Путь к счастью

 Пролог.
 Я был один... Нет, меня окружали люди, но настолько озабоченные собой, своими проблемами, что не замечали никого, кроме себя. Мир вокруг остановился.  Я ощутил страшный, жуткий холод, исходивший от людей, меня окружающих.
Это штамповка. Все они с одного завода, кроме редких исключений - моих друзей, моего общества. Один материал- стекло, одно качество - низкое, дали мне это понять. Осмыслив все, я пришел к выводу - я другой.
   Рукой Творца был выдавлен тюбик масляной краски, и она сама, обретшая форму на листке и пришедшая в четырехмерное пространство, другое измерение, коего не существовало для обычных людей. Постепенно мой белый обретал другой цвет, смешиваясь с Особыми личностями. Я ГОТОВ был меняться. Сначала на меня влияли, ведь на чистой бумаге можно сделать все. После я сложился в самолет, отдавшись свободному ветру, несущему меня к новым берегам . Теперь я обрел силу и сам меняю судьбы.
Вокруг меня стеклянные статуи... Но, будучи целителем, я могу изменять. Прикоснувшись до сердца прозрачного, коего у него не было и нет, я видел его жизнь, его суть: когда желтую - наивную, когда белую - чистую, когда черную. Но были и другие люди, в жилах их течет алая, оживляющая кровь. Они отприродные, в общем, как и все "другие". В моей жизни есть такие люди. Они заставляют своим внутренним свечением блистать, сверкать, сиять, переливаться, как высокопробный бриллиант под ярким июльским солнцем стеклянных людей, коих было большинство, но не более того. Не оживляют они, нет... У них дар - просвещать, у меня - исцелять, но даже я не в силах их спасти. Возможно, потому, что они сами этого не хотят. Я пробовал. Им больно.
Однако, есть другой, мой любимый... "класс" - цветные.  Все из них прекрасны: их знания поражают обилием, выходят за грань обычного, доброта наполняет сердца окружающих, уверенность воротит горы, яркие мысли заражают. Они бесконечны... Им не важно мнение окружающих их черно-белых и прозрачных. Они ЖИВУТ! Люди, пейзажи рядом с ними обретают краски. Я их вижу: одежда, возраст, внешность не скроют от меня ни одного "другого". Знал я таких людей, до сих пор знаю, приобретаю и понимаю, что жизнь моя зависит от них. Напрямую.
Глава 1
"Небо темное сегодня; трава пожухла; пасмурно. Вследствие магнитных бурь хочется спасть. Эх!  Этот чертов кот опять горшок на меня уронил - больно".
 Мысли пессимиста, по-моему, скучны и текут именно так: мееееееедленно, плаааааааавно, даже спокойно. Будто кошку разбудили и заставляют играть, а ей неохота даже вставать, и она, нехотя, приоткрывает лишь один глаз, с сокращенным до овального по оси абсцисс,  зрачком.
Мои же мысли сумбурны: они лихорадочно бегают по отделам головного офиса, пытаясь что-нибудь придумать, выдумать, да и вообще пробуя думать. Из зрительно-соображательного отсека были донесены сведения, что день сегодня просто чудесный: Кот Иванович нашел мой клад в горшочке; друг-сосед-Боря, поцарапав машину мне, предложил ее отмыть спиртом от липовых почек, экими пахло везде вокруг, а щебетание птиц придало атмосферу покоя, и я, художник-пейзажист по натуре и профессии (по крайней мере, в данный момент), словил в сачок как бабочку, так и вдохновение, и до самого вечера возбужденно кистью по холсту водил, за день нагло обесчестенного птичками, а по размеру - так огромными п...теродактилями. Чего у них желудки взбунтовались?
***
На следующей неделе я шел с весьма драгоценным полотном по уютным аллеям улицы Тетрадкина, уж что это за импортер бумаги, то есть тетради, я не знаю, но район приятный как для прогулок, так и для проживания. Да, весьма приятный. Я зашел на милый, благородно заросший невысокими, но опрятненькими деревцами и ухоженными кустарниками - на одном я даже заметил розовые ленточки (или мне показалось?) - участок. В роскошной белой беседке стоял высокий господин средних лет. В общем, совсем не примечательный тип.
Мистер - его, по-моему, звали Герман - был худощав.  Я дал ему свою больную руку (тот давешний случай с вазой. Давать левую руку, тем более клиенту, - моветон. Кот умудрился мне уронить сосуд на правую руку. Какой же он все-таки милый!), рассчитывая, что он слаб. Герман, приторно улыбнувшись, крепко пожал мне ее. При этом мое лицо исказилось, а он, приняв это за мою брезгливость, удивился, приподняв брови, скривился, извинился, еще раз улыбнулся, правда, фальшиво.
Проведя некоторое время в неловком молчании, мсье, спохватившись, сухо, видимо, чисто из вежливости, предложил мне чайку: "Вкусный, ядреный, прямиком из Индии" - нахваливал он.
Сглотнув, я отказался, ведь сам себе слово дал: на работе – ни-ни! Сославшись на занятость и недостаток времени, я предложил перейти прямо к делу, и, не дождавшись ответа, гордо, выпятив грудь и приготовив свои «фирменные уголки губ вверх», и как выражается моя тетя , прикрыв глаза, от предвкушения доброй похвалы достал из специального футляра свое творение. Мне следовало посмотреть  на  полотно , надев очки, прежде чем презентовать его.
Это был позор: полотно порвалось (вероятно, вследствие некачественности его или кейса), от влажности сползли краски. Но самым ужасным были крохотные, чуть различимые росточки, которые проросли из-за благоприятных условий (влага , удобрение ) . Надо было видеть глаза этого интеллигента! Все существо его выражало презрение.
-Сударь – проговаривая каждую букву сказал он- мне говорили, что вы замечательный художник. Как Вас можно называто таковым, если даже за своим произведением уследить не можете?!- голос его был , на удивление , ровен и спокоен.- Неужто я повешу рядом с картинами Ильи Ефимовича  это ?
- Стойте-стойте!
-Не будем зря терять время, и не стоит оправданий! Я этого не люблю! Держите! – Он дал мне денег «на утешенье», и , круто развернувшись, ушел.
Возвращаясь  домой, я оставил эти деньги в электричке. Но  не расстроился.
Именно тогда я был поистине счастлив и свободен.