Шишок

   

  Вы верите в домовых? Нет? А я с некоторых пор верю. Вот, как это было.
  Шёл 1996 год. Перестройка разогнала народы с насиженных мест, погнала их в  неизвестные дали искать новые места, где бы можно было, хоть как-то, существовать.

   Вот и мы продали квартиру и уже собирались выезжать. Куда? Муж собирался жить в Луге с матерью и семьёй сестры. А мне негде. Денег хватит только на маленькую комнатку в коммуналке. Я имею в виду г. Павловск или его пригороды. В Павловске живёт мой сын.

 К матери в Лугу муж собирался привести будущую молодую жену с дочкой.  Так что там мне места нет. У сыновей свои семьи. В Москве у младшего сына трое детей. Рядом тёща и её мама. Я – лишняя.

  У старшего сына жена и дочь. Живут они в одной комнате в коммунальной квартире на три хозяина. Там тоже мне нет места. Правда, почти все деньги за квартиру муж отдал мне. В Луге можно было купить на эти деньги даже двухкомнатную, но муж не собирался со мной продолжать совместную жизнь, а жить одной рядом с молодожёнами – я вынести не смогла бы.

   Итак, мы продали квартиру, но пока ещё жили, потихоньку собирая вещи. Новый хозяин оказался на удивление терпеливым человеком. Муж так его обаял, что он стеснялся сказать ему, что пора и честь знать, то есть освобождать квартиру. Он обращался ко мне с просьбой поторопить мужа, объяснить, что скоро осень, дочку надо прописать, чтоб определить в школу. Я говорила мужу, но он всё не мог определиться когда, куда и с кем ехать.

  А пока мы жили вместе как муж и жена. Смешно. Да, это было бы очень смешно, если бы не было так грустно. Я любила мужа и шла у него на поводу. Я очень страдала. Квартиру бросать, где мы счастливо прожили двадцать пять лет.  Перестройка в стране, перестройка в семье. Теперь каждый сам себе хозяин – суверенитет, независимость. То есть на самом деле, всё наоборот: жуткая зависимость.

  «Ой, тяжко мне, тяжко…» Очень было тяжело: и обида, и страх перед неизвестным будущим, и навалившиеся болезни. Просто, жить не хотелось. Но….надо! Увы, надо.

Все вещи я упаковала по коробкам, которыми заставили мамину комнатку и веранду. Сами спали в большой комнате, где кроме нашей кровати уже  ничего не было. Муж имел в виду: как только выпишем контейнер, так и разберём кровать. Новый хозяин нервничал: мы уже три месяца живём в чужой квартире. Ему хочется сделать быстрее ремонт, но обаяние моего мужа столь велико, что он всё терпит и терпит. А я нервничаю. Мне не понятна беспардонность моего интеллигентного мужа.
 
   Вот и в ту ночь я легла спать в ужасном состоянии: сердце давит, в голове шумит, руки, ноги – свинцовые. На душе - тоска смертная. Лежу на спине. Спать на спине не умею, но повернуться на бок нет сил. Мысли просто кишат в голове. Одни ужаснее других. Что ждёт меня? А что будет с мужем: ведь эта молодая особа не любит его.

 Она его собирается использовать, чтоб выехать из опасного для жизни города. Ей ещё предстоит потом перетащить в Лугу старшую дочь и внучку. Муж – оптимист: он считает, что сумеет заработать денег и не на одну квартиру, сулит ей золотые горы. Это в 66 лет!? Мечтатель! Фантазёр!
 
  Я-то – человек приземлённый, и знаю, что это лихолетие можно преодолеть только общими усилиями, только объединившись. Но!...Любовь! «Законов всех она сильней». Одним словом, я легла спать в ужасном состоянии. Лежу, сна нет ни в одном глазу. Со мной такое теперь часто случается. Слёзы непроизвольно текут из глаз.

 Сама я не плачу, не всхлипываю, просто текут себе слёзы из уголков глаз к ушам. Уже подушка начинает намокать, а они всё текут и текут. Остановились. Мне подумалось, что вот эти слёзы высохнут, склеют веки, и я не смогу утром открыть глаза. Нет, снова потекли. Хорошо. Говорят, слёзы очищают душу. Вот и пусть чистят.
 
   А, тем не менее, веки стали тяжелеть. Наваливается сонливость. «Вот бы уснуть, да и не проснуться. И… «no problems». Нет, это ещё не сон. Вот какие-то рифмованные строчки лезут в мозг:

«Прощай мой дом, любимая квартира,
Где столько лет с тобою мы прожили.
Здесь атмосфера радости всегда царила,
И беды (как без них?) мы вместе пережили».

   Ой! Надо бы встать да записать, а то к утру всё забуду, засплю. Но…нету сил. Неимоверная тяжесть сковала тело. Не хочется или не можется пошевелиться. Наваливается дрёма. Лежу между дрёмой и сном.
 
 «Прощай, мамуля. На твою могилу
 Уж некому цветочки будет приносить.
 О, Господи, так дай же, дай мне силы
 Такую боль, такое горе пережить».

   Опять лезут какие-то строчки. Утром окажется, что это - дурацкий лепет измученной души. Не буду вставать, не хочу записывать. Хм! Было б что.

«Когда-то здесь столы от яств ломились:
Любили принимать друзей, гостей.
Вот уж невестки, внуки появились.
Приезда ждём любимых сыновей».

   Всё. Стала забываться. Слышу странные звуки: звуки чьих-то шагов. Кто-то тихо шлёпает по полу мягкими босыми ногами. Кто бы это мог быть? Наша собака Динка? Нет, она шлёпала, цокая когтями. Но только она ведь уже несколько лет, как погибла. Квартиру мы на ночь заперли, я проверяла.

   Шаги затихли. Я услышала или почувствовала чьё-то дыхание. Потом почувствовала на своей руке чью-то мягкую, мягкую тёплую ладошку. Вот именно такую ладошку я представляла себе у Карлсончика *. Рука моя безвольно лежала вдоль туловища. Эта мягкая ручка тихо-тихо, медленно стала передвигаться, ползти по руке.

 Я не испытывала абсолютно никакого страха. Мне было приятно, как кто-то нежно, успокаивающе гладит мою руку. Мне хотелось открыть глаза и посмотреть на это странное существо. Оно вздохнуло долгим вздохом. Казалось: сейчас скажет горестно: «Эх-хе-хе». Погладило ещё разок, так же горестно вздохнуло и пошлёпало тихими мягкими шажочками к двери. И я окончательно провалилась в сонную глубину.

 Проснувшись утром, я почувствовала себя в другом, необъяснимом состоянии. Можно только сказать, что на душе было спокойнее, умиротвореннее, что ли. И появилось ощущение, что ты не одинока, что тебе кто-то сочувствует, что кому-то не хочется с тобой расставаться. Когда я окончательно проснулась, то спросила мужа:

  - Ты веришь в домовых?
  - До последнего времени не верил, а вот после того фильма, начал сомневаться. Может, и правда, они водятся в домах.
  - А в нашей квартире может быть домовой, как ты думаешь?

  - Я думаю, они водятся только в сельских домах. А в многоэтажках их должно быть столько, сколько квартир. Они передерутся. Или он один как домоуправ. Тогда ему на жильцов наплевать. А к чему ты завела такой разговор? С домовым встретилась?

  - Как ты угадал? Наш домовой приходил ко мне или к нам сегодня ночью. Только я не могу его назвать домовым. Он мягкий, добрый милый. Назовем, как в фильме **: «Шишок» Это ему больше подходит.
  - Слушай, объясни толком, что случилось?

  И я рассказала ему о ночном посещении. Странно, но он отнёсся к этому очень серьёзно.
   - А знаешь, я иногда чувствую в квартире чьё-то присутствие. Каким-то шестым или седьмым чувством. Причём, это началось, когда не стало мамы и Динки. Особенно я это ощущал, когда тебя не было. Неужели, у нас живёт Шишок? Как бы это его забрать с собой, - засмеялся муж.

  - Хорошо бы. Он, по-моему, тоже страдает от будущей разлуки. Мне так показалось.   
  На этом разговор был окончен: муж опаздывал на работу.
   На следующую ночь я была готова к встрече. «Надо попробовать с ним поговорить» - думала я, совершенно уверенная в том, что он придёт ещё. Я очень старалась не заснуть. Опять застучали в висках какие-то строки:

«Величественные прощайте горы,
Озёра, водопады, ледники и реки.
Прощай и ты, любимый мною город.
Я уезжаю навсегда, навеки».

   Боже, как грустно! Неужели, мы с ним расстанемся навсегда. Я буду доживать свой век в одиночестве. Выдержу ли я? Я ужасно боюсь одиночества. Бедный, бедный мой муж. Ему тоже трудно со мной расстаться. Мучается. Не может принять окончательного решения. Может быть, ему помочь? А как? Я и уезжала, и вешалась, чтоб не мешать ему. Но, вот я снова здесь и живая.

«Прощай, прощай моя квартира
Когда-то здесь звучал задорный смех
И в гости к нам друзья частенько приходили.
И были мы с тобой счастливей всех».

 Кто-то рядом жалостливо вздохнул протяжным вздохом. Шишок! Я не слышала его поступи. Когда же он пришёл? Веки резко потяжелели. Рука моя в этот раз была согнута в локте и покоилась у меня на груди. Мягкая, тёплая ладошка легла на руку и стала медленно поглаживать. Когда рука дошла до кисти, я с неимоверным усилием положила свою руку на его ручку.

 Я почувствовала, что его ручка покрыта или густыми мягкими волосиками или это мягкая шёрстка. Он ручку не отдёрнул, а тихо-тихо вытянул. Я уж совсем стала засыпать, как услышала всё тот же протяжный вздох, и удаляющиеся шажочки.

   «Бог любит троицу», - подумала я, надеясь на то, что он и в эту, третью ночь,
 придёт. Опять было тоскливое настроение. Опять текли солёные слёзы. Правда, того чувства безысходности, как прежде, не было. Я совсем уж было заснула, но опять полезли строки:

  «Прощай, прощай, моя квартира.
   И ты, «великая» страна, прощай.
   На что народные растратила ты силы?
   Зачем толкаешь в бездну? Отвечай».

   Не ладится стихотворство. Да и не надо. Ничего мне не надо. Вот гады: Горбачёв с Ельциным. Разрушили такую страну! И больше всего досталось нашему поколению. Тридцать седьмой и последующие годы пережили. Войну – пережили. Все развитые, переразвитые и недоразвитые социализмы одолели.

 Застой начали преодолевать и…раз. И нет страны. Ничего нет: ни промышленности, ни сельского хозяйства, ни, даже, космоса. Всё псу под хвост. Во имя чего? Да, просто – предательство! Когда отдельные граждане – предатели, и то бывало много беды. А это – самые первые лица. Их, даже поймав за руку, в тюрьму не посадишь.
 
  Почему такая несправедливость? Наши друзья, теперь уже уехавшие, были настроены оптимистично: «Ничего, ничего. Кроме прибалтийских республик с фашистским духом все остальные республики через некоторое время запросятся обратно в дружную семью советских граждан. Они же все были дотационные. Им в одиночку не выжить».

А я им что говорила? «Нет, подружки милые. Каждая республика – это теперь самостоятельное ханство. Каждый правитель – божок. Лизнув сладость власти, он ни за что её не отдаст. Пусть даже его народ – рабы будут пухнуть с голоду. Россия – брат. Должна помочь. И поможет, платя бешеные деньги за хлопок, за шёлк, за газ, за нефть: за всё, что было когда-то построено, открыто, отлажено русскими».
 
  И я оказалась права. Только от этого не легче, даже тяжелее. Что-то, мой Шишок сегодня не идёт. «Шишочек, не бросай меня. Я уже к тебе привыкла. Приходи скорее, а то что-то я засыпаю». И, сквозь сон я услышала такой родной топоточек мягеньких ножек, что попыталась проснуться. Нет, век не разнять. Вот и ручка легла на мою руку.

 Но он что-то не гладит, просто держит. Я не дождалась, когда он начнёт аккуратно гладить мою руку. Провалилась в сонную бездну. Спала на редкость крепко. Проснулась в хорошем настроении. Какая-то благостность на меня нашла. Приятно думать, что ты не одинока, что где-то рядом живёт тёплое, доброе существо, которое тебя понимает и старается помочь, поддержать.
 
  «Шишок, шишок! Как же мне не хочется с тобой расставаться. А может быть, когда я найду место, где смогу приклонить мою бедную голову, ты переберёшься ко мне? Почему бы и нет?»

  - Ну, что приходил к тебе сегодня твой Шишок?
  - Почему это – мой? Скорее – наш.
  - Слушай, давай я сегодня буду спать с краю. Посмотрим, придёт он ко мне?
  На следующую ночь мы  поменялись местами.

 Я лежала не дыша: всё прислушивалась, стараясь услышать его шажочки: шлёп, шлёп. Но, заснула, не дождавшись. А муж? Тот сразу крепко уснул, лишь голова коснулась подушки. Завидная способность. Так мы и не узнали: приходил ли в эту ночь Шишок.

 На следующую ночь я опять легла с краю, но Шишок не пришёл. В последующие ночи – тоже. Неужели, обиделся? – переживала я. 
Но, моё благодушное настроение меня не покидало. И стало как-то не так страшно уезжать в неизвестность. И стало не так больно чувствовать себя брошенной. Заглохла ревность.

 Я стала намного спокойнее, веселее, оптимистичнее. На следующий день, мы по просьбе Сафар Али – хозяина нашей квартиры, освободили и эту большую комнату. Целый день муж перекладывал коробки, освободил место для нашей кровати и ещё умудрился на коробках разместить телевизор.

 Сафар Али как увидел, чуть не зарыдал: «Ваш муж так всё уютно обставил, что можно долго жить нормально. Боюсь, что вы никогда не освободите квартиру». Пришлось мне с мужем поговорить жёстче. Проняло.

  Вдруг он вообще изменил свои планы, решив уезжать вместе. ОНА мне при встрече заявила, что через два или три месяца поедет в Лугу. Странно, меня это ничуть не тронуло. «Давай, давай. Тебя там очень ждут» - сказала я ей со смехом. И поехала заказывать контейнер.

 Через недельку, мы, на радость хозяину нашей родной квартиры, погрузили все вещи в контейнер и, прожив ещё недельку у нашего друга, выехали из Таджикистана.

  Я была этому несказанно рада. О квартире уже не сожалела. А вот то, что Шишок, мой новый друг и целитель, остаётся, меня очень огорчало. А, может быть, он сейчас живёт со мной? Я ведь частенько слышу чьё-то дыхание, ощущаю чьё-то присутствие. Возможно, наступит такой день, когда он захочет подать о себе весточку.
















* Из книги Астрид Линдгрен «Карлсон», который живёт на крыше»
** Фильм Бориса Бунеева с Роланом Быковым «Деревня утка»