Когда я жил в Сочи

Когда я жил в Сочи, в моём теле было больше мышц, а в голове больше ума, и поэтому я мог совершать гораздо больше глупостей.


Когда я жил в Сочи, Чёрное море было шире. Однажды с пляжа я заплыл за буйки так далеко, что погнавшимся за мной на катере спасателям не хватило бензина.
Когда я жил в Сочи, меня так любили московские девушки, что одна даже уступила уговорам парня, который обещал отвезти её на курорт – лишь только бы встретиться со мной.
Когда я жил в Сочи, при виде интересной девушки у меня постоянно что-нибудь расширялось или выпирало или сверкало, будь то плечи, грудь, глаза, кошелёк или что ещё, но никак не брюшко и не лысина.
Когда я жил в Сочи, прокатиться на такси стоило десять копеек, ну ещё на чаевые рубль, важности на червонец, а удовольствия на копейку.
Когда я жил в Сочи, Москва для всякого окружающего народа была столицей, а не заграницей.
Когда я жил в Сочи, во дворе напротив Театрального кафе были качели в виде большой прямоугольной доски, подвешенной поперёк перекладины наподобие стенобитного орудия. Когда мне было пять лет, эти качели, груженные дюжиной парней и девчат, со свистом рассекли мне ухо.
На том же переулке, через дорогу, также выходило на Курортный проспект здание поликлиники, охраняемое военными. В ней была бормашина, приводимая в движение ножной педалью, весьма похожей на злополучные качели. Тут мне залечили зубы. К счастью, тоже не до смерти.
Возможно, этой машиной пользовали и Николая Островского, жившего в старые времена кварталом выше, в своём будущем музее. Но он, в отличие от меня, героический человек.
Когда я жил в Сочи, по городу бродили полчища чёрных тараканов, которые подбирали где что плохо лежит, а также некоторое количество воров и немного милиции. Полагаю, воров теперь стало больше, а тараканов - меньше. Во всяком случае, хоть одна из этих трёх общностей наверняка выжила во благо отдыхающим, которые не способны сами своим имуществом распорядиться.
Когда я жил в Сочи, солнце и луна частенько состязались, кто больше удивит своим размером и цветом домочадцев и гостей моего деда, переходивших после вечернего чая с северного балкона на южный поглядеть на закат.
Когда я впервые жил в Сочи, я прилетел туда самолётом из Читы. А вот мою младшую сестру привезли на машине из роддома.
Когда я жил в Сочи, многие девушки на улице казались со спины не только прекрасными, но и знакомыми. Чаще всего, обогнав, приходилось разочароваться по обоим параметрам.
Когда я жил в Сочи, однажды туда ненадолго приехал мой отец, и мы отправились на море в непогоду. Шторм был такой, что даже спасатели скрылись куда-то, вероятно чтобы согреться. Я купаться не стал, а отец, выросший на реке и не знавший коварства моря, отправился в воду. Огромные валы выталкивали его над собой по пояс, одновременно поднимая и в моих глазах. Что удивительно, он выбрался оттуда без единой царапины, и с тех пор я счёл его везучим.
Когда я жил в Сочи, дом моего деда стоял на склоне горы, над скрещением четырёх дорог и длинной каменной лестницы, ведущей в сторону моря. Всякому, кто достигал этой точки пешком или на колёсах, для нахождения своего жилища приходилось делать выбор: подниматься или спускаться. И только мы, придя туда, могли оставаться на уровне.
Когда я жил в Сочи, гора Батарейка была столь высока, что в августе на ней даже у дороги всегда можно было поживиться ежевикой, не только на самой вершине, куда добирался не всякий.
Когда я жил в Сочи, автобус на Красную улицу не мог вместить и десятой доли желающих, и когда он, похожий на пузатого остроносого жучка, отвоёвывал по сантиметру асфальт на крутизне Морского переулка, эти старания казались ненужными: ведь сзади шла толпа не вместившихся, которые и так дотолкали бы его до развилки.
Когда я жил в Сочи, крабы в порту были величиной с тарелку. Боюсь, именно эта ассоциация их и погубила.
Когда я жил в Сочи, под самым маленьким мостом в городе протекала река Сочинка. А под самым огромным, ужасающей высоты, даже ручейка не было видно. Он просто соединял нашу гору с соседней, и без него с вокзала нельзя было бы на машине попасть в аэропорт.
Когда я жил в Сочи, у дедушки было отличное зрение. Даже не дожидаясь ясной погоды, он не раз показывал мне Адлер на горизонте, но без толку: уже будучи близоруким, я тогда ещё не носил очков.
Когда я жил в Сочи, почти никто не знал о кремах для загара, и шкура с трудящихся могла слезать до пяти раз в год: трижды на работе и дважды во время отпуска.
Когда я жил в Сочи, чай ещё был краснодарским, акцент - грузинским, а берег - советским.
Когда я жил в Сочи, помидоры на горе Ахун вырастали величиной с тыкву, а арбузы нам приносили такого размера, что за некоторыми из них нельзя было разглядеть несущего.
Когда я жил в Сочи, солнце вставало за горами, а счастье – было не за горами.
Когда я жил в Сочи, в те времена у каждого тоже была маленькая родина, но никто ему её не навязывал.
Когда я жил в Сочи, каждому были доступны: лето, котлета, опера "Риголетто" и езда без билета.
Когда я жил в Сочи, туда приезжало несметное количество знаменитых музыкантов от Вэн Клайберна до Иосифа Кобзона, но никто из них меня не заметил, а Вэн Клайберна я и сам за толпой не разглядел.
Когда я жил в Сочи, дубы были высоченными, а жёлуди всё равно падали к корням.
Когда я жил в Сочи, в порту можно было увидеть корабли на подводных крыльях, а в городе - мужиков на подводах.
Когда я жил в Сочи, у меня была пластинка, которую я подарил двум приезжим пляжницам, надписав одной конверт, а другой - саму пластинку. Они были чрезвычайно недовольны. А ведь сейчас, наверно, это единственная вещь, которая напоминает одной из них о прежней дружбе.
Когда я жил в Сочи, многие увлекательные события наступали на миг раньше, чем я успевал понять, что не успел в них включиться.
Когда я жил в Сочи, субтропические ливни там были столь сильны, что за короткий срок вымыли под корень местное население. Закрепились в основном только молодые армяне, новые русские, юные обольстительницы и старые чинуши.
Когда я жил в Сочи, солнце так напекало пляжникам, и они становились столь горячи, что подчас, с трудом пробравшись к морю средь бесчувственно лежавших тел, они обнаруживали себя стоящими в толпе между берегом и волнорезом... где нельзя было даже замочить ног.
Когда я жил в Сочи, утро бывало столь ранним, что дед успевал сходить на море и вернуться, прежде чем я успевал увидеть первый сон.
Когда я жил в Сочи, булочки ещё назывались французскими, а вкус их был таков, что делал приемлемой жизнь и по эту сторону "железного занавеса". Когда булочки переименовали, "занавес" пришлось проламывать. Только, право, не стоило делать это танками, да ещё через Литву.
Когда я жил в Сочи, самым уродливым и самым бесполезным предметом в городе я по праву считал телевышку, поскольку телевизора у нас не было, а самый обыкновенный день в этом городе был увлекательней любой телепередачи.
Когда я жил в Сочи, у нас не было зеркала, и поэтому я не заметил, как вырос до высоты метр восемьдесят семь.
Когда я жил в Сочи, то однажды сильно заболел и долго лежал с высокой температурой. Дело шло всё хуже. Наконец у меня появилась глупейшая блажь. Я возомнил, что если придёт Юра Самарин с улицы Альпийской и сыграет мне на виолончели, то я выздоровлю. Но я так и не послал за ним. Думаю, вылечило меня само желание услышать музыку.
Когда я жил в Сочи, притом мне было пятнадцать лет и я уже немного играл на фортепиано, то Марина Копьёва из Ленинградской консерватории за пятнадцать минут растолковала мне такую дивную вещь, как сольфеджио. Берёшь совершенно незнакомые ноты и воспроизводишь написанную в них мелодию без всякого инструмента, голосом.
Иногда до чуда бывает пятнадцать минут... только вот не находится рядом нужной Марины.
Когда я жил в Сочи, спуститься утром к морю от дедушкиного дома можно было за десять минут. Чтобы подняться обратно в жару, требовалось не меньше пятнадцати. Это с детства приучило меня к мысли, что выбраться из некоторых ситуаций гораздо труднее, чем туда угодить.
Когда я жил в Сочи, то благодаря деду, известному меломану, мы не пропускали ни одного симфонического концерта. Туда приезжали лучшие советские оркестры. К сожалению, все они играли примерно одно и то же. Но нет худа без добра: таким образом я научился отличать лучшее исполнение от хорошего.
Когда я жил в Сочи, в бабушкином саду можно было ночью встретить светлячков. Иногда я ловил одного, он ползал по моей ладони, освещая её зеленоватым огоньком, затем улетал. Потом они навсегда исчезли, проиллюстрировав своей судьбой один из фундаментальных принципов нашего времени: чем меньше тебя видно, тем дольше ты живёшь.
Когда я жил в Сочи, можно было легко проникнуть в Грузию под видом экскурсии на озеро Рица и вернуться, даже не заподозрив, что побывал за границей. Впрочем, автобус туда ходил открытый, с брезентовой крышей, так что визуальный контроль легко мог быть обеспечен поворотом головы в твою сторону .
Когда я жил в Сочи, я впервые увидел живого англичанина, и вскоре - живого агента спецслужб. Первый назвал своё имя и заговорил со мной о музыке, а второй никаких имён не называл, незаметно сфотографировал нас и скромно удалился. Вероятно, качество фотографии было не очень, потому что мне тоже никаких имён не пришлось называть.
Когда я жил в Сочи, сестра однажды нашла в дальнем углу сада маленького котёнка, облепленного мухами всех размеров. То ли его кто забросил с Красного переулка, то ли он сам пролез между досками забора. В этом котёнке, преждевременно принятом мухами за продукт пищеварения, я вижу теперь прообраз современного отдыхающего. Впрочем, спасать его никто не собирается: сам напросился.
Когда я жил в Сочи, туда приезжал Иосип Броз Тито. Толпа собралась по обе стороны Курортного проспекта. Когда появился кортеж, папа посадил меня к себе на шею. Промчалась вереница автомобилей, я запомнил профиль одного пассажира, но не уверен, был ли это Тито. С тех пор я понял: правитель интересен не тем, как он выезжает, а тем, как правит.
Когда я жил в Сочи, в порту часто появлялись пассажирские суда разных размеров, иногда мы на них плавали до Одессы. Потом суда стали крупнее, появлялись реже, а билеты на их вздорожали до недоступных для мамы пределов. Из этого ясно, что концентрация капитала началась задолго до отмены построения коммунизма в отдельно предвзятой стране.
Когда я жил в Сочи, один из одноклассников моего брата, живший на горе Батарейка, любил разъезжать по городу на велосипеде. Представьте себе въезд на самокате на Монблан. Как ему удавалось возвращаться домой - не знаю. Разве что он хранил велосипед не дома, а в лодочном ангаре.
Когда я жил в Сочи, в кустах у развилки дороги мне приходилось видеть огромных бабочек необычайной красоты. Потом они навсегда исчезли. Возможно, нынешний Сочи так же похож на прежний, как асфальт, ныне покрывший этот придорожный уголок, похож на когда-то резвившихся здесь бабочек.
Когда я жил в Сочи, дед порой приводил меня в недоумение, а затем в восторг, весьма удачно подражая мяуканью кота. Этот "кот" был самым подходящим для нашего тихого уголка, поскольку настоящая кошка, впоследствии поселённая квартирантами в цоколе, моментально душила любую птицу, залетевшую в сад, не давая ей даже свить гнездо.
Когда я жил в Сочи, мне и не приходило в голову отдыхать на море под Одессой.
Когда я жил в Сочи, кино стоило десять копеек. Но – потерянные вне этих улиц, растений, моря два часа стоили гораздо больше.
Когда я жил в Сочи, однажды с наступлением купального сезона я вошёл в комнату брата, схватил ласты, валявшиеся в углу с прошлого лета, и всунул в ласту правую ногу. Большой палец натолкнулся на что-то твёрдое, и оно шевельнулось. Я резво вытащил ногу, и тут же из ласты выскочил паук - отшельник, с удобством перезимовавший в ней. Мы остались чрезвычайно недовольны друг другом. Сам того не зная, здесь я нарушил принцип, позднее сформулированный моим братом в его бытность инженером по технике безопасности: "Ни нос ни палец ты не суй, куда не стал совать бы ...".

Когда я жил в Сочи – я был молод!
Когда я жил в Сочи, я любил купаться ближе к вечеру, когда жара спадала. Были в этом и свои минусы: люди активно покидали пляж, словно пассажиры тонущий корабль, это как-то лишало душевной опоры. Да и купаться приходилось в одиночестве, в некотором смысле наедине со стихией. Однажды, отплыв подальше от мутной прибрежной воды, я двинулся вдоль берега, разглядывая гигантские валуны на дне, покрытые тёмным мхом. Что ещё там кроется между ними? - подумал я. - Появись морское чудо-юдо, никто ведь и не спасёт.
В моём мозгу зазвучала строчка: "Со дна морского, со дна морского..."
- Нет, - подумал я. - ещё накликаешь беду.
И усилием воли изменил текст на противоположный по смыслу, начав повторять: "На дно морское, на дно морское...". Пока не спохватился.
Это был именно тот нередкий случай, когда лекарство оказалось опасней болезни.
Когда я жил в Сочи, особенно в первые годы, многие в городе, даже совершенно незнакомые люди сразу меня узнавали. Встретив на улице, они провожали меня взглядом, и за спиной говорили удивлённо, снисходительно или презрительно:
- Очкарик!
Позже очки перестали быть диковинкой.
Когда я жил в Сочи, в моду вошли юбки "мини" и купальники "бикини".
И мини, и бикини
носили не богини.
Но я их жажду ныне.
Больше сказать об этом нечего, можно только вспоминать, поскольку нынешние мини и бикини, а особенно модные голые пупки вовсе не производят столь мощного впечатления, как кажется их обладательницам.
Когда я жил в Сочи, то любил распевать во всё горло на балконе нижнего этажа, следуя легенде, в которой продюсер или хозяин фирмы грамзаписи, случайно услышав пение молодого шофёра (кузнеца, могильщика и т.п.), даёт ему путёвку в большое искусство. Мои вопли год за годом раздавались на весь Красный переулок, половину Красной улицы и долетали до середины горы Батарейка, но это ничего не дало. Наконец мне пришлось спуститься с балкона, найти приехавшего в Сочи на фестиваль "Красная гвоздика" чилийского композитора Серхио Ортега и добиться встречи с ним. Не знаю, понравился ли Серхио мой голос, но он объявил музыкантам и журналистам, что нашёл гениального композитора, и вскоре меня начали приглашать и на радио, и на телевидение. Продюсер же не нашёлся до сих пор, а грамзапись теперь могла бы заинтересовать только аудиофила, да и то не каждого.
Когда я жил в Сочи, дочка Александра Скрябина Мария, увлекавшаяся, подобно отцу, антропософией, пыталась научить меня мыслить как основоположник этого идеалистического течения Штайнер. Боже, лучше бы она научила меня играть, как Скрябин!
Когда я жил в Сочи, однажды на волнорезе, удалённом от берега, я был свидетелем такой сцены. Парень, любезничавший со своей знакомой девушкой, начал растирать её морской водой, да так рьяно, что верхняя часть купальника свернулась, обнажив грудь. Девушка завизжала то ли от неожиданности, то ли от восторга. Никто на берегу этого не услышал и ничего не заметил. А я нырнул от них с волнореза, мрачно подумав, что зря не слушался своих родителей. Сколько раз они говорили мне не читать под столом, чтобы не развилась близорукость. Лучше бы объяснили заранее, что в очках в море не поплаваешь.
Скольких красавиц я повстречал в своей жизни в воде? Может, тысячу и одну, а может - ни одной. Так никогда и не узнаю. Я же ни с одной не познакомился. Близорукий не может познакомиться: он не видит глаз.
Когда я жил в Сочи, то впервые увидел молоко в бумажных упаковках в форме пирамид. Странно: в Египте пирамиды стоят тысячелетиями, а в качестве молочных упаковок появились - и вскоре почти совсем исчезли с лица земли.
Когда я жил в Сочи, то познакомился с восемнадцатилетней раздатчицей-практиканткой в кафе "Театральное". Моя сестра за глаза называла её поварихой, но она была худенькая, с тонкими беленькими ручками и без переднего зуба, похожая скорее на героиню рассказа Андерсена, - девочку со спичками. На первом же свидании, едва я успел взять её за руку, она объявила, что у неё есть парень, "очень злой армян", который может меня зарезать. По-видимому, этот парень был большим тираном. Я отпустил её с миром. В рабочее время на раздаче она выдавала тысячам мужчин всё, что только попросишь, а в нерабочее была безраздельно отдана одному.
Когда я жил в Сочи, чуть ниже входа в дом-музей Николая Островского стояла будка сапожника. Вокруг этой будки кипела жизнь, все торопились на море или с моря, даже грузчики расположенного напротив магазинчика сновали туда и сюда с ящиками и коробками, даже местные бабульки и молодухи спешили занять очередь за молоком, а потом разбегались. А он всё сидел и стучал, никуда не торопясь. Вероятно, он давно понял важную истину: чем больше торопишься, тем больше обуви испортишь. И не только обуви.
Когда я жил в Сочи, однажды нашёл в прибрежных кустах женские трусы. Это напоминало крохотный клубок из коротких белых тесёмочек с пристроченным лоскуточком с надписью: "хлопок 95%, эластан 5%". Как они от этого ухитрились отсчитать ещё 5 процентов - не понимаю!
Когда я жил в Сочи и был ещё мал, вошли в моду плавки с завязочками на боку. Очень удобно было, выйдя из воды, не стоять в очереди в раздевалку, а надеть поверх плавок просторные "семейные" трусы, развязать тесёмки с одного бока, и вытащить плавки из-под трусов с другого бока, стаскивая их с ноги. Что мне не удавалось - так это, придя на пляж с плавками, надеть их на трусы, а потом вытащить трусы из-под плавок. Наверно, не у одного меня возникали с этим трудности, поэтому плавки с завязочками на боку очень скоро вышли из моды, а очереди у раздевалок выросли.
Когда я однажды приехал в Сочи, а наш дом оказался взломанным и разграбленным, то лишь только я задремал, меня разбудил лохматый белобрысый парень из местных, с отвёрткой в руке. Приняв меня за подобного себе "искателя приключений", он смёл с тумбочки половину выложенных мной перед тем из кармана денег и посоветовал мне уносить отсюда ноги, поскольку в деле замешаны "очень серьёзные люди". Не очень-то он меня напугал отвёрткой, ведь я всё-таки не робот. Хотя будь я роботом, я бы ему показал. "Серьёзные люди" так и не появились, а белобрысого я потом видел в должности спасателя на набережной ниже гостиницы "Ленинград", впрочем, постаравшись не продлевать знакомства. С тех пор у меня зародилось недоверие к "спасателям", затем по ходу накопления опыта и к некоторым другим людям, как-то "таможенникам", "милиционерам" и "пожарникам" (каждый гражданин наверняка может расширить этот список). Добавлю ради справедливости, что под любым ярлыком есть люди разные. Даже вор может быть честным, например как Юрий Деточкин.
Когда моя мама ещё жила в Саратове, она в начале Великой Отечественной войны активно, как и большинство городской молодёжи, участвовала в устройстве защитных укреплений на подступах к городу. Противотанковые рвы, которые им было велено рыть, как впоследствии оказалось, были как раз такого размера, что немецкие танки проскочили бы их не глядя.
Я из этого сделал такой вывод: не рой другому яму, а то он её может и не заметить.
Другой случай с фортификационными сооружениями связан с Сочи. В годы, когда не стало дедушки и бабушки, некоторые несознательные личности начали заглядывать в наш сад в поисках то ли тени, то ли туалета. Что бы хоть как-то защититься от непрошеных гостей, мама однажды обвязала калитку колючей лозой. По-видимому, "лазутчики" в тот день не появлялись, и первой жертвой колючек оказалось нежное создание из числа домочадцев.
Из этого я сделал вывод: от колючек первыми пострадают те, кто введёт их в обиход, а вовсе не те, против кого они предназначены.
Так, от чернобыльской катастрофы пострадала страна - создатель мирного и не мирного атома, а вовсе не Америка, на гребне соперничества с которой всё это было разработано и построено.
То же и с атомными подводными лодками: в них гибнут герои, гибнут специалисты той страны, которая их строит, а вовсе не "потенциальный противник".
Когда я жил в Сочи, асфальт на набережной нагревался так сильно, что одни ходили босиком, чтобы не портить обувь, а другие - в обуви, потому что ногам горячо.
Когда я жил в Сочи, однажды я встретил на берегу белокожих мужчину, женщину и маленькую девочку. Они мне понравились, и я попытался с ними познакомиться. Но на вопросы: "Do you speak english?", "Parlez-vous fran;ais ?" и т.п. по поводу дюжины доступных мне языков они не смогли дать вразумительного ответа. Соответственно, невозможно было узнать, из какой страны они приехали.
Я почувствовал себя так, будто пытаюсь общаться с инопланетянами. Но эти трое, в отличие от инопланетян, не могли даже указать в сторону созвездия, откуда прилетели.
Это, кстати, история о том случае, когда люди хотели друг друга понять.
То ли дело, если не хотят.

В Сочи всегда было полно насекомых. Моей сестре повезло встречать даже скорпионов, но не в дедушкином доме.
Когда у нас жил Александр Кравченко, он задумал рассказ "Последний бой", где двое отставных вояк напускают друг на друга полчища насекомых. Впоследствии мультфильм по этому рассказу крутили в кинотеатрах в начале сеанса, поскольку тема была близка сердцу каждого сочинца или завсегдатая города Сочи.
Дедушке, поскольку он жил на втором этаже, больше всего досаждали осы, устроившие гнездо на южном балконе. Они не ленились залетать на северный, чтобы садиться в его тарелку во время еды. Дедушка сердился, переворачивал вилку и - тук! - оса была готова. Сам он никогда не употреблял ни табака, ни алкоголя, да и насекомых химикатами не травил. Если кто-нибудь из них становился деду поперёк дороги, то отвечал за свои поступки лично.
Когда я жил в Сочи, однажды за моей сестрой и её подругой начали приударять двое приезжих. Особого рвения к морским купаниям я у них не заметил, под солнцем на пляже они не валялись, да и вообще пик активности у них приходился на вечер и начало ночи.
- Как вы тут отдыхаете, чем занимаетесь? - спросил я приватно у одного из них.
- Рестораны, девочки.
- А дома?
- Ну, девочки, рестораны...
- Так зачем же ехать в такую даль, да ещё платить бешеные деньги за жильё? - удивился я.
Теперь я понимаю: в летнем Сочи был некий особый дух, иллюзия постоянного чуда, балансирование между близостью недостижимого и крахом достигнутого.
Отрывок из уличного разговора.
Женщина: - А вы не боитесь заразиться?
Мужчина (благодушно): - В Сочи все здоровые!
Казалось, что море, благотворно действующее на кожу, и солнце, выжигавшее пляжные камни, уничтожили всякую заразу.
За эту иллюзию кому-то приходилось дорого платить.
Когда я жил в Сочи, туда приезжало много знаменитых дирижёров. Особенно колоритным был Одиссей Димитриади, грек из Тбилиси, работавший в Большом театре. Мне в 1975 году довелось участвовать в исполнении "танца с саблями" под управлением автора, - Арама Хачатуряна, но столь мощно и искромётно, как Димитриади, этого не дирижировал никто. Однажды Одиссею весь Летний театр стоя аплодировал в течение пятнадцати минут.
Я с удовольствием делал карандашные наброски дирижёров, но Димитриади был столь энергичен и стремителен, что я даже не пытался его запечатлеть.
Впоследствии я сам получил два дирижёрских диплома, но дирижёром не стал и предпочитаю считать себя обычным музыкантом.
В самом деле, инструмент дирижёра - это оркестр, он великолепен, но не всегда удобно вызывать целую ораву людей с футлярами, когда тебе просто захотелось исполнить какой-нибудь вальсок или языком музыки излить интимные чувства перед своей избранницей.
Когда я жил в Сочи, я пребывал в том счастливом возрасте и месте, когда и где недостатки кажутся избытками, слабость - накоплением энергии, мечты - реальностью, надежды - полновесным капиталом, обещания - началом счастья, а ожидание - его продлением.
Роняющие кору чинары, чьи раны в средней полосе России сразу бы замазали извёсткой или цементом, в Сочи предстают обнажающимися деревьями-бесстыдницами.
Но к этому можно привыкнуть и перестать замечать.
Неподалёку, в Колхиде, древние греки не только обнаружили золотое руно, но и приложили немало сил, чтобы его похитить.
Местные жители утверждают, что здесь ничего такого даже и не было.
Или не замечают, или – хорошо спрятали.
Так и юность. Многие из моих ровесников уверены, что она давно покинула нас. Но может быть – мы её просто у себя не замечаем?