Слепые музыканты

  СЛЕПЫЕ МУЗЫКАНТЫ
 Павел Бородин ослеп на войне. Взрывом повредило ему глаза. Из-за этого он попал в плен к немцам. После освобождения из плена Красной Армией его, инвалида Великой Отечественной войны, «плохая» сталинская власть не оставила один на один со своей бедой, как и тысячи других инвалидов. Их направляли в учебные комбинаты. Они становились бухгалтерами, кассирами, банщиками, парикмахерами, сапожниками, часовщиками, приобретали многие другие специальности. Павла, умевшего играть на гармошке и обладавшего хорошим музыкальным слухом, стали учить на баяниста.

Домой он возвратился не один, а с молодой женой Шурой. Мне тогда было лет тринадцать. Вспоминаю несколько эпизодов знакомства со своим старшим двоюродным братом в далекие послевоенные годы. Однажды в лютые морозы пришли они с Шурой к нам в гости из своего маленького поселка, из-за реки Алей. Такие обаятельные люди! Было в них что-то наше, родное, сельское, и в то же время - интеллигентность, воспитанность. 

Праздник какой-то был, родственники «гуляли». Сначала угощались у нас дома. Шура ловко и незаметно ухаживала за Павлом, подкладывая еду в тарелку. Смешно слышать и читать, когда кто-то говорит и пишет о русских как о пьяницах. Может быть, это не о сибиряках? На всех, а за столом было человек двенадцать, была одна бутылка водки. Мама наливала водку в рюмку и из-за спины преподносила каждому. Когда обошла круг, в бутылке оставалось еще половина водки. Рюмка была на ножке, из толстого стекла. Потом, когда водку выпили, каждому налили по стакану бражки.

Выпив и закусив, начали петь застольные песни. У Павла был сильный баритон. А моя мама брала самые высокие ноты, как тогда говорили – «вытягивала». Справедливости ради нужно сказать, что никто другой на нашей улице так «вытягивать» не мог! Красиво пели у нас за столом! Это был почти что семейный хор, и каждый в нем имел свой голос. Пели старательно, абсолютно все! Лица раскраснелись. Все поглядывали друг на друга и, довольные, подмигивали. Дескать: знай наших! Заканчивалась одна песня, мама начинала другую. И все подхватывали.

Потом, уже затемно, все пошли к другой родне. Возвращались поздним вечером. Павел с мороза прильнул к горячей голландке, отогреваясь. Веселый, под хмельком, он не обращал внимания на погоду и обморозил ухо. В тепле даже кровь с него закапала. Мужчина он крупный, красивый. И до войны часто приходил он к нам в гости, дружил со своими двоюродными братьями и сестрами. Он выделялся высоким ростом, и младшие дети шутили: «Дяденька, достань воробышка!»

…Павла приняли работать в школу-семилетку на ставку учителя пения и музыки. Шура по образованию - агроном, поэтому стала преподавать ботанику. Молодые Бородины переехали в большое старинное село. Помню язвительную статейку по этому поводу в районной газете. Автор взывал к совести Александры: государство, дескать, учило ее, средства тратило, она же не хочет работать по специальности! А то, что муж – инвалид войны и его нужно водить на работу чуть ли не за руку – это автора не интересовало. Такой вот поверхностный взгляд на жизнь.

Два или три раза приезжали Павел и Шура к нам по весне, когда было уже тепло и солнечно. В это время перед нашим домом на прогретой земле широкой россыпью   лежала семенная картошка. Она проходила яровизацию. Мама с радостью делилась с племянником семенами, помогая  обзавестись хозяйством, стать на ноги. Приятно помогать молодой семье! Каждый раз набирали два мешка картошки, и Бородины увозили их на подводе. А картошка у нас была отменного вкуса! Или так казалось мне в те голодные годы? Но и другим она нравилась.

Окончив семь классов, я уехал из села, потом три с лишним года служил в армии. Вернулся уже взрослым человеком. У Павла с Шурой было двое детей. Я иногда навещал их. Первые годы, работая в колхозе электриком, я активно сотрудничал с районной газетой. Одна фраза, произнесенная старшим братом, сыграла, вероятно, важную роль в моей жизни. Рассуждая о моих заметках и стихах, он как-то сказал:

- Знал я одного такого активного селькора. Через некоторое время смотрю, а он уже работает в газете!

Я в точности повторил чью-то судьбу: стал профессиональным журналистом.

Мне нравилось слушать, как Павел играет на баяне. Мелодия течет широко, вольготно. Достает до самых потаенных уголков души. Я радовался и музыке, и тому, что Павел оказался несгибаемым, слепота его не унизила, а, наоборот, возвысила. Он изучил азбуку Брайля и читал пальцами и ноты, и книги. А книги при таком шрифте были толстыми! Он был очень начитанным и современным человеком. С ним было интересно беседовать по многим вопросам.

В довоенные и послевоенные годы на всю Сибирь работала Новосибирская радиостанция РВ-76. И почти каждый день предлагали: «Послушайте выступление баяниста Ивана Маланина». Кто он такой, Маланин, мы не знали. Но играл музыкант на баяне виртуозно. Ему под силу были и классические вещи, и народные. Особенно виртуозно исполнял он мелодии «Час да по часу», «Сама садик я садила», «Трепак». А уж как в его исполнении звучала «Сибирская подгорная», и передать трудно. Там слышны были и задорные девичьи частушки, и лихие переплясы парней. Как говорили в народе, выдавал «колено» за «коленом»!

Мы  иногда говорили с Павлом о Маланине. Я боялся, что брат обидится, подумает, что я сравниваю. А ведь это – несравнимые величины. Маланин начал заниматься музыкой в раннем детстве, а Павел – только после ранения. У него крупные крестьянские руки, толстые пальцы. Вот аккорды он брал мастерски! Мне нравились напевные мелодии, которые особенно хорошо удавались Павлу. И совсем не хотел, чтобы он стал частушечником. Каждый раз я его просил:

- Сыграй про Алтай!

Для меня эта необычная песня звучала патриотично, грациозно, задушевно! А Павел относился к моему желанию снисходительно. Может быть, ему часто приходилось исполнят ее. Он начинал играть и пел:

- Ты широко раскинулся, Алтай!/ Растут заводы, города, поселки./ Волнуются хлеба из края в край./ Кудрявятся березовые колки…

Для меня его голос и низкие ноты баяна в аккордах звучали как оркестр и наполняли мою душу гордостью и счастьем, что я живу в таком замечательном месте! У меня дух захватывало. А музыкант продолжал:

- Стремительность могучих рек твоих,/ Их мощные весенние разливы,/ И трепет перелесков голубых –/ Ни с чем на белом свете несравнимы!

 Я никогда не злоупотреблял просьбами, зная, что Павел уставал, занимаясь с детьми. Он тщательно готовился к урокам, нащупывая пальцами ноты новых произведений на бумаге, потом их же находя на клавишах баяна. Это кропотливая работа.

Долго не решался расспрашивать его о войне, о том, как потерял он зрение.

- Вспышка в одно мгновение, боль страшная. И я ничего не вижу. Глаза обожгло. Вот и все. Таким и в плен забрали немцы.

На войну Павел уходил вместе с другим моим двоюродным братом, по отцовской линии, Ильей. Помню, в первые дни возвращения домой он рассказывал, что Илья погиб у него на глазах. «Наши окопы от немецких были очень близко. Вдруг там что-то загрохотало, металл как будто. Илья высунулся, чтобы посмотреть, и пуля попала прямо в лоб». Теперь, когда после войны прошло почти двадцать лет, я отважился спросить.

- А я разве не рассказывал? – переспросил Павел.

Я напомнил:

- Загромыхало, высунулся…

- Это я для родителей сочинил, чтобы меньше переживали. Мы оба в плен попали. Условия были ужасные. А Илья – он же очень брезгливым был. Ничего есть не может. А если что-то более-менее съедобное попадается – променяет на махорку. Я ему говорю: «Пропадешь! Ешь все подряд, лишь бы выжить. Нас все равно освободят!» Но он не слушал. Так и зачах, заболел и умер».

А о баянисте Маланине Иване Ивановиче я впоследствии узнал очень многое. Это был удивительный человек. Родился он в 1897 году восемнадцатым ребенком в семье рабочего. Родился слепым. В три года научился играть на гармонике, а в пять лет уже играл на свадьбах. Добрые люди увезли его в Иркутск, в школу-интернат, где он обучался игре на скрипке. Играл и на фортепьяно. В тридцать лет от роду он выиграл конкурс баянистов, после чего в 1928 году его пригласили работать в штате Новосибирской радиостанции. В следующем году он был признан лучшим баянистом Сибири.

Во время войны Иван Маланин вел радиопередачу «Огонь по врагу!» Он читал сводки с фронта, выступал как певец и аккомпанировал себе. С бригадой артистов музыкант выезжал на фронт и выступал перед бойцами. Аккомпанировал Лидии Руслановой. У него было много учеников и последователей. Его считал своим учителем Геннадий Заволокин, детище которого – телевизионная передача «Играй, гармонь любимая!» - популярна и сегодня. 

Конечно, Павел Денисович мало что знал о баянисте Иване Ивановиче Маланине. И мы всего один раз заговорили о нем. О многом не успели поговорит мы с братом. Каждый занят был своим делом. Заедешь к нему на час-другой, и обратно в дорогу по газетным делам. А тут я снова начал учиться, потом получил направление на работу в другую республику.

 Думаю, теперь его нет уже в живых. Если мне скоро восемьдесят лет стукнет, то ему уже далеко за девяносто. Лет пять назад написал письмо его старшему сыну, чтобы узнать, как он, Виктор, живет, как его сестра, некоторые родственники. Да вот все жду ответа. А сам думаю: общаться нужно, пока живем! Уходят люди, их никогда не вернуть. Разве только вот в таких воспоминаниях.