Общага. Часть 1 из 3

Предисловие
Я решил написать эту новеллу совершенно случайно. Практически каждый день я наблюдал (и продолжаю наблюдать), как многие люди обречены жить и умирать, создавать семьи  и растить детей в тяжелых условиях, без каких-то перспектив духовного или материального развития. Я не собираюсь романтизировать жизнь тех, кого принято называть «асоциальными элементами», хотя я сам, глубоко презираю этот термин. Любой человек, независимо от его положения в обществе, является человеком. Это как раз и называется Права Человека.
Все события в этой новелле абсолютно реальны, имена некоторых героев оставлены без изменения, а некоторые – изменены. Обстоятельства ряда событий тоже были изменены. Не судите строго за наличие нецензурной брани. Просто, я хочу полностью передать атмосферу всех событий.   

***

Общежитие на улице N, давно пользовалось дурной славой. Менты и скорая были здесь частыми посетителями, а жильцы в основном пили либо искали где выпить. Само общежитие представляло собой вечно гудящую малосемейку, на каждом этаже которой было по одному душу и кухне на «крыло». «Крылья» делились на этажах при помощи перегородок, установленных особо рьяными жильцами, которые пытались внести хоть какой-нибудь порядок на этаже, хотя, по сути, ими двигали более мещанские взгляды. Например, перегородка, установленная на четвертом этаже жильцом из правого крыла по имени Стас, служила своеобразным заслоном от детей из левого крыла. Стас установил посередине коридора старую, плоскую, деревянную дверь огромными гвоздями на сотку, попутно матеря соседскую детвору и их родителей. Ребята тоже не остались в долгу: словарный запас они черпали не в школе (многие из них еще не начали в нее ходить), а от родителей. Стасу приходилось очень сильно повышать голос на детей, пока те хохотали и кидались в его сторону ругательными словами.
Мать Стаса, Татьяна Михайловна Мусатова, пожилая работница завода, во времена Советского Союза жила в Таджикистане, но, когда случилась Перестройка, сбежала оттуда, когда начались гонения на русскоязычное население, не забыв прихватить старый матрас и двоих голодных детей. Всем соседям она запомнилась вечно грязной, ходящей на работу в камуфляже, а ее дети – толпой, вечно голодной, ребятни, которая только и искала, что бы стырить. Так бы Татьяна Михайловна и ходила бы в своем засаленном камуфляже, если бы не кредитная истерия двухтысячных. Понахватав кучу кредитов в разных банках, Татьяна Михайловна занялась «собирательством». Она скупала все, начиная бытовой техникой и заканчивая мебелью. А когда на заводе после потрясений девяностых стали платить нормальную зарплату, Татьяна Михайловна принялась проводить все свои выходные за распитием пива, предпочитая здоровенные пивные «бомбы» на два с половиной и пять литров.
Но настал час икс – пришли представители банков, требующие выплаты за просрочку кредитов. Татьяна Михайловна поступила очень мудро. Она просто послала их, попутно попивая пивко. В конце концов, все неустойки присудили выплачивать с ее зарплаты, но у Татьяны Михайловны было пиво, и все проблемы с банком стали ей до «сиреневой звезды».
Еще куда большей страстью к пиву и накопительству отличалась ее дочь, тоже Татьяна. К своим тридцати годам она имела семилетнею дочь Машу, которую родила от соседа с третьего этажа (кстати говоря, сына руководителя заводского профсоюза), но тот отцовства не признал и куда-то свинтил. Она работала на том же заводе, что и ее мать с братом, также брала кредиты, но выплачивала все исправно. У Татьяны была своя комната, восемнадцать квадратных метров доверху забитая бытовой техникой, начиная с плазменной панели, кончая холодильником под потолок с кучей ненужных функций. Свою дочь Татьяна шпыняла по полной, заставляя каждое утро и вечер рассказывать таблицу умножения, а если Маша сбивалась, то Таня ее нещадно лупила. Вот такая вот «семейная династия».
Остальные жильцы четвертого этажа делились на две категории. Если первые просто пили и забивали на свою жизнь, то другие корчили из себя интеллигентов. Они старались говорить культурно (а получалось весьма комично) и проводили к себе в комнаты отдельный водопровод, стараясь огородиться от своих некультурных соседей.
Третий этаж целиком состоял из любителей горячего, в прямом и переносном смысле этого слова. Среди всех жильцов выделялись две женщины – Алла и Жанна. Обоим бабам было уже под сорок, они были коротко стрижены и являлись лесбиянками. Они тоже работали на заводе, и все выходные проводили в кампании пивных баллонов и любимого шансона, который вечно играл из их музыкального центра. У Аллы когда-то был муж, который был тряпкой и терпел ее измены. Последней каплей стал тот факт, что вся общага принялась издеваться над ним, когда узнала о том, что Алла делала минет в душе соседу по прозвищу Пилуй. Муж забрал дочь и ушел куда подальше. После этого, Алла решила, что все мужики козлы, она нашла себе «женщину» и теперь была «счастлива».
Другие женщины третьего этажа тоже имели свои слабости, а, если говорить конкретней, то все они буквально таяли при виде мужчин кавказской или среднеазиатской наружности. Так Тамара, соседка Аллы и Жанны, родила двух пацанов от двух таджиков, бывших в городе на заработках. «Возлюбленные» упорхнули обратно в теплые страны, а Тамара, оставив детей на попеченье своей матери, продолжила куралесить по городу.
Что касается жителей второго и пятого этажей, то это были прирожденные хапуги, озабоченные мыслью увеличить свое благосостояние и свалить подальше от соседей. Среди них выделялась Валентина Давыдовская. Она была старожилом завода, жила на втором этаже, имела три комнаты и трех сыновей, как в сказке. Старший, Витя, пахал на трех работах, а в свободное время ковырялся в своей старой Тойоте и куда-то ездил с женой и пятилетней дочерью. Средний сын, Андрей, давно свалил с общаги, найдя себе невесту с квартирой. Можно сказать, повезло. А самый младший, Паша, был полным раздолбаем, работал где-то в автосервисе и тоже ковырялся в Тойоте, но уже в своей. Все три сына Давыдовской страдали гастритами и язвами. Дело в том, что Валентина была патологически жадной женщиной. Она могла годами ходить в одном пуховике, забыв купить при этом и новые дутыши «Аляска», к которым питала особую слабость. Своих сыновей она кормила макаронами с куриными кубиками, так что и немудрено, почему они все болели кишечно-желудочными болезнями. По общаге давно ходили слухи о том, что у Давыдовских дома есть сейф, куда они складывали свои богатства и чахли над ними. Эти слухи подтверждались тем фактом, что старший сын Витя, чуть ли не каждый месяц покупал себе новую поддержанную Тойоту, в которой так же ковырялся, как и в предыдущей.
Вот так жили и живут жители небольшого, бедного мира. Особняком стояла только одна комната.

***

Комната № 411 никого не оставляла равнодушным, а, если быть точным, то ее все ненавидели. Проживала в этой комнате семья Лобачевских. Нет, нет, к великому математику они никакого отношения не имели, просто являлись его однофамильцами. Главой семьи была Елена, женщина тридцати восьми лет, безработная и много пьющая. Комната ей досталась от матери, проработавшей на заводе тридцать лет, прежде чем ее сожрала саркома. У Елены была дочь от Славы, молодого красавца с завода, умершего от СПИДа. В свое время, после рождения дочери, он понял, что непригоден быть отцом, бросил Лену и конкретно подсел на героин. Он опустился и, в один «прекрасный» день, укололся от одного шприца с каким-то наркоманом, и подхватил страшную болезнь, от которой высох буквально за год. Ленка растила дочь одна, живя на содержании матери и изредка подрабатывая посудомойкой или уборщицей, а после смерти матери она просто откровенно положила болт на все трудности и искала себе «спонсоров» - тихих мужичков лет сорока, любителей выпить. До интима дело не доходило. Несмотря на образ жизни, Елена свято блюла мораль отношений между мужчинами и женщинами. Она просто слегка подпаивала мужиков, разводила на душевный разговор (а собеседница она была интересная), а мужички уже сами были готовы выложить деньги, чтобы «догнаться». Ленка, после совместных возлияний, просто выкидывала выпивох ну улицу, а если на дворе была зима – то оставляла в коридоре общежития. Мужики сами не помнили, что было и просто уходили домой, получать пенделей от жён.
Помимо самой Лены, в комнате жили еще трое человек: сводный брат Лены - Коля, мать того самого Славы, умершего от СПИДа (её все называли баба Надя) и ее младший сын Серега.
Брат Лены имел звучную фамилию – Некрасов. Как и его сестра, которая не имела ничего общего с великим математиком, он никак не относился к великому русскому писателю. Коля был парень бедовый. Получив с детства прозвище Некрас, он вечно попадал в самые идиотские и нелепые ситуации. Случись что в дворе – «Опять Некрас, сука, натворил». Какие-то пацаны подожгли на детской площадке шину – «Все, Некрас. По-любому он. ****ец ему» и прочее в таком духе. Обычно, после таких слов, соседи ловили маленького Колю и нещадно били, заставляя бедолагу размазывать кровавые сопли и слезы по лицу.
За свою тридцатитрехлетнюю жизнь, Коля имел три класса образования, пять выбитых зубов и работу грузчика со «свободным графиком». Приходи, работай, не хочешь – не приходи. Все равно придешь, когда бабки на бухичь понадобятся. Вот такая нетрудная логика работодателей Коляна, руководителей городских строительных складов. Но Коле повезло в одном отношении – у него была пенсия. Просто его мать, глядя на свою непутевую дочь, Колину сестру, как будто предвидела будущее, и сделала Коле справку из дурдома, согласно которой у него была легкая степень дебильности. Коля регулярно получал свои двенадцать тысяч, которые были для него одновременно даром и проклятием. Дело в том, что вся молодежь общежития с нетерпением ожидали прихода четырнадцатого числа каждого месяца. Именно в это день, Коля получал пенсию, а местная молодежь приходила к Некрасу, неся груз, откуда-то взявшихся, долгов. Попросту говоря, Колю нещадно грабили, оставляя ему иногда пятьсот рублей на пропой. Некрас очень любил выпить со своей сестрой спирт для очистки окон, а также конфеты, которые покупал с остатков своей разграбленной пенсии.
Баба Надя, мать умершего Славы, когда-то жила на пятом этаже, имела две комнаты и работала на все том же пресловутом заводе. После смерти старшего сына, ее младший принялся приторговывать марихуаной, но попался и получил пять лет за коробок анаши. ПЯТЬ ЛЕТ! Даже Леха Степанов с третьего этажа, убивший своего родного брата по пьяни, получил только четыре года.
Как бы там не было, но баба Надя запила, уволилась с работы и жила на пенсии. Так она бы спокойно и спивалась, если бы в один прекрасный момент не ее соседи, семья Павловых. Они проявили большую заботу к старушке, даже помогли приватизировать ей одну из комнат, а потом дали подписать какие-то бумаги. Через некоторое время, Павловы в наглую вломились в комнату, выкинули весь хлам бабы Нади в коридор и заявили, что комната принадлежит им. Баба Надя запила еще пуще прежнего, но скоро появились новые «спасители» - семья Резинковых с четвертого этажа. Они сказали старушке, что Павловы ее в покое не оставят, и предложили «сказочный» вариант – свой, личный «домик в деревне». Баба Надя согласилась, а все организационные вопросы Резинковы взяли на себя. В скором времени, оставшаяся комната бабы Нади была приватизирована ушлым семейством Резинковых, а она сама отправилась в крошечный районный центр, в двухэтажный барак без электричества и горячей воды. Местное население пило еще страшнее, чем в общаге, да к тому же имело огромную склонность к криминалу. После ряда грабежей скудного скарба и нескольких угроз убийств, баба Надя просто сбежала обратно в общагу. Она поселилась у своей бывшей невестки Ленки, и принялась вместе с ней и Колей глушить спирт.
Младший сын бабы Нади, Серега, с детства вел жуткий образ жизни. Он много пил, покуривал травку, а на уроках в школе занимался тем, что запускал бумажные самолетики с надписью «Боинг Сереги». Школу он закончил в золотые времена, когда ЕГЭ не было, но перспектив на жизнь это ему не прибавило. Поработав кое-какое время в шиномонтажке, он, как и его брат, Слава, подсел на героин. С работы Серегу уволили и, в поиске работы и дозы, он принялся помогать одному барыге в передаче товара. В один день, на трамвайной остановке, его приняли люди в форме. На Сереге «срубили все палки», и, за место одного коробка анаши, получились все десять. Серега загремел на «пятак». Он мотал срок в одной колонии на севере нашего региона, а за год до освобождения его перевели в колонию-поселения, из которой он вышел и вернулся в родные пенаты. Своей комнаты, благодаря глупости бабы Нади и предприимчивости Резинковых и Павловых, у него не стало. Так что, пришлось ему идти вместе с бабой Надей к своей невестке Ленке и жить у нее.
У Сереги тоже была страшная болезнь. Когда Слава был еще жив, то оба брата укололись с одного шприца и, таким образом, Серега тоже стал инфицированным. Сам он узнал об этом в колонии, когда у него брали анализ крови.
После отсидки, Серега ударился во все тяжкие, стремясь убить себя быстрее, чем это сделает болезнь.