Сводных бабок не бывает. Это не родня. А чего ему надо?
 Иван поражался терпению домового.
- Записки Блаженной Виталины.

            Крылов несколько раз повторил последнюю фразу домового, не надеясь на крепость своей памяти, даже записал. В его голове роилось множество самых фантастических предположений насчет  смысла  этой фразы, он так и этак анализировал и гадал, чтобы это могло значить. Забегая вперед, скажем, что ни одно его предположение не оказалось даже чуть-чуть похожим на правду.

       Иван с большим трудом дождался, когда Витусе станет немного легче, благодарил бога, что она не отказывалась от таблеток, которые прописал психиатр.

        О психиатре разговор особый. В народе бытует мнение, что из-за специфики работы, все психиатры в той или иной мере люди сумасшедшие. Крылов считал, что это наблюдение в какой-то мере относится только к тем специалистам, которые долгие годы работают с душевнобольными людьми, и мало применимо к специалистам поликлиник и других медицинских учреждений, где контингент по составу более разнообразен.

       Вызванный Крыловым специалист был, по мнению Ивана, тоже «немного странным». Уже его внешний вид говорил о внутренней странности этого типа: курчавые черные волосы и тип лица говорили о еврейском происхождении доктора, что само по себе, конечно, ничего не значит. Круглые толстенные линзы очков тоже говорили только о плохом зрении врача, а манера общения заканчивала портрет не совсем адекватного человека. Был он несколько суетлив и имел неприятную манеру много и бессвязно говорить, прыгая в разговоре с темы на тему.

       Еще Крылова  смутило, каким образом доктор осматривал Виталину: создавалось впечатление, что женщина, по крайней мере, прокаженная, с таким нежеланием врач притрагивался к больной.

      На него не подействовала даже информация, что Вита - врач-психотерапевт, что она недавно попала в аварию, все слова были напрасны, доктор что называется «слинял» при первой возможности, даже не взяв денег за вызов.

      Через два часа он позвонил и извинился, объяснив странности своего поведения тем, что в квартире Крыловых очень тяжелая аура. Он говорил сбивчиво, предполагая, что Крылов не понимает предмета разговора, несколько раз пытался  объяснить, что такое эта самая аура, пока Иван не поставил точку и не повесил трубку, сказав, что извинения доктора приняты.

      Предупредив Виктора Майера, что в деле намечается еще один фигурант, Крылов стал готовиться к разговору с Витой. Его душа, скованная клятвой Гиппократа - не навреди – требовала времени на  стабилизацию состояния больной.

       Разум взял верх и однажды вечером Иван начал разговор о ее родне. Сначала Вита не слушала, тупо глядя Крылову в глаза, при словах

« Нечто сказал», она вдруг оживилась и даже сдержанно улыбнулась, она поняла, что хозяин говорит о домовом. Кое-как выяснили, кто такой внук или сын сводной прабабки, долго высчитывали, сколько ему может быть лет. Выходило, что даже внуку должно быть около шестидесяти или примерно около того, ну а правнуку должно быть как Виталине, около сорока. 

        Вся эта история с вовлечением доктора Виктора Майера, Виталины, ментов, с этой чертовщиной очень раздражала Ивана Сергеевича Крылова, а если бы он смог чистосердечно признаться, то вы бы услышали, что никогда в жизни доктор Крылов так не боялся.

         Он боялся за свою жизнь – кто тогда будет ухаживать за стариком?
       Он боялся за жизнь Виты – своей жизни без нее он уже не представлял.  Он боялся того, что она непременно свихнется от всех этих переживаний, а он не сможет ее бросить даже в этом случае, настолько она ему дорога.

      Он боялся присутствия в доме этих сущностей – чего от них ожидать? Он боялся жить, жить сегодня, сейчас, в этой квартире, в этой кошмарной обстановке.
       И всю эту тяжесть усугубляло то, что некому было пожаловаться, не с кем посоветоваться, один среди сотен, тысяч людей большого города. Ему нужен был сейчас очень сильный человек рядом, своеобразная подпорка, костыль.

       Но никого подобного, как ему казалось, рядом не было, прискорбно, конечно, потому что Крылов балансировал на грани, стоял на краю виртуальной пропасти между здоровым мировосприятием и помрачением рассудка. То ему мерещилась в углах комнат всякая нечисть, он усилием воли прогонял видения, то его колотил озноб от  постоянного напряжения – ждал некого телефонного звонка, сообщающего об очередном несчастии, ждал, даже не понимая, что оба источника несчастия – отец и Виталина, лежат больные в его квартире, что …

          И, тем не менее, звонок действительно раздался. Совершенно неожиданно всплыла из небытия тетя Маша. Нет, она изредка звонила и раньше, но сейчас она была как нельзя кстати. С первых слов тетки Крылова прорвало, он что-то говорил, захлебываясь словами, все более возбуждаясь, пока его монолог не перешел в настоящую истерику. Он жаловался тетке на жизнь, на то, что на него свалилось столько бед, несчастий, что его и Виту окружают враги, что отец не поправляется и не умирает, что …

          Чьи-то руки легли ему на плечи, сдавили не сильно, как бы лаская, скользнули на голову, Иван выронил трубку: по его телу волной от головы к ногам прокатился озноб. Сейчас он готов был следовать за всеми движениями этих рук, приносящих прохладу его телу, свободу его голове.

          Он запрокинул голову чуть назад и коснулся груди женщины, почувствовал тепло ее тела, а Вита все шептала какие-то смешные слова, а Иван плыл куда-то по большой реке, ему становилось все спокойнее и легче. Повинуясь одному движению ее рук, Крылов встал и пошел в спальню. Он уснул в ее объятиях крепко и надолго, почти на сутки.

        Так бывает. Ученые говорят, что компенсаторные возможности женщины в пятьдесят раз больше, чем у мужчины. И даже рождаясь с одинаковой патологией, девочка будет более сохранна и адаптирована, чем мальчик. Вероятно, это задумано природой с единственной целью – сохранение женщины, как продолжательницы рода.

       Женщина сильнее мужчины и совершеннее по многим параметрам, особенно русская женщина. Конечно, есть категория дам, подавляющая в себе эту силу, чтобы казаться слабой и парадоксально женственной, но таких не так уж много. Основная масса русских баб, не избалованных вниманием и заботой, да к тому же воспитанная при социализме, когда поощрялось равноправие в труде, когда воспитывалась фанатичная преданность делу и ответственность за результат, коммунистическая солидарность и т.д., никак не соответствует поэтическому термину – «слабый пол», скорее парадоксальному – «этот сильный слабый пол».

Помните, у Эдуарда Багрицкого такие строки:
                Но в крови горячечной
                Поднимались мы,
                Но глаза незрячие
                Открывали мы…

Речь идет о фанатичной преданности идее, в данном случае политической. К фанатичной преданности  прибавьте материнский инстинкт и получится фанатичная преданность своему ребенку или любимому человеку, желание отдать жизнь, но спасти его, или хотя бы облегчить его участь. Такая материнская преданность и жертвенность, если внимательно присмотреться, встречается в обыденной жизни довольно часто, в разных интерпретациях и вариантах.

      Сегодня я встретила соседку, бабушку восьмидесяти лет, та стала жаловаться, что упала на ровном месте, внезапно потеряв равновесие. Мимо нас шел Анатолий Николаевич, был он на десяток лет моложе моей собеседницы, но уже давно оглох, память его часто подводила, да и передвигался  он с тросточкой.

     Мы с соседкой поняли друг друга с полуслова. Непреложная истина: если тебе плохо, найди того, кому хуже, чем тебе и тогда твои проблемы станут казаться  значительно меньше и не такими безнадежными. Моя баба Лиза подхватила под руку глухого Анатолия Николаевича, и они медленно пошли в сторону дома. А я неожиданно вспомнила, что у моей непреложной истины есть и другое окончание: и помоги тому, кому хуже, чем тебе и будь доволен.

        Именно интуитивно действуя согласно этой истине, Виталина встала с постели. Она почувствовала всю боль Ивановой души, его надлом, его неспособность к дальнейшему сопротивлению.  Ее погнал, все тот же гипертрофированный материнский инстинкт, подстегнутый  гибелью близких, внутренняя установка сильного духом защитить того, кто ослаб.

       От этого она сама только выиграла – силы стали возвращаться и к ней, стимулируемые благородной идеей человеколюбия. Как выразился однажды отец Виталины, Алексей Францевич Майер: «В тебе однажды проснется твоя бабушка – доброхотка и печальница за род человеческий!» Если бы Виталина вспомнила предсказание отца, то, наверное, подумала бы: «Здравствуй, бабушка - бабуленька!»

                Глава 16.

                Пути Господни неисповедимы …
.
     Крылов проснулся не сказать, что абсолютно здоровым и бодрым, так бывает редко, но на душе у него было намного спокойнее, хотя слабость во всем теле очень мешала сосредоточиться. Виталина приготовила то ли завтрак, то ли ужин, что-то похожее на омлет с припеком, вероятно на кулинарные изыски у нее тоже не было сил.

     Они долго лежали на постели рядом, взявшись за руки, глядя друг другу в глаза. Иван поймал себя на мысли, что ему нисколько не стыдно за вчерашний срыв, и за то, что Вита была свидетелем его слабости.

         -  Закрой глаза, - сказала, наконец, Виталина, - и повторяй за мной.
Иван послушно повторял за ней какие-то странные слова, пока не уснул.

       Утро началось с трели телефонного звонка. Иван знал, что в дом пришла плохая весть, нутром чуял. К аппарату подошла Вита. Она молча выслушала информацию и положила трубку. На вопросительный взгляд Крылова Вита не обратила внимания. Походила по комнате, несколько раз выглянула в окно и неожиданно призналась:
- Мне очень нужна твоя помощь. Нужно ехать в Омск. Только как   быть с дедом?
          -  Зачем тебе туда?

- Ограбили папину квартиру, Тамару Ивановну чем-то ударили по голове, она в реанимации. Просят приехать и уточнить, что пропало.
          -  У меня нет столько денег. – Иван давно находился на финансовой мели.
- Нам нужно только на поезд, в Омске управляющий выдаст нам деньги.
- У тебя нет паспорта, - Иван впервые понял, что нужно было давно восстановить документы Виталины.
      Весь следующий день ушел на формальности. Друзья Майера выдали Виталине справку об утере паспорта, они же утрясли все вопросы на железной дороге.

      Омск встретил непогодой. Квартира Майеров была опечатана, пришлось долгие часы провести в Управлении внутренних дел, выписывая разрешение на снятие  пломб. Нудный старший лейтенант долго рассказывал правила поведения в опечатанной квартире. Виталина, смертельно уставшая от дороги и посещения больницы, наконец, прервала милиционера, расписалась  о какой-то ответственности в двух экземплярах документа и решительно поднялась.

       Лифт в доме не работал, с большим трудом доползли до седьмого этажа. Тяжелая металлическая дверь, заклеенная крест накрест бумажными лентами, долго не хотела открываться. Крылов спиной чувствовал, что в глазок квартиры напротив кто-то наблюдает за их манипуляциями, но не подал вида.

       Виталина была готова к тому, что в доме все было перевернуто, что называется вверх дном, … кроме кабинета отца, об этом говорил старший лейтенант, но даже он не смог подготовить хозяев к увиденному. Все, что можно было сломать – сломано – дверцы у шкафов, посуда, стулья.

      Виталина засмеялась. Крылов уже пересказал ей разговор Сергея Константиновича с домовым, женщина знала, что именно  грабители ищут. А нужна им была именно та книга - дневник, которую Вита под руководством отца выучила практически наизусть.

       Она не могла понять, что в ней может быть интересного для этого внука или правнука, тем более что заговоры касались чисто бытовухи – здоровья. Никаких проклятий, сколько-нибудь страшных наговоров Вита не встречала. Правда, были несколько зашифрованных записей, про которые папа сказал, что они Виталине никогда не понадобятся, вот, пожалуй, и все.

       Ключ в двери кабинета повернулся с характерным звуком, но дверь не открылась. Крылов подергал ручку – не идет, он повернулся к Вите и беспомощно развел руками. Она наклонилась к замочной скважине, осматривая дверь на наличие потайных замков, но ничего не обнаружила. Несколько минут простояв в раздумье, Вита тяжело, со свистом, выдохнула из себя воздух. Дверь сама собой распахнулась – за порогом стоял полупрозрачный домовой.

        - Знакомься, Ваня – это Котя – хранитель нашего дома. Это он не дал внуку-правнуку сюда войти. Ну что же, давай устраиваться, а потом посмотрим за чем охотится этот гад.
 Виталина сказала это как-то бесцветно, словно ей предстоящее было неприятно и неинтересно.
- Нет, милая, сама разбирайся со своими ведьмацкими штучками, а     я пойду спать.
- Спокойной ночи, спокойной ночи…, - Виталина была уже где-то в другом месте, улетела разумом в миры иные, так сказать.

        До первых петухов Вита просматривала старые фолианты, искала нечто, что могло интересовать посторонних. Сначала она перелистала записную книгу бабушки, но ничего нового не обнаружила, решив, что домовой ошибся, взялась за другие издания. Ей казалось, что она близка к разгадке, что стоит перевернуть очередную страничку и вот она – победа, но не тут-то было. Не солоно хлебавши, пришлось ложиться спать.

       Во сне снова видела беременную маму, весь тот сон, что снился ей несколько раз после катастрофы, с той лишь разницей, что ей удалось идинфицировать женщину, принесшую ужасную весть. Это была та самая Ядвига, что уговаривала Виталину, уже в других снах, осудить какую-то женщину за ее грех.

      Все смешалось в доме Облонских …. В голове Виты был полный кавардак. Сны, виденные в юности, потом после катастрофы, они были связаны друг с другом какой-то тайной, жуткой тайной. Не она, Вита, была виновницей этой трагедии, но над ней повисла дамокловым мечом необходимость решить эту задачу раз и навсегда.

       Вита даже несколько раз всплакнула – был бы рядом папа, все бы было проще. Но его нет. Около десяти лет назад Алексей Францевич Майер уехал в очередную экспедицию в гиблые места и больше его никто не видел. Пропал без вести, как на войне. Мирное время, ну и что, что тайга. Ушел Майер на охоту и не вернулся. Тело не нашли, ничего не нашли.

      Так Виталина осталась сиротой. В папиной квартире по-прежнему жила Тамара Ивановна, она заботилась о Виталине и ее детях, особенно об Игорьке. Папа много раз наказывал и Тамаре,  и Вите особенно беречь мальчика. Не уберегли. Дедушка, наверное, сразу знал, что у внучка короткий век, потому и баловал его непомерно.

       И не надо быть экстрасенсом или магом, чтобы предугадать, у кого из людей будет недолгий век. Будучи еще ребенком, многие позволяют себе такие непозволительные вещи, от которых у взрослых голова идет кругом. Про таких говорят «будто последний день живет». Часто предсказания сбываются,  эти люди действительно живут сравнительно недолго.

        Не оправдала душа божьего предназначения, не захотела накапливать опыт, самосовершенствоваться, и снова пошла на новый виток, снова на Землю в полуадовые условия за накоплением положительного опыта, ведущего к очищению и совершенствованию души  человеческой, и так до бесконечности.

       Все реже и реже в обыденной жизни можно услышать слова в защиту бессмертной души, многие считают это высокопарным, некоторые относят такие изречения к лексикону церковных служителей, другие никогда об этом не задумывались. А ведь по большому счету получается так, что если мы живем на этой грешной Земле, мы не совершенны.

       Читая эзотерическую литературу, приходишь к выводу, что Земля и земная жизнь – это большая исправительная колония для заблудших душ.

      Обидно, блин, за себя любимого. Получается, что я - такая хорошая и пригожая, тоже далека от эталона, и моей душе нужно набираться жизненного опыта и творить добро. Так что работать мне над собой и работать. Я, конечно, свои грехи знаю и понимаю, что от них надо избавляться, но к своему стыду не тороплюсь это делать, как вроде мне мои пороки где-то и нравятся, по крайней мере, я их всегда смогу выдать за принципы и убеждения. И отмазка на этот случай есть вполне цивильная – только тот не ошибается, кто ничего не делает.

       А ведь наши предки о своей душеньке заботились сызмальства, их родители учили, за них молились, их самих молиться заставляли.

       Вита молилась всегда. Здесь нет никакого противоречия, ведьмой в том изначальном понимании, где фигурируют метлы, шабаши и страшные преступления против рода человеческого, она не была, скажем так, была знахаркой средней руки и с высшим медицинским образованием. Так же, как ее отец и бабушка, Виталина помогала «сирым, убогим и хворым», не имея никакой выгоды, по крайней мере, материальной: или не искала, или не знала, где искать, или до конца не знала своей силы.

         Вот и эту неделю она провела в отцовском кабинете, перебирая его содержимое, тщетно пытаясь понять, что она ищет, и где оно то, что поможет раскрыть проклятье Блаженной Виталины. Она злилась, потому, что устала, она злилась, потому, что Котя не захотел ей помочь, хотя она прекрасно знала, что ему законом запрещено вмешиваться в дела людей, но предполагала, что домовой хотел, чтобы она сама нашла это нечто, потому, что должна справиться с этим сама.

         Вита не справилась. Прожив в Омске неделю, дождавшись, пока Тамаре Ивановне полегчает, как раз в канун Нового года, молодые решили ехать домой. Тетя Тома не возражала, только попросила, чтобы Виталина забрала с собой книгу бабушки, а то не дай бог не убережет, если  кто еще позарится на отцово добро.

        Знала ли Тамара Ивановна о силе этой книги, догадывалась ли, или эта вещь просто пугала ее, но желание избавиться от фолианта преследовала ее все годы, прошедшие после исчезновения хозяина.

        Исполняя только волю мачехи, Вита нашла то, что искала, правда, она об этом не знала, увозила с собой просто память об отце, бабушке и прабабушке.
         Захватила она из дома отца и наследственный оберег, с которым не расставалась, наверное, с рождения, и который впервые оставила дома, когда собралась в ту роковую поездку.


                Глава 17.

                Все тайное  когда-нибудь становится явным.

        Дома все было в порядке, как заметил Иван, блаженно растянувшись на диване в гостиной, только Вита чувствовала что-то нехорошее. Во-первых, домовые не встретили их у порога, дед был подозрительно тих и покладист, да и посторонний запах раздражал обоняние капризной к запахам Виты. Сначала она связала этот запах с сиделкой, но он не выветрился и к утру.

       Кое-как растормошив молодого домовенка, Виталина узнала, что в доме был чужой, сиделка его пустила, он был даже в монастыре у настоятельницы, хотя человек он черный. Домовенок на минуту замер, потом протянул в Виталине руки, выставив вертикально ладони.

        Вита этот жест знала – надо было ждать мощного удара, но вместо этого на Виту опустился тяжелый мрак и она увидела в углу комнаты темное неясное пятно, по очертаниям похожее на мужчину в черном. Но это был только контур, обрис, черт лица было не разглядеть. От всей фигуры незнакомца исходил волнами угроза, Вита с трудом поняла, что это реакция домовенка на пришельца, а не объективная картина произошедшего.

        На всякий случай Вита с зажженной церковной свечой обошла весь дом, прочитав заговор, для верности окропила квартиру и святой водой, произнеся: « Господи! Благослови святой водой мой дом отмыть от трав могильных, от железных игл, от шерсти котов и собак, от всех дел колдовских. Не всплывали бы они, не вставали ни под день, ни под ночь, ни под глухую полночь. Аминь. Аминь. Аминь».

      Так  внук превратился в правнука,  обозначилась его призрачная внешность. Утром долго расспрашивали деда, ничего толкового не добились, был он странно спокоен, что, впрочем, быстро объяснилось – в отсутствие хозяев сиделка вызывала врача и тот назначил сильнодействующие успокоительные.

       Источник запаха обнаружила Вита. В мусорной корзине было полным полно обгоревших ароматических свечей, вероятно, всего восточно-азиатского происхождения – сиделка фактически заменяла уборку аромотерапией, ей не нравился специфический запах тяжелобольного старика. Все эти мелочи, так или иначе, можно было пережить, но исчезновение с тумбочки старика фотографии Виты, насторожила потомственную ведунью. Она решила, что это недобрый знак, так как и сама знала массу способов, как навести порчу на человека через фотографию.

     Забегая вперед, скажем, что исчезновение фотографии никак не отразилось на здоровье и делах Виталины, причину понять очень сложно, то ли маг был слабее хозяйки фотографии, то ли фотография была взята не для этих целей.

     Не успели молодые прийти в себя после поездки, как на них свалилось новое горе – из монастыря пригласили попрощаться с тетей Машей, дескать, плоха очень, проживет ли еще несколько дней – одному Богу известно.

     Сердце забилось пойманной птахой в груди Виты, все вспомнилось, все сложилось в картинку: был черный человек, ходил в монастырь, разговаривал с Крыловым-старшим, водит знакомство с сиделкой, охотится за Виталиной и ее книгой. Нет, проникнуть в замыслы этого человека женщина была не вольна, но то, что он  - посланник зла, было очевидно.

     Впервые за много лет дед остался дома один  под строгим присмотром домовых. На всякий случай Вита наложила и магический засов на двери, чтобы уж только свои имели в дом доступ. Но и на такие меры предосторожности надежды были плохие, пришлось книгу Блаженной Виталины взять с собой. Чтобы сократить риск, вызвали такси.

     В келье Матушки сидели несколько монашек, сама игуменья была то ли во сне, то ли без сознания. Два часа сидела рядом Виталина, читая Евангелие.  Крылова пришлось отправить домой, визит мог затянуться.
    Вита была уверена, что правнук Ядвиги придет сегодня, ее уверенность была основана на знании законов мироздания.

      Только то, что не могло быть отнесено к определенному понятию, в этих «срединных» местах, например реки и моря, а так же на всех кромках, гранях, краях, срезах, окраинах и границах могло произойти все, что угодно. Именно на стыках и гранях, неважно чего – пространства или времени, - были лазейки, через которые в мир проникали темные силы. Магическим временем считались рассвет и сумерки, ибо отделяли фундаментальные элементы бытия: ночь от дня, тьму от света, период, когда зло выходило на волю, от того времени, когда его загоняли в тайные убежища.

      Именно сегодня было то время, когда заканчивался год, следовательно, на грани дня и ночи должен был появиться тот, чье имя не знал никто.

     Так получилось, что к полуночи Вита осталась у постели болящей одна и, как ей показалось, задремала,. Очнулась она от внезапного сквозняка, перед кроватью Матушки Марии стоял мужчина в черном одеянии и, подняв руки к небесам, читал какое-то заклинание, точно не псалом, ничего похожего на церковные песнопения или молитвы. Вита пыталась сбросить с себя оцепенение, но это не получалось, и только когда мужчина повернулся к ней, она отчетливо вспомнила, что знает его, видела в ночь перед катастрофой.

       А между тем, он приближался к ней, в каком-то гипнотическом трансе тянул руки к фолианту, лежащему у нее на коленях, искаженное судорогой лицо его представляло неприятную маску, тонкие губы шептали:
- Отдай мне расписку, отдай! Наш род искупил свой грех! Отдай!
- Что ты с ней сделал? – к Виталине от страха вернулся голос.
- Она умрет, Вы все умрете, если я не получу того, чего хочу! Маг почему-то остановился в полутора метрах от Виты.

              -     Оберег! – подумала Вита. – Его не пускает бабушкин оберег!
 Это придало ей смелости. Она открыла книгу на главе «Снятие чар низших магов».
- «Господи, явись к нам! Возле моего двора стоит каменная гора, черным маком посыпана. Печать с крестом приложена. Пресвятая Божия Матушка, укрой нас нитяной ризою. Иоанн Воин, Николай – угодник, защити нас от зла, от зверей и от лихого человека! Аминь, аминь, аминь!" - сначала тихо, потом громче и громче читала Вита.

        Казалось, никакого действия на чародея ее заклятия не произвели. Вита начала фантазировать, сочиняя на ходу свое заклинание:
- Силой трех ведьм, трех Виталин – бабушки, прабабушки и внучки, заклинаю тебя, внук Ядвиги, правнук рода ведьм, изыди из жизни нашей, забери все зло и все  проклятья свои, да будет так. Аминь!

        От страха она на миг закрыла глаза, а через мгновение в келье уже никого не было. Матушка Мария лежала с открытыми глазами. Виталина услышала невнятный шепот, наклонившись к синюшным губам, поняла, что больная просит читать. Ее взгляд, прикованный к книге, лежащей на коленях Виталины, красноречиво говорил, что именно она хочет слышать перед тем, как отойдет в мир иной.

      Виталина читала, сначала все подряд, потом по невнятному мычанию больной стала читать выборочно, а  когда, наконец, поняла, что та от нее хочет, отложила книгу и стала снимать порчу по отработанной ранее в поликлинике методике. Результата не было несколько дней, потом сеансы стали продолжительнее, и через десять дней Мария впервые села  в своей постели.

     За эти десять дней Виталина о многом передумала. Тишина церковной кельи необыкновенно подходит для этого, тут особая благостная атмосфера, и мысли, соответственно, о возвышенном..

       Думала она о том, что судьба у нее не сложилась, да и навряд ли сложится, что она потеряла интерес к своему бизнесу, что редко вспоминает погибших мужа и сына, что это грех, который ей не замолить до конца своей жизни. Еще она много думала о том, что в образе сестры Ольги ей было лучше, чем во вновь приобретенном образе Виталины Майер.

        Часто думала об Иване. Человек он, конечно хороший, но не рыба, не мясо - нет в нем страсти, огня. Конечно, он будет таскать за ней ее дамскую сумочку, тут Виталина усмехнулась, ей всегда были противны мужчины с дамской сумочкой, но ей этого не надо – не велика тяжесть в этой сумке. А вот опора из Ивана ненадежная…

       Мария почти не разговаривала, была слаба, да и не имела особой охоты беседовать с ведьмой. В ней боролись два начала – церковное восприятие мира, вера, глубинная и фанатичная, воспитанная с детства, вошедшая в нее с молоком матери, и понимание, что существует и мир зла, помощь ставленницы этого мира, она приняла.

         Будучи женщиной умной, она понимала, что несколько дней назад эта неприятная ей особа спасла ее жизнь, да и сейчас старается вдохнуть в нее силы, стремление сопротивляться недугу.

          Но ее не оставляла и мысль, что сам Господь так захотел, может, хотел примирить свою заблудшую овцу с мыслью, что проявления его власти гораздо разнообразнее, чем она привыкла видеть. Именно такими мыслями была томима душа Матушки Марии, но, даже принимая дар Господень, она роптала, что получила его через неприятного для себя посредника – ведьму Виталину Майер, внучку и правнучку ведьм рода Майеров.

     Вечером десятого дня Мария поманила Виту пальцем и попросила посмотреть книгу. Довольно долго и довольно безразлично листала фолиант, потом сказала, как бы невзначай:
- Задняя корка намного толще. Раньше в такие тайники прятали особо ценные документы.
- Это не моя книга, досталась в наследство от бабушки, а ей от прабабушки.
- А ты этого, который приходил, как выгнала? – тихо спросила Мария.

Виталина не расслышала вопроса, она старательно ковыряла заднюю корку фолианта, она действительно была толще передней. Мария повернула голову и внимательно смотрела за действиями сиделки, потом сказала:
- Ты не рви так, неизвестно, что там зашито, а то бывают случаи, если повредить хоть одну букву в заклятии, то снять его нельзя будет. Не спеши, сто лет лежало, и еще полежит.

- Это может быть только то, что ищет внук Ядвиги. Какое-то проклятье Блаженной Виталины.
- Кто это? – Мария знала, что Блаженными называют сумасшедших. – У вас в роду были ненормальные?
- Я не знаю, папа говорил, что Блаженной ее звали за то, что людей лечила, а денег не брала. А вот, вспомнила, как он ее называл –   « печальница за род человеческий».

- А бабушка? – в голосе Марии была заинтересованность.
- Бабушка тоже лечила.
Кожа задубела и никак не хотела расслаиваться. Вита сердилась:
- Надо же, чем они ее там приклеили? Откуда же у них такой мощный клей взялся?!
- Может, заклятье какое наложили? – Мария тоже с нетерпением смотрела за манипуляциями женщины.

    Вита долго думала, вспомнились слова отца о тех нескольких заклинаниях, которые Виталине не могли понадобиться в ее жизни. Но как их прочитать? Она сняла с шеи оберег, накинула на шею игуменье, дала в руки книгу и убежала вызывать такси.
     Вернулась через десять минут – в келье все было по-прежнему, только у спящей Марии книги в руках не было. Вита усмехнулась – уж если хозяйка не сняла чары, правнук Ядвиги тоже ничего сделать не сможет, если только не уничтожит книгу совсем.

      Виталина не знала главного – Илья не посмел бы уничтожить книгу, потому что срок снятия заклятия подходил к концу, правнук торопился.
    Надо сказать, что в своем стремлении найти расписку он потерял всякое представление об осторожности и скрытности. Он практически в открытую вынес книгу из монастыря, пронес через весь город, почти бегом вбежал в съемную квартиру и только тут на него напал нечеловеческий ужас – он не знал, что следует дальше делать.

        Весь прошедший год он жил в плену желания найти эту важную для него вещь, найти и овладеть любыми способами, включая и нечистоплотные, но что делать дальше он не знал, очень надеясь на то, что текст расписки сам подскажет дальнейшие действия.

     Только тот, кто получал хоть однажды заветный подарок – желанный и долгожданный, поймет  смятение Ильи. Он погладил тесненную кожу раритета, провел пальцем по корешку, пытаясь нащупать потаенное, ничего не обнаружив, он, словно с размаха нырнул в холодную воду, с силой рванул страницы книги – ничего.
          Он в первый момент подумал, что это не книга, а простой муляж, но, приглядевшись, увидел четко вырисовывающиеся страницы. Через полчаса, прочитав череду заклинаний по снятию запоров, чисто случайно наткнулся на правильный – книга распахнулась.

        Он почти целую ночь просматривал заклинания, пытаясь прочитать их в разных направлениях, через слово, через строчку, то есть пытался найти шифр, но безрезультатно. Сон сморил его под утро прямо над письменным столом.

      Вита тоже не спала этой ночью, сказалось переутомление предыдущих дней, да покоя не давал этот правнук.  Она хорошо помнила, что встречалась с ним перед самой катастрофой, вот только где и по какому поводу не помнила, но хорошо знала, что в ее предыдущей жизни этого человека не было, и встреча была разовой.

                Глава 18
                Илья Солощук.

     Различные люди ходят по свету, позвольте два слова на тему на эту… Разговор здесь не об обывателях, которые живут обычной, размеренной жизнью, и вся суть этой жизни в наличие мелочей этой жизни. Им надо немного – энное количество материальных благ и все. И это нормальное явление человеческой жизни.

       Возьмем полярную крайность этого явления – людей, которых материальные блага волнуют очень мало. Это не аскеты – это люди одержимые идеей, подчинившие всю свою жизнь осуществлению одной цели, и чем недостижимее она кажется, тем с большей страстью человек рвется вперед, а, зарвавшись, сметает все на своем пути.

        Именно таким был Илья Солощук. Еще в детстве он понял, что он не такой, как другие, бабушка подтвердила его мысли, когда он случайно столкнул приятеля с крыши.

       Мальчишка оправдывался, что не задел Саньку даже пальцем, свидетели подтвердили, что это так, но Илья знал, что виноват он, он мысленно пожелал другу, чтобы он упал и даже представил, как он распластанный  лежит на земле. Когда Илюша взглянул вниз и увидел приятеля именно в той позе, он смертельно испугался и с криком бросился домой.

     Взрослые посчитали, что это пост стрессовая реакция, одна бабушка не успокаивала внука, только коротко сказала:
- Надо привыкнуть к мысли, что тебе нельзя разбрасываться желаниями направо и налево. Твои желания часто будут исполняться, особенно сказанные во зле.
- Все, что захочу? – шестилетний пацан уже напридумывал кучу желаний.
- Не знаю. Знаю, только, что люди будут бояться тебя и у тебя не будет друзей.

Друзей у Ильи не было никогда, но только не потому, что люди его боялись, а скорее потому, что он сам не испытывал особой потребности в общении.
      Не было и девушки. Он не представлял, о чем говорят с представительницами противоположного пола, а их претензии к материальному состоянию мужчины очень раздражали молодого человека.

        У него было столько денег, сколько ему было необходимо, и он не хотел, чтобы кто-нибудь интересовался их количеством. Он, к слову сказать, и милостыню никогда не подавал, брезговал сирых и убогих. А они, эти сирые и убогие, толпами стоявшие на паперти, даже вслед ему ничего не кричали, и за руки не хватали, настолько колюч и холоден был его взор и неприступен вид.

        Он достаточно часто приходил в одну из городских церквей, подолгу стоял под куполом, о чем-то думал. Губы его что-то шептали, окружающие думали, что молитвы, но свечей он никогда не ставил, ни во здравие, ни за упокой.

             Да и читал он не молитвы, стоя под куполом храма – пенял Богу, что дал ему дар, да не дал механизма управления этим сокровищем, он был стопроцентно уверен, что всевышний причастен к его способностям. Это было примерно тоже самое, что дать пещерному человеку компьютер – возможностей у машины огромные, но пользы в пещере от него никакой

      . Все свои силы Илья сконцентрировал на поиске «Проклятья Блаженной Виталины», решив, что, сняв проклятье, с ним произойдет нечто, что возвысит его над простыми людьми, даст в руки неведомую сверх силу, позволит понять законы мироздания.

       Это не были бредни на пустом месте: так губительно подействовали на него книги, прочитанные в детстве. Идеалом человека, вернее сверхчеловека, он считал не мага и прорицателя, а ученого Николу Тесла, автора множества научных открытий, не постигнутых умами современников.

      Если говорить объективно, внешне Илья был похож на этого ученого – сухопар, высок, с тонкими губами и столь же тонкими усиками над верхней губой. Возможно, и внутренние ощущения его соответствовали описанным в книгах, либо именно эти мысли он пропустил через себя и присвоил, наложив на них свои впечатления о жизни.

       Он был уверен, что он способен, как Никола Тесла к великим открытиям, контактам с другими цивилизациями, к разным чудесам и магическим фокусам, только необходимо снять тот тормоз, что мешает ему развернуться.

      Этим тормозящим моментом, ступором, он считал проклятье Блаженной Виталины. Целых пятнадцать лет он разыскивал ее прямых наследников, и только год назад Господь внял его молитвам.

      Будучи проездом в Омске, сидя в маршрутке и тупо глядя в окошко на проносящиеся урбанистические пейзажи, от неожиданности вздрогнул. На аптеке было написано: Вита. Его удивление заметил сосед, по виду похожий на профессора. Он назидательно сказал:
- Чему Вы удивляетесь? В переводе с латыни Вита, значит - жизнь! Самое подходящее название для аптеки.
- Возможно, только необычное, - отреагировал Солощук.
- Мы привыкли. У нас их несколько, да и очень давно, - мужчина видимо любил поговорить.
- А еще и поликлиника на Поляне так называется, - встряла бабулька на соседнем сидении.

     Солощук приумолк. Вита – значит «жизнь». Логично. В этот раз он не стал выяснять ничего, уж больно убедительно выглядело объяснение. Но тонкой иголкой засело в памяти виденное: на белом фоне вывески очень коротко и емко темно-зелеными буквами написано имя его вожделенной мечты - Вита, что в переводе с латыни значит «жизнь», тогда Виталина – «несущая жизнь».

     Илья Солошук уже который час лежал без сна в комфортабельной гостинице в центре чужого города,  города, который  Илье не нравился, не нравился по большому счету и по малому.

        Мегаполис казался Илье декорацией к давно виденному спектаклю, давно виденному и практически забытому, но общий вид небрежно нарисованных однообразных часто повторяющихся картинок быстро приедался и никак не хотел запоминаться, а потому и раздражал.
          Приезжему не нравились названия улиц и остановок, недоброжелательные и угрюмые люди, то отстраненно-равнодушные, то назойливые, как тот профессор в троллейбусе или та бабка, которая...

     Мысль зацепилась за бабку, за ее малиновую кофту, вылинявшую от времени, но еще вполне, по мнению хозяйки, годную для эксплуатации. Илья мысленно отогнал образ старухи, но в ушах еще звучал ее дребезжащий старческий голос: «А еще и поликлиника на Поляне так называется..»   

    Дело, по которому он приехал, как он считал, составляло смысл его жизни.  Многолетние поиски и многолетние же сомнения привели Илью к последней точке поисков. Именно в этом городе жила та единственная женщина, которая способна снять весь груз с его измученной души. Илья считал, что она не только способна, но должна хотеть проделать эту работу.

    Он взглянул на часы: была половина второго, еще слишком рано…рано для чего? Для визита к этой самой Виталине.

    Еще семь часов назад он, выводя из равновесия нескольких телефонисток справочного бюро, все  же получил нужные ему данные. Сеть аптек и поликлиника «Вита» юридически принадлежала Майер Виталине Алексеевне, исполняющим директором и фактическим владельцем был ее муж, гражданский муж, Малиновский Валерий Павлович.

     В половине восьмого Илья не выдержал и пошел пешком к ближайшей аптеке, с удивлением обнаружив, что она круглосуточная.
     Беседа с продавцом ничего не дала.  Девушка с доброжелательной улыбкой выдала нужные лекарства,  посоветовав по всем вопросам обращаться к администратору, закрыла окошко.
    Время позволяло, и Илья пешком отправился в центральную аптеку сети.

    Его вежливо проводили к кабинету управляющего, попросили подождать.
    Ждать пришлось довольно долго. Сначала за дверью мужчина и женщина что-то сердито говорили, потом перешли на крик. Илья услышал и  то, что ему было важно,  и нужные фамилии. Потом из кабинета выскочила невероятно красивая женщина. Щеки ее пылали ярким румянцем, на лице следы только что перенесенных страданий.

      -     Виталина Алексеевна! Я к вам! – бросился к ней Солощук.
- Нет! Нет! Я сейчас не могу! Зайдите завтра! – она спешно бросилась к выходу, но внезапно остановилась и посмотрела Илье в глаза:
- У вас что-нибудь срочное? Зайдите к Валерию Павловичу!
- Нет! Нет! Я завтра! – прошептал посетитель.
       Он только сейчас оценил, что  впервые судьба улыбалась ему светлой, лучезарной улыбкой.

    Кораблев и Колобов только переглянулись, когда прозвучало предложение незнакомца. Заманчивое предложение. Кораблев сохранял свои три миллиона зеленых, Колобов тоже имел интерес в этом деле, и с исчезновением Малиновского его рынок явно увеличится.
    А этот чудак просит за информацию какую-то трухлявую книгу времен Царя Гороха?! Да боже ж мой! Да, пожалуйста! Да хоть две!

                * * *
Охотничий стан мужчина разбил по всем правилам: под разлапистыми ветками огромной ели, в вечернем сумраке  он на несколько метров разгреб до земли многолетнюю хвою, в центре разложил небольшой костер, заготовил дрова, положив в двух метрах от костра – должно хватить до утра. Все приготовления ко сну охотника не вызвали бы у стороннего наблюдателя никакого интереса, если бы не последовавшие дальше действия.

     Мужчина встал и очертил палкой почти шестиметровый круг, при этом что-то шепча то тихо, то вполголоса, но слов при этом разобрать было нельзя. Примечательно, что мужчина развел огонь только для согрева, пищу он, вопреки ожиданиям, готовить не стал. И это можно было понять – не добыл охотник сегодня дичи, а припасы закончились. Он долго сидел у костра, во всей фигуре его чувствовалась тревога – худая жилистая шея замерла в тяжелом напряжении,, шерстяная шапка сдвинута с ушей, он чутко прислушивается к каждому шороху.
      Странная картина для Саянской тайги – охотник не производил впечатления новичка. Да Алексей Францевич Майер и не был охотником - новичком. Просто сегодня удача отвернулась от него. Сегодня он сам был дичью. Вот только он доподлинно  не знал, кто на него охотится.

                Глава 19
                Взрослые игры.
    Бригада детективов сработала на совесть, процесс над Кораблевым и Колобовым подходил к концу, можно было умывать руки, но неожиданно на последнем заседании открылись новые обстоятельства, и дело отправили на доследование.

       Все это время Виталина жила у Крыловых и на суде не выступала, она оформила доверенность на имя приглашенного адвоката – спланированное убийство группой лиц было доказано без особого труда, но остался за кадром еще один фигурант с формулировкой – подстрекательство к убийству.

       Эту информацию выложил г. Кораблев, понявший, наконец, что получит по полной программе, а тот, который организовал и спланировал, останется в стороне. Кораблев назвал все – фамилию, адрес, описал, как выглядит. Информация полилась из него потоком, лавиной, адвокат намекнул, что половину срока можно переложить на нового подозреваемого.

        Майер присутствовал понятым на обыске в квартире Ильи Солощука. Пусть останется на его совести, как он туда попал, но не попасть туда он не мог – Виталина настолько задела его за живое, что вся прошедшая жизнь казалась ему напрасной, зряшной.

           Все его мысли крутились вокруг воспоминаний о ней, он придумывал, как произойдет их следующее свидание, что она скажет, как посмотрит. Он истолковывал ее любое слово в свою пользу, каждый жест, каждый поступок рассматривался с одним посылом – она, наверное, хотела сделать так-то, но не посмела… Он заболел Виталиной всерьез и надолго.

        Обыск дал много нового и отчасти подтвердил показания Кораблева. В частном доме Ильи Солощука, на окраине небольшого городка, были обнаружены распакованные чемоданы, документы на имя Малиновского и Майер, пачки денег, нераспечатанные, в банковской упаковке.

     Самого хозяина дома не было, он отсутствовал уже два месяца, чем вызывал тревогу у соседей: раньше Илья редко выходил из дома, не то, что уезжать куда-либо.
     Для опознания вещей нужна была Виталина. Конечно, можно было перевезти вещьдоки и в милицию, но опера решили ждать Солощука дома, устроив засаду.

    Для доктора Виктора Майера  трехдневное сидение в засаде неожиданным образом обернулось своеобразным подарком: на книжной полке он обнаружил несколько десятков книг по изотерике, две из которых могли считаться очень редкими.

     Не склонный к воровству Майер готов был в этот раз отодвинуть принципы в дальний закуток совести: он попытался спрятать книжки в свой докторский саквояж,  заметив удивленный взгляд оперативника, начал оправдываться, что дома хотел прочитать, смутился и  небрежно затолкнул книги на полку. Стоявшая рядом толстая тетрадь вывались на пол и раскрылась.
          Виктор бросил мимолетный взгляд на  первое предложение и обомлел: «Проклятье    Блаженной  Виталины» стало смыслом моей жизни…, - почерк крупный и очень четкий. «Ну, это-то я вам не отдам!» - Майер незаметно положил тетрадь в свой саквояж.

          Ждали Илью три дня. Дождались – Солощук возвращался домой с добычей, в его сумке не было ничего, кроме Витиной книги.
     Тот эмоциональный всплеск, который испытал Илья в момент воровства, неожиданно быстро сменился упадком, депрессией. В свой дом он входил в глубокой задумчивости и даже не вздрогнул, когда в темной комнате неожиданно вспыхнут свет: стоящий сзади него опер щелкнул выключателем.

      Илья тупо посмотрел вокруг, мужчины в форме не произвели на него никакого впечатления, он сел на предложенный стул и, глядя в глаза дознавателю пустым, отсутствующим  взглядом, молчал, как американский шпион, с той лишь разницей, что это был не протест или волевая установка закаленного бойца, а ступор, вызванный крушением его мечты.

      Ему было все равно, что будет с ним дальше, что сделает с ним государственная машина правосудия, сколько лет и где он проведет  после постановления суда.
        Ему-было-все-равно! Это поняли и ждавшие его в засаде оперативники, и Майер, и пожилая соседка, много лет с сочувствием относившаяся к «убогонькому Илюше».

      Ничего не добившись от Солощука, менты послав Майера за Виталиной,  стали готовить очную ставку. Илью посадили в следственный изолятор, надеясь, что тамошние порядки отрезвят молчуна.

       Их надежды не оправдались. Помните, я говорила о нищих на паперти, которые никогда не вязались к Илье, здесь произошло то же самое – ни у кого не возникло даже мысли подойти к новенькому, словно он отгородил себя от остальных невидимой стеной.

      Приблатненный шкет, направившийся к Солощуку через несколько минут после водворения в камеру, непонятно почему повернулся в метре от новенького и отошел в сторону, словно в его планы входило именно это. Так же спокойно отнеслись сокамерники к тому, что новенький отказался от еды.

     Существует в народе такая шутка: быстрее всего забывается то, чего никогда не знал. По аналогии сформулирую так: тяжелее всего терять то, чего никогда не имел. По сути, это правда, самое тяжелое – терять надежду, ту  мечту, к осуществлению которой стремился долгие годы, рисуя в мыслях счастливый миг триумфа. Все рухнуло.

       Илья анализировал ситуацию и все больше приходил к выводу, что снятие заклятия – это искупление вины, а не уничтожение текста проклятия. К чему нужны были многочисленные людские жертвы, которые он хладнокровно положил на алтарь исполнения своей мечты?

          Он рассчитывал стать великим триумфатором, а победителей не судят, так было всегда. Нет, нет, вы только не подумайте, что он жалел одиннадцатилетнего Игорька, погибшего в катастрофе, или его отца, которому бы жить да жить. Он ни разу не вспомнил о Кораблеве и Круглове, сыграв на алчности которых, он устроил аварию.

        Надо отдать дань справедливости, устроить аварию предложил не он, он поставил задачу, а решили ее сами обвиняемые, средства, так сказать, выбрали они сами, зря наговаривать нечего. Но самый гуманный суд в мире, вынес довольно жесткий приговор, нас не интересуют другие фигуранты, Солощук получил десять лет, четыре из которых он провел на поселении в далеких северных лесах.

                * * *
    Солнце било прямо в глаза, и от этого цвет их казался темно-бардовым, как у недозревшей смородины. Женщина лежала обнаженной на темном атласе простыней, только конец пододеяльника закрывал ее ниже пояса. Ее мужчина блуждал губами по ее груди, оставляя влажный след на коже, он не то чтобы целовал, просто захватывал кожу и чуть – чуть оттягивал. Смешно и щекотно, а на душе весна, от тепла и капели на улице, от тайны, желающей вырваться наружу, от необыкновенного состояния счастья и еще чего-то невыразимо - прекрасного.

     Она игриво прикоснулась в его спине, пальцы – зайчики  проскакали по ягодицам, потом они скользнули на шею, в волосы. Руки мужчины освободили ее тело от ненужных тряпок, его губы скользнули на живот – она ожидала долгой и нежной прелюдии, но через минуту он овладел ею.  Женщина  не стала акцентировать внимание на короткой ласке: чего бога гневить – ни разу она                не оставалась без удовольствия.  Партнер заботился об ее оргазме, как о своем, честь и хвала ему за это.

        В момент наивысшего наслаждения женщина промурлыкала:
- У нас будет дочь. Пусть будет красивая, вся в тебя.
Мужчина испуганно взглянул на возлюбленную, потом улыбнулся и спросил:
- Наследственная ведьма Виталина Майер?
- Необязательно. Пусть будет доктором Анной Крыловой. Не в имени дело, согласись!

                Часть Ш

          Виктор Майер Виталине синюю тетрадь не отдал, посчитал, что ей будет неинтересно. А самому ему было очень даже интересно, и перечитывал он сие сочинение несколько раз. Перечитывал и удивлялся, почему Илья выбрал такое неблагодарное дело – охоту за каким-то проклятием, которое, к тому же и не нашел. Он мог стать кем угодно - познаний во многих областях  ему бы хватило, чтобы получить и диплом, и работу. Ко всему прочему, дневник читался приятно и легко – и этим делом мог заняться Солощук. Возможно, Толстым бы не стал, но пишут не только Толстые, но и  Ивановы, Петровы, Сидоровы.

         Дневник Виктор Майер  показал нам с неохотой,  потом смилостивился и разрешил написать предисловие, с его помощью, конечно.  Он назвал его   « Погоня  длинною в жизнь».
    
      «Через все предыдущее повествование нитью паутины, вотканной в полотно рассказа,  шла посторонняя информация, на первый взгляд,  не имеющая отношения к основной теме рассказа: то там, то тут мелькнет клочок инородной ткани, но там, то сям промелькнет что-то не в тему. Возможно, настало время перейти от однобокого освещения  событий с позиции семьи Майер к потомкам другой семьи, вольно или невольно вовлеченных в данный конфликт, имеющий многолетние, или точнее более чем столетние корни.

        И представить эту историю нам бы хотелось, что называется «от автора», используя выборочно  те наброски и новеллы, что нашел доктор Виктор Майер в синей тетради Ильи  Солощука. Как у любого педанта, все опусы были пронумерованы, хотя хронология не была соблюдена, пришлось выстраивать последовательность событий по своему разумению. Вот что получилось».
. 
                1.
Все, что я знаю о своих предках, я знаю со слов бабушки. Бабуленька была уже божьим одуванчиком, когда я свалился на ее шею. Ее дочь, моя мать, погибла при каких-то странных обстоятельствах.

     Маму я помню смутно, но хорошо запомнил ночи перед погребеньем: тусклый свет в комнате и бабушка, навалившаяся  на край маминого гроба. Я просыпался несколько раз, бабушка все так же  беззвучно плакала, навалившись на гроб,  и тихо-тихо исступленно повторяла: «Все возвращается, все  возвращается. Я забрала чужую жизнь, ты забрал у меня дочь. Будь ты…!»

    С кем она разговаривала, я не понимал, но мне было неуютно и обидно: бабуленька была такая беспомощная и несчастная. Она боялась того, с кем говорила.
    Я чувствовал неприязнь к этому неизвестному, из-за которого плачет бабуленька, но подойти к ней не решался.

                Она, видимо, почувствовала, что я стою за спиной, и, не поворачиваясь, сказала:
- Тебе, Илья, придется искупить мой грех и снять проклятие с нашего рода!
               
                2.

Помню длинную сказку. Ее мне рассказывала бабушка. Про дела давно минувших дней. Мне в детстве казалось, что  «дела давно минувших дней» - это  нечто страшное и непредсказуемое, то, чего следует бояться.

      Давно-давно жила-была ведьма.  Правда, никто в деревне не знал, что она настоящая ведьма. Просто была она склочного характера, злая и нервная.   Всем  соседям только плохого желала, многих проклинала, мужа своего непутевого проклинала, судьбу свою горькую проклинала, детей своих проклинала.. Семьища у нее была  большая. Семь девок – младшая была совсем кроха, - то ли год, то ли полтора.

   А когда-то Ядвига была молода, не сказать, что очень хороша, но притягательна для мужского взгляда. Много парней хороводилось возле нее, многие добивались ее некоторой благосклонности: за ручку ли подержать, на вечерку ли сходить, на лошадях ли в праздник покататься. Бабы в один голос говаривали: приворожила да присушила.

      Да и сама Ядвига была уверена, что она может без всяких заклятий и ритуалов парня охомутать…но пройдет установленный ею набор мероприятий, и молодой человек получает от ворот поворот. Уходили от нее мужики спокойно и ни одного плохого слова после расставания про бывшую возлюбленную не говорили. То ли боялись ее острого язычка да насмешек других девок, то ли была на то неведомая для нас причина.

        Годы шли. Ядя меняла парней, пока возле нее не осталось никого, а бывшие ухажеры все переженились, и о ней давно перестали думать.
     Вот тут-то и появился Прокоп-вдовец. Деток у Прокопа не было – жена его умерла первыми родами вместе с ребеночком.

    Привыкшая к мужскому вниманию,  Ядвига и с Прокопом попыталась вести себя также высокомерно и властно. Но Прокоп и сам был такой, мужик-хозяин, спуску строптивой девке не дал, да через несколько дней высватал Ядвигу у матери и увез в другое село.

     Там, в другом селе и прозвали Ядвигу  ведьмой. Звали - то звали, но вкладывали в это слово такой бытовой смысл, который к колдовству никакого отношения и вовсе не имел. Потому что знали люди и о настоящих ведьмах, о целых родовых поселениях, где весь род - ведьмаки  и ведьмы. В их деревне такого отродясь не бывало, вот в соседнем уезде – там было, а одну ведьму так на сходе и забили – никто не пожалел.

     Ядвига  тоже слышала все эти байки про ведьм и в один прекрасный день отправилась в соседний уезд, туда, где согласно молве, жили ведьмы. Хотела выведать  у знающих людей, почему сила ее, которую она чувствовала в себе с молодости, ушла из нее, не постепенно, а как-то разом, вдруг…

     Никого она в том уезде не нашла, только ноги попусту сбила, да время потеряла. В том уезде людишки клялись и божились, что случаи эти произошли не в их, а в соседнем уезде или чуть дальше. Некоторые поднимали ее на смех, другие смотрели  подозрительно, были и такие, что грозились доложить начальству.

       Вернулась Ядя домой в полном неудовольствии, вернулась к самому сенокосу.
      Держали они с мужем двух коров, сена надо было много, бывало, и чужаков нанимали на помочи. А в этот год, как вымерло, некого было позвать, так и рвали пуп с мужем да со старшими девками. Неделю жили на сенокосе.  Дом оставили на двенадцатилетнюю Глафиру, в помощниках еще трое маленьких.

      Сенокосу-то оставалось с гулькин нос – зарода два не больше, как произошло несчастие – сорвался Прокоп со стога и напоролся на оставленные у стога вилы. Сильно поранился.
       И пропало бы сено, да сбежались односельчане, помогли завершить последние стога, благо покосы у всей деревни были в одном месте – на заливных лугах в пойме реки.

        К вечеру запалили костры на выкошенной поляне, люди стали ужин собирать да песни петь. Одной Ядвиге было не до песен – душа болела о Прокопе, отправленном в деревню. Ушла бы пешком, да стыдно перед соседями было – за помочи принято людей трижды благодарить. Осталась  и потому еще, что не могла она взять в толк, чего это люди стали ей помогать, не смотря на все ее проклятия и хулу.

     Сидела Ядвига у костра, тихонько вторя зычным голосам деревенских певуний.  Сама-то она безголосая да бесталанная, а старшая дочь в кого-то  уродилась красивая да  звонкоголосая.

    Неожиданно взгляд женщины упал на незнакомого мужика, не их, не деревенского. В другое время она бы подумала, что это чей-то наймак из другой деревни, но мужчина пристально смотрел именно на нее через пламя потухающего костра. 

       Ядвиге  стало неуютно и немного страшно от его неожиданного внимания, она отвернулась, ища глазами растворившихся в темноте ночи дочерей.
    Постепенно все разошлись по своим шалашам, и ее девчонки уже сладко посапывали под навесом из березовых веток, который соорудил Прокоп на время косовицы. 

     Мужчина опустился на кочку рядом с Ядвигой. Вблизи он выглядел намного старше,  неверный свет костра и расстояние сгладили сетку морщинок на его лице и серебро висков и усов.
- Мне сказали, что ты меня искала! – сказал он тихо. У женщины мурашки побежали по спине от его голоса.
- Я – нет! Я никого не искала! – запинаясь, пробормотала Ядвига. – Я тебя и не знаю вовсе!

- Искала, люди говорили! Слушай и запоминай. Силу твою не вернуть – пропала и возврату не будет! А вот седьмую дочь береги, как зеницу ока. В ней  - твоя сила и твоя корысть. При ней сыта будешь на старости лет. Да смотри, в чистоте девку блюди, да замуж отдай за кого надо!
- А за кого надо? – машинально спросила женщина.
- Время придет – узнаешь! – пообещал мужик.

                3.
   Прокоп не выжил после неудачного сенокоса, долго и тяжело болел, ранней весной он отдал богу душу.
       Ядвига осталась с пятью дочерьми ( две старшие уже были замужем)  и кучей проблем. О замужестве она и не думала: кому нужна такая орава чужих детей и сварливая  жена.

       Но и на ее шею хомут нашелся. У соседа умерла жена, через полгода Петр посватался к Ядвиге. Какой резон? Да своих у него четверо - мал, мала, меньше, правда, все четверо – парнишки - две пары близняшек. Но даже и при таком раскладе сводные братья были на пяток лет старше Василинки.

   Вот и стала Ядвига хозяйкой в большой семье, при заботливом муже. Через год  ей послабление вышло: три старшие дочери замуж вышли в хорошие семьи. И хоть работников поубавилось, но родичи их новые хоть немного, но помогали большой семье Ядвиги.

    А время шло. Вот уж Василинке – седьмой дочери - и тринадцать стукнуло. Деревенские парни все очи о Ядвигины окна обмозолили, все Васку выглядывали.

    А бойчущая девка выросла! Бойчущая да поперечная – никто ей не указ – ни мать, ни батька. Хоть и не очень спорит, да все равно делает по своему разумению. И нельзя сказать, что плохо по ее-то выходит, но уж больно родителям обидно, что ослушница.

     Все эти годы Ядвига помнила наказ незнакомца и берегла седьмую дочь по мере возможности. Вот только никаких особенных способностей у дочери она не замечала, что ее очень настораживало и удивляло.

                4.

     В тот год на Масленицу  Ядвига с Петром в соседнюю деревню в гости ездили, на Масленничные гуляния ходили. Вот там к ней подошла розовощекая молодка да и говорит:
- У вас Товар, у нас Купец. Славная пара будет!
- А тот ли Купец? – спросила Ядвига..
- Тот! Тот, что твоей дочери в младенчестве обещан! – засмеялась женщина. - На Покрова ждите сватов!

      Ядвига не решилась рассказать мужу о предстоящем сватовстве, да и не по правилам это – старшая сестра да братья сводные еще не венчаны. Примета дурная – не быть им женатым да замужним, коли поперед меньшая замуж выйдет.

     Слава богу, парни уже невест присмотрели, девок работящих и пригожих. Вот кабы на Покрова не их бы женить. А Васка молода еще, да и старше ее безмужняя. Все бы правильно, но беспокойно Ядвиге, маятно оттого, что вроде бы и без ее согласия все предрешено, все слажено.

     А Васка как с цепи сорвалась – все-то лето хороводится со старшими девками за околицей, приходит за полночь веселая и довольная.
     Мать в который раз отхлестала строптивую дочь, долго шкура на спине не заживала. Приутихла на неделю-другую молодка, а потом снова за свое взялась. И снова кнут походил по ее спине, правда, поверх драной жакетки, больше для отстрастки, чем в наказание.

                5.

    Сваты нагрянули неожиданно. Два здоровенных мужика – хмурые и нелюдимые с виду -  произнесли все положенные по обряду слова и начали торг за приданное. Ядвига сидела ни жива, ни мертва – какое такое приданное у девушки из такой многодетной семьи. Да гости и сами уже все поняли, согласились на перину, подушки из гусиного пуха да по мелочи из носильных вещей.

- У нашего Купца и своего богатства хватает! А вот пригожую и работящую молодуху он со всей радости примет!
- Ну,  уж нет! – вскипел Петр. – Мы своих дочерей бесприданницами не отдаем. В приданное за дочкой корову отдадим, первотелку.
- Ну, Аполинария, собирай на стол. Пропивать тебя будем! – старший сват выставил на стол четверть самогона.

         С этого места Ядвига помнит плохо. Увели ее в темную горницу, уложили на кровать, да гулеванили без нее.
    Наутро собрала она дочку Полю и отдала на житье в чужую далекую деревню. А у самой одно на уме: почему сосватали не Василину, ведь обещали. Или люди это не те?
    Перед самым отъездом старший сват подошел к матери и сказал в полголоса, так чтобы она одна слышала:
- Не чиста твоя меньшая.

                6
         Замлело сердце у Ядвиги от таких слов, замлело да словно остановилось. Всю ночь сухими глазами смотрела она в непроглядную тьму за оконцем, смотрела да злую думу думала, страшное замышляла.

        А утром пожаловали другие сваты – Василину сватать. Только парень был местный и к колдовскому предсказанию отношения не мог иметь. Уперлась Ядвига – молода, да рано ей.

        Уж и молодые в ноги матери  кидались, клянись в вечной любви, на своем стояла Ядвига, насмерть стояла. На том и расстались. Мать на дочь и не взглянула, хотя прекрасно видела, что Василина сделалась смертельно бледная,  и губы ее тряслись от подступивших слез.

       Впервые в своей короткой жизни девушка  натолкнулась на железную волю взрослых, а до той поры она была в полной уверенности, что все в этой жизни будет по ее хотению.

      Через два дня сама Ядвига заслала сватов в две семьи: парни присмотрели себе сестер. Праздновать было решено четыре свадьбы разом. Новые родственники были людьми небогатыми потому и дали свое добро на такой праздник – выходила существенная экономия. Целую неделю гуляло пол деревни.

       В эту неделю Ядвига редко видела младшую дочь. На свадьбе сводных братьев она была как бы ненароком, а на встречинах в домах родственников и вовсе не была, но никто не придал этому никакого значения.
     Гуляла деревня неделю, но даже родственники не хватились Ядвиги, ушла куда-то, не было дён пять.

                7

     - С дочкой твоей не все потеряно, - ведьмак смотрел своим пронзительным взглядом  прямо в душу Ядвиги, - обучу я ее.  Вот только ребенок  – большое неудобство. Отвлекать будет.
         Всю следующую неделю Ядвига была сама не своя – и так и этак решала да перерешивала судьбу дочери. Хорошо бы выкидыш  устроить. Да где зимой взять нужные травы?

   Нагружала Ядвига дочь непосильной работой,  думала от натуги сбросит дитя – ничего не получалось – крепко цеплялся за жизнь будущий человечек.
       И только на восьмом месяце отставила Ядвига в покое дочь, видимо, приняла другое решение.

       Надо сказать, что за это время Василину приходили сватать дважды, все те же родственники Василька, от которого и понесла дочка. Ядвига только дивилась, какой срам на себя принимали родители Василия, прося в жены сыну беременную молодуху. Их бы пожалеть, да сердце Ядвиги никогда и прежде не знало жалости, а теперь и подавно закостенело в твердой решимости все сделать по своей воле. Даже Петр отступился: твое дитя, решай сама.

      Дочь разродилась в мае, принесла крепкую, здоровую  девчонку.   Василь снова приходил, просил отдать Василину по-хорошему, не то грех на душу возьмет: не венчанными жить станут.
     Ядвига подала молодым надежду: через три месяца она все сама уладит. Те смирились.

А Ядвига на целый месяц исчезла из дома. Петр уже перестал спорить со строптивой женой, в сердцах махнул рукой, когда так объявила, что едет погостить к сестрам и поклониться могилкам отца да матери.

                8

    Она и вправду около недели гостила в родной деревне, охотно расспрашивала родню о сельских новостях, ненароком узнавала, что нового и странного случилось в деревне. Ничего выдающегося в деревне не произошло, ничего такого, что бы заинтересовало гостью. От старшей сестры поехали в соседнее село к ее  деверю.

    Погуляли на славу, восвояси отправились запоздно. Возница, седой коренастый мужик, угрюмо заметил, проезжая мимо кособокой избушки на отшибе, у самой кромки леса:
- Зря на ночь глядя поехали. Не к добру. Место здесь не чистое – засветло проезжать надобно!
- А чего нам бояться? - хохотнул зять Ядвиги. - Вон нас сколько!

- Вам-то бояться и вправду нечего. А мне-то обратно глубокой ночью ехать! Не охотник я с ведьмами якшаться! – огрызнулся мужик.
- А что и вправду ведьмы? – осторожно поинтересовалась Ядвига.
- Почем купил, по том и продаю! Бабы бают, что ведьмы! Все лето по лугам травы собирают, потом людей своим зельем травят! – зло бросил возница.

- И многих отравили? – сонно спросил зять, который давно дремал под тарахтенье тележных колес.
- Не знаю! Так говорят! А сами-то бабы к ним бегают, чуть спину заломило, аль что еще по-бабски приключилось. А молодая - та еще и повитуха. Вот только …все равно ведьмячье отродье.


                9
      Ядвига вернулась домой довольная и …приветливая. Даже маленькой внучке уделила внимание: наклонилась над колыбелью и что-то нежно проворковала. Время от времени она брала ее на руки, подолгу ходила с ней по двору. Василина, обрадованная неожиданным вниманием матери, ликовала в открытую. И когда мама отпустила ее на всю ночь к Васильку, была безмерно рада.

     Утром  ни мамы, ни ребенка дома не оказалось, что сначала не очень озадачило домашних, думали вот-вот покажутся на пороге бабка с внучкой.

       Бабка появилась через три недели и поставила молодым ультиматум: либо они женятся и забудут о дочке, либо все останется по-старому. А девочку она отдала на воспитание в богатую семью.

     Молодые не поженились, история  с исчезновением  девочки пришлась не по вкусу ни самому Василю, ни его родне. Не хотелось им, чтобы мать будущей невестки имела над молодыми такую власть и устраивала их жизнь по своему разумению.

    Да и Василина не горела уже желанием выходить замуж. Она исчезала из дома на неделю или две, и все понимали, что она разыскивает свою пропавшую дочку. Она систематично, одну за другой обходила окрестные деревни, удаляясь по концентрическим кругам  все дальше и дальше от своей деревни. Питалась подаянием, ходила в грязных лохмотьях, сама была грязная и нечесаная.

    На зиму вернулась в родную деревню и поселилась  в отцовской бане – в дом ее не  пустила мать. Еду ей таскали сердобольные племянники, да отец разрешил топить баню через день.

    В начале апреля Василина снова исчезла и вернулась в середине июня. Она зашла в дом, поклонилась отцу-матери, попросила прощение и дозволения жить с Ханной в их доме. Она, кажется,  нашла дочь- люди доподлинно утверждали, что в  … деревне есть посторонний ребенок, девочка.

                10.

    Она выждала, когда ведьмы вышли из дома, проводила их по лесной тропинке километра два, вернулась. Только что пропели первые петухи. Ядвига положила две охапки хвороста под дверь и окно и чиркнула  серниками.
           Огонь весело затрещал в охапке сухостоя, перекинулся на трухлявую дверь. Только Ядвига ничего этого не видела, бежала по лесу, спотыкаясь и теряя направление.

    К ночи выбралась на проезжую дорогу, с другой стороны большого болота, разделяющего две деревни. Она заблудилась и отправилась в противоположную сторону от своего дома. Шла вечерами и ночами, и все время ей грезилась погоня и лай гончих псов, идущих по ее следу.

    Домой она попала почти через месяц, привезли родственники, опознавшие в тощей сумасшедшей бродяжке сватью.
    Дома все было неладно: пала корова, Петр занедужил, после того, как в сарае снял со стропил Василину. Появление свихнувшейся жены не прибавило красок в его беспросветную жизнь. Он медленно таял, сходил на нет. И мысль о том, на кого он оставит больную Ядвигу, ни разу не пришла ему в голову. Он только молил бога, чтобы у его деточек был мир и лад в семьях.

                11.

      Бог Петру смерти не дал, как и не вернул былого здоровья. Скотину всю извели – готовить сено было некому, да и ухаживать за животными у него не было сил. Через полгода начала приходить в себя и Ядвига. Взгляд ее временами становился вполне осмысленным, да и себя она уже обихаживала.

    Дом их прежде шумный и веселый стал пустой хороминой: в отсутствие людей он казался большим сараем, пропахшим плесенью и стариковской вонью. Ядвига временами затевала уборки, но становилось еще хуже. Дочери приходили по очереди, приносили продукты. Из внучек приходила только Ядя, названная так в честь бабушки. Остальные внуки сумасшедшую старуху побаивались, и идти в гости отказывались.

     Младшей Ядвиге шел двенадцатый год, была она смышленой и подвижной. Часто Петр прислушивался  к ее разговорам с бабкой, почитал их беседы даже интересными, хотя говорила только малая, а бабушка с какой-то задумчивой, не свойственной ей, улыбкой слушала внучку и кивала головой. В такие моменты она казалась вполне способной понять то, что он собирался ей сказать.

     Однажды он решился и начал тяжелый для себя разговор, тот разговор, что не мог он унести с собой в могилу, права не имел, да и не хотел.
- Тут по лету мужик приходил, просил тебе передать, что прокляла тебя и твой род Блаженная Виталина!
- Кто такая? – в глазах испуг, скорее ужас.
- А еще сказал, что ты одна виновата в смерти Василины и внучки! Ты ее убила?
- Сожгла! – зачем-то призналась Ядвига.
Это был последний разговор в их нелегкой жизни. За последующих полтора года Петр не сказал жене больше  ни слова.  И даже за стол с ней вместе не садился.

                12

    Бабка Ядвига прожила долгую жизнь, в ум так и не вошла. Ее маниакально суженое сознание рисовало разные невероятные картины: то страшного суда за ее прегрешения, то перед глазами стоял манускрипт с проклятьем Блаженной Виталины. Она была уверена, что бумага существует, и в течение последующих лет рассказывала внучке  о вражде дух родов, боровшихся на право называться истинными колдунами.

- Помни, Ядя, ты - потомственная ведьма. Тебе дадена сила, которую   ты вскоре почувствуешь. А почувствуешь – достань и уничтожь проклятие.
    Ядвига - младшая и верила, и не верила во все бабкины россказни, но неизменно выслушивала и согласно кивала головой. Где-то в глубине души она чувствовала, что она не такая, как все.

      Ее талант, также как у бабушки, распространялся на способность очаровывать мужчин. Вот только Ядвига использовала его чисто в меркантильных целях: ее сундуки ломились от подарков незадачливых кавалеров. И замуж она вышла за богатого мужика, к слову сказать, хозяйка из нее получилась отменная.

                13.

      Время шло, а Ядвига  на новом месте жительства все не становилась своей. Не появилось у нее ни одной подруги, даже ближние соседки не забегали ненароком одолжить соли или муки.

    Внешне Ядвига мало изменилась: темные длинные волосы, уложенные короной под платком, прямой нос, … и серые пронзительные глаза. Ее пристального взора не выдерживали ни звери, ни люди. Она ловко, одним словом, одним взглядом управлялась с сезонными батраками и наемными работницами.

      Муж ее,  Поликарп Матвеевич, мельник и матерый хозяин, на первых порах не мог нарадоваться на молодуху – сняла она с него груз работы по дому и подворью. Со временем скотный двор пополнился какими-то племенными коровами и овцами, Ядя завела пасеку.  В доме запахло настоящим достатком.

      В тот вечер Поликарп Матвеевич запоздал с мельницы и поэтому подошел к дому задами, через огород и мимо свиного сарая. Не то  чтобы  так было намного ближе – просто не хотелось никого видеть. Он никого и не увидел, зато услышал то, что не предназначалось для его ушей.

      Скотники за тонкой стеной летника вели неторопливую беседу, прерывающуюся  изредка натужными вздохами, видимо, кидали тяжелый навоз на телегу.
- Это ты зря Иван! Попроси хозяйку, она тебя отпустит на неделю, все таки мать недужит!
- Да я просто сбегу, а ее просить не буду! Ты в ее очи хоть раз глядел? Не глядел! Никто не глядел – все в пол смотрят! А я один раз дурость поимел: вперился в нее глазами. Думал, что я - не все, что я-то смогу. А глаза у нее рысьи. Думаю, что в темноте светятся. Жуть!
- И чего же делать?
- К хозяину пойду, в ногах валяться буду. Тот хоть отматерит, но сердце у него есть!
- Смотри сам. Надо бы к хозяйке. Она тут верховодит!
- К ведьме не пойду! Боюсь!

          Поликарп Матвеевич прислонился к стенке сарая, схватился рукой за левый  бок, пытаясь удержать в груди затрепетавшее сердце. Вот и сбылось предсказание деда Дорофея.  Как же он за эти пять лет не смог сам увидеть или почувствовать, что нашлась его суженая-нареченная?

                14.

- И будет в твоей жизни, Карпуша, дева красивая, силой не мерянной наделенная, да только глуха она к той силе – не обучена, не посвящена. И только от тебя, внучок, будет зависеть, сколько той силы в ней пробудить, чему учить, чему не учить. Счастье твое будет в этой женщине, погибель твоя в ней же будет, коль силу ее в узде держать не сможешь, да лишка воли ей дашь.

- Дед  Дорофей, да я и сам мало чего могу, немногому обучен!
- Сколько положено, столько знаешь; сколько надо,  столько обучен. Не ведьмак ты, проводник простой. Вот передашь то, что знаешь – и работа твоя исполнена, а знания забыты.
- Не понимаю я, дедка, не понимаю! А как я узнаю, кого и чему учить?
- Узнаешь, ненароком узнаешь! – усмехнулся дед Дорофей  и к этой теме никогда больше не возвращался.

        А Карпуша с тех пор чувствовал себя шкатулкой с драгоценностями, которая испытывает гордость за свое содержимое, но точно знает, что это ей не принадлежит: однажды придет хозяин и заберет сверкающие самоцветы. А шкатулка, опустошенная и ненужная, останется стоять на комоде, если вообще, как ненужный хлам,  не угодит на помойку.

       Иногда Поликарпа начинало лихорадить: ему нестерпимо хотелось хоть немного попользоваться теми сокровищами, теми знаниями, которыми он владеет. Но сами по себе эти отрывочные фразы и заклинания не имели смысла, сколько бы раз он бы их не произносил. В конце концов, он решил, что к его шкатулке с драгоценностями есть  ключик. Как говорится: есть, да не про вашу честь.

                15.

        Поликарп Матвеевич никак не мог найти повод, чтобы заговорить с супругой о ….Он сам не знал, как это все назвать. Не спросишь   же   у  жены: «Ядя, ты ведьма?»

       Мало ли что дед Дорофей говорил двадцать лет назад. Может, ошибался, может, шутил. Да и брак у него, Поликарпа Матвеевича,  второй. Первая жена умерла при родах несколько лет назад. Как тут разберешься?!

      Так и осталась бы эта тайна нераскрытой, да жизнь, видимо, не любит незаконченности.
      Все случилось ранней осенью. Поликарп Матвеевич уезжал в соседнее село, да припозднился, возвращался кромешной ночью. Ехал, задумавшись, чуть прикрыв от усталости глаза. Дорога была хоть и не дальняя, верст восемь или девять, но утомился он от суматохи трудного дня и мечтал только  добраться до подушки.  Неожиданно его прежде послушная и меланхоличная лошадка, запрядала ушами и беспокойно заржала.

         Поликарп Матвеевич словно очнулся и только тут понял причину беспокойства животного: небо над деревней было багровым, и уже на этом расстоянии пахнуло дымом.  Он стегнул Малашку вожжами, кобылка недовольно фыркнула, но шагу прибавила. 
       За поворотом ему открылась страшная картина. Крайний к реке дом горел. Его дом.

                16.               

      Привязав лошадь за ветку ракиты у реки, мельник зашел на пожарище со стороны огорода. Он уже понял, что горит не дом, а скотный двор, стоящий на  довольно большом расстоянии от жилища, но ветер дул в сторону дома, и казалось чудом, что хата не загорелась.
     В дальнем загоне, за огородом, он увидел животных, их, видимо, успели вовремя выгнать, так что горели пустые постройки.

     Обойдя пламя, Поликарп Матвеевич пробрался на крыльцо. Здесь тоже было жарко. Ядвига сидела на ступеньках, тупо глядя в огонь, рядом  сидели их две дочери: Мария и Ядвига-младшая. Опережая вопрос мужа, женщина устало сказала:
- Матвей спит.
      А затем, обращаясь к дочерям, строго произнесла:
- И вы идите спать!
- Мы с тобой! – в унисон прохныкали близняшки. – Мы боимся, мама!

- Все уже позади, - Ядвига безразлично смотрела на угасающее пламя. - К утру утихнет.
- Скотину-то, смотрю, спасли, - устало проговорил мельник.
- Семен огонь заметил, скотину выпустил, да с дуру решил сам пожар затушить. Сильно обгорел.
- А чего загорелось-то? – мельник никак не мог взять в толк.
- Думаю, подожгли. Даже знаю кто! – Ядвига зло скосоротилась. Он у меня …. Я ему отомщу!

   Поликарп Матвеевич понимал, что у жены все нутро горит от ненависти, и бурлящая лава требует выхода – поступка. Он заглянул в полные слез глаза жены и проговорил:
- Ядя, на кого думаешь?
   Женщина глаз не отвела и зло прошептала:
- Да свояк твой - змей подколодный, с утра сегодня денег хотел занять. А деньги-то ему знамо зачем – пропить! Не дала – пригрозил: пожгу твое богатство!

- Леонсий, конечно, пьянчуга, но… Он бы не посмел! У тебя много врагов, жена. Грех думать на родича!
- Это кого же ты мне во враги записал, Поликарп Матвеевич? Кто решится мне поперек слово молвить?
- Боятся тебя, Ядвига. Ведьмой считают. Говорят, что глаза твои в темноте  как у рыси светятся.

   Ядвига рассмеялась негромким нервным смешком.
-  А как я, Поликарп Матвеевич, и вправду ведьма?! Делать что будешь?
- Вот уж не испугала! А ежели что можешь - покажи!
-  Устала я. Думаешь, легко мне далось дом от огня отстоять? Ветер-то в нашу сторону. А с родней твоей я все равно посчитаюсь, не отговаривай!
- Не Леонсия мне жалко, он и дома-то не бывает. Дети у него, жена хворая! Не бери грех на душу, Ядвига Прокоповна!!

                17.

  Через неделю вопрос с поджогом разрешился сам собой. Семен, умирая от ожогов, признался сиделке в этом преступлении: он хотел выглядеть героем в глазах хозяйки - спас ее добро, потушил пожар.
    Ядвига пошла к умирающему, мельник  крался сзади. У постели больного никого не было, он был  в забытьи.

    Мельничиха неподвижно и молча стояла у смертного одра Семена, не сразу Поликарп Матвеевич понял, что жена что-то шепчет. Он тряхнул ее за плечо:
- Он и сам умрет, не надо его наказывать! Там, - он указал глазами вверх, -  есть кому рассудить!
- Я хочу, чтобы он быстрее ушел, хватит с него! - в голосе жены мельник почувствовал жалость.

-  А ты…!
     Мельник жарко зашептал в ухо жены старое заклятие, неожиданно всплывшее в памяти. Он и голос деда Дорофея вспомнил в тот самый момент, когда тот учил его этой премудрости.
    Ядвига странно посмотрела на Поликарпа, но  повторила слово в слово, все сказанное им.

     Произнесла, резко повернулась и ушла, не посмотрев в сторону мужа.
   Семен судорожно вздохнул, что-то крикнул и испустил последний полу вздох - полу стон.

                18.

      Жизнь вошла в обычную колею. Надворные отстроили, дела пошли лучше прежнего.
     Ядвига присмирела, только иногда задумчиво посматривала на мужа. Вопросов не задавала, интереса к ведовству не проявляла.
     Поликарп Матвеевич тоже молчал, будто ничего и не случилось, только его «око недреманное» подмечало все то, что выдавало в жене ведьму.

     Так бы и думал Поликарп Матвеевич, что жена ведьма, как бы не то, что случилось летом следующего года.
    Собирался мельник в соседнее село, уже и Гнедко велел запрягать, как подскочила к нему дочка Ягодка, как шутливо он называл одну из близняшек, и стала просить, чтобы тятька сегодня на ее любимом Воронке поехал, дескать, скучно Воронку: все дома да дома.

     Отец посмеялся причудам дочери, но уступил, он вообще-то Ягодке редко в чем отказывал. К слову сказать, девочка была не по годам степенная и просьбами отцу не докучала.
     Вернулся мельник поздно, встревоженная жена шепотом поделилась своими сомнениями: Ядя, видимо, заболела: не спит, ворочается в постели, несколько раз спрашивала, приехал ли отец.

     Сердце у Поликарпа Матвеевича сжалось от нехорошего предчувствия, он на цыпочках прокрался в детскую и присел на край кровати. Девочка действительно не спала. Она села и шепотом спросила:
- А Воронок где?
- В летнике. Пусть отдыхает, - тихо засмеялся отец.
- А в ночное вы его не выгнали?
- В ночное уже давно лошадей увели. Спи! Все в порядке с твоим Воронком.

                19.
    С Воронком действительно все было в порядке, он стоял и меланхолично пережевывал охапку свежей травы, около него крутилась Ядя, что-то весело рассказывала коню. Воронок слушал, изредка поднимал голову и внимательно посматривал на девочку.

     Поликарп Матвеевич был не в духе: только что отхлестал бичом пастуха. За дело: Сашок с подручными привел из ночного не весь табун. Потерялся Гнедко – любимый конь хозяина – молодой и перспективный жеребец.
   
   Хозяин снарядил людей на поиски, но жеребец как сквозь землю провалился – вечером люди вернулись не солоно хлебавши. На следующий день поиски повторились, но вновь без толку – коня никто не видел ни в соседних деревнях, ни на ярмарке, о конокрадстве тоже давно слышно не было.

    Ягодка внимательно наблюдала за событиями, она вроде бы не прониклась тревожностью близких, иногда даже шумела и смеялась, чем несказанно злила мать и отца. Дважды была наказана, но нисколько не огорчилась.
    Вечером присела на крылечко рядом с пригорюнившимся отцом, прислонилась головенкой к его плечу и, улыбаясь, сказала:
- Тятенька, вы за коньку не кручиньтесь. Он поженится, поженится и вернется!

   Поликарп Матвеевич замер с открытым ртом, потом выдохнул:
- А когда вернется?
   Девочка взяла его руку, загнула три пальца и хихикнула:
- Вот тогда!
- Через три дня?

   Ядвига уже забыла о Гнедко, перескочила на другую тему:
- Тятечка, а вы меня в гости к крестной свезете?
- Вот Гнедко вернется, тогда свезу. А тебе матушка сказала, что Гнедко найдется?
- Почто матушка? Воронок сказал!
  Волосы на голове мельника зашевелились, сердце ухнуло и замерло, как будто на пороге дома стояла беда…большая беда.

  Он внутренне напрягся, волевым усилием притупляя приступ паники, успокаивая себя тем, что в жизни бывают разные совпадения.
  Следующие три дня он  как на иголках  сидел. Конь так и не появился.
Мельник обругал себя старым дураком, верящим в сказки деда Дорофея.

     Но ситуация развивалась помимо его воли. Ягодка доверительно  прошептала ему в ухо, как только вечером он зашел во двор:
-Тятя, вы не переживайте, он завтра придет!
- Кто сказал? Воронок?
- Ну, да! – видя недоверие в его глазах, Ядвига насупилась.

                20.

   Гнедко вернулся утром, тощий и грязный.
   Поликарп Матвеевич запряг Воронка и повез дочку к крестной в другую деревню. Дорога была неблизкой, там они и поговорили по душам.
- Доченька, ты ведь все сама выдумала, про Воронка, про Гнедко?
- Ну, да, тятенька, сама. Выдумывать, знаешь как интересно! Вот я придумала, что во дворе пожар, а я огонь к дому не пускаю, а оно как загорится! А я ему говорю: «Уходи, это не твое. Это мой дом, мой!» А он и послушался!!!

- А Воронок и в самом деле разговаривает?
- Что вы, тятя, как дите малое? Как конь разговаривать может? Люди только разговаривают!
- Ты же сама говорила, что тебе Воронок сказал!?
- Он не так сказал, как все говорят, он .., - девочка задумалась, - он.. подумал!!!

                21.

   В этот день Поликарп Матвеевич понял, кого и чему надо учить. Понял и испугался, что не сможет постоянно контролировать Ядвигу, уберечь  от ее собственных фантазий.

   В тот день он взял с девочки клятву, что та не будет придумывать опасные вещи, способные навредить людям и животным. Ядвига согласно кивала головой и улыбалась, ей льстило, что отец разговаривает с ней, как со взрослой.

    С тех пор Поликарп Матвеевич не выпускал девочку из поля зрения, учил ее тому немногому, что знал сам. Старался, чтобы знания дочери не вредили людям. Это ему удавалось с легкостью – Ягодка по натуре была добрым человечком.

     У этой учебы была и обратная сторона. Матери не нравилось, что муж выбрал себе любимицу, обходя вниманием других детей. Она злилась так, будто Ягодка была ей соперница, занявшая в душе Поликарпа ее собственное место.

   Однажды в супружеской спальне она завела неприятный разговор:
- А почто ты, Поликарп Матвеевич, только одну дочь привечаешь, а другие ровно и не твои? Даже мне в обиду, словно Ядя тебе и меня милей!
- Милей! – вызверился Поликарп, не желая делиться с женой сокровенной тайной.
- А не боишься ты, что я сделаю что-нибудь с ней, не смотри, что она моя дочь?
- Ничего ты ей не сделаешь, силы в тебе ровно столько, чтобы людей на расстоянии держать, да и то, потому что я рядом.
   К разговору этому в семье больше не возвращались.

                22.

   Чему научил Поликарп Матвеевич свою дочку  неизвестно. Ядвиге – младшей было почти четырнадцать, когда отца не стало.
   Во время коллективизации хозяйство их экспроприировали, раскулачили значит. Мать не подчинилась местным революционерам, в числе которых был и Леонсий, родич мужа. За это ее арестовали, правда, продержали недолго: Ядвига Прокоповна заболела водянкой.

   Для подростков  Маши и Яди - наступили черные дни.      Маму лечила местная бабка, за лечение нечем было отдаривать, девочки стали фактическими рабынями старухи, но лечение мало помогало.
   Дети пошли по миру. Ядвига вместе с братом и сестрой просили милостыню в соседних деревнях.

     Однажды поздней осенью голод загнал девушку в соседний уезд. Был базарный день. Ядя бродила среди скудных прилавков, захлебываясь слюной - для них давно хлебная  корка  была немыслимым богатством. Вот и теперь в ее узелке было несколько краюшек черствого хлеба, но идти домой пустой она не могла – мать лежала голодная третий день.

     Неожиданно ее поманила пальцем одна из торговок. Ядя послушно подошла.
- Ты голодная? – тихо спросила пожилая женщина.
   Ядвига кивнула.
- Походи немного, скоро базар закроют, поможешь мне поклажу донести до дома. Там тебя и накормлю.

    Торговка жила недалеко от базара. Она накормила Ядю какой-то похлебкой, показавшейся голодной девушке вкуснее всей еды, что она когда-либо пробовала. Марья Ивановна оставила девушку ночевать. Старуха сидела возле растопленной печки. Ее руки проворно плели ажурную вязь.

- Это шаль будет, да такая, что и боярыне не стыдно надеть будет. Сама-то вязать умеешь?
- Я только носки умею, - прошептала Ядя.
- А вот чего сидеть без дела? Бери спицы, хоть носки свяжи.
   Ядя перечить не осмелилась. К ночи связала пару носок. Старуха долго рассматривала изделие, подумала и сказала:
- А поживи у меня, девочка, может, и сгодишься для чего.
- Да я с доброй душой, только домой схожу. У меня мама больная, голодная лежит.
- Сходи, дочка, дела свои уладь. Долго ли коротко, а возвращайся.

                23.

      С мамой была соседка тетка Агафья.  Мама умирала – истаяла, словно свечка.
          Перед смертью Ядвига - старшая повинилась перед детьми в том, что обрекла их на тяжкие испытания, доподлинно зная, что на ее роду не снятое проклятье.

         Именно в этом разговоре было упомянуто имя Блаженной Виталины, как ведьмы, проклявшей их род, за преступление прабабки.
    Склонная ко всему необычному, Ядвига слово в слово запомнила всю историю, а особенно наказ матери найти потомков этой ведьмы и уничтожить манускрипт.

         Зима была лютая, Маша простудилась и умерла на руках сестры, Матвея забрала сердобольная жена Леонсия, не одиножды принявшая за такое ослушание побои пьяного мужа.
      О том, чтобы принять в дом Ядвигу не было и речи: дядя Леонсий считал, что такая взрослая девица в состоянии себя прокормить.
      Ядвига ушла в город, потеряв навеки следы брата и всей родни.

                24.
     Ядвига прожила у хозяйки почти два года, прожила бы и больше, ежели бы не хозяйская дочка. Девочка была моложе Ядвиги года на четыре, но к работе, а тем более, к послушанию была не приучена. Она постоянно делала  Ядвиге гадости: то соли насыплет в похлебку, то по полу разольет помои, то нагонит такую тоску, что Ядвига весь вечер сама не своя.  Мать Лины посмеивалась: смотри, дескать, девчонка не простая, сглазить запросто может.

      «Я и сама могу» - думала Ядвига- только тятенька не велел». Два события произошли почти одновременно: к Ядвиге посватался хороший парень, и свадьба была назначена, и произошла серьезная стычка Лины  с  Ядвигой.  В запале ссоры Лина призналась, что она ведьма и очень просто расстроит свадьбу квартирантки.

      Сердце Ядвиги зашлось от обиды -  перед глазами сразу возник образ жениха – светловолосого и светлоглазого парня  - и она зло прошептала: «Только посмей!»

       Пришла с базара Мария Ивановна, распаковала баулы. Лина тут же начала жаловаться на жиличку: и груба она, и варит невкусно, пол который день не терт.

       «Вот и посмею!» - девочка засмеялась, - а что ты мне сделаешь, дурочка деревенская?»
       «В жабу превращу»! – зло бросила Ядвига.
        Больше Лина к Ядвиге не  приставала. Принялась рушить свадьбу квартирантки. То одна девка, то другая  ненароком скажет Ванятке о том, что Ядвига порченая. То одна соседка, то другая намекнет матери Ивана, что невеста  какая-то странная.

      А Иван, как заговоренный, чужим словам не верит и Ядю не бросает. Вот уж день свадьбы подходит. Ничего-то Лина сделать не может. Тогда девочка тихо-тихо шепчет, только чтобы одна Ядя слышала: «А твой жених от тебя прямо на свадьбе откажется. Я ему такое скажу!»

       А завтра уже свадьба. Тревожно на душе Ядвиги. Уж больно радостно смотрит на нее Лина, радостно и ежидно. Мать просит Лину  принести что-то со двора, девочка отвечает, что мигом сбегает. Ядвига на миг зажмурилась, представила высокую лестницу со второго этажа в двор и Лину, катящуюся с этой лестницы. В тот же миг раздался душераздирающий крик.

         Лина лежала на нижних ступеньках. Мать приподняла ее и девочка прошептала: «Споткнулась». Девочку занесли в дом, пригласили доктора. У той оказались сломано два ребра и нога. Да еще головой ударилась. Ядвига, как умела, облегчала страдания больной, но девочка не  могла успокоиться.

         На следующий день Ядвига обвенчалась с Иваном в церкви. На праздничном обеде не присутствовали ни Мария Ивановна, ни Лина. Именно с этих пор пути-дорожки этих людей разошлись на долгие годы.

                25.
       Мужей у Ядвиги было много, а доченька только одна. Одна любимая и ненаглядная,    красивая и дерзкая, самовольная и непокорная. Ядвига, вспоминая свое тяжелое детство, свободу доченьки не ущемляла: пусть чадо узнает радости жизни, те, которые она сама не спознала. Доченька родила сыночка и бросила мамаше, ушла, уехала, скрылась.

       Жизнь не удалась. И виной тому было семейное проклятие, как все чаще стала думать Ядвига.
       Уже в шестьдесят она встретила свою последнюю любовь – Майера Франца Генриховича. Строгий немец недолго терпел вольности Ядвиги, все чаще и чаще ставил в пример бывшую жену. Ядвига не выдержала: « Умерла и забудь. Теперь я здесь хозяйка!2

        Франц пристально посмотрел на сожительницу и буркнул: «С чего померла? Жива. С сыном живет. Сын женился, Сноха беременная»
 -  А разбежались чего?
- Да блаженная она. Все не так, все не по ее. Люди ее кличут Блаженной Виталиной.
- А с сыном почему не общаешься? – Ядвига чувствовала нервную дрожь.
- Да не хочет он. За мать серчает.
- А ты пригласи. И его и сноху.

       Встреча состоялась через неделю. Молодые пробыли недолго и ушли с хорошими подарками.
       Еще через неделю пришла одна сноха. У женщины не было задушевной подружки, потому участие бабы Яди было как нельзя кстати. Визиты стали постоянными. Нина скрывала от семьи свою новую подругу.

       Молодая жаловалась на свекровь, что потеряла надежду угодить ей. Отчасти ее слова перекликались с мнением Франца, потому Ядвига верила. В один из визитов Ядя вручила Нине флакон с успокоительным лекарством, которое следовало подмешивать в еду в небольших дозах.

      В этот вечер Виталина была не в духе, попало и сыну и снохе, причем ни за что. Это подтолкнуло Нину начать «успокаивать» маму. Дозу Нина не рассчитала, и мама утром не проснулась. Нина   испугалась, успокаивая себя тем, что от такой дозы люди не умирают.

     Вскрытие показало, что Виталина умерла от сердечного приступа. Нина вздохнула с облегчением. К концу второй ночи к гробу пришла Ядвига. Сцена разыгралась пугающая. Ни Алексей, ни Нина по сути не представляли, чего хочет страшная гостья. Они не могли отдать ей то, чего у них не было.

      После похорон Алексей Францевич в свою квартиру не вернулся. Приходил, навещал, помогал, но простить жену так и не смог. Ядвига же, забрав внука тоже исчезла с горизонта, исчезла, в полной уверенности, что проклятие рано или поздно будет снято. На рольстрадальца за семейную  честь она определила внука.


                Глава  IV.
                Отпускаю грехи вольные и невольные …
       Начальник колонии считал, что по большому счету Солощуку надо бы находиться в психушке, но если и был он психом, то очень тихим – никто на него не жаловался, никто не трогал, да и он ни с кем в конфликты не вступал. Отпуская Илью на поселение, начальник сказал напутственное слово:

- Жаль расставаться Солощук. Нам бы побольше таких безпроблемных. Живи и … устрой уж как-нибудь свою непутевую жизнь – профессия у тебя в руках хорошая.
- Кому я нужен? – Солощук хмуро усмехнулся.
- Как знать, может и ждет тебя твое счастье вон за вторым поворотом, например…

     Профессия, о которой говорил начальник, пришла в руки Ильи совершенно случайно.
        На территории зоны обитало достаточно много птиц, но птиц необыкновенно хитрых – никакими уловками нельзя было заставить их подойти поближе к человеку. Никакие силки не помогали, никакие ловушки.

        Особенно наглой и бесцеремонной была ворона Мотька. Имя вороне дали много лет назад, даже старожилы не помнят имя остряка, назвавшего ворону женским именем. Только она и вправду походила на неряшливую крикливую бабенку, скандальную и фасонистую.

        Ходила она как мультяшная ворона вперевалку, каркала, как говорила – отдельными словами. Много было желающих подбить ворону палкой или камнем, но все напрасно, она была как зачарованная – неуязвимая и вечная. Пока не появился Солощук.

         В первое лето братва заметила, что Мотька «облюбовала» Придурка, так любовно называли зэки Солощука: подлетала ближе, чем к остальным, долго разговаривала, кося настороженным взглядом по сторонам – нет ли опасности.

        К концу лета она подлетала уже на два метра, часто садилась на бревнышко рядом с Ильей, разговаривала на своем птичьем языке, Солощук молчал, время от времени глядел на крылатую подружку. За этой сценой наблюдали многие, смеялись, конечно.

      На следующее лето вконец осмелевшая Мотька впервые села Солощуку на плечо. Идиллия продолжалась несколько дней, пока кто-то очень ловкий не запустил в ворону камнем, она замертво упала к ногам Ильи.

      Придурок резко оглянулся – сзади, улыбаясь, стоял Косолапый. Илья отчетливо осознавал, что Косолапый просто тренировался в меткости, нисколько не беря во внимание дружеские отношения Солощука и Мотьки. Он просто попал в ворону!

      Для Ильи же Мотька стала чем-то большим, чем просто вороной, она стала ему другом, молчаливым и понимающим. А за друзей порядочные люди – в огонь и в воду. И за смерть друзей эти люди мстят жестоко и долго.

       И Придурок начал крестовый поход мести, прямо не сходя с места. Он протянул к Косалапому руки, выставив вперед ладони, и что-то быстро проговорил, потом еще и еще раз. Свидетелей этой сцены было немного, но и они не смогли объяснить, что произошло дальше.

     Косолапый вдруг схватился за живот, словно у него начался приступ аппендицита, упал на землю и принялся кататься по траве, дико воя. Солощук же поднял дохлую птицу и ушел куда-то за бараки. Все подумали, что там он решил закопать ворону.

      Сочувствующие подняли Косолапого, у которого приступ неожиданно кончился, так же внезапно, как начался. Он признался, что чувство, которое он испытал, было сродни тому, будто по нему проехал трактор. Кто-то неудачно пошутил, что это Придурок  наколдовал, за что тут же получил тычок в спину.

      Но этот остряк был абсолютно прав, все убедились в этом через несколько дней. В глухую полночь, с  четверга на пятницу, в бараке второго отряда произошло нечто, что навсегда прославило Илью Солощука  и если не на весь мир, то на всю зону точно.

       А произошло вот что. В бараке уже все спали, только в дальнем углу кто-то резался в карты. Неожиданно на краю нар Косолапого появилась Мотька и каркнула, не то  чтобы громко, но достаточно внушительно.

       Косолапый подскочил и уставился на Мотьку. Нет, в его голове в первый момент даже не возникло и мысли, что это не настоящая Мотька, он решил, что Придурок птицу выходил, но когда ворона на своем каркающем наречии сказала:
- Вот и твой путь подошел к концу, Николай! Ты забрал мою душу, я пришла за твоей!
- А – а -  а - а – а…! – дикий вопль Косолапого поднял на ноги весь барак.

Его долго успокаивали, расспрашивали, но ничего толком он рассказать не смог, или побоялся, сказал, что приснилась Мотька.
        Мотька стала сниться регулярно, пока Косалапый не понял, что это не сон. Понял не сам, подсказали. Оказалось, что этот спектакль уже несколько ночей наблюдают охочие до зрелищ его сотоварищи, давясь от смеха и поражаясь выдумкам Придурка.

      Когда обман раскрылся, Косолапый хотел было накандылять Солощуку, но ребята не позволили, им захотелось, чтобы Придурок устроил им спектакль днем.
        Так образовался кукольный театр. Илья заделался искусным чучельником, к Мотьке добавилась сорока, потом снегирь, потом Илья запротестовал и стал изготавливать кукол из подсобного материала.       Из зэков сколотилась целая труппа с самодеятельным репертуаром

         . Эта деятельность хоть как-то разнообразила годы неволи. А они тянутся ох как долго, время в местах заключения замирает и тянется, тянется, тянется, нехотя складываясь в минуты, часы, дни, годы. Может это потому, что время потеряло цену, ценность, оно не имело значения ни  для Ильи, ни для многих других.

      Однажды все изменилось. Летом первого года поселения произошло СОБЫТИЕ в жизни Солощука, событие экстраординарное – к нему на свидание приехала женщина.

       В контору Илья бежал как взволнованный мальчик – он не представлял кто его посетительница, он вообще не знал ни одной женщины в мире, которая могла к нему приехать в это богом забытое селение.

       Навстречу ему поднялась …Виталина Майер. Солощук смертельно побледнел, но смог выговорить:
- Здравствуйте, Виталина Алексеевна!
- Я ненадолго, меня муж в машине ждет. Я приехала попросить у Вас прощение.
- Вы у меня? – Солощук беспомощно опустился на стул. -  Да в чем Вы-то передо мной виноваты?
- Я еще четыре года назад смогла открыть обложку. Я привезла Вам  то, что там было. Это не то, что Вы искали, скорее всего, никакого документа вообще не было.

Илья развернул листы – рецепты снадобий и записка, адресованная внукам и правнукам. Он тяжело вздохнул:
- А я всю жизнь потратил на то, чтобы с моего рода можно было снять проклятие.
- Нет на Вас никакого проклятия, нет, и не было. Каждый сам рассчитывается за свои грехи.
- Есть грехи, за которые не бывает прощения. Вы ведь меня не простите за мужа и сына?
- Я … не знаю. Ну, мне пора, меня ждут.

- Останьтесь, давайте сделаем все по правилам.
- Как это? – Виталина насторожилась.
- Потомственная ведьма должна знать, как снимается вековое заклятие, - засмеялся Солощук.
- Я – потомственная Белая ведьма, но я умею только лечить людей, - Вита сердилась.
- Ты должна уметь исцелять не только физическое тело, но и душу, - уже серьезно сказал Илья, - потренируйся на мне.

Вита сдалась. Теплая августовская ночь осветилась костром, перед которым, друг напротив друга стояли два мага двух враждебных родов, в один голос читающих заклинание:
- Призываем в свидетели небо, землю, Господа нашего, что род Ядвиги искупил свой смертный грех, да снизойдет благодать на потомка рода сего Солощука Илью, во имя Отца и сына и Святаго духа. Аминь. Аминь, Аминь.

         А в нескольких десятках метров от них стоял Иван Крылов со своей малолетней дочерью. Он совершенно непроизвольно произнес пришедшие на ум строки:
                Просящий обрящет,
                Стучащим – откроют…
Он свято верил, что каждый человек имеет право на счастье, важно только не устраивать свое благополучие, моральное ли, материальное ли, за счет ближнего своего.