Илья Шаповалов. Три сказки

Сказка Первая и... Последняя сказка Волшебника


- Расскажи сказку, дед, – Серёжка сел, закутавшись в одеяло, и шмыгнул конопатым носом.
- Сказку, значит, – Май опустился на кровать рядом с мальчиком. – Уж восемь лет на свете живёшь, а всё в сказки веришь, – он взъерошил рыжие Серёжкины кудри и на мгновение замер, будто вспоминая что-то, нахмурив брови и медленно поглаживая седую бороду. – Я расскажу тебе историю, которая произошла когда-то с одним человеком. Только чур не перебивать и вопросами не сыпать, договорились?
Серёжка энергично кивнул, устроился поудобнее и приготовился слушать…

* * *

Маленький Тимка почти не помнил своего отца. Мать, вскоре после его исчезновения выйдя замуж, всё меньше времени уделяла мальчику, перепоручив его воспитание няне, старой и бесконечно доброй женщине. На все Тимкины расспросы об отце она отвечала коротко и сухо, словно вовсе не желая говорить об этом. А няня, стараясь отвлечь внимание мальчика от «опасной темы», вовсю потчевала его всяческими историями и сказками собственного сочинения. Вскоре Тимка и сам стал придумывать сказочные персонажи и всевозможные приключения с ними. Поначалу это сильно походило на нянины выдумки, но прошло немного времени, и Тимка решился показать всем свою первую настоящую сказку. Что было вслед за этим, на сказку похоже мало: няню уволили, мотивируя дурным влиянием; Тимке крепко досталось от матери и отчима. Вдобавок ему под страхом наказания запретили даже думать о том, чтобы ещё что-нибудь сочинить. Он не понимал, почему с ним так обошлись, ведь он всего лишь помечтал о том, как однажды отыщет своего отца, которого он почти придумал в своей сказке. Он искренне хотел этого, и, наверное, именно это так взбесило отчима: мальчик никак не желал называть его папой.
Тимкиной обиде не было предела. Он так переживал, что однажды даже решил удрать из дома. Правда, вернулся в тот же день к ужину, и всё рассказал матери. Отчим, сидевший в это время рядом, читая газету, сказал, что из парня с такими помыслами никогда не получится настоящего мужика, и что он вышибет из Тимки эту дурь, если тот по-хорошему не понимает. Словом, опять была выволочка, и опять Тимка почувствовал себя самым несчастным человеком на свете. И самым обидным и страшным было то, что даже мать теперь никак его не поддерживала. Напротив, она во всём, что касалось воспитания сына, соглашалась с мужем, словно став его безвольной тенью.
…В тот вечер случилась сильная гроза. Тимка сидел у окна в своей комнате, и потихоньку мечтал, когда сквозь грохот непогоды услышал стук в дверь и негромкий разговор. Он прислушался и понял, что кто-то просится переночевать у них, отчим сопротивляется, но мама, от природы добрая и очень щедрая и гостеприимная, уговаривает его впустить незнакомца. Тимка скользнул к двери и, чуть приоткрыв её, стал наблюдать. Мимо него в сопровождении матери прошёл их случайный гость в плаще с огромным капюшоном, скрывшим от взора лицо. У Тимки ёкнуло в груди: что-то в этом человеке было такое, что манило к себе с неодолимой силой, что-то родное и забытое, почти неизвестное. Тимка закрыл дверь и на миг задумался, вспомнив скандал из-за своей сказки и пытаясь почему-то представить этого человека на месте отчима. Ему казалось, что незнакомец поймёт его. Он не смог бы этого объяснить даже самому себе – просто ему хотелось, чтобы его понял хоть кто-нибудь.
Ложась спать, Тимка всё думал о незнакомце. Кто он? Откуда? И почему Тимку так потянуло к нему, словно это был самый родной человек на свете? К мыслям примешалось странное чувство ожидания чего-то необычного, непонятного и чудесного. Сон скоро сморил его, и во сне Тимка увидел отца. Нет, человек из сна был ему не знаком, но Тимка был уверен, что это именно он, его отец, и мальчику так захотелось прикоснуться к нему, почувствовать родное тепло, что он рванулся навстречу видению и… проснулся оттого, что кто-то потрепал его по плечу. Тимка разлепил глаза, осмотрелся и в темноте рядом с кроватью различил силуэт человека в плаще.
- Пойдём, – незнакомец протянул мальчику руку, тот, не совсем понимая, что делает и куда его зовут, ухватился за неё и… провалился в беспамятство.

* * *

…Это был очень странный дом. По меньшей мере, необычный. Стены и крышу в нём заменяли стволы и кроны огромных деревьев, мебелью служили корни и глубокие дупла. Тимка лежал на развилке двух стволов, выстеленной мхом и листвой. Посреди небольшого помещения горел костёр, над ним висел котелок, в котором что-то кипело. Увидев котелок, Тимка почувствовал голод. Он встал, хотя сделать это оказалось непросто, и направился, было, к костру, но в эту минуту вошёл незнакомец, весь, как гирляндами, увешанный пучками разных трав. Увидев Тимку, он явно обрадовался.
- Оклемался? Хорошо, теперь быстро на поправку пойдёшь, – он скинул капюшон, и Тимка вскрикнул от удивления: это был тот самый человек, из сна. – Ты чего? – незнакомец был несколько озадачен реакцией мальчика. Вместо ответа тот снова свалился без чувств.
Когда Тимка очнулся, незнакомец сидел рядом, держа в руках деревянную чашку с какой-то жидкостью.
- На, выпей, – он протянул мальчику напиток. – Это придаст тебе сил. Не компот, конечно, но вполне съедобно.
- Где я? – Тимка всё никак не мог освоиться с обстановкой. Морщась, он осушил чашку и посмотрел на своего похитителя. – Где я? Где мама?
Незнакомец не ответил. Молча он достал из-под корня небольшую доску из полированного металла, провёл по ней ладонью, словно очищая от невидимой пыли, и Тимка увидел заплаканное лицо матери, что-то говорившей мрачному как туча отчиму, потом картинка сменилась, и пред Тимкиным взором предстал камень с высеченными на нём именем, фамилией, датой рождения и смерти и некрологом в три слова.
От страшной новости у Тимки пересохло во рту и застучало в висках.
- Я… – у него не хватало смелости произнести это слово. На помощь пришёл незнакомец:
- Нет, ты не умер. Но Тимки больше нет. Впрочем, его и не было никогда – это выдумка твоей мачехи.
- Вы хотели сказать – мамы? – Тимка смотрел на незнакомца широко раскрытыми глазами, грозившими прорваться дождём слёз: он не хотел верить этому человеку, искренне считая, что тот его просто обманывает.
- Нет, мой друг, мачехи. Твоя настоящая мать покинула тебя, считая, что ты слаб и не выживешь. Её сурово наказали, а опекунство передали этой женщине, которую ты зовёшь матерью. Она же и дала тебе имя, хотя при рождении тебя назвали совсем иначе.
В глазах мальчика появилось любопытство.
- Как?
- Твоё настоящее имя – Май. В честь последнего месяца весны, когда природа окончательно просыпается после зимней спячки и набирается сил для своего продолжения.
Тимка всё ещё сомневался в правдивости слов незнакомца, но имя ему понравилось. Он быстро привык к нему, привык к незнакомцу, к новому окружению, большую часть которого составляли лесные обитатели.
С этого дня началась другая жизнь. Человек в плаще знакомил мальчика с лесом, который мало походил на обычный лес: деревья в нём извивались, точно змеи, переплетаясь ветвями и раскачиваясь в разные стороны, словно танцуя. Животные попадались редко, стараясь избежать встреч с новым обитателем. Лишь многочисленные огоньки глаз из лесной тьмы выдавали их присутствие. Поначалу Май их боялся, но потом привык и даже стал делать попытки познакомиться поближе. Это ни к чему не привело, и мальчик просто перестал обращать на них внимание.
Постепенно, день за днём Май осваивал науку, которую до сей поры считал вымыслом: незнакомец учил его всяким тонкостям и премудростям магии и колдовства. Май научился менять облик, принимая форму рыбы, птицы или какого-нибудь зверя. Научился становиться невидимым, проходить сквозь препятствия, не повреждая их, и ещё многим вещам, которые до этого в избытке придумывал сам. Единственное условие, поставленное таинственным учителем, заключалось в том, что Маю запрещено было сочинять его сказки. Во всяком случае до того времени, пока он не закончит своего обучения. Учитель не разрешал даже спрашивать о причинах этого запрета, сказав однажды, что со временем Май узнает всё, что его так сейчас интересует.
Так прошло несколько лет. Май вырос, набрался опыта и знаний, и даже стал позволять себе иногда поспорить с учителем. Тот поначалу журил чересчур ретивого ученика, но потом успокоился и передал ему почти всё, что знал сам. Однако даже волшебники не властны над ходом Времени. Учитель всё чаще болел, теряя силы и заставляя Мая тревожиться, отвлекая от занятий. Наконец настал день, когда сильно состарившийся, похудевший и осунувшийся от нескончаемых болезней, он позвал Мая за собой, проведя его тайной тропкой на маленькую поляну, со всех сторон окружённую плотной стеной из вековых деревьев и кустов терновника. При приближении старика деревья расступились, давая дорогу, и только ветка терновника ухватила Мая за полу плаща и держала до тех пор, пока учитель не велел отпустить его.
Выйдя на поляну, старик поставил Мая в её центре, а сам пошёл по кругу, и там, где он проходил, в чаще леса зажигались многочисленные разноцветные огоньки. Закончив свой марш, старик встал напротив Мая и провёл рукой по воздуху, будто смахивая пыль со стола. В тот же миг все огоньки из лесного мрака высыпали на поляну, и замерли, сложившись, как мозаика, в виде каких-то странных знаков. От их сияния поляна окрасилась в синий цвет. Потом на деревьях зажглись оранжевые огоньки, и, продолжая мозаику, сложили причудливые узоры. Старик приказал Маю сесть на колени, сам опустился рядом и закрыл глаза. Юноша, глядя на учителя, решил сделать то же самое, и как только ресницы его сомкнулись, огоньки на поляне пришли в движение, по одному стали подниматься в воздух и, повисев немного перед лицом юноши, таяли у него на лбу, обдавая всё тело серебристым сиянием. Когда на поляне не осталось ни одного огонька, старик открыл глаза и тронул за плечо Мая. Тот тряхнул головой, словно после долгого сна, и поднялся с колен. Учитель снова стал напротив и произнёс:
- Мой час пробил. Я отдаю тебе последние знания и всё, чем я владею. Прошу тебя, не используй это в ущерб себе или кому бы то ни было. А будешь сочинять свои сказки, помни: всё, что ты придумаешь, в сей же час оживёт… Как ожила твоя первая сказка, – последние слова старик произнёс очень тихо, но они прозвучали словно гром. Май упал на колени перед ним, обливаясь слезами.
- Отец, отец, почему ты сразу не сказал, кто ты, почему ты молчал так долго? Почему тебя так долго не было?..
- Ну, вот, началось, – старик за усмешкой старался скрыть виноватый тон и дрожь в голосе. – Вот этого я и боялся. Пойми, если бы я сразу рассказал тебе, кто я, ты бы мне потом покоя не дал, и ничему б не научился. К тому же ты и сам обо всём догадывался. Ладно, хватит на сегодня впечатлений. Встань, до Священного Часа осталось совсем немного, я должен успеть закончить, иначе всё это, – он взглядом указал на огоньки на деревьях, – может обернуться против тебя. Тогда тебя не спасут даже твои познания.
После этих слов старик снова велел Маю закрыть глаза, на сей раз чтобы не ослепнуть. Взмахнув руками, он собрал оставшиеся на деревьях огни в один ослепительный вихрь, плотной стеной отделивший их от всего остального мира. От шума и жара Май на миг потерял ощущение времени. Ему казалось, что прошла целая вечность. Когда всё стихло, и он открыл глаза, старика рядом уже не было. Как, впрочем, не было и поляны, и леса,  и вообще ничего, что напоминало бы тот мир, в котором он ещё недавно находился. Лишь изнутри его необъяснимым теплом грело чувство удивительного спокойствия, которое он ощущал всегда, когда рядом был его таинственный учитель.
Место, в котором он оказался, было ни чем иным, как его старым домом, откуда его забрал незнакомец в плаще в ту дождливую ночь. Май прошёл по пустым комнатам, в которых, судя по всему, давно уже никто не живёт, и, не тратя времени на воспоминания о детстве, принялся обновлять своё жилище. Очень скоро дом имел вполне приличный вид, и это не могло остаться не замеченным его соседями. Пошёл слух, будто в доме поселился какой-то колдун, потому как простому человеку, дескать, не под силу в одиночку в столь короткие сроки сделать из рухляди конфетку. Люди стали сторониться Мая, избегая знакомства и встреч с ним. И только бесстрашная детвора частенько заглядывала в его окна по вечерам, наблюдая, как Май что-то пишет в тетради. В конце концов, любопытство оказалось сильнее родительских запретов, и в один прекрасный вечер в дверь Маю постучали. Он удивился, прикидывая, кто бы это мог быть, а когда открыл дверь, удивление сменилось радостью: на пороге стояли несколько мальчишек. В их взглядах помимо смущения и вины за нежданный визит таилось такое любопытство, что Май понял: отвертеться не получится, и этот визит может оказаться далеко не последним.
После того вечера о Мае пошла слава доброго сказочника и фокусника, почти волшебника, который может всё. Но все истории, которые он рассказывал детворе, были выдумкой его няни, либо воспоминаниями о жизни в сказочном лесу под присмотром таинственного незнакомца в плаще. Долго так продолжаться не могло, и однажды Май решил нарушить старый запрет, и придумать новую сказку…

* * *

Первый опыт особого успеха не имел: в очередной раз маленькие посетители были удивлены и напуганы огромным, странного вида ежом, по всему телу которого под колючками видны были очертания всех стран и континентов. Потом появился удивительный зверь, очень похожий на шкатулку с огромными глазами, утиными лапами и бобровым хвостом. Постепенно весь дом Мая наполнился всевозможными тварями самых разных мастей, размеров и расцветок. Здесь были и змеи с линеечными делениями по всему телу, и огромные бабочки, на чьих крыльях угадывались стихи какого-нибудь маститого поэта, и сороконожки, сильно смахивающие на расчёски, и много-много других удивительных существ.
Поначалу Маю это нравилось, потому что все звери получались добрыми и ласковыми, и детвора их безумно любила, но потом это стало перерастать в проблему, так как девать их было некуда, а выгонять их на улицу Май не хотел. На помощь пришли знания, полученные от отца: очень скоро Май научился не только оживлять предметы, но и придавать им первоначальный вид. В его доме снова воцарился порядок, время от времени нарушаемый лишь маленькими любителями сказок, постоянно просившими превратить что-нибудь в кого-нибудь.
Прошло время. Маю, вдоволь наигравшемуся всевозможными превращениями, надоело тратить знания и силы на подобного рода театр. Ему захотелось, как когда-то в детстве, придумать и оживить настоящую сказку, которой он потом смог бы гордиться, которую бы помнили и пересказывали друг другу, которую читали бы детям на ночь…
Не откладывая в долгий ящик, Май принялся за работу. Он писал, переписывал, сжигал, выбрасывал, опять писал. В его доме стали появляться и исчезать странные люди в различных костюмах, порой совершенно нелепых; он перестал рассказывать детям истории и показывать фокусы. Он пребывал в постоянном поиске чего-то нереального, непонятного для окружающих. Люди решили, что он просто сошёл с ума, и дети предпочитали теперь обходить его дом стороной. Май становился всё более одиноким и отрешённым, замыкаясь в своём мире грёз и фантазий, живя только этой своей мечтой. Он уже начал бояться, что родительский запрет дурно повлиял на его способности сочинителя, когда однажды его осенило. Тут же, бросив всё, Май вернулся к своим тетрадям, и продолжил работу. В ту же ночь в его доме появился новый обитатель…
…Усталость, накопившаяся за долгие бессонные ночи поисков и размышлений, наконец, взяла своё: Мая сморило прямо за столом. Проснулся он среди ночи от странного шума, донёсшегося из соседней комнаты. Войдя в неё, Май увидел на полу обнажённого юношу, корчившегося, словно от сильной боли. По его телу маленькими синими змейками пробегали яркие молнии, от каждого прикосновения которых юноша сильно вздрагивал и тихонько стонал. Сообразив, в чём дело, Май помог юноше подняться и дойти до кровати. Обрадованный долгожданной удачей, он теперь сетовал на то, что его дар проявляется слишком рано: ему хотелось сначала закончить работу, чтобы потом просто понаблюдать со стороны, полюбоваться своим произведением, оценить, как художник картину. Теперь же ему приходилось принимать непосредственное участие в собственной выдумке. Впрочем, Май ничего против этого не имел, и с энтузиазмом взялся за дело.
Когда гость пришёл в себя, Май в двух словах рассказал ему, кто он и откуда, и был немало удивлён, когда понял, что гость, в общем-то, всё уже знает.
- Я помню, как я попал сюда, – произнёс тот устало. – И, честно признаться, мне тут у вас не очень нравится.
- Погоди, Андрей, не торопись восвояси, – Маю было немного обидно слышать это, хотя он прекрасно понимал юношу. – Ты ж ещё ничего не видел, а уже расстраиваешься. Поживи, осмотрись. Кто  знает, как дальше сложится, может, ты и не захочешь ещё назад-то возвращаться. На вот, возьми, – Май, отвернувшись, поколдовал над ладонью и протянул Андрею небольшой амулет в виде солнца, в центре которого были выдавлены звезда и месяц. – Он поможет тебе, если что случится.
Май знал, о чём говорил: он не успел переложить на бумагу все свои мысли, и теперь ему придётся писать начисто на полотне собственной жизни и жизни этого парня, в буквальном смысле свалившегося ему на голову.
Амулет очень скоро дал знать о себе: однажды утром Андрей, едва проснувшись, прибежал к Маю и, сбиваясь, рассказал ему о том, что во сне он увидел сказочно красивую девушку, и чтобы найти её, он готов пойти хоть на край света, хоть за его пределы.
- Ну, так далеко мы ходить не будем, – Май хитро взглянул на юношу: амулет исправно делал своё дело. – Но девушку твою отыщем.
Он подошёл к огромному зеркалу и провёл ладонью по рамке. Зеркало осветилось яркой синевой, и Май, позвав за собой Андрея, шагнул в этот проём. Они оказались в саду с чудесными деревьями: на ветвях, осыпанных золотой пыльцой, висели, дрожа и позванивая, серебристые листья. Поминутно с каждого дерева срывался один лист, и с тихим шелестом ложился на землю, тут же рассыпаясь в прах. Всюду царило спокойное безмолвие, иногда нарушаемое лишь случайным ветерком. Из-за этой звенящей тишины у Андрея возникло ощущение, что всё здесь ненастоящее, неживое, и он поделился своими мыслями с Маем.
- Нет, мой друг. Тихо так здесь вовсе не поэтому, – Май говорил полушёпотом, словно боясь кого-то разбудить. – Каждое дерево – это жизнь одного человека, и каждый лист на дереве – минута этой жизни. А теперь представь себе, что было бы, если бы здесь жили птицы? Ведь им надо было бы вить гнёзда, и выстилать их листвой, которую они брали бы с этих деревьев. Каково тогда пришлось бы нам на земле? – он усмехнулся, глядя на Андрея. – Тебе, небось, не очень хочется, чтобы какой-нибудь пернатый друг воровал бы минуты твоей жизни лишь для того, чтобы ему мягче спалось в своём гнезде.
Он повёл Андрея дальше, вглубь сада. По пути им попадались то молодые побеги, то уже старые деревья, на которых почти не осталось листьев. Одно такое дерево прямо на глазах с треском и стоном упало, обронив последний лист, и тут же растворилось в земле. Андрею стало немного не по себе от такого зрелища, но на месте упавшего дерева в следующую минуту появился свежий побег, задорно выставивший свой первый лист.
Май долго петлял по тропинкам, ведомым ему одному, и наконец привёл Андрея в самый потаённый уголок сада, отделённый от всех колючим кустарником. Деревья здесь отличались от остальных синеватым искрящимся сиянием вокруг крон и красивой, тихой музыкой вместо шелеста листвы.
- Вот, смотри, – Май подошёл к одному дереву. – Это я. А это ты, – он показал на соседнее дерево. – Теперь иди сюда, – Андрей повиновался, и Май показал ему на одну из ветвей своего дерева: на ней висела гладкая золотая шишка, увенчанная живым красно-белым цветком. – Это – твоя Светлана. Возьми семя и посади рядом со своим деревом.
Андрей сделал, как было велено, и едва он закрыл шишку землёй, оставив цветок, как перед ним в считанные секунды выросло дерево с густою сетью ветвей, но без единого листа. Лишь на самой верхушке виднелся цветок, пульсировавший огненно-золотым светом. Андрей недоумённо посмотрел на Мая, тот лишь усмехнулся в ответ:
- Нет, мой друг, не всё так просто. Тебе ещё нужно будет подарить ей эту жизнь.
- Разве я не сделал этого сейчас? – Андрей явно был разочарован.
- Сейчас ты оживил мою мечту и её душу. Но ведь всякой душе нужна оболочка – вот за ней ты и отправишься. Пойдём, я расскажу тебе обо всём.
Они вернулись домой, и Май поведал Андрею о Живой планете и об опасности, которая может его там ожидать.

* * *

Был вечер. Май над чем-то колдовал в своей комнате, когда к нему зашёл Андрей.
- Май, – он виновато и почти жалобно смотрел на волшебника. – А нельзя мне её увидеть сейчас? Ну хоть краешком глаза, ведь душа уже стонет.
- Как, уже? – Май изобразил искреннее удивление. – Ну ты и скор. – Он усмехнулся, но в этой усмешке Андрей услышал плохо скрываемое разочарование. – Запомни, мой друг: жизнь не любит суеты. Ничто не даётся даром, и ничто не бывает просто так. Наберись терпения и жди.
Андрей вышел. Им овладела скука, ничего не хотелось. Он и злился на Мая, и понимал его, но ничего не мог с собой поделать: ему казалось, что это ожидание длится целую вечность. Голова гудела от разных мыслей, но более других его волновала сейчас только одна: как увидеть то, чего ещё нет? Ему хотелось увидеть Светлану.
Он вышел на улицу. Закатное солнце красило рыжим позолочённую сентябрём листву в недалёком лесу. Воздух был тёплым и свежим, и каким-то хмельным. По небу редкими пятнами тихонько плыли лёгкие, почти прозрачные облака, и среди них Андрей заметил одинокую звезду, появившуюся раньше обычного. Она была очень яркой и крупной, и если бы не её чистый голубой свет, Андрей решил бы, что это новое Солнце. Он залюбовался небесной красавицей, и вдруг почувствовал тепло на груди. Достав из-под свитера амулет, Андрей увидел, что тот светится тем же голубым светом. Сияние становилось всё ярче, потом стало пульсировать, и в ту же секунду от звезды протянулся тонкий луч, обдав Андрея волной тепла и мириадами ярких бело-голубых искорок. Юноша почувствовал необычайную лёгкость в теле, оттолкнулся и полетел по этому лучу, купаясь в волнах света и радуясь своей свободе. Случайный прохожий, увидев, как человек вытягивается в струну и взмывает вверх, перекрестился и затрусил быстрее от этого дома, боязливо оглядываясь.
А Андрей парил, видя перед собой только эту звезду. Он всеми силами старался лететь быстрее, не совсем понимая, куда и почему так торопится. Ему казалось, что он слышит чей-то зов, и в звуке этом он чувствовал не мольбу о помощи, а нетерпение ожидания, точно такое же, какое переполняло его самого. Он уже отбросил все догадки, он знал наверняка, что его так манит, что его так подстёгивает, и старался как можно быстрее достичь заветной цели.
Звезда быстро приближалась. Совсем скоро стало понятно, что это не звезда, и даже не новая планета – это город, окружённый густым светящимся туманом. Луч, позвавший Андрея, пронизывал этот туман насквозь, и юноша, пролетев через него, оказался среди всевозможных построек необычной архитектуры. Ничего подобного Андрей никогда раньше не видел. Все дома были укреплены на тонких стеблях, напоминая собой цветы. Материал, из которого они были сделаны, похож был на металл и стекло одновременно, и давал ощущение необычайной лёгкости постройки. Никаких дорог, улиц, фонарей, переходов и прочего в городе не было. Андрею показалось странным, что он не встретил не только этого, но даже жителей. Меж тем его не покидало чувство, что за ним неотрывно следят миллионы чьих-то глаз.
Повинуясь лучу, юноша сделал несколько виражей и поворотов, и оказался у огромного здания, судя по размерам, главного в городе. Светящаяся дорога заканчивалась в большом круглом окне, куда Андрей благополучно опустился, попав в просторную сферическую комнату с плоским зеркальным полом. На полу стояло несколько небольших кубов, расположенных полукругом, а напротив каждого из них в полу было проделано углубление размером с кофейную чашку. Прямо над этими углублениями в потолке были точно такие же, пульсировавшие очень слабым голубым светом. Андрей осторожно сел на один из кубов, и в ту же минуту тот принял форму кресла. Немного погодя из ячеек на потолке вниз ударили два луча. Через секунду они погасли, и перед изумлённым юношей встали два человека, одним из которых был Май. Он держал за руку невысокую девушку с длинными золотисто-русыми волосами. Хрупкую фигурку укрывал белый плащ, перехваченный на талии тонким поясом. Андрей смотрел на неё как заворожённый, и не смел даже вздохнуть. Сердце забилось где-то в горле, мысли путались. От волнения ему даже стало немного холодно, и всё тело охватила неприятная, неуместная слабость. Постепенно Андрей справился с собой, и хотел уже подойти и обнять девушку, но Май остановил его, а на недоумённый взгляд Андрея дал понять, что потом всё объяснит. Андрей готов был взорваться, но вдруг обнаружил, что совершенно не в состоянии что-либо сказать: голос начисто отсутствовал. Даже прошептать что-либо было невозможно. Это ещё больше его разозлило, и он хотел уже с кулаками кинуться на Мая, но тут его ждал ещё один сюрприз: он почувствовал, что не может двинуться с места. Отчаянные попытки ни к чему не привели, и юноша, поняв, что ничего больше сделать не сможет, постепенно взял себя в руки и успокоился. По мере того, как пыл его утихал, к нему возвращалась способность передвигаться и говорить. И он и сказал бы что-нибудь, но вокруг царила такая умиротворённость и тишина, нарушаемая лишь тихой музыкой какого-то неземного оркестра, что Андрею стало просто стыдно за свои помыслы, и не было никакого желания нарушать окружавшую его в этот момент гармонию. Он молча любовался удивительной, поистине сказочной красотой девушки, хотя ему очень хотелось кричать, петь, подхватить её на руки и унести отсюда куда-нибудь, где они могли бы остаться наедине, и сердце его разрывалось от невозможности сделать это.
Май, всё это время следивший за тем, чтобы Андрей не натворил чего лишнего, решил не томить его дольше: вновь с потолка ударили два луча, обдавшие девушку и волшебника волной синевато-белого света, и пара исчезла, словно растворившись в нём. Потом Май вернулся, и Андрей решил, что сейчас  получит обещанные объяснения. Вместо этого он снова ощутил себя пушинкой на ветру, весь окружающий мир исчез за пеленой ослепительного света, а когда свет погас, юноша увидел вокруг себя густой лес. Поначалу он подумал, что Май просто пошутил, или решил проучить его за нетерпеливость. Но когда лесные кущи засветились мириадами разноцветных огней, словно сотни неведомых обитателей с любопытством разглядывали непрошеного гостя, Андрею стало совсем не по себе. Он понуро побрёл по едва заметной тропинке, то и дело озираясь по сторонам, и ежеминутно ожидая какого-нибудь подвоха.
Над лесом в чёрном, густо усеянном крупными звёздами небе висела полная луна, красившая всё вокруг в серебристо-синий цвет. Поминутно из чащи доносились стоны и вздохи какого-то зверя, и тогда деревья испуганно шелестели листвой и цеплялись друг за друга ветвями, точно руками. Андрею было тоскливо и одиноко. Ему вдруг стало так страшно, что он в какой-то момент готов был отказаться от своей затеи, лишь бы скорее покинуть это зловещее место. Он снова почувствовал тепло на груди и, вспомнив про амулет, достал его из-под свитера: тот, как и в прошлый раз, сиял ярким голубым светом. И, как в прошлый раз, Андрей почувствовал, что с ним происходит что-то странное. Перед мысленным взором, как на большом экране, пронёсся сон, навеянный амулетом: лесная поляна, ночь, призрак Светланы, уносящийся куда-то в страшном смерче…
Андрей начал понимать, что к чему. Теперь он уверенней зашагал по тропинке, прогнав прочь свой страх, и коря себя за малодушие, и очень скоро вышел на небольшую полянку. С трёх сторон её плотной стеной росли деревья, с четвёртой был крутой обрыв. Юноша пересёк поляну и, встав спиной к обрыву, стал вглядываться в чащу леса.
Мир утонул в необъятном пространстве ночи, и тёплый ветерок, летевший от луны, с нежным хрустальным звоном осыпал всё вокруг серебряной пыльцой. Всё было в точности так, как Андрей видел во сне. Не хватало лишь одного, – не хватало Светланы. Юноша прислушивался к шороху листвы, всматривался в лесные кущи, светившиеся маленькими разноцветными огоньками сотен чьих-то глаз, но не находил ничего, что говорило бы о присутствии его подруги. Вдруг послышалась сначала едва уловимая, но всё больше набиравшая силу мелодия флейты, сопровождавшаяся тихим звоном сотен маленьких колокольчиков. Мелодия струилась тонкой, едва ощутимой нитью откуда-то из глубины леса, и на опушке его, прямо напротив Андрея, звёздная пыльца стала сгущаться, повинуясь переливам флейты, и принимая очертания миниатюрной хрупкой девушки. Силуэт был прозрачным, но маленькими мотыльками из лесной мглы вылетели разноцветные огоньки, и, растворяясь в видении, раскрасили его в живые цвета. Перед Андреем стояла девушка с длинными золотисто-русыми волосами и чистыми, глубокими и бесконечно добрыми серыми глазами, смотревшими на мир с неподдельным и наивным детским любопытством. На ней был полупрозрачный серебристый плащ, сквозь который угадывалась стройная, удивительно красивая и гармоничная фигурка. Вокруг этого чудного создания весёлым роем суетились синеватые искорки, повторяя её очертания. «Светлана», – зачарованно прошептал Андрей, всё это время находившийся в каком-то благоговейном оцепенении. Девушка, улыбнувшись, протянула к нему руки, но он стоял, не решаясь сделать шаг: вспомнился сон. И вдруг словно кто-то прочёл его мысли: в глазах девушки мелькнула тревога, и она стала медленно таять. Андрей всё так же стоял, не зная, что ему делать, и понимая, что теряет Светлану, ещё даже не обретя её. Его отчаяние и нерешительность росли, но тут ветер донёс её крик: «Поверь!»  Сознание  отозвалось однажды услышанной песней, спетой женским дуэтом: «Чудо может свершиться, если ты поверишь в него!» Лунный вихрь выхватил мотив из памяти юноши, и он зазвучал по всей планете. Андрей увидел, как две мелодии, два голоса певиц, сплетаясь, протянулись к Светлане и, словно руки, нежно обняли её, поднимая в небо и не давая исчезнуть. Весь Андрей, все его мысли, всё его существо были в этот миг там, рядом с девушкой, живя её дыханием, наполняя её жизнью. Он ощутил, как странная, неведомая сила охватила его и покорилась ему; телу стало удивительно легко, и чувствовалась каждая его клеточка, отзываясь приятной, едва уловимой вибрацией. Он понял, что уже не нечто, а он сам удерживает девушку, а невидимые руки, обнявшие её – это его руки. Он осторожно опустил Светлану рядом с собой. Сердце его бешено колотилось, эхом отзываясь по всей планете. Его настроение, казалось, передалось всему окружающему миру, шумным и мелодичным ликованием принявшему эту встречу. Синие, зелёные, красные, золотые огоньки, вылетая из леса, кружились по поляне маленькими фонтанирующими фейерверками, а над этими фонтанчиками звенящими серебряными вихрями порхали звёздные снежинки. Красивые голоса певиц, всё это время не смолкавшие ни на минуту, зазвучали вдруг особенно проникновенно и мощно, сопровождаемые целым оркестром. Музыка была настолько чудесной и сильной, что её можно было различить среди всего этого светящегося разноцветного великолепия, – она вилась тонкими нитями, окутывая всё тончайшей, нежнейшей сетью звуков, и проникая в самые дальние и укромные уголки. Можно было ощутить её лёгкие, воздушные прикосновения, на которые всё живое отвечало безудержной радостью бытия.
Андрей так увлёкся, что совсем забыл об опасности, о которой его предупредил Май. Таинственное и грозное Око Планеты не заставило себя ждать: деревья в лесу вдруг зашумели, как при сильном ветре, оборвав музыку, и пиршество на поляне в одно мгновение прекратилось: звёздная пыльца взмыла в небо, огоньки попадали в густую траву и быстро заскользили прочь с поляны, нити музыки просто растаяли в воздухе. Земля под деревьями прогнулась, образовав большой овраг, лишённый на дне всякой растительности, и из него выкатился огромный белый пузырь с чёрным кругом посередине. Круг оказался зрачком, и, поскольку было довольно темно, зрачок стал расти, заполнив собой почти половину «пузыря». Око решило моргнуть, и деревья, оказавшиеся по краям ямы в роли ресниц, испуганно заскрипели, из-под их корней полетели комья земли, падая вниз и растворяясь в белой массе. А над ямой пришёл в движение воздух, образовав страшный смерч и закрыв небо и звёзды тучами грязи и сорванной с деревьев листвы. Гигантский глаз скосился в сторону молодых людей, и смерч, повинуясь ему, тут же накрыл их своей воронкой, впившись другим концом в зияющее отверстие зрачка. Андрей одной рукой прижал к себе Светлану, а другой ухватился за ветку, участливо протянутую ему ближайшим деревом. Но Око стало уходить под землю, и чем ниже оно опускалось, тем сильнее становилось его притяжение, и тем труднее Андрею было удержаться. В какой-то момент ветка тоже не выдержала и стала растягиваться, как резиновая. Андрей попытался поудобнее перехватить ветку, и на миг ослабил другую руку – мощный воздушный поток тут же вырвал девушку из его объятий,  и он едва успел схватить её ладонь. Страшный рёв и грохот заглушали их отчаянные крики, они не слышали друг друга. Вдруг тучи на секунду разошлись, и в просвете показалась луна. Это продолжалось всего миг, но она успела послать юноше яркий тонкий луч. Он почувствовал, как внутри что-то лопнуло, словно сильно надутый шарик, проколотый булавкой, и по телу разлилась тёплой волной удивительная лёгкость и сила. Страх исчез, мысли мгновенно обрели порядок и ясность, и перед внутренним взором Андрея мелькнула картинка со светящимися нитями мелодий. Ещё толком ничего не поняв, но всецело доверившись интуиции, он что было силы закричал: «Держи меня!» Они уже успели опуститься почти на дно ямы, и её края готовы были сомкнуться над ними, но голос Андрея обволок его и Светлану светящимся коконом, и красной упругой лентой ударил ввысь, обвив петлёй несколько деревьев. «Тяни!» – Андрей изо всех сил сжал руку Светланы, и огненная лента, повинуясь, огромной пружиной вынесла их на поверхность и бережно опустила на поляне. В следующее же мгновение яма с треском и грохотом захлопнулась, и тут же всё стихло. Молодые люди, тяжело дыша, ошалело смотрели друг на друга. Потом, сообразив, наконец, что всё позади, и немного придя в себя, бросились в объятия друг друга и замерли, не шевелясь. Лес молча наблюдал за ними своими многочисленными разноцветными глазами, и лишь изредка осторожно шелестел листвой. По всему было видно – никто не хотел больше будить Око Планеты.
Андрей, немного отстранившись от Светланы, посмотрел на неё, любуясь, вдруг вздрогнул и резко обернулся, уставившись на небо: диск луны с жалобным звоном разлетелся в пыль, оставив тонкий серп месяца, а из образовавшейся прорехи вылетел многоголовый дракон, дыша огнём и неся за собой сверкающую золотом колесницу. Лунная пыль вытянулась дорогой перед чудо-экипажем, и привела его прямиком на поляну. Удивлению Андрея не было предела, когда из колесницы вышел Май в полном рыцарском облачении, сверкая богатым убранством и превосходной отделкой доспехов. Вместо меча он держал в руке шипящую извивающуюся молнию.
- Ну и любишь же ты эффектные выходы! – Андрей справился с испугом, овладевшим им поначалу, и теперь с интересом разглядывал Мая. – Ты чего это так вырядился? – Он начал понимать, в чём дело, и решил немного подтрунить над волшебником. Тот, сообразив, что опоздал, несколько огорчился и сказал, что просто решил помочь – мол, мало ли что. Потом, посмотрев на дракона, махнул рукой в его сторону, и тот застыл, превратившись в дерево, а колесница, вытянувшись, приняла форму полукруглой арки с узорчатой дверью.
Май, поменяв доспехи на свой плащ, подошёл к двери и нажал на ручку. Из проёма ударил ослепительный белый свет. Волшебник, пропустив вперёд Светлану, придержал Андрея за руку и, с грустью глядя ему в глаза, произнёс:
- Жаль мне расставаться с тобой, Андрюша, да, видать, судьба у тебя такая.
Андрей недоумённо посмотрел на Мая. Тот продолжил:
- На Землю теперь ты вернёшься один, – он поднял вверх руку, не давая Андрею сказать, и помотал головой. – Нет, погоди, ничего не говори. – Его взгляд стал напористым и колким. – Я предупреждал тебя? Ведь я же тебя предупреждал! – Май сокрушённо покачал головой. – Ты всё мне испортил…
- Объясни же, наконец, в чём дело! – Андрей от нетерпения тряхнул волшебника за плечи. Мая это даже разозлило немного.
- Ну, вот, опять ты за своё, – он с укором  посмотрел на юношу. Потом, сощурившись, спросил:
- Какой сейчас месяц на дворе?
Андрей, не раздумывая, ответил:
- Сентябрь.
- Так вот знай, что из-за своей привычки получать всё сразу, не дожидаясь случая, ты вернёшься не в своё время, а на полгода раньше. Считай, что тебе повезло, и этот вихрь не заслал тебя к динозаврам, – Май развернулся к двери, собираясь уходить. Потом, снова повернувшись к Андрею, прибавил уже более спокойно:
- Кстати, полгода назад я тебя ещё не придумал, – задержав взгляд на глазах Андрея, он поднял вверх указательный палец, подчёркивая важность своих слов, и шагнул в светящийся проём…

* * *

Когда Андрей проснулся, было уже светло. За окном моросил дождь, покрывая стекло тонкими струйками. Ветер гнал по небу низкие серые облака и иногда резкими порывами раскачивал деревья, сбрасывая с ветвей остатки мокрого серого снега. Настроение было подстать погоде, ничего не хотелось. Андрей почему-то чувствовал себя разбитым и одиноким, хотя понимал, что это не совсем так. Или совсем не так. Он позвал Мая, но ему никто не ответил. Он крикнул ещё раз, но услышал лишь собственное эхо, гулявшее по просторным комнатам. Подумав, что тот ещё спит, Андрей решил сам разбудить его, но, обойдя комнаты, не нашёл ничего, что говорило бы о присутствии здесь кого-то ещё, кроме него самого. Сначала он решил, что Май просто шутит, но потом понял, что тут что-то не так. Что именно было «не так», Андрея уже мало заботило: ему просто стало страшно. Потому что рядом не было человека, который много раз выручал его, мог посоветовать что-то, поддержать, который просто стал ему другом. И главное, теперь никто не скажет, были ли все эти приключения просто сном, или это было на самом деле, и где-то его ждёт Светлана, за которой он готов был идти «хоть на край света, хоть за его пределы». Андрей почувствовал, как подлым комочком внутри свернулась и сосёт его тоска, как горло перехватывает от обиды и жалости к самому себе, как мысли теряют стройный ход и начинают лихорадочно нестись, стучаться в висках в поисках объяснений и оправданий, в поисках надежды и спасения от неожиданно свалившегося одиночества. Он пошарил рукой на груди – амулета не было. Накинув полушубок, Андрей выскочил на крыльцо. Влажный весенний ветер обдал холодной волной, растрепав волосы, и освежил голову, заставив окончательно проснуться. Юноша поёжился и собрался, было, идти в дом, но что-то вдруг привлекло его внимание. По серому небу от темневшего невдалеке леса двигалась какая-то белая точка. Андрей подумал, что это может быть голубь, и решил, что он летит именно к нему. Юноша не ошибся: птица, подлетев, доверчиво опустилась на его плечо. Он внёс голубя в дом в надежде, что это или сам Май, или, по крайней мере, посланник от него. Однако птица и не думала в кого бы то ни было превращаться, и осмотрев её, Андрей тоже ничего не нашёл.
Что же всё это значит? Андрей ловил себя на том, что перестаёт понимать происходящее. Ему казалось, что он просто сошёл с ума, и всё, что ему приснилось – правда, а то, что происходит теперь, всего лишь дурной сон. Надо только проснуться – и всё сразу станет на свои места. Он задумался, неотрывно глядя в одну точку на стене, и просидел так довольно долго, а когда вышел из оцепенения, обнаружил, что голубя в доме нет, а на столе рядом с ним лежит какое-то письмо. Он без особого интереса развернул его, но, начав читать, встрепенулся и подобрался, как кошка перед прыжком. Письмо было от Мая. Он успокаивал Андрея и говорил, что эта его сказка удалась на славу, но из-за того, что Андрей немного забылся на Живой планете, произошло смещение во времени. Проще говоря, смерч перенёс его назад примерно на полгода, и теперь у Андрея впереди ещё одно испытание, пожалуй, самое тяжкое: ожиданием и неизвестностью. «И здесь, мой друг, я ничем не могу тебе помочь, – писал Май. – С того момента, как ты вернулся с Живой Планеты, вы со Светланой перестали существовать в моей сказке. Я с радостью устроил бы вас где-нибудь вместе, но теперь ваши властители – Судьба и Время, и даже я сказать точно не могу, когда они теперь сведут вас. Одно знаю наверняка: мечта твоя обязательно сбудется. Ты всем доказал свою веру в неё, и это не прошло незамеченным. Не теряй надежды и жди. Будь счастлив. Твой Май».
Андрея несколько успокоило это письмо. Но одно его тревожило: сколько времени ещё пройдёт, прежде чем он встретит Светлану здесь, в этой жизни? А что, если всё же не было всего этого, а голубь и письмо – это игра его больного воображения, выдающего желаемое за действительное? Что же тогда? Андрея мучили эти вопросы и отсутствие ответа на них. Рассказывать кому бы то ни было обо всём этом он не хотел по одной простой причине: среди людей у него не было друга, который понял бы его. Люди, уж точно, сочтут его сумасшедшим, а то ещё, чего доброго, и на смех подымут, проходу не дадут. Он представил себе постоянные косые взгляды, смешки и шушуканье за спиной, и постоянное одиночество: ведь никто не захочет держать в друзьях полоумного. Андрею стало не по себе от этих мыслей. Он решил молчать обо всём, никому не рассказывать. «Сам справлюсь, – думал он. – А работа ускорит время. Может, чего-нибудь и дождусь, если всё, что со мной было – правда».
Завертелись будни. Ночь сменялась днём, и каждый день, под вечер, Андрей прогуливался по старому парку, предаваясь размышлениям и просто мечтая. Временами он делал записи в своём дневнике, который постоянно носил с собой. И каждый день он ждал. Это ожидание порой доходило почти до исступления, до какого-то фанатического суеверия, едва ли не до галлюцинаций. Но Андрей быстро брал себя в руки и успокаивался. Он научился ждать – терпеливо и спокойно. Он словно заморозил душу, положив ей оттаять тогда, когда придёт время, когда придёт Светлана. Так пролетела весна, за ней отшумело буйной листвой и весёлыми грозами лето, и наступил сентябрь.
С его приходом Андрея не покидало ощущение чего-то необычного, что с ним должно было в скором времени произойти. Он и сам не знал, почему так решил, и даже самому себе объяснял это тем, что природа готовится к перерождению, и теперь она особенно красива. И ещё ему чаще стала вспоминаться Светлана, её мягкие золотые волосы, которые он сравнивал с осенней листвой, её чистые и глубокие серые глаза, в которых отражалось сентябрьское небо, её голос, услышанный лишь однажды, и пленивший навсегда своей нежностью, лаской и заботой.
Как-то, в один из дней идя на работу, Андрей увидел белого голубя. Он парил, застыв белой точкой в небе прямо над юношей. Сразу вспомнился тот дождливый весенний день, когда голубь принёс письмо от Мая. Но сегодня небо чистое, и этот голубой простор, и солнце, и весь мир, вдруг показавшийся Андрею особенно нарядным и праздничным в этот миг, подтолкнули его к мысли, что, быть может, это Май даёт ему знать, что осталось недолго. Он улыбнулся своей словно воскресшей надежде, забившейся в сердце с новой силой, и вечером, по обыкновению, вышел на прогулку.
Ветер гонял по парку жёлтые листья; бледное осеннее солнце, тихо скатываясь к западу, красило всё вокруг в нежно-розовый цвет. Андрей  медленно брёл по дорожке, поддевая носками ботинок  небольшие охапки шуршащего золота, и что-то тихо напевал себе под нос. Он с какой-то непонятной грустью вспоминал свои приключения, и иногда ловил себя на мысли, что не верит в то, что такое вообще возможно, и что с ним это произошло. Не с кем-нибудь, а именно с ним. Всё было как в кино. Как в доброй сказке, в которой кто-то отвёл ему главную роль. Кто-то, как в театре, поставил весь этот спектакль, – но  Андрею понравилось, как он это сделал. К тихой ностальгии прибавилось сожаление о том, что у всех сказок есть одно не очень  сказочное свойство – кончаться. Андрей задумался, глядя на плывущие по небесной глади редкие белые облака, и потому не заметил появления на его тропинке ещё одного путника, так же медленно шедшего ему навстречу. Это была девушка, одетая в длинное красное пальто, увенчанное мягким шерстяным белым шарфом с бахромой. Её золотистые волосы блестящими вьющимися волнами лежали на плечах; иногда в них, словно запутавшись, трепыхался тёплый сентябрьский ветерок, и тогда в этих волнах вместе с ним начинали играть бликами озорные солнечные зайчики. Девушка наблюдала за Андреем и, казалось, ждала, когда он выйдет из овладевшего им оцепенения. И  он, очевидно устав смотреть вверх, наконец опустил взгляд и вдруг замер, словно поражённый током. Девушка улыбнулась, но тоже остановилась, почувствовав, как начинает колотиться сердце, и к горлу подкатывает комок. Андрей как-то сразу забыл о природной красоте, которой любовался еще мгновение назад; он боялся поверить в то, что это не сон, и даже не продолжение его сказки – это правда. Он боялся даже вздохнуть – и вздохом своим спугнуть видение и разрушить мечту. Боже, сколько раз он думал об этой встрече, сколько раз, грезив ей, он описывал её в своих дневниках! И теперь, когда это происходит с ним, боится поверить!.. «Дурак, – мысленно  произнес он сам себе.—Такое бывает только раз в жизни. Судьба делает тебе подарок, а ты стоишь как истукан и боишься шелохнуться! Всё или ничего!» Он медленно подошёл к девушке, поднял руку и провёл дрожащими пальцами по её щеке – она была влажной от слёз. Он пытался разглядеть её лицо, но ничего не видел – глаза застила прозрачная пелена. Девушка накрыла своей ладонью его ладонь и прижалась к ней так, будто хотела срастись с ней. Андрей вдруг поймал себя на мысли, что безудержно верит всему происходящему, что с этого мгновения переменится вся его жизнь, и каждый вздох, слово, желание или мысль посвящены отныне только этому человеку, – он почувствовал давно забытое тепло родных рук. Сердце бешено колотилось, и юноша ощутил, как внутри, в душе, зародилась и поднимается необъяснимым теплом неведомая сила, а за спиной будто  вырастают крылья. Несколько мгновений он ещё сдерживал себя, но эта сила, поглотив их обоих, смяла все барьеры, словно горная река хрупкую плотинку. Они как в омут бросились в объятия друг друга, и старый парк, будто благодарный зритель, зааплодировал им шелестом листвы всех своих деревьев, и даже солнце приостановило свой небесный марш, чтобы полюбоваться ими и подарить им на счастье  тёплый золотой  луч. «Светлана, моя Светлана», – как песню повторял Андрей её имя, наслаждаясь каждым звуком и наполняя его такой неповторимой нежностью и лаской, что даже голуби,  ворошившие листву неподалёку, начинали умилённо ворковать и играть друг с другом. Слёзы на его глазах высохли, их сменила неуёмная радость, которую хотелось подарить всему миру,  поделиться ею с каждым, чтобы всем было хорошо, как ему. Он заглянул в глаза Светлане – серые, глубокие как море, они светились счастьем и любовью. И благодарностью за эту встречу, за не погасший огонёк надежды и веры, за ожившую мечту…


* * *

Май закончил рассказ и сидел, сгорбившись, задумчивый и хмурый. Серёжка, который совершенно не хотел спать, смотрел на него, и никак не мог взять в толк, почему добрая сказка навела старика на какие-то одному ему ведомые мрачные думы. Серёжке было хорошо и уютно. Герои сказки словно жили в нём теперь. Он видел их, слышал их голоса, и ему казалось, что он и сам стал маленькой частью этой истории.
Май вдруг вздрогнул, очнувшись, и взглянул на Серёжку.
- А ты почему не спишь? Вот пострелёныш, – он уложил мальчика и заботливо укрыл его. – Давай спи, чай, каникулы-то не вечные.
- Дед, – таинственным полушёпотом позвал Серёжка.
Май обернулся, хотел сказать ему что-то, но вдруг задохнулся и, хватаясь за грудь, тяжело повалился на пол.
- Дед, дед, что с тобой, дед, – перепуганный мальчуган в момент был рядом со стариком.
- Ничего, ничего, всё хорошо. –  шептал Май. – Серёжка, ты не бойся, только ничего не бойся, – силы быстро покидали его. – Просто моё время пришло.
-- Ведь ты не умрёшь, дед, – слёзы крупными горошинами катились из мальчишечьих глаз, он готов был разрыдаться в голос.
Май притянул его к себе и прошептал пересохшими губами прямо в ухо:
- Волшебники не умирают, – и потерял сознание.
Серёжка уже не стеснялся. Навалившиеся всей своей тяжестью тоска и горечь давили его, он глухо зарыдал, припав к груди бесчувственного старика. И вдруг отпрянул, глядя широко раскрытыми глазами и отирая не прекращающиеся слёзы: тело Мая засветилось, потеряло человеческие очертания, сжалось в шар и, поднявшись над полом, медленно поплыло к окну.  Пройдя сквозь стекло, шар принял форму огромной птицы, которая, сделав круг над домом, устремилась в ночное небо. А на западе, в закатной полосе, Серёжка разглядел причудливое облако, похожее на сказочный город с красивыми домами, – наверное, тот самый, что появляется в небе ранней звездой, даря надежду на то, что самая заветная мечта когда-нибудь непременно осуществится...

Ноябрь, 1999 год


Сказка  вторая.  О Сказке


Когда-то давно, когда Земля ещё была дика и пустынна, высоко в горах начал бить ключ – Родник Времени. Время очень быстро заполнило всю планету, просочившись даже в самые потаённые уголки и самые глубокие впадины. Вскоре родилась Жизнь. Она была совсем ещё ребёнком, неопытным, но очень любознательным, и стала быстро заселять планету растениями и всякими плавающими, летающими, ползающими и бегающими организмами всех цветов, мастей и размеров. Она искренне забавлялась, наблюдая за их первыми неуклюжими шагами по земле, шутя над ними и звонко смеясь.
Повзрослев, она слепила Человека, вложив в него всё, что понемногу дала каждому зверю. Человек, очень скоро освоившись, взял первенство над животными и объявил себя Королём.
Время текло, Жизнь набиралась опыта, люди размножались… Пришёл день, когда их стало так много, что Жизнь поняла, что уследить за всеми она не сможет. И тогда она пришла к своему Первому Человеку и сказала: «Мой Король. Я создала тебя и научила всему, что тебе необходимо было знать. Твой народ разросся и окреп, и я не могу больше опекать каждого. Я передаю всю власть над ним тебе, и надеюсь, что ты будешь мудрым правителем». Но Человек не оправдал надежд и доверия. Почувствовав силу власти, он стал безжалостно порабощать и присваивать всё, что мог увидеть. В людях проснулась жадность, алчность и жестокость, они стали драться по любому поводу. В процессе эволюции они становились хитрее и умнее; дубины сменили на автоматы и ракеты; придумав колесо, изобрели танки; наблюдая за птицами, создали самолёты… Наконец, построив компьютер, они вычислили, что если не остановить войну, жизнь на Земле погибнет. Они тогда перестали драться, а достижения военной науки обратили на мирные цели. Они стали запускать в Космос спутники, изучать соседние планеты, строить в космосе жилые станции, потому что на Земле места оставалось всё меньше.
У Жизни была ещё старшая сестра, Сказка, которая и придумала Родник Времени. И прежде, чем молодая Жизнь стала заселять Землю животными и людьми, планета была насквозь пропитана чистым волшебством. Поначалу Сказка помогала своей сестре заботиться о людях, рассказывая им на ночь всякие волшебные истории и развлекая чудесами и фокусами, а подчас и всерьёз спасая от беды, но когда те были предоставлены сами себе и начали воевать, она поняла, что люди уже не верят в волшебство. Эволюция сделала своё дело: люди забыли про Сказку, придумав себе технические чудеса во главе с Компьютером.
Сказка ушла, попросив сестру не беспокоить её. А Жизнь, чтобы хоть как-то оправдаться и успокоить сестру и собственную совесть, подарила Королю младенца, пообещав, что он не будет похож ни на одного человека. Маленький принц, и впрямь, поражал окружающих буйной фантазией. Все придворные, присматривавшие за ребёнком, умилялись, слушая его сказки. Лишь одно беспокоило старого Короля: мальчик не любил машины. Он наотрез отказался от роботов-нянек, и выпросил у отца настоящего, живого щенка, чем в очередной раз всех удивил: цивилизация давно уже пользовалась механическими заменителями домашних животных из-за явных преимуществ техники. Ведь роботы не линяют, не просят есть и не гадят, где попало. Наконец, они не умирают, и их всегда можно починить. Но Принца это не устраивало, и Король подарил ему щенка, затаив надежду, что с возрастом мальчик изменится. Но всё вышло наоборот: чем старше становился Принц, тем смелее он начинал фантазировать, и тем более нелепыми казались окружающим его сказки. В конце концов, к двадцати годам единственным его другом остался Пёс, ни на шаг не отходивший от юноши. Даже отец, старый Король, отвернулся от Принца. И молодой наследник, никогда до этого не выходивший из дворца, отправился по земле, надеясь найти понимание среди простых людей.
Всё это время за ним наблюдала Сказка, сидя на горе рядом с Родником Времени. Она была обижена на людей, и потому не торопилась помочь молодому Принцу несмотря даже на то, что он всем сердцем верил в неё: она боялась ошибиться.
А Принц ходил по земле, разговаривая с людьми, но они только смеялись над ним, и никто не хотел слушать его сказки. Все считали его просто сумасшедшим, потому что он не был похож ни на одного человека. И лишь старый Король, следя за сыном с помощью спутников, ждал его домой, не уставая надеяться на то, что Принц всё-таки изменится.
Прошло несколько лет. Принц обошёл всю Землю, но не встретил ни одного человека, который выслушал бы и понял его. Отчаяние переполнило его сердце, и он, решив доказать всему миру, что Сказка всё же существует, а волшебство – это реальность, поднялся на самую высокую гору на планете. Он вспомнил самый первый в своей жизни сон, в котором он стоял перед развилкой двух дорог: во дворец и к людям. Тогда он пошёл напрямик, по бездорожью, по камням, сквозь буреломы и болота. Его путь закончился обрывом. Назад? Ни за что! Он же Принц, и идти вперёд – дело чести. И он сделал шаг. Один-единственный, и… проснулся. Но тогда это был сон, а теперь всё происходит по-настоящему, наяву, и этот шаг может оказаться последним в его жизни. Принц не знал, что в этот миг рядом с ним стоит Сказка. Он не мог её увидеть: ведь он был простым человеком, который всего лишь верил в чудеса. А Сказка, смахнув слёзы и улыбнувшись ему, пообещала сестре спасти его, единственного, кто не отрёкся от Волшебства.
Принц стоял на краю жуткой пропасти. Он не боялся: слишком сильна была его вера в Чудо. Рядом сидел Пёс, смотревший на друга тоскующим взглядом. А планета в этот миг застыла в напряжённом ожидании. Сотни тысяч людей прильнули к экранам своих телевизоров, на которые спутники передавали изображение всего, что происходило на горе. Люди узнали этого безумца и ждали, когда он сделает этот единственный шаг и разобьётся о камни, потому что всем было известно – нет никакого волшебства!
Пронизывающий ветер трепал ветхие лохмотья на худом теле Принца. С помощью суперсовременных ретрансляторов планета услышала его тихий голос: «Смотрите все!» Он погладил заскулившего Пса и… Тишину разорвал протяжный собачий вой, утонувший в грохоте всеобщего ликования – люди, тыча пальцами в экраны телевизоров, с победным видом пожимали друг другу руки и хлопали по плечам: «Вот, мы же говорили!»  И вдруг… Люди увидели, как тело, не долетев до земли, замедлило падение, став полупрозрачным и потеряв человеческие очертания, и взмыло вверх, превратившись в большую белую Птицу. Она поднялась на гору, где её радостным лаем встретил Пёс. Рядом стояла Сказка с сестрой. Птица, положив крыло на голову собаке, посмотрела на Сказку и та, улыбнувшись, подарила Псу крылья, а на голову Принца надела маленькую золотую корону.
Ошарашенные люди, не веря глазам, кинулись проверять спутники и трансляционные системы, называя всё это чьей-то нелепой шуткой, и лишь старый Король приказал снарядить экспедицию на гору. Когда он прилетел туда, над местом посадки флаэра он увидел двух птиц, белую и золотисто-рыжую. На голове белой блестела золотая корона. Покружив немного, птицы поднялись в небо и растаяли, издав прощальный крик. Король медленно опустился на камень и, закрыв лицо руками, тихо заплакал. Перед ним появилась Сказка и, положив руку ему на плечо, сказала: «Возвращайся домой. И хватит плакать – ты же Король! Твой сын счастлив, неужели это плохо?» И тут Короля осенило: за всё своё долгое правление он так и не узнал, что такое настоящее счастье. Он поторопился домой и, едва только вошёл во дворец, объявил о своём отречении от престола. Он захотел повторить путь сына, но за ворота выйти помешала старость…

27. 03. 1999 год
 
Сказка третья. Фантазия

Передо мной – дикое поле, испещрённое буграми холмов и морщинами впадин. Над полем, словно огромное зеркало, отражающее землю, медленно движется куда-то тяжёлое серое небо. Отовсюду раздаётся странный мерный гудящий звук: чужой мир не очень рад появлению непрошеного гостя. Удивительно, но кажется, что это голос самой планеты. Он завораживает, гипнотизирует, подавляя волю и подчиняя разум…
Между небом и землёй висят непонятного происхождения полупрозрачные сферы, напоминающие большие скопления комаров или мошек. Однако если приглядеться, то можно понять, что эти сферы – стаи птиц, кружащих над землёй. Плавно, почти незаметно они плывут над равниной, и создаётся впечатление, будто эти шары катятся по воздуху, словно кто-то, играя в гигантский боулинг, запустил их по дорожке слабой неуверенной рукой.
Временами из некоторых впадин вырываются языки прозрачного рыжеватого пламени, похожие на свечи. Иногда такая «свеча» вспыхивает прямо под сферой, и тогда, вытянувшись узкой лентой, она впивается в шар, и тот словно взрывается, разлетаясь во все стороны и оставляя после себя белёсую дымку. Я осторожно иду дальше, и вдруг прямо передо мной с оглушительным сипением и рёвом встал столб огня. Потом резко вытянулся и со свистом хлестнул проплывавшую рядом сферу – та, издав громкий хруст, разлетелась на отдельные частицы, а после неё осталась полупрозрачная дымка, начавшая медленно оседать к земле. Небольшой кусок её, оторвавшись при взрыве, по инерции поплыл в мою сторону. Я попытался отмахнуться от него, но рука попала в вязкую желеобразную жидкость, мгновенно создавшую вокруг моей руки нечто похожее на кокон. Я попробовал стряхнуть его – ничего не получилось. В этот момент из-за спины потянул ветер, принёсший обжигающий жар от вставшей позади меня очередной «свечи», и «кокон» вдруг сначала отвердел, а потом киселём сполз с руки, упав на землю, которая тут же его впитала. Всё остальное облако ушло тем же путём немного раньше, пока я возился с «коконом». Я посмотрел вверх: птицы беспорядочно метались, пытаясь подняться выше, но всякий раз словно ударялись о стену  туч. И лишь в одном месте сизая мгла медленно заволакивала маленькое звёздное окошко. Я решил проверить вспыхнувшую в голове догадку и, выйдя на холмик, где я мог не бояться «свеч», стал наблюдать. Долго ждать не пришлось: очередной «выстрел» настиг сферу, и дальше всё было по уже знакомому сценарию. Я смотрел на небо: сразу после взрыва сферы в облаках прямо над ней тучи расходились, открывая маленький лаз к звёздам, и те птицы, что оказывались выше всех, тут же устремлялись к нему – обитель дождей моментально начинала закрывать брешь.
Между тем ветер, освободивший меня от «кокона», усиливался, и мне всё труднее было удерживать равновесие. Птичьи сферы стали быстрее перекатываться, всё чаще избегая прямых попаданий огненных вздохов земли, но всё чаще попросту налетая на них: ветер, казалось, был «свечам» нипочём – пламя, вопреки привычным представлениям, не гнулось под ветром, а вставало ровно, подстерегая коварными клиньями беззащитные стаи. Я заметил и ещё одно необычное явление: чем сильнее становился ветер, тем ярче светились звёзды в облачных брешах, а успевших добраться до них птиц просто засасывало туда.
Оглядевшись, я увидел то, что меня не очень обрадовало: белый студень от очередного разорванного шара не успел опуститься к земле, и его несло прямо на меня. Заметил это я слишком поздно, и увернуться мне не удалось – белая масса, налетев на меня, мгновенно обволокла всё прохладной липкой слизью, сковав движения, и меня, сорвав с места, понесло с огромной скоростью по равнине. Не в силах ничего сделать, я только смотрел по сторонам и ждал, что будет дальше. Страх вперемешку с надеждой охватил меня, когда на своём пути я увидел глубокую яму. Словно подтвердив предчувствие, из неё вырос огромный язык пламени. От жара мой «кокон» отвердел, а потом стал стекать, стягивая кожу. Ветер волок меня по земле, как маленький беспомощный осенний листочек, освобождая от белого киселя, хлопьями висевшего по всему телу. Было такое ощущение, будто меня растаскивают по кусочку, и на каждой кочке, на каждой былинке этой равнины осталась частица меня. Дикая боль сковала всё тело, выжигая изнутри и обволакивая снаружи; кости страшно ломило, стало тяжело дышать. Мне казалось, что планета вмиг накалилась докрасна, а мерный гул, шедший от множества подземных «свечей», превратился в грохот. Глаза ничего не видели, кроме ярких красных кругов и золотых искр; тело саднило и жгло от малейшего прикосновения к нему.
Постепенно боль стала стихать, жар спал, и появилось чувство, будто меня переодели в новое тело. Очень хотелось поскорее проверить, так ли это, но глаза по-прежнему ничего не видели. Однако было кое-что другое: когда я расставлял руки в стороны, ветер поднимал меня над землёй, но тут же швырял обратно вниз, если от его напора хоть одна неловко подгибалась или откидывалась за спину. Меня осенила догадка, от которой сердце бешено забилось, подгоняемое странной, неясной тревожной радостью. И всё же, когда я, наконец, прозрел, то, что открылось моим глазам, меня шокировало: я увидел, что я… птица! Вместо рук были два огромных ослепительно белых крыла с большими нежными и мягкими перьями. Сведя глаза, я увидел, что нос мой сильно вытянулся и окостенел, превратившись в небольшой крепкий клюв. Всё остальное, вроде бы, осталось моим, но всё тело укрывали пух и перья, а на ногах вместо пальцев были покрытые ороговевшей кожей когти. Я стал птицей. Точнее, полуптицей, к тому же я ещё ни разу не летал. Даже на самолёте. Впрочем, это оказалось не так уж сложно. Я быстро освоился, и был принят в одну из многочисленных шарообразных стай. И только тут я начал понимать, почему птицы не могли подняться в небо: в одной стае их держал белый «студень», тонкими нитями, словно щупальцами, обвивший их лапы. Они кружились, слабо посвистывая, и голоса их сливались в один сипящий звук, разносившийся над равниной, мешаясь с рёвом и гулом планетного дыхания. Я старался быть как можно ближе к верхушке стаи, но это оказалось нелегко: соседи изо всех сил гнали меня вниз, то и дело щипая меня и ударяя клювами и крыльями. Свою роль, наверное, сыграла ещё и моя непохожесть на них: я был единственным из всей стаи обладателем белого оперения и необычных, «не птичьих» очертаний. Однако желание освободиться и добраться до заветного окошка в тучах было сильнее их попыток сбить меня вниз «сферы».
В этот раз ждать пришлось долго. Кажется, в этой крылатой компании я пролетел над землёй не один километр. Может, не один десяток. И, как назло, все «свечи» вспыхивали где-то в стороне. Силы постепенно оставляли меня, наверху удерживаться становилось всё труднее. В какой-то момент мне показалось, что удача отвернулась от меня: уж слишком всё гладко было с самого начала. И вдруг – долгожданное: зарёй блеснуло пламя, раздался лёгкий хруст – птицы из ещё не успевшего отвердеть «киселя» разом вырвали когтистые лапы, и разлетелись в разные стороны. Опьянённые внезапной свободой, они начали беситься, неистово размахивая крыльями, взмывая в небо и камнем устремляясь к земле, играли и дрались друг с другом. И лишь несколько птиц сразу полетели к тучам, разошедшимся от земного жара. Я последовал за ними, но, едва подлетев к рваному краю облачного «окна», сложил крылья и начал стремительно падать. То, что я увидел, повергло меня в шок и разочарование: птицы, как только пересекали облачную границу, мгновенно… растворялись, сливаясь с армадой дыма и пара, и закрывая собой брешь. Я не хотел разделить их участь, и предпочёл остаться. Но своей стаи я не увидел: над землёй висели лишь полупрозрачные сферы. Свободно паривших птиц не было.
Я какое-то время покружил над равниной, потом опустился на холм: налетел шквальный ветер. Внезапно раздался оглушительный треск – волна прокатилась по облачной пелене, ломая её, как лёд на реке. В образовавшихся трещинах блеснули звёзды, и небо, мне показалось, было уже не таким чёрным.
Ветер стих так же резко, как и поднялся. Я взлетел к тучам и, оглядевшись, увидел самый натуральный земной рассвет: розовое у горизонта небо, глубокий лазурный простор, освобождавшийся из-под уходивших огромным потресканным пластом сиреневых туч. Вдруг пространство между небом и землёй заполнил звонкий хруст, продолжавшийся несколько мгновений: от света солнца все шары разом лопнули, отпустив на волю птиц, чьи перья, словно в благодарность, приняли красивый серебристый оттенок, переливаясь всеми цветами радуги. Подземные «свечи», вырастая над равниной, застывали и раскрывались гигантскими цветами с огненно-красными лепестками в золотой кайме. Равнина меняла облик. Она оживала прямо на глазах. Белый студень, оставшийся после стай, опускаясь на землю, вставал над ней лесом из кристаллов всех цветов – от прозрачных и мутно-белых до чёрных. Иногда были и «хамелеоны», постоянно менявшие цвет, словно получая от этого удовольствие.
Птицы, по мере того, как поднималось солнце, садились на огненные цветы, покрывая лепестки большими блестящими иссиня-чёрными крапинами с птичьими очертаниями.
Я кружился над всем этим великолепием, наслаждаясь невиданным ранее богатством цветов и оттенков, и какой-то особой, ни с чем не сравнимой яркостью и волшебной игрой красок…
Внезапно со стороны уже высоко поднявшегося солнца раздался жуткий оглушительный рокот. Странный могучий вихрь, опалив перья, понёс меня куда-то, кружа и бросая из стороны в сторону. И снова от невыносимого жара глаза застила красно-золотая пелена, голова гудела, как после удара, тело окаменело и ничего не чувствовало. Я не знал, где я, что со мной происходит, и боялся даже подумать, что ждёт меня впереди…
…Первое, что я увидел, открыв глаза – чьё-то лицо в медицинской повязке и колпаке зелёного цвета на фоне идеально белого потолка. Вокруг суетилось ещё несколько человек в халатах, а от моего тела в разные стороны расходилось множество проводков и трубочек к стоявшим неподалёку на подставках гудевшим, трещавшим и посвистывавшим приборам. Рядом с головой, тихо шипя, ритмично поднималось и опускалось искусственное лёгкое, вдувавшее в меня, как в шарик, литры кислорода. Кажется, процесс моего воскрешения был успешно завершён, за что я потом поблагодарил доктора, хотя, если честно, хотелось ещё разок «немножко умереть» – какой-то  магической силой обладает та неземная красота, удивительно родная и чужая одновременно. Впрочем, её присутствие я ощущаю постоянно, и помню тот полёт, как будто только что вернулся оттуда: ведь если я не успел добраться до «небесных чертогов», значит, путешествовал по своему собственному, «внутреннему» миру, в котором нет ни чёрных тоннелей, ни странных, светящихся теплом, добротой и любовью существ, но зато есть удивительно гармоничный необозримый простор, небо и земля с прекрасными цветами, оживающими ночью для вечной, нескончаемой борьбы…

24. 02. – 9. 03.   1999 год