Пилорама

Среди замшелых хвойных лесов и комариных болот, на берегу сонной холодной реки, через которую переползает, поджав тощее бетонное брюхо, мост-мастодонт, засел маленький несуразный городишко, застроенный деревянными бараками, панельными пятиэтажками и разномастными частными домами. Через весь город вдоль берега реки идет одна большая улица и пускает по сторонам тонкие отростки узких песчаных переулков, а потом вползает, сбросив серую шкуру асфальта, прямо в густой еловый лес.
На окраине города, возле леса, скрежещет и гудит деревообрабатывающее предприятие. Точнее, это крупная база, которую поделили между собой несколько предпринимателей, организовав нечто вроде концерна. Здесь шумно, пахнет подгнившими опилками, свежераспиленной древесиной и отсыревшими бревнами. У каждого предпринимателя своя пилорама, свои работники, своя специфика производства, но все это на одной охраняемой территории с высоким железным забором, камерами наблюдения и одним пропускным пунктом. 
Несмотря на то что в городе туговато с рабочими местами и на хорошую должность устроиться трудно, эта база стоит обычно последней в списке вакансий, какие будет рассматривать безработный. Она давно уже снискала себе славу пристанища для пьяниц, маргиналов и разного отребья. Зарплата здесь низкая, а труд довольно тяжелый. К тому же работа эта нерегулярная, и часто пилорамы молчат месяцами, пока нет леса, а работники вынуждены гулять или искать себе других заработков.
Сейчас как раз конец сезона, работы мало, материал почти на исходе. Рано утром на базу сползаются, нехотя переставляя ноги, убогие ее работники: полупьяные, грязноватые, обросшие щетиной. Возрастом все разные: от молодых, недавно закончивших школу парней, до стариков, которые давно уже не меряют жизнь днями и годами, а только запоями после получки, и периодами, когда денег нет. У всех свои причины, по которым они оказались здесь, на этой малопривлекательной работе, но все они выглядят, двигаются и даже разговаривают практически одинаково. В некоторых, правда, еще чуть-чуть заметна былая, допилорамная их жизнь: привычка утром мыться и причесываться, надевать под робу чистую рубашку или хотя бы стряхивать с себя вчерашние опилки. Другие предысторий не имели, иной жизни не помнили, и кроме вкуса портвейна и запаха пиленого дерева, мало что им в мире было знакомо.
На одной из пилорам вчера была зарплата, поэтому сегодня двери ее закрыты, станки молчат, и ни души вокруг. Еще почти неделю никто на работе не появится. Так уж здесь устроилось: после зарплаты – неделя запоя. И предприниматели, сколько ни старались, не могли этого изменить. Увольнения тоже не помогают, потому что новые работники будут ничем не лучше.
Остальные предприятия сегодня работают в обычном режиме.
У входа в большое кирпичное здание, возле которого высилась гора опилок, и грохочущий транспортер все добавлял и добавлял в нее свежеотработанный материал, стояли несколько рабочих. Двое были большого роста, пузаты и красноморды; один худощав, высок, с какой-то странной осанкой, как палка, сломленная в нескольких местах; и еще один маленький, в очках, интеллигентного вида.
Длинный со сломанной фактурой был бригадир. Он довольно высокомерно и отрывисто раздавал команды, примитивно матерился, когда кто-то делал не так, как он требует, и нервно дергал щекой.
Большие красномордые – это были слабоумные братья Рябовы, Саша и Коля. Они были сильны, исполнительны, доверчивы, и хозяин пилорамы эксплуатировал их как хотел, обманывал в зарплате и постоянно над ними подшучивал, когда приезжал проверить работу. Острых шуток начальника братья не понимали, и глупо, подобострастно улыбались ему.
Очкастый интеллигент тоже, бывало, шутил над братьями. Но на его острословие они реагировали совсем по-другому: хмурились, злились и грозили расправой. А тот еще больше над ними смеялся и осыпал загадочными оскорблениями.
Всех работников лесопильной базы он называл «неприкасаемые». Никто из трудяг не понимал значения этого слова, а очкарик не спешил разъяснять, однако слово было вроде бы не обидное, поэтому и возмущаться не спешили.
Вообще, как здесь мог оказаться человек с образованием, начитанный и явно не привыкший к тяжелому физическому труду – было непонятно. Но сам он что либо рассказывать отказывался и, преодолевая себя, старался работать со всеми наравне. Иногда, перетаскивая какую-нибудь особенно тяжелую доску, выражался незнакомыми словами, то ли по-французски, то ли по латыни, тяжело дышал, мучаясь от непривычного труда, страдал, и часто даже не мог прикурить сигарету из-за того, что руки его тряслись.
- Нда-а-а, - говорил на это бригадир, -  С этим интеллигентишкой мы, пожалуй, ни фига не заработаем в этот месяц. Надо что-то делать…

-   -   -

Если интеллигентишка был фигурой загадочной, и никто о нем ничего не знал, то про братьев Рябовых всем всё давно было известно.
Братья Рябовы жили на окраине города в большом частном доме, окруженном густым садом и большими дряхлыми сараями, которые понастроил их отец в середине девяностых, когда многие, чтобы как-то прожить, держали скот. В двухтысячных жизнь изменилась, скот стало держать невыгодно, и сараи теперь стояли пустые, постепенно разваливались и портили вид и без того убогих улочек.
Отец братьев Рябовых был человек крупный, мясистый, с большим животом и одутловатым лицом. Братья в полной мере унаследовали его параметры: были такие же крупные, даже, пожалуй, еще массивнее, так же были сильны, работящи, малословны. Вот только слабоумием их отец не страдал, это повреждение, видимо, досталось им по материнской линии, отец которой полжизни провел в психлечебнице.
В школу братья Рябовы не ходили, а воспитывались в доме-интернате. Директором там был хитрец и прощелыга Иван Савелич Шкиль, который эксплуатировал слабоумных подростков, словно крепостных. Все воспитанники интерната поочередно трудились в доме и на садовом участке Ивана Савелича, стирали белье, мыли полы, копали и пропалывали гряды, и хотя бывало, что в излишнем усердии бесплатные работнички вместе с сорняками выкидывали и посаженные только что овощи, оставляя грядку совершенно чистой, но это случалось нечасто, и большого убытка директор интерната от этого не терпел.
Братьям было по семнадцать лет, когда интернат закрыли. Они очень хорошо запомнили тот летний день. Был полдень, жарко, они только что закончили работу на участке директора и гуляли, таская за веревочку по лужам игрушечные машинки, когда навстречу им вышел со стороны железнодорожной станции маленький очкастый человек в пиджаке и с портфелем. Он прошел мимо них, ошарашено глядя на двух здоровенных мужиков, играющих в машинки, и направился к дому Ивана Савелича. Как оказалось позже, это был чиновник из областного правительства, который привез распоряжение о закрытии интерната. С тех пор братья Рябовы невзлюбили очкастых интеллигентов.
Скоро Иван Савелич уволился и выставил на продажу дом и участок. Воспитанники очень горевали об уходе любимого директора, многие даже плакали. Вскоре за братьями приехал отец и забрал их домой.
Дома братья мучились от безделья, слонялись по улицам, не зная, чем себя занять, подолгу бродили вдоль берега реки и кидали в воду камни. Скоро они стали объектом шуток и издевательств для местных пацанов. Правда, близко шутники подходить боялись и подтрунивали издалека.
- Вот поймаем! – грозили кулаком братья, и иногда даже пробовали догонять кого-нибудь, но из-за массивности своей и медлительности никогда не имели в этом успеха.
Больше всего братья любили поесть и выпить. Могли сожрать сколько угодно. Не уходили, пока есть на столе хоть какая-то еда. Однажды мать забыла убрать со стола трехлитровую банку соленых огурцов – братья съели все огурцы и даже выпили рассол. Водку пили братья тоже самозабвенно: пока не падали.
Случилась как-то им халтурка: расколоть дрова пенсионерке. Для них эта работа была словно прогулка. Раскололи быстро, получили расчет, пошли замачивать. Пили тут же, возле дров. Бедная пенсионерка раз пять ходила в магазин. Наконец, братьев начало клонить в сон…
Поздно вечером Саша проснулся первый. Было уже темно. Поежившись, он забрал колун и пошел досыпать дома. Коля очнулся уже ночью, замерзший, злой. Осерчал на брата. Застав Сашу сладко спящим под теплым одеялом, совсем разозлился, стукнул ему по морде – раз, другой, третий. А брат никак не просыпался.
Коля ударил еще пару раз, а потом лег рядом и уснул.
Наутро Саша увидел в зеркале свою разбитую морду, стал вспоминать. Начал спрашивать брата: кто, мол, меня вчера отлупил. А брат и сам не помнит. Долго потом страдала вся округа от братьев Рябовых, искавших обидчика.

-   -   -

Братья Рябовы приходили на работу всегда первыми, и потом ждали минут двадцать или больше, когда явится бригадир и откроет цех.
Сегодня он что-то уж сильно задерживался. Даже интеллигентишка, обычно опаздывавший, уже пришел.
Фура с тентовым длинномерным полуприцепом медленно въехала на территорию лесопильной базы, подкатила к стоявшим возле закрытых дверей братьям.
- Где начальство? – спросил водитель. Братья Рябовы молчали. За них ответил интеллигентишка, сидевший рядом на досках:
- Сами ждем.
Бригадир вскоре явился в хлам пьяный, кривая ось его еще больше согнулась, и он шел какими то витками, откинув голову в сторону. С трудом справившись с замком, он велел грузить доски в машину, а сам пошел спать на топчан в бытовку.
- С Гороховскими вчера нажрался, - заявил Коля, имея в виду работников той пилорамы, которая сейчас простаивает после получки.
Водитель фуры вылез из кабины, открыл заднюю часть кузова, и бригада приступила к погрузке. Пиломатериал до этого момента находился в сушке – большой железной камере, где при высокой температуре из досок выгоняли лишнюю влагу.
Братья Рябовы таскали и закидывали доски, интеллигент был в кузове и укладывал их.
- Давай, хватай веселее, - подгонял Коля, когда пихал доску в кузов фуры. Интеллигент молчал, складывал доски, складывал обиды и готовил братьям философски обоснованную месть.
Одной доской так ударило интеллигента в грудь, что тот упал между пакетами где-то там, в глубине кузова, и долго не мог выбраться. Братьям Рябовым от этого стало весело, и они по слабоумию своему чересчур долго обсмеивали неловкость интеллигента.
К обеду погрузку фуры закончили. Интеллигент выбрался из кузова совершенно обессиленный, сел на доски и закурил.
Братья пошли в бытовку.
- Вот гад! Смотри! - сказал Саша и злобно глянул на спящего бригадира.
- Эй! Вставай! – потряс его за плечо Коля.
Бригадир проснулся и долго не мог сообразить, где находится.
- Погрузили, - сказал Коля.
- Угу, - кивнул бригадир и чуть приподнял голову.
Он посмотрел на часы, потом снова опустил голову на подушку.
- После обеда начинайте сушилку загружать, - дал последнюю команду бригадир и снова заснул.
Братья постояли еще возле ложа бригадира, а потом пошли на улицу. Интеллигентишка сидел на досках и по-прежнему тяжело дышал. Они отошли подальше, устроились на другой стопке досок и разложили на газетке обед.
Сегодня на обед у них было: каждому по большому пластиковому контейнеру с макаронами, десяток котлет, столько же огурцов и яиц, буханка хлеба, шесть больших картошин, четыре луковицы, четыре яблока и две банки с чаем. Братья все это аккуратно поделили, особенно тщательно подбирая по размерам огурцы и картошку, разрезали ровно посредине буханку – и приступили к еде. Минут через пять уже ничего на газетке не было. Не вполне сытые, они встали и пошли к пилораме. Интеллигент за это время успел съесть небольшой бутерброд и закурить.
- А как мы доски-то таскать будем? Нас ведь трое, - сказал он подошедшим братьям. Те задумались: действительно, работали всегда попарно, Коля с Сашей, и бригадир с интеллигентишкой. А теперь как?
- Ну, вы начинайте, а я тогда пойду напарника в чувство приводить, - сказал интеллигентишка и пошел в бытовку.
Братья принялись за работу, усердно таскали и складывали доски в сушилку. Там было жарко, как в бане, и морды их раскраснелись больше, чем обычно, стали пунцовыми, и пот струился по ним ручьями.
Они работали около часа, почти полностью загрузили сушилку, и тут вдруг Коля вспомнил об интеллигентишке.
- А где этот? – возмутился он, остановившись и выронив доску.
Братья пошли в бытовку и нашли его там спящим так же, как и бригадир.
- Гад! Вставай! – прокричал Саша.
Он толкнул интеллигентишку, тот открыл глаза.
- Что? Все сделали? Идите тогда на распиловку, – проговорил он сонно.
- Ты! Гад!
Саша схватил интеллигента за грудки и поднял с топчана.
- Убери руки, циклоп! – огрызнулся тот.
Кто такой циклоп, братья не знали, но поняли, что вредный очкарик хорошим словом их не назовет.
- Я тебе! – замахнулся Коля.
Интеллигентишка бросился бежать. Братья, подчиняясь медвежьему инстинкту, тут же пустились за ним. Очкарик перепрыгивал разбросанные доски, вилял меж станков и сложенных пакетов, но деться было некуда: выход из цеха перегораживал Саша. Так метался он минут пять-десять. Наконец Коля смог ухватить очкарика за шиворот. Саша тут же взял его за ноги. Интеллигентишка вертелся, кричал им что-то непонятное, но они не обращали внимания, втащили его в сушилку и заперли там.
Около получаса он там кричал, стонал и бился, потом затих. А братья, оскорбленные тем, что они трудились, а интеллигентишка отдыхал, в это время сидели на скамеечке возле входа в цех и старательно тянули время, хоть им и было скучно, и всем своим видом старались показать, что они, раз так все пошло, работать тоже нипочем не будут.