О навязчивых состояниях

Щепетильность - это тщательно вымыть ванну перед тем, как вскрыть себе в ней горло. Подобрать плейлист, подключить к ноутбуку купленные за день до этого колонки, отставить в сторону, чтобы вытягивающие тело санитары не залили водой. Отдать кота соседке, якобы ремонт, а кот блюет от запаха краски. Нелепые отговорки всегда самые действенные. Ничего не есть пару дней, чтобы желудок был пуст. Уколоть обезболивающее, подождать, пока оно подействует, а потом сделать то, к чему так готовился.
Я представляю, как ты раздеваешься, расстегиваешь ремень, цепляешь футболку на спине, стаскиваешь, нагнув голову. Складываешь все стопкой на стиральной машине - опять проклятая щепетильность - и залезаешь в ванну, переступая бортик. Представляю изгиб позвоночника на пояснице, светлые ягодицы. Ты садишься на шероховатое дно, берешь подготовленное лезвие с бортика. Возможно, крутишь его в пальцах, глядя на преломление света на изгибах. Может, прикасаешься пальцем, чтобы проверить остроту - выступившая капля крови рубинового цвета, по закону жанра.
Я представляю, как затем ты откидываешь голову на кафельную стену, закрывая глаза. К этому моменту обезболивающее уже должно подействовать и ты не чувствуешь прикосновения лезвия к коже. Только рука встречает сопротивление, распарывая кожу и дальше, сквозь мягкие жировые ткани к венам и артериям. Боль приходит, но это только отголосок той боли, которая могла быть. А потом наступает спасительное ничего.
Я представляю, как хлынувшая по законам киноиндустрии кровь окрашивает воду. Какая она там должна быть, эта кровь? Алая, как стоп-сигнал светофора, или темная, будто вишневое вино? Я думаю об этом слишком часто.
За моими закрытыми веками санитары достают из воды твое тело. Капли воды стекают, задерживаемые тонкими волосками. Неуверенно-красные капли. Свисает член, кожа белее мелованной бумаги. Санитары кладут твое тело на носилки, закрывая непрозрачным целлофаном, а в дверях голосит что-то соседка. Или, может, стоит молча, пораженная. Это она подняла панику спустя два дня, когда обещанный тобой ремонт так и не начался, а кот начал скрестись в закрытую дверь квартиры.
Вот он, этот самый кот, спит на моей кровати, поджав лапы, будто от холода. Изредка кот приоткрывает один глаз, когда ему что-то слышится, а потом опять засыпает, убедившись, что все в порядке. У него короткая светлая шерсть и пятно на голове. Как много понимают коты? Знает ли он, что тебя нет?
Кажется, мы пару раз сталкивались в офисе, кивали друг другу на ходу. Ты улыбался, как на той фотографии, что теперь стоит в холле, около ресепшн. Фото неважного качества с какого-то корпоратива - в руках у тебя бокал, ты смотришь в объектив, слегка наклонив голову к плечу. Губы полуоткрыты в улыбке. Я все пытаюсь угадать себя в спинах на заднем плане.
Мы никогда не общались, даже имя твое узнал только после смерти. Однако после того, как обнаружили твое тело, зачем-то сорвался к твоему жилью. Будто магнитом тащило. Обычная девятиэтажка, сонный район, где вымерли все, кроме детей на площадке и голубей. Дверь с домофоном распахнулась, выпуская старика с костылями. Я придержал ему дверь, а потом зашел внутрь. В подъезде пахло побелкой и гарью, но ступеньки были чистыми, когда я поднимался, останавливаясь на каждом этаже и оглядываясь. Мне казалось, что должен быть какой-то знак, намек, как пометка во времена эпидемии чумы на дверях заболевших. Конечно, ничего такого не было. Только кот, этот чертов кот. Он смотрел на меня, сидя на верхней ступеньке восьмого этажа. Глаза поблескивали в неярком свете. Я хотел его обойти, но вспомнил, что в сумке лежит так и не съеденный бутерброд.
- Не надо, он домашний, - раздался голос, и подошедшая женщина подняла кота на руки. – Любит гулять в подъезде, паршивец. Вы не из этого подъезда, - добавила она, присматриваясь.
- Да, - согласился я. А потом зачем-то сказал: - Здесь мой коллега жил.
Как все произошло, она рассказала мне уже у себя на кухне, заваривая пахучий китайский чай. Я слушал и отказывался от предложенной еды, а кот мурчал у меня на коленях. Точнее, пытался мурчать.
- Вы ему понравились, - заметила твоя соседка.
Лежа перед сном в кровати в тот вечер, я задумываюсь, почему ты это сделал. Кот спит где-то в ногах, в тишине слышно его сопение. "Не хотите взять его к себе?" - спросила твоя соседка. Я согласился.
В дыму на курилке я разговариваю с девушкой из твоего отдела. Сигарета зажата меж средним и указательным, локоть руки поставлен на согнутую левую. Девушка затягивается сильно, выкуривая сигарету быстрее меня.
- Он веселый был, - говорит она. - Но может, проблемы какие-то, у всех есть проблемы.
Отчасти я жалею, что ничего о тебе не знаю.
Я представляю, как ты просыпаешься утром, лежишь пару минут, собираясь с силами. Звонишь начальнику, просишь отгул. Или не начальнику, а девушке, другу, родителям. Узнаешь, как дела, отвечаешь на встречный вопрос, что все в порядке. Все и правда в порядке - постель убрана и посуда не громоздится в умывальнике. Обезболивающее куплено, сливки для кофе тоже.
Кот почти никогда не орет, даже когда просит жрать. Он смотрит на меня не отводя глаз или скребет лапой холодильник.
Мне снится, что это я, лежа в ванне, вскрываю себе горло. Только не умираю, а замерзаю в остывшей воде. А потом вылезаю из ванны, оставляя за собой мокрые отпечатки и иду перебинтовывать горло. По коже ползут мурашки, но я не одеваюсь, чтобы не испачкать одежду кровью. Твоя щепетильность – заразная штука.
Меняя лезвие в бритвенном станке, я кручу его в пальцах, примериваюсь к шее. Мое отражение тянет правую руку влево, надавливая лезвием на кожу, а потом резко возвращает, оставляя на шее красный ошейник. Я смотрю, как набухает, словно снятая в slow-motion, кровь в ране. Она готовится брызнуть, лицо моего отражения остается безучастным. Из наваждения вырывает мявканье кота. От неожиданности лезвие выпадает из пальцев, звенит, ударяясь об умывальник. Зеркало заляпано зубной пастой и моя шея по-прежнему не тронута. Кот замирает на пороге, пялясь на меня. Тот самый кот, что никогда не орет, даже когда хочет жрать. Я умываюсь холодной водой и избегаю смотреться в отражения целый день.
Все проходит, когда твою фотографию убирают с ресепшн. Однажды я прихожу в офис, готовясь встретить твой размытый хреновой съемкой взгляд, но натыкаюсь только на стену. В эту ночь мне ничего не снится, не представляется и не мерещится. Кот ест за двоих, гуляет по подъезду и смотрит на воробьев, толкущихся на подоконнике. Иногда, когда в голову приходят странные мысли, я представляю стену. Простую белую стену без ничего. Помогает.