О самом пронзительном стихотворении Х-Н. Бялика

Еврейский народ всегда был богат талантами. И к числу наиболее ярких из них относятся Х.-Н. Бялик и В. Жаботинский. Но не только яркость и незаурядность роднят двух этих людей. Их теснейшим образом связывает то, что первый писал замечательные стихи, а второй не менее замечательно переводил их на русский. Благодаря переводам Жаботинского Бялика узнал весь русскоязычный читающий мир, узнал и полюбил. И как одно из самых любимых принял «самое пронзительное» (1) стихотворение Бялика «Хахнисини тахас кнофэйх…» - «Приюти меня под крылышком…». Оригинал и перевод этого стихотворения входят в золотой фонд мировой поэзии, однако до сих пор не вполне ясно, насколько они эквивалентны друг другу, насколько перевод, выполненный Жаботинским, адекватен стихотворению Бялика и как родился этот перевод. Попробуем в этом разобраться. Для начала приведем подстрочный перевод бяликовского оригинала и поэтический перевод Жаботинского и рассмотрим их содержание.

Бялик:

Укрой меня под своим крылом,
И будь мне матерью и сестрой,
Да будет лоно твое убежищем голове моей,
Гнездом одиноким моим молитвам.
В часы милости (милосердия) в сумерках
Молчи, и я открою тебе тайну страданий моих:
Говорят, есть молодость на свете –
Где моя молодость?
И еще в одном секрете тебе признаюсь:
Душа моя сгорела в пламени;
Говорят, есть на свете любовь –
Что такое любовь?
Звезды обманули меня,
Был сон, но и он прошел;
Теперь нет у меня на свете ничего –
Нет ничего.
Укрой меня под своим крылом,
И будь мне матерью и сестрой,
Да будет лоно твое убежищем голове моей,
Гнездом одиноким моим молитвам.

Жаботинский:

Приюти меня под крылышком,
Будь мне мамой и сестрой,
На груди твоей разбитые
Сны – мечты мои укрой.
Наклонись тихоньки в сумерки,
Буду жаловаться я:
Говорят, есть в мире молодость –
Где же молодость моя?
И еще поверю шепотом:
И во мне горела кровь;
Говорят, любовь нам велена –
Где и что она, любовь?
Звезды лгали; сон пригрезился –
И не стало и его;
Ничего мне не осталося,
Ничего.
Приюти меня под крылышком,
Будь мне мамой и сестрой,
На груди моей разбитые
Сны – мечты мои укрой.

Совершенно очевидно, что по содержанию бяликовский текст представляет собой еврейскую молитву. Лирический герой в нем обращается к некоему «существу», перефразируя цитату: «Сыны человеческие под сенью крыл Твоих найдут себе прибежище» (2). Эти слова произносятся иудеем во время утренней молитвы после закутывания в талес. То, что «существо» герою представляется в женском образе (он просит его стать матерью, сестрой), в то время как обычно в еврейских молитвах к Богу обращаются как к «мужчине», этому не противоречит. Так, в другой молитве, читаемой иудеями в доме скорбящего (в траурной молитве), Бога просят даровать покой душе умершего словами: «…даруй истинный покой под крылами Шехины…» (3). Шехина – присутствие Бога в мире в женской ипостаси. Таким образом, быть матерью и сестрой бяликовский лирический герой просит именно Бога – Шехину и ее же просит укрыть его крылом и стать ему убежищем.

В «часы милости (милосердия), в сумерках» лирический герой открывает Шехине свои самые сокровенные тайны и секреты и ждет от нее ответов на мучающие его вопросы: «Где моя молодость?», «Что такое любовь?». Это носит характер исповеди и диалога с Богом, что также свойственно молитве. Под диалогом с Всевышним иудаизм понимает не систему «вопрос-ответ», выражаемую лишь словами, но систему «вопрос-действие», в которой вопросы человека – слова и мысли, а ответы Бога – его действия с нами, все то, что с нами происходит (4). Таких ответов бяликовский герой и ждет. Он не получил их ни от звезд, ни от сна. В мире, окружающем его, для него «нет ничего», и он надеется теперь лишь на отклик Всевышнего.

Вместе с тем, стихотворение Бялика – не только молитва. Как предполагает З. Копельман (5), в нем звучит эхо любовного переживания Бялика в 1904 году (стихотворение сочинено в 1905 году) в Мрозах (недалеко от Варшавы). В письме Бялика С.Бен-Циону, написанном в Мрозах 11.06.1904, читаем: «Что до меня – я был близок к любви. Сюда будто с неба упала красивая девушка, провела три дня кряду под сенью леса – и пропала. Я написал два любовных стихотворения, одно короткое, в духе «Им димдумей ахама» («Перед закатом»), а второе более длинное, в духе – в аромате вина… Я удостоился гулять с ней часа три с половиною, не требуй от меня точности. Бродили в поле и по лесу, рвали незабудки, я гладил ее волосы. Милая девушка! Однако как сквозь землю провалилась…» (6)

В письме, как и в стихотворении, ощутима горечь от несостоявшейся любви. Считая, что любовь сопряжена с молодостью, герой стихотворения страдает оттого,что молодость прошла, а любви он так и не познал, хотя так желал этого. В письме несколько иначе – нет обобщения, речь идет о конкретном событии. Но ведь обобщения, обычно, вырастают из частностей, поэтому вполне вероятно, что З. Копельман права, и перед нами и молитва, и, в определенной степени, образец любовно-философской лирики, проистекающей из личных переживаний поэта. Это тем более не исключено, поскольку Бялику ко времени написания стихотворения было что обобщать и кроме события в Мрозах – вспомним, хотя бы, грустную историю его романа с художницей Ирой Ян и непростые отношения с женой (7).

Обратимся теперь к переводу Жаботинского. Цитирования текстов еврейских молитв здесь нет, но есть интересная косвенная связь с ними. Упоминание сумерек в оригинале, по-видимому, отсылает переводчика к текстам вечерних молитв и среди них он находит: «Дай нам с миром отойти ко сну и назавтра подними нас для благополучной жизни…И устрани препятствие, находящееся впереди и позади нас; и в тени крыльев Твоих укрой нас, ибо Ты Бог хранящий и спасающий» (8). В 1908 году в первой книге «Альманахов молодой еврейской литературы» в русском переводе А. Брумберга публикуется поэма Л. Переца «Любовь». Поэма восходит к «Песни песней», и в ее начале есть слова, принадлежащие юной мечтательной девушке: «Возьми, Боже милый, мою нежную душу к Себе до утра… Приюти ее на ночь под крылом Твоей милости, верни мне ее к утру с добрым ангелом, и я скажу папе «доброго утра!» и маме поцелую руку…». И далее: «Молния ударила в тихое сердце голубки и оно воспламенилось… И страстное желание загорелось в тихой голубке» (9). Вполне может быть, что, видя в этих словах «мостик» между точным текстом вечерней молитвы и бяликовским стихотворением, Жаботинский и решает использовать оборот «Приюти ее… под крылом…», «мать» заменяет «мамой», «сердце…воспламенилось» и «желание загорелось» превращает в «горела кровь» (созвучное с «душа моя сгорела в пламени», но все же несколько иное). А поскольку молитва вечерняя, то «одинокие мои молитвы» оригинала он трансформирует в «сны-мечты». Так под влиянием бромберговского перевода поэмы Переца «Любовь» рождается перевод Жаботинского стихотворения Бялика «Хахнисини тахас кнофэйх…». Это, конечно, лишь предположение, но оно не лишено смысла, поскольку «Альманахи…» были известны Жаботинскому несомненно, и его перевод Бялика был выполнен позднее.

Что получилось в результате? От «молитвенности» оригинала перевод отдалился. Это подчеркнуто еще и тем, что в переводе ослаблена «исповедальность» оригинала – «открою тебе тайну страданий моих» преобразилось в «буду жаловаться я», а «в одном секрете тебе признаюсь» деформировалось в «поверю шепотом». Вместе с тем, любовно-философский смысл стихотворения акцентировался. В 1907 году Жаботинский женился на любимой женщине – Анне Марковне Гальпериной, с которой он всю жизнь был по-настоящему счастлив (10). Возможно, в связи с этим любовь в переводе приобрела даже некоторую дополнительную возвышенность и «самостоятельность», которой нет в оригинале. У Бялика она просто «есть на свете», но лирический герой ее не встретил и не познал. У Жаботинского же «любовь нам велена». Кем же, как не Всевышним? Но она не пришла к герою. Так что же, ослушалась Бога, спорит с ним?

Перевод Жаботинского получился адаптированным по отношению к русскоязычному читателю – к русскому или ассимилированному еврею. Ему еврейские молитвенные тексты могли быть известны недостаточно, а вот еврейская литература на русском языке типа «Альманахов…» и переложений «Песни песней» была в его среде уже довольно популярна. Вводя в свой перевод аллюзии и мотивы, связывающие стихотворение с тогдашней русскоязычной еврейской литературой, Жаботинский умело включает его в ее контекст. Оригинал же вполне уместен в контексте ивритской литературы. Несколько отступив от оригинала, переводчик, тем не менее, суть отношений лирического героя и «героини», общую тональность и интонацию произведения все-таки сохраняет и содержание передает адекватно. Столь же адекватно он передает и форму стихотворения, в частности, композицию и строфику. Анализируя оригинал уже не по подстрочнику, а по ивритскому тексту (11), и принимая во внимание то, что он написан на ашкеназите, нетрудно заметить, что и система рифмовки переводчиком воспроизведена довольно точно. Близка и ритмика перевода к ритмике оригинала – используя пиррихии, Жаботинский весьма тонко подстраивает разностопный хорей под разноударный дольник Бялика. Итак, сохранив все главное из стихотворения Бялика и учтя специфику читательской аудитории, Жаботинский сумел сделать такой перевод, который аудиторией был принят безоговорочно. Им справедливо восхитились тогда, когда он появился на страницах знаменитой книги Жаботинского «Х.-Н. Бялик. Песни и поэмы. – С.Пб.: Изд-во С.Д. Зальцмана. 1911» (недаром эта книга была переиздана пятикратно!), восхищаются и сейчас, что говорит не только о таланте автора «Хахнисини тахас кнофэйх…», но и о мастерстве создателя «Приюти меня под крылышком…».

Примечания

1.Левинзон Р. Перечитывая Жаботинского // Еврейский камертон. Вып. от 26.12.1997. С. 5.
2.Сидур «Врата молитвы». – М.-Иерусалим: Маханаим. 1993. С. 14.
3.Молитвенник «Шомрей эмуна» (без вых.дан.). С. 295.
4.Сидур «Врата молитвы». С. XXУ.
5.Копельман З. Избранные стихотворения Х.-Н. Бялика: Несколько комментариев // Новая еврейская школа. Вып.1. 1998. С. 32.
6.Там же
7.Ноар Л. Поэт: Повесть о Бялике. – Иерусалим: Библиотека –Алия. 1993. С. 135-139 и др.
8.Сидур «Врата молитвы». С. 263-264.
9.Перец Л. Любовь // Альманахи молодой еврейской литературы. Кн. 1. – СПб.: Современная мысль. 1908. С. 55.
10.Недава И. Вехи жизни. Жаботинский З. Избранные статьи и речи. –М.-Иерусалим: Гешарим. 1991. С. 23-24.
11.Бялик Х.-Н. Стихи и поэмы. – Иерусалим: Библиотека-Алия. 1994. С. 249.


Рецензии
Очень интересно. При чтении подстрочника сразу возникает ощущение - молитва. И какие выражения - "душа моя сгорела в пламени", "звезды обманули меня, был сон, но и он прошёл". Некоторые вещи в переводе непередаваемы, а с рифмой и вовсе "любовь-кровь" получилась (не в упрёк Жаботинскому, что тут ещё можно было сделать).
Спасибо, успехов Вам!

Хайе Шнайдер   07.07.2015 10:42     Заявить о нарушении
Если Вам интересна ситуация "Бялик-Жаботинский" при переводе этого стихотворения,посоветую Вам прочесть мою статью "О воспроизведении идеостиля поэтического текста при переводе с иностранного языка на русский" в журнале Jazyk a kultura, cislo 16/2013,Presov (httm://www.ff.unipo.sk/jak/rus/aktualnecislo_r.html).Думаю,любовь-кровь Вы тогда Жаботинскому простите. А вообще, должен заметить,что простые,даже банальные рифмы - не недостаток перевода, если они есть в оригинале. А у Бялика они есть, потому что он во многом следует классической еврейской традиции (У Иегуды Галеви,например, и др. полно глагольных рифм. Ну и что? Плохо?)

Яков Львович Либерман   11.07.2015 14:26   Заявить о нарушении
Написал Вам ответ, пытался потом отредактировать - сайт уже не пропускает. Буду теперь немногословен..
Нашёл и прочитал Вашу статью, спасибо.
Против глагольных рифм вообще ничего против не имею. :-)

Хайе Шнайдер   15.07.2015 18:48   Заявить о нарушении
Два раза "против" проскользнуло, но исправлять уже не возьмусь.

Хайе Шнайдер   15.07.2015 18:50   Заявить о нарушении