Холодное счастье. Глава 1

КНИГА ЧЕТВЁРТАЯ.

Цепок, цепок венец из терний!
Что усопшему - трепет черни,
Женской лести лебяжий пух...
Проходил, одинок и глух,
Замораживая закаты
Пустотою безглазых статуй.
Лишь одно еще в нем жило:
Переломленное крыло.


Ева сидела на скамье и перечитывала свою последнюю запись.

Толстая тетрадь с полустёртым и поблекшим рисунком на обложке являлась и её личным дневником, и вместилищем для её стихов или рассуждений, воспоминаний, которые она фиксировала там для себя. Это её сокровенное.

Вчерашним вечером она вдохновенно изложила описание события, что имело место одиннадцатого февраля десять лет назад. И пусть СМИ тысячи и тысячи раз поднимали тему об этой дате, оказавшейся переломной для Андерса Вуна и торжественной для Даниэля Велиара и «Semper Idem». Пусть! Ева всё равно чувствовала потребность обрисовать всё по-своему, собственным словом. Ведь в какой-то степени та дата явилась знаковой и для неё.

И она перечитывала, мысленно уносясь в тот голубоокий февраль… Её отвлёк от дела неожиданный возглас, совершенно близко прозвучавший: «Извините, красавица!» Молодой человек, что проезжал на велосипеде, испугался, что мог её обрызгать водой. Но только лишь лазурный небосвод расплескался в луже. Ева без эмоций и чисто символически улыбнулась тому парню, заинтересованно смотрящему на неё через плечо и уезжающему дальше. Положив почти полностью заполненную тетрадь в свою сумку, она поднялась и продолжила свой намеченный путь по дороге парка.
 
Весна...
 
Весна дурманила. Она звенела апрельскими ручьями, проникала в кровь солнечным снадобьем вместе с воздухом, заливалась пернатым тонким пением. Была пасхальная неделя. Праздник Воскресения. И пусть снег ещё не полностью растаял, но всё уже обещало буйство цветения, нежную зелень первой, не запылённой листвы. Везде разлита огромная радость пробуждения и оживления.

А девушка шла в мечтательной задумчивости и грезила о чём-то своём… Мягкий ветерок и ласкающее утреннее солнце напомнили ей один эпизод. Он тоже связан с весной, только с более тёплой, майской.

Тогда ей было всего-то семь. Она возвращалась домой с уроков тоже через парк. Портфель её перевешивал, на голове – две косички, которые заплела мама. Она в скоромной школьной форме. Всё было как обычно. «Дяди» и «тёти» шли куда-то по своим невероятно срочным взрослым делам. По брусчатке дорожки катались на роликах мальчишки из старших классов. У одной женщины в коляске кричал ребёнок, которого она успокаивала. Нетерпеливо смотрел на наручные часы юноша с букетом...Ева почему-то решила, что свернёт на менее людную тропу. А там, стоило ей под звон крыльев взмывающих серебристых голубей пройти совсем чуть-чуть, она ещё издали приметила одного человека, что был ей уже знаком.

И она замедлила шаг и приближалась осторожно, постепенно. С краю пешеходной дороги на скамейке он расположился безмолвно. Казалось, что он невероятно далёк от всего происходящего и окружающего его. Точно, радость или движение, что повсеместно били ключом в залитом солнцем мире, его не касались, предназначались не для него. Он держал руки, сомкнутые замком, у своих немых губ. Ночь его волос еле колыхал ветер. Взгляд застыл на одной точке. Он был обращён не на что-то конкретное, внешнее, а в некуда. Он даже не заметил, как в паре метров от него сбоку стоит маленькая Ева и читает в его глазах огромную боль и скорбь. Но – у него ни единой слезы, ни единого намёка на жалость и ропот. Всё там, внутри. В нём. В его душе. Ева уже видела примерно полгода назад такое состояние у своей мамы, когда не стало папы. И ей очень сильно захотелось его утешить.

Он очнулся от своей летаргии только тогда, когда Ева решительно к нему подбежала и тут же протянула свой подарок – это яркий цветок одуванчика. Он встрепенулся, посмотрел в её необыкновенно серьёзное и немного насупившееся от стеснения личико. И на бледных сухих губах его в уголках забрезжила добрая улыбка. Он взял цветок со словами: «Спасибо тебе, моя милая!» И он её поцеловал в щёку, как свою младшую сестру. Ева очень засмущалась и не могла ничего сказать, а потом она шагом, который превратился в бег, его покинула дальше по дороге. Она не знала, чего она, всегда бойкая, всегда с удовольствием и на «отлично» рассказывающая стихи перед всем классом, на сей раз смутилась. Ведь она даже не хотела его покидать так скоро.

…И она долго ещё приходила в последующие дни на ту скамейку, желая его снова увидеть.

Они больше никогда не встречались даже случайно.

В тот майский день повеяло чем-то большим, чем ветер; засветило что-то большее, чем солнце.

И спустя годы всё сохранилось. Хотя сейчас косички её заменились на распущенные тёмно-шоколадные пышные локоны, а вместо школьной формы появилось утончённое пальто вкупе с  невысокими тонкими каблуками.

И пусть даже она сейчас шла не по улице Мидиана, где живёт Даниэль, а по городу, что в целых трёх часах езды от него. И пусть даже он наверняка позабыл про ту маленькую девочку …Пусть! Всё там, внутри. В её душе. И сейчас, когда она шла, и воспоминания буйствовали на пару с чувствами, ей хотелось сойти с ума от этой сладости и нежнейшей печали. Это холодное счастье. Под кожей её открывалась чарующая Вселенная.

А прохожие видели только юную девушку с глубоким взглядом карих глаз, аккуратно подведённых чёрным, с лицом миловидным, но прохладным, несколько гордым. Кто-то провожал её взглядом, поймав себя на мысли, что не прочь бы познакомиться с ней. Ева научилась отказывать тактично. Всё это ей было пусто, как и любующиеся взгляды.

Остальные просто стирались на фоне её холодного счастья…