Шапские мотивы

БЛЕСНА ЗАМАРАШКА

В самую августовскую жару довелось мне быть на пруду у деревни Большие Шапы. Как и большинство деревенских прудов, образовался он на месте лесной речушки. Вода в этой речушке Шапинке слезно чистая и холодная. И пруд, вобрав в себя ее воды, не заилился вконец – имел небольшое течение, песчаное русло и зеленоватую глубину. Ближе к устью Шапинки по весне попадались и налимы.

Лодку я с собой не взял, зная, что на пруду есть плоты. Найдя в камышах один из них, тяжелый и широкий, я выплыл из зарослей травы на чистину.
Вода парила. Со стороны деревни доносился лай собак, слышалось шлепанье пастушьих кнутов и назойливое тарахтение какого-то разболтанного движка, шум которого не вписывался в стройный звуковой лад утра. Потом движок, чихнув, наконец замолк.

В глубине искрились громадные стаи мальков. В эти стаи время от времени разбойно врезались нахальноглазые окуни, наводя страшную панику среди мелочи. Но щучьего "боя" не было слышно.

Прицепив уловистую "Юбилейную", делаю заброс вдоль травы, со спокойной уверенностью ожидая хватки. Еще заброс, еще... Дальше в ход пошли проверенные: "Десна", "Неман", "Шторлинг", самодельные "колебалки". Щучьих выходов не было.

Проплыв вдоль коряжистого лесного берега пруда и оставив на дне пару блесен, млея на солнце, с тоской окидываю взглядом неподвижную гладь пруда, на которой не было видно ни одного всплеска. Даже чайкам было лень браниться над этим теплым лягушачьим оазисом. Последняя надежда на окуня. Цепляю вращающуюся прибалтийскую безделушку, которой не раз соблазнялись крупные горбачи. Ниже "вертушки" оставляю на всякий случай желтую колеблющуюся блесну. Несколько забросов приносят лишь двух окунишек с ладонь.
Ближе к полудню ко мне подплыл местный рыболов на ботнике. Разговорившись с ним, жалуюсь на бесклевье.

— Ну-ка, изобрази блесну, – интересуется он.
— Да блесны проверенные, – отмахиваюсь было.
— Давай-давай.

Достаю из воды блесну и протягиваю ему. Тот смеется. Прокуренный такой, жженый на солнце, тертый мужичок с папироской в зубах и хитринкой-занозой в подмигивающей глазу.

— Ты бы еще золотую прицепил, – ехидничает он. – Поиграй-ка, поиграй блесной в воде. Видишь, как она на солнце боками блещет. Так что подумай, студент.

И с этими словами плут отчалил, оставив облако дыма, пахнущего почему-то тряпкой, и прозрение в моей отупевшей от жары голове. Это же так просто! В прозрачной воде мои отполированные обманки скорее отпугивали рыбу.

Копаюсь в своей коробке и натыкаюсь на черную невзрачную "Десну" из набора, которую, едва купив, я сразу же убрал с глаз долой за ее, казалось, неуловистый цвет. Лежащая на самом дне коробки с припасами, она, ко всему прочему, еще и поржавела, покрылась пятнами окисла и приобрела совсем уже бросовый вид.
На точно такие же блесенки, но отливающие золотом и медью, одинаково бойко ловились остроносые щурята и крупные волжские щуки. Поэтому были эти блесны в почете, не то что их родственница – золушка.

Первые же забросы в том самом коряжнике, который я исхлестал вдоль и поперек, принесли мне двух бледных щурят. В прозрачной воде было видно, как из-под черных ветвей и коряжин выскакивали суматошно эти самые щурята-близнецы, бросались на  блесну и, не хватая, провожали ее до плота, если их не устраивала скорость проводки и игра обманки.

Заметив неподалеку от плота бурун с воронкой посередине, бросаю туда и сразу же – мягкая остановка. Видно, что это не худосочный "карандаш", обычно азартно футболящий блесну. Леска пошла в сторону. Всплеск! На поверхности показалась черная спинища. Вот тебе и раз! А местные говорили, что крупной щуки не стало. Мол, какой-то арендатор по глупости спустил всю воду, а заодно – крупных щук и карпов.

Леска зазвенела, а щука вдруг пошла под плот! И тут злополучная "вертушка", болтающаяся выше блесны-замарашки, зацепилась тройником за бревно плота. Пытаюсь отцепить ее, встав на край, но намокший плот угрожающе кренится, и я отхожу к середине, тычу шестом в тройник "вертушки". Поздно! Снасть, ставшая "глухой", не выдерживает, и моя, нелюбимая прежде золушка, уходит вместе с чудо-щукой!

Беду мою видит хитрец мужичок на лодке-ботнике, но уже не улыбается, а только строго смотрит на воду, в которой вяло дремлет полуденное солнце.

ПИКНИК

В теплые майские дни мы едем на Шапинский пруд. Поскольку рыболовы со мной начинающие, то это скорее прогулка на природу. Младшему Ивану шесть лет, а Женьке тринадцать стукнуло месяц назад.

На пруду уже почти лето. Щебечут птахи в окрестных ельниках и березняках. По лугу, яркому от цветов, бродят коровы, позвякивая бубенчиками. На них тонким скандальным голосом покрикивает пастух, приложившийся к пластиковой бутылке, видимо, с местным мутным пузодером. С министерских дач тянет дымком и шашлыками. Вожделенно, до капающей слюны, страдает где-то "Фристайл": "Ах какая женщина, какая женщина! Мне б такую!.."

Мы ставим палатку под липами, на лугу. Оставляю Ивана на попечение Женьке и продираюсь в густой ельник, завешенный паутиной. Собираю дрова, чтобы не заниматься этим потемну. Пока я пилил поваленную ветром ель крупнозубой "одноручкой", а потом подтаскивал сушняк, Иван вконец промочил ноги, бегая по влажному лугу в коротеньких сапожках. Брат конечно был занят более важным делом: лицезрел коров и приручал деревенского Кабздоха (как выяснилось потом – на свою же голову). Запаливаю кострище, расстилаю рядом плащи и одеяла. Устраиваю сушилку для Ванькиной одежды. Сын возлежит рядом с костром, как аксакал, и пьет "Пепси" прямо из бутылки. От его колготок и сапог идет пар.
Потом мы плаваем на резиновой лодке и облавливаем спиннингом прибрежные заводи. Далеко отплывать не удается: на берегу ждет очереди один из сыновей и уже звенит над прудом: "Па-а-п! А меня когда возьмешь?!" Лодка одноместная. Сразу двоих не уместить, да и не размахнешься тогда с блесной.

Поклевка выпала на очередь Ивана. Нежданна была она в этот праздный суетливый выезд. Потому еще более дорога. Удилище согнулось и метрах в пятнадцати выбросилась из воды щучка-травянка. В ее пасти свободно "дринькнул" лепесток окуневой "вертушки". "Сойдет!" – мелькает паническое, а у сынишки, моего  помощника и пассажира, другие проблемы. Он пугается и спрашивает тревожным шепотом:

— Пап, это кто, змея?
— Нет, Ванюшка! – досадую, смеюсь и одновременно вываживаю рыбину. – Это щука. Помнишь, которая Емелины желания выполняла?
— Это та самая? – прямо спрашивает сын, надеясь, видимо, на халяву.
— Нет, – сразу отметаю "хэппи энд". – Ту давно съели волки.

Между тем, щука уже под бортом и я попросту беру ее "за шиворот".

— Поймали! – иглой вонзается мне в ухо, и я глохну на некоторое время.

А на берегу в нетерпении бегает Женька и отчаянно просится в лодку.
Вечером мы едим бабушкины пирожки и запиваем их клюквенным чаем. Щуку собираемся торжественно поджарить поутру, тем самым подтвердить статус настоящей рыбалки.

Я наваливаю под палатку сена из прошлогоднего стога и накрываю детей одеялами. Почти сразу раздается сопение. А мне не спится. Почему-то вспомнилось, может быть, по аналогии с названием, как мы жили семьей, отдыхали, рыбачили, работали на озере Шап. Здесь деревня Большие Шапы и соответственно – Шапинский пруд, в окружении ельника и лиственного леса, а там – озеро Шап, круглое и глубокое к середине, как воронка. А вокруг сосновый бор раскинулся на десятки километров. Говорят, на дне озера в многометровой толще мягкого ила-сапропеля костенеет провалившийся лес. Потому-то, мол, случается, и не находят топлого человека. Держат его на дне острые сучья. Так и стоят утопленники среди мертвых деревьев с открытыми глазами. Почему стоят и почему именно с открытыми глазами? Этого никто не может объяснить, но так, видимо, страшнее и таинственней. Что касается мертвяков, то окрест озера их действительно, наверное, не мало. Самые расстрельные места были в этих борах в те смутные тридцатые, когда судьбу человека определял черный воронок.

Говорят, что в старом доме, куда нас поселили на озере, жили когда-то муж и жена. Хозяин был поляк. Чем-то он не угодил Советской власти и скрывался от нее. Жег окрестные леса, как мог досаждал, но, видимо, сгинул от красноармейской пули. Его вдова так и жила в доме на озере. А потом тихо покинула этот мир. Рассказывают, что видели здесь ее призрак с фотографией в руке. И карточку, мол, находили в доме. На ней якобы – темноволосый красавец в конфедератке.

Нам призраков встречать не пригодилось, но по ночам дом скрипел и постанывал деревянными косточками-стропилами, наверное, от старости и пережитого за свой век.

Вода в Шапе светлая до голубизны. Когда-то в озере было много линя. Затем он исчез. Потом исчез окунь. Озеро зарыбили карасем и карпом. И теперь на заре нередко можно видеть игры полупудовых рыбин. Но карась берет здесь вяло и осторожно, а карп вообще отказывается от любой насадки. Самая распространенная здесь добыча отдыхающих – чика-верховка, некрупная плотва, да кому повезет – щурята.

Поскольку я, в отличие от жены, жил здесь праздным бездельником, то свободное время посвящал рыбалке, пусть и в курортном шумном месте. В росную зарю мы, стараясь не разбудить маленького еще Ивана и Ольгу, уходили с Димкой и Женькой на старый песчаный карьер. Там мы ловили золотых карасиков с пол-ладошки и осторожно несли их в ведре обратно к озеру.

Мы накачивали резиновую двухместку и задолго еще до рассвета проверяли жерлицы, выставленные с вечера, потемну. Снимали щук, насаживали карасиков и, пока не выплыли отдыхающие на водных велосипедах, ловили у жерлиц сорожку. Потом шесты выдергивали, убирали до вечера. Иначе потом их не найдешь. Все это издержки курортных мест. Но нередко в этом многолюдье и суете наши уловы были внушительно увесисты. Я даже построил рядом со старым домом коптильню. Там мы золотили свежепойманных рыбин ольховым дымком, и тогда над санаториями, спортивными лагерями и стоянками "дикарей" зависал запах копченой щуки. Здесь же в коптильне жарилась и шашлыки. Под мангал мы приспособили коптильную камеру-бочку. Рядом с коптильней стояли деревянные лавки. Было это место нашим клубом и нередко вспоминается мне, как собирались семьей у этого камелька, пили чай и смотрели на заходящее за лес ленивое солнце.

Здесь же шебуршался под ногами котенок, звучно названный "куцхаром крысоедом", а бывший попросту Васькой в тигровую полоску. Котенок попрошайничал, делал стойку за рыбкой-сорожкой. А потом нападал на Ваньку, который имел обыкновение ходить без штанов, неглиже. И Ванька не на шутку злился. Рядом с домом, в огороде, бродила заблудившаяся курица, сонно стрекотали цикады, а над соснами поднималась яркая луна.
Мы долго слушали ночь, а потом уходили в дом.

Мои ностальгические воспоминания прервали какие-то необычные звуки. Гляжу на детей. Нет, они спят, набегались рыбачки. Это что-то рядом с палаткой хрустит. Осторожно выглядываю и вижу... отчаянно удирающего пса, того самого Кабздоха, которого Женька приваживал. Он, видимо, преспокойно жрал нашу единственную щуку, оставленную на холодке у палатки.
Не забыл пес, удирая, и прибрать остатки. По крайней мере, даже косточек не осталось на траве.

Чуть засветлело, я собираю спиннинг и крадусь к лодке, твердо решив, что без щуки с воды не уйду.