Яйца Фаберже Глава VII

Немецкие мальчики
Главный недостаток большинства друзей их глупые друзья. Ганс Линдеман родился и рос хилым ребёнком. По всем народным приметам он должен был умереть в детстве, но чудом выжил. Всё изменилось, когда его родители умерли и подростка забрал дядя. Георг Линдеман получил звание полковника и был назначен начальником военного училища в Ганновере.
- Ты будешь учиться в закрытой школе для мальчиков, - сказал Гансу суровый дядюшка, - там из тебя сделают настоящего мужчину.
- Ганс, лови! - услышал там однажды призывный крик со спины.
Резко схватил круглое и зелёное размером с теннисный мяч.
- Ой! - воскликнул он от боли. - Это же кактус!
Вокруг слышался дикий хохот. Громко смеялся Иоганн, зачинщик всех школьных приколов. Ученики перекидывали колючку друг другу всю перемену, пока не пришло время, идти на химию. Не успел учитель химии выдать задание и скрыться в лаборантской комнате, как раздался позывной:
- Линдеман, лови!
Он успел прибить летящий кактус учебником к столу, подхватил и
отправил обратно школьному раздолбаю на задней парте Иоганну. Он пригнулся, но слишком резко, поэтому с размаха врезался лбом в стол.
- Больно! - ахнул наказанный приколист.
Стол для химических опытов имел кран и чугунную раковину. Также присутствовала эмалированная ванночка, именуемая кюветой, набитая химреактивами. Всё, чем был богат чудо-стол, со стеклянным стоном взметнулось к потолку, а потом с грохотом посыпалось вниз.
- Весело... - испуганно побледнел Ганс.
На шум вылетел учитель с чашкой чая и выплеснул на штаны страдальца. Химик, используя подручные средства, пытался нейтрализовать кислоты, щёлочи из лабораторного набора и спасти достоинство ученика.
- Чай слишком горяч... - догадался Линдеман по новому крику озорника.
Учитель отвертел медный кран и направил спасительную струю воды на корчащегося подростка, заодно орошая стонущих от смеха зрителей.
- Отпустите! - Иоганн истошно мычал и неестественно изгибался.
Подлый кактус прижимался к спине под пиджаком. Ученик удвоил усилия и вырвался, прошмыгнув под столом. Но поскользнулся в луже воды, он грациозно растянулся в проходе, сбив с ног учителя.
- Занавес! - торжественно сказал Ганс.
Несмотря на очевидную драматичность происходящего, хохот не смолкал ни на минуту. От химреактивов никто не пострадал, но едкая дрянь попала химику на ноги, брюки повисли живописными жалкими лохмотьями.
- Ваш дядя будет недоволен… - веско сказал учитель Линдеману.
Он посчитал его виновником катавасии. Ганс вспомнил этот случай, когда трясся в легковом автомобиле по дороге в старинный город Смоленск.
- О чём задумался? - спросил его сидящий на переднем сидении дядя.
На лице командира немецкого армейского корпуса L выделялся длинный, немного угловатый и широкий подбородок, признак грубости, гордости и жестокости. Все черты сурового лица свидетельствовали о том, что человек доводил любое дело до победного конца.
- Вспомнил детство… - коротко ответил племянник.
После Западной кампании корпус Линдемана в составе группы войск «Север» двинулся к стойкому Ленинграду. Затем корпус был временно перемещен к группе войск «Центр» во время операции по захвату Смоленска.
- Я решил удовлетворить твою просьбу, - важно сказал генерал. - Ты получишь под своё командование мотострелковый батальон и пойдёшь в первых рядах штурмовать неуступчивую русскую крепость.
- Яволь! - искренне обрадовался Ганс. - Я докажу, что представители славного рода Линдеман могут служить великому Рейху не только в штабе…
Он воинственно выгнул брови, форма и структура которых указывали на признаки так называемой «дьявольской» натуры.
- Такие люди изворотливы и целеустремлённые, - подумал его дядя, - и обладают даром убеждения и подчинения себе масс. Мальчик далеко пойдёт!
Русские позиции представляли собой кучи земли, лабиринт ходов сообщений, пулемётных точек, блиндажей и позиций противотанковых пушек. Всё было перепахано бомбами и снарядами. 
- Ландшафт выглядит как перекопанный ящик с песком, - заметил Линдеман, после боя, - в котором дети играют оловянными солдатиками, пока кому-то одному не надоело, и он не повалил всех одним махом.
Неглубоко окопанные русские противотанковые пушки были разорваны на куски, разбиты и опрокинуты. Одно орудие было воткнуто стволом в окоп. Два других торчали стволами вверх, как сломанные уличные фонари.
- Расчёты разорваны в клочья и представляли собой бесформенные куски мяса… - брезгливо отметил он.
Блиндаж провалился, будто посередине перекрытие было разрублено гигантским топором, половина была вывернута наружу мощным вихрем. 
- Это братская могила! - сказал Ганс. - Они не смогли выстрелить!
В ходах сообщения лежали длинным траурным рядом убитые немецкие солдаты. В следующем окопе русские и немцы лежали друг на друге. Среди них унтерштурмфюрер с вытянутой вверх рукой. Кисть руки была срезана невидимой бритвой. Другая рука была скрыта повернутым на бок телом. Нога поднята вверх, словно для спасительного прыжка. Каски на голове не было. Верх черепа был снесен.
- Он хотел бросить гранату. Получил пулю в голову. Взрыва ручной гранаты в руке уже не почувствовал… - Линдеман молочно побледнел, будто отравился видом массовой смерти. - Я познакомился с ним, когда поступил в оркестр фанфаристов! - ответил он. - Потом учился в школе. Начищенные до блеска фанфары, белые гольфы, трум-тум-тум и марш крестоносцев… 
Взвод фанфаристов их детства был легендой, отрядом чудаков, которые давно должны были перейти в гитлерюгенд, но из-за того, что они играли хорошо, продолжали оставаться в юнгфольке.
- Самосознание того, что ты лучше других, чем масса несущих флаги, привела меня в фанфаристы! - признался он дяде. - Погибший унтерштурмфюрер был у нас главным. А сегодня шалопай Иоганн погиб…
- Он умер за фюрера! - сказал он. - Значит, его жертва станет ещё одним камнем в здание будущей великой Германии.
Утром части корпуса перебросили под Ленинград. Ганс командовал поредевшим батальоном. Бои велись за пригороды города на Неве.
- Одно усилие и северная столица СССР упадёт к нашим ногам! – радовался дядя.
В начале сентября Линдеман предпринял отчаянную попытку возвратить утраченную технику батальона. Парашютисты захватили Красногвардейск, но русские отбили его внезапной утренней атакой.
- Во время быстрого отступления утром разведывательный батальон был вынужден оставить штурмовое орудие в руинах! - доложил он дяде.
- Почему вы отставили большевикам имущество Вермахта?
- У него были какие-то проблемы с мотором, и самоходное орудие могло двигаться только задним ходом! 
Ганс посчитал позором, что практически исправное и готовое к действию орудие будет потеряно. Он взял с собой двух механиков, и на тяжёлом автомобиле «Штейр», отличной немецкой версии американского джипа поехал обратно к городу. 
- Русские люди, как дети... - размышлял офицер, глядя на разрушения. - Такие же наивные, доверчивые и жестокие!
Они ехали на шум боя и были неприятно удивлены, когда обнаружили, что самый сильный грохот раздаётся именно там, куда направлялись. 
- Риск заключается в том, что русские уже вернулись в город... - Линдеман приказал остановить машину у мёртвой «самоходки».
Быстро глянул налево и заметил красноармейца, который спускался в низину, чтобы обойти немцев с тыла. Однако он тоже заметил врагов и моментально исчез. Но тут же появился снова и дал очередь из автомата. Раскалённый свинец засвистел рядом с головой офицера.
- Завязалась настоящая дуэль! - азартно ахнул Ганс. - Но русский непременно совершит ошибку… 
Красноармеец оставил автомат наверху и спрятался. Линдеман стал ждать его, держа палец на курке. Когда голова русского появилась позади приклада автомата, он среагировал, направив пулю прямо между глаз. Голову в каске отбросило назад, а рука выпустила бесполезное оружие.
- Категоричность суждений обычно свидетельствует об ограниченности кругозора! - пошутил Ганс.
Пока он сражался, красноармейцы убили его спутников и взорвали автомобиль. Четверо русских бежали к нему, стреляя на бегу из автоматов.
- Пора отходить! - Линдеман бросил автомат и припустил вовсю мочь.
Вокруг свистели пули, с неприятным чмоканьем впиваясь в болотистую землю под ногами. Он бросился в гущу деревьев пригородного парка и неожиданно очутился среди солдат своего батальона.
- Хватит безумных геройств, - понял офицер, едва отдышавшись, - пора заняться обеспечением достойного будущего!.. Перед нами лежит беззащитная Гатчина, с дворцами полными немыслимых сокровищ.
13 сентября советские войска оставили Красногвардейск. В городе установилась тишина. Раздался тяжёлый гул танковых и автомобильных моторов. Местные жители выбежали на центральную улицу Чкалова.
- Со стороны Пижмы двигается огромная механизированная колонна фашистов… - присмотрелся Борис Кошкин.
Из колонны на обочину свернули несколько грузовиков с солдатами и несколько автобусов с кинооператорами. Засветились мощные прожекторы, застрекотали кинокамеры, гитлеровцы стали раздавать ребятишкам буханки белого хлеба, пряники и конфеты.
- Теперь у вас будет работа и еда! - сказал на камеру Линдеман.
Прожекторы погасли, кинокамеры занесли в автобусы, а улыбавшиеся солдаты вдруг стали злыми. Начали проверку документов.
- Кто знает, как проехать к дворцу императора Павла I? - спросил он. 
- Я знаю! - закричал русоволосый подросток.
- Отпустите его, - приказал Ганс солдатам: - Подойди ко мне!
Юноша робко подошёл к важному офицеру.
- Как тебя зовут? - надменно спросил он.
- Борис, - ответил паренёк. - Мой отец хранитель музея.
- Вот как! - удивился немец. - Удача благоволит мне. Веди к нему.
Они подъехали к служебному входу в музей. Борис первым зашёл в старинное здание, следом вальяжный Ганс и автоматчики.
- Папа, - громко сказал Кошкин, - эти люди хотят с тобой поговорить.
Николай Иванович упаковывал три яйца Фаберже в дорожный саквояж. Он не решился отправить ценные экспонаты поездом и собирался лично вывести их в Ленинград.
- Какой сюрприз! - приятно изумился Линдеман. - Я всегда мечтал стать обладателем шедевром марки Фаберже.
- Это не они!
- Я столько прочитал о них, что узнаю даже в темноте!.. Дайте их мне.
- Вы не можете так поступить, - побледнел старший Кошкин. - Место этим яйцам в музее…
- В немецком!.. А пока они побудут у меня.
Ганс сделал движение бровью и два автоматчика вытолкали Николая Ивановича вон из собственного кабинета.
- Ты сослужил великому немецкому рейху добрую службу! - обратился он к опешившему Борису. - Ты где живёшь?
- Жил с отцом в служебной квартире музея.
- Проводи меня туда и можешь остаться жить там в качестве моего ординарца! - милостиво разрешил Линдеман. - Будешь чистить мои сапоги, и кипятить воду для чая…      


 
 

продолжение http://www.proza.ru/2015/07/06/6