Красная Шапочка в исполнении Майкла Муркока

 В мире нет беспросветных ночей
 Вы мне верить должны если я говорю
 Если я утверждаю
 Что всегда даже в самой кромешной печали
 Есть открытое настежь окно озарённое светом
 В мире есть мечта начеку
 Есть желанье которое нужно исполнить
 Есть голод который нужно насытить
 В мире есть благородное сердце
 И пожатье надёжной руки
 И внимательные глаза
 И жизнь которая хочет
 Чтоб её разделили с другими.
                Поль Элюар.

За добрый час до начала представления почти все места в амфитеатре были заполнены гостями. Даже вечно опаздывающий Гэф Лошадь в Слезах явился в числе первых и сейчас о чём-то увлечённо беседовал с Железной Орхидеей. На сей раз он был в облике единорога с огромным мужским детородным органом во лбу, который весьма забавно раскачивался из стороны в сторону, когда его хозяин кивал в ответ на реплики своей очаровательной соседки. Госпожа Кристия и Миледи Шарлотина, взявшись за руки, выписывали в воздухе головоломные фигуры в надежде разглядеть то, что пряталось за огромным чёрным занавесом, свободно висящем в пространстве в центре амфитеатра. Попытки эти, впрочем, не имели ни малейшего успеха, так как при первом же приближении занавес складывался неким, отрицающим все законы физики, образом, что исключало всяческую возможность подсматривания. Даже Вертер де Гёте и Браннарт Морфейл, на время забыв свою взаимную неприязнь, оживлённо обсуждали возможный сюжет предстоящего действа. Одним словом, в кругу обитателей Конца Времени царил ажиотаж, совсем не свойственный их пресыщенным натурам, и уж тем более удивительным был тот факт, что виновником этого являлся никто иной, как Герцог Королев. Автор невероятно помпезных, но быстро приедавшихся развлечений, не отличавшийся особым остроумием, Герцог никогда не принадлежал к числу законодателей мод, однако события последнего времени заставили стереотипы изрядно пошатнуться. Вот уже четвёртое его представление подряд собирало всех без исключения обитателей Конца Времени, причём обсуждение увиденного не утихало ни на час во время перерывов между показами «пьес», как их именовал сам автор. Собственно, Герцог не был первооткрывателем, он лишь возродил распространённую в древности традицию, когда одни люди разыгрывали перед другими сюжеты, описанные в книгах, о которых, кстати,  в мире Конца Всех Песен знали лишь понаслышке, со слов изредка попадавших к ним в Зверинцы Путешественников во Времени. Традиция эта была не во всём понятна. Так, например, Герцог утверждал, что желающие посмотреть «спектакль» (ещё одно новое слово), собирались именно в таких амфитеатрах, причём действо обязательно разделялось на две части, в перерывах между которыми на «сцене» появлялись звери, которых тамошние жители кормили какими-то «христианами». Позднее, якобы, этот обычай сменило обязательное употребление неких разновидностей пищи под названиями «коньяк» и «попкорн». Всё эти ритуалы для обитателей Конца Времени выглядели весьма загадочными, однако суть удовольствия, получаемого от созерцания зрелища, была более чем ясной. Изюминка театра Герцога заключалась в другом. В каждой из пьес того времени главной являлась «мораль», и вот её-то и пытались безустанно отыскать все присутствующие на представлении зрители. Как известно, мода на поиски морали пошла от Джерека Корнелиана, который заразился этим с появлением на Краю Времени миссис Амелии Ундервуд, и по справедливости считался главным экспертом в этой области. К огромному сожалению, на данный момент обратиться к его компетентности в вышеупомянутом вопросе не представлялось возможным, ибо Джерек пребывал ныне где-то в потоке Времени, занятый поисками своей утраченной любви (это понятие, к слову, весьма регулярно встречалось в пьесах Герцога). Лорд же Джеггед Канарии, ещё один специалист по быту ушедших Эпох, также отсутствовал по своим таинственным делам. Кстати, сам Герцог Королев не скрывал, что идеей театральных представлений он обязан всё той же миссис Амелии Ундервуд, которая познакомила его с наиболее популярными произведениями своей эпохи, что, впрочем, нисколько не умаляло его роли в качестве реаниматора давно утраченного жанра. На Краю Времени уже с восторгом познакомились с изумительной по своей лиричности историей о животном, испражнявшемся золотыми монетами, повествованием о знаменитом Творце, сумевшем безо всяких Колец Власти оживить кусок дерева, поэтичной сагой о дуэли Кота в Сапогах и Людоеда. (Все присутствующие на последнем спектакле видели, как  по его завершению Лорд Акула в знак восхищения вручил свою любимую шпагу Герцогу Королев). Но особое внимание зрителей заслужила пьеса о некой белой девушке, пытавшейся добиться любви принца, и в финале обретшей счастье в объятиях семи карликов, с которыми она одновременно совокуплялась под грохот созданного Герцогом фейерверка. Искатели морали в этой пьесе разделились на несколько лагерей, причём наиболее многочисленной была группа во главе с Браннартом Морфейлом, утверждавшим, что сутью здесь являлось несбыточное в то время желание людей менять по желанию свой пол либо же быть двуполыми. Так или иначе, но Герцог Королев на текущий момент по праву мог считаться властителем умов окружающих.
Наконец, предварительно заставив собравшихся минут сорок помучиться в ожидании зрелища (что в эпоху миссис Амелии Ундервуд считалось особым шиком), из-за занавеса под грохот аплодисментов появился Герцог Королев. В подражание творцам пьес того времени, он был облачён в чёрный фрак с десятиметровыми фалдами и того же цвета и размера цилиндр. Единственный глаз на безупречно бледном лице Герцога украшал монокль на толстой якорной цепи. Дождавшись, пока шум в амфитеатре стихнет, он заговорил, наслаждаясь всеобщим вниманием.
- Многоуважаемая публика Конца Времени, сегодня мы позволим себе представить вашему вниманию скромный плод наших усилий, героями которого станут неподражаемые обитатели Ушедших Эпох Красная Шапочка и Серый Волкмэн. Итак, не стану утомлять ваш слух долгими предисловиями, пусть искусство всё скажет за меня. 
Аплодисменты, последовавшие за этой речью, не стихали не менее десяти минут, причём Гэф Лошадь В Слезах за неимением ладоней в упоении колотил своим модифицированным рогом по затылку Железной Орхидеи. Столь долгое проявление зрительских эмоций было вызвано во-первых, совсем недавно введённой модой на рукоплескания, во-вторых же, объявленная пьеса давно уже вызывала повышенный интерес на Краю Времени. Началом этому послужил спор между Герцогом Королев и мисс Уной Перссон по поводу одного из главных персонажей пьесы Серого Волкмэна. Герцог Королев на правах творца утверждал, что это был некий гибрид человека и древнего животного волка, в то время как мисс Перссон настаивала, что так назывался архаичный аппарат для воспроизведения звуков музыки. Дискуссия, на несколько дней ставшая главной темой для бесед, так ни к чему и не привела, что ещё больше подогрело всеобщее возбуждение. Последнее, как оказалось, было совершенно обоснованным, ибо разворачивающиеся на сцене события далеко превосходили все даже самые смелые ожидания. Достаточно сказать, что трое из персонажей пьесы, а точнее Мама, Бабушка и сама Красная Шапочка, были связаны кровными узами, то есть являлись живородящими, что на Краю Времени представляло собой неслыханную редкость, а единственным человеком, способным к детопроизводству, была Железная Орхидея, породившая Джерека Корнелиана. Правда, не совсем было ясно, кто, кого и в каком порядке рожал, однако всё это меркло по сравнению с невиданным драматизмом истории, перипетии которой искусно разыгрывали специально обученные Герцогом автоматы. По сюжету Мама посылала Красную Шапочку  к её Бабушке, орнитоптер которой зацепился за дерево и разбился посреди леса.  При падении с руки Бабушки слетели все Кольца Власти, и теперь она лежала мёртвой в глухой чащобе, где не было никого, кто мог бы её воскресить. Красная Шапочка летела к Бабушке с новыми Кольцами Власти, не подозревая, что за её орнитоптером пристально следил Серый Волкмэн, жертва генетических экспериментов, отвергнутый как людьми, так и животными. Трёхглазый, с метровой длины зубами, одетый в переброшенную через плечо шкуру, он производил неизгладимое впечатление. Особенное удивление вызвала странного рода конструкция на его голове, однако наиболее близкий к описываемой эпохе Ли Пао быстро развеял зрительское недоумение. По его словам, такой вид имела одна из частей уже упоминавшегося архаического музыкального аппарата, что в глазах большинства присутствующих выглядело несомненной уступкой авторитету мисс Уны Перссон. Впрочем, эти размышления отвлекли зрителей лишь на какие-то мгновения, ведь действо на подмостках просто не могло не захватить их внимания. Страдающий от одиночества Волкмэн видел в Красной Шапочке единственное существо, способное его понять, однако он опасался, что она может отвергнуть его, как и все остальные. Тогда Волкмэн с помощью телепорта оказался на месте катастрофы значительно раньше Красной Шапочки и растворил в себе Бабушку, искусно приняв её вид. Волкмэн надеялся, что девушка не обнаружит его истинного облика, однако, чувствуя себя не в силах долго поддерживать  заблуждение, он растворил в себе и её, дабы ни на миг больше не расставаться с единственным дорогим ему существом во Вселенной. Однако двое  Путешественников во Времени, случайно закинутых эффектом Морфейла в эту Эпоху, своим появлением вызвали пространственные возмущения, повлекшие за собой развоплощение Волкмэна на три изначальные составляющие.
Финальное совокупление Бабушки, Красной Шапочки и Путешественников было встречено громом аплодисментов, не стихавших около получаса. Цилиндр Герцога давно бы уже свалился с головы своего беспрерывно кланяющегося владельца, если бы не был частью его тела. Каждый из зрителей уже предвкушал ту трактовку морали, которую он будет отстаивать в спорах с остальными. Госпожа Кристия беспрестанно щебетала, восторженно комментируя превосходно поставленную сцену полового акта. Железная Орхидея испытывала необычайный приступ гордости, как единственная в обществе мать. Даже вечно угрюмый Браннарт Морфейл довольно улыбался при мысли о том, что наука царит над всем, и действие открытого им закона было известно даже в столь отдалённые времена. И никто из охваченных творческим экстазом присутствующих не обратил внимание на неестественно прямую спину Вертера де Гёте, который быстрым шагом двигался к своему орнитоптеру. На лице его, обычно искажённом гримасой страдания, читалась непривычная решимость. Вертер забрался в кабину, запустил аппарат и направил его в сторону жилища Морфейла. Затем он откинулся назад в кресле и предался мечтам о том, как, украв одну из машин учёного, он отправится в Эпоху миссис Амелии Ундервуд и отыщет там Серого Волкмэна. С того времени они больше никогда не расстанутся, ибо ни один закон не может стать преградой для единения двух душ, сполна вкусивших всю горечь одиночества.