Рай для закаленных. 17 История болезни

Глава 16: http://www.proza.ru/2015/05/02/2095

17. История болезни


      — Лора, проснись, — вырывая из уютного забытья, прозвучал над ухом негромкий голос. — Мне надо тебя причесать.

      Я пробудилась от удивления: зачем кому-то понадобилось меня причесывать?

      Рядом стояла девушка примерно моих лет, худенькая блондинка в белом больничном костюмчике – мешковатых штанах и блузе с короткими рукавами. Наверное, как я, ученица на практике.

      — Зачем причесывать? Думаешь, я сама не смогу? Зачем будить? — спросонья проворчала я.

      Она аккуратно стянула резинку с моего спутавшегося хвоста.

      — Надо сейчас. Скоро придут твои врачи, будут рассказывать о лечении. Это снимут на камеру. Держи, — она протянула раскрытую упаковку с маленьким белым бруском, — это зубная чистящая смола. Потом выплюнь в упаковку.

      Как вежливая собака, я губами взяла брусок и разжевала.

      В руке у девушки появилась щетка. Возможно, сама и не смогу…

      — Зачем снимут?

      — Для «Новостей нашей медицины». Это видеожурнал. Для иностранцев, по большей части. Что-то вроде рекламы. Тебя часто будут снимать: сейчас, перед операцией, во время операции, сразу после операции, перед выпиской, потом снова. Всю историю болезни. И выздоровления!

      Расчесав, девушка обработала мои волосы сухим шампунем. Все эти манипуляции напомнили сладкое время, когда мне делала прически Медея. Иногда, по утрам… Она любила плести косы.

      Сладкое время закончилось горько, и это послевкусие еще не растворилось. Мне больше не нравится, когда меня причесывают. К счастью, девушка оказалась не из любительниц замысловатых композиций и закончила быстро. Едва она закрепила косу резинкой, в палату вошли трое: женщина и двое мужчин, один из которых смотрел на меня через видоискатель профессиональной камеры. Всем было чуть за двадцать – свои, телепаты…

      — Лора, добрый день! — энергично начал бескамерный, с порога устремляясь к монитору. — Как спалось? А, вижу, что плохо. Приходилось обезболивать. Что нормально для твоей травмы. Меня зовут Леон, а это – Натэлла, мы твои лечащие врачи. Итак…

      Леон сдернул простыню с моей спины и жестом подозвал человека с камерой.

      «Лора, впусти меня», — раздался в моей «тишине» чей-то голос.

      Натэлла украдкой помахала рукой, и я поняла, что это она просит связи.

      «Входи», — ответила я и запечатлела в «тишине» ее внешний вид.

      «Потерпи. Леон даже представить не может, что кому-то не доставляет удовольствия демонстрировать свои болячки».

      — … оскольчатый перелом вот этого позвонка и компрессионный вот этих наша дорогая пациентка получила, катаясь на лыжах в горах при экстремальных погодных условиях, — продолжал Леон. — Она очень неудачно упала поясничным отделом позвоночника на острый конек двускатной крыши, и даже несколько слоев одежды не защитили ее от травмы. Перелом получился нестабильный, осложненный, с повреждением спинного мозга. Чувствительность нижних конечностей утрачена. Вот, пожалуйста…

      Натэлла с отвращением дернула плечом.

      «Он колет твою ногу здоровенной иголкой».

      Укола я не почувствовала, зато ощутила себя мертвым куском мяса.

      «Прости. Это всё действительно нужно – для рекламы наших услуг».

      — Соответственно, подвижность также отсутствует. Девушка, которая еще вчера могла бегать, танцевать и грациозно носить короткую юбку, сегодня прикована к кровати.

      «А обязательно при этом делать вид, будто я манекен? Манипулируя моим телом, правильнее было бы со мной общаться, а не с камерой».

      Губы Натэллы сложились бантиком, а в глазах появилось умоляющее выражение.

      «Это же Леон. Он придумал рекламный слоган «Ломайте что хотите – мы все вылечим!» Потерпи».

      «Что вы собираетесь делать? Кастор сказал, у меня будет выбор, но, судя по манерам Леона, всё уже решено, и мое мнение никого не интересует».

      — Лоре не повезло, — драматическим тоном констатировал Леон. — Характер повреждения спинного мозга таков, что самостоятельно восстановиться он не сможет. На этих снимках видны детали…

      Как я ни выгибала шею, разглядеть снимки мне не удалось. Никакого смысла слушать Леона больше не было.

      Натэлла глубоко вздохнула.

      «Мы пришли к оптимальному варианту. Завтра, когда пройдет шок, проведем операцию по восстановлению тела сломанного позвонка и вытягиванию сдавленных, залечим мозг и заключим всё это в эндокорсет. Встать сможешь уже на следующий день, а как только операционный шов зарубцуется, мы тебя отпустим».

      «И всё?!»
      Кастор говорил про какое-то длительное лечение и боли…

      Натэлла поспешила подтвердить его слова:

      «К сожалению, нет. Эндокорсет надо будет убрать недель через шесть – понадобится еще одна операция. Я не могу гарантировать, что кости срастутся без сюрпризов, возможно, придется всё переделывать – и тогда снова операция».

      Краем глаза я заметила, что за стеклом, отделяющим палату от холла, замер знакомый стройный силуэт. Микаэль вернулся, как и обещал Кастору.

      «Но я точно встану и пойду на следующий день поле операции?» — забеспокоилась я.

      — … вот таким образом мы поступим, — закончил что-то Леон. — Лора, ты согласна опробовать нашу новацию?

      Его вопрос я решила проигнорировать, как он игнорировал меня. Я ждала ответа Натэллы.

      «Ну, в общем… Не точно. Есть вероятность, что спинной мозг не восстановится с первой попытки. Имплантат не схватит окончания… В таком случае мы проанализируем неудачу и попытаемся снова».

      — Это очень важно не только для тебя, — стал уговаривать Леон, принявший мое молчание за сомнения. — В мире многие люди вынуждены проводить дни в инвалидной коляске из-за повреждений спинного мозга, которые считаются необратимыми. Если у нас с тобой всё получится, у них появится надежда на возвращение к нормальной жизни. Мы сможем вылечить их способом, который опробуем на тебе.

      — Конечно, — отозвалась я, обрывая его соловьиную трель. Понятно, что «надежда» больных иностранцев – это материальные поступления, и речь Леона приправлена лицемерием, но также понятно, что поступления эти будут не в его карман, а в бюджет Нашей Страны, и мой долг – помочь ей их получить.

      Леон замер. На его худом скуластом лице отразилось понимание, но он заставил себя улыбнуться.

      — Вот и ладно. Еще увидимся.

      И сделал знак прекратить съемку. Жалобно сдвинул брови, переводя глаза на меня, Натэллу и обратно:

      — Я что-то не так сделал, да?

      Натэлла вздохнула, взяла его за локоть и повела из палаты.

      Как только все трое вышли, в дверь заглянул Микаэль. Его лицо было таким же усталым и серьезным, как в тот вечер, когда он в первый раз навестил меня на базе. На нем была тонкая коричневая куртка поверх бежевой футболки, черные брюки и черные спортивные туфли, а одной рукой он сжимал обе лямки перекинутого через плечо рюкзака.

      — Можно? Ты не устала?

      — Нет, — ответила я, заинтересованная причиной его визита, — не устала, заходи.

      Ах, да – лыжи, косвенная причина моего нынешнего положения – его подарок! Неужели чувствует себя виноватым?

      Эту мысль я не скрыла, и Микаэль, входя, кивнул:

      — Что-то такое есть. Я не мог предположить, что ты окажешься настолько безбашенно увлеченной, можно сказать, азартной, и вовсе не хотел, чтобы так получилось.

      Неужели он в самом деле считал, что я могу на него сердиться? Возможно, конечно, если бы я не была так счастлива из-за ночного знакомства, то была бы очень несчастна из-за сломанного позвоночника, возможно, искала бы виноватых, чтобы не мучиться от стыда… Неужели такое возможно?

      — Куда-то собираешься? — сменила я тему, показав глазами на лямки рюкзака.

      Микаэль снял его с плеча и поставил в угол, а сам уселся в маленькое пластмассовое кресло.

      — Да, только что оформил на работе отпуск. Собираюсь провести его с тобой.

      Я ушам не поверила.

      — Что? Зачем?

      Микаэль посмотрел без иронии.

      — Ты выглядишь довольной, словно выиграла приз. Это странно. Наверное, нетипичный побочный эффект спинального шока. Обычно люди, получившие такого рода травмы, очень угнетены и нуждаются в поддержке близких.

      — Откуда ты знаешь? — мне пришло в голову, что я лишь предполагаю род деятельности Микаэля – какая-нибудь военная специализация – но и только.

      — Помню из уроков первой помощи. Уточнил в источниках, когда узнал о том, что с тобой случилось.

      — Кстати, как узнал?

      — Почувствовал. Звал тебя в «тишине». Ты не отвечала. Позвонил твоей подруге Веронике.

      Ого. Даже подругу вычислил. Что за специализация у него, интересно?

      — И решил считаться моим «близким»…

      Он улыбнулся и, сидя в кресле, наклонился в мою сторону:

      — Да, я хочу стать твоим близким.

      У меня непроизвольно включился защитный рефлекс – страх. И желание спрятаться. Уже три года я любыми способами избегала такого рода признаний, потому что вызывали они парализующе противные чувства.



      Когда мне было тринадцать, одна знакомая Медеи, перманентно улыбающаяся, но неприятно поверхностная, как-то раз попросила Медею организовать день рождения маленькой дочери. Пока я надувала и развешивала шарики в гостиной, эта дама рассказывала мне о своем племяннике, парне по имени Сергей, который был старше меня на год и жил в нашем квартале. Вроде бы не урод, а просто какой-то неяркий, он никогда не обращал на себя внимания девочек – было в нем что-то отталкивающее, идущее из души, вроде скуки или сознавания собственной никчемности. Сейчас я могла сравнить его с Кастором, который, обладая схожими внешними данными, был действительно привлекательным за счет интуитивно угадываемой внутренней свободы и силы.

      Тётка жалела племянника, объясняя его замкнутую мрачность переживаниями из-за распада семьи. Примерно год назад его отец развелся с матерью, несмотря на ее беременность, уехал в другой город и очень быстро женился там вновь. Хотя отец поддерживал связь с Сергеем, и тот ни разу вслух не упрекнул его, родным было очевидно, что парень изо всех сил борется с депрессией. Этим объяснением улыбчивая дама вызвала у меня жалость и некоторую симпатию, ведь меня тоже когда-то бросил один их родителей, однако, когда она вдруг сообщила, что я очень нравлюсь Сергею, и он мечтает со мной встречаться, первым моим порывом был поиск вежливого предлога для отказа. По неопытности сходу я его не придумала, и улыбчивая дама с поразительным напором принялась расхваливать доброту и порядочность Сергея, его безусловную преданность семье, в перспективе обещавшие сделать его исключительно замечательным мужем и отцом. В ее убеждениях чувствовалось что-то такое, что дало мне понять – она не отстанет и при любой встрече на улице будет петь эту песню, так же сверля меня требовательным взглядом. Поэтому я, надеясь поскорее все это закончить, согласилась на встречу с Сергеем в тот же день, во время детского праздника. К тому же, я действительно хотела разглядеть в некрасивом парне что-нибудь красивое.

      Сергей подошел ко мне и заговорил без улыбки, а смотрел так, словно боялся удара. Или укуса… Точнее, он не смотрел на меня вообще. Ему как будто неимоверных усилий стоило удерживать взгляд на моем плече, а поднять его на лицо мешало непробиваемое препятствие. Говорил он сбивчиво, но так, будто я уже согласилась стать его женой, даже поставил в известность, что планирует обзавестись при моем участии двумя детьми, непременно мальчиком и девочкой. Уже через пятнадцать минут я чувствовала себя так, будто попала на другую планету без шанса когда-нибудь вернуться домой. Когда я попросила его не торопить события, он, неуверенно улыбнувшись, согласился, что с детьми можно и подождать. Мои слова о том, что я вообще не думаю с ним встречаться на постоянной основе, он просто не услышал. И не придумал, что еще сказать. Поскольку я не собиралась его развлекать на свидании, которое организовал он, мы раздражающе напряженно молчали еще минут десять. Потом я попрощалась и пошла на улицу. Он вдогонку в явном отчаянии пригласил меня завтра вечером в кино.

      На следующий день, в течение которого я старалась не вспоминать о самом идиотском свидании в мире, но не могла отделаться от острой жалости к Сергею, он зашел за мной перед киносеансом. И не один, а в компании своего двоюродного брата и еще двоих друзей. Слова о том, что я не в настроении смотреть фильм, застряли у меня в горле, когда я увидела, какой панический страх Сергей скрывает застывшей серьезной миной… Хорошо, что во время фильма нельзя разговаривать. Домой, впрочем, мы тоже шли в полном молчании – видимо, все, что мог, он сказал вчера. Меня нервировало вызванное этим тупым молчанием напряжение, и я задала вопрос о каком-то эпизоде фильма, который вроде бы не поняла. Один из друзей Сергея с готовностью объяснил, что там, по его мнению, случилось, и скоро к обсуждению подключилась остальная компания. Хотя к тому моменту, когда я оказалась дома, от напряжения не осталось и следа, и все, казалось, чувствовали себя свободно, мне очень хотелось думать, что этого вечера не было.

      Но Сергей, решивший, что кино – единственная возможность со мной общаться, и на другой день позвонил мне и назначил встречу возле кинозала. Я ответила, что у меня дела. Он после долгой мучительной паузы (я уже было подумала, что он прекратил разговор, но забыл отключиться) сквозь зубы спросил, какие. Потом словно опомнился и безапелляционным тоном переназначил встречу на послезавтра. Конечно, я на нее не пошла. Через полчаса после назначенного времени Сергей позвонил и спросил, что случилось. Провоцировать грозу мне отчаянно не хотелось, и я брякнула в свое оправдание первое, что пришло в голову, сейчас уже и не помню, что именно. Он отключился, а на следующее утро пришел вместе с друзьями и стоял на дороге прямо напротив моего дома. Выходя на улицу, мне ничего не оставалось, как поздороваться с ними всеми, и тут Сергей повел себя еще более странно, чем обычно – он молча повернулся ко мне спиной и пошел в другую сторону.

      Сначала я остолбенела, а потом, с облегчением вздохнув, забыла о его существовании.

      Правда, ненадолго.

      Через несколько дней он решил, что я достаточно наказана, сменил гнев на милость и позвонил. Я со злорадством проигнорировала звонок. Он явился утром к дому – я прошла мимо. И так две недели. Потом он явился к моей знакомой девочке, когда я у нее гостила, и уговорил ее впустить его в дом. Я выпрыгнула в окно. Он попытался догнать меня, но я в достаточно резких выражениях объяснила, что о нем думаю, и он, наконец, отстал.

      Но на этом история не закончилась. Скоро я заметила, что люди в квартале стали смотреть на меня странно, будто сами себе задавали вопрос и, глядя на меня, искали на него ответ. Через какое-то время та девочка, у которой я скрывалась от Сергея, сказала мне, что он распустил слухи, будто я его преследую, навязываю отношения, и у нас по моей инициативе был секс. Увидев искреннее потрясение на моем лице, она удивилась, сообщив, что Сергей очень убедителен, и даже она ему поверила, хотя это и не вязалось с тем, что она обо мне знала.

      В тот же вечер у меня состоялся неприятный до тошноты разговор с папой, до которого тоже дошли слухи. Когда я поклялась, что все происходило с точностью до наоборот, он долго думал, угрюмо глядя в окно, а потом спросил, хочу ли я, чтобы Сергей передо мной извинился. Я, уже на грани истерики, ответила, что хочу никогда его больше не видеть и не слышать о нем.

      На следующий день папа сухо известил, что направил в управление квартала жалобу на поведение Сергея, и разбор ситуации назначен на ближайшие выходные. От меня требовалось только одно – справка от подросткового врача. Понятно, о чем…

      Этой справки оказалось достаточно. Я не была вызвана для дачи объяснений. Опросили всех, кроме меня, и без меня же огласили вывод: Сергей является асоциальным опасным патологическим вруном, и ему следует пройти курс психокоррекции.

      Больше я его не видела. Соседи по кварталу смотрели на меня с уважением, сочувствием, и даже виновато. Я была невыразимо благодарна папе за то, что он смог меня защитить. Я понимала, чего ему это стоило… Нам обоим тоже пришлось пообщаться с психологом, чтобы закончить эту историю.

      Но с тех пор жадный мужской взгляд вызывал у меня трудно контролируемый страх.


      — Я хочу стать человеком, которому ты будешь доверять. Тем, кто спасет тебя от любой беды, а если спасти невозможно – не оставит в одиночестве. Тем, с кем тебе будет легко в любую минуту, тем, к кому тебе будет нравиться прикасаться. Я хочу, чтобы ты полюбила засыпать и просыпаться рядом со мной.

      Все то же самое Игорь вместил в три слова, а Сергей не смог произнести.

      И никакой жадности во взгляде. Никакого напора. Он просто говорит о своих желаниях.

      Чувствуется только некоторое разочарование от того, что я сама всего этого не поняла, точнее, что не придумала этого и не захотела поверить. Страх прошел.

      — Зачем тебе это нужно? — снова спросила я. Меня не оставляло впечатление, что возле него я играю чужую роль, доставшуюся потому, что более подходящей актрисы не оказалось.

      Микаэль мысленно застонал и откинул голову назад.

      — Затем, что ради этого стоит жить, — после паузы глухо, в потолок ответил он.

      Казалось, ничего более вразумительного я от него не добьюсь. Что дальше? Не ломать голову, просто поверить и обрадоваться, что мне достался крутой красавчик на зависть всем? Но это же глупо!

      Глупо… Если бы не пережитое прошлой ночью, я бы могла поступать, как наивная девочка – бездумно схватить то, что протянула судьба на открытой ладони. Но, побалансировав на краю гибели и завладев откровенностью того, кто и есть судьба, я перестала быть девочкой.

      Мне, на самом деле, был нужен Микаэль, вернее, то, что он со мной делал – он возвращал самоуважение и банальную веру в собственную значимость, уничтоженные Игорем, папой и Медеей. Но он пытался их всех заменить, а это было невозможно. Поэтому я не могла его принять.

      — Ты выполняешь какой-то квест? — вслух спросила я. — Задание на личностный рост?

      Вроде бы и так неподвижный, он замер – напряжение сковало его тело настолько, что он перестал дышать.

      Потом вдохнул очень медленно и глубоко, на пару секунд задержал дыхание и ответил:

      — Давай поженимся сразу, как только ты закончишь школу.

      Теперь перехватило дыхание у меня.

      Он дает понять, что влюбился? С чего бы? Я ведь даже не красавица…

      Наконец вернув голову в нормальное положение, Микаэль усмехнулся:

      — Ты просто не в своем вкусе. Но для меня ты именно та, кого стоит любить. У тебя есть много времени, чтобы в этом убедиться.

      В этот момент во мне опять включился страх, запрограммированный Сергеем, и я стала спасаться.

      — Ты слышал, что говорили врачи? Я могу больше не подняться на ноги. Такая жена никому не нужна!

      Микаэль издал тихий и явно счастливый смешок.

      — Ошибаешься. Если ты лишишься возможности ходить, у меня будет самая необычная девушка, а потом жена, и наше супружество станет самым осмысленным на свете. Нам будут завидовать, увидишь.

      Вот это поворот…

      А если меня вылечат?


Глава 18: http://www.proza.ru/2015/09/12/1925