Порог

ПОРОГ

                Будущее  приходит  скорее, чем  уходит  настоящее.
                Э. Капиев
               
       Подвижная донельзя Юлька, бегавшая впереди, остановилась посреди аллеи и стала ждать, когда к ней подойдут взрослые, живущие в её понимании слишком уж медленно.
       - Ребята! - сказала она совершенно серьёзно, глядя на них снизу вверх. - Вы меня не уважаете!
       - Почему?! - Лада даже слегка опешила.
       Юлька ковырнула сандаликом землю.
       - Вот вы всё время разговариваете, вам не скучно, а я совсем одна. И я утомилась...
       Лада засмеялась.
       Виктор передёрнул плечами, точно поправляя на них несуществующее седло:
       - Лошадь сей момент подана, сударыня, - сказал он кучерским тоном и протянул свои большие руки к уже ждущим ручкам девочки. – Вам давно пора ногою в стремя, моя госпожа!
       Лада опять засмеялась.
       - Она тебя заездит!
       - Уже не успеет... - тихо сказал Виктор, поудобнее устраивая Юльку на своей шее.
       Лада промолчала.
       - А вот гриб!!! – вдруг восторженно заорала Юлька, не чувствовавшая тягостности ситуации. - Я хочу гриб!
       - Высоко сижу, далеко гляжу, - с выражением процитировал Виктор. - Только это не гриб, а мираж!
       - Нет, это самый настоящий гриб! - настаивала девочка, сердито пиная несговорчивую лошадь ножками, и шлёпая её ручками по макушке. - Гриб! Грибулечка! Грибочек!
       - Лошади не едят грибы, - попытался он её отвлечь. - В особенности - мухоморы.
       - А что кушают лошади?!. - задавать вопросы было любимым Юлькиным занятием.
       - Лошади обожают сено, - сказал Виктор нравоучительно. - Ты нарвёшь мне сочной травы?
       - А много?.. - осторожно спросила Юлька сверху.
       - Много, - намекнул Виктор, имея в виду свою солидную мужскую комплекцию.
       - Тогда пусть лошадь ест траву сама... - сделала Юлька вывод. - Её вокруг много...
       Тихий смех Лады снова вызвал в мятущейся душе Виктора привычный сладкий озноб.
        Она всегда удивительно смеялась. Он никак не мог понять, в чём особая прелесть её загадочного смеха, но всякий раз, слыша его, он точно проваливался куда-то, как в пропасть, и блаженное чувство невесомости перехватывало дыхание…

       Аллея плавно поворачивала влево, выбираясь из тесного плена леса на простор широкой просеки. Парк был сегодня как-то странно пуст, несмотря на прекрасную погоду. После многодневных почти непрерывных дождей, когда природа, обманувшись и поторопившись, стала наряжаться в праздничные осенние одежды, словно кто-то вдруг вспомнил, что на дворе ещё конец августа. Солнце прорвало дыру в, казалось, затвердевшей бетонной серости туч, и деревья, стряхивая с себя зябкую сырость, потянули к нему истосковавшиеся по теплу ветки.
       - Знаешь, в чём твоё главное достоинство?.. - спросила Лада, первой прервав слишком затянувшуюся паузу. - В том, что с тобой не только легко говорить, но и так же не тяжело молчать. Не испытывая при этом никакой неловкости.
       - В последнее время мы с тобой слишком уж много молчим, - сказал Виктор с неприкрытой грустью. - Точно нам больше совершенно нечего сказать друг другу...
       - Я эти дни много думаю. О своей предстоящей поездке. О нашей скорой разлуке...
       - Я тоже. Чрезмерно много думаю. С избытком... Больше, чем мне того хотелось бы…
       - А ты-то что? Ты ведь остаёшься!
       - Я?.. - Виктор помолчал. - Я считаю оставшиеся дни... Уже почти на пальцах…
       - Ты неисправимый фаталист! - фыркнула Лада. - И ты всё слишком драматизируешь.
       - Может быть, - согласился он. - Но иначе почему-то не умею. На том, как говорится, стою. И когда я теряю близких людей, мне трудно скрывать свою боль. Можешь называть это слабостью, сентиментальностью, слюнтяйством - можешь считать это, чем угодно. Мне совсем не стыдно проявлять ТАКУЮ слабость.
       - Ты ещё ничего и никого не потерял, так что не опережай событий. И, как все максималисты, ты всё доводишь до гиперболы. От этого ещё никто не умирал, если уж на то пошло. У тебя прекрасная душа, ты красивый мужик, ты умный человек, и, в случае чего, ещё найдёшь своё счастье. Тебе просто не дадут остаться одному.
       - В чём-то ты, конечно, права, - сказал он устало. - С моей бездной желаний любить и отдавать я, грубо говоря, мог бы согреть ещё не одну нуждающуюся в этом женщину. Но я этого не хочу. Я не желаю даже думать о том, что после тебя у меня появится кто-то другой. А как же память? Память глаз?.. Память рук?.. Память сердца?..
       Она не нашлась, что ему возразить.
       - Странно, - сказал он. - Мы почему-то говорим только обо мне, когда имеем в виду потерпевшую сторону. А как же ты? Неужели у тебя такой беспроигрышный вариант? Ведь там чужая страна, чужой дом, чужие вещи, чужая еда, чужой язык... ВСЁ ЧУЖОЕ...
       - Я ещё ничего не решила, - сказала она тоном, в котором он не почувствовал уверенности. И, наверное, именно поэтому мне легче. Есть вариант обратного хода. Но я, прежде всего мать, пойми ты, наконец! Ты же видишь, что здесь творится! И нет никаких надежд на лучшее! Ни малейших! Мне элементарно страшно за судьбу моего ребёнка! И если ТАМ ему будет лучше, я останусь! Ради него останусь! Во имя этого я пожертвую и собой, и тобой тоже! И я этого от тебя не скрываю!
       - Спасибо за откровенность...
       - На здоровье! - она попыталась шутить. - А если действительно откровенно, то я сильно сомневаюсь в том, что мы там останемся. Ты уже отравил нас своей заботой, своим вниманием, своей любовью. Очень может быть, что мы без этого уже не сможем. Трудно жить в чужом доме, а чужая страна – это, прежде всего, чужой дом.
       - Я всё прекрасно понимаю, - сказал он со вздохом. - Тебе искренно жаль меня, ты тянешь время, ты пытаешься смягчить горечь расставания. Я всё понимаю...
       Она странно посмотрела на него.
       - Что ты хочешь от меня услышать? Что ты безгранично мудрый, проницательный человек, и что всё правильно видишь? Тебе станет от этого легче, да?..
       - Мне уже ни от чего легче не станет...
       - А мне кажется, что тебе просто нравится страдать. Успокойся! Ну, кому я там нужна, да ещё с ребёнком?!
       - Тебя там не оставят без внимания. Ты для этого слишком молода, слишком стройна, и слишком красива...
       - Брось! - она поморщилась. - Ты совершенно не умеешь говорить такие комплименты, и тебе это не идёт.
       - У них там сейчас бешеная мода на наших женщин, так что ты будешь нарасхват...
       Она промолчала, и он почувствовал, как заболело сердце. Она опять была НЕ ЗДЕСЬ, а ТАМ... НЕ С НИМ...

       …Юлька на шее Виктора, бесконечно далёкая от всех душевных проблем взрослых, заволновалась – их любимое озерко было уже рядом. Он сошёл с по-прежнему пустынной парковой аллеи, и направился к нему напрямик, через низкорослые кустарники.
       Они вышли на лужок. Озеро было мутным и с одного боку сильно заросло камышом.
       Юлька в « седле » снова стала проявлять признаки нетерпения, тогда Виктор опустил её в траву и она, неловко переставляя онемевшие ножки, заковыляла к берегу.
       Лада  засмеялась.
       - Отсидела себе всё на свете...
       Виктор опустился на край грубой деревянной скамейки, врытой в землю под пышной берёзой, Лада присела на другой край, на максимальном от него расстоянии. Он коротко глянул на неё и повернулся к Юльке.
       Девочка уже копошилась в прибрежной воде.
       - Наверное, мы здесь в последний раз, - сказал он тоном, в котором утверждения было больше, чем предположения. - Как странно... Всё это останется, а вас не будет... Никогда... И меня не будет... А этот лес и озеро будут нас помнить...
       - Ты точно хоронишь кого-то, - она снова поморщилась. - Я же тебе сказала, что мы пока едем только посмотреть! Осмотреться! Я не рассчиталась с хозяйкой квартиры, и не уволилась со своей работы! Я только взяла месяц без содержания!
       - Послушай, - сказал он тихо. - Ты же прекрасно знаешь, что мне нельзя лгать. Ты можешь легко обмануть мой ум, но тебе не удастся солгать моему сердцу...
       - Старая солдатская песня... - она горько вздохнула. - Я ещё ничего не решила, а ты уже ставишь на нас крест. Но ты же прекрасно понимаешь, что, по большому счёту, мой будущий отъезд - это вынужденная мера. Ни у тебя, ни у меня нет жилья, и нам оно не светит. Эта безысходность длится уже несколько лет, и, если я останусь здесь, ничегошеньки в нашей жизни не изменится. А там я могу заработать деньги, на которые мы потом здесь сможем купить квартиру или даже дом.
       - Да, - сказал он. - Я ВСЁ понимаю, и уже ничего не могу изменить. Если ты останешься здесь, то для тебя всё кончится неврастенией, а если уедешь отсюда, то уже не вернёшься. У тебя есть разные варианты ТАМ, а у меня их нет ЗДЕСЬ...
       - Опять за тухлую рыбу - большие деньги! – почти картинно всплеснула она руками. – Ну, как тебе ещё можно доказать, что я туда еду ПОСМОТРЕТЬ?! Всего лишь!
       - Уже никак, - сказал он вяло. - И даже не пытайся. Всё равно ты меня ни в чём не убедишь. Его не убедишь... - он приложил большую ладонь к левой стороне своей груди.
       - Ты ужасный человек! - сказала она с отчаянием. - И ты меня измучил своим неверием! Но, если действительно не веришь, почему же тогда не отречёшься?!
       - Потому что люблю... - сказал он, глядя на плюхавшуюся Юльку. - И тебя, и её. И страшусь потерять. И знаю, что для вас тоже стану большой потерей. Невосполнимой потерей...
       - Что тогда предлагаешь ты? - она устала отбиваться и решила пойти в наступление.
       - Мои варианты тебя не устроят, потому что они ничуть не лучше уже существующего.
       - Тогда остаётся один мой. Во всяком случае, он дарит нам хоть какую-то надежду.
       - Это не вариант, это выход. Только для тебя...
       - Тогда я тебя не понимаю! Любить женщину, которая собирается тебя предать - это же дикость!
       Виктор повернул голову и посмотрел ей в глаза.
       - Странно... - сказал он.
       - Что именно?
       - Твои слова впервые за последнее время полностью соответствуют твоим мыслям...
       Она вдруг смутилась.
       - Опять ты... Я же просто так...
       Он тоже почему-то смутился.
       - Да нет, я ничего... Ты вечно забываешь, что у меня очень развитая интуиция.
       Он встал со скамейки и пошёл к слишком уж увлёкшейся озером – лужей Юльке.
       Ладу вдруг осенило.
       - « Я  ЛЮБЛЮ  ТЕБЯ!!! » - крикнула она мысленно, изо всех сил стараясь не быть фальшивой.

       …Виктор точно наткнулся на невидимую стену и замер. Он тут же опомнился, и пошёл дальше, но ей уже всё было ясно.
       - Ты читаешь мои мысли! - сказал она убеждённо. - Именно поэтому ты знаешь ВСЁ...
       - Да... - согласился он равнодушно, точно бесконечно устав от своей тайны. - Я тебя недооценил. Но мне уже ничего не хочется от тебя скрывать. И этого тоже...
       - А что ещё?.. - в её голосе почти не было страха перед его всезнайством. Ей уже почти нечего было терять. Кроме него...
       Он медленно повернулся к ней. На его лице отразилось внутреннее колебание.
       - Хорошо... - сказал он, чуть помедлив. - Пусть это будет днём полных и обоюдных откровений. Юлька! - позвал он. - Ты любишь удивительные приключения?!
       - Люблю! Люблю! - она уже во всю прыть бежала к нему, предвкушая нечто необычное.
       - Что ты задумал?.. - спросила Лада с тревогой. – Я впервые начинаю тебя пугаться…
       - Последний парад... - сказал он очень серьёзно. - Лебединая песня... Прощальный салют... Только действительно не пугайся и ничему не удивляйся... Это не смертельно…
       - Ты в своём амплуа...
       - Да, - не стал он ничего отрицать. - Именно сейчас, и именно в своём! Как никогда!
       Он посмотрел по сторонам - ему не хотелось лишних свидетелей, но она не сразу это поняла.
       - Дядя, я жду приключений! - завопила уже подбежавшая к ним запыхавшаяся Юлька.
       - Они обязательно будут, - успокоил он её и достал из кармана куртки авторучку. – Фокус-покус! - сказал он и, сделав отчаянное лицо, нажал на ней невидимую Ладе кнопку.

       …Из поверхности озерка полез вверх матовый пузырь. Он поднимался всё выше, раздуваясь, пока не превратился в трёхметровый шар, который, взмыв над водой, полетел  к ним.
       - Ой! - воскликнула Юлька и звонко захлопала в маленькие ладошки. - Как здорово!
       Лада вскочила со скамейки. В глазах её одновременно были удивление и испуг.
       - Нет, ты немножко ошиблась... – спокойно сказал он ей, не оборачиваясь. - Я вовсе не инопланетянин - гуманоид. Но я действительно Пришелец. Из Будущего...
       - ЗАЧЕМ ТЫ ПРИШЁЛ?.. - спросила она, и лёгкий испуг в её голосе сменился на серьёзную тревогу. – ЗА ЧЕМ?..
       Он не сразу повернулся к ней.
       - За Счастьем. Мечты романтической юности... У нас там всё слишком уж рафинировано и экстрактировано, а потому немножко пресно. В вашей эпохе эмоции и страсти гораздо богаче. Я хотел здесь найти свою Золушку, чтобы сделать её принцессой...
       Лада вдруг пожалела о том, что он способен читать её крамольные мысли, потому что увидела, как лицо Виктора слегка исказилось, точно она его наотмашь ударила.
       - Ты можешь отключать свои телепатические способности? - вдруг спросила она.
       - Да, конечно, - он опустил глаза.
       - Тогда сделай это! - попросила она. - Хотя бы на время... Ты знаешь, какая я дрянь, какая я продажная тварь, и ничего нового ты обо мне уже не узнаешь... Не причиняй же себе новую боль! Пусть у нас сегодня единственным каналом связи будут слова! Правдивые, лживые - оставь всё это на моей совести! Ты хотел сделать нам прощальный подарок, а я не хочу быть неблагодарной! Я хорошо знаю себе цену, и продалась за значительно большую! ТАМ не умеют читать мои мысли, и это их счастье! Я не буду каяться, потому что покаяние ещё более мерзко, чем само предательство! Как я понимаю твоё поведение, обратной дороги у меня уже нет. А ты не заслуживаешь от меня страданий. Не слушай мою грязную душу, эти слова не для твоих ушей! Четыре года ты был нашим Добрым Гением, нашим Ангелом-Хранителем. Ты любил меня, несмотря на мою грязь, и я хочу хоть на прощание сыграть роль той, которую ты во мне искал. И не нашёл...
       - Хорошо... - сказал он, поражённый её яростным и откровенным монологом. Вместе с тем почти равнодушием, с которым она приняла известие о его происхождении, это говорило о сильном истощении её нервной системы. - Я уже сделал это.
       Он показал рукой на белый шар.
       - Садитесь.
       Юлька уже нетерпеливо бегала вокруг шара в поисках входной двери. Лада подошла и в нерешительности остановилась перед идеально гладкой молочно-белой поверхностью.
       Он взял её за локоть и несильно толкнул вперёд. Она сделала несколько шагов, и, пройдя сквозь бесплотную преграду, оказалась внутри. Тут же рядом появился Виктор и изумлённая Юлька. Вокруг по-прежнему был лес, и не было никаких признаков шара, в котором они теперь должны были находиться.
       - Куда вы хотите? - спросил Виктор.
       - На Луну!!! - закричала Юлька.
       - К тебе... - тихо попросила Лада.
       Мир вокруг затянулся красным и тут же точно кто-то сдёрнул с него это яркое покрывало.

       …Вокруг опять был лес - тот же, и другой. Озеро было гораздо больше и чище, деревья подступили к нему ближе, и исчезли опоры ЛЭП, будто их здесь и не было вовсе.
       - Место то же, - пояснил Виктор. - Время другое.
       - Какой сейчас век?.. - спросила Лада чужим голосом.
       - До меня четыреста шестнадцать лет. От вас...
       - Далеко же ты забрался, - неопределённым тоном сказала она, чуть помедлив. - И всё зря...
       - Нет, - качнул он головой. - Не зря. Четыре года Любви - они уже навсегда мои...
       Он вытянул вперёд руку, и лес с озером нырнули глубоко вниз, открыв далёкий горизонт. Они быстро взмыли к самым облакам и Юлька, ахнув, прижалась к ноге Виктора. Лада молчала, стиснув холодными пальцами его сильное плечо.
       Он взял девочку на руки.
       - Не бойтесь, маленькие, это не опасно…
       Они стремительно летели над далёкими верхушками деревьев, и встречные птицы шарахались от них в стороны.
       Скорость полёта нарастала, видневшиеся вдалеке неразборчивые гигантские купола, пирамиды и конусы приближались, превращаясь в прекрасные здания. Вокруг них быстро сновали летательные аппараты замысловатых конструкций.
       Они влетали в круглые отверстия в стенах удивительных строений и вылетали из них, и в этой суете была какая-то размеренность и деловитость.
       - Вот тут я и живу, - сказал Виктор и поправился: - Буду жить... Не скоро, но  буду…
       Они влетели в одну из дыр, в её темноту, и Лада вдруг почувствовала, что их полёт прекратился.
       - Включите Солнце!!! - заорала Юлька над самым ухом. - Включите хоть что-нибудь!!!

       ...Они стояли посреди просторной комнаты, если это помещение можно было так назвать. Стены её были сплошь покрыты зеленью, а возле них стояли непонятные, похожие на маленькие голубые облачка образования, которые « дышали », как живые.
       Виктор вытянул руки с Юлькой и уронил её на одно « облачко ». Испуганный визг сменился восторженным, и она закачалась на « волнах ».
       - Как здорово, дядя! Как на качелях! Дядя, ты здесь живёшь?! Мне здесь нравится, мама! Я остаюсь!
       Виктор грустно улыбнулся и сделал неуловимо быстрое движение пальцами руки.

       …Рядом с « облачком » из прозрачной пустоты возник изящный столик, окружённый тремя тоже непривычных форм креслами. На столике стояли три высоких бокала с жёлтым напитком. Виктор задумчиво посмотрел на отрешённо прыгавшую Юльку и « повесил » один из бокалов в воздухе рядом с её « качелями ».
       Лада села в кресло и посмотрела на Виктора. В глазах её снова появился лёгкий испуг.
       - Это сейчас ты?.. - спросила она его изумлённо. - Или это уже не совсем?..
       - Это я, - уверил он её, садясь в другое кресло. - Настоящий я. А там была маскировка, соответствовавшая биологическому возрасту мужчины моих лет. Здесь всё несколько иначе.
       - А как здесь выглядела бы я?..
       - О, совсем девчонкой! - улыбнулся он, поняв её женское любопытство. - Тридцать пять лет здесь - не возраст для женщины. Так же как и сорок пять - для мужчины. В моё время живут по пятьсот лет, так что мы с тобой выглядели бы ровесниками.
       - А мы... могли бы... здесь ... остаться?.. - осторожно спросила она, боясь, что он не сдержал слова и способен прочесть мысли - нувориши, которые возникли в голове почти вопреки её воле. Она не верила в положительный ответ, вопрос был лишь жестом отчаяния.
       Он молча встал и подошёл к огромному овальному окну, выходившему в небо.
       - Понятно... - сказала она ему в спину.
       - Это зависит не от меня, - тихо ответил он дрогнувшим голосом. - К сожалению...
       - Понятно... - повторила она, и он почувствовал, как ей тяжело. Мысли её он не читал, выполняя обещание, но общее душевное состояние женщины прорывалось сквозь психологическую блокаду в его мозгу.
       - Ничего ты не понимаешь! Есть такое понятие - Нравственный Барьер. Это как Второе Начало Термодинамики. Только здесь Плохое не может перейти к Хорошему. Барьер стоит в Пространстве – Времени, и его способен преодолеть не каждый.
       - Понятно... - сказала она снова. - Я не выдержала экзамен на нравственность и порядочность, поэтому не набрала проходной балл... Но почему тогда мы здесь?
       - Это временно, - сказал он виновато. - И разово...
       - Ты выбил разрешение?
       - Да. И энергию. Взял...
       - Энергию?..
       - Энергетическое поле нуждается в постоянной нейтрализации твоего присутствия здесь.
       - Сколько у нас времени?..
       - Два часа... - сказал он почти неслышно за сопением неутомимой Юльки. - И ни минутой больше, иначе произойдёт темпоральная аннигиляция, и мы все погибнем...
       - Зря ты привёз нас сюда! - сказала она вдруг резко. - Это называется на прощание хлопнуть дверью. Ты даёшь понять, что я себя обокрала, ты хочешь, чтобы я жалела о содеянном...
       - Трудно быть Богом... - сказал он вибрирующим голосом и странно сгорбился.
       - Ты - Бог?..
       - Нет. И именно поэтому мне трудно. Прости...
       - Ладно, - изменила она свой приговор. - Что уж там... Ты тоже живой человек из плоти и крови, и тебя можно понять. И всё-таки, это жестоко. По отношению к женщине жестоко. Я сделала тебе больно, а ты хотел сделать ещё больнее...
       - Нет, не так... - возразил он. - Изначально это было всего лишь желание поделиться с вами хотя бы частью того, что было моим и могло стать вашим. Остальное получилось уже как производное. Я об этом совсем не подумал. Прости вновь...
       - Ты обрекаешь меня на пожизненные муки... - сказала она с болью в голосе. - Я пожертвовала душой ради материальности, но, как оказалось, я пожертвовала и тем, и другим одновременно. Я страдала от предстоящей разлуки с тобой, но желание финансового благополучия казалось мне гораздо сильнее любви к тебе. Философия нищего, который считает, что моральное состояние неотделимо от материального. Я тоже так считала, и вот теперь выяснилось, что я украла у себя всё. Я украла тебя, я украла мечту, я украла сказку... И у себя, и у неё тоже...
       Она посмотрела на беззаботную в своём сиюминутном счастье Юльку. В глазах её стояли слёзы.
       Он подошёл, опустился перед ней на колени, взял её руки в свои, и стал покрывать их поцелуями. Тонкие дрожащие пальцы Лады были холодны, как первый лёд.
       - Прости покорно... - простонал он.
       По щекам её ползли сверкающие нити.
       - Ничего... - сказала она. - До сих пор ты прощал мне всё, теперь пришла и моя очередь прощать. Мне это сделать легче: твои грехи - ничто в сравнении с моими...
       Он спрятал своё лицо в её маленьких ладонях.
       - Я хотел, как лучше...
       - Да, конечно, дорогой... Я всё понимаю... Ты жил нами, ты жил для нас, а мы тебя предали... Я тебя предала... Предательство не имеет размеров, оно абсолютно.
       - Ты просто слабый человек. Ты - женщина, - попытался он оправдать ту, которую по-прежнему любил.
       Она закрыла глаза и застонала.
       - Что же я такое наделала... Что же я натворила... Ведь я же люблю тебя, и мой поступок был продиктован отчаянием. Я думала, что наши отношения в подобных условиях обречены, а жить прежней безысходностью уже не могла. И однажды прагматизм стал сильнее любви... И ты всё знал, и ты всё видел... Как же мерзко тебе, должно быть, было рядом со мной... - её передёрнуло от отвращения к самой себе, и она уже не боялась, что он может случайно прочесть её мысли.
       - Не очень, - признался он. - Я старался не всегда слушать твои помыслы. Только в крайних случаях. И я всё равно пытался тебя понять. И простить. Потому что любил. И люблю...
       - Почему ты не захотел меня уберечь?! - спросила она вдруг, но её вопрос не застал его врасплох.
       - Я спас тебя... Вас... Когда я нашёл вас здесь, ты от всех этих неурядиц была на грани самоубийства, и лишь Юлька удерживала тебя на краю. Я навёл о вас справки в своём времени, и ужаснулся. В вашем первоначальном Будущем ты так и не освоилась в новой жизни, спилась, и умерла от цирроза печени, не дожив и до пятидесяти лет. А Юлька... Она в институте попробовала бы наркотики, втянулась, и тоже умерла бы, но уже от передозировки. Не дожив и до тридцати...
       Лада была ошеломлена этим известием.
       - Я спас вас от одного, - сказал он с грустью. - Но не уберёг от другого... Хотя и пытался. Понимаешь, ТАМ у меня не было особой свободы действий. Была просто жизнь, в которой я должен был найти себе соответствующее место, сообразно своим способностям и характеру. Меня буквально втиснули в ваше время, обеспечив мне надлежащую легенду, и я там совершенно стихийно жил. Всё шло своим чередом. Никто не воздвигал на нашем пути преград, они возникали сами из образа жизни - твоего и моего. Социальные сложности, политические проблемы, финансовые неурядицы... Я не мог менять условий, а человеку из другой эпохи непросто даже подстраиваться под них, поэтому я жил так, как у меня это получалось.
       И ждал... Я терпел всё и ожидал СИГНАЛА, который позволил бы мне увезти вас к себе.
       Когда ты начала метаться, я с ужасом понял, что всё идёт прахом, и попытался оказать интенсивное воздействие на твою душу. Все эти наши нескончаемые душещипательные беседы... Ты, наверное, считала меня занудой, но это был умышленный ход. Я старался удерживать тебя в состоянии непрерывного внутреннего неравновесия. Я заставлял тебя постоянно обдумывать, оценивать, сравнивать, взвешивать... И ждал, ждал, ждал, страшась того, что мне уже казалось неизбежным...
       - И не дождался... - вздохнула она с грустью. - И теперь тебе всё придётся начинать сначала...
       - Нет, - не согласился он. - Уже не придётся...
       - Ты бравируешь, - сказала она горько. - Жить-то как-то надо. А одиночество - не лучший выход из положения.
       - Я уже не одинок. У меня есть ты, у меня есть вы.
       - Нас скоро не будет... - голос её сел до предела.
       - Неправда! Вы будете всегда! Здесь! - он опять прикоснулся рукой к груди. - У нас здесь всё иначе. Это у вас могло быть много любвей: фальшивых, фиктивных, настоящих... Любовь номер... А в моё время страсти отличаются меньшим огнём, но большей прочностью. Да, я вас потеряю, но всегда буду помнить о том, что спас вас, что без меня вы обе погибли бы. Я попытаюсь утешиться тем, что подарил вам новую жизнь.
       - И что же потом?.. - ей хотелось увести разговор как можно дальше от себя самой.
       Он вздохнул, встал с колен, и вернулся к окну.
       - А потом будет полёт к другой звезде. Очень длительный полёт в одиночестве. У нас это практикуется.
       - Часто?..
       Он обернулся и внимательно посмотрел ей в глаза.
       - К сожалению, редко...
       - Вот видишь! Всё гораздо проще, чем ты пытаешься мне доказать. Утешается большинство.
       - Мне от этого не станет заметно легче. И о чём это мы сейчас?! Я же сказал, что У НАС всё по другому. В моём времени неразделённая любовь - явление почти уникальное, а ведь именно она и окрашивает страсти исключительным богатством тонов.
       - Прости... - сказала она. - Это не я, а приспособленческая суть женской психики. Понимаешь, иногда мне кажется, что мой ум существует совершенно отдельно от моей души и моего сердца. И порою он бывает гораздо сильнее их. Прагматизм исключает истинную мужественность, но и женственность, наверное, тоже...
       Она встала со стула и подошла к зелёной стене, на которой увидела яркую овальную пластину.
       Это был её объёмный портрет. Снимок, очевидно, был сделан несколько лет назад, в самом начале их знакомства. Она поняла это по своей причёске, которую после сменила.
       - Хорошая фотография, - сказала она. - Такую мог сделать только любящий мужчина.
       - Любовь - это Искусство, - сказал Виктор. - Искусство души, Искусство глаз, Искусство ума, Искусство тела. Мне этот снимок тоже нравится больше других. У меня есть фотографии, у меня есть видеозаписи, и я всё это возьму с собой куда угодно...
       - Ты возьмёшь с собой, прежде всего, свои страдания... Ни больше и ни меньше…
       - Пусть так...
       - Память о прошлой любви лишает надежд на будущую... – лицо её исказилось.
       - Пусть так!
       - Это будет не жизнь, а истязание Души...
       - ПУСТЬ ТАК!!!
       - Ты с ума сошёл! – она испугалась за него. - Я умоляю тебя - не делай этого! Ты ведь всегда желал мне добра, так выполни же мою последнюю прощальную просьбу!
       - Какую? - спросил он, перестав на время за криком её души слышать свою собственную.
       - Забудь меня...
       - Что?!!
       - ЗАБУДЬ МЕНЯ... ЗАБУДЬ НАС… Вы можете читать чужие мысли, значит, наверняка умеете и подчищать свою память. Мне достанет моих мук, избавь меня, пожалуйста, от мыслей о твоих страданиях. Это слишком много для одной слабой женской души...
       - Не проси... Я готов сделать для тебя всё, но только не это. Хочешь, я очищу твою память?..
       Она отшатнулась от него.
       - Нет!!! С чем же я тогда останусь?!!
       - Вот видишь... - сказал он укоризненно. - Ты ничего не хочешь терять, а мне предлагаешь потерять всё.
       - Неужели, ничего нельзя сделать?..
       - Ничего...
       - Господи, опять безысходность! - она сжала голову руками. – Кругом - ничего больше...
       Глаза её вдруг вспыхнули.
       - А если всё начать сначала? Говорят, что за одного битого двух небитых дают...
       - Я тоже думал об этом, когда мне бывало совсем худо. Но это невозможно, радость моя. В принципе невозможно. В твоей эпохе моя матрица уже задействована, а тебе дорога сюда закрыта наглухо. Я мог бы взять одну Юльку - для неё этот путь открыт. Помнишь, она однажды спросила, люблю ли я тебя? Я ей тогда уклончиво ответил, что её любить значительно легче. Я ей не сказал, почему, а тебе сейчас скажу. Потому что она ЕЩЁ НЕ НАУЧИЛАСЬ предавать… И других, и себя. Её я мог бы сюда взять, но это же немыслимо! Ты без неё просто умрёшь, она для тебя - всё!
       - И тут тоже безнадёга... - сказала Лада с невыразимой тоской. - И не спасут ни кровавые жертвы, ни клятвенные покаяния... И во всём виновата только я. Я одна...
       - Виновата Эпоха, а ты - её дитя.
       - Это меня не оправдывает.
       - Но и не обвиняет.
       - В твоих глазах - может быть, но не в моих собственных. И тем более тебе жизненно необходимо вычеркнуть меня из своей памяти. Кому и что ты хочешь доказать?
       - Никому и ничего. Я просто хочу жить дальше и ПОМНИТЬ... Всегда и везде…
       - О чём? О моём предательстве? Ты хочешь сохранить верность той, недостойной тебя, что умерла четыреста лет назад, и чьи кости давно истлели? Это же смешно!
       - Для меня - нет...
       - Ты сумасшедший...
       - Может быть. Для тебя... Бессмысленно говорить о музыке с тем, кто лишён слуха...
       Он энергично потряс головой, чувствуя, что становится чрезмерно и непозволительно резким.
       - Извини...
       Она, казалось, ничего не заметила.
       - Ты опять не совсем справедлив в своих упрёках. В тебе опять слишком громко говорят твоя обида, и твоя боль. Но ты же сам сказал, что я - и дитя своей эпохи, и одновременно - её жертва, и не надо от меня требовать больше, чем я на то способна.
       - Этому легче найти объяснение, чем оправдание, - он снова помотал головой, успокаивая себя.
       - Тогда не берись судить. Вы лучше нас, вы чище нас, но вы шли к этому лишние четыре столетия! Дай и нам пройти этот путь! А то ты издали кричишь, что мы такие и сякие.
       - Мы впервые поссоримся, - сказал он, найдя в себе улыбку. - На прощание...
       - А разве с тобой можно поссориться?
       - Ты можешь всё. Женщина способна сделать из ничего три вещи: винегрет, шляпку и ссору.
       - Ты пытаешься подсластить горькую пилюлю, но тебе это плохо удаётся, - она вернулась к столу. - А если бы мы не смогли уехать или вернулись оттуда? После того, как поняли бы, что нас там не ждут с распростёртыми объятиями... - она была предельно откровенна.
       - Это уже ничего не изменило бы в главном. Неудавшийся проступок не умаляет степени его нравственного значения. У меня в вашей эпохе остались ещё шесть лет из десяти отпущенных, и я прожил бы их рядом с вами. Я бы вас не оставил.
       - А через шесть лет?..
       - Я сказал бы тебе на прощание правду о своём происхождении и вернулся сюда. Ты, конечно, захотела бы отправиться за мной, но я бы отказал тебе, скрыв, правда, главную причину этого. Я бы нашёл для тебя убедительные слова. Просто Гость из Будущего, который пришёл для того, чтобы помочь одинокой женщине, и вернуться домой...
       - И ты не попытался бы найти здесь другую женщину, чтобы увезти её с собой?
       - Нет, я однолюб...
       Она опустила голову и помолчала.
       - Десять лет - это наш, мой испытательный срок?..
       - Не для всех. Вообще-то, это максимум. Я сам когда-то взял его себе, чтобы иметь гарантированный запас. Рассчитывал я, конечно, на гораздо меньшее время...
       - Я всё испортила...
       - Во всём всегда виноват мужчина, - терпеливо сказал Виктор. - Истинное мужество заключается в том, чтобы простить женщине ту ошибку, которую совершил ты сам... И я не снимаю с себя вины, хотя она и минимальна. Меня НЕ УЧИЛИ способам выживания и образу поведения в вашей эпохе, я сам туда напросился, поэтому жил интуитивно, ориентируясь на ходу. Но вся беда в том, что требовалось перешагивать через что-то в себе самом, а я оказался на это неспособен.
       - Ты слишком хорош, чтобы быть плохим...
       - Не совсем точно. В принципе, можно было бы чем-то поступиться ради собственного блага, но, как выяснилось, у меня для этого слишком высока нравственная инерция. В ваших условиях мне недоставало психической мобильности.
       - Как же ты жил у нас все эти годы?.. - сказала удивлённо и сочувственно. - Одинокий агнец среди бесчисленной стаи волков... Ты ведь не способен никого сожрать, как же мы не сожрали тебя самого?..
       - Живуч сверх меры... - он улыбнулся. - Но обглодали вы меня изрядно... Перед отправкой я основательно изучил вашу эпоху, её язык, традиции и нравы, но вблизи всё - совсем не так, как издали. И всё же двум вещам я не научился ни там, ни здесь.
       - Чему же это?.. - спросила она с любопытством.
       - Я не способен ударить другого человека, и совершенно не умею нецензурно ругаться...
       Она в очередной раз отпила из своего бокала пряного освежающего напитка и поставила его на столик. Жидкости в нём не убавилось.
       Виктор поймал её любопытный взгляд.
       - Не удивляйся ничему и не задавай мне отвлечённых вопросов, - сказал он просительным тоном. - Пожалуйста... Принимай всё таким, как оно есть. У нас слишком мало времени.
       Она опять встала, подошла к огромному окну, и долго молча смотрела на прекрасный город с высоты птичьего полёта. Юлька с визгом без устали прыгала на диване - облаке. Чтобы застраховаться от её вмешательств в их разговор, Виктор прямо перед её глазами слепил из пространства большой экран, и объёмные мультики целиком завладели вниманием девочки. Потом он подошёл к Ладе и взял её за плечи.
       - Не нужно этого, - жалобно попросила она. - Уже не нужно... И ничего не нужно…
       - Почему? - не понял он.
       - Я себе отвратительна!
       - Я тебе не судья, - сказал он. – Для этого я тебя слишком люблю... Не казни себя так.
       - Зато мой собственный, Главный Суд, у меня ещё неизбежно впереди. Ты пока рядом и оттого я относительно спокойна, но через две недели... – её вдруг передёрнуло.
       - Нет, - сказал он глухо. - Сегодня...
       Она резко повернулась к нему лицом.
       - Почему так скоро?! Я же надеялась, что ты нас проводишь! Я так этого хотела!
       - Нет... - повторил он скорбно. - Я раскрылся и потому автоматически лишаюсь всех прав. СЕГОДНЯ!..
       - Зачем же ты это сделал? - сказала она трагическим голосом. - Ты ведь ограбил себя, лишив последней радости на две недели. И меня тоже лишил... И её…
       - Так будет даже лучше. Ожидание гораздо мучительнее, чем неожиданный конец.
       Она обхватила руками свои узкие плечи и съёжилась, точно ей было холодно.
       - Я многое понимаю. Раз ты ТАК себя ведёшь, значит, я действительно не вернулась бы оттуда. Ты ЗНАЕШЬ это... Тебе, по-видимому, известно и то, как именно я там устроилась. Видимо, не так уж плохо, раз даже ты не смог вернуть меня обратно...
       - Нет, не то! Точнее, не совсем то... – Он замялся в поисках нужных слов. - Но существует всего два варианта с одинаковым концом. Третьего варианта попросту нет...
       - Значит, мы все были изначально обречены на неуспех? Кем конкретно? Мною?..
       - Да... - выдавил он из себя жестокую для него правду. - Раскрывшись, я убираю себя из того мира, и тебе просто не к кому возвращаться. А если бы я сохранил тайну, ты всё равно не стала бы ОТТУДА уезжать. Даже ради меня. Там несравнимо лучше, чем здесь. К чему возвращаться? К прежней неустроенности, надеясь на какое-то чудо? Это сейчас ты пока говоришь о заработанных там деньгах и о покупке тут жилья. Через год, а тем более через два года у тебя уже не возникнет таких мыслей. И дело не только в том, что ты от меня отвыкнешь. Через два года здесь будет намного труднее жить, чем сейчас. Кризис не приостановится, а ещё более углубится, и это окончательно всё перечеркнёт... К сожалению, любовь для женщины иногда значит значительно меньше, чем материальный достаток.
       Он с болью посмотрел на резвящуюся Юльку.
       - Правила игры таковы, что я не мог взять вас к себе сразу. Есть обязательный для всех испытательный срок и тесты на, так сказать, качество Души. За два первых года ты с успехом прошла бОльшую часть тестов, оставалось дотерпеть до трёх лет и пройти остальные. Я помогал тебе в этом, я лепил твою душу для новой жизни, и вдруг...
       Сначала я подумал, что это элементарный « маятник » неустойчивой психики, но когда ты за моей спиной завела переписку с брачным агентством для иностранцев... Для меня это было шоком! Столько трудов, столько надежд, и...
       Она вздохнула и понурилась.
       - У нас обоих был шанс, и я его упустила...
       Он промолчал - ему не хотелось добавлять ей боли.
       А ей сейчас очень хотелось говорить! Она чувствовала, что ИХ время утекает безвозвратно, и торопилась высказаться.
       - Нам будет ТАМ плохо без тебя. Обеим... Я ведь надеялась писать, звонить, приезжать в гости. К кому теперь?.. Мне не хотелось рвать с тобой хоть дружеских отношений, мне необходима была хотя бы нить, прочно связующая наши души.
       - За всё нужно платить или расплачиваться... - он старался не смотреть ей в глаза.
       - Но почему безвинный платит и расплачивается вместе с виноватым?! Ведь ты будешь страдать больше, потому что сильнее любишь! Да, сильнее! Я хорошо узнала тебя за эти годы и смею утверждать, что на такие чувства в нашей эпохе способны лишь единицы.
       - Любовь заслуживает страданий...
       - Ради чего?
       - Хотя бы ради того, чтобы жить и помнить. Песня любви, которую поют не два голоса, а один, больше похожа на плач. Но эта песня звучит дольше. Она вечна...
       - Ты мазохист, - сказала Лада неуверенно.
       - Тебе это трудно понять. Вам...
       - Да, - согласилась она с грустью. - Нам гораздо привычнее жертвовать любовью, чем во имя любви. Я сама вылеплена из того же мерзкого теста, что и остальные в моём продажном веке. Но иногда мне хотелось быть чуть лучше, чем я есть на самом деле. Рядом с тобой я гораздо чаще испытывала стыд за некоторые свои поступки, чем в присутствии других. Я страдала оттого, что в моём доме не было Бога, но сейчас вижу, что была слепа тогда. В моём доме было много богов. Бог Любви... Бог Нежности... Бог Бескорыстия... Бог Преданности... Бог Искренности... Бог Самоотречения... И всеми этими богами был ты один. К сожалению, мы знаем истинную цену только тому, что уже безвозвратно потеряли...
       - Не надо сейчас слишком красивых и напыщенных слов, - попросил он. - Я был только тем, кем мог быть. Я не играл и особо не стремился тебе понравиться, а был всего лишь самим собой. Я был у тебя на виду весь, без закоулков. Иначе не умею.
       - Я знаю, - сказала она. - Именно поэтому мне всегда было так легко с тобой. Я чувствовала твою открытую, чистую душу. Хотя моим подругам ты и не нравился.
       - Просто они меня не понимали, а непонятное на разных людей действует по-разному. У одних оно вызывает желание понять, у других – ещё большую потребность - заклеймить.
       - Наверное, - понуро согласилась она. - Честно говоря, и у меня ты иногда тоже вызывал определённое внутреннее неприятие. Но я инстинктивно чувствовала, что дело не в тебе. Не совсем в тебе... Ты порой действовал точно вслепую, на ощупь, и потому твоё поведение со стороны казалось странным, если не диким. Ты выглядел совершенно не приспособленным к жизни романтиком, а женщины традиционно ценят в мужчинах совсем другие качества. Теперь-то я понимаю, что тогда, в самом нашем начале, ты действительно учился жить среди нас. Ряженому ангелу трудно жить одному среди хорошо замаскированных дьяволов. А ведь для тебя мы в большинстве своём и рогаты, и хвостаты...
       - Ты преувеличиваешь. Когда я слегка освоился там, мне у вас даже стало нравиться. Вы для меня дети, но вы - умные дети, вполне способные отличать Добро от Зла. Более того, Добро для многих из вас уже приоритетно. У меня есть соответствующий индикатор, который когда-то вывел меня на тебя. Он фиксирует уровень Добра в душе человека, у него достаточно высокий порог срабатывания, но у вас он вспыхивал гораздо чаще, чем я мог даже предположить. А рядом с тобой он горел, не ослабевая...
       - Он тебе солгал...
       - Нет, в отличие от нас, он этого не умеет. Подвёл не он, подвела сама Эпоха. В других обстоятельствах всё было бы совсем иначе. Через три года после нашего знакомства я привёз бы вас сюда, и вы стали бы здесь равными среди равных.
       - Не знаю... - сказала она вдруг с сомнением. – Не совсем уверена в этом… Мне уже кажется, что мы с тобой изначально были обречены на то, что получилось. Ты - тем, что не способен достаточно хорошо адаптироваться в чужой для тебя эпохе, а я - тем, что родилась и выросла в ней, и потому слишком адаптабельна, и прекрасно знаю, что там и, главное, почём... Если человек осознал себя товаром, пользующимся спросом, он уже никогда не перестанет прицениваться к другим...
       - Да... - сказал Виктор. - Печально... Ты слишком умна для своей эпохи. И слишком слаба. Ты - преждевременный человек. Ты поторопилась родиться. Эпоха тебя сожрала, потому что ты родилась в ней без необходимых защитных механизмов...
       Лада вдруг тряхнула кудрями.
       - Хватит!  - сказала она решительно. - Хватит похорон! Я понимаю: любовь- страдание дольше длится, но любовь - праздник дальше помнится! Последний день любви должен быть таким же праздником, как и первый. Давай выпьем за Любовь! За то, что она БЫЛА! За то, что она ЕСТЬ! У тебя найдётся что-нибудь покрепче сока?
       Он кивнул головой на бокалы.
       - Там теперь лимонный ликёр.
       Она пригубила.
       - Хорошо живёте... У нас качественного вина и за хорошие деньги не купишь. Одни суррогаты с фирменными наклейками…
       Она подняла бокал.
       - Если ты не можешь сделать так, чтобы хоть одним счастливым человеком на земле стало больше, сделай хотя бы так, чтобы хоть одним несчастным человеком на земле стало меньше... Тебе это удалось. Ты пришёл в трудный для меня период, ты возродил меня к Жизни, и стал моей опорой. Нашей опорой... Я предлагаю выпить! За тебя! За твою любовь!
       Он не взял со стола свой бокал.
       - Не нужно так... Это уже похоже на замаскированную истерику. Успокойся...
       Она села. Губы её дрожали.
       - Извини, нервы... Моё раскаяние достигло своего пика. Жаль, что оно не предваряло моих проступков. Запоздало оно...
       - Выпей, - сказал он, показав головой на её бокал. - Теперь там есть успокоительное.
       Лада долго пила, точно в предложенном ей напитке был яд, и она хотела испить его до дна, но жидкости в бокале не убавилось. Она сдалась и вернула его столику.
       - А ведь я могла здесь жить, - сказала она потерянно. - С тобой. Если бы была меньшей дрянью. А могла бы?..
       - О чём ты?.. - он потерял ход её мысли, потому что собственные будоражили его ум.
       -  Могла ли я быть МЕНЬШЕЙ дрянью?.. - она неприятно засмеялась. - А действительно, способна ли я на такое?.. Я уже начинаю сомневаться в этом! Если свинья не может найти грязь, она делает гораздо бОльшую... А любовь к ничтожеству больше похожа на ненависть к самому себе...
       Он понял, что Ладу понесло и её как-то надо остановить или хотя бы затормозить.
       - Хочешь посмотреть мой мир? - предложил он. - У нас ещё есть на это время.
       Она замотала головой.
       - Нет! Нет!! Нет!!! Пощади!!! Это слишком жестоко - показывать то, что никогда не будет нам принадлежать! Лучше увези нас обратно! Это уже становится невыносимым!
       - Хорошо... - сказал Виктор. - Твое желание для меня - Закон... Всегда и везде…
       Он достал авторучку...

/ / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / /

       ...Матовый шар утонул в озерке. Солнце уже спряталось за деревьями, дул ветер, бродя в кронах деревьев. Трава была мокрой от недавно прошедшего дождя, пахло влажной зеленью.
       - Ты нас проводишь домой? - спросила Лада, и это уже больше походило на мольбу.
       - Чуть-чуть, - сказал он печально. - Моё время кончилось, у меня есть лишь несколько минут.
       - Как мало... - простонала она, уткнувшись лицом в его грудь, и он с трудом удержал в себе свой стон от неожиданного приступа боли в душе. - Это бесчеловечно! Ну неужели они ТАМ не могут хоть раз сделать исключение?! Ради нас троих!..
       - Это не они, - мягко сказал он. - Это неумолимые законы Природы. Их не упросишь...
       Она поникла головой. Виктор ласково погладил её по роскошным волосам, потом поцеловал ничего не понимавшую Юльку, и без того расстроенную тем, что её оторвали от скачек и мультиков.
       - Дядя, ты с нами не идёшь?
       - Нет, маленькая... - с трудом сказал он, судорожно глотая несговорчивые комки, перекрывшие горло.
       - Почему?
       - Я уезжаю, хорошая моя. Прямо сейчас...
       - На Луну?..
       - Гораздо дальше, Юленька...
       Лада замычала сквозь стиснутые зубы, сжатыми в кулаки руками оттолкнулась от груди Виктора, и, рывком повернувшись, быстро пошла прочь, таща за собой упиравшуюся дочь.
       - Стойте!!! - вырвалось у него.
       Она замерла, не оборачиваясь. Он торопливо подошёл, взял её руку, и припал пересохшими губами к ледяной коже.
       - Прости... За то, что НЕ СУМЕЛ... Вспоминайте меня... ТАМ… Странно звучит... Вспоминать о человеке, который ещё очень и очень не скоро родится... И всё-таки... Вспоминайте о том, кто почти через бесконечно далёкие четыре столетия появится на свет уже обречённым на Любовь к вам... Прощай... Прощайте...
       Он стоял, сгорая изнутри адским пламенем, и смотрел, как они уходят. Потом впустил в себя её мысли...

       …Его захлестнуло её тоской и отчаянием. И любовью, которая в ней всё-таки жила. И он порадовался тому, что она не может воспринимать его мысли и его чувства...
       Он достал авторучку.

       ...На шкале возврата горели три огонька.
       Он не сразу понял, что не грезит от отчаянья, и что шлюпка действительно ждёт не его одного, а их троих. Ждёт, чтобы увезти к нему домой, в далёкое Будущее...
       Это было Чудом! Что-то произошло с законами Природы или с ними самими, и прежде непреодолимая преграда вдруг рухнула, открыв им путь друг к другу...
       Виктор оглянулся на озерко, потом снова посмотрел на ярко горящие огоньки на авторучке, и поднял голову.
       До них было ещё не так далеко.
       - Стойте! – непослушным голосом закричал он, стремительно срываясь с места. - СТОЙТЕ!!!

/ / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / /

       ...Лада отодвинула рукопись на край стола.
       - Красиво... Сказка для женщин моего возраста. Анжелика в Новейшем Свете. Почти Голон, только язык у тебя немножко подкачал. Мне было интересно читать лишь потому, что это про нас с тобой.
       - Как могу, - сказал он грустно. - И как чувствую... Это ведь не беллетристика…
       - Слишком много надуманных красивостей. Жизнь гораздо вульгарнее всех наших самых скабрезных фантазий, и это делает безнадёжно пошлыми нас самих.
       - Ты опять всё обобщаешь.
       Она поморщилась.
       - Нисколько! Достаточно много примеров, подтверждающих мою правоту. А мы с тобой - лишь частный случай, закономерность, ничем не претендующая на исключительность. В своём рассказе ты меня слишком идеализировал, чтобы не унизить фантастического пришельца слепой любовью к дряни. Действительно, любовь к ничтожеству больше похожа на ненависть к самому себе... Но в отличие от твоей героини, я от тебя ничего не скрывала с самого начала. Я всегда говорила, что дорого стою, и что ты не в состоянии обеспечить мне достойную жизнь. Я благодарна тебе за то, что ты когда-то вытащил меня из почти бездонной ямы, и в то же время презираю себя за другое. За то, что нагло использовала тебя в качестве трамплина. Ты должен меня благодарить - я избавляю тебя от себя самой. Свою грязь нужно увозить с собой, а не оставлять её в чьей-то чистой душе...
       - С неважным настроением ты туда уезжаешь... - сказал он ей сочувственно и откровенно.
       - Если я здесь останусь, то с гораздо худшим! Меня утешает только то, что последние наши недели здесь ты будешь рядом, и это хоть как-то меня развеет. Если бы не ты, я бы давно здесь свихнулась от такой жизни. Ты и вправду возродил меня для новой.
       Он покачал головой.
       - И ты, Брут... - сказала она со вздохом. - Бросаешь меня в трудную минуту... Струсил? Неужели нельзя было отменить командировку или хотя бы перенести её на более поздний срок? Ведь мы, возможно, никогда больше не увидимся. В твоём рассказе почти всё - правда, особенно то, что касается тебя самого. А я... Я очень хотела бы быть похожей на ТУ... И не столько ради переброски в Будущее, сколько ради уважения к себе самой. За эти четыре года общение с тобой сильно изменило меня в лучшую сторону. Ещё немного, и ты сделал бы из меня ангелочка. Но вся беда в том, что эта страна не для ангелов, а для дьяволов. Мы бы оба здесь не выжили...
       Она вдруг притянула рукопись ближе к себе.
       - Можно, я возьму это с собой? Как память.
       - Да, конечно, - сказал он с грустью. - Это была моя последняя надежда и наш последний шанс...
       - Ты надеялся ЭТИМ изменить меня и вернуть?
       - Да, надеялся...
       - КУДА вернуть? – вспыхнула она. - В этот Ад? Знаешь, почему я так психую в последнее время? Потому что мне страшно... Я ВСЁ теряю здесь, но пока ничего не обрела ТАМ! Я отвыкла принимать безоговорочные решения, обстоятельства вынудили меня сделать это, именно поэтому так много срывов. Извини...
       - Какие мелочи... - сказал он с грустной улыбкой.
       - Нет, не скажи... У тебя, похоже, сбоев нет совсем. Мне бы такую выдержку...
       Она нервно поправила рукой причёску.
       - Значит, ты не сможешь отменить командировку?
       - Эту - нет...
       - Жаль... Раньше ты ради меня мог всё...
       - Многое изменилось с тех пор. К сожалению...
       - Я надеюсь, ты уезжаешь не завтра?
       - Нет, - с трудом сказал он. - Прямо сейчас...
       Она скривилась.
       - Это уже буффонада какая-то. Как по писаному... - Она показала пальцем на рукопись.
       - Всё гораздо хуже, чем ты думаешь... - сказал он и достал из кармана продолговатый белый стержень, похожий на авторучку.
       Сбоку на стержне ярко горела маленькая красная точка.
       ОДНА...

     Отношения  начинают  разбирать  только  тогда, когда  уже  нечего
                даже  собирать…