Адальгер и Юзефа

psy-pump фарс

Solis ego sum ventus. Ego hydram cineres corpus tuum quae ventum dispergam. Amo te, et vos pereatis simul.


1.
Он сильно ударил ее по лицу, так сильно, что ее голова запрокинулась назад, открыв снежно белую шею, всегда напоминавшую ему горячий пульсирующий изнутри мрамор с тонкими синеватыми подтеками сосудов, синей тушью стекающей к тяжеловатому подбородку.
Юзефа не проронила ни звука. Она молча смотрела ему в глаза, зная, что он ударит еще раз, не в силах выдержать ярость ее змеиного взгляда.
И Адальгер ударил так сильно, как хотел бы ударить самого себя за трусость и невозможность жить без этих глаз и этой шеи. Так сильно, что Юзефа отлетела назад, ударившись всем телом о трельяж, опрокинув все свои алхимические бутылочки с духами и косметикой. Зеркало разлетелось на куски, поранив ей щеку, струйка крови немедленно начала чертить самую яркую линию на ее бледном лице, и Юзефа наконец сжалилась.
- Привет, как дела, ты меня звал?

2.
Большой разделочный нож с хрустом вошел в тело Юзефы. Она резко дернулась, но сразу обмякла и упала на ковер.
Некогда живое и подвижное тельце лежало бледной безвольной мертвой тряпочкой, а Адальгер не мог отвести от нее глаз. Она ушла и забрала его с собой.
Адальгер лег рядом с Юзефой и закрыл покрасневшие глаза, в которых никогда больше не будет слез.
Когда Юзефа вернулась с кухни, он так и лежал на полу, вцепившись в ее мертвое тело побелевшими пальцами.
- Опять ты меня убил, глупенький. Ну сколько можно?
Она крепко прижала его к груди и нежно поцеловала в холодный лоб.
Адальгер всхлипнул, преданно посмотрел ей в глаза и наконец-то перестал дышать.

3.
Адальгер был счастлив.
Уже больше недели, как он ничего не слышал о Юзефе. Она перестала навещать его, не звонила и ничего не писала. Жизнь потихоньку вернулась в свое нормальное русло, прислуга перестала шарахаться от каждой тени, и никто в доме больше не просыпался среди ночи от ее истошных криков.
Адальгер уже на второй день с легким сердцем выбросил на свалку все ее вещи, предварительно собрав этот никчемный хлам в некогда оборванную Юзефой портьеру. Он тщательно обыскал дом, чтобы в нем не осталось ничего, что бы могло вдруг напомнить ему о былом кошмаре.
А дворецкому приказал стрелять, если Юзефа объявится на пороге.
И тут же, разумеется, и думать о ней забыл.

4.
Они всегда искренне презирали друг друга.
Она его - за вычурность речи и напыщенность суждений, раздутое самомнение, мнительность и алкоголизм. Он ее - за избирательную похоть, животный эгоизм утонченной садистки, ослиное упрямство и стремление всегда умыть руки, оставшись чистенькой в любой ситуации.
Когда они ругались, а это происходило в среднем раз в день, дребезжали стекла и лопались от воплей витражи в мансарде.
Потом наступали два-три часа затишья, во время которого Юзефа сидела с бледным каменным лицом у окна в сад, а Адальгер с проклятиями крушил фамильным мечом мебель у себя в кабинете.
Встретившись в столовой за ужином, он молча, насколько мог нежно целовал ее в запястье, а она, намочив об язык уголок носового платка, вытирала ему маленькую капельку крови с оцарапанной щепкой щеки.
Стоило им заговорить, и все начиналось сначала.
Разумеется, они никогда не любили друг друга.

5.
"Адальгер распахнул створки шкафа и с недоумением уставился на пустые полки. Бесстыдно обнаженные вешалки ребрами скелета свисали..."
Какого черта. Мне не о чем писать, Юзефа ушла от него четыре месяца назад.
Мне не интересно писать про одинокого стареющего дурака. Подумаешь, выдумал себе любовницу. Да любой мальчишка с четырехлетнего возраста занимается этим по три раза на неделе. Тем более, что даже она его бросила.
Чтобы отвлечь растерянного Адальгера от бессмысленного шатания по дому, пришлось налить два стакана. Целый час мы молча и стремительно пили с ним горькую.
Может быть это поможет ему найти Юзефу.
Вечером я нашел его по запаху перегара на балконе мансарды. Он спал в шезлонге, сжимая в руке много раз изорванную в клочья и столько же раз бережно склеенную фотографию Юзефы.

6.
Напившийся Адальгер считал, что мир вращается вокруг него.
Ведущая здоровый образ жизни Юзефа считала, что вокруг нее вечно бродит пьяный неприятный мужчина.
Трезвый Адальгер считал, что Юзефа его игнорирует.
Юзефа считала, что трезвый Адальгер столь же не интересен, как и пьяный, но менее приставуч.
Вдоволь наслушавшись молчания Юзефы Адальгер напивался обычно уже к обеду.
Юзефа отлично знала, что стоит ей заговорить, и Адальгер напьется уже за завтраком.
И только когда Адальгер напивался до бессознательного состояния - Юзефа исчезала.
Но стоило Адальгеру немного отойти от запоя и подлечить многострадальную печень, как все начиналось сначала.
И врачи тут были бессильны.

7.
Адальгер и Юзефа говорили на разных языках. Но их это не беспокоило, потому что оба никогда не слушали друг друга.
Адальгер был несколько раз женат, а Юзефа до сих пор была замужем. Впрочем, ни тот, ни другая не предавали этому значения.
Адальгер удивлялся, почему Юзефа, уходя раз и навсегда, каждый раз возвращается. Задай вы этот вопрос Юзефе, она забьется в истерике и будет вести себя отнюдь не как леди.
Все в округе знали, что Юзефа является плодом бурного воображения Адальгера от и до. Но муж Юзефы проживал в Дюссельдорфе и понятия об этом не имел.
Юзефа имела свой личный женский салон, где с утра и до вечера трудилась усердная и исполнительная wei;n;herin. Адальгер, при том, что не имел никаких видимых средств к существованию, был значительно обеспеченнее Юзефы, что всегда вызывало ее справедливое негодование.
У Адальгера были золотые руки и пытливый ум. И только в присутствие Юзефы он начинал производить впечатление спившегося идиота.
Порознь они не жили, а вместе существовать не могли.
И врачи снова были тут бессильны.

8.
Большинство соседей Адальгера трогала его тонкая и чувственная натура. Исключение составлял только его лучший друг Вольфганг, который, в силу наследственного солипсизма, считал все происходящее, включая самого себя, плодом собственного воображения и плевать хотел на условности. Да еще фройлейн Эрика Штутц порою качала головой, увидев нашего героя.
Каждый раз во время октоберфеста Адальгер, будучи у этого семейства в гостях, весьма недвусмысленно зажимал ее в коридоре и до сих пор очень громко поднимал за нее тосты на всех дружеских попойках. Он даже дуэлировал с одним из ухажеров Эрики на риттершвертах, получил два очень мужественных шрама на лице и подумывал, не признать ли ее двойняшек, благо оба были ну вылитый Адальгер, но грудь Юзефы была на два размера больше.
Сама Эрика, имея нрав веселый и всепрощающий, не настаивала на узаконивании отношений.

9.
Адальгер считал Юзефу бабой. Не крестьянкой, но примитивной и недалекой. Внешность Юзефы и впрямь была, мягко говоря, не совершенна. Слишком тонкие, лишенные объема ноги в бедрах были похожи на лапки кузнечика. Траченная временем, некогда прекрасная грудь, теперь только напоминала былую роскошь форм, покрывшись коррозией застарелых растяжечек, вызывая стыдливое удивление не симметричными эллипсами сосков. Будто кто-то с сильным косоглазием неодобрительно смотрит на тебя. Становится сразу как-то неловко за себя и за эту штуку, которую в последнюю очередь хочешь увидеть, находясь снизу, когда она раскачивается, такая тоненькая сверху и явно наполненная на треть чем-то крайне неприличным.
Нет, Адальгер не согласился бы на подобный эксперимент даже под страхом кастрации.
А Юзефа в свои неполные тридцать никак не могла понять, почему все мужчины в возрасте, включая ее мужа и самого Адальгера, предпочитают тайком три раза на неделе раскладывать на семейной кровати восемнадцатилетних развеселых шлюшек?
Слава Всевышнему, что Адальгеру и Юзефе никогда не приходила в голову мысль о совместном браке.

10.
На Рождественском Карнавале в магистрате Адальгер прекрасно провел время. Он всю ночь вальсировал с молоденькими фройлейн, вдоволь напился шампанского и действительно блистал остроумием среди старых и новых знакомых. Все это выглядело тем более удивительно, что на торжество наш герой приехал пасмурно хмурым и крайне раздраженным. Он знал, что кто-нибудь обязательно пригласит на бал и Юзефу, присутствие которой неминуемо испортит весь праздник.
Так и произошло, Юзефа была первой, кого он увидел в колонном зале. Они сухо раскланялись, не проронив ни слова выпили по бокалу вина и уже было решили пораньше укатить долой, когда Адальгер вдруг неожиданно сам для себя увлек тихо ахнувшую Юзефу в гущу портьер. Они вернулись минут через пятнадцать, порознь и все еще в состоянии бойкота, однако глаза Юзефы так таинственно блестели, что это мгновенно сделало ее центром внимания неженатых кавалеров.
Да и Адальгер внезапно прочувствовал вкус праздника, особенно когда опускал руку в карман, где покоились синие кружевные и почти невесомые трусики Юзефы.
Оба веселились до упада и возвратились домой только засветло.

11.
Юзефа рьяно соблюдала три Больших Ка Вильгельма Второго. Kinder, Kuche, Kirche были для нее слонами, на которых держится этот мир.
Детей, правда, у нее не было, хотя объем бедер и растяжки на груди Юзефы могли ввести в заблуждение, утверждая обратное.
Готовить Юзефа тоже почти не умела. Она вполне сносно варила грибной суп и жарила горячие бутерброды, но все прочие блюда бессовестно недосаливала, слишком мелко рубила овощи и постоянно почти в кашу переваривала мясо.
В церкви же Юзефа была всего три раза. На собственном крещении и на двух отпеваниях близких родственников мужа.
Но принципы есть принципы. В них она верила. Хотя ни одна из двенадцати казней египетских не заставили бы ее заснуть с Адальгером в одной постели.
Только не это.

12.
Юзефа взяла билет на поезд во втором классе. В ее руках была круглая картонка с вечерней шляпкой, в кармане покоился свежий выпуск дамского журнальчика, а  на ногах были одеты новые коричневые замшевые туфельки.
Она придирчиво осмотрела свое отражение в огромном вокзальном зеркале, вздохнула и пошла сдавать билет, остановилась, снова вздохнула, услышала свисток кондуктора, заметалась мысленно, поправила якобы небрежно выбившийся рыжеватый локон, решила, что выглядит сногсшибательно в этом пальто, неожиданно обнаружила себя сидящей в вагоне напротив очень благообразного лютеранского священника, который улыбался ей всю дорогу из Дюссельдорфа, прочитала журнал до половины, выпила чай с корицей в кафе, где года три назад молоденький незнакомый студент читал ей свои стихи и поил ликером, прошлась по бульвару, здороваясь с редкими знакомыми, покормила французским багетом толкающихся алчных уток на пруду, купила сама себе маленький букетик у знакомой старушки-цветочницы, долго смотрела на афишу театра, не решилась, дочитала журнал до конца уже снова в поезде и вышла на платформу в Дюссельдорфе уже затемно.
Адальгер тоже сегодня думал о Юзефе, и сильно бы удивился, узнав, что она была в городе.