Мартингейл. часть 1

Часть 1.
I
В иллюминаторе виднелось золотистое солнце, на которое было больно смотреть, не зажмурив глаза, на фоне безоблачного неба. Я то и дело приподнимался невольно в кресле и постоянно вытягивал шею чтобы поглядеть вниз, на те многочисленные квадраты разноцветных полей, тонких ниток дорог, неестественно изогнутые зеркала озер и водоемов. Мы пролетали над Европой. Меня, парня двадцати двух лет от роду, к своему сожалению не бывавшего еще нигде дальше двух столиц, безусловно охватывали эмоции разного характера – от сентиментально-чувственных до приподнятого состояния эйфории. Наверняка я очень глупо выглядел со стороны, но не мог контролировать свои эмоции и как дурак оглядывался по сторонам, интересуясь всем. Летал на самолете я последний раз, когда мне было лет пять, и из той поездки помню только, что я заблевал все пакеты, которые только можно было, и порядочное время проторчал в туалете.

Рядом со мной на двух креслах ближе к иллюминатору сидела мать с дочкой лет восьми. Девочка болтала без умолку, и по уровню интереса ко всему происходящему мы с ней были, похоже, наравне. Ее мать, девушка лет тридцати двух, объясняла ей все терпеливо и доходчиво. Это была довольно милая девушка, просто и практично одетая в летнюю легкую блузку и хлопковые брюки с карманами.

В их разговоре я невольно проследил знакомые мотивы и описания того места, куда лежал мой удивительный путь. Ошибки быть не могло – данное направление было вряд ли столь частым, чтобы его можно было перепутать или привести к совпадению в одном самолете, летящем в Париж.
- Вы случайно не в Гвинею летите? – Не выдержав спросил я. – Я по вашему разговору случайно расслышал… - добавив с некой робостью.
- Да, туда. А вам это знакомо? У нас там папа работает, вот у него по работе есть возможность раз в год вызывать семью и раз в год – летать в отпуск. Вот сейчас мы к нему летим.
- Я тоже лечу работать туда. В строительную фирму.
- Здорово. Удивительно, – искренне обрадовалась она. - Меня зовут Надежда.
- Меня Антон. Очень приятно. Действительно, интересно, что мы с вами вот так попали рядом в одном самолете.
- И надолго летите? Заинтересовано продолжала Надя.
- Пока на пару месяцев. До июня. Мне когда предложение поработать поступило, там сказали что у них период отпусков в организации с июня по октябрь и все разъезжаются в это время. Поэтому я подумал, что как раз за это время посмотрю, попробую, притрусь, так сказать. А если что с нового сезона решу продолжать или нет.
- А мы на пару недель. Жить будем у папы в городке жилом, - как будто обращаясь к дочери сказала Надя. Он работает в «Русале».
- Я слышал про «Русал». Добывающая промышленность?
- Да, добыча бокситов – алюминиевой руды.
- И давно у вас муж так работает?
- Уже третий сезон. Должны его повысить будут в этом году. Он сейчас начальник отдела в одном из подразделений, которых по стране у них много. Обещали поставить замом.
- Понятно, - говорю я задумчиво. – Я много читал про эту страну, перед тем как лететь. Там действительно есть все эти ужасы, которые описываются в Интернете? 
- Отчасти да. Это Африка, а это означает, что это грязь, бедность и своеобразный экстрим. Но жить можно при соблюдении определенных условий. А насколько я знаю русским такие условия предоставляют все эти компании, поэтому думаю, что и у Вас там будет все терпимо.
- Надеюсь, - отвечаю я, и чувствую, как мне к горлу подкатывает небольшой такой ком, заставляющий думать только об этом. Все эти скудные обрывки информации только добавляют неопределенности, сомнений, переживаний. От этого не сиделось на месте.
Нас прервала стюардесса. Экипаж был полностью русский, и среди пассажиров иностранцев на первый взгляд не наблюдалось. Я выбрал себе напиток и мы продолжили.
- Антон, а Вы знаете французский? Там как будете общаться?
- Меня это и пугает, потому что не знаю не единого слова. Буду по разговорнику пытаться учить, купил перед отлетом.
- Насчет этого не волнуйся, - спешно сказала Надя. Через три месяца будешь калякать при должном усердии. А пока доберемся, держись тогда с нами, иначе в Париже заблудишься. Там три часа ожидание рейса, походим по магазинам.
- Спасибо. Договорились. Рад знакомству.

Чуть позже Надя рассказала мне подробнее про то, как она жила с мужем в Париже, когда он работал при российском консульстве. Про те интересные моменты, связанные с тем периодом, про изучение чуждого ей тогда, как и мне сейчас, французского. Про то, что сейчас она работает в конструкторском бюро, выпускающем истребители. Слушав её, я был невероятно рад тому, что встретил так быстро таких интересных людей в самом начале путешествия, что так много почерпнул интересного из общения с Надеждой, и что мне так подфартило с решением проблемы языкового барьера, с которой бы я непременно столкнулся во французском аэропорту «Шарль-Де-Голль» при ожидании рейса и прохождении всех возможных процедур досмотра.

Когда самолет приземлился, мое удивленное воспаленное сознание вновь вспыхнуло: огромный аэропорт-красавец, куча иностранцев, бурлящий поток людей, ни одного русского слова. Я внимательно следовал за Надей с дочкой, выполняя с глупым видом все необходимые действия в аэропорту.

        После прохождения всех процедур мы пошли по магазинам. Куча мировых брендов – «Lacoste», «D&G», «Louis Vuitton». Меня постоянно не оставляла лишь одна стереотипная мысль, что здесь все настоящее и честное, не привезено из Турции с нашитыми ярлыками, не сшитое наспех в тесных московских подвалах. Что именно здесь можно купить настоящие вещи и легко приобщиться к модной элите, всего лишь праздно прогуливаясь в ожидании рейса со стаканчиком кофе в руках. Немного побаловался, переводя цены на рубли, сравнивая с теми, что стоят на ценниках в наших магазинах. Подивился богатому ассортименту полноценных торговых рядов, витрин, оформленных с тонким дизайнерским чувством стиля, которому чужды всякие земные понятия типа бюджета и экономии. Все на широкую ногу, с роскошью, располагающей к себе, манящими томными лицами моделей с плакатов, хрустальными стеклами, удивительной игрой света и зеркал, роскошно одетых торговых представителей.
 
        И всего этого я купил себе в магазинчиках из разряда «все подряд» бутылку Джек Дэниелс, коробочку дешевых сигар и всякой съедобной европейской мелочевки, которая не продается в российских магазинах. Желание потратить все без остатка было сильно, но нужно было отложить определенную сумму в валюте для первого времени проживания в Африке. А относиться к деньгам легкомысленно я не был приучен, потому просто глазел на остальные симпатичные мелочи и роскошные предметы и аксессуары для настоящих богачей, бродя по рядам с легкой эйфорией.

        Мои поверхностные знания о непременном атрибуте Франции, как круассан с кофе, без сомнения, привели меня в одно из кафе в терминале. Меня немного охватила сентиментальность. Еще недавно я был спокоен, беззаботен и прост, а сейчас я, непонятно зачем, ринулся в какую-то глушь, оставив родственников и друзей, ночные покатушки, учебу в институте, уволившись с работы, чтобы прилететь в неизвестность, о которой я начитался в Интернете и узнал из обрывочных телефонных разговоров с руководством фирмы. И, хотя я ехал на два с половиной месяца, по моим подсчетам, и не сжег мостов до конца, стало немного боязно. Но интерес и сам факт этой поездки пересиливал все сомнения.

        Я наблюдал за бегущими по терминалу людьми в строгой деловой одежде, одетыми с иголочки бизнесменами, неспешно катящими за собой опрятный чемодан и неотрывно беседующими по телефону, дамами в воздушных летних одеждах, их пестрыми детьми. И главное – за их положительными лицами. Вот какой-то черный уборщик вежливо подсказывает иностранцу дорогу. Там парочка в безразмерных шортах и жилетках с огромным количеством карманов, с фотоаппаратами на пузах, осматривается по сторонам, гуляя по строго очерченным дорожкам терминала как по набережной, с улыбками на лице. Напротив, на полупустых площадках с креслами для ожидания, милуется парочка молодых людей. И если бы не огромные витражи, через которые открывается вид на взлетное поле и неповоротливо паркующиеся лайнеры, можно вполне ощущать себя в одном из тех огромных торговых центров с парками и ресторанами, которые активно появляются на окраинах больших городов. В «Шереметьево-2», где я провел около 5 часов в ожидании вылета, я видел лишь унылые томные лица, растрепанные головы, людей в нелепых одеждах, неуклюже корчащиеся, пытаясь заснуть на жестких спартанских лавках, которых в терминале было преступно мало. Люди громко ругались, мрачно оглядывали проходящих мимо, или, насупившись, утыкались в гаджеты. Обстановочка гнетущая, как ни крути. При том, что люди в основном, улетали заграницу, на отдых, в командировки. И я никак не мог понять, неужели тут нечему радоваться, предвкушая поездку, приключения, да просто элементарную смену обстановки!
От мыслей меня оторвала Надя, которая окликнула меня, дав понять, что нам надо идти на посадку.
 
         Сев в самолете на свое место в огромном аэробусе, я вооружился разговорником, и тут же решил его применить, пытаясь глупо и смешно сказать рядом сидящему немолодому французу, что хотел бы поменяться с ним местом – я решил, что непременно в этот раз буду сидеть около иллюминатора. Он, даже не усмехнувшись надо мной, вежливо уступил.
Надя с дочерью теперь сидели далеко – в другой секции зала, но я решил, что подойду к ним позже, в полете. Самолет был забит неграми. Такого количества черных, да еще так близко, я видел впервые и с трудом себя сдерживал, чтобы не смотреть на них в упор без зазрения совести. К тому же, одеты они были более чем хорошо: рубашки из плотного материала, галстуки, очки в стильной оправе, у многих – хорошие часы и обувь. Вкус у меня есть, и поэтому подмечаю сразу все детали внешности интересующих меня людей.
Стюардессы раздали всякие бонусы вроде наушников, наглазников, салфеток в мешочках с символикой авиакомпании. Меня обуяло чувство ребенка, познающего мир. Я брал все, что предлагали, да еще сразу с мыслью о том, что многое из этого я прихвачу с собой навсегда. Типично русский пунктик.

         Во время взлета я впился в иллюминатор. Под нами был Париж. Панорама, от которой у меня захватило дух. Город, о котором все знают, куда хотят попасть многие, о котором столько написано и снято романтичного, лежал прямо подо мной, как карта, разложенная на столе. От неожиданности увидеть такое зрелище я замер. Внизу сновали миниатюрные машинки, играли на солнце разнообразные крыши. Вдали, но будто бы рядом, виднелась Эйфелева башня, Елисейские Поля. Комок подкатил к горлу от того, что я понимал – Париж ускользает, отдаляется, а я не побывал в нем, был близко, но теперь все выше. Он такой живой, там живут люди, у них обычный рабочий день, свои заботы, но я же словно увидел звезду мировой величины: когда ты смотришь на кого-то на экране телевизора или картинках, знаешь о нем все – этого мало. А увидишь – дыхание замирает. У меня заломило в шее от неестественно свернутой головы, но я не мог насмотреться, я не мог оторваться от этого впечатления такой близости к легенде. Может это сентиментальность, но я заметил, что глаза у меня на мокром месте от этого зрелища. Я стыдливо пытался сдержаться. А город подо мной растворялся в дымке облаков, но я не отрывался от стекла, пока мы не поднялись над облаками.

         Полет до Конакри длится больше семи часов. Оставив в покое на время окно, я заметил прекраснейшую молодую француженку-стюардессу. Невероятной красоты ее лицо, эталонная фигура, невысокий рост и слаженные милые черты лица мгновенно зажгли во мне жаркое чувство. Я как глупая собачонка, послушно ждущая от хозяина внимания, ждал когда она пройдет мимо и спросит у меня, не нужно ли мне что-нибудь, налить мне сок или воды, отвернется к соседнему креслу, а у меня появляется возможность осмотреть её женственную фигуру, наверняка неприлично выглядев со стороны, в упор разглядывая ее. Я смотрел ей в глаза с улыбкой и мычал в ответ, смешно поглядывая в свой разговорник, чтобы нелепо произнести: “Jus”*. Я не оставлял ее без внимания до самого завершения полета, максимально вежливо при выходе произнеся заученную фразу: “Ou revoir”.*

        Мы пролетали над Гибралтарским проливом. Сверху было видно «бутылочное горлышко» Средиземного моря, сквозь которое в Атлантику устремлялись игрушечные, но легко различимые в деталях моим острым зрением океанские лайнеры. А вдаль простиралось море, играющее мелкой рябью на ярком солнце. Меня восхитила эта открытая картина, словно интерактивная карта. Были отчетливо видны береговая полоса, города и возвышенности на суше. Изумленно прижавшись лбом к иллюминатору, я увидел внизу берега, по направлению нашего движения. И что-то кольнуло меня. Именно здесь начинался новый континент – Африка. Чувство свершения великого лично для меня события – пересечение границы другого континента – заставило затаить дыхание и внимательно, снова до боли в шее, всматриваться в окно.

         Спустя час мы находились над необъятными просторами Сахары. Огромная пустота из скал всевозможных форм и песка, края которой не было видно. Серо-желтая масса, пугающая своими размерами и скрытой опасностью. Едва различимые редкие деревушки выглядели среди этого безликого массива кучками мелких камушков, аккуратно сложенных в неизвестном порядке. Нет дорог, нет полей, нет огней и водоемов – очередное колоссальное зрелище для слишком насыщенного и значимого для меня дня.

         При том, что я не спал всю прошлую ночь в унылом Шереметьево-2, в самолете я не мог заснуть. Комфортные кресла и различные приспособления для удобства не помогали. Я ворочался. То мешал слабый гул, то лезущие невпопад мысли, то какое-то желание не пропустить ничего из этой поездки – будь то проходящий мимо интересный гражданин или раздача каких-то приятных перекусов. Я начал смотреть какой-то фильм на французском, послушал музыку из мировой коллекции. В конце концов, принесли ужин, и я скоротал максимально возможный отрывок времени, поедая вкуснейшие деликатесы.

         Снаружи темнело, и мир вокруг принимал причудливые цвета – красное затухающее солнце, сине-серое небо и чернота внизу. Сумерки как густой осадок в стакане, опустились на землю, и было невозможно различить очертания земли внизу. Я опять уставился на экран передо мной. На нем попеременно менялась информация о времени и расстоянии полета, температуре за бортом, и прочие моменты, ставшие за шесть часов полета совсем не интересными.

         Мы заходили на посадку среди непроглядной черноты. Всматриваясь в иллюминатор, я стал замечать свет фар снующих беспорядочно автомобилей. В полной темноте. Становясь все ближе, я пытался лучше разглядеть хоть что-то, но самолет все ниже проносился над чем-то скрытым в темноте, над чем-то живым и страшным. Только свет фар, почти как в мультфильме, освещал маленькие участки дорог и сумбурно исчезал среди закоулков. Прямо под нами проносились огромные массивы сросшихся домов с одинокими фонарями, словно островками посреди странной огромной черной массы города. Легкий толчок лайнера. Оглушительный вихрь тормозящей махины. Мы приземлились.

         Не обращая внимания на оживление в салоне, я не отрывался от окна. Аэропорт был настоящим оплотом света среди черноты, над которой мы только что пролетали. Вдалеке, ближе к рыжему зданию аэропорта, колыхались пальмы. На взлетном поле стояло непривычно мертвое спокойствие: нет ни взлетов, ни очередей, ни обслуживающего транспорта. В разных углах поля стояла пара вертолетов и самолет, прикрытый тканью, похожий на военный транспортник.
Как только я вышел на трап, меня ударило волной жаркого влажного воздуха. Я моментально вспотел. Стоял непривычный для меня пряный запах, словно запах неведомых мне специй или растений. Едкий, островатый, и совершенно незнакомый. Было тяжело дышать, словно вдыхать густую вязкую субстанцию. Теперь я впервые ступил на столь далекую и чужую землю. Я в Африке.

         Если на взлетном поле было ощущение тишины и даже заброшенности, то в здании аэропорта была противоположная ситуация. Это было большое грузное строение с тяжелыми сводами, свисающими над головой арками и замысловатыми узорами из бетона. Освещение очень слабое из-за старых лампочек, которые отдавали желтизной. Вообще в помещениях преобладала такая грязно-желтая или какая-то оранжевая расцветка.

         Все пространство было заполнено людьми, и почти все это были негры. Стоял шум как на рынке, многие жестикулировали и толкались, пробирались через очереди с тюками, разные цвета и одежды смешались. Тут уже были и здоровые черные мужики в деловых костюмах, и неповоротливые бабки в тряпичных пестрых балахонах, и маленькие головастые дети в аккуратных рубашках. И человек десять белых европейцев, равномерно распределенных по всему помещению, среди которых был и я, мелкими шажками продвигающийся по течению плотной очереди среди толпы черных. Повсюду стоял тот же запах, он становился то сильнее, то слабее, то смешивался с маслянистым запахом местных духов, то отдавал еще большим жаром. Я и сам покрылся липким вонючим потом и одежда на мне стала вся абсолютно мокрой. Таких ощущений в марте месяце я не ожидал.
Тут я увидел негра в длинном расписном золотистом балахоне до пят и с нелепой шапочкой на голове, державшего лист бумаги с моим именем и фамилией. Я максимально вежливо протолкнулся к нему.
- Здравствуйте, - неуверенно сказал я, - это я.
- Антон? – воскликнул он и немного дотронулся до моего плеча, приветствуя. – Меня зовут Умар. Пойдем за мной, - торопливо продолжил он на хорошем русском с еле заметным акцентом, уже глядя куда-то сквозь толпу и начиная пробиваться в направлении пункта контроля. – У тебя документы с собой? Паспорт, декларация. 
- Да, вот все рядом.
- Хорошо, хорошо, - пробираясь сквозь толпу бормотал он. Идти было очень тяжело. Постоянно под ногами валялись какие-то тюки, люди плотно стояли друг к другу и некоторые неодобрительно посматривали на всех, кто вел себя более активно. Мы остановились недалеко от рамок металлоискателя, возле которых стояли здоровенные черные парни в черной форме с черными беретками.
- Через контроль ты должен пройти сам. – Сказал Умар второпях с такой интонацией, будто мы секретные агенты, за которыми гонятся спецслужбы и которым во что бы то ни стало нужно пройти заветную границу. Голливуд, черт подери! - Просто отдашь им документы, они их проверят, и пройдешь дальше. Я тебя буду ждать с той стороны, хорошо?
- Хорошо.

         Я подошел к рамке и протянул одному из серьезных здоровяков документы. Он их резко взял и начал осматривать с хмурым видом, отвлекаясь то и дело на толпу, шумящую и рвущуюся вперед, то и дело окрикивая их грубым глухим голосом. И тут он обращается ко мне, спрашивая что-то, видимо, на французском. А я стою, растерявшись, не понимая, что ему сказать, как ему сказать, что я ничего не понимаю. Он секунду помедлил, уставившись на меня глазами, которые выразительно белели на фоне его черной кожи и одежды, и уже начал было протягивать мне документы, сердито махнув мне рукой, чтобы я отходил назад, как тут к нему подбежал Умар и начал ему что-то втолковывать, видимо на каком-то местном языке. Тот очень эмоционально и раздраженно махая руками, поспорил о чем-то с моим спасителем, и Умар махнул мне рукой, чтобы я быстро подошел вновь. На этот раз меня пропустили вообще без формальностей.

         Получив багаж, мы с Умаром вышли на улицу. Вокруг шум и толпа. На парковках полно машин. Все куда-то спешат, огромные шумные компании стоят возле входа и автомобилей. Жизнь кипит полным ходом. И это в десять часов вечера. Протиснувшись к парковкам, мы подошли к одному из пикапов, из которого вылез мужичок лет тридцати пяти и представился.
- Сергей.
- Антон.
Тут он обратился к Умару.
- Все нормально? Проблем не было?
- Да, Сережа, все хорошо, - сказал чернокожий.
- Ну, тогда до завтра. Они распрощались. Умар пошел в сторону дороги.
- Ну, поехали, - обратился ко мне спокойно Сергей, - отвезем тебя домой. Квартира твоя готова. Заселяться будешь.
- Хорошо, - только и сказал я, оглядываясь с интересом по сторонам.

        И вот теперь, пока мы ехали к дому, я увидел, насколько бурлящим был этот город здесь, изнутри. Все это совершенно скрыто было сверху. Словно окунаешь голову в мутную воду, а там – своя жизнь, разнообразная и не останавливающаяся ни на минуту. Вдоль дорог сидели толпы каких-то торгашей, бегали между машин дети и словно мулы нагруженные женщины, по обочинам передвигались какие-то тележки, каждый как муравей куда-то что-то тащил. Здесь же черная голопузая шпана увлеченно бежала за машиной, что-то крича. И все это почти в кромешной темноте. За исключением скудных лампочек на столах торгашей и слабо светящихся фонариков на некоторых домах. Многие пробегали с фонариками в руках. Постоянно среди света фар автомобилей возникали фигуры людей, беспорядочно перебегающих дорогу и гуляющих толпами прямо посреди проезжей части. Черный водитель нашей машины при этом ни разу не просигналил, иногда лишь возмущенно что-то бормотал на своем неведомом языке в адрес того или иного зеваки.  В то время как повсюду сигналили, видимо, все кто только могли. Гул доносился со всех сторон.

         Было много мотоциклов, нагруженных либо еще парочкой пассажиров, либо внушительным объемным грузом. И все это представлялось мне из окна так сумбурно, так отрывисто, что я просто не успевал следить за всеми этими урывками той шевелящейся массы людей среди темноты, чтобы хоть что-то понять. Когда же мы поехали по свободной дороге, все вообще слилось в единую темную массу, среди которой лишь проносились встречные автомобили и мелькали черные очертания пальм на фоне темно-синего неба.
Приехав на место, меня проводили к моей квартире. Водитель донес мой чемодан и оставил нас. Сергей открыл дверь.

- Вот, располагайся. Здесь три комнаты, две закрыты, одна вот твоя, здесь все подготовили, прибрались. Там кухня, здесь санузел, - Сергей включил везде свет. – И еще, пойдем, я тебе дам одну нужную вещь. Мы вышли в подъезд и поднялись на 4 этаж. Он протянул мне коричневый кусок.
- Это местное мыло, пальмовое. Рекомендую пользоваться им. Оно очень хорошо обеззараживает. Мы все им здесь стираем, моемся. И местные все тоже только его признают. Так что если у тебя сейчас нечем умыться – советую.
- Спасибо. – Я усмехнулся. – Буду пользоваться обязательно.
- Хорошо. Завтра подходи к 8 часам в офис. Это большое трехэтажное здание с вывеской нашей фирмы напротив нашего жилого городка. Прямо через дорогу. Там увидишь, не заблудишься.
- Договорились, - ответил я.
Мы спустились, и Сергей попрощался со  мной.

        Я остался один и осмотрелся. Это была стандартная «трешка» советской планировки и советской же обстановки. Стены были выкрашены в «синий низ, белый верх». В коридоре висело зеркало и полка для обуви. В моей комнате был небольшой простой шкаф из грубого неотесанного дерева, табуретка и полуторная кровать. Дверь за шторами вела, видимо, на балкон. Я принялся вытаскивать из чемодана вещи первой необходимости. Достал бутылку виски и пачку сигар, полотенце и несколько завалявшихся чайных пакетиков. На часах было уже двенадцать ночи.
На кухне было намного приличнее, чем в моей жалкой пустой комнатенке. Там стоял гарнитур и того же рыжего дерева, сделанный, похоже, местными мастерами, потому грубо и несуразно, однако выглядящий надежно. Здесь же был стол, три тяжеленных, словно средневековые троны, стула, старый холодильник. Кухню можно было даже назвать уютной.
 
         Я налил себе чай с лаймом, который нашел в одном из шкафов.  Стояла необыкновенная тишина. Я закурил одну из сигар и вышел на балкон. Прямо передо мной через массивную замысловатую решетку был виден сад с тропинкой. В темноте были различимы тропинки и густые деревья и кусты. В нескольких метрах от балкона тихо прошли две темные фигуры и скрылись за поворотом. Прямо передо мной, после сада, за забором, было видно улицу. Несмотря на время, там все еще кипела жизнь: проезжали тарахтящие машины и мотоциклы, толпились люди, что-то кричали. Дышать было тяжело – стояла такая тяжелая густая духота, почти осязаемая влажность.

         Зайдя обратно на кухню, я заметил старенький кондиционер, торчащий из стены, и включил его. Потрещав немного, он погнал холодный приятный воздух. Допив чай, я налил в стакан виски. Вдруг стало так невыносимо обидно за себя, и так одиноко. Я по характеру человек общительный и не могу вспомнить такого гнетущего чувства маленького одинокого человека в неизвестной среде. Меня с одной стороны жгло чувство неизведанного и интересного, с другой – страх перед тем, что меня ждет здесь в бытовом плане. Я не знал, как здесь жить, я не знал языка, я боялся болезней. В то время, когда я только согласился на эту авантюру, я перерыл кучу страниц в Интернете, кучу форумов по теме, постепенно обнаруживая что здесь столько дерьма, что жить спокойно здесь не получится.

         В одних статьях писали про малярию и шестьсот видов гриппа, про мух це-це и проказу, в других – про антисанитарию и СПИД. В третьих – про бедность и постоянные волнения экстремистских властей и беспокойного народа. Меня бросало в пот, и перед самым отъездом было страшно до тошноты. На одном из туристических порталов я наткнулся на красочный рассказ о пребывании одного русского блогера в Гвинее. Я очень внимательно прочел статью, потом еще несколько раз, детально разглядывая фотографии. В конце статьи был указан номер ICQ автора, и я решил написать, чтобы узнать подробнее и задать некоторые вопросы.
flatcher7 (8:15):
Привет! Я еду работать в Гвинею (строительство дорог). Нашёл твой рассказ об этой стране. Очень интересно.
Feenom (8:53):
Привет!
flatcher7 (8:54):
Вот уезжаю из Москвы в марте в дорогу. Сам я из Самары.
Feenom (8:54):
А где рассказ нашел? На каком сайте?
tec-brand?               
flatcher7 (8:54):
Да! Всё супер!
Feenom (8:55):
:-) Там если что несколько рассказов. Все видел?
flatcher7 (8:55):
Да.
Feenom (8:56):
Я по Гвинее с одной стороны скучаю, но с другой стороны - здоровье дороже.
flatcher7 (8:56):
Там действительно можно посадить здоровье?
Feenom (8:57):
Хотя годик бы поработал. Кстати полтора года - обычный срок работы для человека там. Потом половина уезжает.
flatcher7 (8:57):
Там я буду работать кроме июля августа сентября. По 9 месяцев.
Feenom (8:58):
У меня один из лучших друзей инвалидом оттуда вернулся... От всего можно уберечь себя, кроме малярии. Эти три месяца самые опасные в плане малярии кстати. Ну и дорожным строителям там точно в это время делать нечего - дожди не прекращаясь все 3 мес. льют.
Feenom (8:59):
Малярия вообще самая коварная болезнь. Один раз - и на всю жизнь. До конца уже не лечится. :-(
flatcher7 (8:59):
Ну я знаю. А что вообще советуешь по предосторожности...
flatcher7 (9:00):
С другой стороны там же наши вот живут и работают. Неужели все больные? И лекарств нормальных кроме хинина* нету?
Feenom (9:01):
От малярии - разве что постоянно всякими репеллентами пользоваться. Но потом бдительность притупляется, кажется что все ОК, да и некоторые вокруг начнут говорить, что "нефиг париться"...
flatcher7 (9:01):
Я не такой. Если уж надо - то с максимальной осторожностью и внимательностью.
flatcher7 (9:02):
Это в смысле брызгалками и кремами от комаров?
Feenom (9:03):
У меня там знакомый лётчик - раз в год точно болел, а потом уже начал два раза в год болеть. В итоге за 4 года из здорового человека - в инвалида превратился. Не все, конечно, болеют, некоторым просто везёт, но на везение я бы не рассчитывал. От малярии даже сотрудники посольства умирали, несмотря на раннюю диагностику и лечение. Вот по ссылке посмотри.
flatcher7 (9:04):
А ты болел? Часто? Как протекала?
Feenom (9:05):
Мне просто повезло. Одному из немногих, потому что 50%, кто работает более полугода, болели.
Feenom (9:07):
Но это чистое везение.
flatcher7 (9:07):
Ну так я вообще еду до июля - считай на 3 месяца. А там посмотрю наверное. Трезво оценю. Хотя и не хочется думать о том, что брошу это вскоре...
А так вообще на везение и на авось я никогда не рассчитываю.
Лучше буду по поводу всего "париться" :-)

Feenom (9:08):
Вот и я туда не еду, потому что ещё раз играть в лотерею эту не хочу.
Три месяца таблетки можно принимать от малярии для профилактики (дольше нельзя).
flatcher7 (9:09):
Я понял.
Feenom (9:09):
Уже надо начинать принимать кстати. За 2 недели до отъезда.
flatcher7 (9:09):
Мне кстати вообще ничего не говорили по этому поводу. Про всё сказали - про прививку. А про это нет.
Feenom (9:09):
Купи «Лариам» и 1 таблетку в неделю принимай. И там 1 таблетку в день в течение трёх месяцев.
Feenom (9:10):
Прививки сделал? Гепатит, желтая лихорадка...
flatcher7 (9:10):
в Москве сделаю.
Feenom (9:11):
это хорошо :-)
flatcher7 (9:11):
А насчёт мух Це-Це? Там этого нет?
Feenom (9:12):
Не… Там этого нет…
flatcher7 (9:12):
А от комаров крема и всякие «Фумитоксы» помогают? Хотя бы снизить риск…
Feenom (9:13):
Змеи есть, но вряд ли ты будешь там, где они водятся. Клещи всякие, но они тоже в лесистой части, тоже вряд ли там будешь.
Да снизят. Бери больше.
flatcher7 (9:13):
Понятно.
Feenom (9:14):
Одежду с длинными рукавами. Футболки имею в виду. Вечером надевать.
Feenom (9:16):
Всякие кремы или спреи от комаров тоже обязательны. И какой-нибудь аэрозоль, чтобы перед сном комнату обрабатывать. Обработаешь за 15 минут до сна, чтобы все гады сдохли :-) и спать под сетку (там все под сетками спят).
За несколько дней в привычку входит.
Feenom (9:18):
Месяца на три я бы тоже поехал. Если бы кто предложил работу там. Вернуться хочется, ностальгия!
flatcher7 (9:31):
Я думаю справлюсь.
Feenom (9:31):
Конечно! :-)
flatcher7 (9:31):
Чего ещё можешь важного рассказать для сведения? Спасибо за достоверный рассказ на сайте.
flatcher7 (9:32):
Кстати, как-нибудь эта малярия на наследственности отражается? :-) (мне 22 года).
Feenom (9:32):
Да, желательно ещё гель бактерицидный взять и салфетки влажные бактерицидные. И после каждого рукопожатия с чёрными руки гелем мыть.
Feenom (9:33):
На детях никак не отразится. Всё ОК.
flatcher7 (9:33):
Нормально!!
flatcher7 (9:44):
Слушай, а мне там сказали, что там русский госпиталь в городе есть. А насчёт проживания я буду на полном обеспечении.
Feenom (9:45):
Да, есть, но госпиталь, как ты понимаешь, лечебное учреждение, и туда попадают если заболеешь. То есть лучше не попадать, даже если он есть :-)
flatcher7 (9:45):
Ясно. большое спасибо за советы!!!
Feenom (9:46):
Не за что.
flatcher7 (9:46):
Думаю что съезжу на эти три месяца и потом на девять максимум. B всё... :-D
flatcher7 (9:47):
Хотя всё видно будет по обстоятельствам.
Feenom (9:47):
Угу.
flatcher7 (14:58):
Извини, хотел спросить (так, на всякий случай). А как можно легально оттуда вывозить драгоценности и золото? На каких условиях?
Feenom (14:59):
Ни на каких. В смысле только официально купленное в магазинах с сертификатом. Или надетое на себя. В магазинах все дорого за отвратительное качество (кустарщина).
Feenom (15:00):
Так что не рискуй. Купить - легко. Вывезти - никак.
flatcher7 (15:00):
Я так и понял.
Feenom (15:00):
Впрочем и купить, ненарвавшись на фэйк вместо золота - тоже нелегко :-)
flatcher7 (15:00):
А в париже в «duty free» можно интересного чего прикупить?
Feenom (15:02):
Я ничего не нашел. Но это не показатель. Сувенирчики можно типа "из Парижа". Друзьям своим тоже можешь что-нибудь присмотреть, но как-то не особо там хотелось что-то покупать - дороговато показалось.
flatcher7 (15:03):
Спасибо!
Feenom (15:04):
Но часа три в ожидании пересадки побродил в общем-то не скучая.
Ты один летишь или с тобой кто-то, кто уже летал?
flatcher7 (15:05):
Нет. Хотели ещё человека 4 из моего города, но один отказался (у него маленький ребёнок), другого не взяли (нулёвый специалист), а у других паспортов не ту загран. поэтому может кто и подъедет потом. Я просто быстрее всех среагировал. :-)
Feenom (15:05):
Там просто в аэропорту заблудиться можно, если пересадка в другой терминал. Надо на автобусе ехать. Главное следовать стрелочкам по направлению к нужному терминалу, указанному в билете.
flatcher7 (15:06):
Мне сказали в том же терминале.
Feenom (15:06):
Тогда без проблем.

         Во время того разговора я был настолько окружен эйфорией, что по приближению даты отъезда я все больше в мыслях был где-то далеко, отсутствуя в настоящем окружающем меня мире, все больше жил ожиданием, не понимая, что важнее – ожидать и приближать этот момент, либо бояться и оттягивать, думать и взвешивать. Мне роднее был первый ход развития событий. Но чувства часто сменяли друг друга. Заявление об увольнении уже лежало на столе директора, но меня тешило то чувство, что все можно было вернуть обратно. Словно фишки в настольной игре.

         Также меня не могло не прельщать то, что я стал почти местной знаменитостью. Последние недели только и разговоров на работе было, как про мой отъезд, про то, что я смельчак, отчаянная голова и так далее. Меня одолевали вопросами, на которые я охотно отвечал, описывал все те прелести и ужасы, о которых я начитался в Интернете. Все покачивали головами, закатывали глаза и охотно вели бесчисленные беседы, переходящие на другие интересные темы, в каждой из которых я, непременно, был центральной фигурой. Мы вместе рассматривали карты Google, на которых гадали, где именно будет мое пристанище, рассматривали всей толпой фотографии и комментировали вслух прочтенные статьи.

         И вот теперь я здесь, в этой тихой одинокой квартире. От славы нет и следа – темные будни с неизвестной концовкой. Словно перешагнул через порог и закрыл за собой дверь. Так обидно стало думать о том, что жизнь ТАМ осталась такой же, идущей своим чередом, с интересными событиями, общением знакомых друг с другом. Ведь от того, что я уехал, и меня не стало с теми людьми, у них ничего не поменялось. А у меня, думаю, все странное и обидное еще впереди. И я один. Я сам оторвался от той комфортной знакомой мне жизни и загнал себя в рамки вот этой чертовой кухни, этой унылой квартиры и главное, я не знаю, что и как будет со мной дальше. Стало безумно жалко себя.

         Я принял душ в обшарпанной, выкрашенной в желтый цвет ванной комнате, с омерзением стараясь не касаться стен и труб, разобрал постель, поставил будильник на телефоне на 7 часов. Воздух в комнате к этому времени остыл, и стало довольно комфортно, но специфический запах, который я почуял еще при выходе из самолета, никуда не пропал. Он исходил и от мебели, и от постельного белья.

         С мыслью о том, что мой основной враг – это комары, я полчаса ползал по стенам комнаты с тапком в руке в поисках ненавистных тварей с боязнью оставить хоть одного в одном помещении со мной. Полежав немного, смотря в потолок, я заплакал. Слезы были скудные, но от такой обиды на то, что я загнал себя неизвестно куда и зачем, казалось, что они были горькими как кислота. Так я пролежал долго, пока не заболела голова. После этого я накрылся с головой одеялом, проверив, нет ли не укрытых частей тела, и наконец заснул.

II

Я вскочил с кровати от ужасного грохота по всей квартире. Это колотили в дверь и казалось, что стены вибрировали и массивная деревянная дверь сейчас слетит с петель. Я как очумелый натянул на себя первую попавшуюся одежду и ринулся открывать дверь. В подъезде стояли два мужика примерно одного возраста. Один высокий и подтянутый, другой – низенький и чуть сутулый, напоминающий гнома из сказки.
- Ну Вы и спать, товарищ работник! – шутливо, но как бы журя, сказал высокий.
- Наверное будильник не звонил, - только и сказал я, почесывая затылок и стоя перед ними словно опоздавший школьник.
- Меня зовут Волков Александр Николаевич, а этого вот немолодого товарища Сигель Юрий Кузьмич.

         Лет им было обоим около 50, но шутливая манера высокого вести диалог в начале знакомства немного меня успокоила. Я уже приготовился получить выговор за опоздание на рабочее место, не успев еще начать работать, чего я категорически не привык делать. А тут такое позорище. Мне даже немного неожиданно было, что я даже для самого себя не искал оправданий вроде усталости, неисправного будильника и т.д. Хотя понимал, что мне сейчас дадут скидку.
- Антон, - пожал я их массивные жесткие руки.
- Ну как ты тут устроился? – Осматриваясь, сказал суетливо маленький.
- Да все хорошо, пока еще не разобрался.
- Освоишься, - усмехаясь сказал он, - здесь две комнаты будут закрыты, а одна комната в твоем распоряжении, кухня, все необходимое есть, если что не будет хватать спрашивай, да и докупишь со временем. Он оглядел квартиру беглым взглядом, суетливо забежал в кухню, оценил обстановку.
- Значит давай поступим так, - громогласно продолжил Волков, - ты сейчас одеваешься, умываешься, и бегом в наш офис. Там я тебя проинструктирую, дам местных денег. А потом позавтракаем.
 
         Я наспех собрался, выкурил сигарету на кухне в такой же полной тишине, разобрался с телефоном, выяснив причину не прозвонившего будильника – время надо было поставить по Гринвичу.
Выйдя на улицу, я прошел по бетонной дорожке, проходящей вдоль мимо трех жилых трехэтажных домов из монолитного бетона, по довольно зеленому заросшему саду на территории, отгороженной от улицы большим решетчатым забором. Странные полукруглые проемы лоджий смотрелись очень нелепо и не к месту на фоне довольно топорного и простого фасада здания.

         Справа от калитки, ведущей на оживленную людную улицу, стоял небольшой прилавок, на котором все было завалено овощами и фруктами. «Скорее всего, на продажу русским», - подумал я и выбежал на улицу.
На улице стоял шум. Я немного замешкался. Мимо меня неторопливо текла постоянным потоком шумная толпа людей, все без исключения смотрели на меня с нескрываемым интересом. По дороге проезжали пестрые древние легковушки и раздолбанные в хлам пикапы и грузовички, навьюченные невероятным образом огромным количеством всякого груза. Я был в светлых джинсах, бежевой майке и белоснежной бейсболке, и наверняка смотрелся просто дико в этой новой обстановке.

         Перейдя через дорогу, я оказался на огромной производственной базе. Справа было трехэтажное офисное здание и небольшой зеленый сад перед ним с раскидистыми деревьями неизвестной мне породы. Входа в здание на первый этаж я не обнаружил, поэтому решил подняться на третий по массивной бетонной лестнице. Здание это вместе с лестницей и элементами фасадов, очень напоминало советскую архитектуру сталинских времен, такую массивную, претенциозную и даже немного нелепую. 
- Ну заходи, - встретил меня в приемной Волков. Его голос раздавался громким эхом в пустых свободных коридорах здания. - Во-первых, я тебе дам так называемые подъемные, двести долларов. И если хочешь, сразу тебе поменяю еще, если тебе нужно.
- Да, думаю, мне потребуется обменять еще двести. Я протянул ему купюры.
- Хорошо, - пробубнил Волков, посчитав сначала на калькуляторе сумму, а потом склонившись над огромным сейфом. - Вот! Один миллион восемьсот тысяч. Он с торжественным видом вывалил передо мной на стол огромную стопку денег, плотно перемотанных резинками.
- Видишь, теперь ты гвинейский миллионер, усмехнувшись сквозь седые усы, сказал Волков.
- Да уж, необычно, - ответил я. Теперь за пару купюр я получил килограмма два наличности, с трудом вместившейся в мою маленькую сумку для документов.
- Так, теперь мы пойдем позавтракаем, а потом поедем я тебя провезу ознакомлю с нашими объектами, с некоторыми сотрудниками, потому что у нас сегодня рабочий день. Но у тебя сегодня исключение. Осваивайся, знакомься.

         Мы спустились во двор, и пошли опять по направлению к жилому городку. По пути Волков здоровался и обсуждал какие-то текущие моменты с черными, которые подбегали к нему с первого же взгляда. Одному он что-то пригрозил фразой на французском, нарочито повысив голос. Над другим негром в грязной как у оборванца одежде он подшутил, пожав ему руку. Я подумал о том, что мне сегодня тоже придется здороваться с местными, и начал вспоминать, взял ли я с собой дезинфицирующий гель, которого я привез в огромном количестве.

         Мы подошли к двери квартиры, которая находилась в соседнем моему дому. На двери висела табличка: «Перед хорошим человеком двери открываются без стука». Волков открыл ее и мы вошли. В квартире было все так же как и у меня, за исключением большего количества мебели и разнообразных изделий местных мастеров, висящих на стенах.
Александр Николаевич принялся готовить завтрак на скорую руку, попутно рассказывая мне всякие мелочи, необходимые мне для сведения, сдабривая то и дело эти наказы своими примерами из практики.

- Будь внимательнее с местными. С ними надо по-хитрому. Они ленивые, и поэтому хитростью своей и умением воровать компенсируют нежелание работать. За ними нужен глаз да глаз. С нашими тоже осторожнее. Надо сказать народ у нас хороший, мужики все молодцы, но присутствует некая атмосфера иногда нездоровой конкуренции. Все попытаются тебя ущипнуть, подколоть. Тем более ты молодой.
- Понятно, - только и мог сказать я, слушая его вполуха. Меня больше интересовало сколько мне здесь быть и смогу ли я уехать в то время, когда я запланировал. Для меня все запланированное мной всегда было очень важно и принципиально, и должно произойти во что бы то ни стало. Я всегда был уверен в своей способности трезво оценивать обстановку и ставить себе правильные цели и задания и сроки их возможного исполнения.
– А до какого времени я буду здесь? До июня? Здесь же я читал сезон дождей до октября.
- О, парень, ты забудь об отпуске, - протяжно с усмешкой ответил Волков. Казалось что вопрос для него был неожиданным. – Ты здесь надолго. Ты же только приехал. Ты здесь будешь и в сезон дождей, и после, и до следующего июня. Вот потом как раз и уедешь отдыхать. А сейчас что об этом говорить. Он поставил передо мной тарелку с яичницей.
Я был просто ошеломлен. Словно потерял дар речи, не имея возможности даже сказать что-то в ответ. Он все сказал, и дальнейшее продолжение этой темы только его разозлит.
- Но как же так, мне же говорили, что здесь никто не работает в сезон дождей.
- Как же не работают, остаются дежурные, те кто не едет в отпуск либо такие как ты, новички. Ты же знаешь, что через 3 месяца отпуск не положен еще. Ты только приехал. – Повторился Волков. – Ничего страшного, ты не один здесь останешься. А ты как думал? Все, готовься работать серьезно. Ты уже взрослый парень.

         Но я уже его не слушал. Я понимал, что попал в западню. И непонятно кем устроена эта западня – работодателем в лице этого загорелого громогласного Александра Николаевича или мной лично, ошибившимся и неспособным трезво оценить ход событий. Не до этого было сейчас думать над этим. Я принялся судорожно считать, сколько мне здесь торчать одному. Четырнадцать месяцев! Четырнадцать вместо двух с половиной! Это же сумасшествие. Я абсолютно к этому не готов. Я заверил всех, кого знаю, всех родственников, что буду к июлю. Нет, я не собирался все бросать, но я рассчитывал на этот срок. Лицо мое горело от обиды, неожиданности и беспомощности.

          Я ел завтрак, но не находил себе места. Мне нужно было сообщить всем о том, что все пошло не так.
- А мне можно позвонить? Я должен сообщить домой. Я планировал по-другому, - с обидой в голосе сказал я Волкову.
- Да, конечно. Он протянул мне свой сотовый. Я судорожно набрал номер.
- Алло, мам, это я.
- Привет, сынок! Как ты там, хорошо, что позвонил, нормально долетел? - продолжала торопливо спрашивать мама. Связь была прерывистой, но невозможно было не заметить волнение в ее голосе и нетерпение услышать подробности.
- Все хорошо, я долетел, устроился, но я тебе хочу сказать, что я остаюсь здесь не до июня, а до следующего июня.
- Как? Почему? В связи с чем.
- Вот так, мне сказали, что я буду здесь и в сезон дождей и весь следующий строительный сезон и уеду в отпуск только в следующем году.

         Мне опять так стало жалко себя, я подумал, что мои слова звучат максимально жалостливо и хоть как-то повлияют на Волкова. Но он просто сидел и уплетал яичницу. В трубке начались яростные причитания на темы «тебя обманули», «уезжай оттуда, бросай все». Я в это время стоял и думал о том, что мне делать, не зная как себя вести, какие решения принимать. Я даже не знал, что мне требовать у руководства взамен такого рабства и можно ли. Но я понял одно – мои планы пали не сражаясь, под моими сроками не было никакого основания, кроме собственных ожиданий и глупых догадок. Я кое-как закончил разговор с мамой, пообещав в скором времени выйти на связь в интернете и завести себе местную сим-карту. Потом сел и молча доел свой завтрак.

III.

         Мы протискивались сквозь хаотичное дорожное движение, состоящее сплошь из древних автомобилей, преимущественно «Пежо», «Рено», «Тойоты» и прочих, трудно идентифицируемых моделей. Были старые изношенные внедорожники, претендующие на желтизну такси, куча мотоциклов, на которых сидело, как правило, три человека. Мы ехали на старом пикапе - красном «Митсубиши» Волкова. Один раз нас остановил один из местных во всем черном, наподобие тех, кто был в аэропорту, и беспардонно обратился к Волкову, засунув голову в окно. Тот не сконфузился, поговорил с ним своим громко-шутливым тоном, приветливо потрепав негра за массивное плечо, и засунул ему в карман несколько купюр. Мы поехали дальше.
Волков остановился у магазина.
- Пойдем купим пива, - сказал он, хлопнув дверью старого пикапа. Для меня это было по меньшей мере как-то неудобно, пить в рабочий день пиво с главным инженером после пары часов знакомства. На прежней работе я такого и представить не мог.
- Пойдемте. А разве можно? За рулем ведь…
- А что такого? Мы же по баночке, мы взрослые люди и соображаем, сколько и где пить. И потом в такую жару лучше всего утоляет жажду именно пиво.
- Хорошо. Он купил нам по банке пива, сам жадно выпил залпом, только выйдя из магазина, а я сел в машину и допил уже по пути.

         Далее мы заехали на пару объектов, на которых в этот жаркий день велись работы. На одном было три негра в оборванных одеждах, измазанных цементом, и сидевший в тени белый парень, на вид старше меня лет на шесть, в темных очках и кепке. Он встал, завидев знакомый пикап, и подошел к нам. Волков, не выходя из машины, поинтересовался, как идут дела. Тот сказал, что ждут бетон, доделывают радье*, и через часа три уезжают. Представили меня. Парня звали Никита. Из Украины. На вид он был уставшим и безразличным. Мы пожали руки, и двинулись дальше. На втором объекте производилась укладка асфальта. Тяжелые машины медленно двигались, собрав толпу машин позади, пытающихся объехать строительную колонну, и толпу зевак на обочинах и середине дороги, превратив и без того оживленную улицу с тянущимся вдоль пестрым рынком в сплошное людское месиво. На этом участке, как сказал Волков, руководил мой земляк, парень, приехавший сюда на пару месяцев раньше меня. Мы поторопились уехать чтобы не создавать еще большую толпу.
На обратном пути Александр Николаевич не замолкал ни на минуту, рассказывая какие-то случаи из жизни и практики, показывая руками на интересные детали города. Но такой объем информации я все равно сразу не воспринимал. Я просто смотрел по сторонам как дитя, познающее мир. Африка. Колыбель мира. Я все представлял себе иначе.
*(фр.) Бетонный неглубокий лоток, устраиваемый для перетока воды поперек дороги.

         Я поднялся на четвертый этаж. Здесь была открытая смотровая площадка с крышей на всю площадь здания. Сюда можно попасть прямо с лестницы. Направо была столовая, налево – терраса. Вид отсюда открывался на все стороны. Сразу посередине стоял старенький бильярдный стол, на стене рядом висел набор для игры. Тут же стояли две самодельные лавочки. Больше ничего. Кроме вертикальной железной лестницы, ведущей непосредственно на крышу, для технических целей. Здесь было спокойно и свободно. Большое пространство, по которому гуляла свежесть и неторопливый ветерок. Со всех сторон внизу шумела кишащая толпа с целой гаммой звуков и запахов. А здесь – никого. Относительно прохладно, всегда тень. Я побродил вокруг стола, постоял, облокотившись на него, почему-то провел рукой по затертому шероховатому сукну, затем подошёл к массивному бетонному ограждению.

         В голове было непонятно что – я даже не знал о чём думать, о чём рассуждать. Огромный объём уникальной информации, воспринятый всеми органами чувств за последние сутки, словно утрамбовался внутри меня. Я направился вдоль по стороне, с которой открывался вид на красивейшую, словно из телепередач или фильмов, реку, извивающуюся как серая змея в тёмно-зеленых зарослях, петлями, как серпантин в горах. Вдалеке было видно, как она, уширяясь, впадает в океан. Но дымка, плавно покрывающая долину с рекой, не позволяет разглядеть сам океан. А как же я хочу его увидеть! А река неподвижна, как лента шёлка. Почему-то невзначай подумалось о крокодилах, которых должно быть там несметное множество. Страшно подумать – до реки словно рукой подать от города – а там царит настоящая дикая природа, наверняка не тронутая цивилизацией. Потрясающее соседство.

         Со стороны торца открывался вид на внутренний двор нашего жилого городка. Здесь в первую очередь бросался в глаза большой бассейн с чистейшей голубой водой и хорошо обустроенной территорией, баскетбольная площадка с натянутой для волейбола сеткой и буйством растительности. Пальмы, какие-то раскидистые деревья, кусты с разнообразными цветами всех размеров. Словно парк – невероятно зеленый и густой, но ухоженный, создающий уютную тень и желанную прохладу.

         С другой стороны, подойдя к ограждению, мне открылся город. Невероятный сгусток звуков, криков, красок. Словно повсюду устроили некий балаган или шествие – праздник хаоса. По дороге передвигались те самые ужасно старые и полуразвалившиеся машины, грузовики, нагруженные самыми разными вещами в два раза выше себя самого. По краям дороги бесконечные палатки с торгашами, с какими-то тряпками, продуктами, прочими неизвестными товарами. Толпы людей, урывками, импульсивно текущие в оба направления и без направления тоже. Кто где перебегает, проползает дорогу, кто бежит, кто медленно и уныло ковыляет вдоль потока. Все кричат, бранятся, ругаются, звонко вскрикивают и смеются. Насколько видел глаз, дальше в городе было так же – толпы машин, людей, смешение звуков и красок. Словно огромный рынок. Казалось, что если наблюдать и всматриваться в эту массу, то можно простоять здесь двое суток кряду под впечатлением от обилия новых деталей этого интересного мира.
Выше всего этого были только клубы красной пыли, постоянно поднимающейся от проезда грузовика, и яркое палящее солнце, которое проходит здесь прямо над макушкой, и быстро исчезает на западе.
- Привет! Это ты – вновь прибывший? – Ко мне подошёл молодой парень в тёмных очках и мешковатых штанах. Тот самый, который скучал на объекте сегодня.
- Привет. Да, я Антон.
- Никита. Мы сегодня виделись – ты приезжал с Волковым утром.
- Да. Я понял. Как там эта штука называется?
- Радье, - улыбнулся он
- Ага, - повторил я, - радье.
- Ну как? Как тебе? – Спросил он, хитро ухмыльнувшись и кивнув в сторону реки, вдаль.
- Хожу, осматриваю виды. Удивляюсь понемногу. А что это за река?
- Нигер. Хотя… правильнее Нижер. У них тут нигер не принято говорить. Дескать грубо. И называть местных нельзя нигерами или неграми. А это – на французский манер – Нижер, - протянул он голосом.
- А как же их называть? – Спросил я, кивая вниз, на бескрайнюю массу разнообразных ржавых крыш крошечных домиков местных жителей, подступавших вплотную к бетонному забору нашего двора.
- Чёрными, нуарами*, форе в конце концов.
- А это что значит, - усмехаюсь я.
- Это на их местном языке. У них форе – это значит кожа, кожаный. А нас, белых, они называют фоте – безкожий.
- Почему безкожий?
- А вот потом заметишь – они когда поцарапаются или болячки на коже какие заживают – отлетают, а на месте розовый светлый цвет кожи остаётся, который потом опять зарастает чёрной кожей, пигментируется и так далее. Так вот они и думают, что у них под слоем кожи такое же светлое тело. Поэтому мы, светлые, - для них изначально без кожи.
- Интересно.
- Глупцы, - опять усмехнулся он, взглянул вдаль, немного опершись о бетонное ограждение. – С кем-нибудь познакомился из наших?
- Нет пока, кроме Волкова и Юрия Кузьмича ни с кем не общался. Ну еще Сергей, который меня вчера из аэропорта встречал. Но он почти всегда молчал.
- Он человек такой. Вообще, - ты в этом здесь убедишься со временем, - люди не очень. Я имею ввиду наших. Здесь у нас работают люди со всего СНГ: с Белоруссии, с Армении, с России, в основном из Краснодарского края. Много с Украины. Но то ли люди такие изначально, то ли такими становятся – гнилые они что ли, - задумчиво, не отводя взгляда от реки, сказал Никита. Я удивлённо поднял брови, немного не ожидав такого внезапного откровения.
- Здесь, - продолжал он, - из-за того, что все варятся в одном котле, живут одной общиной, - все друг у друга на виду. В-общем здесь много сплетен, все друг за другом наблюдают, обсуждают, жалуются, злословят. Все замечают. Может люди такие, может из-за обстановки. Все друг к другу как бы присматриваются, подмечают твои промахи и непременно стараются о них разболтать. В общем, гнилые люди, - он опять замер и уставился вдаль, словно подведя итог.
- А ты здесь давно?
- Два года. Почти.
- И как вообще – сложно? Вот так годами здесь находиться, - спросил я, подумав про себя: “К чему это я? Конечно сложно”. Опять промелькнули утренние события и впечатления.
- Поначалу вешался. Казалось – хрен разберешься здесь, хрен язык освоишь. А через несколько месяцев… нормально. А потом здесь отпуска неплохие – по два, а иногда до трёх месяцев. Нормально. Не у всех правда так. Делать-то здесь нечего летом – сезон дождей.
- А когда он начинается? Мне сказали, что я здесь как раз на сезон дождей останусь, и уеду отсюда только в следующем году – летом. – Я как-то тяжело сглотнул и невольно вжал шею.
- Новеньких часто оставляют. Да и время неподходящее сейчас для прилёта сюда. Вот в октябре – в самый раз. Сухо уже. Девять-десять месяцев отработал – и в заслуженный отпуск. Да ничего, не расстраивайся. Время только кажется что долго тянется – на самом деле быстро пролетает. Главное не спиться. Делать нечего, многие пьют дико. Вот главное в этот период не сдаться, - опять усмехнулся Никита, но сказав это немного зловещим таинственным тоном.
- Слушай, а как здесь с болезнями? Я начитался перед отъездом, что здесь прямо так хреново… и малярия. Вот меня это волнует.
- Ну ничего страшного – все болеют. Особенно в первое время. Один-два раза переболевают. Но не смертельно. И потом госпиталь есть – всё необходимое сделают.
- И ты болел?
- Да! Я два раза болел. Некоторые чаще. Это по-разному – кого как кусают, - резюмировал Никита. Здесь ещё всяких гриппов дохрена и много болезней типа тифа, гепатитов всяких. Но это всё от грязи. Если чистоту соблюдать и мыть всё – то безопасно.
- Весело, - только и произнёс я.
- Приспособишься, - ободряюще бросил он. – Все так сначала. Всего пугаются.
- Язык ещё… - Я ведь ничего не соображаю.
- Научишься! Само придёт со временем. А вообще бабу тебе надо местную, - ухмыльнулся он. - Здесь все заводят, как правило. В процессе общения как-то лучше познаётся.
- А как? Где?
- Да это не проблема. Найдём.
* от слова noire - черный (фр.)

Я посмотрел вниз – где-то там, среди трущоб, больше похожих на курятники, звонко кричали и бегали дети, резвясь друг с другом и играя какими-то колёсами и просто бегая босиком по красной земле прямо возле высокого бетонного забора нашего городка. По ту сторону. Увидев нас, они остановились, и с криками в нашу сторону, стали махать нам  руками со светлыми ладонями, кривляться, всеми способами привлекая наше внимание.
- Слышишь? – Начал Никита. – Кричат “фоте” – безкожий.

Отсюда с высоты было видно лишь их белые зубы и тёмные болтающиеся грязные одежды.  Светло-кофейного цвета ладони. Мы помахали им в ответ и они, безумно довольные, будто этого и ждали, переглянулись, засмеялись, словно увидев клоунов, и побежали по своим делам, то появляясь, то исчезая, то появляясь среди крыш, маленьких пустых двориков,  и  веревок с бельём.
- Ладно, мне пора. Я ещё на работу поеду. Ты в понедельник начинаешь? Тебя кем взяли кстати?
- Мастером, - ответил я.
- А где, на что?
- Не знаю пока. Всё объяснят в понедельник.
- Ну давай. Осваивайся. Вечером увидимся может. Ты где поселился? Не в десятой квартире случайно?
- Да. В ней. На первом этаже.
- А моя квартира напротив получается. Прямо дверь. Ну, давай! – Он протянул руку.
- До встречи, - пожав руку, сказал я.
Он ушёл, а я облокотился снова о бетонное ограждение и уставился на ту красивую и опасную реку. Нижер. Странно, - подумал почему-то я. – Если Никита говорит, что все здесь – говно, он сам, видимо, не исключение?

         На улице по-прежнему кипела жизнь, долетая сюда на веранду отголосками хаотичных вскриков. Я спустился в серый бетонный подъезд. Вообще видно, что дома строили русские. На века и против любой стихии. Они представляли собой монолитные четырёхэтажные сооружения с толщиной стен в метр сплошного бетона. Кажется, случись здесь ядерная война, весь город сметёт вместе с его картонными жилищами, а эти три останутся стоять на фоне общей картины пустоши, будто сами собой говоря – “здесь были русские”. Двери в квартиры тяжёлые, деревянные, из честных сплошных досок с грубой отделкой, покрашенные в тёмно-бордовый цвет. Удивительно, но лампы горят на всех этажах. Видимо, «община» всё же не даёт сбои – функционирует нормально. В подъезде прохладно, ибо стены такой толщины не пропустят ни капли зноя внутрь.

         Я вышел из подъезда – окунулся в это буйство густой зелени во дворе. Передо мной, за деревьями и кустами, проходил забор, который как раз и огораживает наше мирное местечко от той суеты, которая творится извне. Забор был также бетонный, но с эдакими полукруглыми проёмами, в которых красовались чугунные решетки. Прямо вдоль забора по ту сторону и начинался весь этот бесконечный шумный бедлам, раскинувшийся по всему городу, по всем его автострадам и закоулкам. Прямо здесь сидели торгаши, бегали рядом их дети, вмиг завидевшие меня, весело и удивлённо принимались протягивать руки и махать мне, дёргая друг друга и подзывая других посмотреть на меня, будто я неведомая зверушка в большом вольере. А так, наверное, это и было. Я лишь улыбнулся им и пошёл вглубь двора подальше от взоров общественности.

         Деревья, растущие тут повсюду вокруг домов, оказались манговыми, что вызвало у меня неподдельное и почти ребяческое удивление и восторг. Плоды, что я видел в прямом смысле только на картинках, и уж точно не представлял их вкуса, висят здесь гроздьями на деревьях, только зеленые и довольно мелковатые. Видимо, только созревают. Я прошёлся вдоль домов. На эту строну тоже выходили балконы, сделанные по тому же принципу, что и забор, придавая серьёзному мужскому зданию хоть немного декоративности. И решётка от пола до потолка. Почти на всех балконах висели привычные веревки с постиранным бельём, не давая забывать об «общине».
- Ты новенький, да? – Смешным голосом окликнула меня внезапно черная торговка, когда я подошел ко входу в наш городок. Она сидела в тени своей овощной лавки прямо у калитки, подогнув под себя свои худые костлявые ноги. Но завидев меня, вскочила, подошла к прилавку, и заулыбалась длинными редкими зубами. Она была худа и от этого страшна, одета в какое-то простейшее поношенное платье. А возраст ее было очень трудно определить. Около сорока пяти лет. Черт ее поймет.
- Да, я приехал вчера, - ответил я, не ожидая, поймет она меня или нет.
- Ооо, ты молодой. Как тебя зовут? – пристально осматривая меня, лепетала она.
- Антон.
- А я Бинта. Торгую фруктами, овощами. Не нужно? – односложно продолжала она.
- Пока нет. Я, наверное, зайду вечером.
- Хорошо, буду ждать, - заигрывающее приветливо ответила она, не снимая искреннюю широкую улыбку.
- Спасибо, - сказал я и направился домой.

IV

В дверь постучались, и я очнулся от полудрема. За окном уже темно. Мой гость представился Вовчиком. Загорелый, смахивающий на итальяшку, мужичок с пролысиной невысокого роста, но крепкий, с бегающими сияющими глазками и золотыми зубами.
- Привет, сосед! – протянул он мне здоровую грубую руку.
- Привет. Заходи.
- Ну как тут тебе, неплохая квартирка, необжитая еще правда, но это быстро поправишь. Его смешливая манера говорить и простота располагала к себе.
- Да я не парюсь, обживусь еще. Мы сели на кухне за стол и я поставил чайник. Он вытащил сигарету и протянул одну мне.
- Слушай, а ты как насчет выпить? Не против? У меня есть здесь бутылочка…
- Ну давай, ответил я, но у меня есть немного виски, я угощаю.
- Оооокей! – будто этого и ожидая, протянул он. – Сейчас тогда, подожди, я сгоняю, принесу чего-нибудь пожевать. Он выбежал пулей в соседнюю дверь своей квартиры.

Несмотря на то, что до двадцати лет я не курил вообще, последние полгода я делал попытки увлечься, но как-то разум преобладал. Может быть, дело в том, что мне никто никогда не запрещал этого делать, никто не нюхал мои руки, не выискивал по карманам замусоленные пачки дешевого курева. Родители всегда отдавали это на откуп моему разуму. «Захочешь – будешь курить». Но всегда добавляя – «Но лучше не надо». Меня всегда удивляли рассказы однокурсников про то, как их застукали, как они ухитряются курить тайком, про бешенство родителей в их тщетной борьбе с этим. Я всегда смотрел на это свысока.

Но теперь я был один, я был сам за себя. И я с удовольствием затягивался Володиной сигареткой, вонючей и крепкой. Не спеша, осознанно, под шепот закипающего чайника в кромешной тишине кухни.
Сосед прибежал с фруктами и со сковородкой жареной картошки.
- Слушай, начал он после второй рюмки, а ты вот по-французски сечешь?
- Нет, ни капли, ну я пытаюсь конечно читать разговорник. Думаю потихоньку освою.
- Бабу тебе надо. Местную, - подытожил Вован. Вот она тебя натаскает. Хочешь не хочешь, а разговаривать начнешь. Правда я никак не могу. Ко мне вот ходит одна местная, но я нихера не понимаю. Говорю ей по-английски. Что-то она понимает, что-то я. Так и живем, - улыбнулся золотыми зубами Вовчик.
- И что ты с ней делаешь?
- Как что? Готовит мне когда приходит, постирушки там всякие. Ну и в постель. Там я ей жару даю. В неделю пару раз навещает меня. Я ей там, деньжонок, подкидываю. Она учится еще.
- Как учится? – от неожиданности я уставился на Володю. – Где?
- В школе. Ну ты не думай, у них здесь какая-то система непонятная. У них здесь институт тоже как продолжение школы считается.
- Здорово. Покажешь как-ниудь?
- Да конечно. В чем проблема. Как придет, приглашу. И скажу ей, чтобы тебе бабу нашла получше.
- А что, так можно?
- Да, в чем проблема! – Воскликнул сосед, опрокинув еще рюмку «Джек Дэниелс». – Здесь обычно либо подружек они подтягивают, либо можно через наших местных охранников бабу себе найти. Но через охранников там так, на раз. А если через тех девочек, кто в нашем городке ошивается, то можно и на постоянку найти. Как захочешь. Будет тебе тоже готовить, убирать, приятно делать.

Я усмехнулся и задумался. Интересный ход событий. Я пока и думать то ни о чем не мог, кроме того, как мне жить здесь дальше, а здесь уже все схвачено. Жизнь кипит. Люди находят себе развлечения. Со слов Володи все так было просто и легко, что я дал ему добро на срочные поиски местной девушки.

Сосед распрощался со мной поздно, будучи уже красным как рак, хорошо поддатым и смешно разговаривая каким-то бравурным языком, на котором он рассказывал мне свои смелые похождения и мысли о местной жизни.

V

В первый рабочий день мне было велено придти на утреннюю планерку. В небольшом помещении отдельно стоящего здания на базе стоял только большой неказистый стол и куча стульев. Те, кто не помещался, вынуждены были стоять вдоль стенки. Совещание началось с представления меня коллективу. Дальше пошли выступления сотрудников, какие-то неувязки, трения между коллегами иногда переходили на повышенный тон.

        Мужчина лет пятидесяти, в скромной рубашке и потертых джинсах, сидевший во главе стола, постоянно расспрашивал всех очень спокойным, приглушенным тоном. Таким же тоном он затыкал тех, кто начинал перепалку. Это был Иван Николаевич. Генеральный директор. Он молча выслушивал сотрудников, закуривал сигарету. Потом принимался говорить, давая наставления по работе и оглашая различные принятые решения и планы действий по тому или иному вопросу. Закуривал еще. Я тщательно наблюдал за его поведением, и понимал,  что в нем было что-то уверенное, значимое. Его эта кажущаяся отстраненность, его убаюкивающий тон, его внимательность к говорящему, подкупала, а искренность поведения простого человека располагала к себе. На вид он был интеллигентен, но внешне ничуть не отличался от большинства здесь находящихся.

        Когда планерка закончилась и сотрудники вышли на улицу, завершая решение каких-то текущих проблем, уже почти рассвело. Волков подошел ко мне, и сказал, чтобы я был в приемной у директора в десять часов. А пока предложил мне пройтись по базе, осмотреться.

        Еще в течение часа после совещания на площадке перед выездом с базы стояла неразбериха. Белые сотрудники подгоняли черных, кто-то кого-то искал, кто рассаживался по машинам и уезжал. Некоторые стояли в стороне с кипами бумаг, выписывая, по всей видимости, наряды, накладные. Друг за другом с базы в город выезжала строительная техника, краны, бензовозы. Но через час все опустело. Остались только черные охранники, вяло слоняющиеся от одного края ворот на выезде до другого, праздно разговаривая на непонятном языке. Я стоял в тени деревьев в небольшом садике перед зданием офиса. Несколько рабочих из местных торопливо шатались по базе по каким-то поручениям, внимательно осматривая меня издалека без всякого смущения.
...продолжение следует.