Нулевой параграф

Неужто у каждого графомана так устроено: мозг, как ошалевший от жары компьютер, ворошит память, сравнивает слова, выискивает омонимы, синонимы, копается в мусоре, а он – сам себе  большой начальник – только должен дать ответ: стоит ли вооружаться всем этим помойным набором, применять ли все эти литературные фокусы, ветхие и новые? Может попытаться найти какую-нибудь классическую логику, или уклониться, плюнуть на все эти филологические заморочки и полностью отдаться воле души? Вроде бы так. Он свободный человек. Хотя, почему бы и этак не попробовать, как советуют? Но почему обязательно по правилам? Он что, поддался дрессировке? Его сломали? Он что, лошадь в цирке, и должен бегать по кругу как и все остальные? Может он случайно откроет новый жанр, который только ему единственному под силу? Так бы и вырвался в пионеры.
Не выходит каменный цветочек у нашего конкретного графомана. Что-то не даёт этому упорному человеку сосредоточиться. Кто-то просто и бесцеремонно  вставляет палки поперёк его индивидуальности. И кладёт на его дороге шипы, и воздвигает баррикады, и ставит блок-посты. А он – опытный воин запросто все эти дела обходит, объезжает, или просто плюёт на это всё. А ему тогда – бах – ставят препятствие покрепче – мину подложат, в инете поругают, пустят по городу слух, мол появился новый литературный сумасшедший, нетопырь и козёл, дружить с ним нельзя, тем более ходить с ним в пивбары и обсуждать за пивком знакомых – так обязательно пропишет что-нибудь этакое, что кому-нибудь обязательно не понравится, а то и до инфаркта несчастного доведёт. На весь сайт ославят, аж будто в ночном гуан-сосуде прополощут мозги вместе с головой, причёску выстирают и выставят на конкурс.
Читает эти пасквили на графомана весь мир – с появлением интернета это делается запросто: от Маунтина Вью – там, допустим, проживают особые любители графоманской писанины или литературные шпионы ЦРУ – до огромного Гонконга – этой грандиозной мусорки всего и вся, и Амстердама, где хотя бы один завалящийся и притом не голубой читатель, а всё равно имеется.
Воняет осрамлённый графоман месяцами, пока какой-либо славный мэн-писака, или очень грамотная дамочка от литературы, которой доверяют, не разрулит ситуацию, опубликовав восторженный отзыв, снабжённый серьёзными доказательствами нормальности и даже абсолютной обратности обстановки.
Они объявляют графомана талантом, и даже немеряным, да кто же им так сразу поверит! Похвалы от достойных людей должны сыпаться на графомана, не как приятный снежок, а как лавина, зацепляя и вовлекая всех его читателей.
Завидует графоман иностранцам, ибо именно там, как говаривает народная молва, скапливаются литературные пророки.
Ах уж эти французики, англичане, скандинавы! Ах уж эти американцы с китайцами, вот им можно всё, именно так, как они хотят, неужто страны их так велики и страшны, что и в литературе они законодатели, а его же страна дрянская, говорят полуазиатская – ни то, ни сё, и должна и тут, как в политике, слушаться сильных и независимых?
А ему – русскому свои же родные литераторы, маэстры и критики отчего-то не дают побезобразничать вволю, вмешиваются,  аж велят и навяливают странное своё, так смахивающее на вторсырьё, накопанное на иностранных мусорных полигонах.
 – Иначе счастья не будет, – говорят. – Не позволим баловаться… – добавляют: «Тем более бесплатно».
Дурачок ты, мол, безграмотный. Ещё и русский. Посмотри-ка в Википедии, что такое за слово графоман. Нравятся такие синонимы твоих дел? Будешь как притча во язытцах битым всеми подряд.

Чёрт, чёрт, чёрт! Вот же тупой упрямец. Мыкается и страдает по таким, казалось бы, пустякам.
Опять же, мятущаяся его душа подвергается обструкции мозга, а мозг частенько, ох же и краснофонарная тварь, снова начинает вычислять: правильна ли выскочившая ассоциация, или так себе – случайное месиво, выборка из дерьма цвета золота, расцветшая, распаренная в микроволновке? Кальян на молоке, сигарета со вкусом послесексия, политика бандитская, девочки-лесбиянки, мир гол, кровав, мерзок, непонятен, и книга новая помещается на ладони, будто аккуратненький выкидыш без пола, племени и фамилии отца. Тьфу! Ни тела, ни мысли!
Ничего, графоман крепкий. Он бежит вперёд, прыгая по семь миль зараз. И копает что-то на ходу. Графоман будто бы всё знает, надо же какой копщик, за сфинкса принялся, нашёл что-то под его лапой. Всё книжно. Никуда не выезжая. Не сдвинув и не пощекотав, не потукав молоточком ни одного камня. Оттого он, извините, хуже Шлимана: поперечен и совсем нелеп. Проходит слой за слоем, уничтожая культурные слои и вытаскивая на поверхность вместо полезного старья или хотя бы какие-нибудь имиташки, что-то совсем своё, то ли уродливое, то ли инопланетное, про красоту речи нет, словом, ни то, ни сё, и ни это.
Вот это и есть дилетантизм. Вот это и есть, может быть, уникальный Гауди от новейшей литературы. Надо же, под руку подвернулся. Прыгнул из археологии в архитектуру. Правильно это – так скакать по верхушкам?
А он готов приспособить и Гауди. Кругозор мешает. Не станет нужен – выкинет и этого Гауди.
Словом, графоман наш, как Гауди и Шлиман, готов употребить на своё обожаемое детище не один десяток лет.
Но наш наивный графоман и не лгун, потому, что будто бы он и есть наипростейший человек, никем литературе не у'ченный, никем к чтению не понуждаемый, никаким наставником, никаким советчиком не олукавленный, женой не испорченный – она же тоже критик по ночам. Пилит и пилит. А не успела перепилить, вот как. Потому-что бросил семью графоман. Вовсе, конечно, не по этой причине. Всегда есть причины немного левые.
Словом, сам по себе он хвост от кота ходячего по цепи, привет мистер Киплинг, честь имеем, господин Пушкин; при этом он образец смиренного, безоружного сапиенса, дай такому ружьё, дак не знает где приклад, что такое предохранитель – гондон что ли? – и куда нажимать.
Исправляем и смягчаем сложившееся это вялое мужское  недоразумение.
Пол тут имеет значение, ибо квалифицироваться по женской прозе – нет уж, лучше сразу удавиться.
Графоман этот мужского рода вдобавок ещё «хомо наивный самонадеянный несколько психопатического склада» – вот его честно заслуженное место на иерархической лестнице всей гипотетической литературной пирамиды, на которой кое-что хотим показать наглядно.  Хотя! Стоп! Откелева в пирамиде иерархическая лестница?
Пожалуй, то была не пирамида, а Вавилонская башня.
Поехали тогда объяснять по новой.

Мы в башне и изучаем её внутреннее строение.
Отметим, что указанная  лестница эта не парадная, а служебная. Она как бы на задворках пишущего, карябающего, печатающего, трясущегося от наплыва читателей этого сочинительского дворца до небес, тучи всего лишь на пятом уровне, по которому кроме основных лиц, приносящих в копилку доход, снуют разные повара, кучера, грузчики и прочие служивые и вольнонанятые подсобники, усиляющие  расходную колонку вавилонской бухгалтерии.
Идите вы все в кредит. Вас завтра сократят вполовину!
Носятся по иерархии также проходные люди разной степени никчёмности, включая неуёмных просителей, заёмщиков, вечных нытиков, недовольных конкурсантов и раззадоренных номинантов, вреднейших галёрочников лонг-листов, доморощенных критиков и злопыхателей от разных премий, голодных филологов, жадных до тринадцатой зарплаты преподавателей старших классов. Гнобят и нагибают прочих инициальных нищих из честных газетёнок и порядочных издательств. Разные оппозиционные конкурсы проплачивают своих…
Все эти сомнительные полезности, бегающие по вавилонским ступеням, нужны разве что для антуража, ради создания ощущения полезного обществу муравейника мысли и знаний, без которого цивилизация либо захиреет по дури, либо загнётся от скуки. Кто же в этом муравейнике-человейнике – это не автор придумал –  мамкой-маткой? Неужто Бог, неужто это существо есть  Пегас, и с какой он секретной звезды?
Ждёт руководство пирамиды бестселлеров с неба.
А нет их будто. Такая редкость – талант. С гениями совсем труба.
Всё лучшее – как же это странно – во-первых преимущественно иудейской национальности, во-вторых пошти-что всё неведомым способом утусовалось в Америку.
Есть и такая идейка в вавилонской пирамиде: славой не одарять. Как только одаришь какого чела этаким званием – он шмыг в самолёт и нету уже в стране знаменитости. Видать, сильно прикормлены места в Америке, что слаще любого русского мёда.
Ну да ладно. Жулики от литературы, как известно, ходят по главной лестнице. Но мы-то знаем, что от основной массы жуликов-борзописцев толку нет. Толк есть у жуликов ловкачей, которые, обладая неким талантом складывать из слов предложения, а предложениям придавать смысл, а также нанизывать всё это на жестяную палочку, называемую шампу… тьфу, сюжетом, и начинать продавать это кушанье там и сям.
И, представьте себе, покупают! Покупают! Аж расхватывают!
Будто дешёвые демократические пирожки печёт этот ловкач… в голодный год мягкошокового либерального переустройства страны и умов.
А что? Бошки задурили, одели на головы скафандры – горшки счастья… в  дырочки для глаз вставили розовые стёклышки с туманчиком. Настоящая дырка только для рта, и то только для пропихивания еды. А весь звук, если хочешь возмутиться относительно качества еды, ходит по кругу внутри горшка, на манер, как в одном круглом храме в Пекине, кажется имени Луны или Неба. Голубенькое там такое всё – где можно шепнуть в одном месте ограды, а слышно будет не только в другом месте, но и часть звуков будет передана по специальному устройству непосредственно к столу императора. А там уж его дело – слушать или нет, принимать меры, или ну его нафиг: башку долой, можно в кастрюльку свиньям, можно самое вкусненькое снять и себе в блюдо, а можно её на кол оградки чисто для прославления фен-шуя посадить, и весь, понимаешь ли, на этом разговор.

Ага, оклеили страну, значит, лозунгами: потерпите, мол, граждане, далее всё, дескать, будет хорошо… А они, граждане которые,  послушные да молчаливые: «Да верим, верим пока, что с вами сделаешь, раз уж так хотите испытать американскую формулу счастья. Поверим вам умным, только не обманите, как в прошлый раз, не то сами знаете что будет.
– А что будет?
– А будет как в том анекдоте. То бишь,  будет как в прошлый раз, – такой ответ, – но с толерантной добавкой, это нынче модно повторять везде, чтобы втемяшилось  крепче: «и ещё немножко хуже». – Мир, мол, так устроен. Законодатели и реформаторы, мол, тут не причём. Всё заранее Творцом предусмотрено, только в народе не афишируется, чтобы заранее отдельных бешеных овечек, которые на самом деле подпольные волки с обрезами под полой, не волновать.
Вот и ходит с тех пор по стране оболваненный народ. Дырочки в горшках счастья кое-как протёрли, а снять-то их и не моги уже: въелись в плечи и не отодрать.
Да ладно, проехали. Мы-то вовсе не о том хотели пошутить.
Словом, с удачливыми и ловкими борзописцами всё будто понятно. Оно всегда так.
Но, вопрос: куда же талантливые мэны подевались? Неужто нет их совсем? А токмо одни юные мамзели, донцовы и Улицкая?
Отвечаем: «Есть».
Задают следующее: «Отчего же не видно?»
– А оттого, дорогие граждане с горшками вместо головы, что главные и честные таланты вошкаются именно на задворках того самого упомянутого литературного Вавилона.
Вот каждый жулик от литературы – маэстро его звать – знает, что купить талант себе невозможно, зато вполне покупаема готовая работа у бедного графомана, подающего надежды. Остаётся только найти такого сговорчивого хлопца и хлопнуться с ним руками. И шельмоватый бумажный бизнес его помчит по литературному бездорожью как миленький железный конь с гусеницами вместо копыт и дулом во лбу в порядке защитного средства.
Графоманчику же, разливая слёзы по рюмкам собутыльников, собравшимся по поводу какой-то выпущенной книжки, – какое им дело до этой макулатуры? – останется только рассказывать сказку о том, что вот этот-де писатель, чья фотка напечатана на обратной стороне обложки,  вовсе и не тот, за кого себя выдаёт, а на самом деле вместо этой фотки должно быть вставлено вот это лицо… Тут он демонстрирует товарищам свою красную харю, и начинает утверждать, что эта величавая и скромная, дескать, деталь его фасада, и только она единственная как раз имеет отношение к книжке. 
Да кто же ему поверит! Одиныжды продался, клюнул на провокацию, бабло взял – считай, что договор подписал. Схимичишь – будешь наказан. Меню тут простое. Лоханёшься, расскажешь случайно – будешь бит предупредительным боем. Девочка-то была уточкой подсадной. Она и русского языка-то толком не знает. Чё ж ты не понял, дурень?  Какого хера ты с ней дружил? Когда ты тыкал огрызок, а она смешно пищала и даже дрыгалась – думаешь это такой юмор у неё, а ты такой весельчак? Артистка она. Шпионка на задании! Силиконовой Долины. Гуглила тебя дурня! На мякине провела. Кому ты такой старый и бедный нужен – вот подумай сам, мерзкий ты, и тупой старикашка!
Начнёшь трещать по углам – будешь предупреждён по-китайски. Нравится жить с одним яйцом – живи. Вольному, как говорится, воля. Другого меню нету.
Ну, а третьего раза тебе не простят: коли не понимаешь по хорошему – распрощаешься с жизнью.
Оттого только он уже интересен. Как  жертва. Всем интересно: как долго и с какими предварительными и насколько красочными ласками будут его лишать физической жизни. А бандюганы от литературы должны бы быть на этот предмет особо одарены.
Но это мы поведали об одном, не очень распространённом типе графомана, можно даже сказать о своего рода «счастливом» или избранном, оплачиваемом графомане-рабе. Если удовлетвориться такой ролью и не пытаться по пьяни взмывать в небеса с балкона, то можно даже очень и очень неплохо жить, не утруждая себя некими ветхими довесками в виде десятка выдутых из пальца каких-то моральных заповедей. Яйца-вот тоже по десять штук складывают в коробочку, и что с того? А ничего. Мимо цели. Лучше уж бы по двенадцать как всё в библии. И за ту же цену!
Какой-то там Моисей! Да плевать на него! Знаем мы этот грандиозный обман. Знаем и тот тайный римский собор, где очень даже порочно – то бишь втайне от языческой паствы – считай от всего народа, довольно-таки по воровски, если не по-бандитски – зачалась христианская религия, обозначился общак, кто отвечать станет за кассу, и распределили роли – какому подразделению чего писать. Хотели писать с умом, а получилось как и всегда в последствии, то есть второпях: народ  волновался, озорничал, делился на секты и не хотел слушать власть. Надо было для него придумать основательный, узаконенный со всех сторон железный хлыст, он же и кол.
– А озорничали как? Ведь неспроста выраженьице!
– Как как. Просто! Давили этрусков. По приказу сверху, конечно. Рушили и засыпали следы.
– Ого!
– Воровали культуру. Везли к себе с Византии и присваивали авторство. Воровать же открыто неприлично.
– Оба на!
– Вот именно. А позже, нечаянно по-русски, причитали над Карлом Двенадцатым. Ещё позже, и немного втихаря, по-новой отстраивали Стоунхендж. Историю, словом, переписывали под себя великих и непогрешимых.
– Европа!
– Ну!
Тем инквизиция и занялась. Плотненько. Руководит сочинительским процессом и параллельно разжигает костры: всех язычников на свинцовый карандаш! Совсем несогласным почистить шкурки огнём. Заодно и цирк: уж очень забавно шкворчат и корчатся виноватые людишки. А и поделом. Ай да весёлая учёба! Всем смотреть! Не отворачиваться!
Что-то кричат язычнички. А поздно. Нет им оправдания. Верить надо было в цивилизацию, в миссионерское продвижение Креста, да и в рекламу.
Новый завет – лучшая книга всех времён и народов! Всем слушать туда! Там набираться ума и правил. Чё непонятно – спросить в Ватикане. Любите Папу. Он не продаст. Приёмные дни? А всегда!
Гибкая эта книга Библия и Бытие.
Сам же этот господин Моисей, натурально будучи мифом, то есть книжным героем и не более, колошматил на горе синайской свои же скрижали.
Мы же говорим, что на яйца похожи эти заповеди: как мимоходом снесли римские курицы, также запросто и побили!
Вот же, кстати, они и первые провокации!
Священное жертвоприношение нужно! И всем наглядно показать. На почве литературы, между прочим, делалось. На радость грешникам и затейникам из продажного писцового племени. Перекупить писаку, особенно посулив перо в бок, если что не так, – вообще раз плюнуть!
СМИ и в те времена были при главе любой мало-мальски важной просветительско-боевой или финансово-отбирательной, или просто назидательной кампании, и менеджеры их кушали далеко не всегда из глиняной посудки! А вы нам: «Одиннадцатое сентября, моджахеды виноваты, они с русскими заодно!». 
А русские, надо отметить, давно уже заменяют в мире демократии и либералии чертей и работников дьявола. Какое, к чёрту, заодно! Всё это сделалось своими же американскими ручонками! Не нужно было делать небоскрёбы такими самыми высокими: это же настолько явно, и, кроме того, заранее напрашивается на жертвенную символику.
Наш графоман, о ком пойдёт речь, чувствовал это. Он никогда не полез бы даже с познавательной целью внутрь этих грёбаных инженерных чудес. Вертикальные могилы. Ритуальные сооружения. Времянки.
Новые концептуальные заманухи лучшей в мире нации одномоментно превратились в пыль. В память о них остались только фотографии и описания торговых сделок. Главное в них – не физика и функция зданий, а общественный резонанс после трагедии. Ещё это вечный детектив, укор тщеславию, причина межрелигиозной ненависти.
Это антиподы египетских пирамид, где, напротив, с болезненным упрямством заботились о вечности.

***

Есть ещё скромные, невыпячивающиеся графоманы типа «сами в себе», или «графоманы мнящие ого-го, но с осторожностью».
Свиду такой графоман будто совершенно не опасен. На самом деле это атомная бомба в кучу мегатонн. Такие незаметные и неподкупные лица взрывают мир по собственному, уникальному, никаким образом не расшифровываемому, ибо непубликуемому плану. Это бывает так: р-р-раз и в дамки. Или  так: пан или пропал.
Опасайтесь таких свиду скромных графоманов.
Этот графоман нетрадиционной литературной ориентации, как неадекватно рефлектирующая лабораторная мышь в клетке (серая №1, верхний ряд, первый слева), возомнил о себе: он оккультный царь читающего человечества в  коробчатом стеклянном дворце с дырочками для дыхания. Терзайте его, читающие, непонимающие  наружные твари – лингвисты, семиотики, антропологи, психологи. Рвите из него сердце кусочками и кормите чем попало. Для пользы грёбаного вашего академического знания о графомании поверхностной, как бы вообще, для сведения неучей, и о графомании изнутри как бы на молекулярном, биологическом или даже кварковом уровне.  Хотя стоп, это уже человечеству ни к чему. Человечество ещё не доросло до такой потребности. Может крышу человечеству снести.
Как не крути, для себя самого он – единственный гений, он же это точно знает. А все остальные – те, что вне его коробчонки, да ещё и посмеиваются – ох и глупые же людишки, ох же и обезьянки  – они подопытный материал для него самого – большой Серой Мыши.
Пожалуй, он немного больше, чем скромный профессор Серая Мышь: он ещё и рентген, и микроскоп, и прокурор, и злой, очень кусачий, хотя и мудрый, терпеливый зуб.
Более того: ради изучения правды он может раскромсать на дольки самого себя.
В других местах и посмотрим.

***